Текст книги "Коро-коро Сделано в Хиппонии"

Автор книги: Дмитрий Коваленин

Думайте, монахи, дубинкой вам по хребту.

По деревянному полу долгих храмовых коридоров гуляем босиком, чуя пятками застывшее Время. Прихрамовые сады Рёандзи – тема для отдельного коана. Словами это не выразить никак – все смолкают, и для эмоций остаются лишь жесты.

Сад Камней храма Рёандзи, Киото, март 1999 г.

Песни для нового быта

Токио, 7 марта

Перво-наперво воздадим хвалу Коту. Поклонимся ему, Косте Савенкову, закрывшему грудью эту амбразуру. Собирался он всего лишь сделать запись на MD. Пришлось же ему делать звук всего концерта, потому что обещанный японский звукооператор предпочел остаться миражом, а девица, которую нам попытались всучить в этом качестве, даже не знала слова «звукосниматель». До концерта оставалось два часа – и наш доблестный, бесстрашный Кот ринулся воевать с огромным, усеянным иероглифами пультом, пока Вадька у микрофона усердно дул в свою гармошку. Час прошел в экспериментах, увенчавшихся некоторым успехом – из колонок пошел звук, хоть и очень плохой. Неизвестно, что бы мы делали дальше, если бы на исходе этого часа не появился сам Гребенщиков – только что из театра Кабуки. Взяв пару аккордов и услыхав, во что они превратились, он спрыгнул со сцены, взлетел птицей в операторскую – и за считаные секунды все отрегулировал. Профессионал!..

Но Кот, как и положено, не отрывался от пульта весь концерт и сумел добиться отменного звука практически на всех песнях. Навалившаяся ответственность стоила ему немалого числа нервных клеток – пусть даже на его круглой роже это и не отпечаталось.

* * *

Десять минут до начала концерта. Борис курит в гримерке. Задает вопрос: что такое Ёшивара?

– Это знаменитый «веселый квартал» в средневековом Токио, – отвечаю я.

– Ага! Это мне подходит! – говорит Борис и записывает что-то на листочек.

– Только не «Ёшивара», а «Ёсивара», – добавляю я осторожно. – Есть определенные правила русской транслитерации…

– На русский язык мне наплевать.

«Вот тебе и на…» – думаю я.

Пять минут до начала. Я у сцены, беседую с кем-то из публики. Вдруг из-за кулис выбегает Коваленин, машет руками, таращит глаза и орет:

– Вадька! Он слова забыл! «Что ж ты смотришь, как…» КТО?!

– Совой, – отвечаю я.

– Спасибо, – доносится из гримерки.

Пора начинать. Коваленин рвется на сцену толкнуть речь о том, что во всей японской истории не случалось такого скопления русских в одном месте. Я ловлю его за ногу и умоляю быть лаконичнее. Он вырывается из моих объятий и попадает-таки к микрофону. Там он напускает на себя важный вид и просит публику не присылать записок типа «передайте привет Коле». Надо сказать, кстати, что публика намотала инструкцию на ус и передавала привет Коле прямо со своих мест, в устной форме.

Выговорившись, Митька впускает на сцену Гребенщикова. Борис выходит, опускается на стул и говорит:

– Мне даже сложно передать, как я счастлив, что после долгих лет попыток попасть в Японию я наконец сюда попал. Огромное вам спасибо.

Фанатов и летописцев отсылаем к более-менее подробной стенограмме концерта со списком всех исполненных песен. Для людей попроще и скажем просто: это было очень здорово.

Записка: «Глубокоуважаемый БГ, я японка и хочу вам задать вопрос про буддизм и Японию. Как вы восприняли буддийские храмы в Киото и Нара? Почувствовали ли связь между этими храмами и японцами, которые их посещают? Вопрос задан потому, что мы, среднестатистические японцы, как правило, вспоминаем о буддизме тогда, когда кого-то провожаем в последний путь или на очередных годовщинах родственников приглашаем буддийского священника».

Ответ:

– Вы знаете, может быть, я очень недолго в Японии, но для меня Япония и люди, которые ее населяют, то есть японцы, – пока одно и то же. Надеюсь, что так оно и останется. Я не вижу грани, которая отделяла бы одно от другого. Так много веков культуры, которая все-таки очень сильно замешана на буддизме – хотели бы вы того или не хотели – не могут не влиять. Как в России православные, если их хорошенько копнуть – они быстренько побегут в церковь, когда их прижмет. И с японцами, я думаю, то же самое. И синтоизм, и буддизм – они в крови, и слава богу. Для меня не было никакого контраста между людьми, которые находятся в храмах, и самими храмами. А все это в сумме производит, конечно, совершенно потрясающее впечатление. Япония – наверное, одна из самых красивых стран, которые я вообще видел в жизни. Если не самая красивая. Дайте мне немножко побольше времени, и я скажу точно. Но пока я влюбился очень сильно.

Записка: «Будет ли Япония фигурировать в ближайших альбомах?»

Ответ:

– Знаете, мне самому это очень интересно. Будем ждать следующего альбома.

Пока несут сакэ

Токио, 7–8 марта

– Ну согласись, Боря, вообще не показать тебе Токио было бы просто нечестно… – словно оправдываясь, сказал Вадька в такси. Борис нехотя согласился.

В Токио, одном из самых больших городов мира, процент коренных жителей до смешного мал. Средний токиец – это человек, который переселяется сюда после вуза, делает карьеру и уезжает доживать старость в места подешевле и поспокойнее. Сюда хорошо «наведываться» – на выходные, в Диснейленд, на ЭКСПО, на Гребенщикова. Жить здесь долго чревато дичайшим стрессом. Количество информации, проходящей ежедневно через голову, превышает все физические пределы – и в итоге голова начинает ощущать себя помойной ямой, которую вычистить невозможно, пока не уедешь из этого города навсегда.

В поисках «чего пояпонистей» мы проконсультировались с целой кучей русских токийцев, и все они наперебой советовали не пропустить синтоистский храм Мэйдзи-Дзингу. Туда-то мы первым делом и направились.

Храм этот расположен в центре столицы. Раньше здесь стоял другой храм, основанный еще за сто лет до того, как городишко Эдо вдруг стал центром военно-феодальной власти. Он был свидетелем того, как сёгуны из клана Токугава, собрав в кулаке разрозненные провинции, усмирив непокорные буддийские монастыри и наглухо закрыв страну от остального мира, принялись насаждать повсюду Конфуцианский Порядок.

Нынешний же храм основан в 1915 году. Это другая эпоха – но не менее зловещая. Уже позади недолгая эйфория либеральных реформ, наивное восхищение Западом и курс на «просвещенную цивилизацию». Япония захлебнулась волной национализма. Из Синто сделана государственная религия, уродливая и агрессивная – а на буддизм идут новые гонения.

Отрезвит страну лишь сокрушительное поражение в войне.

Храм назван именем тогдашнего императора. Прямо у входа нас встречают его «Двенадцать наставлений», призванные обеспечить всеобщее счастье и благоденствие. «Почитай Трон», «Повинуйся старшим», «Приумножай знания», «Люби Родину»…

Реакция гостей неудивительна. Ощущение, будто ту расслабленную, по-дзэнски всеприемлющую Японию, так полюбившуюся им в Наре и Киото, именно здесь взяли за шиворот и гаркнули: «Равняйсь!» – это унылое ощущение оказалось настолько сильным, что Ирина немедленно простудилась, а Борис просто заменил все дальнейшее туристическое расписание на походы в книжные и музыкальные магазины.

Впереди были Молдавия с Украиной, поезда и концерты.

– Ребята, я просто хочу выспаться и отдохнуть, – сказал Борис и заснул до вечера.

Так и вышло, что два дня подряд в одном из самых больших городов мира столп русского рок-н-ролла отсыпался, рылся в компакт-дисках и дегустировал сакэ.

– Какое счастье! – поделился он с нами. – Дома бы этого просто не получилось…

С другой стороны, и в Нью-Йорке, по его словам, он обычно занимается тем же самым. Все мегаполисы одинаковы.

* * *

Вот, тебе, – скажут, – стакан, пей со мной, а я потом всем похвастаюсь: нажрался с Гребенщиковым!

В. Шинкарев

К великому сожалению, нам не удалось сделать концептуальной фотографии Гребенщикова, поедающего суси. Такую фотографию можно было бы поместить на заглавной странице нашего квазикулинарного сайта «Виртуальные суси». Увы – в первый же вечер у Аллы гости объелись сырой рыбой и в дальнейшем просто глядеть на нее не могли; Но японская кухня, слава богу, достаточно разнообразна – оставались еще скияки, оставались сябу-сябу, не говоря уже о разнообразных удонах и тому подобных око-номияках. Гости кушали с большим аппетитом и не спрашивали про рецепты. Хорошо, что мы пригласили Гребенщикова, а не Макаревича.

Смешно сказать, но именно в гастрономические моменты поэта чаще всего посещала муза. По крайней мере, так это смотрелось со стороны.

– Вот это, – говорит Митька, – называется о-тоси. Это можно есть, пока несут сакэ.

– О-о-о! – восклицает поэт. – Какое название для песни! Пока Несут Сакэ…

Достает книжечку, записывает.

Сакэ, кстати – отдельная тема. У меня за поездку сложилось впечатление, что Гребенщиков с младых ногтей пьет исключительно японское сакэ и вообще не понимает, как некоторые люди могут употреблять какие-то другие горячительные напитки. Коваленин, правда, рассказывал мне, как Борис увлеченно обследовал полки в винном отделе супермаркета. Но это Коваленин – он может и приврать.

Сакэ иногда попадалось очень вкусное. Так бы наливал его себе прямо в стопку, и «пи-и-ил и пи-и-ил» – в нарушение всех ритуалов. А ритуалы таковы: сначала налей собутыльнику, а потом дождись, пока он тебе нальет. Сам себе – не моги. Надо сказать, что Борю такой ритуал вполне устраивал, потому что подливал я исправно. Да и он про меня не забывал.

Коваленин очень ругался. Не пей, кричит, веди себя прилично, на нас весь мир смотрит! Я даже жаловался на него Боре. А он улыбнулся и говорит: «Главное – не дергаться». И еще налил.

– Борис, как ты относишься к Егору Летову?

– Примерно как к Киркорову – не слушал ни того, ни другого.

Телячий восторг. Рукопожатие. Еще по одной. Тут несут кальмара.

– Ого! – говорит Боря. – Галлюциногенный Кальмар! Какое название для песни!..

Достает книжечку, записывает. А потом тихонько напевает:

 
Ой, кальмар мой, кальмар…
Галлюциногенный…
Что плывешь одиноко…
 

А друг мой Коваленин вроде тоже пьет – а как будто и не пьет. Сидит, как сыч, со своим сотовым телефоном в обнимку и трезвонит по каким-то «делам». Спрашиваю: что, мол, за дела? Отвечает: координирую людей насчет прощального ужина. Типа, чтобы знали, куда приходить. И вид у него при этом такой важный, будто он спутник запускает или Ирак бомбит.

Боря на него поглядел и мне шепчет: мол, налей другу-то, пусть тоже расслабится. Какое там! Друг тут же вскочил и убежал на улицу – дескать, в помещении не слышно, сигнал не проходит.

– Эх, – вздохнула Ирина. – Карма у вас разная…

Карма кармой, но потом все равно напоили. Расслабили.

* * *

В такси Вадька рассказывает, как Гребенщиков «достал» меня еще до приезда. Ирина смеется, Борис странно улыбается, щурясь в окно.

– А ты представляешь, Митя, как он достал меня? Со мной-то он – двадцать четыре часа в сутки…

Находясь в метре от этого человека, я физически ощущаю, будто внутри у него – какой-то трудный процесс. Плотины дают электричество, а домны плавят чугун. Это давило бы на психику, кабы не грело. Так и чувствуешь – там, внутри, давление неизмеримо выше. Не оттого ли это постоянное стремление успокаиваться чуть не в каждом храме на пути?

– Знаешь, Борь… Все, что ты говоришь о буддизме, о дзэне… Это, конечно, здорово и интересно, но для многих типа меня куда ценнее просто твой русский язык. Может, даже больше, чем твоя музыка. То, как у тебя нарастают друг на дружке слова…

– Так это и есть дзэн. Не думай о языке специально – он и родится сам.

Приехали.

Осталось научиться правильно не думать, думаю я. Здравствуй, Белая Обезьяна…

– Значит, по-твоему, попытки как-то осознанно оттачивать технику писательства, всякие там разборы полетов, совместные анализы текстов, обсужденья в «Лито» – смысла вообще не имеют?

– Ну конечно! Зачем, например, Окуджаве «Лито»?

Мы бредем по дорожке очередного храма. Белесый гравий упруго хрумкает под ногами, будто сибирский снег. Я вспоминаю, как вчера нам вроде бы удалось поймать БГ за язык.

Спор начался сурово:

– Борис, что происходит с искусством?

– Как я понимаю, ничего, – последовал грустный ответ. Дальнейшие попытки заглянуть в будущее, вкупе с подоспевшим сакэ, разбередили мысль мэтра до введения понятия «нового ренессанса». Которого, видимо, следует ожидать. Хотя, может, и напрасно.

Наскоро, привычными жестами клеймим постмодернизм и переходим к прениям.

Вадьку интересовало, о чем еще можно писать, меня – каким еще способом. Борис по-дзэнски пытался глядеть на проблему сверху, подливая всем сам. И наконец открыл рот. Однако неразрешимый спор о форме и содержании, подогретый до двадцати пяти градусов, запутал речь выступающего настолько, что она (речь) стала противоречить сама себе, и педантичный даже под мухой Вадька не выдержал:

– Боря, но ведь ты сам пять минут назад говорил: «главное – ЧТО, а не КАК»!..

Какое-то время Борис сидел между нами, как между упитыми в хлам инем и янем, и вроде бы думал, что же на это ответить. Да так ничего и не сказал. И только теперь, ступая по гравию храма, как будто решил продолжить вчерашнюю тему:

– А меня в последнее время уже не волнует, ЧТО или КАК. Больше всего меня сейчас интересует вопрос «ЗАЧЕМ?». И пока у меня не получается на него ответить. Вот – зачем мы все это пишем?

– Для удовольствия.

– Нет. Для себя самого писать – только все портить. По-настоящему получается только когда не пытаешься повернуть Карму на самого себя…

– Эффект «недостроенного моста»?

– Ну, мост-то и достроить можно… неважно. Лишь бы оставался хотя бы один кирпич, который каждый мог бы вынуть и вставить что-то свое. Так что чем для большего числа людей пишешь, тем лучше выходит. Вот только – зачем?

– Н-ну, как… Реализовать свой детородный инстинкт… На следующем уровне, то есть…

– Но зачем?

– Хм…

– Неужели, если б меня не было, если б я ничего не насочинял – что-то в мире было бы по-другому?

Сны о чем-то большем

Токио, 9-10 марта

Токийские наши ребята оказались чистое золото. Невольно думаешь – неужели надо специально тащить в Японию Гребенщикова, чтобы здешние русские перезнакомились по-человечески? Поскольку организовывалось все по Интернету, многих из этих людей мы раньше и в глаза не видали. А как сработало: отели селили, рестораны кормили, залы впускали, зрители зрили – и все без малейшего напряга с нашей стороны. Спасибо всем!

* * *

Вадька, ты когда с Борей выпиваешь, то похож на пацана, у которого папка из плаванья вернулся!

Оксана Киричек, Главный Билетер

И настал Последний Вечер, и собрались все братья-сестры на сябу-сябу с Гребенщиковым.

Сябу-сябу – это такое «моментальное барбекю». Или, точнее, «варбекю». Очень рекомендуем.

Первые несколько тостов Борис всех искренне благодарил. Отдельный тост был посвящен Вадиму Каневскому. Ему даже позвонили по сотовому, и Боря поговорил с ним лично. Каневский был грустен, светел и трезв. Потом последовали два или три тоста подряд за Нару – лишний раз мы убедились, насколько правильно было, что первым делом показали именно ее.

Борис доставал из специального чемодана компакты и дарил присутствующим. Всем хватило, даже один лишний остался. «Снежный лев».

– У кого еще нет «Снежного льва»? – спрашивает Боря. Все молчат, у всех есть. Что делать? Ерунда какая-то… И тут Борю осенило. – А подарю-ка я «Снежного Льва» японскому императору!

Тут, конечно, все взревели радостно. Даже неловко стало – как это мы сразу про императора-то не вспомнили… А Боря уже расчистил место на столе, взял карандашик и пишет императору письмо. На английском языке.

О, это было Письмо! После таких писем еще долго хочется отдавать честь пролетающим на юг журавлям и кланяться каждой сигающей в пруд лягушке. Правда, текст Борис обнародовать не велел – много личного.

– Лучше всего передать это письмо через посла России в Японии, – сказала сестренка Утако, которая студенткой писала диплом по русскому року, а сегодня водила нас по выставке фирмы «Shiseido». – Чтоб, значит, он сам и вручил.

– Нет-нет, – разволновался Борис. – Не надо никаких послов. Разве простой почтой не дойдет? Какой у него домашний адрес?

Ресторан сябу-сябу на Гиндзе, Токио. БГ пишет письмо японскому Императору. Март 1999 г.

– Адрес простой: Императорский Дворец, Императору… Но, боюсь, тогда оно просто застрянет у секретарей – и Его Величество ничего не получит.

И всем стало за императора обидно.

– А! Вспомнила! – проняло вдруг японскую сестренку. – У меня же двоюродный дядя работал с братом друга отца принцессы Масако!

– Тоже вариант… – задумчиво говорит Борис.

– А можно еще через науку, – рассуждает Митька. – Университетские круги, культура всякая… В общем, Боря, ты не волнуйся, разберемся сами.

– Угу, – кротко соглашается Боря. – Только на японский сначала переведите.

На том и порешили.

«Your Majesty!..» Письмо японскому Императору.

* * *

Насчет самого большого скопления русских в японской истории – чистая правда. Так нам сказали люди из посольства, а они шутить не любят. Большие театры, большие цирки и разные немелкие ростроповичи, которыми респектабельный японо-российский шоу-бизнес десятки лет мостил дорожку прямиком до кармана тутошнего зрителя, как ни забавно, никогда столько русских не собирают.

Вот так-то… Где же вы, дипломаты, телефонирующие насчет лишнего билетика прямо в гримерную за полчаса до концерта, или крутые аэрофлотовские спонсоры, в последний момент пересадившие Гребенщиковых на лучшие места в самолете домой, – где вы все, когда речь заходит о нашей культуре, той, которая сегодня нас самих волнует? Или вам еще не надоели «кровавые матрешки» в глазах уважаемого японского зрителя? Или у вас на концерте не появилось ощущения – что вот оно, наконец-то в этих японо-российских контактах происходит что-то настоящее?

Я смотрел на лица соотечественников в зале. Я видел секретарей посольства, приехавших в этот занюханный ДК на «мерседесах», и рядом с ними – бородатых хиппанов в драных джинсах. Выражения лиц были совершенно одинаковыми. Напоминали физиономию трехлетнего карапуза, которому дали мороженое. Я видел бабушек – тех еще бабушек, чья шея не гнется с рождения, которые уже более полувека знают Россию только по токийской церкви Святого Николая. Их лица были непроницаемы, но предельно внимательны от начала и до конца…

Я смотрел на все эти лица, и в памяти медленно всплывал вопрос Гребенщикова к самому себе – «Зачем?».

«Неужели, если бы меня не было, если бы я ничего не насочинял, – что-то было бы по-другому?»

– Иди ты к лешему, Боря, – ответил я ему мысленно. – И оставь мою душу в покое.

* * *

Отдельно выпили за японские гастроли всего «Аквариума». Когда их ждать? Одному богу известно, но БГ нацелен на них совершенно серьезно. Десять человек на десять дней с концертами – такого уже на голом энтузиазме не вытянуть. Нужна серьезная поддержка серьезных людей. Мы будем искать таких людей и надеемся, что найдем.

Получится? Или не получится?.. В машине, увозящей нас в аэропорт, Митька с сомнением вздыхает и озабоченно крутит носом.

– Да конечно получится! – смеется Ирина. – Если уж у этих двух сумасшедших все получилось – о чем еще говорить?..

Пока несут сакэ Разъяснения

К концу 1999 года у группы «Аквариум» вышел долгожданный альбом «Пси». Слово – самому Борису Гребенщикову:

– Песня «Пока несут сакэ» была написана по японским пивным. Каждая вторая фраза – это фраза из жизни. Мы сидели с друзьями… произносилась фраза… и я понимаю: «О! Гениально!» На четвертом или восемнадцатом кувшине сакэ уже понимаешь – гениальная фраза. Я сидел и записывал, потом с удивлением открываю записную книжку – почти готовая песня. Поскольку сакэ несли все время, то мыслей приходило много… Я никогда не пил столько сакэ, как в этом марте. И надо сказать, что очень благотворно подействовало.

У нас как минимум две песни на альбоме вдохновлены непосредственно моей поездкой в Японию в марте этого года. В Японию я совершенно влюбился. Как мальчик. Мы там были около недели. Старые города типа Киото или Нары со-вер-шен-но красивы. Они достигли совершенства в том, что они делали, и я за них страшно рад. И за себя тоже… что у меня был шанс это увидеть.

Из интервью радиостанции «Самара-Максимум», 1999 г.

Нам же как японистам особо приятно отметить, что за время визита высокого гостя удалось выполнить еще две сверхзадачи, а именно:

1) Б. Гребенщиков с супругой обращены в японское язычество.

2) Группе «Аквариум» подобраны сакральные иероглифы и изготовлена официальная японская печать. Печать совершенно аутентично читается как «АКУ-ВАРИ-УМУ» и буквально означает: «рождать, раскалывая зло». Использована на обложке альбома «Пси»:

А сейчас – дискотека! Жмите наше «PLAY»…

Профессиональное разъяснение японских терминов в песне Б. Гребенщикова

«Пока несут сакэ»

 
В саду камней[7]7
  Сад камней – буквально: сад из камней. Никаких роз не видать, пока совсем не смедитируешь.


[Закрыть] вновь распускаются розы,
Ветер любви пахнет, как горький миндаль.
При взгляде на нас у древних богов выступают слезы
Я никак не пойму, как мне развязать твое кимоно, а жаль.
 
 
Вот самурай, а вот гейша[8]8
  Самурай и гейша – «солдат и дева», две традиционно паразитирующие прослойки трудолюбивого японского народа.


[Закрыть],
А вот их сёгун[9]9
  Сёгун – военачальник, маршал.


[Закрыть] рубит их на сотни частей
Белый цвет Минамото и красный цвет Тайра[10]10
  Тайра и Минамото – два феодальных клана, между которыми чуть ли не сто лет подряд шла кровавая бойня за пряности и излишества, а также за право называться истинными японцами. Различная эстетика: зануды-консерваторы (Минамото) и дра-чуны-новаторы (Тайра). Заварушки проходили с переменным успехом с конца XI по конец XII в., чем сильно повлияли на формирование облика трудолюбивого японского народа.


[Закрыть] —
Не больше, чем краски для наших кистей.
 
 
Пока несут сакэ[11]11
  Сакэ – это вкусно, только из риса. В традиционных японских кабачках сакэ принято подавать небольшими глиняными бутылочками емкостью около 180 мл. Крепость обычного сакэ – 15 градусов. По силе воздействия сравнимо с креплеными винами. Фраза «пока несут сакэ» родилась нечаянно, но была схвачена цепким ухом БГ практически мгновенно.


[Закрыть]
Пока несут сакэ
 
 
Мы будем пить то, что есть —
«Ползи, улитка, по склону Фудзи
вверх, до самых высот» [12]12
  «Ползи, улитка…» – Трехстишие хайку древнего поэта Кобаяси Исса (1763–1827), особенно прославилось в переводе Т. Соколовой-Делюсиной и легло в эпиграф повести Стругацких. Перенесено в ткань песни почти без изменения. По-японски читается так:
  Катацубури Соро-соро ноборэ Фудзи-но яма.
  Буквальный перевод:
  Улитка (улитки)
  Постепенно взбирайся (-тесь)
  На гору Фудзи
  Нюансы:
  – Читателю как бы непонятно, улитка одна или их много.
  – Яркий контраст: «соро-соро» («потихоньку-полегоньку») указывает на медленное, очень поступательное движение, а глагол «ноборэ» – «взбирайся!» – имеет в виду достижение вершины.
  – Гора Фудзи названа не «Фудзи-сан», а «Фудзи-но яма», т. е. притяжательно: «гора кого-то по имени Фудзи» («на Фудзину гору»),


[Закрыть]
А нам еще по семьсот,
Но так, чтобы в каждой руке,
Пока несут сакэ.
 
 
Третьи сутки играет гагаку[13]13
  Гагаку – медитативная «придворная музыка». Исполняется чаще всего на японском кларнете «сякухати» и толстом бревне со струнами – «кото». Возможны варианты. В песню включена, очевидно, еще и оттого, что В. Смоленский после отъезда БГ из Японии усиленно пичкал все его семейство музыкой гагаку, подсылая все новые и новые диски, в результате чего Ирина Гребенщикова несколько испуганно сказала по телефону, что «гагаку как бы можно уже больше не присылать».


[Закрыть]
Мое направленье запретно
Накоси мне травы для кайсяку[14]14
  Кайсяку – помощь ученика учителю при совершении последним харакири. Состоит в отрубании головы.


[Закрыть]
Мы уже победили, только это еще не так заметно
 
 
И можно жить с галлюциногенным кальмаром[15]15
  Кальмар галлюциногенный – морское животное будущего, привидевшееся Вадиму Смоленскому и БГ в лифте полуночной гостиницы после пьянки в Киото.


[Закрыть],
И можно быть в особой связи с овцой[16]16
  Овца – мистическое травоядное. Об «особых связях с овцой» читать в романах Харуки Мураками.


[Закрыть]
Но как только я засыпаю в восточных покоях,
Мне снится басе[17]17
  Басё, Мацуо (1644–1694) – ихний Пушкин с дзэнским уклоном.


[Закрыть] с плакатом «Хочу быть, как Цой!»
 
 
Пока несут сакэ…