Текст книги "О них не упоминалось в сводках"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Они сделали все, что смогли

В то время, когда бригада строила оборонительные сооружения, южнее Ладожского озера готовилась и проводилась Мгинско-Синявинская операция, имевшая цель прорвать блокаду Ленинграда. Мы внимательно следили за развитием событий на Волховском фронте – ведь он был нашим соседом.

В конце августа войска фронта прорвали оборону противника, продвинулись вперед на десять – двенадцать километров и завязали бои под Синявино и Мгой. Но вскоре наступление пошло на убыль. Противник подтягивал резервы, сильными контратаками стремился восстановить прежнее положение. Советские войска с трудом отражали эти попытки.

И вот очередь вступить в бой дошла и до нашей, 73-й бригады. 17 сентября она была выведена из состава 7-й отдельной армии. Совершив 80-километровый марш, мы погрузились в эшелоны на станции Оять. На станции Мурманские Ворота выгрузились и походным порядком двинулись на запад. 26 сентября части бригады сосредоточились восточнее Тортолово (в двенадцати километрах от Мги).

Командир бригады полковник Бураковский вызвал к себе всех командиров частей и объявил задачу. Мы узнали, что войска 2-й ударной и 8-й армий Волховского фронта попали в тяжелое положение. Накануне нашего прибытия противник нанес сильные фланговые удары у основания прорыва, захватил Тортолово и безымянные высоты севернее этого населенного пункта. Тем самым немцы отрезали часть наших войск от основных сил.

Бригада во взаимодействии с остатками 265-й дивизии при поддержке одной танковой роты 16-й танковой бригады должна была овладеть безымянными высотами и разомкнуть кольцо окружения. Фронт наступления – один километр. Справа – части 80-й дивизии, слева оборонялись части 11-й дивизии.

Провести как следует рекогносцировку нам не удалось. Где расположены огневые средства противника, где точно проходит передний край обороны – понять было трудно. Мы знали только, что перед нами действуют части 132-й немецкой пехотной дивизии. Это было установлено по показаниям пленного, которого успел добыть Н. В. Чекавинский. 3-й батальон только прибыл в район сосредоточения, а этот смельчак уже «бродил» по тылам противника.

Впоследствии, когда возникала необходимость срочно захватить «языка», полковник Бураковский вызывал к себе Чекавинского и сам ставил ему задачу. И каждый раз задание выполнялось в срок. Этот тридцатишестилетний моряк был гордостью нашей бригады.

Обстановка осложнялась с каждым часом. Подразделения обескровленной 265-й дивизии, оборонявшиеся на высотах, отошли на восточные скаты и удерживали только узкую кромку суши возле труднопроходимого болота. Нужно было действовать решительно и быстро.

В ночь на 27 сентября бригада преодолела широкое, около двух километров, болото и сосредоточилась на узкой полоске земли перед безымянными высотами. Двигаться по болоту днем было невозможно: каждый появившийся на нем попадал под огонь противника из Тортолово и с гребня высот.

С вечера и до утра бойцы нашего дивизиона, оставив средства тяги на восточном берегу болота, перекатывали на руках орудия по дырявой, зыбучей гати, подносили ящики с боеприпасами. Шел дождь, видимость была плохой, но противник все же заметил подход бригады. Снаряды и мины рвались в трясине, выбрасывая фонтаны торфяной жижи.

Перебравшись западный берег, мы вышли из зоны обстрела. Осветительные ракеты с шипением проносились над нами и Гасли в воде. В наши окопы изредка залетали вражеские ручные гранаты с длинными рукоятками: немцы находились совсем рядом.

Утром, после короткой артиллерийской подготовки, 1-й и 3-й батальоны бригады атаковали противника на безымянных высотах. Моряки стремительным броском, несмотря на ливень пуль, ворвались в первую траншею. Там завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Эту траншею наша артиллерия не подавляла огнем с закрытых позиций, боясь поразить свою пехоту. По ней стреляли только наши минометы и противотанковые пушки. Траншея оказалась переполненной немецкими солдатами. Поэтому схватка тут была особенно упорной и кровопролитной. Моряки отвоевывали один участок за другим, пуская в ход не только автоматы и ручные гранаты, но также штыки и финки.

Первое время трудно было понять, в каких окопах свои, в каких – немцы. Из-за этой неразберихи артиллерия не смогла оказать существенной поддержки пехоте, сражавшейся в лабиринте неглубоких траншей, и только окаймляла ее огнем.

Танковая рота, выделенная для поддержки бригады, обойдя болото, поднялась на голые высоты и почти в упор расстреливала врага, засевшего в укрытиях. Танки ползали по перекопанной земле, не имея возможности сделать решительного броска вперед. За высотами простиралась заболоченная долина речки Черная. Такое топтание на месте им обошлось дорого. Через полчаса все танки были подбиты огнем немецких орудий, стрелявших прямой наводкой с флангов, со стороны Тортолово и Гайтолово.

Многие наши бойцы шли в атаку в флотской форме. Для немцев появление этих смельчаков в черном было полной неожиданностью. Фашисты боялись моряков, и это тоже сыграло свою роль.

Кстати, было просто удивительно, как наши бойцы сумели сохранить свое прежнее обмундирование. Его приказано было сдать. На марше сам полковник Бураковский проверял с помощниками повозки, машины, вещевые мешки и отбирал матросское обмундирование. Считалось, что темный цвет сильно демаскирует. Но моряки умудрялись как-то спрятать старую одежду. Прятали под гимнастерками, в снарядных ящиках, а минометчики даже додумывались засовывать ее в стволы минометов. В самые трудные минуты бойцы надевали по флотской традиции тельняшки и фланелевые рубахи.

Большую поддержку нашей пехоте оказали батареи истребительно-противотанкового дивизиона. Они неотступно следовали за наступающими, ведя огонь по засевшим в окопах гитлеровцам, выкуривали их из блиндажей и дзотов. Артиллеристы перекатывали свои 45-миллиметровые пушчонки на руках, легко поднимали их по скатам высот, перетаскивали через траншеи.

В результате четырехчасового боя безымянные высоты были очищены от противника. Остатки вражеских подразделений отошли к Тортолово, где и закрепились.

Вражеское кольцо было разорвано. Однако окруженные войска находились за речкой Черная, их попытки соединиться с бригадой днем успеха не имели. Противник простреливал образовавшийся «коридор» из всех видов оружия. Мы ждали наступления темноты…

Каким образом части 2-й ударной и 8-й армий оказались в окружении, как развивались здесь боевые действия до прихода бригады – обо всем этом мы тогда имели смутное представление. Впоследствии, работая в штабе артиллерии Волховского фронта, я детально изучил Мгинско-Синявинскую операцию по документам и рассказам очевидцев. Много интересного сообщили мне капитаны П. Я. Егоров и И. П. Снежков, офицеры оперативного отдела штаба фронта. Меня поражало очень большое по тем временам количество артиллерии, привлеченной к прорыву вражеской обороны. Тысяча триста орудий и минометов участвовало в артиллерийской подготовке, кроме того, действовало три полка и двадцать отдельных дивизионов реактивных минометов, которые мы тогда называли «катюшами».

К исходу третьего дня операции, 29 августа, войска 8-й армии, прорвав вражескую оборону, вели бои в районе Синявино, под Мгой. Но противник подтянул мощные резервы, и дальнейшее наступление наших войск было приостановлено. Как потом выяснилось, фашисты имели на этом направлении значительные силы для удара по правому крылу Волховского фронта: немцы намеревались расширить внешнее кольцо вокруг Ленинграда, хотели повторить прошлогоднее наступление на Тихвин. Наша 8-я армия упредила этот вражеский удар.

Наступательная операция наших войск не достигла конечной цели, но в ходе ее была разгромлена ударная группировка противника, перемолоты его резервы. С нашей стороны потери тоже были велики, но они оправдывались результатами операции, вырвавшей инициативу у врага и разрушившей его коварные планы…

Вечером начался выход окруженных. А наши батальоны зорко следили за тем, чтобы противник не ударил с флангов.

Перед бригадой, захватившей безымянные высоты, стояла новая задача – удержать их любой ценой, дать возможность частям вырваться из вражеского кольца.

В сообщении Совинформбюро за 28 сентября 1942 года говорилось: «В районе Синявино наши войска вели бои с противником, вклинившимся в нашу оборону. Атакой бойцов части, где командиром тов. Бураковский, немцы выбиты с одной, имеющей важное значение высоты».

Их было три. Три безвестные высотки, затерявшиеся на необъятной русской земле! Они приняли на себя взрывы тысяч снарядов, мин и бомб, впитали много пролитой крови. На них, как и на Севастопольских редутах, на полях Подмосковья и у берегов Волги, решалось в то тяжкое время будущее нашей страны.

Одна высота, вытянувшаяся длинным плоским овалом вдоль фронта с севера на юг, начиналась от окраины Тортолово, а вернее, с того места, где находился раньше этот населенный пункт, стертый с поверхности земли. Овальную высоту удерживал 3-й батальон с 3-й батареей нашего дивизиона. Вторая, меньшая из трех, высотка, обороняемая 2-м батальоном со 2-й батареей, маленьким бугорком прижалась к правому флангу бригады. Третья выдавалась на полкилометра западнее и находилась в центре нашей оборонительной полосы. На ней располагался 1-й батальон.

Впереди – широкая долина речки Черная, за ней – лес. В тылу было труднопроходимое болото. Длина его достигала трех километров, ширина – двух километров.

В треугольнике, образованном высотами, на одном квадратном километре земли мы и приняли всю тяжесть вражеских ударов.

28 сентября противник после огневого налета контратаковал правофланговый 2-й батальон. Но контратака была отбита с большими для врага потерями. После этого он в течение дня не предпринимал активных действий.

На другой день фашистская авиация бомбила наши позиции. Вслед за этим врагу удалось захватить часть высоты, которую оборонял 1-й батальон. Ночью 3-я рота этого батальона выбила гитлеровцев и восстановила положение. Отважно и мужественно действовали моряки. Командир роты старший лейтенант А. И. Куц и старший политрук А. Н. Сеннов шли впереди, увлекая за собой бойцов.

Командно-наблюдательный пункт нашего дивизиона сначала находился на небольшом островке среди болотных трясин, в двухстах пятидесяти – трехстах метрах от подножия высот. С него хорошо просматривались фланги. Однако противник вскоре обнаружил НП и обрушил на него огонь нескольких батарей. Минут десять островок вздрагивал от разрывов, как поплавок на воде. После огневого налета я и комиссар с трудом вылезли из обвалившейся землянки. Все кругом было изрыто воронками, которые сразу же наполнялись коричневой жижей; рощица выглядела так, будто прошла буря. Пахло горелым тротилом, с болот тянуло затхлой гнилью взбудораженной трясины.

Ночью мы перебрались через болото на безымянные высоты. Новый наблюдательный пункт разместился на северном скате левофланговой высоты, за 1-й батареей. Командир отделения разведки Юрченко и его бойцы сразу взялись за лопаты, чтобы до утра закончить все работы.

По словам тех, кто вышел из окружения, немцы подтянули к нашему участку танки. До слуха доносился приглушенный гул моторов. Мы готовились к отражению танковой атаки противника.

– Может быть, коммунистов соберем? – предложил комиссар Жук.

У нас в дивизионе коммунистом был каждый третий боец. Если собрать всех вместе, мы на какое-то время ослабим нашу оборону.

– А стоит ли, Дмитрий Ильич, собирать всех? Лучше давай сами обойдем орудийные расчеты, – в свою очередь предложил я комиссару. – Поговорим с людьми на месте, проверим, предупредим.

– Правильно, – согласился он.

До самого рассвета, путаясь в ходах сообщений и траншеях, спотыкаясь о телефонные провода, о разбросанные повсюду немецкие каски и противогазы, мы ходили от орудия к орудию. Воздух насыщен был трупным запахом. За брустверами окопов валялись убитые гитлеровцы. Их еще не успели убрать.

Всю ночь шли с запада к высотам мелкие группы бойцов, вырвавшихся из окружения. Вспыхивавшие ракеты противника тускло освещали их измазанные лица. В тишине то и дело раздавались булькающий свист летевших мин и разрывы. Немецкие минометчики вели наугад беспокоящий огонь.

Проверку боевых порядков я начал с орудия старшины 2-й статьи коммуниста Александра Пашкова из 3-й батареи. Расчет находился около орудия. Бойцы расправлялись сразу с обедом и ужином, которые только что были принесены в термосах.

Пища доставлялась на высоты два раза в сутки: перед рассветом и с наступлением темноты.

– Товарищ майор! С нами за компанию, – предложил мне Пашков, подавая котелок еще не остывших щей.

– Спасибо, я только что перекусил. Как питание, жалоб нет?

– Камбуз работает полным ходом. Коля Корнеев – хороший кок. Не щи, а одно объедение! – ответил Пашков.

Я осмотрел огневую позицию. Артиллеристы быстро и умело приспособились к местности. Сказывались навыки, полученные на занятиях по инженерной подготовке, которые систематически проводились в дивизионе. Замечаний у меня не было.

– Ну, сухопутно-морские волки, – сказал я, когда расчет поужинал, – наступают горячие деньки. Как, с танками справимся?

– Не подведем! Наш Ваня Волков в пятачок попадает, а по такой махине, как танк, и слепому промазать грешно, – ответил краснофлотец Иван Диколенко.

– Учтите, товарищи, уходить с этих высот нам никак нельзя. Будем стоять до последнего. Не забыли, как стрелять по движущимся целям? Про упреждение не забывайте. Старайтесь бить по бортам. Большой экзамен предстоит нам.

От орудия Пашкова я добрался по ходам сообщения до огневого взвода лейтенанта Миляха. Здесь уже побывали Житник, комиссар батареи Бизюков, командир батареи Понятовский и заместитель политрука старшина Бычков, он же парторг батареи. Они покинули взвод за несколько минут до моего прихода.

Одна пушка стояла в окопе, вырытом под сгоревшим танком. Это вначале удивило меня: артиллеристы выбрали слишком заметное место.

– Мы уже стреляли с этой позиции, получается неплохо, – ответил на мое замечание старший сержант Анисим Алехин. Он считался лучшим командиром орудия во 2-й батарее. И бойцы его расчета не отставали от своего командира: они были награждены знаками «Отличный артиллерист».

– За нас, товарищ майор, не волнуйтесь. Мы выполним любой приказ, – заверил меня Алехин, когда я уходил от него.

Во всех орудийных расчетах настроение было боевое. От стойкости и умения этих маленьких (по пяти-шести человек) коллективов зависел исход предстоящей схватки. Я верил, что наши люди сделают все, что в человеческих силах.

Только перед рассветом возвратился я на свой командно-наблюдательный пункт.

– Вас по телефону все время спрашивал полковник Данин, – доложил старший адъютант (начальник штаба) дивизиона Лубянов.

Я позвонил начальнику артиллерии бригады. Полковник Данин справился, как идут дела, достаточно ли снарядов, и еще раз предупредил, что возможна танковая атака.

– Головой отвечаешь за противотанковую оборону высот, учти это, – сказал он. – Или грудь в крестах, или голова в кустах. Желаю первого! Держись!..

Утро 1 октября выдалось погожее, ясное. Из-за леса выглянуло солнце, озарило вершины деревьев. Заблестел иней на побуревшей, опаленной траве.

«Солнце будет ослеплять противника, это хорошо», – подумал я.

С болот поднимался густой туман. Мимо пролетела стая уток и скрылась где-то за рощей. Очень тихо было вокруг. Не слышно ни выстрелов, ни громких голосов. Полторы тысячи человек затаились в траншеях, ожидая врага. Одни любовались красотой яркого осеннего утра, другие курили, третьи стояли молча, вспоминая, вероятно, свой дом, родных. Кое-кто перечитывал потертые и пропахшие махоркой письма…

Впереди в траншеях задребезжала снарядная гильза – сигнал воздушной опасности. На горизонте появились черные точки.

– Ну вот, летит воронье, – сказал Жук.

Самолеты приближались. У нас за спиной часто заухали зенитные пушки – в синем небе возникли белые хлопья разрывов. Затрещали зенитные пулеметы.

Начался новый фронтовой день. Набирая скорость, завертелись тяжелые жернова войны.

Немецкие бомбы взметнули столбы земли между высотками в том месте, где стояла наша 3-я батарея.

– «Сокол», «Сокол»! – кричал я в телефон. В ответ – ни звука.

– Разрешите, я сбегаю туда! – обратился ко мне Лубянов.

– Сбегайте! Узнайте, как они там?

Когда он ушел, Жук сказал одобрительно:

– Саша так и рвется на батарею. Боевой командир.

Лубянов действительно недолюбливал штабную работу. Но обязанности свои он выполнял добросовестно, и я не имел претензий к нему.

Бомбежка продолжалась. Самолеты, маневрируя среди разрывов, взмывали ввысь, уступали место новым эскадрильям.

Один бомбардировщик загорелся. Оставив за собой длинный хвост черного дыма, он врезался в болото. Грянул взрыв. Взметнулся фонтан торфа и грязной воды. Почти следом за ним упал и второй самолет.

Едва скрылись бомбардировщики, как гитлеровцы начали артиллерийский обстрел. Двадцать минут сыпались на наши позиции вражеские снаряды. Било не меньше сотни орудий разных калибров. Стреляли они и с юга, из-за Тортолово, и с севера, и с запада. Их траектории пучком сходились на высотах. Здесь стоял сплошной грохочущий гул, все тонуло в тучах дыма и пыли.

Тяжелые снаряды выбрасывали в воздух тонны земли. Но эти снаряды страшны лишь при прямом попадании или при очень близком разрыве. Опаснее были мины, залетавшие в окопы или попадавшие на бруствер. От веера их осколков можно было укрыться только в нишах, «лисьих норах» и блиндажах.

Артиллерийский огонь, ослабевая, переместился в глубину: завеса разрывов передвинулась на восточные скаты и на болото.

Слева впереди затрещали автоматы. Пелену дыма прорезали красные ракеты.

Метрах в четырехстах от первой траншеи показались за серой дымкой цепи гитлеровских солдат.

– Почему не стреляет наша пехота? – удивленно спросил Жук.

– Подпускает поближе, чтобы наверняка!

Наконец застрочили станковые пулеметы. Раздался треск винтовочных выстрелов. Над нашими головами, с визгом сверля воздух, полетели снаряды: это артиллерия, стоявшая за болотом, открыла заградительный огонь по атакующей пехоте. Гитлеровцы залегли. Мелкие группы двигались вперед перебежками.

– Житник в какой батарее сейчас? – спросил Жук.

– Во второй, на правом фланге.

– Тогда я подамся в первую. Не возражаешь?

– Нет. Только подходи к ней с тыла, по бывшей немецкой траншее. Мячин, веди комиссара! Ты ведь дорогу хорошо знаешь!

На наблюдательном пункте остались со мной командир отделения разведки Юрченко и разведчик Неловкин.

– Танки выходят! – взволнованно крикнул Неловкин.

Нагоняя пехоту, из редкого кустарника выползали черные бронированные машины. Шесть танков в первой линии и столько же сзади.

«Четыре, которые слева, – третьей батарее. Остальные на долю первой и второй батарей», – прикинул я.

Позвонил к Соколову – связи нет. Позвонил во 2-ю батарею. Отозвался политрук Бизюков.

– Где Понятовский и Житник?

– В первом взводе у Чука.

– Подпускайте танки ближе и бейте с правого фланга. Держитесь крепче! Первая батарея ударит посередине.

– Хорошо, това…

В трубке что-то щелкнуло, и связь прекратилась.

Дивизион наш не имел ни связистов, ни средств связи. Телефонные линии на батареи проложили разведчики, раздобыв где-то куски провода, а телефонные аппараты достал начальник артснабжения дивизиона Горбацкий. Сейчас линии вышли из строя. Чинить некогда и некому.

– Неловкин! За мной! – скомандовал я.

До наблюдательного пункта командира 3-й батареи старшего лейтенанта Соколова было всего метров двести. Мы, согнувшись, бежали по мелкому ходу сообщения. Вот и Соколов. Я услышал его команду:

– Приготовиться!

Рядом с ним краснофлотец сигналил флажками, подняв их над окопом.

– Открываю огонь! – доложил мне старший лейтенант.

– Подпускай ближе, не торопись!

Танки обогнали залегшую пехоту и разделились на две группы: одна, скрывшись за скатом высоты, ринулась на позиции 3-го батальона; другая, сделав разворот влево, начала заходить в тыл 1-му батальону, подставив артиллеристам борта машин.

Батарея открыла огонь. Резко, как удары огромного хлыста, щелкали выстрелы четырех орудий. Навстречу вражеским машинам понеслись бронебойно-трассирующие снаряды. Те, которые не попали в цель, отскакивали от земли и, урча, взмывали вверх, оставляя за собой красный след трассы. Снаряды, задевшие броню под острым углом, рикошетили молниями, отлетая в стороны и вверх. Но вот один танк, как бы наткнувшись на невидимую преграду, резко остановился. Пехота, бежавшая за ним, залегла.

Еще одна удача: загорелся головной танк. Он замер на месте, окутался черным дымом. Две вражеские машины на левом фланге развернулись в нашу сторону и открыли огонь по орудиям.

Метрах в ста от нас, там, где находился взвод лейтенанта Швалюка, грохнули разрывы. С визгом пронеслись мимо осколки. Я невольно пригнулся в окопе. Рядом громко выругался Соколов.

– Что такое, Василий Михайлович?

– Аж в ушах зазвенело, – ответил он и показал большую вмятину в каске. – Рикошетом осколок пошел…

Напряжение боя возрастало. Открыли огонь 1-я и 2-я батареи. Два танка стояли с порванными гусеницами. Пять машин пятились назад и яростно отстреливались. Немецкая пехота лежала на земле. Там то и дело вспыхивали разрывы мин. Наши минометчики стреляли в этот раз очень метко.

Но вот из-за танков показалась новая цепь автоматчиков. Танки опять ринулись вперед – прямо на батарею.

С нашей стороны стреляло только одно орудие. Остальные почему-то молчали.

Мы с Соколовым бросились по ходу сообщения на огневые позиции. Старший лейтенант впереди, я за ним. Он раза два останавливался и просил меня остаться… На повороте траншеи мы едва не сбили фельдшера Аню Прохорову. Она тащила на себе тяжело раненного наводчика старшину 2-й статьи Мелентия Печерских.

– Андрей, помоги! – крикнул я следовавшему за мной Неловкину.

Соколов побежал прямо, а я свернул влево.

– Почему не стреляете? – с такими словами спрыгнул я в орудийный окоп.

– К бою готовы! Ждем! – доложил Пашков, стоявший на коленях у левого колеса. – Один танк мы уже подбили.

У орудия застыл наводчик Волков. Зайцев, Диколенко и Каушин полулежали облокотившись на станины. Кругом стреляные гильзы и раскрытые ящики со снарядами. Лица артиллеристов покрыты пылью и копотью, сверкали только зубы и белки глаз.

– Идите сюда, здесь удобнее. – Пашков показал мне ячейку в стенке окопа. – Это мы для командира взвода отрыли.

– А где он сейчас?

– К другому орудию уполз.

Воздух гудел от взрывов, от автоматной и пулеметной трескотни. Я выглянул из окопа и обомлел. Танки находились не дальше чем в трехстах метрах от нас. Они перевалили первую траншею – в нее уже ворвались вражеские солдаты.

– Пашков, огонь!

– По танку, бронебойным, прицел постоянный… – скороговоркой скомандовал командир орудия. – Наводить в середину! Огонь!

– Бронебойным! – крикнул Диколенко, заряжая орудие.

Раздался выстрел. Взметнувшаяся пыль и дым на мгновение закрыли танк.

Еще выстрел – и танк с оборванной гусеницей завертелся на месте. Потом остановился бортом к орудию. Приподнялся люк.

– Огонь!

Волков послал еще снаряд в бок стального чудовища. Из люка и всех щелей струйками пополз дым.

– Молодцы, ребята! – воскликнул я, захваченный азартом боя.

Загорелся еще один танк. Его подожгли или артиллеристы, или бронебойщики из роты противотанковых ружей. Три другие машины ползли по лощине, обходя орудие с фланга.

– Ничего не сделаешь: только башни видны, – огорченно сказал Пашков.

– Разворачивай орудие влево. Как вылезут на бугор, так и стреляй, – предложил я.

– Танки слева! – подал команду Пашков.

Бойцы повернули орудие и перетащили ящики со снарядами.

– Ничего не вижу. Бугор мешает, – доложил Волков, протирая воспаленные глаза.

– Будем ждать!

Высота была окутана дымом. Впереди и на обоих флангах гремел бой. В траншее перед фронтом батареи рвались ручные гранаты, щелкали выстрелы. Минометный дивизион капитана Панфилова вел беглый огонь по цепям немецкой пехоты, спешившей на помощь тем, кто уже ворвался в траншею.

– Ты, Ваня, адрес мой знаешь? – тихо спросил Каушин у Диколенко. Тот кивнул головой. – В случае чего… матери напиши тогда…

– Прекратить разговоры! – приказал Пашков.

По ходам сообщения мимо нас ползли в тыл раненые. Посвистывали пули. За бугром нарастал лязг и рокот приближавшихся танков. Вот показалась башня, ствол пушки. Черная громадина ползла на нас.

Сверкнула вспышка выстрела – на бруствере оглушительно разорвался снаряд. «Жив», – подумал я, стряхивая с себя землю. В ушах звенело, во рту пересохло.

Пашков, распростершись, лежал на дне окопа лицом вниз. К нему бросился Зайцев, попытался поднять его.

– Волков, огонь! – скомандовал я. Танк был уже недалеко от нас.

– Куст мешает! – чуть не плача ответил наводчик, водя стволом пушки над бруствером.

– Эх, братишки, была не была! Полундра! – крикнул Диколенко и выпрыгнул из окопа.

– Назад!

Но он не обратил внимания на мой окрик. Несколькими прыжками достиг куста и начал яростно обламывать ветки.

Пробарабанила очередь танкового пулемета – Диколенко схватился за грудь, зашатался и рухнул около куста.

Танк вылез на бугор, открыв черное днище. Его пушка плеснула огнем, но снаряд пролетел над окопом, не причинив нам вреда.

Поспешно выстрелил Волков. Снаряд чиркнул по броне и рикошетом отлетел в сторону. Зато после второго выстрела из черной машины сразу повалил дым. Танк дернулся и застыл метрах в десяти от тела Диколенко, матроса из Таганрога.

Два других танка свернули в сторону и попали под перекрестный огонь орудий 1-й батареи и противотанковых ружей.

Зайцев с Каушиным осторожно спустили тело Диколенко в окоп. Тельняшка отважного моряка почернела от крови. Он уже не нуждался ни в чьей помощи.

Тяжело раненного Пашкова мы перевязали, а потом отнесли его к Ане Прохоровой.

– Лишь бы до вечера протянул, – скорбно сказал Волков. – Попадет в госпиталь, а уж там выживет…

– Будем надеяться, – согласился я. – Командуйте орудием, товарищ Волков…

Отважно дрался и расчет соседнего орудия, возглавляемый Иваном Митюшниковым. Наводчиком там оставался Алексей Азоркин, замечательный мастер своего дела. Оба сержанта – коммунисты. Азоркин во время боя получил ранение, но не отошел от орудия, а продолжал вести огонь по вражеским танкам и пехоте. В батарее он был комсоргом и много раз своим личным примером показывал, как должны драться коммунисты и комсомольцы.

Митюшников до войны работал бригадиром тракторной бригады. В дивизионе он сначала числился орудийным мастером. На должность командира орудия мы перевели его после настойчивых просьб. «Хочу быть поближе к настоящему делу», – говорил он.

Атака противника была отбита с большими потерями для него. Дивизион за этот день уничтожил шесть гитлеровских танков. Два подорвали гранатами пехотинцы, и один подбили бронебойщики.

Наступило временное затишье.

Вернувшиеся из батарей Жук, Житник и Лубянов рассказали, как сражались артиллеристы подразделений, в которых они находились во время боя. Житник восхищался меткой стрельбой 2-го огневого взвода 2-й батареи под командованием лейтенанта Миляха. Особенно успешно действовали орудийные расчеты А. И. Алехина и Н. Е. Серого. Алехин вместе с краснофлотцами М. И. Метелкиным и П. Л. Голубевым подбили вражеский танк, а потом выпустили около двухсот снарядов по немецкой пехоте.

Дмитрий Ильич Жук хвалил огневые взводы 1-й батареи, которыми командовали старшие лейтенанты Н. М. Макаров и И. С. Макуров. Восторженно рассказывал он о слаженности орудийного расчета старшины 1-й статьи А. П. Мирсанова, подбившего немецкий танк, а также об отваге артиллеристов старшего сержанта Л. С. Азенова, расстрелявших прямой наводкой до двух взводов вражеской пехоты.

– Первый опыт, раньше танков не видели. Мазали сначала здорово, руки дрожали, и в глазах рябило. Потом лучше пошло. Самое главное – люди вели себя уверенно, назад не оглядывались. И пехота тоже дралась как надо, – заключил Дмитрий Ильич.

Лубянов рассказал, как старший политрук А. Н. Сеннов, командир 3-й роты старший лейтенант А. И. Куц и старшина Павленко с группой бойцов бесстрашно бросились в контратаку, выбили гитлеровских автоматчиков из траншеи и восстановили положение. Изумительную стойкость проявила рота лейтенанта Сергея Васильевича Плаксина. Будучи раненным, лейтенант продолжал руководить боем. В критический момент Плаксин повел бойцов врукопашную.

Враг решил, видимо, во что бы то ни стало овладеть безымянными высотами. В следующие два дня он продолжал атаки. Мы отбивали их, нанося гитлеровцам большие потери. Но и силы бригады таяли с каждым часом. Батальоны потеряли до половины своего состава.

Наибольшего ожесточения вражеские атаки достигли 4 октября. С самого утра в течение двух часов немецкая авиация и батареи засыпали наши позиции бомбами и снарядами, потом пошла на штурм пехота. А оборона наша молчала, будто все кругом вымерло, подавленное и уничтоженное огнем.

Но вот захлопали одиночные выстрелы, затрещали автоматные очереди. Вылезая из полуобвалившихся убежищ, отряхивая землю, моряки брались за оружие, становились к пулеметам, орудиям. И враг снова был отброшен.

В 12 часов 30 минут после огневого налета гитлеровцы повторно атаковали наши позиции. И опять безуспешно.

Стрелять артиллеристам пришлось много, в основном по пехоте. Стволы пушек накалились чуть ли не докрасна. Осколочные снаряды не имели большой взрывной силы, но, точно ложась в самую гущу врага, наносили ему чувствительный урон.

Потеряв надежду одновременно захватить все три высоты, враг направил свои усилия на ту из них, где оборонялся наш 1-й батальон под командованием капитан-лейтенанта Н. А. Склярова. После полудня гитлеровцы предприняли четыре атаки. Им удалось подняться на гребень высоты только тогда, когда в обескровленном батальоне осталось всего лишь сорок человек. Из них половина была раненых. Захват высоты дорого обошелся фашистам. Скаты ее были сплошь усеяны вражескими трупами.

Брошенные на помощь горстке наших смельчаков танки из резерва командующего армией потерпели неудачу. Три танка были подбиты на подходе к высоте. Немцы, заимствуя наш опыт, начали вести огонь из орудий прямой наводкой. Четыре уцелевших танка повернули обратно.

Командующий армией усилил бригаду двумя малочисленными батальонами из 77-го и 153-го полков 80-й дивизии. Но предпринятая ими попытка сбить немцев с высоты успеха не имела.

В этот день было подбито пять немецких танков, из них два записали на свой счет наши артиллеристы.