Текст книги "О них не упоминалось в сводках"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В красноармейской газете дивизии «Боевой натиск» появилась вскоре статья «Ягодки впереди», в которой Деревенец описал нашу работу на вышке. В том же номере, в статье «Отважный командир», рассказывалось об умелых действиях лейтенанта Шомоди и его подчиненных в прошедших боях. Эта батарея подбила немало немецких танков. Орудия на галопе выносились на открытые позиции перед самым носом противника, вели ураганный огонь и, поразив врага, молниеносно переезжали в другое место.

Сейчас огневая позиция батареи была оборудована на островке посреди болота.

Виктор Шомоди научил орудийные расчеты вести стрельбу так: орудие делает выстрел, едва у соседней пушки появится пламя из ствола. Получалась короткая очередь. Немцы в своих листовках писали, что у русских появилась автоматическая батарея, грозились ее уничтожить. Весь район вокруг был изрыт воронками, лес по берегам болота выкорчеван снарядами, но батарея оставалась неуязвимой.

Не помог немцам и самолет-корректировщик, который каждый день кружился над болотом, высматривая наши орудия. Островок молчал. Расчеты искусно замаскировались от воздушного наблюдения. «Рама» улетала, и артиллеристы снова открывали губительный огонь.

Шомоди пристрелял в расположении противника несколько десятков точек, ориентиров; как только появлялась важная цель, батарея сразу открывала стрельбу на поражение. Эффект стрельбы был таков, что немцы даже перестали пользоваться участком шоссе, который находился в зоне огня батареи. Автомашины шли в объезд.

Боевой счет артиллеристов увеличивался с каждым днем. За мужество и доблесть лейтенант В. Э. Шомоди был награжден орденом Красного Знамени.

Много замечательных бойцов выросло в этой батарее: командир орудия Керимов, командир отделения разведки Дударев, вычислитель Деревянко и другие. Дударев отличился в боях под Пропойском. Вместе со своим товарищем он захватил в плен трех вражеских артиллеристов с малокалиберной пушкой.

10-я немецкая мотодивизия предприняла попытку форсировать реку Сож в районе деревни Журавель. После бомбового удара авиации и мощной артиллерийской подготовки гитлеровцы начали переправу вплавь и на резиновых лодках. Небольшим группам автоматчиков удалось зацепиться за наш берег, но ненадолго. Атаки врага были отбиты с большими для него потерями. Наша оборона держалась стойко. Радовало, что бойцы действовали мужественно и хладнокровно. Сказывался полученный опыт.

Организовать более мощное наступление гитлеровцы не смогли. Их силы были связаны в это время боями северо-восточнее Пропойска. Там действовали полки 42-й стрелковой дивизии, а главное – накапливались части 13-й армии, отошедшие от Днепра.

Кроме того, начиная с 17 июля бои шли каждую ночь на шоссе в районе Александровки-2-й, в двенадцати километрах от Пропойска, где пытались прорваться к реке и переправиться на восточный берег отрезанные гитлеровцами части. Вначале это удавалось лишь небольшим группам – от роты до батальона. Но потом выход из окружения принял более организованный и массовый характер.

Содействуя окруженным, наш 107-й полк возобновил наступление на Пропойск. От остальных полков дивизии высылались к шоссе группы бойцов, которые устраивали завалы и засады, нападали на вражеские колонны. Все это сковывало силы врага, отвлекало его внимание от частей, пробивавшихся из окружения.

Рота 107-го полка в ночь на 18 июля бесшумно переправилась через Сож возле устья реки Проня. Пройдя вверх по течению Прони, рота внезапным ударом захватила шоссейный мост восточнее Пропойска, третий день находившийся в руках фашистов. По этому мосту шло оживленное движение вражеских войск.

Рота заняла круговую оборону. Фашисты, желая сохранить мост, не применили своей артиллерии. Они бросили в бой одну пехоту, видимо стремясь взять советских бойцов живыми. Но вражеские атаки отбивались одна за другой. Напряжение боя то спадало, то, после некоторой паузы, нарастало вновь. Гитлеровцы не хотели ждать до утра, мост им был нужен до зарезу. От реки до Пропойска и даже в самом городе образовались большие «пробки»; колонны войск, спешивших на восток, стояли на месте.

Помню, как волновался полковник Семенов, раздраженный тем, что мы не могли оказать огневой поддержки нашим бойцам. Только одна минометная рота вела стрельбу по району, прилегавшему к мосту. Около шести часов гремел неравный бой. Тридцать советских бойцов сдерживали натиск сотен гитлеровцев. Темная летняя ночь помогала нашим смельчакам. Но кончалась ночь, кончались патроны и гранаты, истекала кровью рота…

На рассвете только два красноармейца вернулись назад. Их, раненных, едва державшихся за бревно, вынесло течением к нашему берегу.

Пленный обер-лейтенант, захваченный нами 23 июля, рассказал, что возле моста гитлеровцы потеряли сто восемьдесят солдат и офицеров убитыми и девяносто человек ранеными.

Безжалостное время стерло из памяти фамилию командира роты, помню лишь, что фамилия одного из уцелевших красноармейцев была Сергеев. Хотелось бы узнать имена всех бойцов, павших у моста в ту июльскую ночь. Этому, надеюсь, помогут товарищи из 107-го полка, дравшиеся в то время под Пропойском. Жители этого города, переименованного после войны в Славгород, должны знать о мужестве горстки отважных. И я верю, что придет время и возле моста мы увидим памятник мужественным советским бойцам.

Почти все полки производили вылазки на шоссе. Добровольцев всегда находилось больше, чем требовалось. «Прогуляться за реку, пощипать фашистов на шоссе» – стало делом обычным.

В ночь на 20 июля сводная команда во главе с капитаном Карташвили вышла на шоссе против деревни Журавель. Здесь она напала на колонну машин с фашистскими солдатами. Гитлеровцы почти не оказали сопротивления. На шоссе осталось не меньше полсотни убитых гитлеровцев и пять сгоревших машин. Команда Карташвили в эту ночь сделала еще две такие же вылазки. Утром она вернулась к своим.

Ночь на 23 июля я провел на берегу Сожа, против Александровки-2-й. Капитан Деревенец поручил мне организовать помощь переправляющимся артиллерийским подразделениям, которые выходили из окружения.

До самого рассвета в этом районе гремели выстрелы, взвивались ракеты. Перерезав шоссе и выставив на нем сильные заслоны, наши войска вышли к реке и начали переправляться на чем придется: на плотах, на бревнах, вплавь. Команда, выделенная нашим 141-м артполком, помогала перетаскивать орудия по дну реки с помощью тросов. Четыре уцелевших трактора полка и несколько автомашин работали на полную мощность.

К утру противник сбил заслоны и преградил окруженным путь к реке. Но вечером они снова пробились к Сожу. Переправа продолжалась.

Наиболее организованно прорывались к своим части 132-й и 137-й стрелковых дивизий. За три ночи из их состава переправилось на наш берег свыше пяти тысяч человек и около пятидесяти орудий. Надо отдать должное их командирам, которые не растерялись в очень сложной обстановке и сумели с боями вывести свои соединения из вражеского тыла.

На утро 23 июля было назначено наступление. Сосед слева – 219-я мотострелковая дивизия и наш 107-й стрелковый полк, пополненный подразделениями, вышедшими из окружения, получили приказ захватить Пропойск. В полку сохранились шесть 76-миллиметровых, одна 45-миллиметровая пушка и три 120-миллиметровых миномета. Для усиления полка командование выделило один дивизион 84-го артполка и три батареи из 132-й дивизии – всего двадцать орудий.

После тридцатиминутного огневого налета стрелковые подразделения атаковали противника. Им удалось зацепиться за окраину города.

Гитлеровцы ввели в бой два десятка танков. Черные приземистые машины медленно ползли по улице, стреляя из пушек и пулеметов. Один танк, вооруженный огнеметом, поджег несколько домов, захваченных красноармейцами. Восемь орудий, которые мы поставили для стрельбы прямой наводкой, подбили пять немецких машин, в том числе и огнеметный танк. Батареи с закрытых позиций тоже ударили по атакующему врагу. Потеряв еще несколько машин, гитлеровцы вынуждены были отойти и укрыться за постройками. Казалось, что успех клонится в нашу пользу.

Я в это время находился на наблюдательном пункте командира 107-го полка вместе с Тер-Гаспаряном и Семеновым, прибывшими для руководства боем. Тут разыскал Тер-Гаспаряна офицер связи 219-й дивизии старший лейтенант Шевченко. Он привез неприятную весть: фашисты атаковали фланг дивизии! Начальник штаба артиллерии 28-го стрелкового корпуса майор Губанов, приехавший на пункт вслед за Шевченко, подтвердил, что 219-я дивизия под натиском противника отходит на юг от Пропойска.

Вскоре на окраине города снова появились немецкие танки. После короткого боя наша пехота отошла на прежние позиции. Хорошо, что погода была пасмурной и фашистская авиация не бомбила нас.

Наступление на Пропойск продолжалось потом еще двое суток. Вели его главным образом сводные полки 132-й и 137-й дивизий под руководством командиров этих дивизий. Но захватить Пропойск, перерезать важную для противника коммуникацию так и не удалось. Мы были слишком слабы для этого.

В последние дни июля установилось относительное затишье, обе стороны не проявляли активности. Фронт обороны нашей дивизии расширился на восток до Борисовичей и достиг пятидесяти километров. Нам, разумеется, было просто не под силу надежно прикрыть такой рубеж. Тер-Гаспарян не раз просил командование армии сократить для дивизии полосу обороны, но безуспешно.

В составе дивизии продолжали действовать 333-й полк 6-й дивизии, 161-й запасный полк и сводные подразделения из 42-й дивизии. Нашелся наш 250-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион. Он временно входил в состав 149-й дивизии, дравшейся восточнее Кричева. Возвратить его так и не удалось.

Части, пробившиеся из окружения, ушли в район Гомеля, где формировалось управление Центрального фронта. Наша дивизия, как и все войска бывшей 4-й армии, вошла в состав 13-й армии этого фронта…

Используя передышку, подразделения укрепляли свои рубежи, вели инженерные работы. Почти каждую ночь полки посылали разведывательные группы на шоссе, тянувшееся вдоль того берега в двух-четырех километрах от реки. Группы устраивали засады, брали пленных. Желающих пойти в разведку в каждом полку было много. В штабной батарее тоже организовалась небольшая группа. Возглавил ее лейтенант Васильев, новый командир батареи, сменивший раненного в бою Александра Макарова.

Семенихин, как только узнал об этой группе, начал просить, чтобы обязательно включили и его. Вскоре разведчики получили боевое задание. Они благополучно переправились на противоположный берег реки. Линию фронта перешли около деревни Мирогощь. Группа обогнула Чериков с севера и добралась до деревни Вохор, что в пятнадцати километрах к востоку от города. Здесь, на правом фланге дивизии, бойцы вторично пересекли фронт. За двое суток разведчики увидели многое.

Васильев и Семенихин рассказали, что все районы, прилегающие к шоссе, забиты немецкими войсками. Фашисты двигались к Кричеву. Очевидно, противник готовил новое наступление.

Ночами группа приближалась к шоссе, открывала огонь по автомашинам с немецкой пехотой, а потом скрывалась в лесу. После таких вылазок сзади долго трещали автоматные очереди.

– Все ночи напролет на шоссе стрельба и ракеты, – добавил Васильев. – Видно, не одни мы там действовали.

На проселочной дороге около Латыщина разведчики увидели толпу местных жителей. Их гнали в Чериков четыре немецких автоматчика. Неожиданно выскочив из леса, бойцы напали на гитлеровцев, которые так растерялись, что не оказали никакого сопротивления. Советские люди были освобождены.

Меня особенно заинтересовало сообщение Васильева о том, что при переправе через Сож в районе деревни Вохор разведчики не встретили на нашем берегу ни одного советского бойца. Гитлеровцев около берега тоже не оказалось.

– А ведь когда реку переходили, было совсем светло. Хотели это сделать перед рассветом, да задержались, – как бы оправдываясь, произнес Васильев.

– В таком деле лучше не рисковать, – заметил я. – Что же вас задержало?

– Пусть Семенихин расскажет. Это его мы в кустах дожидались.

Оказывается, Семенихин заметил на окраине деревни сарай, около которого стояло десятка два мотоциклов. В сарае спали немцы. Лейтенант Васильев не разрешил напасть на них, так как не знал обстановки в районе намеченной переправы. Когда же бойцы вышли к реке и убедились, что противника там нет, Семенихин снова обратился к командиру за разрешением «сбегать к сараю и поколотить фашистов». Васильев в конце концов дал согласие.

Подкравшись незаметно, Семенихин тихо снял дремавшего часового и забросал фашистов гранатами.

Разведчики благополучно вернулись из поиска, принесли с собой четыре немецких автомата, два пистолета и документы, которые свидетельствовали, что в районе между Пропойском и Кричевом появилась 34-я немецкая пехотная дивизия, входящая в состав 2-й немецкой армии.

Капитан Деревенец приказал мне выехать на правый фланг, проверить там состояние обороны и узнать, есть ли соседи.

Мы с Васильевым и Семенихиным, проехав от Гронова до Борисовичей, убедились, что оборона тут очень слаба. На пятнадцатикилометровом фронте находилось всего лишь около двухсот человек с одним бронеавтомобилем и танком. Располагались они несколькими заставами.

Здесь немцы легко могли форсировать реку в любом месте. Но они по-прежнему пытались сделать это почему-то в районе Черикова, неся значительные потери. Или разведка у противника никуда не годилась, или он замышлял что-то другое. А мы, увлекшись боями за Пропойск и помощью войскам, выходившим из окружения, совсем забыли о своем правом фланге.

От Борисовичей в сторону Кричева соседей у нас не оказалось. Мы прошли пять километров, но никого не обнаружили.

На противоположном берегу в населенных пунктах Устье и Вохор было полно немцев. В Устье размещался, видимо, мотоциклетный полк, так как там все время сновали взад и вперед мотоциклисты и велосипедисты. К школе в Вохоре то и дело подъезжали одиночные машины и мотоциклы. Там, вероятно, помещался немецкий штаб, и это в полукилометре от реки! Все передвижения противника были хорошо видны даже невооруженным глазом.

– Вот наблюдаем, – сказал мне командир роты лейтенант Д. П. Чернышев, расположившийся с одним стрелковым взводом на опушке леса. – Немцы к нам не лезут, ну и мы не стреляем. А так хочется в них пальнуть!

– Так за чем же дело стало? – спросил я.

– Потревожить их проще пареной репы, а что потом? Если они через реку полезут, чем остановить их? – ответил Чернышев. – Вот и прикидываешь, что выгоднее.

– Да, дела неважные. Если немцы тут ударят, то дивизии от реки придется отходить, – согласился я.

Вернувшись в штаб, я доложил обо всем капитану Деревенцу. Тот забеспокоился и повел меня к Семенову. У Семенова сидел подполковник Елшин. Мне пришлось повторить сообщение о положении на правом фланге дивизии.

– Сергей Иванович, надо туда артиллерии подбросить, – сказал Елшин. – А я попрошу комдива выделить пехоту.

– Хорошо, – согласился Семенов и тут же распорядился: – Бери, Морозов, дивизион Лубинского и команду Остащенко. Поставь их на угрожаемое направление.

К утру следующего дня 1-й дивизион 84-го артполка под командованием капитана Лубинского занял огневые позиции северо-восточнее Веприна, против Устья и Вохора, в трех километрах от реки.

Командир батареи старший лейтенант Чапенко разместил наблюдательный пункт на опушке леса, метрах в трехстах от берега. Обзор отсюда был отличный. На противоположном берегу столько объектов для стрельбы, что разбегались глаза! В деревне Вохор, на опушках прилегающего к ней леса – везде немцы.

– Ну, сейчас подкинем им жару! – сказал Чапенко. Вид у него был возбужденный: еще бы – такое обилие целей!..

Первый снаряд упал метрах в двухстах от школы, где располагался немецкий штаб. Грохот разрыва нарушил долго царившую здесь тишину. Второй взрыв взметнул землю прямо перед крыльцом школы. Последовавшая за ним очередь из четырех снарядов удачно накрыла цель. Из здания выскочили несколько уцелевших офицеров и побежали к деревне, спотыкаясь и падая. Шоферы бросились врассыпную от машин, стоявших у штаба.

Введя небольшую поправку в установки, батарея перенесла огонь на грузовики. Два из них загорелись, остальные наверняка были повреждены, так как снаряды разорвались в самой гуще машин.

В деревне Вохор метались по улице мотоциклисты и велосипедисты.

– Давай ударим по ним, – предложил Чапенко.

– В своих попадем, – возразил я. – Смотри, сколько женщин и детей. Лучше стреляй по опушке леса, где машины скопились. Вся опушка забита ими.

Чапенко, скомандовав большой доворот вправо, открыл огонь по лесу. Тяжелые гаубичные снаряды с грохотом рвались среди автомашин.

Мы постреляли бы и по другим целям, но, к сожалению, нужно было беречь снаряды.

К вечеру прибыл батальон 111-го полка. Он занял оборону по опушке леса перед рекой. Капитан Лубинский отправился к командиру батальона согласовывать совместные действия.

Ночь мы провели на наблюдательном пункте батареи.

На других участках обороны дивизии было спокойно. Противник не пытался больше форсировать реку. Но наша разведка все время доносила о сосредоточении большого количества немецких войск вдоль шоссе Кричев – Пропойск.

Утром 1 августа правее от нас немецкие войска перешли в наступление из района Кричев – Мстиславль в направлении на Рославль. В штаб дивизии стали поступать тревожные сведения. К вечеру следующего дня Рославль оказался в руках врага. Командир дивизии совещался с Семеновым, Елшиным, Опытовым – что предпринять в сложившейся обстановке, при открытом правом фланге?

Было решено обороняться на занимаемом рубеже до последней возможности.

Почти ежедневно немцы проводили разведку боем на правом фланге нашей дивизии. Эти вылазки успешно отражались, но они вызывали тревогу. Чтобы усилить оборону, сюда передвинулся весь 111-й полк.

О событиях возле Рославля мы знали мало. К нам доходили только отрывочные сведения о том, что дальнейшее наступление противника на восток приостановлено. Это радовало нас и вселяло надежду. Мы верили, что дивизия удержит свой рубеж на берегу Сожа.

6 августа гитлеровцы после артиллерийской подготовки перешли на правом фланге дивизии в наступление и к часу дня захватили плацдарм на берегу реки против Устья.

Бой шел севернее населенного пункта Веприн. 111-й стрелковый полк с частью сил разведбатальона, поддержанный огнем дивизиона 84-го артполка, с трудом отражал вражеские атаки. Наблюдательный пункт командира дивизиона капитана Лубинского я разыскал около мельницы. В километре отсюда, за нескошенным полем, начинался лес, занятый противником.

– Что, помогать приехал? – вместо приветствия сказал Лубинский и, как бы оправдываясь, добавил: – Вот, пришлось отойти. Фашисты лезут напролом. Подбросили бы сюда парочку дивизионов да снарядов побольше…

– А где их взять? В дивизии только один ваш полк и остался. Семнадцатый артполк и батареи из других дивизий ушли.

– Пехота требует усилить огонь, а у меня всего шесть орудий.

Лубинский рассказал, что, когда фашисты начали переправу, два огневых взвода были выдвинуты на прямую наводку. Орудийные расчеты стойко держались до последнего снаряда. Немецкие автоматчики наседали и с фронта и с флангов. Артиллеристы отбивались огнем винтовок, пока не кончились патроны. И только тогда отошли. На покинутых огневых позициях осталось четыре орудия. Вывезти их было невозможно: лошади попали под минометный огонь и погибли.

– Дрались наши отчаянно! – закончил Лубинский. – Без потерь в такой схватке не обойдешься. Вот так и таем, как снег весенний.

Впереди шла перестрелка. На поле, где залегла пехота, то и дело рвались немецкие мины. Две батареи неполного состава вели ответный огонь по опушке леса. Мимо нас по тропинке проносили раненых бойцов.

– Ориентир три, влево семьдесят: в роще накапливается противник! – громко доложил разведчик, наблюдавший в стереотрубу.

В бинокль хорошо было видно, как в редком перелеске сосредоточивались вражеские солдаты. Они мелкими группами перебегали туда из леса через полосу высокой ржи.

– Хотят атаковать во фланг нашего батальона, – решил Лубинский.

– А что, если ударить туда прямой наводкой? – предложил я. – А потом с закрытых позиций добавить.

– Неплохо получится, – согласился командир дивизиона.

Вскоре две 122-миллиметровые гаубицы стояли на огневой позиции метрах в двухстах от мельницы. Командир взвода подал команду. Тяжелые снаряды обрушились на врага, рощу заволокло клубами дыма, над которыми взлетали обрубки деревьев и комья земли. Пушечная батарея дивизиона начала бить осколочными гранатами, отрезая путь выбегавшим из рощи гитлеровцам. Через несколько минут стрельбу прекратили. Огневой взвод быстро снялся и уехал на основную позицию.

Лубинский предложил командиру стрелкового батальона занять рощу и тем самым обеспечить фланг. Через несколько минут эта задача была выполнена. Но противник обрушил на рощу минометный огонь. Одновременно фашисты открыли стрельбу по нашему наблюдательному пункту и по всему району, прилегавшему к мельнице. Пришлось переменить место.

В сумерках дивизион вел стрельбу по переправе, но результатов мы не узнали, так как река и подходы к ней не были видны нам. С наступлением темноты перестрелка прекратилась. Немцы, боясь ночных контратак, освещали местность ракетами.

Вместе с Лубинским я сходил в штаб 111-го полка, расположенный недалеко от нашего наблюдательного пункта. Мы уточнили обстановку и договорились с командиром полка о совместных действиях. Командир полка, узнав, что я еду в штаб дивизии, просил передать Тер-Гаспаряну просьбу о присылке подкреплений.

Разыскав штаб дивизии в районе Пильни, что в пятнадцати километрах от Веприна, я доложил Деревенцу обстановку на участке 111-го полка, а он сразу же пошел докладывать Семенову и Елшину.

На рассвете я снова выехал в район Веприна. На этот раз с подполковником Елшиным. Командир дивизии приказал принять все меры, чтобы ликвидировать вклинившегося в нашу оборону противника. За нами на машинах следовал сводный батальон численностью около трехсот человек. В пути Елшин сообщил мне, что, по данным разведки, гитлеровцы, наступая на юг от Кричева, вышли на рубеж реки Лобжанка, захватили Климовичи и распространяются вдоль железной дороги на Костюковичи, обходя нашу дивизию с востока. На мой вопрос, какова обстановка на нашем левом фланге и за ним, Елшин ответил, что до самого Рогачева и даже западнее его советские войска пока удерживают занимаемые рубежи.

Елшин остался у командира полка, а я отправился к Лубинскому. Наблюдательный пункт его разместился на чердаке бани в деревне Веприн.

Часа за два до нашего приезда, еще в предрассветной темноте, 111-й полк атаковал противника и оттеснил его в глубь леса. Контратака, предпринятая потом вражеской пехотой, была отбита.

– Хорошо, что здесь фашисты без танков наступают, – сказал Лубинский. – Но все равно потери у нас велики. За сутки в полку вместе с дивизионом сто тридцать раненых и около семидесяти убитых. Дорого все достается. Так полка и на несколько дней не хватит.

К вечеру два батальона немецкой пехоты еще раз атаковали позиции полка. Фашистам удалось потеснить наши подразделения, выйти на опушку леса и восстановить прежнее положение.

С утра 8 августа мы готовились нанести ответный удар. Лубинский сам выбирал и назначал для своих шести орудий наиболее важные цели, распределял на каждую из них снаряды. Я же взял на себя проверку готовности к стрельбе орудий, выставленных на прямую наводку. Их было четыре. Стояли они всего в полукилометре от противника. Пришлось ползать на животе от пушки к пушке.

Позиции артиллеристов оказались неудачными: стрелять мешали обступившие со всех сторон высокие хлеба. Пришлось выбрать новые, назначить каждому орудию цели в расположении противника.

Усталый и грязный, вернулся я на наблюдательный пункт к Лубинскому. А через полчаса началась артиллерийская подготовка, которую мы при переговорах по телефону называли «обедом». Длилась она тридцать минут. Если сравнить ее с теми, которые мы проводили в последующие годы, то она выглядела бы жалкой. Но тогда мы придавали ей большое значение, ценили каждый снаряд и от души радовались, следя за результатами беглого огня двух батарей и четырех орудий, стрелявших прямой наводкой.

Под прикрытием этого огня наша пехота подползла к опушке и смелым броском ворвалась в лес. Противник начал бить из минометов, но мины разрывались уже позади наших рот. К вечеру советским бойцам удалось потеснить немцев в глубь леса.

Бои в этом районе продолжались с переменным успехом еще двое суток. Три квадратных километра, обильно политые кровью, переходили из рук в руки. Полк получил две роты (сто пятьдесят человек) пополнения, но силы его таяли с каждым часом.

Подполковник Елшин, срочно вызванный Тер-Гаспаряном, отправился в штаб дивизии. Перед отъездом сказал мне:

– Оставайся пока здесь. Все время информируй меня. Там, – махнул он рукой, – наши дела ухудшились.

11 августа, на этот раз после мощной авиационной и артиллерийской подготовки, противник перешел в наступление против 111-го полка. Обескровленный полк, имевший всего двести пятьдесят человек, начал отходить на юг. Слишком неравны были силы. Кроме того, кончились боеприпасы.

Я находился на наблюдательном пункте Лубинского. Когда большую часть деревни Веприн захватил враг и было трудно разобраться, где свои, а где фашисты, артиллеристы получили приказ из штаба полка отойти на новый рубеж обороны.

Лубинский начал менять свой пункт, а я вместе с разведчиками Семенихиным и Гаркушей отправился на восточную окраину деревни, за которой находился штаб полка. Там мы были встречены автоматным огнем с противоположной стороны улицы. Пули прожужжали мимо нас, никого не задев. Мы залегли в палисаднике, укрылись между грядками и кустами смородины, разросшейся вдоль изгороди.

– Вон они засели где, – прошептал Гаркуша, показывая на дом с зелеными ставнями.

Действительно, у самого дома, около завалинки, виднелась темно-зеленая каска. Рядом с ней еще одна, покрытая для маскировки пучком травы. «Успели и сюда прорваться…» – с досадой подумал я.

– Эх, закурить бы сейчас, – мечтательно сказал Гаркуша.

Семенихин достал помятую пачку папирос, протянул Гаркуше:

– Последняя. Чуток мне оставишь.

Гаркуша просительным взглядом посмотрел на меня.

– Кури, только незаметно, – разрешил я.

Он зажег спичку у самой земли, прикрыл огонь широкими ладонями и с наслаждением затянулся табачным дымом.

Из-за угла дома, где залегли фашисты, вынырнули два солдата с ручным пулеметом, распластались на земле. Не успели они открыть огонь, как Семенихин короткой очередью из автомата сразил обоих.

– Двадцать первый, двадцать второй, – тихо произнес Николай. Он вел счет убитых фашистов с самого начала войны.

Немцы открыли ответный огонь. Отлетали щепки от дощатой изгороди, осыпались ветки еще не созревшей смородины, сзади звенели разбитые оконные стекла. Гаркуша осторожно отложил папиросу и стал тщательно прицеливаться. Выстрела я не слышал, так как в это время вражеская пуля рикошетировала от моей каски: по голове словно ударили дубинкой.

– Один есть, испекся! – донеслось до меня восклицание Гаркуши.

Сзади раздался вдруг шорох, упало что-то тяжелое. Я обернулся. В палисаднике появилась загорелая девушка, невысокая и коренастая. Белое полотняное платье испачкано сажей и пятнами запекшейся крови.

– Ложись! – сердито прикрикнул я. Девушка прилегла около нас.

– Вся в белом, хороша маскировочна для нашей позиции! – с иронией сказал Гаркуша.

– В подвале трое раненых… Перевязала их, а больше сделать ничего не могу, – голос девушки дрожал от волнения. – В больницу бы их отправить…

– Ребята, будем отходить, – распорядился я.

– А раненых бросите? – презрительно спросила незнакомка. – Фашисты ведь добьют их!

– Раненых заберем с собой, – ответил я.

– Нас теперь четверо, управимся, – добавил Гаркуша..

В это время из переулка выбежало с десяток гитлеровцев. Они, приближаясь к нам, на ходу стреляли из автоматов.

– Вот тебе и отошли! – прошептал Гаркуша.

– Огонь! – крикнул я.

Несдобровать бы нам, да выручили пулеметчики, которые оказались в соседнем доме. Они прикрывали отход своей роты. Их пулемет сразу скосил почти всех немцев. Двух гитлеровцев настигли пули Семенихина и Гаркуши. Перестрелка смолкла. Бой гремел слева от нас.

– Ну, теперь можно и покурить, – сказал Семенихин, обращаясь к приятелю. – Давай папиросу, хватит с тебя!

Гаркуша не ответил.

– Ой! – вскрикнула девушка, переворачивая разведчика вверх лицом. Из правого виска Гаркуши била ярко-красная струйка. Кровь залила все лицо и гимнастерку. На земле валялась почти докуренная, но еще дымящаяся папироса.

Семенихин быстро нагнулся над телом друга, прижал ухо к его груди.

– Не бьется…

Жалко было Гаркушу, восемнадцатилетнего комсомольца, приставшего к нам из другой части. Помню, он с собой носил письмо от любимой девушки. Письмо это было читано-перечитано десятки раз и хранилось в кармане гимнастерки, около самого сердца.

Бережно подняли мы бездыханное тело и понесли через огород. Девушка следовала за нами. Войдя в высокую рожь, мы остановились. Теперь уже не только слева, но и справа раздавались выстрелы. На западной окраине деревни, метрах в пятистах от нас, рвались гаубичные снаряды: это батарея дивизиона, расстреливая последние снаряды, прикрывала пехоту.

– Я пошла, – решительно заявила девушка.

– Сбегай с ней, посмотри, что там за раненые, – сказал я Семенихину.

Минут через пять Семенихин вернулся.

– Ну как? – спросил я, раздумывая, что делать с телом Гаркуши: похоронить здесь или перенести в лес?

– Один раненый куда-то уполз, а два уже умерли… Девушку звал с собой. Не пошла… – Семенихин помолчал и, будто угадав мою мысль, предложил: – Окопчик тут есть. Давайте Ваню в нем похороним.

Едва успели мы засыпать тело Гаркуши землей, как поблизости начали рваться мины. Осколки с неприятным визгом пролетали мимо, сбивая колосья.

Мы быстро отошли к лесу, где встретили батарею Чапенко, которая задержалась на позициях у высоты 168,0. Да и как не задержаться! Отсюда видны были густые цепи фашистов, двигавшиеся по открытому полю. Их догоняли автомашины. Часть солдат начала садиться в грузовики. По такой цели грешно было не пострелять, тем более что немцы заходили во фланг отступающему полку. Два уцелевших в батарее орудия открыли беглый огонь прямой наводкой.

Мимо нас проезжало 76-миллиметровое орудие из полковой батареи. Я остановил командира орудия и приказал бить по немецкой пехоте. Расстояние до нее – не больше километра. Промахов не было.