Текст книги "О них не упоминалось в сводках"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Визг снаряда заставил нас броситься на дно канавы. Взрыв больно ударил в уши. Осколок попал в мою каску, но не пробил ее. Однако толчок был таким сильным, что у меня, как говорится, искры из глаз посыпались.

Отряхнувшись, я увидел связного, сидевшего в какой-то неестественной позе. Обеими руками он опирался о землю. Он был ранен в живот. Фельдшер Андрианова быстро перевязала его и с помощью красноармейцев перенесла в ближайший дом. Там, видимо, было место сбора раненых. Едва девушка скрылась в доме, как прогремел сильный взрыв. Снаряд упал возле крыльца и снес крышу. Загорелся соседний дом.

– Узнай, живы ли? – приказал Остащенко одному из бойцов.

В это время ко мне подбежал Семенихин.

– Товарищ старший лейтенант, наша машина нашлась. Шофер спит себе и в ус не дует!

– Ничего удивительного. Всю ночь за баранкой сидел. Грузите раненых, скоро поедем.

Разрывов вокруг становилось все больше. Стреляла не только вражеская артиллерия, но и танки, стоявшие на гребне высотки. Они били по опушке леса, где находились позиции двух батарей нашего противотанкового дивизиона, полковая батарея и подошедшая лесом рота 79-го отдельного разведывательного батальона. Там же окапывались отступившие подразделения стрелкового полка.

Навстречу танкам снова полетели бронебойные снаряды. Воздух гудел от выстрелов и разрывов. Над деревней Завинье поднялись к небу клубы дыма, взметнулись языки пламени. Немцы били по деревне зажигательными снарядами.

Четыре танка БТ-7 из разведывательного батальона устремились к вражеским машинам. Четыре – против десяти! На башнях наших танков были написаны мелом слова: «За Родину! Смерть гадам!»

Из леса на шоссе выскочил броневик. Фашисты не заметили его. Он подошел с фланга и почти в упор ударил по немецкому танку. Подбив его, броневик попятился назад, стреляя по другим машинам. Я постарался узнать, кто эти смельчаки. Ими оказались башенный стрелок Михалев и водитель Лященко.

Танковая рота, поддержанная огнем противотанковых пушек, подбила в этом неравном бою пять вражеских танков. А сама потеряла три машины из четырех.

Ко мне снова подбежал разведчик Семенихин.

– Товарищ старший лейтенант! Поехали, а то машину угонят, – сказал он.

Я пожал руку капитану Остащенко, пожелал ему удачи в бою.

– Доложи Семенову, что подбито тринадцать немецких танков, – сказал он. – Будем держаться до последней пушки, как и приказано.

Мы пошли к машине.

– Раненых из дома перенесли? – спросил я Семенихина.

– Там потолок обвалился, почти всех засыпало. Трое жить будут…

– А девушка цела?

– Андрианова? Не знаю, не видел.

Кузов грузовика был переполнен незнакомыми мне людьми. Здесь и артиллеристы, и пехотинцы. Тут же находились и разведчики штабной батареи. Сзади всех стояли Новожилов и Ефимов.

Какой-то красноармеец, перегнувшись через борт, кричал шоферу:

– Ты поедешь или нет? Долго ждать будем?

– Угости его прикладом, сразу тронется! – кричал другой, барабаня кулаком по кабине.

– Что за шум? – спросил я, но мой голос потонул в грохоте взрыва.

Горячая волна воздуха швырнула меня на землю. Первое, что я увидел, вскочив на ноги, было изуродованное лицо Михаила Новожилова. На месте подбородка зияла большая рана. Раздробленная челюсть висела на связках. Мы собрали несколько индивидуальных пакетов и, как смогли, наложили повязку. Белоснежная марля сразу же окрасилась в алый цвет.

Шофер Петр Медведко, худенький узкоплечий красноармеец, повел машину к лесу. Вскоре замелькали по обе стороны дороги белые березки да зеленые ели. Из леса появлялись бойцы. Мелкими группами, а то и в одиночку шагали они на восток.

Они были похожи на тех отступавших, которые встречались нам утром. Несколько часов назад все они, вместе взятые, составляли сильный, сплоченный коллектив. А теперь он распадался под вражескими ударами на разрозненные неуправляемые частицы. Нужно было собрать их, объединить.

Первый наш бой длился около двух часов. Противник потерял десятка два танков и до двух батальонов мотопехоты. Но и наша дивизия понесла весьма ощутимый урон. Перестали существовать как боевые единицы 3-й дивизион артполка, противотанковый дивизион, разведывательный батальон, артиллерийские подразделения 111-го стрелкового полка. Заметно поредели пехотные подразделения. Они лишились многих станковых пулеметов и минометов. В штабе полка никто точно не знал, сколько людей убито, ранено и сколько пропало без вести.

В 3-м дивизионе уцелела только одна гаубица. Остальные не удалось вывезти с огневых позиций. У некоторых были полностью перебиты орудийные расчеты, другие оказались после бомбежки без тягачей.

Командир противотанкового дивизиона капитан Остащенко возвратился после боя в дивизию с небольшой группой артиллеристов и с двумя орудиями. Остальные десять орудий остались на поле в виде груды металла.

Тягачи противотанковых пушек – бронированные, быстроходные тракторы «Комсомолец» – уцелели почти все. Остатки дивизиона вместе с этими тракторами, вооруженными пулеметами, составили потом своеобразный подвижной резерв штаба дивизии.

Командный пункт дивизии разместился в лесу километрах в трех к востоку от реки Щара. Я нашел его по оживленному движению машин, сворачивающих с шоссе на лесную просеку.

Отделения штаба расположились под зелеными кронами старых елей. Комендантский взвод успел уже поставить несколько палаток. Связисты тянули телефонные линии.

Младший лейтенант Александр Макаров познакомил меня с обстановкой. Макаров был помощником начальника штаба артиллерии дивизии по связи и одновременно командовал штабной батареей. Александр сообщил, что 228-й стрелковый полк нашей дивизии с двумя дивизионами 141-го артполка уже развернулся на берегу реки Щара. 107-й стрелковый и 84-й артиллерийский полки дерутся где-то в районе Слонима. Связи с ними нет.

– А что по радио передавали? – спросил я.

– Ну, сводку за двадцать второе июня ты знаешь. А вчера, двадцать третьего, немцы пытались развивать наступление, но успеха не имели, все их атаки отбиты. За два дня взято в плен пять тысяч фашистских солдат и офицеров. Так что, выходит, только у нас дела неважные, а в других местах немцу дают жару, – сказал Макаров. – На нашем направлении гитлеровцы продвинулись на двести километров от границы. Сейчас по карте измеряли. Здорово они прут. А наших войск что-то совсем не видно.

– Может быть, на старой границе ждут немцев, чтобы там дать решительный бой, – предположил я.

Саша Макаров предложил мне пообедать, но после нервного напряжения, пережитого во время первого боя, ни есть, ни спать не хотелось.

Полковник Семенов, выслушав мой доклад, приказал организовать противотанковую оборону на новом рубеже:

– Теперь вы видели, как действуют немецкие танки. Ставьте все орудия на прямую наводку. Гаубичные батареи тоже. С закрытых позиций я их снял, оставил только две. Надо успеть сделать все до подхода противника.

Взяв с собой разведчиков Семенихина и Пахомова, а также отделение связи, я выехал на машине вперед. Щара – спокойная лесная река, шириной до тридцати метров. На ее восточном берегу готовил оборонительный рубеж 228-й стрелковый полк.

Густая чаща молодого хвойного леса, отступила от реки метров на четыреста – пятьсот. На опушке заняли огневые позиции противотанковые батареи стрелкового полка. Здесь же рыла неглубокие окопы пехота.

На противоположном берегу широкий луг, а за ним невысокие холмы, поросшие лесом. Там виднелись кое-где развалины старых железобетонных сооружений.

– Сколько орудий на прямой наводке? – спросил я начальника артиллерии полка старшего лейтенанта В. Ф. Осиповича.

– Все двенадцать.

– Как с боеприпасами?

– Один боекомплект[1]1
  Для 45-, 122– и 152-миллиметровых орудий один боекомплект соответственно составлял 200, 80 и 60 снарядов.


[Закрыть]. Снаряды выложены у орудий.

Мы выбрали себе наблюдательный пункт на краю леса, против моста через реку, поблизости от наблюдательного пункта командира 228-го полка подполковника Г. К. Чаганавы. К Щаре начали подходить батареи 122-миллиметровых гаубиц 1-го и 2-го дивизионов 141-го артполка, снятые с закрытых позиций.

Командир 1-го дивизиона капитан П. М. Бельдиев вместе с командирами батарей старшими лейтенантами Востряковым, Суманеевым и Нуцубидзе быстро выбрали огневые позиции на опушке леса; две батареи разместились справа от шоссе, одна – слева. Всего для ведения огня прямой наводкой было выставлено двадцать восемь орудий. Орудийные расчеты спешно готовились к стрельбе.

Проверить готовность обороны приехал сам полковник Семенов. Мы прошли с ним вдоль фронта. Батареи стояли поблизости одна от другой: мы сосредоточили всю артиллерию на отрезке около одного километра.

Я думал, что немецкие танки не смогут прорвать такой плотный боевой порядок. Создавать противотанковую оборону на более широком фронте мне казалось нецелесообразным, так как густой лес и заболоченная пойма реки на наших флангах были почти непроходимы для гусеничных машин.

По хмурому виду Семенова было заметно, что он чем-то недоволен. Я спросил его: какие будут замечания?

– Все в одну линию выставили, нет глубины, – ответил он. – Местность тут невыгодная для стрельбы прямой наводкой. Подходы у противника скрытые, расстрелять наши орудия он способен вон с тех холмов.

– Можно переменить позиции, время еще есть, – предложил я.

– А как? Кругом лес, лучше места не подберешь. Дело не в наших позициях, а вообще этот рубеж мне не нравится… Но теперь уже поздно об этом говорить, хорошо, что хоть здесь успели зацепиться.

Командиры рот, батарей и взводов инструктировали личный состав. Настроение у всех было бодрое. С тыла подходили группы красноармейцев во главе с командирами, занимали оборону рядом с подразделениями 228-го полка. Это подполковник Тер-Гаспарян догадался организовать невдалеке от штаба пункт сбора отбившихся от своих частей. Сюда стекались люди из 111-го стрелкового полка и частей 28-го стрелкового корпуса, отошедших из-под Бреста и Кобрина.

К семнадцати часам мы закончили подготовку оборонительного рубежа.

Фашисты не показывались. Шоссе было пустынно: ни машин, ни повозок. Только изредка появлялись на мосту небольшие отряды красноармейцев. Опираясь на плечи здоровых товарищей, шли раненые.

Солнце стояло еще высоко, но жары не чувствовалось: лес и река смягчали ее. На том берегу куковала кукушка. Где-то рядом дятел усердно долбил сухое дерево. Около моста на быстрине мерно, как маятники, раскачивались стебли чакана.

– А мост надо бы взорвать, – предложил старший лейтенант Осипович.

– Но чем? Взрывчатки-то нет.

Осипович повел меня к 203-миллиметровой гаубице, брошенной кем-то метрах в двухстах от берега. Такие гаубицы были только в окружном артполку большой мощности. Хотели мы взорвать мост выстрелом из этой громады, но ничего не получилось: затвор орудия оказался заклиненным. Посоветовавшись, решили поджечь мост, как только появится враг.

Немного погодя из леса на дорогу вышла лошадь с человеком, лежавшим поперек седла. Беспомощно болтались его руки и ноги. Лошадь двигалась медленно, изредка встряхивая головой. Возле моста остановилась, будто не решаясь ступить на него. Человек начал сползать с седла и упал на землю.

– Разрешите посмотреть? – обратился ко мне Семенихин.

Вместе с красноармейцем Пахомовым он побежал к лошади.

– Товарищи, ведь это же Дианка! – взволнованно крикнул один из артиллеристов. – Это же Дианка-умница, я ее в прошлом году чистил!

Лошадь действительно оказалась умницей. Она принесла к нам тяжело раненного лейтенанта Пономарева, того самого, который сообщил мне о гибели майора Серова.

– Немцы! – воскликнул вдруг Семенихин.

– Где?

– Вон, смотрите, среди развалин на той стороне!

Гитлеровцы подобрались совсем близко. Прячась в складках местности, они рассматривали наш берег. У нас, оказывается, не было впереди ни разведки, ни боевого охранения. Фашисты воспользовались этим.

Дальнейшее произошло очень быстро. Через несколько минут на шоссе появились два бронетранспортера. Они подъехали к мосту. Из них выскочили солдаты. Было ясно, что фашисты хотят захватить мост.

Слева грохнуло орудие. Снаряд упал недалеко от моста. И сразу лесную тишину разорвал треск ручных пулеметов и винтовочных выстрелов. Мост оказался под перекрестным огнем. Второй снаряд разнес один бронетранспортер. Другая машина помчалась обратно. За ней бежали солдаты. Но никто из них не ушел. Их трупы усеяли шоссе от моста до самой опушки.

И опять все стихло. Но на этот раз тишину нарушил гул моторов. Где-то за лесом готовились к бою невидимые нам фашистские танки.

Вскоре противник начал обстрел, однако снаряды и мины ложились с перелетом, разрывались среди деревьев. На буграх показалась вражеская пехота. Затрещали автоматы. Немцы быстро приближались к реке. На нас посыпались сбитые с елей хвоя и ветки.

Наши стрелки вели интенсивный ружейно-пулеметный огонь. Вражеская цепь поредела, но многим гитлеровцам все же удалось добраться до реки и перейти ее вброд.

Прячась среди кустарника и высокой травы, автоматчики все ближе подползали к опушке леса. Вот их каски замелькали в канаве, метрах в семидесяти от нас.

Пахомов и Семенихин стреляли из карабинов, мы с Осиповичем – из пистолетов. И вдруг совсем близко вскочил на ноги немецкий офицер. Я еще не успел прицелиться, как на него бросился Николай Семенихин. Но и Семенихина опередил невысокий щупленький боец. Он поднялся из травы, всадил штык в гитлеровца и сам упал рядом с ним.

Винтовочная стрельба усиливалась. Наши бойцы, справившись с волнением, били теперь чаще и точнее. Гитлеровцы не выдержали и начали отползать к реке. Некоторые пытались бежать, но, срезанные пулями, падали замертво. Ни один не добрался до противоположного берега. На лугу чернели вражеские трупы.

Семенихин принес того бойца, который заколол офицера. Красноармеец был ранен в голову. Мы перевязали его и отправили в тыл.

Наступило затишье. Обе стороны не стреляли. Из штаба позвонил Саша Макаров, спросил, что происходит. Я коротко доложил обо всем.

Мы с Осиповичем прошли вдоль опушки леса. Красноармейцы и командиры были возбуждены только что закончившимся боем. Остановились возле одного из орудий 6-й батареи 141-го артполка. Командир орудия сержант белорус Я. Г. Рыбак, выглядывая из-за щита, чертил что-то в своем блокноте. Наводчик татарин Фатых Кардолиев рассматривал в панораму (прицельное приспособление) противоположный берег и докладывал Рыбаку, где сосредоточиваются группы немцев. Правильный красноармеец Дмитриев, огромный русоволосый детина с лицом, покрытым оспинками, проверял крепление подсошникового бруса. Заряжающий, рыжеватый осетин Хаджиев, протирал затвор и казенник орудия. Два других бойца очищали тяжелые снаряды от смазки и пыли.

Каждый из этих людей уверенно делал свое дело. Это был маленький сколоченный и слаженный коллектив. От него и десятков других, подобных ему, зависел теперь исход боя.

– Если появятся танки, будем бить, не ожидая, пока они подойдут к реке, – предупредил Рыбак. – Учти, Кардолиев.

– Хорошо, – ответил наводчик. – Не промахнемся.

– Мазать просто грех, – сказал я, подходя к орудию. – Здесь расстояние меньше прямого выстрела.

– Можете не беспокоиться за этих орлов, – сказал кто-то сзади.

Я обернулся и увидел политрука батареи В. Н. Туманова. Да, народ тут действительно был отличный.

На опушке, собирая раненых, ходили санитары. Пострадавших бойцов отправляли в тыл. Но многие из них остались в строю. Остался на командном пункте и командир 228-го стрелкового полка подполковник Григорий Чаганава, тоже получивший ранение. Он продолжал отдавать распоряжения подчиненным.

Едва мы с Осиповичем вернулись в свой окоп, как снова разгорелась стрельба. Снаряды и мины рвались в лесу, на лугу и в реке, над которой взлетали высокие фонтаны воды. С неба посыпались бомбы. Гитлеровские самолеты действовали группами по шесть-девять машин. Как только улетала одна группа, сразу же появлялась другая. Вырванные с корнем, деревья с треском падали на землю. Будто страшный циклон пронесся по лесу, исковеркав все на своем пути.

На этот раз обстрел и бомбежка длились томительно долго. Бомбы летели к земле с ужасным воем, леденившим кровь.

Наконец грохот утих. Обсыпанные землей, мы с трудом вылезли из окопчика. Сквозь дым и пыль трудно было разглядеть, что творилось на противоположном берегу. Оттуда доносился гул моторов и лязг гусениц. Но вот пелена дыма стала рассеиваться, и мы увидели спускавшиеся с бугров фашистские танки. Они открыли огонь из пушек и пулеметов.

С нашей стороны ударили уцелевшие орудия. Над рекой протянулись красные трассы.

У большинства гаубиц не было специальных снарядов для борьбы с танками. Поэтому стрельба велась осколочными и фугасными гранатами. Дистанция колебалась от пятисот до шестисот метров. С такого расстояния промахов почти не было. Если снаряд не пробивал брони, то рвал гусеницы, ослеплял смотровые щели. Некоторые удачно попавшие тяжелые снаряды проламывали броню и рвались в машине.

Разведчик Семен Пахомов уполз к мосту. Там особенно часто падали снаряды. Но Пахомов не испугался, не повернул назад. Он выполнил приказ: деревянный мост запылал огромным костром. Вражеские танки не могли теперь с ходу проскочить через Щару.

Семен Пахомов погиб у моста. Этот тихий, застенчивый парень проявил большое мужество. Он совершил подвиг, совершил его просто и незаметно, как делал все, что поручалось ему.

Старший лейтенант Осипович ушел к своим орудиям, часть которых замолкла.

Недалеко от окопа, возле гаубицы, разорвался вражеский снаряд – нас обдало комьями земли. Гаубица больше не стреляла.

Мы с Семенихиным подползли к орудию. Около него – воронка. Деревья вокруг исковерканы, расщеплены осколками, одно из них упало на ствол пушки. Наводчик сидел на своем месте, склонив голову. Он был мертв. Заряжающий как держал снаряд в руках, так и застыл с ним, прислонившись к станине. Красноармеец, узнавший Дианку, лежал на боку, поджав колени к окровавленному лицу. Два других орудийных номера распластались ничком. Сержант, командир орудия, тяжело раненный в живот, силился подняться, ухватившись за рукоятку затвора. Мы отнесли его в сторону.

Орудие оказалось неповрежденным, если не считать больших вмятин на щите.

Зарядив с помощью Семенихина орудие, я начал крутить маховики подъемного и поворотного механизмов, разыскивая через панораму ближайший немецкий танк. Вот в перекрестии появился контур черной машины. «Огонь!» – скомандовал я сам себе. Гаубица, изрыгнув снаряд, подпрыгнула на колесах. Но танк остался невредим, гитлеровцы, наверное, даже и не заметили грозившей им опасности. «Промазал в такую громадину», – досадовал я.

Зарядив гаубицу последним снарядом, я опять начал наводить орудие. Наконец выстрел! Когда рассеялись дым и пыль, я увидел, что танк загорелся. Черные с седыми прожилками клубы дыма окутали его.

Закончив стрельбу, мы хотели оказать первую помощь сержанту – командиру орудия, но, когда подошли к нему, он был уже мертв.

Справа вели беглый огонь батареи старших лейтенантов Вострякова, Суманеева, 6-я батарея 2-го дивизиона, слева – батарея старшего лейтенанта Нуцубидзе и полковая батарея лейтенанта Чуйкова.

Орудие сержанта Рыбака подбило три машины. Но это далось нелегко: в расчете выбыло из строя пять человек. Сам командир орудия тоже получил ранение, но продолжал вместе с контуженым наводчиком Кардолиевым вести огонь. Возле орудия неотлучно находился и политрук батареи Туманов.

Командир 1-го дивизиона 141-го артполка капитан Бельдиев ползал от орудия к орудию, подбадривал артиллеристов, подыскивал замену выбывшим из строя.

Группы вражеских автоматчиков под прикрытием танков переправились через реку, часть из них зацепилась за наш берег. В наших окопах осталось мало людей. Но те, кто уцелели, ринулись в штыковую атаку и сбросили фашистов в реку. Оставшиеся в живых гитлеровские автоматчики перебежками и ползком отходили за бугры.

Бой затихал. Около десятка немецких танков обгоревшими глыбами чернели на лугу. Один танк сполз к реке, уткнувшись в воду стволом орудия.

Луг был покрыт трупами, изрыт воронками. Снаряды и бомбы до неузнаваемости изуродовали опушку леса.

Половина орудий вышла из строя – очень велики были потери в орудийных расчетах. Возле многих пушек осталось по одному-два человека. Кончались снаряды. В стрелковых подразделениях тоже уцелело не больше половины личного состава. Я подумал, что мы вряд ли сумеем отразить еще одну такую атаку.

Выбывших из строя командиров заменяли политработники и сержанты. Командир батальона, на моих глазах бросившийся вместе с красноармейцами выбивать немецких автоматчиков, был ранен. Его место занял политрук Е. К. Трелин.

В полковой батарее политрук Окуленко заменил раненого командира орудия сержанта Грищенко.

Наибольшие потери понесли гаубичные батареи 1-го дивизиона, особенно 2-я батарея. Сам командир батареи старший лейтенант Ф. Суманеев стрелял за наводчика. Сделав несколько выстрелов, он подбил два вражеских танка. Но вскоре разрывом снаряда был убит.

Капитан Бельдиев и оставшиеся в строю командиры и политруки батарей принимали все меры для отражения новых атак противника.

Выполняя приказание капитана Деревенца, переданное мне еще после первой атаки противника, я наконец отправился в свой штаб. Мы с Семенихиным пошли к машине, но от нее остался только обгоревший, исковерканный остов. Рядом – огромная воронка. Что произошло с шофером, мы так и не узнали. Он, вероятно, сгорел вместе с машиной…

Добравшись до штаба, я доложил капитану Деревенцу обстановку на берегу Щары. К концу доклада к нам подошли Семенов и Иванюк. Командир дивизии приказал мне срочно выехать на дивизионный обменный пункт – ДОП – за боеприпасами для 228-го стрелкового полка.

Когда я вернулся на командный пункт, было уже совсем темно. Впервые за весь день захотелось есть. Гречневая каша-размазня, принесенная Семенихиным с кухни штабной батареи, показалась необычайно вкусной. Одной ложкой на двоих мы быстро вычерпали весь котелок.

Около одиннадцати часов вечера противник нанес новый бомбовый удар. Одновременно гитлеровцы открыли ожесточенный артиллерийский и минометный огонь. Немецкие автоматчики под прикрытием танков несколько раз пытались форсировать Щару. Но наша оборона держалась стойко.

Однако враг имел большое превосходство в силах и средствах. Как потом выяснилось, вдоль шоссе наступал 24-й танковый корпус из группы гитлеровского генерала Гудериана.

Сдержать напор такой лавины наша ослабевшая дивизия не смогла. По приказу командования стрелковые подразделения начали отходить ночью на новый рубеж. На реке Щара остался лишь сводный отряд для прикрытия.