Текст книги "Курс оверклокинга для операторов машинного доения."

Автор книги: Дмитрий Беразинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Надя, – обратился он к девушке, – может мне сходить предупредить соседку, что ее услуги сегодня не понадобятся? Обед и ужин мы и сами приготовим, а?

– Ну вот, -надула губы Надя, – мне, может, медовый месяц полагается. Я, по крайней мере, рассчитывала! А теперь, молодая жена, бери швабру-тряпку-совок – и пошла греметь кастрюлями. Так получается?

Опешивший Артем попытался что-то возразить.

– Да нет, собственно! Если не хочешь, пусть тетка Маня готовит…

– Фиг вам! Я сама все приготовлю! – заявила Надя, – что я тебе, неженка?

После этого опять последовали объятья, поцелуи и нежное воркование, которое прервал стук в дверь. После разрешения войти на пороге нарисовался Шурик.

– А-а! – протянул Артем, – славен город Бендеры! Чего твоя душенька изволит? Говори, я с утра добрый – собаками травить не стану.

Перекрестившись, Чудаков попросил опохмелиться. Был обласкан Его Сиятельством и жалован стаканом перцовки. На повторную наглую просьбу получил традиционное «в ухо» и вынужден был ретироваться. Все это объяснение, естественно, происходило в коридоре и было недоступно ушей девушки. Выпроводив надоедалу, Артем вернулся в дом и обнаружил сидящую на уже заправленной постели Надежду. Она листала все ту же папку – «Русские идиотские сказки».

– Прочти что-нибудь! – попросила она, – такое название интригующее. Почему именно «идиотские»?

Артем тут же принялся ей объяснять, что несколько лет назад он был серьезно болен (разорвал связки в двух местах) и от нечего делать перелистывал все книги, что были дома. Так ему на глаза попался томик русских народных сказок в под редакцией какого-то узбекского издательства. Сказки поражали своей корявостью и даже будь воля Артема, он бы запретил их для детского чтения.

– Редкая дичь. Год этак девяносто первый, когда деньги делались на всем. Естественно, что ни о какой моральности речь не шла. Напечатаны всякие глупости на клозетной бумаге по цене вавилонского папируса, – пояснил он, – вроде того, что «стоял конь богатырский тридцать лет в конюшне по бабки в навозе, и никто не мог отворить дверцу в ту конюшню». Не пил и не жрал коняра – богатырский, вестимо.

Прочитав с половину этих «легенд для отмороженных», он понял, что не может просто так отложить этот томик. Нужно попробовать написать нечто в аналогичном духе. Вот в этой папке и находятся несколько сказок, сочиненных им, но никогда и никому не демонстрированных.

– Ну так прочти мне хоть одну! – повторила свою недавнюю просьбу Надя, – интересно, когда автор читает.

– Ладно! – сдался Артем, – но обещай, что не будешь смеяться.

– Если будет смешно, смеяться буду, – пообещала девушка.

Артем взял папку, придирчиво перелистал страницы, произнес нечто в том роде, что «черт меня побери, если я знаю, что читать», но все-таки уселся в кресло напротив и поставленным голосом принялся вещать.

Джон – сукин сын.

(шотландская народная сказка)

Жила была себе бедная шотландская семья из клана Мак-Лаудов. Отца звали Дункан Мак-Лауд из клана Мак-Лаудов, и он был бессмертным, особенно после двух-трех пинт скотча. А скотч в тех краях научились гнать в незапамятные времена, когда еще скотты и пикты вместе совершали набеги на римскую часть Британии. Скотч же и стал причиной раздора между этими древними племенами. Вернее, даже не скотч, а его чрезмерное употребление вождями кланов.

Супругу почтенного Мак-Лауда из клана Мак-Лаудов звали Дермот Мак-Лауд (урожденная Караган). Была она среднего такого росту, весу и возрасту. В классические 90-60-90 вписывалась, но с трудом. Любила жирную баранину, вышивать на пяльцах и по вечерам долго смотрела на Бетельгейзе (у лангобардов она была известна под именем Бетельшайзе). В свободное время начала разрабатывать учение о делении земного шара на триста шестьдесят меридианов с точкой отсчета у собственной лачуги (по странному совпадению, почти на этом же меридиане расположился и всемирно известный Гринвич. Подумаешь. Разница всего в три градуса!) Но свободного времени было у нее мало, так как много времени отымало ведение хозяйства и воспитание подрастающего поколения.

Силою чресл своих (и эластичностью кое-чего другого) произвел на свет Дункан Мак-Лауд из клана Мак-Лаудов четырех сыновей: Нестора, Гектора, Давида и Скруджа. А также восемнадцать дочерей. Но поскольку дело все-таки происходило в Шотландии, то на вопросы Переписи о составе семьи, Дункан Мак-Лауд из клана Мак-Лаудов гордо отвечал:

– Одна рука! – и чуть тише добавлял, – правая.

В то время был Патриархат – что же делать! Семьи считали не по количеству едоков, а по количеству кормильцев, про тоннель под Ла-Маншем еще никто не слыхал, а вылетавший из Патагонии в Калькутту почтовый голубь зимовал на Мальорке. Зимы в Шотландии были тогда суровые, а килты у шотландцев короткие, так что современные ученые до сих пор удивляются: откуда у этого самого Дункана Мак-Лауда из клана Мак-Лаудов (ей-богу, надоело, в следующий раз напишу сокращенно) общим счетом двадцать два ребенка?

Время в шотландской общине проходило неспешно: драки с соседскими кланами, разборки внутри собственного клана, производство новых членов клана и едоков. Иногда, раз в сто лет, в суровом краю скоттов рождался легендарный вождь, который думал, что неплохо было бы все-таки объединить кланы и отомстить за разрушение Карфагена римлянам, разрушив Лондон. В первый раз римлян изгнали из Абердина, и после каждого похода у скоттов вошло в привычку основывать по одному городу. Так возникли Глазго, Эдинбург и Данди. Дункан Мак-Лауд (все!) в каждом из городов оставил свою отметку: в Абердине сложил из кирпичей небольшую пагоду на одного китайца; в Глазго у него умер любимый походный кот, и он выстроил на месте его захоронения пирамиду с надписью «Марзун Пусси Первый»; в Эдинбурге после него на одном из пабов осталась надпись, которую до сих пор никто не может прочесть; а в Данди он попросту не зашел. По крайней мере свидетелей этому нет. Поезжайте в Данди и спросите любого дантиста: «А был ли у вас Дункан Мак-Лауд?».

Однажды среди скоттов родился очередной вождь по имени «Храброе сердце», а звали его то ли Мел, то ли Гипс, то ли Алебастр. И вот решил наш Мел-Гипс-Алебастр (дальше будем называть его Гипс – это ближе к местному фольклору), что пора бы поднять вольный шотландский стяг над проклятым Тауэром. Или, если не удастся, хотя бы оттяпать у проклятых англов Ньюкасл. Свистнул он в три пальца, и собралось вокруг него орда неслыханная, и покатилась она на юг – где на британских низинах ждала их добыча немеряная.

Но, по некоему капризу судьбы, навстречу орде скоттов пружинистым шагом направлялось войско коварных англичан, с целью пошарить в скоттских городах. И две силы встретились у холмов Чевиот-Хиллс. Три дня и три ночи длилось противостояние армий, но ни один из полководцев не решился начать битву. Пришлось воинам возвращаться ни с чем. Разбившись на кланы, скотты пробирались домой разными дорогами. Клан Мак-Лаудов решил пройти западнее – по левому берегу реки Клайд, и у самого Глазго столкнулся с превосходящими силами валлийцев, которые проведали о покинутой Шотландии и решили поживиться чем бог послал. Бог к валлийцам был добрее, чем к скоттам и англам, поэтому послал им кроме богатой добычи в Глазго еще и множество рабов в виде полного клана Мак-Лаудов.

Предводителем у валлийцев был кимр Райан О’Брайан, он и забрал бессмертного Дункана к себе в услужение. Остальные Мак-Дауды сбежали по дороге. Шесть долгих лет Дункан выращивал репу и откармливал свиней, украденных валлийцами в Йоркшире. Днем его руки были по локти в грязи. А по вечерам он смотрел из окошка своей лачуги на всходившую над Уэльсом Бетельгейзе и грезил о своей прекрасной Дермот. Как-то ночью он вспомнил, что, собственно, бессмертный, и под утро тиканул. Ветер свистел в ушах Дункана, когда он мчался по побережью залива Кардиган, а его давно немытые пятки мелькали в воздухе с быстротой молнии. Бежал он все утро, весь день и весь вечер. Пытался он бежать и ночью, но пробегая ночью мимо Ланкастера сильно увяз в одной из выгребных ям на окраине селения.

Возопил он от отчаяния, чувствуя как его бессмертное тело живьем утаскивает в себя адская бездна. И крик его привлек внимание хозяина – мерзкого упыря из боковой ветви трансильванских Дракул. Звали далекого предка вампиров Торбен Дэдмен. Услыхав предсмертный вопль бессмертной жертвы, он заинтересовался, накинул на свое худое, изъеденное струпьями тело фуфайку, и побежал в отхожее место. Человек в яме задыхался от зловонных испарений и брезгливости, поминутно протирая лицо сорванным лопухом.

– Спасай, хозяин! – заорал Дункан, представляя что напишут утренних в газетах по поводу такой его кончины, – сил моих больше нет!

– Однако! – скривился упырь, – попил бы я той кровушки, да уж сосуд выпачкан изрядно. Нет, потомки меня не поймут. Спокойной ночи, отчаянная голова!

– Мужик, не прикалывайся! – орал Дункан, – не время для приколов! Моим именем названа паровая яхта лорда Гленарвана!

При упоминании лорда Гленарвана Торбен Дэдмен задумался.

– Хорошо! – сказал он, – я тебя, допустим, вытащу. А ты мою фуфаечку отберешь… она у меня одна. Не буду вытаскивать!

– Мамой клянусь! – перекрестился утопающий, – не буду я трогать твою фуфайку!

Упырь с наслаждением почесал когтями волосатую грудь и поскребся в паху.

– И это, – вспомнил он, – обещай мне отдать то, чего дома не знаешь.

– Обещаю! – торопливо согласился Дункан. Сначала он не хотел соглашаться, все надеясь на итоги известной сказки про двух лягушек. Он изо всех сил перебирал ногами, но масло так и не хотело сбиваться. Вспомнив наконец, что лягушки в той сказке попали в жбан со сметаной, а не в выгребную яму, Дункан согласился.

– Дома я уже нихрена не знаю, – выдохнул он, – но обещаю, черт подери!

– Смотри, слово дал! – сказал упырь, протягивая Дункану грабли, – эй, не наступи, когда вылезать будешь.

И с мрачным хохотом скрылся в своей хижине. Дункан выполз наверх и долго лежав обессилевший. Чувствуя, тело покрывается зловонной коркой, он встал и побежал к заливу. До моря было недалеко. Хорошенько вымывшись, он нанялся гребцом на случившуюся здесь галеру и без приключений добрался до Шотландии.

– Не устала слушать? – спросил Артем у девушки, – дальше интереснее будет.

– Пикантных подробностей многовато, – поморщилась она, – но так, в принципе, даже и ничего. Читай дальше.

Промочив горло остатками пива, Артем принялся читать дальше.

– Тятя приехал! – завопила младшая из дочерей Дункана – восемнадцатилетняя рыжуха Сью. Четверо сыновей, пряча улыбки в точно такие же рыжие бороды, вышли из кузницы. Со всего поселения с шумом и гиком летели остальные дочери.

– Блин, как вас много! – обрадовался Дункан, – а где же… где же моя пухленькая и незабвенная Дермот? Небось, брови углем мажет, шалунья.

– Мама кормит грудью маленького Джона.

– Какого-такого, нафиг, Джона? – не понял вернувшийся хозяин, – что еще за маленький Джон? Не знаю никакого маленького Джона!!!

– Успокойся, папа, – сказал Скрудж, – это твой пятый сын – Джон Мак-Лауд.

– С-с… сукин сын! – скривился новоявленный папаша, – кто здесь шатался, пока меня не было, а? Всех перепорю!

– Папа, да успокойся! – сказала маленькая Сью, – это действительно твой сын. Только он, это… не совсем от тебя, а от…

– А от кого еще может быть мой сын если не от меня, ты, имбецилл малолетний!!! – заорал Дункан, – я сейчас с вами всеми разберусь! Так, мужики, почему Сью до сих пор не замужем? А?!? Смирно стоять, когда с вами батька говорит!

– Батя, – вмешался старший сын Нестор, – вроде, как мамка невиноватая… крутилось тут что-то вроде Духа Святого…

– Вовсе и не Дух, а нормальный мужик был, – поправил старшего брата Гектор, – мы с ним скотч пили. Я после двух пинт – в ауте, а ему – хоть бы хны.

– Да? – почесал нерешительно бороду Дункан, – а может, и Дух. Две пинты нашего скотча кого хошь с ног свалят. Как его звали, говоришь?

– Саваоф, вроде, – неуверенно предположил Скрудж.

– Да нет же, – возразил Гектор, – мне он представился, как Иегова.

– Вы что, глухие все были! – хихикнула Сью, – он же четко сказал – Яхве!

– Тьфу! – сплюнул Дункан и утерся ладонью, – так какое у этого дитенка отчество? Кто-нибудь может мне толково объяснить?

Сыновья заржали. Видя такую непочтительность, Дункан нахмурился и стал похож на австралопитека. Дети мигом утихли, опасаясь как бы у отца процесс эволюции не завернулся в обратную сторону. Наконец, Нестор, по праву старшего сына, счел необходимым пояснить:

– Батя, ты совсем в плену плох стал. Мы чай не скифы – нам отчества ни к чему.

– А ведь правда! – вспомнил все Дункан, – так где же моя несравненная Дермот?

– Да грудью кормит! – напомнила Сью, – иди, познакомься со своим новым сыном.

– А на кого он похож? – спросил Дункан, – на меня или на Дермот?

Братья неуверенно переглянулись. Нестор глянул на отца и перевел стрелки:

– Отвечать будет Давид.

– А чо я? – встрепенулся до этого молчавший парень.

– А чо мы? – хором сказали остальные.

– Ладно. Батя, помнишь старого Рабиновича, что скупал тряпье в Эдинбурге? – Дункан кивнул, – вот копия – он.

На пороге родовой хижины показалась Дермот с младенцем на руках. Сначала она решила выйти одна, но опасаясь неадекватной реакции вернувшегося супруга, решила подстраховаться.

– А, вот ты где!!! – яд в голосе Дункана можно было собирать в стакан и пить, – каждый год, тридцать первого декабря ты, паскуда, ходишь с подругами в баню! И там тебе, понимаешь, волшебным ветром надуло… здравствуй, моя старушка!

Дункан зарыдала и бросилась к мужу в объятия. Дункан крепко обнял ее, и только недовольное ворчание отлученного от груди младенца нарушало наступившую тишину. Братья дружно хрюкнули и вернулись обратно в кузницу, а Сью ушла замешивать тесто для праздничного пирога. Остальных сестер разобрали набежавшие мужья. Стуча костяшками пальцев по лбу жены, Дункан сказал:

– Так вот, ни обломиться этому японскому богу нихрена. Давеча обещал я отдать Джона в услуженье одному… гм… господину в Ланкастере. Что-то мне подсказывает, что он сделает из него человека!

Дермот молча заплакала и закивала своей седеющей головой. Что поделать, расплата за последнюю страсть ужасна, но может быть, еще все обойдется.

Рос Джонни не по годам, а по минутам, но все равно прошло около шестнадцати лет, прежде чем он превратился в смазливого юношу и обрюхатил половину женщин из селения, в том числе нескольких родных сестер. Осерчали без меры мужики клана, и хотели по старой доброй традиции распять наглеца на центральной площади, да Дункан отговорил – сказал, что еще не время. Скрепя сердце, окрестные рогачи утихли.

Призвал тогда отец сына к себе, и долго объяснял ему на пальцах, под какой звездой он родился. После этого Джон навсегда зарекся смотреть на звезды. Засим Дункан нарисовал юноше карту до Ланкастера, собрал и уложил ему походный ридикюль, да преподнес в дар лично от себя ученого осла Иа. Пнув как следует осла под задницу, он наказал ему не останавливаться раньше Карлайла. И долго еще махала платочком мать вслед ослиной заднице, пока Дункан не наградил ее хорошим подзатыльником за проявленную в годы смуты верность. Закатившееся за Бен-Невис солнце опустило над родовым гнездом Мак-Лаудов темный занавес, и дало сигнал откупорить бочонки с элем. Отъезд самого молодого Мак-Лауда в дальние страны отмечало все селение.

Скоро сказка сказывается, да скорость у ослика – от силы полторы мили в час. Однообразие дороги: спуск – подъем – серпантин – тупик – сказывалось на настроении молодого Джона Мак-Лауда. Завел он было песню веселую, да Иа стал подпевать дурным голосом и шевелить ушами. Завел он было песню грустную, да сам смеяться начал. Что поделаешь – молодость, дурость! По бесконечной дороге ехал себе молодой Джон, заезжал в трактиры придорожные, рассказывал окрестным людям о том, как понимает Слово Божье. Дивился народ на такого дурня. Интересовались люди, живы ли родители Джона и как переносят они на старости лет такой позор. Джон вежественно отбрехивался и трусил дальше.

В Глазго пытался он накормить куском сыру восемь попрошаек из Руси, да ничего не вышло. Сыр слопал самый первый нищий, зато бутылка скотча повалила всех остальных. Проспавшись, нищие смотрели вслед отъезжавшему Джону и спрашивали один одного: «Ужели он нас, братцы, и вправду, одним куском сыру накормил?» И побежали они вслед за ослом, прося опохмелки, но опоздали. Стал народ шотландский звать их Опоздолами…

В Дамфрисе Опоздолам удалось настичь упрямого юнца и нажраться вновь, там они поутру наблюдали, как Джон ловит рыбу руками, нагнувшись с камней. После этого нетрезвые Опоздолы бились об заклад друг с другом что Благодетель бродил по воде, аки по суху. И обратился Павлик Морозов с таким вопросом к Джону, на что тот философски заметил:

– Ну ты, Павел, и оп… дол! – Павлик помчался к Петьке Романову с криком, – Петр, меня благословили.

Перед пересечением английской границы группа, ведомая Джоном Мак-Лаудом, схоронилась в кустах и немного перекусила. Тайно. Старый еврей Шмицер по кличке Иуда вдруг поперхнулся вяленой козлятиной и закашлялся.

– Мыслю, братцы, что продаст он меня своим кашлем тамошним погранцам, – поделился своими опасениями Джон, – но не будет ему счастья.

И исполнились остальные Опоздолы печали – халява скоро кончится. Дальше Джон сказал, что пойдет один. Шмицер рвался вслед за ним, но остальные его оттащили. Тогда старик кинулся к начальнику заставы:

– Герр майор, человека видел! – побожился он.

– Молодец, Юда! – оскалился майор Гроппскопф, – отсыпьте ему тридцатник и проводите до Освенцима. Заработал! Хвалю!

Вслед за Джоном полосу препятствий преодолел и верный Иа. Заметая следы собственным хвостом, он вскинул хозяина на спину и поскакал в направлении Ланкастера. Вскоре кончился лес и началась дорога, вымощенная желтым кирпичом. Иа увеличил скорость до двух миль в час, и вот уже вскоре Джон Мак-Лауд предстал перед поросячьими глазками Торбена Дэдмена.

– Вовремя ты, – покачал головой упырь, – а то с того боку китайской границы уже поползли слухи, что человека, похожего на тебя, распяли в Иерихоне.

– Всех не распнут! – засмеялся Джон, – мы, жиды, триста тысяч лет ведем борьбу за выживание. И еще ни один с голоду не помер.

– Это точно, – кивнул Торбен, – жрать вы мастаки.

– А где выгребная яма, где мой батя…

– Ассенизаторы засыпали! – прервал вопрос молодца упырь, – ты мне службу служить будешь, али языком трепать?

– А чего сделать-то надо? – спросил Джон.

– Десять лет! – с наслаждением произнес упырь, – десять лет!

– Чего «десять лет»? – не понял парень, – срок службы – десять лет? Я на такое не согласен!

– Жрать немае, спать – в сарае, удобства – за огородом, а будешь кому жаловаться – кровищи отопью! Все понятно? – спросил Торбен, с наслаждением потягиваясь, -да, кстати! Хорошо, что вспомнил! Фуфайку мою не надевать – лапы отобью!

– Поцелуй меня в задницу, старая сволочь! – сплюнул втихаря Джон и пошел обустраиваться.

На следующее утро упырь позвал Джона и сказал:

– Слушай сюда, гаденыш! Есть у меня для тебя задание. Выполнишь, срок скощу вдвое.

Парень обрадовался, даже глаз задергался.

– А если не выполню? – вдруг вспомнил он, что из всякой ситуации есть, как минимум, два выхода.

– А если не выполнишь, – задумался вурдалак, – хе-хе, хорошо, что спросил… а не выполнишь, пущу на плазму. Знаешь, на сколько такого поросеночка хватит? Надолго! Ну чо, хочешь к папочке?

– Вот только пугать не надо! – скривился Джон, – лучше скажи, чего тебе надобно, старче.

Вурдалак немного смутился, но все-таки произнес:

– Жениться хочу! Понимаешь?

Джонни брезгливо осмотрел невзрачное тело Дэдмена.

– Нет проблем! К обеду на кладбище любую откопаю, на заказ!

– Сукин сын! – затопал ногами упырь, – я нормальную бабу хочу! Живую! С теплой… кровью!

– Хоти хоть с холодной задницей! – буркнул парень, – я тут при чем.

-Ты мене ее и найдешь, понял! – устав топать ногами, Торбен присел на завалинку отдышаться, – хорошую бабу найдешь, вообще от службы освобожу.

Джон задумался. Игра стоила свеч, хоть и пахла керосином. Припереть упырю бабу, в принципе, было несложно. Сложность заключалась в том, чтобы заставить ее выйти за мерзавца замуж. Отмыть бы его да зеленкой помазать – профилактики ради.

– В какую сторону хоть идти? – спросил он обреченным голосом.

– Строго на юг, – посоветовал упырь, – годков триста назад мой братец-вампир в южных краях нашел себе прекрасную супругу. Скатертью тебе дорога, Джон, и безопасного стула!

– Засунь себе в клоаку свои пожелания! – буркнул парень, собрал мешок и пошел. А осла упырь себе оставил – в качестве заложника.

День идет, другой идет. Джон тоже идет, не лежит. На утро третьего дня переправил его лодочник через такую широкую речку, что еще целый день берегов видно не было. Только достигли они берега, как буквально в нескольких милях от него повстречался Джону в лесу домишко. Сидит у домишка дедок и отрывает жабам лапы. Увидал незнакомца, да и говорит:

– Куда ты, добрый молодец, путь держишь? Зачем такой хмурый? Хочешь лягушачью лапку – вкусная!

Старик посолил оторванную ногу, поперчил ее, да и запросто всунул в рот. Передернуло тут нашего Джона, он аж позеленел.

– Почто, дедуля, над тварью божьей издеваешься? – спросил, – а ну, как я в Гринпис стукану?

– Это не издевательство, – сказал старик, – это наша национальная еда. А ты все-таки открой тайну: куда направляешься столь целеустремленно?

Выслушав историю парня, дедок посочувствовал, поохал, пожал на прощанье руку.

– Это – не ко мне! – произнес он, вынимая очередную лягуху из стоящего перед ним ушата, – это – к моему племяннику с мамашиной стороны. Вот это земноводное укажет путь к нему, в благодарность за сохранение жизни.

– Ква-а! – заорала лягушка и пустилась в путь-дорогу.

День идет Джон за прыгающей амфибией, другой идет. Уж стало рябить в глазах от прыганий и жрать до жути захотелось. Стал на третий день по иному посматривать он на лягушку, и уже кажется ему, будто прыгает по дороге кусок буженины. Протянул он руку, хотел схватить лягуху, да уткнулся лбом в стену хижины и повалился на дорогу. Сел на землю сырую, да и стал разглядывать: куда, мол, я попал. Возле хижины стоял мангал, у которого хлопотал пожилой мужичок. На голове у мужичка был котелок, а одет он был в белую рубашку, черные короткие панталоны и кожаную жилетку. На ноги мужик натянул полосатые гетры и деревянные башмаки. Панталоны и рубашка были безукоризненно отутюжены.

Тут как заурчит у Джона в желудке, что зверь и птица поспешили убраться прочь из опасного места. А лягуха давно куда-то смоталась. Полуобернулся к нему мужичок и снял котелок в приветствии.

– Слышу и вижу, Джон-Байстрюк, что побрезговал ты угощением моего дядюшки! К слову, я к нему со своими продуктами в гости наведываюсь. Уговори свое чрево обождать немного – будет тебе счастье.

– Счастье? – блаженно улыбаясь, замурлыкал Джон, – а что есть счастье?

– Счастье для одинокого, возвращающегося домой бюргера – это пара свиных ножек со сметаной и майораном! – воскликнул мужичок, – во всей Баварии нет ничего вкуснее. Разве что сосиски с капустой!

– А где это – ваша Бавария? – поинтересовался Джон.

– Тут недалеко, – начал загибать пальцы мужичок, – сначала идет Нидервальд, потом Обервальд, а затем и Бухенвальд. Это – Тюрингия, а Бавария – правее.

– А Вилларибо и Виллабаджо, это из какой оперы? – не отставал парень.

– Это где-то сзади, – пожал плечами мужик, – вот, держи жратву и не задавай неудобных вопросов. Обглодаешь все четыре ножки, а косточки бросишь на дорогу. Они тебя и отведут к моему зятю – в твое Вилларибо. Если уж Бухенвальд для тебя недостаточно хорош. Прощай, служивый! Ауфидерзейн!

Гаркнул что-то мужичонка неразборчиво, и исчез вместе с хижиной и мангалом. Остался на том месте лишь бочонок баварского пива – запить острую свинину. Ну и вознаградил тут себя Джон за долгое голодание, ну и навернул он! Обсосал все четыре ножки без хлеба и выдул пять литров великолепного немецкого пива. Начали после бессонных ночей и на сытый желудок слипаться его глаза, но не тут то было. Встрепенулись свинячьи косточки и побежали по дорожке. Помянул Джонни предков нехорошими словами, да припустил следом.

Отмахав миль восемнадцать почуял он, что еще миль десять – и каюк. Посмертно золотая медаль за выигранный марафон. Выпитое пиво просилось наружу и создавало известный дискомфорт. Только-только решил Джонни остановиться и облегчить свою участь вместе с мочевым пузырем, как патриархальную тишину гасконского леса нарушил внезапный крик.

– Бастарадос! Мама миа, Aidez, qui peut!Sauvez! Эста эст импоссибл!!! Хелп, вашу мать! [24]

Отмахав еще половину мили, наш герой увидел посреди поляны в лесу крест, под которым кто-то развел огонь. А зря! Потому что на кресте висел распятый молодец в живописном костюме вакеро, и огонь уже подбирался к его пяткам. Руки и ноги несчастного были крепко привязаны веревками к кресту.

– Что-то мне это напоминает! – проворчал Джон, – уж не Дежа Вю ли у меня?

– Карамба, компаньеро! – заорал при виде путника распятый вакеро, – залей, заклинаю тебя мадонной Гваделупской, ты это чертово пламя! О боги, что я болтаю! Рядом ни лужи, ни ведра, а веревки морскими удавками завязаны! О, горе мне.

– Да, радость небольшая, – ответил Джонни, расстегивая килт, – но есть вашему горю опричь.

И уверенной рукой принялся сбивать пламя.

– Карамба, синьор! – заорал вакеро, когда пар достиг его ноздрей, – это ведь было наваррское пиво, не так ли?

– На что спорим, что нет? – меланхолично спросил парень. Ему было не до этого – он находился на пике блаженства, – баварское пиво, а вот сорт, пардон, не знаю.

– Да бог с ним, с сортом! – расплакался спасенный, – если бы вы развязали эти проклятые веревки – моя благодарность не знала бы границ.

Джонни вытащил карманный нож в полтора локтя длинной и принялся резать крепчайшую просмоленную пеньку. Полчаса пилил, пока снял вакеро с креста. Пока неудавшаяся жертва чихала и кашляла, он заметил, что кости неведомого борова куда-то исчезли.

– Сударь мой, – спросил спасенный, – а куда же вы направляетесь?

– Ай, не спрашивайте! – махнул рукой Джон, – совершенно дурацкая миссия. Ищу зятя одного баварца, который к тому же является племянником с мамашиной стороны одному французу.

– Карамба, сударь! – воскликнул вакеро, – так ведь это я. Шарль де Голль фон д’Артаньян эль Магнифико Лопез к вашим услугам!

– Какая встреча! – радостно воскликнул парень, – а за что вас… того?

– Чего? – не понял спасенный мужик с длинным именем, – ах, того! Янки поганые, что при дворе короля Артура были, секрет верескового меда выпытывали. Так я же его и не знаю… подонки, канальи, сволочи! А о ваших проблемах, синьор, я наслышан!

«Вот блин!», – подумал Джонни. Все в курсе его проблем, кроме его самого. Подозрительно все это! Ладно, послушаем этого Шарля де Голля фон д’Артаньяна эль Магнифико Лопеза – может дельное что скажет. А тот, наконец, справился со своими расшалившимися нервами и смог продолжать беседу.

– Выручили вы меня, мсье, слов нет! – заявил он, радостно потирая ладони, – я теперь вас отблагодарю.

– Что, бабу найдете для Торбена Дэдмена? – в предвкушении завершения квеста Джонни присел на задние лапы.

– Жабу ему, а не бабу! – показал новый знакомый небесам фигу, – я вообще не пойму, зачем вы бродите по Европе? Послали бы его нахрен, да и делов куча!

– Нельзя! – помрачнел наш герой, – батька мой (хотя и не мой) обещался ему меня в услуженье прислать. Слово чести!

– Чего? – взвился Шарль де Голль фон д’Артаньян эль Магнифико Лопез, – а ты знаешь, что согласно канонам новой веры, признание, вырванное под пыткой, а так же обещание в условиях жесткого форс-мажора является недействительным? Батька твой тонул, а упырь у него Слово с губ снял. Не пойдет! Перед Страшным Судом упырь будет виноват и обречен на полувечное заточение в Крестах.

– Полувечное, это как? – спросил Джон.

– А пока фаза развитого социализма не превратится в фазу коммунизма, – пояснил вакеро.

– А-а! – махнул рукой парень, – так это не полувечное. Это – вечное заключение. Спасать упыря надобно! Кстати, не знаешь, как?

– Веслом по морде – и в выгребную яму, – сказал спасенный, – единственный выход.

– Нету больше выгребной ямы, – вздохнул Джон, – ассенизаторы засыпали.

– Вздор! Упырь ее просто прикрыл всяким хламом. Так что, летишь?

Джонни недоуменно уставился на спасенного им Шарля де Голля фон д’Артаньяна эль Магнифико Лопеза. Не сошел ли с ума тот от нечаянной радости?

– В смысле, «летишь?» – спросил он.

– Три тысячи чертей! Пардон, кабальеро! Уно моменто!

Спасенный прошептал какую-то замысловатую фразу. Через мгновение раздался противный свист, и вскоре перед беседующими появилась палисандрового дерева ступа.

– Вот, – произнес довольный вакеро, – кума прислала из Великого Устюга. Проверял -работает! Живо домчит тебя домой – полезай!

Легко сказать «полезай». Вы пробовали когда-нибудь залезть в парящую на высоте полуметра ступу – предмет, немногим шире и глубже пожарного ведра? Вряд ли. Если прибавить к тому, что скамеечка в ступе не предусмотрена, а Баба-яга помещается там благодаря исключительно своей дистрофичной внешности, то… впрочем, ничего, сейчас сами увидите.

– Слушайте, может я сам дойду? – взмолился парень, – тут и тыщи километров не наберется…

– Нет! – однозначно заявил Шарль де Голль фон д’Артаньян эль Магнифико Лопез, – вы ведь все-таки не из Великого Устюга. Это там лишняя тыща – не круг, а во-вторых, должен же я вас хоть как-то отблагодарить за спасение. Вот, держите весло.

– Дык там ведь по регламенту метла! – удивился Джон.

– Это новая модель, – пояснил спасенный, -на третьем Семпроне, 939-й сокет… а-а! Что я время трачу на ламера! Ты пойми, если ты упыря метлой по башке звезданешь, то не будет того эффекта. Понял?

– Теперь понял! – улыбнулся Джон, стоящий в ступе и отчаянно пытающийся не свалиться с нее.

– Вира! – скомандовал спасенный им вакеро, и ступа взмыла вверх, – прощайте, молодой человек!

– У нас в Скотланде говорят «до свидания»! – проворчал парень, – интересно, как ей управлять?

– Внимание, пассажир, пристегните ремни! – раздался противный скрежещущий голос, – и смотрите мне, без мокрого. А то так и провоняться недолго!

Замелькал внизу лес, пролетела гористая местность. Затем она превратилась в равнину, спускающуюся к морю – ветер донес соленый запах Ла-Манша. Не прошло и трех часов, как парень увидал под собой знакомую усадьбу с лачугой. И впрямь – выгребная яма была на месте. На краю ее сидел в позе взлетающего пингвина старый знакомый – Торбен Дэдмен и старательно кряхтел. Лицо его было багровым, ведь непрохождение является профессиональной болезнью вурдалаков, упырей, вампиров и штангистов. Как сюда затесались еще и штангисты, ума не приложу!