Текст книги "О них не упоминалось в сводках"

Автор книги: Дмитрий Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Потери наши были значительны. В расчете, которым раньше командовал Пашков, уцелел лишь старший сержант Волков; в других расчетах осталось по два-три человека.

Наступила темнота, и перестрелка постепенно затихла. Однако личный состав дивизиона и ночью не получил отдыха. Надо было похоронить павших товарищей, доставить через болото на позиции больше сотни тяжелых ящиков со снарядами, эвакуировать всех раненых на восточный берег.

Начальник артиллерийского снабжения и орудийные мастера ремонтировали пушки, доливали масло в противооткатные приспособления, выверяли прицелы. Хозяйственное отделение доставляло в батареи горячую пищу. В общем, дел хватало всем.

5 и 6 октября немцы продолжали атаковать Им удалось частично улучшить свои позиции, но большего достигнуть они не смогли.

1-й батальон, отражая атаки противника, пытался отвоевать свою высоту. Одна рота этого батальона зацепилась за восточные скаты и удерживала их несколько часов, но была выбита минометным огнем. В этом бою командир огневого взвода 1-й батареи старший лейтенант Н. М. Макаров вытащил из-под обстрела тяжело раненного краснофлотца Тураева.

– Удивительный человек Николай Максимович! – восхищенно сказал мне командир 1-й батареи И. С. Макуров. – Ходит во весь рост, пулям не кланяется. Рядом с ним людей убивают, а у него ни одной царапины. Как заговоренный!

– Человек он храбрый, это я знаю. Ты тоже хорош… Будьте оба поосторожней! Нечего без нужды голову подставлять.

На моем наблюдательном пункте то и дело раздавались телефонные звонки. Звонили начальник артиллерии бригады полковник Данин, командир бригады полковник Бураковский, начальник штаба бригады подполковник В. М. Яиров. Звонило и армейское начальство. Мы выслушивали похвалы за отбитые атаки и грозные предупреждения на тот случай, если не отобьем следующей атаки противника…

Особенно беспокойной была ночь на 7 октября. Наутро ожидалась новая атака пехоты и танков. Об этом известил меня начальник артиллерии 8-й армии генерал-майор Семен Федорович Безрук.

– Ворог сосредотачуе свижи сылы, наверно, буде атакуваты, – басил он в трубку хриплым голосом. – Держалысь добре, молодци! Ще трошки потерпити треба. Бытись до останнього.

– Мне пополнение нужно. Который день прошу, а ничего не дают, – ответил я, вслушиваясь в певучую украинскую речь.

– Людей в брыгаду послалы. Хиба ще не получив?

– Нет.

– Организуй зустрич на гати, а то пехота перехватыть.

– Дали бы хоть одну батарею из своего противотанкового…

– А я з чым зостанусь? Ось, якый умнык найшовся! «Огиркы-то» есть?

– Есть.

– Ну лады. Держись…

Батальонный комиссар Жук с улыбкой слушал наш разговор.

– Все-таки получим пополнение?

– Сейчас пошлю Яроша встречать.

– Все равно будет трудно. Половины людей нет. Каждому за двоих придется… Я сейчас с коммунистами и комсомольцами поговорю. Десять человек заявления в партию подали. Партсобрания проведем побатарейно. А как пополнение придет, с ним потолкуем.

– Ну а я пока займусь пушками и боеприпасами, потом с командирами батарей новичков распределим. За ночь их надо научить стрелять.

– Ты только поменьше ходи, а то совсем в крючок превратился. Вот посмотрю-посмотрю да в медсанроту тебя отправлю.

Действительно, я был похож на крючок. Это комиссар метко подметил. Ходы сообщения и окопы были мелкими, а рост у меня около двух метров. Пробираться по ним можно было или гусиным шагом, или согнувшись в три погибели, иначе сразу попадешь под пулю или угодишь под осколки снарядов и мин. Моя поясница так к этому привыкла, что не хотела разгибаться. Стоило начать распрямляться, как появлялись сильные боли.

К 21 часу Ярош привел пятьдесят человек пополнения. Старший лейтенант С. Н. Ярош был назначен старшим адъютантом дивизиона вместо выбывшего по ранению Лубянова.

– Какая у вас специальность? Кем служили в армии? – начал я задавать вопросы прибывшим поочередно, освещая узким лучом фонаря незнакомые мне лица.

– Счетоводом в колхозе работал. В армии не служил, – бойко ответил паренек лет восемнадцати.

– Стрелять из винтовки умеешь?

– Не, только из малокалиберки стрелял, – смущенно ответил он.

– Комсомолец?

– Да.

– Хорошо. Ну а вы в армии служили? – обратился я к его соседу, хмурому небритому человеку лет тридцати пяти.

– Служил когда-то в эскадроне.

– А специальность какая? Образование?

– Шорник. А последние семь лет нигде не работал.

– Что же вы делали?

– На государственных харчах был, на всем готовом, – вяло произнес бывший шорник. Фамилия его была Кусков.

– За какие дела туда попали?

– Брал то, что плохо лежало, – в его голосе я не услышал раскаяния, одно равнодушие…

– И зачем таких ворюг выпускают? Неужели без них не управимся? – возмутился кто-то в темноте.

– Ну а вы пушку видели? – спросил я коренастого, атлетически сложенного красноармейца.

– Так точно. Был разведчиком в артиллерии, когда на действительной служил, – ответил тот.

– Давно?

– В тридцать четвертом, в сороковом полку, на Дальнем Востоке.

– Кто полком командовал?

– Дегтярев.

– Э, да мы однополчане, оказывается. – Я присмотрелся к нему и узнал Бориса Бондаренко. – Я же твой бывший взводный. Помнишь, как корейскую девочку в наводнение спасал? А я тебе помогал.

– Не может быть! Товарищ командир!.. Вот это здорово! – воскликнул Бондаренко.

– А как с семьей тогда наладилось?

– Все в порядке. Две дочурки растут. Одна должна уже в первый класс идти…

– Ну мы еще с тобой поговорим обо всем…

– Хорошо, товарищ командир.

– В армии служили? – обратился я к следующему.

– Нет, не довелось. На шахте после школы работал, – ответил загорелый плечистый парень, на вид лет двадцати пяти.

– Комсомолец?

– Кандидат в члены партии.

– Отлично.

Знакомиться с людьми более подробно не было времени. Только бы успеть как можно лучше распределить пополнение по батареям, заполнить места погибших и раненых. Командиры батарей сами прибыли на командный пункт, стремясь получить побольше людей в свои подразделения.

– Вот что, товарищи! На разговоры у нас времени нет, – сказал я, когда обошел всю шеренгу. – Прибыли вы прямо к делу. Через несколько часов будем драться с врагом. Пороху многие из вас еще не нюхали – первое время будет трудно и страшновато. Но это пройдет. Наш дивизион дрался хорошо, надеюсь, что и вы не уроните его чести. Храбрым и смелым у нас почет. Сейчас – по местам. Командиры расскажут, что надо делать. К утру вы все должны знать свои обязанности у орудий.

Из пятидесяти человек пять коммунистов, восемь комсомольцев, десять учащихся, двадцать колхозников, пятнадцать рабочих… В армии служили двенадцать человек, из них только трое в артиллерии. Как будут воевать эти люди – вот что беспокоило нас с комиссаром.

Всю ночь шла подготовка к бою. Командиры батарей, взводов, орудий и оставшиеся в живых наводчики обучали новичков, как заряжать пушку, как отличать осколочный снаряд от бронебойного, как наводить орудие и производить выстрел. Улучшали инженерное оборудование, маскировку огневых позиций, подносили снаряды.

Старший орудийный мастер И. А. Кожевников со своими помощниками отремонтировали в эту ночь прямо на позициях две пушки. Перетащили через гать еще два орудия, полученные со склада, и подготовили их к стрельбе.

На рассвете, едва заалел восток, противник начал артиллерийскую и авиационную подготовку. Опять задрожали безымянные высоты, опять взбудоражили болото снаряды и бомбы. Мощная завеса огня нашей зенитной артиллерии и смелые броски небольших групп советских истребителей не позволили фашистским летчикам наносить прицельные удары. Гитлеровцы сбрасывали бомбы куда придется, несколько бомб угодило по Тортолово.

– Ляпнули по своим, – довольным тоном сказал Неловкин, следивший за бомбежкой.

В 7 часов 30 минут, как только огонь немецкой артиллерии был перенесен в глубину, цепи вражеской пехоты бросились на штурм обеих высот. За последние три дня фашисты отрыли окопы в трехстах – четырехстах метрах от нашей первой траншеи. Быстро преодолев это расстояние, они ворвались на передний край нашей обороны. Наши артиллеристы и минометчики открыли заградительный огонь, но было уже поздно. В траншеях завязалась ожесточенная схватка. Борьба шла за каждый метр земли.

Танки противника на этот раз задержались и только начинали выходить из леса, темневшего в километре от высот.

И тут случилось непредвиденное. Необстрелянные новички, пролежавшие целый час под огнем артиллерии и бомбежкой авиации, впервые увидевшие атакующую пехоту, а главное, танки противника, не выдержали. Сначала один, а за ним и другие побежали в тыл. В ходах сообщения замелькали головы беглецов. Все одиночки добирались по вееру ходов до главного хода сообщения, ведущего к гати.

Мы с комиссаром и разведчиками бросились наперерез.

– Стой!

Тяжело дышавшие люди сбились плотной кучей. Я видел возбужденные лица, блуждающие глаза. Тут были и пехотинцы, и наши артиллеристы из пополнения. Среди них я узнал Кускова, бывшего заключенного.

– Назад! – скомандовал я.

– Родину предать хотите! Ваши товарищи дерутся, а вы… – гневно кричал Дмитрий Ильич.

– Дай дорогу, начальник! – Кусков решительно пошел на меня. – Стрелять хочешь? Валяй! Мне все равно от чьей пули загнуться!

Пристрелить? Нет. Не стоит. Я посторонился.

– Беги, трус! Шкуры своей все равно не спасешь! Ну, кто еще стыд и совесть потерял? Кто предателем хочет быть?

Толпа молчала. Люди отворачивались, пряча глаза.

– А я надеялся на них, помощи от них ждал. Черт с ними! – махнул я рукой. – Пошли, комиссар, нечего тут зря время терять.

Дмитрий Ильич, быстро поняв меня, ответил громко:

– Правильно. Там дерутся, а мы мораль трусам читаем! Идем!

Я сделал шаг, еще и еще. Шел не оборачиваясь и думал: верно ли поступил? Поймут ли они свою вину или побегут за Кусковым? И вдруг сзади раздался громкий голос:

– Товарищ командир, простите нас?

Я оглянулся. Красноармейцы гурьбой шли за нами.

Да, эти, наверное, не побегут больше ни от танков, ни от пехоты!

– По местам! – приказал я.

Подоспевшие к этому времени старшины батарей Павел Парамонов и Павел Бычков быстро развели людей по местам.

– А не зря мы Кускова отпустили? Шлепнуть бы его на месте, и делу конец. Без морали обошлось бы, – засомневался Дмитрий Ильич.

– Вообще-то рискованный шаг, но себя он оправдал. А Кусков от возмездия все равно не уйдет, – ответил я.

– Его на гати уже кто-то прихлопнул, – сказал идущий сзади Неловкин. – Может, наши, а может быть, под немецкую пулю попал…

Когда мы вернулись на пункт, гитлеровские танки уже подползли к первой траншее, в которой еще продолжалась горячая схватка.

Все три наши батареи открыли огонь бронебойными снарядами. Расстояние было невелико. В первые же минуты шесть танков были подбиты, остальные, бросив свою пехоту, огрызаясь огнем, поспешно начали отходить за высоту.

Ворвавшийся в траншеи фашистский батальон почти весь был уничтожен в рукопашном бою. Уцелевшие гитлеровцы залегли. Их добили минометным и ружейно-пулеметным огнем.

В течение дня фашисты предприняли еще шесть попыток захватить высоты. Каждый раз немцы вводили в бой несколько рот с танками.

Будь у нашей артиллерии, стоявшей на закрытых позициях, достаточно боеприпасов, она смогла бы преградить дорогу атакующей пехоте. Но снарядов осталось мало, и гитлеровцы довольно легко прорывались через редкий заградительный огонь. Поэтому отражение атак легло в основном на плечи пехоты, а также на 82-миллиметровые минометы и 45-миллиметровые пушки.

Во время четвертой по счету атаки вражеской пехоте, на этот раз наступавшей за танками, удалось ворваться в траншеи 2-го и 3-го стрелковых батальонов. На отдельных участках гитлеровцы по ходам сообщения подошли к огневым позициям противотанкового дивизиона. Положение опять стало угрожающим.

Уцелевшие бойцы 1-й стрелковой роты 3-го батальона во главе с политруком Федором Павловичем Хариным – командир роты был убит – бросились в контратаку, прижали немцев в траншейных тупиках и уничтожили их. Сам Харин погиб в этом бою.

Тяжелая обстановка сложилась во 2-й роте того же батальона, в которой осталось всего шесть человек во главе с раненым лейтенантом Б. И. Романовым. Снайпер старший сержант П. Г. Храмцов, на счету которого было тридцать пять убитых фашистов, успел вынести командира, хотя сам имел два ранения.

В образовавшуюся брешь ворвалась рота гитлеровцев, но здесь она была встречена 1-й и 3-й батареями, которые, ведя огонь осколочными снарядами вдоль траншей, расстреливали наступавших немцев. Попытка врага прорваться в глубину обороны и сбросить нас в болото потерпела неудачу.

2-й батарее, тоже оказавшейся во время этой атаки на острие вражеского удара, пришлось действовать с полным напряжением. Подбив три танка, батарея открыла огонь по пехоте, ворвавшейся в траншеи двух стрелковых рот. Командир батареи Понятовский и комиссар Бизюков взялись за автоматы. Вместе с группой бойцов они отгоняли гитлеровцев, которые подползали слишком близко.

Командир орудия А. С. Коровин, наводчик Н. Д. Артеменко и заряжающий М. И. Метелкин подбили немецкий танк, вырвавшийся вперед. Потом перенесли огонь на пехоту, просочившуюся к третьей траншее. Вскоре Коровин был ранен. Ранило в голову и Артеменко. Несмотря на это, артиллеристы продолжали стрельбу до тех пор, пока не кончились снаряды – двести штук, полный боекомплект. Когда орудие смолкло, Артеменко и Метелкин собрали группу красноармейцев и, ведя огонь из винтовок и автоматов вдоль траншей и ходов сообщений, не подпустили гитлеровцев к огневой позиции.

На наш наблюдательный пункт тоже прорвалось до взвода вражеских автоматчиков. Пришлось мне, комиссару, разведчикам Юрченко и Неловкину отбивать их атаку. Трудно было двумя автоматами, парой пистолетов и четырьмя гранатами сдержать натиск двадцати гитлеровцев. Вероятно, нам пришлось бы сложить там свою голову, но подоспела подмога. Группа наших людей ударила во фланг фашистам. Возглавлял эту группу мой заместитель С. Житник. Вместе с ним были старший адъютант С. Ярош, старший писарь А. Дубынин, шоферы Ф. Гомза, А. Кондратьев и Н. Туркин, начальник артснабжения Н. Горбацкий и комиссар 1-й батареи С. Пушкарев, раненный в голову и шедший к Прохоровой на перевязку.

Зажатые с двух сторон, фашисты укрылись в воронках, которые и стали для них могилами.

– Чем тебя ранило? – спросил я Пушкарева, после того как опасность миновала.

– Да так, ерунда, видно, осколком задело, – ответил комиссар батареи. Он рассказал, что вместе с Н. М. Макаровым находился под подбитым танком, где укрывался орудийный расчет. Само орудие – в полусотне метров от танка. Номера посменно ползали к нему и вели стрельбу. Во время бомбежки одна бомба упала около танка. Были убиты наводчик младший сержант В. Д. Губанев и краснофлотец И. Д. Фирстов.

Пушкарев после перевязки не хотел уходить с батареи, так как считал свое ранение пустяковым. Однако к вечеру он почувствовал себя плохо и был отправлен в медсанроту. Потом на самолете его доставили в московский госпиталь, где нейрохирурги сделали Пушкареву сложную операцию.

Положение на участке бригады значительно осложнилось. Противник захватил наши первые траншеи. Все, что уцелело от бригады, сбилось в третьей траншее, прижатой к болоту. Еще одна-две вражеские атаки – и гитлеровцы смогли бы, вероятно, полностью овладеть высотами. Но атак не последовало: обескровленный враг не в силах был продолжать наступление. Только минометчики беспрерывно обстреливали нашу последнюю траншею. Бойцы и командиры укрывались от губительного огня в землянках, подбрустверных нишах и глубоких щелях.

Пользуясь передышкой, наше командование организовало к вечеру контратаку. Моряки совершили еще один подвиг. Усталые, израненные, они ринулись вперед и выбили фашистов из обеих траншей. Положение было восстановлено. В этой контратаке участвовали остатки бригады совместно с пехотой 77-го и 158-го полков 80-й дивизии – по батальону от каждого полка. С наступлением сумерек бой затих.

День 7 октября был самым кровопролитным для обеих сторон. Только в наших траншеях и ходах сообщения, отбитых у врага, оказалось около пятисот убитых и тяжелораненых гитлеровцев. По траншеям и ходам сообщения нельзя было и двух шагов пройти, чтобы не наткнуться на труп.

Сколько было убито и ранено на подступах к переднему краю обороны – учесть трудно. Во всяком случае, противник понес в этот день значительные потери.

Всю ночь немцы бродили перед нашим передним краем, подбирая убитых и раненых. Наша пехота не стреляла, хотя такой команды никто не давал. Просто людям не хотелось, чтобы трупы оставались неубранными и разлагались.

Враг потерял десять танков. Сколько из них пришлось на долю дивизиона – трудно было разобраться. Ведь по танкам били и из пушек, и из противотанковых ружей, и пехота подрывала их связками гранат.

Потери в нашей бригаде тоже были велики. Печальную картину являли собой огневые позиции батарей, когда мы с комиссаром обходили их. Два орудия были так исковерканы, что их уже нельзя было исправить. Три орудия требовали заводского ремонта. Остальные пушки тоже нуждались в разном ремонте. Работы начальнику артиллерийского снабжения и орудийным мастерам сразу прибавилось.

Орудийные расчеты поредели наполовину. Все меньше и меньше оставалось в дивизионе моряков.

Наши новички показали себя молодцами. После первого боя они приободрились, осмелели. Командиры батарей и взводов даже похвалили некоторых из них за смелые действия.

– Только уж вы, товарищ майор, не вспоминайте наше утреннее бегство, – смущенно обратился ко мне один из них.

– Не вспомню. Верю теперь, что вы будете воевать как настоящие солдаты…

Ночью бригада готовилась к новому бою. На гати через болото шло оживленное движение. С высот выносили раненых, тащили пушки, требовавшие капитального ремонта, снарядные гильзы. Навстречу несли ящики со снарядами, термосы с горячей пищей. Шли группы бойцов нового пополнения. Живую ленту конвейера напоминала эта 2-километровая «дорога жизни».

Командование армии придавало большое значение удержанию высот. На оборонительный участок нашей обескровленной бригады были выдвинуты ночью подразделения из 1102-го и 1098-го полков 327-й дивизии и 77-го полка 80-й дивизии.

Утром следующего дня противник нанес мощный бомбовый удар и после огневого налета артиллерии начал штурм. Но все его атаки снова были отбиты. Оставив на поле боя около двухсот трупов и несколько танков, враг откатился.

К вечеру он возобновил атаки со стороны Тортолово, во фланг 3-му батальону. Фашистам удалось захватить южную часть безымянной высоты. Группа бойцов 3-го батальона оказалась отрезанной от основных сил. Командир батальона майор Г. И. Аниськов и комиссар майор К. С. Работягов принимали все меры, чтобы выручить окруженных. Контратаки не давали результатов: слишком мало людей оставалось в батальоне. 3-я батарея на этот раз не смогла оказать существенной поддержки, так как два орудия были повреждены, а у третьего были выведены из строя все бойцы расчета. Стрельбу вело лишь одно орудие, и то с неудобной позиции. Подтянуть сюда пушки других батарей было невозможно. Артиллерия с закрытых позиций тоже ничем не могла помочь из-за опасности поразить своих.

С наступлением ночи бой затих. Командир взвода разведки Чекавинский вызвался пробраться со своими бойцами к блокированной группе. Под прикрытием тумана и темноты разведчикам удалось проникнуть через боевые порядки врага к окруженным, а затем с боем вывести их в расположение батальона. Чекавинского ранило в руку, но он остался в строю.

Наступивший день показался нам необычайно тихим. Противник не проявлял больше активности. Царило затишье – оборона приняла обычный характер. Охотились снайперы, изредка вспыхивала короткая перестрелка.

В ночь на 10 октября бригада сдала свою полосу обороны 327-й дивизии и, покинув безымянные высоты, ушла в резерв. А в конце месяца уже занимала оборону по южному берегу Ладожского озера на участке Новая Ладога, Дубно, Кивгода, имея приказ не допустить высадки десантов противника.

Полтора месяца бригада пробыла здесь, растянувшись на 40-километровом фронте вдоль побережья озера. Боев на этом участке не было. Мы фактически отдыхали и готовились к будущей встрече с врагом.

Ворота в Ленинград

Конец осени и начало зимы принесли много радостных известий. Сводки сообщали о крупных победах наших войск. В низовьях Волги три фронта перешли в контрнаступление и завершили 23 ноября окружение крупной группировки фашистских войск, в которой насчитывалось более трехсот тысяч человек и огромное количество военной техники.

Бураковский ездил в штаб армии, вернулся веселый. Говорит, что и у нас наступлением пахнет…

– Скорей бы начинали! – вырвалось у Дмитрия Ильича.

Да, по всем данным, наступление действительно было не за горами. 14 декабря наша бригада, совершив 100-километровый марш, сосредоточилась в районе южнее Путилово, в двенадцати – пятнадцати километрах от линии фронта. Мы снова вошли в состав 8-й армии.

Мне пришлось проститься со своим дивизионом. Жалко было расставаться с друзьями, но что поделаешь… Полковник Алексей Яковлевич Данин был переведен в 327-ю дивизию, а меня назначили вместо него заместителем по артиллерии к неразговорчивому, строгому командиру бригады полковнику Ивану Николаевичу Бураковскому.

Дивизион я передал в надежные руки – капитану Семену Акимовичу Житнику. Заместителем по политической части остался майор Дмитрий Ильич Жук (после упразднения института комиссаров ему присвоили это звание). Заместителем по строевой части стал старший лейтенант А. В. Лубянов, вернувшийся в дивизион после излечения.

Мы усиленно готовились к предстоящим боевым действиям.

Командование бригады было ознакомлено с содержанием Директивы Верховного Главнокомандования, в которой Волховскому и Ленинградскому фронтам ставилась задача совместными усилиями прорвать немецкую оборону южнее Ладожского озера, разгромить группировку противника и разорвать кольцо блокады.

Главный удар будет наносить 2-я ударная армия. Наша 8-я армия получила задачу обеспечить левый фланг, имея в первом эшелоне только одну дивизию и нашу бригаду.

Бригада должна прорвать вражескую оборону на участке Тортолово, Мишкино – на фронте в два километра. Эти населенные пункты сохранились лишь на картах, от них не осталось даже развалин: фашисты растащили дома для строительства землянок и на топливо, а на их месте оборудовали огневые точки. Справа до Гайтолово должна была наступать 80-я дивизия. Слева оборонялась 286-я дивизия.

– Опять под Тортолово попали. Ничего себе, удружили нам! Нет чтобы на главное направление поставить, – недовольно сказал Бураковский.

– Мы там воевали, места эти знаем, вот нам их и дали, – предположил начштаба бригады.

– На самый фланг угодили… – Бураковский провел карандашом по карте. – Тут похуже, чем на высотах… Вот что, Морозов, иди к Безруку и проси побольше артиллерии, а я у командарма просить буду. Иначе нас фашисты прижмут к земле огнем. Ведь вот отсюда все наши боевые порядки им будут видны как на ладони. Ты это имей в виду, запланируй, туда побольше огня.

– Было бы чем стрелять, за мной дело не станет.

Несмотря на то что бригада попала на самый фланг вспомогательного направления, нам очень хотелось взломать оборону противника и не отстать от дивизий, наносивших главный удар.

Но для этого нужны были силы и средства, а их недоставало. Бригаде придавались 146-й минометный полк, 905-й и 512-й отдельные гвардейские дивизионы реактивных установок, 502-й отдельный танковый и 77-й инженерный батальоны. В период артиллерийской подготовки и атаки пехоты, то есть в первые часы боя, бригаду поддерживали 798-й артполк и полковая артиллерия 265-й дивизии, находившейся до этого здесь в обороне. Во всех частях усиления вместе с бригадной артиллерией насчитывалось около ста орудий и минометов.

Долго я уговаривал начальника артиллерии армии С. Ф. Безрука добавить нам орудий. Генерал со всеми моими доводами соглашался, но помочь не мог: дополнительных средств у него не было.

Безрук посоветовал выделить для подавления противника на высотах за флангом бригады только два дивизиона, мотивируя свой совет тем, что эти высоты расположены вне полосы наступления.

От него я узнал, что на фронте прорыва 2-й ударной армии шириной двенадцать километров сосредоточено более двух тысяч орудий и минометов, а на участке 327-й дивизии создана плотность артиллерии до трехсот орудий на один километр. Я позавидовал полковнику Данину, начальнику артиллерии этой дивизии.

– Это еще что! Второй ударной дали артиллерийскую дивизию из двенадцати полков, – сказал генерал, пересыпая свою речь украинскими словами. – С конца прошлого года их стали формировать. Потом, может быть, и корпуса артиллерийские будут. Вот, брат, силища-то где!

Да, скачок невиданный! Нас радовали такие огромные перемены. Вспомнилась оборона на реке Сож в июле 1941 года, когда мы считали орудия единицами.

– Чему улыбаешься? – спросил генерал.

– Радуюсь за соседей. А за себя – нет. Оборона-то у немцев сильно укрепленная, траншейная. Здесь они глубоко зарылись. А в бригаде пятьдесят орудий на километр. Туго придется нам…

Генерал посмотрел на меня и, улыбнувшись, добавил:

– Ну ладно, уговорил. Иди к начальнику штаба Солодовникову, пусть он выделит вам дивизион из двести восемьдесят шестой дивизии. Потом дадим бронепоезд, должен на днях прибыть.

Так я и ушел от него, выпросив только один дивизион 554-го артполка 286-й дивизии, соседа слева. Но зато радовало, что действовавшая к северу от нас ударная группировка будет поддержана огнем большой массы артиллерии.

Готовясь к наступлению, мы ежедневно проводили учения с боевой стрельбой. Подобрали местность, похожую на район Тортолово и Мишкино, и тут «штурмовали укрепления противника».

Всю последнюю неделю перед наступлением я и начальник штаба артиллерии бригады майор Л. М. Капустин уточняли огневое планирование артиллерийского наступления, ставили боевые задачи командирам групп и частей.

В нашей полосе было обнаружено столько целей, что не хватало батарей для их подавления. Данные о противнике, полученные от 265-й дивизии и от штаба артиллерии армии, не отличались достоверностью и точностью. Нам прислали карту-бланковку крупного масштаба. На ней была нанесена вражеская оборона поданным аэрофотосъемки. Тут оказалось все, что могло попасть в объектив фотокамеры самолета: траншеи, отдельные окопы, ходы сообщения, огневые позиции артиллерии и т. д. Эти карты тогда только начинали находить широкое применение и явились большим подспорьем для планирования огня. Но они имели еще много недостатков: дешифрирование не везде оказалось удачным, по результатам его трудно было судить, какие траншеи, окопы заняты противником, а какие нет, какие из сооружений ложные. Точность нанесения целей тоже оставляла желать много лучшего.

Меня беспокоило, что на карте отмечено очень много целей, не наблюдаемых с наземных пунктов. Для поражения таких объектов потребуется много снарядов. Не давали нам покоя и господствовавшие высоты, расположенные к юго-востоку от Мишкино и углом вдававшиеся в наш район. С этих высот противник фланговым огнем мог простреливать боевые порядки бригады.

Сложные вопросы возникали один за другим. Как, например, пойдет пехота за огневым валом? Она ведь ни разу не делала этого. Я просил командиров батальонов капитан-лейтенанта Н. А. Склярова, майоров В. Н. Бирюкова и И. В. Яркина разъяснить бойцам, чтобы они прижимались к валу как можно ближе, не отставали от огневой завесы. Беседовал на эту тему с командирами стрелковых рот и взводов.

Наконец приготовления были закончены. Вся артиллерия на огневых позициях. Люди знают свои задачи. На щитах орудий записаны установки для стрельбы по каждой намеченной цели, распределены снаряды.

К 6 часам 11 января части бригады заняли исходное положение для наступления. На правом фланге, перед Тортолово, – 3-й батальон; на левом, перед Мишкино, – 1-й батальон; между ними, возле железной дороги, – 2-й батальон.

Во втором эшелоне за 1-м батальоном стоял 4-й батальон. Резерв – батальон автоматчиков находился за правым флангом. 502-й танковый батальон был готов действовать со 2-м и 3-м батальонами.

Артиллерийские группы поддержки пехоты заняли огневые позиции. В каждой группе по одному-два дивизиона. Кроме того, в состав групп включались 82– и 120-миллиметровые минометы и 76-миллиметровые пушки из полков 265-й дивизии. Всего в каждой группе насчитывалось тридцать-пятьдесят орудий и минометов.

Были у нас и новшества. Мы, например, создали контрминометную группу, в которую вошел минометный дивизион под командованием капитана А. Г. Панфилова.

Истребительно-противотанковый дивизион мы придали побатарейно стрелковым батальонам первого эшелона бригады. 512-й и 905-й дивизионы реактивных установок располагались на выжидательных позициях, готовые выехать на основные позиции и произвести залпы. Они действовали по армейскому плану. За станцией Назия стоял приданный нам бронепоезд.

Мы волновались. В который раз проверяли, все ли готово. Разведка непрерывно следила за противником. Стрелковые подразделения уточняли на местности свои задачи, увязывали вопросы взаимодействия с артиллерией, танками.

Настало утро 12 января. Сверены часы, отданы последние приказания. Ждали сигнала «Ветер», по которому артиллерия откроет огонь.

Осталось пять, потом три минуты. По телефонным проводам понеслись команды «Приготовиться к „Ветру!“», «Натянуть шнуры!». Тысячи людей замерли у орудий, минометов, в окопах, на наблюдательных пунктах.

– «Ветер»!

Дрогнула земля. Ударили тысячи орудий. Снопом огневых стрел взмыли в небо реактивные снаряды. Гул их разрывов в расположении врага басовитым рокотом перекрыл все остальные звуки.

На фронте протяженностью шестнадцать километров бушевал огонь. А в пятнадцати километрах перед нами крушили оборону врага тысяча семьсот орудий 67-й армии Ленинградского фронта, продвигавшейся нам навстречу.

Полковник Бураковский, группа офицеров штаба и я находились на наблюдательном пункте, врытом в железнодорожную насыпь. В окопе десяток телефонов и радиостанции, связывающие нас с частями. На планшетах и кусках фанеры наколоты кодированная карта, план артиллерийского наступления, схемы целей, огня, связи, огневого вала, таблицы сигналов взаимодействия и позывных – все то, что нужно для быстрого и точного управления огнем.

На наблюдательный пункт непрерывным потоком поступали доклады командиров артиллерийских групп. В обратном направлении по радио и телефонам неслись распоряжения.