Текст книги "О них не упоминалось в сводках"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Почти. Но с намеченной операцией знаком только в общих чертах. Подготовка развернулась полным ходом, а я только что прибыл.

– Да, надо было пораньше вас вызвать. Ну ничего. Сейчас все разберем по порядку.

Черток посвятил меня в детали операции, которая готовилась по приказу Ставки Верховного Главнокомандования. Волховский фронт силами 8-й армии должен был прорвать вражескую оборону и во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта окружить и уничтожить противника в районе Мга – Синявино. Тем самым был бы расширен в несколько раз «коридор», соединявший оба фронта, и мы значительно улучшили бы свое положение. Ведь враг по-прежнему угрожал замкнуть кольцо блокады вокруг Ленинграда, и надо было ликвидировать такую возможность.

Меня обрадовало большое количество артиллерии, привлекавшееся к этой операции: две артиллерийские дивизии, больше полусотни артиллерийских и минометных полков.

– А сколько снарядов отпускается? – спросил я, наученный горьким опытом синявинских боев, когда орудий было достаточно, а боеприпасов не хватало.

– Планируется израсходовать восемьсот тысяч.

– Здорово! – вырвался у меня восторженный возглас.

Одновременно готовилась операция и на самом левом крыле фронта. 52-я армия должна была форсировать реку Волхов и захватить на ее западном берегу плацдарм для наступления на Новгород. Туда отправлялся генерал Семенов с группой офицеров.

Черток поручил мне пересмотреть ряд документов по планированию артиллерийского наступления 8-й армии.

– В черновом наброске эти документы уже есть, но надо внести уточнения, а если потребуется, то и заново переделать. Возникнут вопросы – решайте их со мной и с генералом, – заключил Черток.

Работы сразу оказалось много. Три дня и три ночи напролет сидели мы над планированием. Согласовывали взаимодействие с оперативным отделом штаба фронта, с бронетанковым и инженерным управлением, с воздушной армией. То менялось направление главного удара и ширина фронта прорыва для дивизий, то принимался новый график артнаступления и приходилось пересчитывать все заново, переделывать документацию. Шли поиски наиболее целесообразного варианта намеченной операции.

Возникали споры, особенно с разведчиками. Мы – операторы – придирались к разведывательным картам, требовали точно определить местонахождение ряда объектов противника. Разведчики или разводили руками – ничего, мол, не можем сделать, – или начинали возражать. По опыту боев под Тортолово и Синявино я знал, к чему приводит скудость разведданных, и поэтому нажимал на разведчиков. Начальник разведотдела штаба артиллерии майор Перлов, человек горячий и вспыльчивый, сначала даже поссорился со мной.

– Наше дело дать операторам разведкарту, а вы планируйте огонь как хотите! – заявил он.

– А если на ней нет целей или они нанесены не точно – что же получается? Ударим по пустому месту? Кто виноват будет? В глубине вражеской обороны сплошные белые пятна, неужели там противника нет? – наседал я.

– Все, что выявили, на карте отмечено. А брать сведения с потолка мы не можем!

– Зачем с потолка? У вас есть два разведдивизиона, воздухоплавательный отряд, отряд корректировочной авиации. Да и в войсках средств достаточно…

Мы долго и много спорили с Перловым, но в конце концов нашли общий язык и подружились. Виктор Николаевич оказался умным, трудолюбивым разведчиком и хорошим товарищем. Он добросовестно делал все, что было в его силах.

Командующий группой гвардейских минометов генерал Воеводин с операторами своего штаба по-своему спланировал залпы реактивной артиллерии, считая это дело недоступным для нас. Генералу Дегтяреву план не понравился, он приказал передать его нам для контроля. Мы быстро вырезали из целлулоида эллипсы рассеивания реактивных снарядов на все дальности стрельбы. И когда этот «главный секрет» оказался в наших руках, мы скрупулезно проверили накладку всех эллипсов на опорные пункты и внесли свои поправки. Был выработан единый план.

Штаб артиллерии армии, штабы артиллерии дивизий и групп должны были преобразовать нашу документацию в конкретный план огня, распределить все цели и объекты по группам, полкам, дивизионам и батареям. Требовалось как можно точнее определить установки по каждому объекту и назначить для его поражения определенное количество снарядов. Каждому орудию, стрелявшему прямой наводкой, наметить конкретную цель. Батареям особой и большой мощности назначить объект, который надо разрушить.

А сколько работы по дополнительной разведке противника, по выводу артиллерии в позиционные районы! И все это делалось скрытно, незаметно для противника: иначе пропадет важный фактор любой операции – внезапность.

Напряженно и беспрерывно действовал весь огромный и сложный механизм штаба фронта, занимавший в лесу целый городок. А ведь тут только полевое управление – мозг фронта. Кроме этого, имелся еще целый ряд тыловых управлений, ведавших снабжением войск всем необходимым, от оружия до ботинок. Сколько разбросано в лесах госпиталей, баз, складов! А если прибавить к этому управления армий, штабы дивизий и частей?

Какой же мощный аппарат находится в руках того, кто командует фронтом, сколько приводных ремней тянется от него к передовой! И это необходимо. Ведь командующий должен знать все, должен предвидеть и направлять события. Ему доверена судьба сотен тысяч людей. Одно неверное, необдуманное приказание – и тысячи похоронных полетят в тыл. А смелое талантливое решение позволит выиграть сражение с минимальными потерями.

И вот решение принято. Насколько оно правильно – покажет ход операции. А пока весь управленческий аппарат работал над тем, как лучше осуществить это решение.

Командующего войсками фронта генерала армии (ныне Маршала Советского Союза) К. А. Мерецкова я еще никогда не видел, и мне очень хотелось посмотреть на него. Случай представился довольно скоро. На четвертый день моего пребывания в штабе генерал Дегтярев, отправляясь на доклад, взял с собой и меня.

С волнением вошел я в большой дом, вросший по окна в землю и прикрытый сверху маскировочной сетью.

В просторном кабинете за столом, покрытым зеленой суконной скатертью, сидел генерал Мерецков. Возле него – добрый десяток телефонов в кожаных футлярах.

– Товарищ командующий! Прибыл с докладом, – доложил Дегтярев.

– Хорошо. Сейчас займемся, – ответил генерал армии и вопросительно посмотрел на меня.

– Разрешите, товарищ командующий, представить, – сказал Дегтярев. – Подполковник Морозов, новый начальник оперативного отдела.

– Вместо подполковника Чертока? – Мерецков поднялся из-за стола и подал мне руку. – Здравствуйте! Откуда прибыли?

– Из семьдесят третьей морской бригады, с должности командующего артиллерией.

– От Симонова?

– Так точно!

– Почему же бригада Синявинские высоты до сих пор не взяла? Пороху не хватило? – спросил командующий.

«Что ему ответить? Сам, наверное, знает причину наших неудач», – подумал я.

– Так точно, пороху не хватило! У немцев сильные укрепления. Артиллерии у нас достаточно, а снарядов мало. Нечем укрепления разрушать. Один раз высоту захватили, а удержаться не смогли…

– Это пока у всех слабое место. Прорвем, захватим, а закрепиться сноровки не хватает. Ну хорошо, докладывайте, Георгий Ермолаевич. Садитесь!

Я с любопытством рассматривал Мерецкова. Коренастый, среднего роста, лет пятидесяти. Широкий немного вздернутый нос придавал волевому усталому лицу добродушное выражение. Большие, сильные руки спокойно лежали на столе.

Доклад Дегтярева состоял почти из одних цифр. Плотность артиллерии, построение артподготовки, снаряды, эшелоны – сплошной статистический отчет. Мерецков задал ряд вопросов. Дегтярев быстро, лаконично ответил на них.

– Убедили, Георгий Ермолаевич. Так и оставим, переделывать не будем, – согласился Мерецков. – А Воронову еще раз позвоните насчет семнадцатой дивизии. Боюсь, как бы не запоздала.

– Звонил утром. Обещал ускорить переброску по железной дороге.

– Уточните, сколько привлекается к операции тяжелых орудий, – повернулся вдруг ко мне генерал армии.

Этот вопрос – своего рода экзамен. Но я уже хорошо знал план артиллерийского обеспечения операции, держал в памяти многие данные и ответил без задержки:

– Двести сорок орудий калибра сто пятьдесят два миллиметра и выше. Из них шестьдесят – двухсоттрехмиллиметровые гаубицы и двенадцать – двухсотвосьмидесятимиллиметровые мортиры.

– Солидная цифра, – удовлетворенно кивнул Мерецков и, посмотрев на меня, добавил: – Постарайтесь работать так, чтобы побольше творчества и поменьше ошибок. Ну, а теперь идите.

За несколько дней до начала наступления генералы и офицеры управлений и отделов разъехались в войска, чтобы на месте помочь командирам частей и соединений. В оперативном отделе остались только два офицера для ведения текущей работы: сбора донесений и информации.

Пункт управления войсками ударной группировки переместился ближе к войскам – на командно-наблюдательный пункт командующего фронтом.

Я также отправился на передовую.

– Товарищ подполковник, скоро наши в наступление перейдут? – спросил Степан Доронин, водитель нашей штабной автомашины.

– Где?

– Как где? Там, куда едем.

Не знаю.

– Военная тайна? Мы-то, шоферы, все видим. Почти каждый день на передовой бываем. Все леса войсками забиты, как в январе перед прорывом блокады…

– Ну вот, сами и отвечаете на свой вопрос. Только смотрите за разговором не крутните в сторону, – предупредил я: больно уж лихо управлял Степан своим приземистым «виллисом», на полной скорости обгоняя колонну грузовиков.

– Не беспокойтесь. Я ведь безаварийный.

Действительно, шофером он оказался отличнейшим.

До самого конца войны я ездил с ним, и ни разу не было в дороге какой-либо неприятности по его вине. Доронин прибыл к нам из 884-го противотанкового артполка, где за боевые дела был награжден орденом Красной Звезды.

Машина, подпрыгивая на ухабах, приближалась к линии фронта. Послышались знакомые звуки орудийной стрельбы. Едва миновали мы перекресток дорог, как сзади раздались оглушительные взрывы. Дальнобойная немецкая батарея начала бить по перекрестку.

– Проскочили! – с удовлетворением отметил Доронин, знавший все участки дороги, просматривавшиеся противником.

– Вы, Степан, женаты?

– Нет еще. Но невеста есть.

– Где она сейчас?

– В Серпухове, в госпитале работает. Хотите, карточку покажу?

С фотографии глянула на меня очень красивая девушка. Доронин счастливо заулыбался, бережно пряча фото в карман.

– Куда теперь поедем? – спросил он, сбавив газ у развилки дорог.

Мы свернули на просеку, уводившую в глубь леса, к штабу 286-й стрелковой дивизии. Эта дивизия должна была наступать на правом фланге ударной группировки армии.

В 1943 году войска Волховского и Ленинградского фронтов предприняли несколько попыток разгромить мгинско-синявинскую группировку противника и расширить «коридор», связывавший Ленинград с Большой землей.

Враг в этом районе упорно сопротивлялся и готовился к более активным действиям. Несмотря на поражение своих армий у Волги, на Северном Кавказе, в Донбассе и на Дону, немецкое командование, как видно, не оставляло надежды снова сомкнуть кольцо блокады вокруг города Ленина.

Для срыва замыслов противника войска правого крыла Волховского фронта провели две крупные наступательные операции: Карбусельскую – в марте и Мгинскую в июле – августе 1943 года. Кроме того, армии осуществили ряд частных операций: под Смердынью, под Новгородом, в районе Кириши. Мы наносили врагу удар за ударом, не давая ему сосредоточить силы для перехода в новое наступление.

Каждый командарм, каждый командир дивизии старался сбить фашистов с господствующей высоты, «срезать» угрожающий выступ – вражеский «аппендицит» – в своей обороне, захватить плацдарм на берегу, Мы пока не имели больших территориальных успехов, но зато враг нес ощутимый урон в живой силе и технике, а наши позиции становились все лучше и лучше.

К сожалению, о больших и малых операциях Волховского и Ленинградского фронтов, проводившихся в 1942–1943 годах, за исключением прорыва блокады Ленинграда, военные историки пишут очень мало, вероятно, по той причине, что операции не принесли существенных территориальных изменений.

Но в этих операциях закалялась наша армия, накапливался опыт ведения войны в тяжелых условиях, среди лесов и болот, аккумулировалась энергия для решительных ударов по врагу. Шаг за шагом грозной поступью шли наши войска по ступеням, ведущим к победе.

Сколько раз враг пытался перейти в наступление, но наше командование почти всегда наносило упреждающие удары, и планы противника лопались как мыльные пузыри. Такими упреждающими ударами явились, в частности, мартовская и июльско-августовская операции Волховского фронта.

Весь лес, площадью в двести пятьдесят – триста квадратных километров, был заполнен войсками. Артиллерия уже начала выходить по ночам в позиционные районы. Прорыв вражеской обороны был намечен на фронте протяженностью тринадцать километров, от Воронова до Лодвы, до правого фланга 54-й армии. К западу в пятидесяти километрах Ленинград. В четырех километрах севернее пролегала Кировская железная дорога. Там же – знакомое Тортолово.

286-й стрелковой дивизии предстояло наступать на правом фланге, в районе Воронова, где враг имел мощные опорные пункты. Штаб артиллерии дивизии разместился под деревьями среди сугробов. Одна землянка, две палатки и будка, смонтированная на автомашине, – вот и все жилые сооружения. Чуть в стороне виднелись палатки, землянки и наспех сделанные шалаши штаба дивизии.

В будке, куда я едва протиснулся, находился начальник штаба артиллерии полковник Н. А. Герке со своим помощником. Они обсуждали детали плана артиллерийского наступления. На узком столе лежали карты, схемы огня и различные ведомости. Полковник познакомил меня с этими документами.

Дивизия усиливалась десятью артиллерийскими и минометными полками. Кроме того, ее поддерживали два тяжелых пушечных артполка из армейской группы дальнего действия, полк большой мощности (203-миллиметровые гаубицы), дивизион особой мощности (280-миллиметровые мортиры) и бригада реактивных установок М-30 из армейской группы разрушения. В полосе наступления только одной этой дивизии должны были вести огонь 420 орудий и минометов, из них три четверти составляли орудия калибра от 120 до 280 миллиметров. А всего в прорыве обороны в пяти дивизиях первого эшелона армии участвовало около 1600 орудий и минометов, не считая четырех полков и трех бригад реактивной артиллерии.

Я тщательно рассмотрел схему огня по периодам артиллерийского наступления. На шести листах восковки, наложенных друг на друга и совмещенных с картой, были нанесены разными цветами все участки подавления. Сразу видно, кто и когда поражает ту или иную цель. Все спланировано со знанием дела, все рассчитано. Меня беспокоило только одно: слишком много ненаблюдаемых целей. Чтобы уничтожить их, огонь придется вести по площади.

В будку забрался полковник Всеволод Константинович Лаптев, Герой Советского Союза. Я был лично знаком с ним, слышал о нем много хороших отзывов.

– Привет богам войны! – сказал он и поздоровался с нами. Распахнул полушубок, снял меховую шапку, вытер с худощавого лица растаявшие снежинки, присел к столу.

– Вот вам командир гаубичной бригады, – сказал полковник Герке. – Его цели – огневые средства и живая сила в опорных пунктах противника. Четыре полка у него, сила большая!

– Противника тоже много. Придется в две очереди подавлять…

Склонившись над столом, мы начали уточнять детали плана.

Разведка сил и средств противника, скрытый вывод артиллерии на огневые позиции, оборудование и маскировка боевых порядков, топографическая привязка, засечка целей, пристрелка и определение установок для стрельбы на поражение, планирование огня артиллерии по конкретным целям и по каждому периоду наступления, постановка задач на местности, организация стрельбы прямой наводкой – этими и многими другими вопросами, в том числе организацией взаимодействия артиллерии с пехотой и танками, занимались мы в дни, предшествовавшие началу наступления. В этот период для штабных офицеров бывает особенно много работы.

По нашим расчетам, артиллерии и снарядов в дивизиях первого эшелона было достаточно. Каждая дивизия прорывала оборону в полосе не более двух с половиной-трех километров по фронту и имела по двести пятьдесят-триста орудий. Однако, проверяя огневое планирование, я в каждом соединении сталкивался с одним и тем же неразрешенным вопросом – недостатком разведывательных данных о противнике. А ведь от этого во многом зависел успех предстоящей операции.

Командование фронта прилагало большие усилия, чтобы провести подготовку наступления незаметно для противника, чтобы гитлеровцы не смогли определить район сосредоточения ударной группировки. В полосах соседних армий были организованы ложные передвижения специально выделенных частей, велась усиленная пристрелка и рекогносцировка переднего края, по ночам тарахтели тракторы и машины, имитируя накапливание войск.

17-я артиллерийская дивизия, выделенная нам решением Ставки, явно опаздывала. Первые полки ее начали прибывать в 8-ю армию лишь за два дня до наступления, остальные подтягивались в ходе самой операции. Это несколько изменило намеченную группировку артиллерии. Приходилось все время вносить коррективы.

19 марта в 8 часов ожил, загрохотал лес. Свыше 1600 орудий и минометов ударили по вражеским позициям. В полосе шириной тринадцать километров рвались десятки тысяч снарядов и мин. Горела земля, валился лес.

Прорезав огненными струями низкие облака, разом взвились в небо четыре тысячи реактивных снарядов. Вся эта лавина обрушилась на немецкие опорные пункты.

Первый огневой налет длился десять минут. Затем канонада ослабла – начался восьмидесятиминутный период разрушения и подавления отдельных целей. Глухо ухали двести сорок тяжелых орудий. Снаряды весом от сорока до двухсот килограммов били по дзотам противника, дробя накаты. Орудия, стрелявшие прямой наводкой, посылали снаряд за снарядом в амбразуры, проделывали бреши в обледеневших дерево-земляных заборах. Часть орудий стреляла по объектам, обнаруженным в глубине вражеской обороны.

Около сотни тяжелых бомбардировщиков пролетело над задымленной землей. Авиаполки 14-й воздушной армии обрушили на фашистов свой смертоносный груз.

После периода подавления повторился десятиминутный огневой налет. Снова прогрохотали залпы реактивной артиллерии. И сразу же огонь с переднего края был перенесен в глубину боевых порядков противника. Началась демонстрация атаки. Чтобы отразить ее, фашисты вылезли из своих нор. В разных местах застрочили их пулеметы и автоматы, открыли огонь минометы. Этого мы только и ждали.

Противник был обманут. На головы гитлеровцев обрушился град снарядов. Десятиминутный налет, а потом – пауза. Огонь опять отодвинулся далеко в глубину. Уцелевшие вражеские солдаты снова вылезли из укрытий. И опять оказались в ловушке. Еще двадцать минут сыпались на них снаряды. Вся артиллерия, кроме контрбатарейной, сосредоточила огонь на переднем крае врага. Туда же с шипением понеслись реактивные снаряды.

Наша пехота изготовилась к броску. И вот артиллерийская подготовка, длившаяся 155 минут, закончилась. 160 тысяч снарядов и мин выпущено было за это время. Пехота и танки ринулись в атаку. Не встречая сопротивления, они быстро захватили ближайшие опорные пункты.

Удар оказался неожиданным для гитлеровцев. Наши снаряды и мины уничтожили фашистов, оборонявших первую траншею. Дивизии первого эшелона армии, прорвав первую позицию врага на фронте в семь километров, углубились в его оборону на полтора-два километра.

Не повезло только левофланговой 265-й дивизии, наступавшей в районе Лодвы. Здесь нашим батальонам удалось захватить лишь отдельные участки первой траншеи.

Во второй половине дня противник ввел вторые эшелоны и ближайшие тактические резервы, организовал упорное сопротивление. Наступление сразу стало затухать.

Началась борьба за отдельные опорные пункты и оборонительные сооружения. Враг часто переходил в контратаки, пытался восстановить положение, но эти попытки отражались с большими для него потерями. Немецкое командование подтягивало к участку прорыва свежие части с пассивных направлений. Если в первый день 8-я армия имела превосходство в силах и средствах, то в ходе операции она быстро теряла его. К тому же началась весенняя распутица. Танки вязли в глубоком снегу, в болотах и не могли поддержать пехоту.

8-я армия располагала достаточным количеством огневых средств, чтобы взломать и вторую позицию врага. Но артиллеристы ничего не видели в расположении противника, засевшего в лесу. А стрельба по ненаблюдаемым участкам нужных результатов не приносила.

Чтобы увидеть хорошо замаскированные оборонительные сооружения, нашим передовым наблюдателям приходилось подползать к ним на сто-сто пятьдесят метров. Но это удавалось редко: фашисты открывали по смельчакам губительный огонь. Неудачно заканчивались и попытки подтянуть на такое расстояние орудия для ведения огня прямой наводкой. Немцы расстреливали орудийную прислугу из автоматов и пулеметов.

Невзирая ни на что, наши артиллеристы старались всячески помочь пехоте. Командир батареи 1197-го артполка большой мощности старший лейтенант Власов подполз с одним из бойцов на двести метров к опорному пункту противника, опоясанному забором, и вызвал огонь. Несмотря на то что некоторые снаряды разрывались очень близко, он продолжал корректировать стрельбу. Переползая с места на место, Власов в течение трех часов разрушил огнем своей батареи четыре дзота. Пехота, воспользовавшись этим, атаковала противника и захватила опорный пункт.

Другой командир батареи, старший лейтенант К. П. Колбаса (из 1196-го артполка), действуя так же, как и Власов, в течение часа разрушил два дзота и тем самым открыл дорогу атакующей пехоте. Когда опорный пункт был захвачен, в одном из дзотов обнаружили 30 убитых фашистов.

Некоторые офицеры-артиллеристы, получившие ранения во время подобных стрельб, продолжали корректировать огонь до последней возможности. Так поступил лейтенант Н. Т. Стецкий из 172-го артполка, гвардии лейтенант Мясник из 445-го артполка, лейтенант Г. Б. Лисочкин из 430-го артполка. Примеров высокого мужества можно было бы привести очень много.

Бои продолжались до самого конца марта. Вклинившись в оборону противника на три-четыре километра и подойдя к населенному пункту Карбусель, войска 8-й армии в первых числах апреля приостановили дальнейшее наступление.

Территориальный успех был незначительным, мы отвоевали у противника всего лишь около тридцати квадратных километров болотистой земли. Но Карбусельская операция помешала немцам начать наступление, чтобы снова замкнуть кольцо блокады вокруг Ленинграда.

Одновременно с Карбусельской операцией войска 52-й армии вели наступление под Новгородом, захватили плацдарм на западном берегу реки Волхов, но удержать его не смогли.

Весь апрель на участке 8-й армии шли тяжелые оборонительные бои. Противник пытался отвоевать прежние позиции. Но наши войска не отдали врагу ни одного метра земли. Немцы, понеся большой урон, прекратили атаки.

В мае в штаб фронта по разным каналам снова начали поступать тревожные сигналы: гитлеровцы готовят новое наступление на Ленинград. Командованием были приняты срочные меры для усиления обороны на всей фронте, и особенно на правом фланге, в полосе 8-й армии.

У противника появились новые танки – «тигр», «пантера» и самоходные орудия «фердинанд». Наши артиллеристы учились поражать эти мощные машины.

В войска фронта поступала качественно новая техника. Прибывали тяжелые танки, вооруженные 122-миллиметровой пушкой и четырьмя пулеметами. Эти танки по всем качествам превосходили бронированные машины гитлеровцев. Средний танк Т-34 вместо 76-миллиметровой пушки вооружался 85-миллиметровой. Значительно больше стало у нас и артиллерии, особенно противотанковой, реактивной и самоходной. Мы имели оружие самое совершенное по тем временам.

14 июня командующий фронтом генерал армии Мерецков дал указание о подготовке новой операции, целью которой был разгром намеревавшейся наступать мгинско-синявинской группировки противника. Эта операция называлась Мгинской и должна была осуществляться во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта.

8-я армия готовилась целый месяц. По железной дороге прибывали новые войска. Выгружались эшелоны с боеприпасами и горючим. Ставка разрешила по заявке фронта израсходовать 850 тысяч снарядов и мин – более тысячи вагонов. Единственная железная дорога была перегружена.

Штаб артиллерии фронта в эти дни был завален работой. На сон оставалось два-три часа. К нам приезжали командиры артиллерийских частей. Каждому из них нужно было дать необходимые указания. То генерал Дегтярев, то генерал Семенов, то полковник Черток вызывали меня со схемами, картами, ведомостями. По телеграфу велись переговоры с армейскими артиллеристами, аппараты отстукивали донесения, заявки, просьбы. И самое главное, конечно, – планирование артиллерийского обеспечения операции. Буквально некогда было сходить в столовую.

В наш штаб прибыл из Ставки командующий гвардейскими минометными войсками генерал-лейтенант артиллерии П. А. Дегтярев. За ним шли эшелоны с реактивными частями и запасом снарядов. Он скрупулезно, придирчиво проверил планирование залпов реактивной артиллерии и остался недоволен тем, что планированием занимались в основном не сами минометчики, а наши операторы, под непосредственным наблюдением Георгия Ермолаевича Дегтярева и полковника Чертока.

Георгий Ермолаевич уже тогда настаивал на передаче гвардейских минометных частей в непосредственное подчинение фронту. Наш штаб постепенно брал в свои руки планирование боевых действий реактивной артиллерии. П. А. Дегтярев не возражал против этого. Он дал нам много практических советов, а в довершение всего увеличил ранее намеченное количество залпов.

Между тем фронтовые разведчики начали докладывать, что по всем данным ударная группировка гитлеровских войск готовится перейти в наступление не позже 24–26 июля. Надо было спешить.

19 июля командующий 8-й армией генерал-лейтенант Ф. Н. Стариков доложил генералу армии Мерецкову о готовности войск к штурму.

В ночь на 20 июля в полосе прорыва было сделано 120 проходов в минных заграждениях и снято 14 000 противотанковых и противопехотных мин. Следующей ночью пять стрелковых дивизий, выйдя из районов сосредоточения, сменили оборонявшиеся части и заняли исходное положение для наступления. Артиллерия к этому времени уже находилась на огневых позициях и ожидала сигнала.

22 июля в 6 часов 35 минут началась артиллерийская и авиационная подготовка. Два часа, то затихая, то усиливаясь, бушевал огонь. Стреляли тысяча восемьсот орудий. В глубине гитлеровской обороны наносила удары авиация, прочно завоевавшая господство в воздухе. Пятьсот шестьдесят самолето-вылетов было сделано за одни сутки.

Утро выдалось солнечное, теплое, ветра почти не чувствовалось, но через час после начала артподготовки густая пелена дыма и пыли заволокла окрестность. Когда огонь артиллерии был снят с первой траншеи противника и перенесен на триста – четыреста метров в глубину, то даже опытным офицерам казалось, что огневой вал остался на прежнем месте. Что же касается молодых пехотинцев, еще не участвовавших в боях, то они совсем растерялись и боялись голову поднять из окопа. Мы, артиллеристы, на этот раз, как говорится, перестарались. Прошло двадцать минут, а пехота не поднималась. Я находился на наблюдательном пункте командира 256-й дивизии, в километре от переднего края. Нервничал командир дивизии генерал-майор Фетисов, нервничал и командующий артиллерией подполковник Керемецкий. Да и как сохранишь спокойствие в такой обстановке! А пехота, оглушенная громом канонады, никак не могла понять, что огонь артиллерии давно уже снят с объектов атаки. Ведь впереди, в дыму, продолжали грохотать разрывы.

Пришлось нам перенести огонь артиллерии еще глубже и резко ослабить его плотность. Подошли танки.

Вместе с ними пехота двинулась наконец вперед. Первая вражеская позиция была прорвана во многих местах. Когда рассеялся дым, местность было трудно узнать. Земля вспахана воронками, от леса остались обгорелые пни. Вместо ровного зеленого фона – огромные темно-коричневые и черные пятна. Там, где разрывались реактивные снаряды, долго клубился дым: огонь пожирал все, что могло гореть.

Вторую позицию, удаленную от первой на два – два с половиной километра, захватить с ходу не удалось. Слишком долго задержалась пехота с началом атаки, момент был упущен. Противник, опомнившись от удара, стал оказывать упорное сопротивление, переходя на отдельных участках в контратаки.

За два года немцы создали здесь мощную оборону со множеством траншей, пулеметных и орудийных дзотов и дотов, с убежищами, минными полями и другими заграждениями. Чтобы уничтожить все живое, способное оказать сопротивление нашей наступающей пехоте, нужно было долбить оборону противника тяжелой и реактивной артиллерией в течение многих часов. Но такие длительные артподготовки в итоге себя не всегда оправдывали: исчезала внезапность нападения, слишком велик был перерасход материальных средств.

В первую мировую войну французы проводили артиллерийские подготовки продолжительностью до нескольких суток, в результате чего первая немецкая позиция сравнивалась с землей. Французская пехота захватывала эти позиции, но дальше не продвигалась. Больше того, выяснялось, что немцы отводили свои войска в глубину, на вторую позицию, а французская артиллерия била по пустому месту.

Мы были сторонниками внезапных коротких, но мощных артподготовок. Главная надежда возлагалась на четкость взаимодействия родов войск, на стремительную атаку пехоты и танков, делавших бросок вперед, как только артподготовка заканчивалась и огневой вал переносился вперед. Неотступно следуя за огневой завесой, пехота должна была атаковать одну траншею противника за другой.

Но на этот раз наша пехота запоздала с атакой. Воспользовавшись этим, гитлеровцы выдвинули на вторую позицию первые эшелоны своей ударной наступательной группировки. Они не только усилили оборону, но стали наносить сильные контратаки.

Командующий фронтом, недовольный развитием операции на направлении главного удара, выезжал в дивизии, наблюдал за ходом боя и разбирался в причинах медленного продвижения наших войск.

Генерал Фетисов, оправдываясь перед Мерецковым, пытался, например, объяснить неудачи дивизии плохими действиями артиллерии. Я как раз присутствовал при этом разговоре. Командующий, обращаясь ко мне, спросил: