Текст книги "Коро-коро Сделано в Хиппонии"

Автор книги: Дмитрий Коваленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Что он говорит? – снова вынул меня из ступора шеф.

– Что они не могут его забрать, потому что все уже с ним попрощались, – перевел я, как только перевел дух. – На борту его душа почувствует себя неуютно, убежит из урны и останется на судне навечно.

– Ч-черт! – ругнулся шеф. – А… что же делать?

Впервые за пять лет я видел свое начальство таким растерянным.

– О господи! – соображал я на ходу. – Ну давайте поставим у нас в конторе! Субботу-воскресенье в сейфе постоит, а в понедельник отправим спецпочтой…

Глаза у шефа затуманились. Он посмотрел на меня в упор, но я ощутил себя каким-то очень стеклянным.

– М-да?.. – глухо произнес он. – А если она у нас убежит?

Я уважаю своего шефа. Практичный мужик, два института закончил, теперь завотделом в крупном международном порту. Приятного типа начальник – кроме работы, вообще ни о чем не думает, благо все остальное в жизни за него уже придумала японская экономика. День за днем – точно старый, но вечно исправный мотор «тойоты»: поработал, выложился, вечером с сослуживцами в кабак, напился – спать в контору пополз, а если совсем хреново, то и в сауне на полке заночует. Так где-то к концу недели до дому и добирается. Убежденный, я бы сказал, реалист. После обеда с народом в курилке дымит. Теленовости обсуждает. За биржей следит. Деньги в акции вкладывает. Кредиты выплачивает. За новую машину полгода осталось, за старый дом – лет пять. А тут младший сын жениться задумал, очередной дом строить надо. Еще бы где-то кредит оторвать – да, судя по биржевым сводкам, сейчас не время. Внуки уже в садик пошли, как их там звать-то? А, ладно, лишь бы здоровые были… Ну, что, покурили? А теперь – сигОто-сигбтО[3]3
  Работаем-работаем! (яп.)


[Закрыть]!

Такой вот у меня шеф. Плохой ли, хороший – он мой шеф, и я его уважаю.

Но тут мои нервы не выдержали.

– Шеф! – заорал я. – Очнитесь, я вас умоляю! На часах полседьмого, у вас два высших образования, а у нас в порту еще три сухогруза не отшвартовано! Вы сами слышите, что говорите? Кто убежит? Куда убежит? Дело надо делать, а вы о чем думаете?

Спорю на что угодно: в любой другой ситуации я бы за подобные речи поплатился – и очень сильно. В Японии повышать голос на начальство, да к тому же прилюдно, – еще безрассуднее, чем убегать по рельсам от «Синкансэна».

Но сейчас все разрешилось предельно просто. Японское начальство поглядело на меня до безумия ласково. И очень тихо спросило:

– Да, Митя-сан?.. А может, вы заберете это к себе домой?

И тут со мной что-то произошло.

«Да где ж я вам, к чертовой матери, сейф-то возьму?!» – закричал было я, но осекся. Возможно, из-за странного голоса шефа, возможно, еще почему – меня вдруг переклинило, и я отчетливо, до мельчайших деталей представил себе свой дом. Двухэтажный дом европейского типа на самом краю Ниигаты. Который снял с женою два года назад, чтобы хоть там свить гнездо, если уж в России не вышло, и рожать там детей. А чтобы вселиться, требовалось заплатить чуть не за полгода сразу, и я взял в банке кредит. Который теперь сжирает половину моей зарплаты. Потому как жить-то мы собирались на зарплату жены. Но жена взбунтовалась против армейского уклада японской жизни и умотала обратно во Владивосток. А я остался в этом доме разгребать долги. И давно уже переехал бы в конуру подешевле. Увы! Японская мышеловка захлопнулась. Чтобы въехать в новое жилье, нужно снова платить чуть не за полгода вперед, а откуда деньги, когда еще этот кредит не выплачен? С радостью плюнул бы на все и умотал в какую-нибудь Австралию. Но какой ценой? Навесив на порт мои личные долги в банке и совершив профессиональное самоубийство? Да и потом что – всю жизнь скрываться от Интерпола?

Я вспомнил свой дом-ловушку, из которого некуда деться, дом-вурдалака, который высасывает из своих обитателей последние соки, дом с призраками нерожденных детей и вздохами исчезнувших жен в пустых коридорах. Сумасшедший дом, в котором на сегодняшний день обитает парочка пациентов. Я, проигравший битву с собственной тенью, – и мой «заклятый друг», головастый алкаш, заселившийся месяц назад чуть ли не с улицы. Бум японских авто миновал, дебеты бедняги Иосича окончательно перестали сходиться с кредитами, – а на то, чтобы вернуться в Россию и в хаосе 90-х пытаться встать на ноги, не осталось уже ни здоровья, ни сил.

Я подумал обо всем этом за какие-то пару секунд, пока шеф ждал от меня ответа. И вдруг окончательно осознал, что неуютней, чем в этом пижонском ангаре за тыщу долларов в месяц, ни я, ни Иосич не ощущали себя нигде и никогда в жизни. Да, никто на свете не мог сказать, сколько еще двум безродным отшельникам прозябать в этом проклятом месте. Но разве это повод втягивать сюда кого-то еще?

Я вздрогнул, точно от холода, и медленно покачал головой.

– Нет уж, – криво усмехнулся я шефу. – А если она у меня убежит?

* * *

– Ну и куда ты меня привез? – спросил я, когда мы поднялись на широкое каменное крыльцо.

– Это клуб, Митрий. – Иосич зажал папочку в левой руке, а правой повернул дверную ручку в форме львиной головы. – Пожалуй, самый дорогой в этом городе. Ночной клуб, которого еще нет. Или вообще нет. С этим у них вечно какая-нибудь напряженка… Родину давно не любил?

– Которую? – уточнил я.

– Сам разбирайся, хе-хе… Если что, тебе здесь напомнят.

Мы вошли в вестибюль. Ступени зеленоватого мрамора вели на второй этаж. Вдоль лестницы тускло горели электрические светильники – точь-в-точь европейские канделябры позапрошлого века. Сверху на нас лились звуки фортепьяно в исполнении чуть ли не самого Чайковского.

– Ого, – удивился я. – Неплохо для самураев!

– Были бы деньги, Митрий, тебе и мамонт польку спляшет. Нам на второй!

Мы двинулись вверх по ступеням.

– Ты глянь! – пробубнил Иосич, сражаясь с пузом и одышкой. – Можно подумать, нас тут ждали…

Я вгляделся в полумрак наверху, и взгляд мой провалился в распахнутые двери, обрамленные шторами из кроваво-красной парчи. Справа от дверей стояла тень человека. Вернее, мне показалось, что тень. Ни лица ее, ни цвета одежды в тусклом свете канделябров было не разобрать. Выпуклый силуэт человека в смокинге.

– Добро пожаловать… – поклонилась нам Тень, когда мы доковыляли до верхней ступеньки. – Клуб «Екатерина» еще не открыт, но господин Морита ждет вас. Располагайтесь, он скоро освободится.

– «Екатерина»? – опешил я.

– Пошли, Митрий, пошли! – Иосич протолкнул меня в двери. – А ты думал, зачем мы здесь?

«А зачем мы здесь?» – хотел уточнить я, но застыл с открытым ртом. Нас окружала Россия начала XIX века. Та Россия, с которой я столько лет знакомил японских туристов маршрутами «Москва – Ленинград». На секунду мне померещилось, будто я попал на экскурсию в какой-нибудь Шереметьевский дворец. Огромная золоченая люстра в стиле загнивающего барокко, резные столы, вычурных форм диваны и кресла все в той же красной парче. В углу невысокая сцена, на сцене – белый рояль, за которым никто не сидел: фортепьянные трели вытекали из невидимых динамиков в потолке.

У самой дальней стены громоздились какие-то ящики – видимо, еще не распакованная мебель.

Я вдруг почувствовал себя до ужаса одиноко.

– Иосич, дорогой… Мы надолго?

– Не дрейфь, Митрий. Разговора минут на двадцать. Присаживайся…

Мы уселись за огромный стол у рояля. На стене над роялем висела картина. Екатерина Вторая маслом. В угрюмых скулах Ее Величества читалось что-то монголо-татарское.

Посреди стола громоздилась пепельница из розоватого мрамора. Я полез в карман куртки за сигаретами – и, усмехнувшись, выложил на стол перед Иосичем то, что обнаружил в кармане.

– И давно ты, Митрий, булыжники за пазухой таскаешь? – с интересом спросил Иосич.

– Тест! – объявил я. – На сообразительность. Угадаешь с трех раз, что за хреновина, – с меня пиво…

* * *

После долгих извинений и объяснений урну с прахом взял-таки на хранение крематорий. Разумеется, за отдельные (в перспективе – бирманские) деньги. Все полчаса, пока мы с шефом оформляли бумажки, команда и капитан дожидались в автобусе.

– В понедельник заберешь – и спецпочтой в Рангун! – распорядился шеф, вручил мне квитанцию и зашагал по коридору к выходу.

– Хай! – кивнул я и двинулся за ним. Твердо решив: на улице немедленно закурю. А потому на ходу сунул руку в карман куртки за сигаретами. И тут мои пальцы наткнулись на что-то твердое.

Я достал неизвестный предмет из кармана – и чуть не споткнулся на ровном месте.

То был выгоревший добела фрагмент человеческой кости. Какой именно кости – бог разберет. Весьма отдаленно это напоминало небольшой позвонок. Хотя вполне могло оказаться, скажем, и частью бедра.

Я понял, что на протяжении всех «переговоров» сжимал эту кость в руке. Подняв ее с пола. Выпавшую из палочек капитана. Стиснул в ладони – лишь бы ухватиться за что-нибудь, – да так и не положил куда следует. Слишком уютно в ладони лежала. Слишком уверенно. И больше не крошилась, как ни сжимай.

* * *

– Слушай, вот это кру-уто! – восхитился Иосич и с любопытством повертел кость в руках. – Ну и что ты с ней будешь делать?

– Да не знаю. Не распечатывать же из-за одной косточки всю погребальную урну! А выкидывать как-то… стремно. Ты что предлагаешь?

Ответить он не успел. Парчовая штора в углу отодвинулась, и перед нами предстал хозяин заведения.

Человек этот был из тех, кто с утра до вечера – и на работе, и дома (ну разве только не в сауне и не на площадке для гольфа) – расхаживает исключительно в костюме с галстуком. Господин-с-Иголочки. Морщинки у глаз от Богарта, седые виски от Бельмондо. На шелковом галстуке шоколадных тонов – золотая монограмма: заглавная «Е» с шапкой Мономаха на макушке. Движения уверенно-ленивы, как у леопарда после сытного ужина. Возраст – за пятьдесят. Проседь на висках лишь подчеркивала его нечеловеческое обаяние. Высокооплачиваемое обаяние, какое приобретают на съемочных площадках кинозвезды средней руки. Ну разве что без загара от софитов.

– А! Мои дорогие русские друзья! – Морита-сан широко улыбнулся и картинно развел руками. Обниматься, впрочем, не стал. – Доомо-доомо![4]4
  Доомо-доомо (яп., разг.) – здесь: «Спасибо, что пришли».


[Закрыть] Прошу извинить за беспорядок! Открываемся только через месяц, а пока еще, сами видите – столько работы…

Мы дружно приподняли поясницы с дивана и согнулись в неглубоком поклоне.

– Морита-сан! – торжественно объявил Иосич. – Извините, что отнимаю драгоценное время… Но у меня к вам небольшое дело.

– Что вы, что вы! – всплеснул руками хозяин. – Русские гости для меня всегда праздник! А о делах успеется. Присаживайтесь… Чего-нибудь выпьете?

– Ему бренди, – ткнул Иосич пальцем в меня. – А мы с вами можем и водки, если желаете.

– С удовольствием! Давненько водки не пил, а с русскими – и подавно! Присаживайтесь, господа, я сейчас…

Галантно засуетившись, хозяин скрылся в своем будуаре и уже через пару минут вернулся с небольшим серебряным подносом в руках. На овальном подносе стройной шеренгой выстроились бутылка «Реми Мартен», запотевшая поллитра «Столичной», три хрустальных бокала, блюдечко с дольками лимона и ведерко со льдом.

– Девушки пока не прибыли! Вот я покуда за всех и… – словно бы извинялся Морита-сан, разливая каждому. – Первые только через пару недель приедут. Но платья для них уже шьют!

– То есть как? – удивился Иосич. – Они здесь что, в униформе будут клиентов спаивать?

– Ну что вы! – небрежно рассмеялся хозяин. – У каждой из дам наряд будет свой, шитый индивидуально. Бальные платья России XVIII века! Специально в Токио ездил заказывать. Лично дизайн выбирал!

– Во… восемнадцатого?

– Вот именно!

Все чокнулись и опрокинули по первой. Об искусстве закусывать водку Морита-сан, похоже, еще не слыхал.

– Настоящие русские леди! – победоносно улыбнулся Морита. – Как в том фильме про Каренину. Ну помните, где еще Анну играла эта… как ее…

– Софи Марсо? – почему-то догадался я.

– Да-да, Марсо! А такая грация, скажу я вам, мно-ого-го стоит… Порода! Без нее просто не может быть культуры русских балов! Которые мы будем устраивать здесь, в Ниигате. И на которые будут собираться уважаемые люди нашего города. Обязательно вышлю вам приглашения! Если у вас нет смокингов, могу порекомендовать очень приличный прокат.

– Но откуда же вы столько… – удивился было я, но Иосич вдруг наступил мне на ногу под столом, и я послушно заткнулся.

– Морита-сан! – громко сказал Иосич. – Давайте выпьем за успех вашего клуба, и я вам кое-что покажу!

Возражений не поступило, все снова выпили. Морита мужественно поморщился. Иосич раскатисто крякнул. Я закурил.

– Да! А вы уже слышали, что случилось с Анной-сан? – как бы вскользь поинтересовался Иосич.

– Анна-сан? – Хозяин по очереди заглянул нам в глаза. Очень быстро: сначала Иосичу, потом мне. И, опустив взгляд, покачал головой. – Да, сегодня все об этом только и говорят… По телевизору так и мелькало… Ужасно, ужасно! Кто бы мог подумать? Как жестоко и глупо! Столько крови. Такая бессмысленная смерть… А почему вы спрашиваете?

– Дело в том, что неделю назад я продал Анне-сан автомобиль.

– Вот как? И что же? – Хозяин изобразил на лице вежливый интерес и принялся разливать по третьей.

– Сейчас эта машина у меня на стоянке. По идее, я должен отправить ее в Находку ближайшим судном. Клиент все оплатил – и товар, и транспортировку. Да и получатель в России ждет, ну, вы понимаете…

– О да, разумеется! Когда все оплачено, заказ нужно выполнить, даже если клиент уже умер. Так поступают все уважаемые бизнесмены!

– Я тоже так считаю, Морита-сан. Вот только машину Анны-сан опечатала полиция. В таможне-то все документы на нее оформлены.

Морита поднял руку со стопкой и замер, задумавшись на пару секунд.

– Был бы рад вам помочь, но… не вижу проблемы! В контрактах это, кажется, называют «обстоятельством форс-мажор»? Я думаю, в такой ситуации никто не станет требовать возврата денег.

– Нет-нет, Морита-сан! Вы не так поняли, – широко улыбнулся Иосич. – Мне не нужно помощи. Мне нужен лишь небольшой совет. Все-таки вы человек опытный, в этом городе уважаемый…

– Хм… – горделиво усмехнулся хозяин. – Ну что ж, я вас слушаю!

– Понимаете, вместе с автомобилем… А точнее, с капитаном судна, которое его должно было везти… В общем, Анна-сан попросила меня передать в Россию письмо.

– Письмо? – поднял бровь Морита.

– Да. Она вручила мне конверт и сто долларов для капитана – ну, чтобы это письмо передали кому нужно. Будь то обычная ситуация – мне бы и в голову не пришло, но… – Иосич изобразил на лице активную неуверенность. – Вот уже три дня ко мне приходят из полиции. Спрашивают, насколько я был знаком с подозреваемой, не просила ли она меня о чем-нибудь необычном… Ну, вы понимаете.

– Та-ак?

– В общем, я решил заглянуть в этот конверт. А то, знаете, мало ли что. Не дай бог, я же потом крайним окажусь. Так или нет?

– Ну что ж, э-э… Пожалуй, вы действовали правильно. – Хозяин чокнулся о рюмку Иосича на столе. – Кампай!

И выпил свою до дна.

– Вот оно, это письмо, Морита-сан…

Иосич достал из папки грубо надорванный почтовый конверт с эмблемой «Аэрофлота». В конверте оказались сложенный втрое лист бумаги и новехонькая банкнота в сто долларов.

– Пожалуйста, посоветуйте, что мне со всем этим делать!

– Но я не читаю по-русски…

– Это ничего, Морита-сан. Я переведу. Тут совсем несложно.

Иосич откашлялся, выпил – и принялся с выражением декламировать по-японски то, что сам же нацарапал всего полчаса назад. Я взглянул на бумажку в его руках. По-русски это выглядело так:

1. «Екатерина», Морита-сан. Ниигата, 12 чел.

Клуб: 025-272-8179

Моб.: 090-3364-5798

(Блондинка-пианистка??)

2. «Покахонтас», Ямадзаки-сан. Айдзу (2 часа от Ниигаты),

5 чел.

Клуб:025-670-220-3140

Моб.: 070-4816-6321

3. «Стрэй Кэтс», Цутому-сан. Касивадзаки, 3 чел…

– …Ну, и еще двенадцать названий. – Иосич перевел дух, достал из кармана пачку «Парламента» и закурил.

Я взглянул на хозяина. Тот задумчиво смотрел в окно. За окном была ночь.

– Так какого совета вы от меня хотели? – очень медленно спросил он.

– Что мне делать, Морита-сан? – Иосич драматично развел руками. – Завтра я, по идее, должен передать это письмо полиции. А ведь могу и не передавать! Но как тогда? Выкидывать подобные вещи в мусор, согласитесь, неосмотрительно. У вас есть идеи? Поделитесь…

– Я думаю, что… – Морита сан прищурился, все еще глядя в окно. – Я думаю, нам лучше пройти ко мне в офис.

И мы прошли в офис.

Потайной «будуар» оказался самой банальной конторой. Два железных стола с ящиками, стеллаж с папками вдоль стен, ксерокс в углу, мусорная корзина и огромный шреддер у выхода.

Словно бы невзначай Морита остановился у шреддера, нажал какую-то кнопку. Аппарат плотоядно заурчал, на передней панели вспыхнул зеленый глазок.

– Вот! – Хозяин ласково погладил машину. – Недавно приобрел. Замечательная вещь. Не хотите опробовать? – И он выразительно посмотрел на бумагу в руках у Иосича.

– Смотря какой ценой, Морита-сан, – улыбнулся Иосич, глядя на хозяина в упор. – Смотря какой ценой…

– Смотря чего и сколько вам хочется, – с улыбкою же парировал Морита. И теперь уже глаз не отвел.

– Ну, лично мне в этой жизни уже мало чего хочется… – Иосич занес письмо над пастью шреддера. – Но вот уже пять лет подряд, Морита-сан, я ужинаю в одной и той же лапшевне. Это меня очень тронуло. Надеюсь, вы меня поймете. Пять лет подряд совершенно чужие люди кормят меня так, как мне нравится!

– Да, – хозяин задумчиво кивнул. – Я хорошо понимаю, о чем вы… Кстати, вы о какой лапшевне?

– «Тампопо». Не слыхали?

– «Тампопо»? На Фурумати? Как же, помню! Забегал туда на прошлой неделе!

– Да-да. Но вы, наверно, не в курсе… Фурумати задирает им планку, Морита-сан. Ресторанчик может загнуться. Я понимаю, что здесь свои законы, но… Мне бы этого не хотелось. Уж очень я там привык. А что получается? Сидишь себе, ешь свою рамэн, никого не трогаешь, и вдруг заходят какие-то скандалисты – ну, вы меня понимаете…

– Да что вы говорите? В «Тампопо?» Вот уж не знал… Безобразие. Бедная женщина. Одну минуточку!

Хозяин достал из кармана мобильник, набрал номер. Затем отодвинул парчу на окне и, повернувшись к нам в профиль, вгляделся в полную луну.

– Ямада?! – рявкнул он раз в пять громче, нежели разговаривал с нами. – Да, я! Кто у вас там по Фурумати?.. Дзиро? Давай его сюда!.. Дзи-тян? Да, Морита! В «Тампопо» на Фурумати заглядывал? Сегодня? Так вот, запомни: там отбой! Завтра же принеси им лимон и извинись!.. Ты слышал? Я сказал: принеси деньги, извинись и забудь об этом месте вообще! Все вопросы – сам знаешь к кому! Да, я потом сам заеду, так и передай… Ну, все понял? Чао!

Хозяин выключил трубку и легонько поклонился Иосичу. Иосич разжал пальцы над шреддером и уронил в щель машины письмо. Из раструба внизу выползла аппетитная белая лапша, покачалась раздутыми хлопьями у наших ног и застыла.

Иосич занес над щелью сто баксов.

– За сегодняшнюю выпивку, Морита-сан! А также – привет российскому капитану.

– Заметано!

Иосич сунул банкноту в шреддер. Раструб внизу выплюнул комок зеленоватой пены.

– Чек выписать? – предложил Морита.

– Не стоит! – поклонился Иосич. – Всю жизнь пью за свои.

– И это правильно! – важно кивнул хозяин.

Пока бизнесмены ритуально раскланивались, я расхаживал по офису со стаканом халявного бренди в руке, разглядывая помещение. Обычный офис на четырех работников. Ничего личного. Ящики в столах. Бумаги в папках. Дискеты в кейсах. Ручки в карандашницах. Белые стены, высокий потолок.

И лишь на одном из столов я обнаружил занятную штуковину. Стеклянный шар сантиметров пятнадцать в диаметре. Внутрь которого непостижимым образом запаяна огромная черно-белая бабочка. Хрупкие крылья с тончайшими прожилками, ниточки усиков, бисеринки-глаза – все как живое. Просто Время застыло в стекле и решило никуда больше не торопиться.

На спине у бабочки я разглядел пятно, похожее на человеческий череп. Снаружи по стеклу бежала изящная гравировка – надпись от руки по-латыни:

ACHERONTIA STYX

И по-японски:

«Мертвая голова»

Чечня, Россия, 1980.

– Что это, Морита-сан? – не выдержал я.

– A-а! Это мой старший брат, – отозвался хозяин. – Заливает в стекло что угодно. Разработал у себя на «Тойоте» специальные технологии. В прошлом году у него родился ребенок. Так отец первый локон с головы сына тоже запаял в стекло. Красиво, не правда ли?.. Бабочек этой породы в России больше не существует. Уже в начале 90-х годов их там не осталось вовсе. А эту еще в 80-м поймал для меня один русский друг… – Он театрально расхохотался, отобрал у меня шар и поднял на вытянутой руке. – Хо-хо! Возможно, у меня в руках последняя «мертвая голова» России! Кто знает?

Хозяин окончательно развеселился. И тут у меня в голове что-то сдвинулось. То ли бренди хватило, то ли еще отчего, но я развернулся к нему и улыбнулся как можно шире:

– Морита-сан! А ведь у меня для вас подарок! Можно сказать, амулет для вашего клуба.

– В самом деле? – глаза его зажглись. – Вы очень любезны! Что же это?

– Видите ли… Тут недавно через наш порт русские археологи провозили скелеты сибирских мамонтов. В дар какому-то институту…

Я достал из кармана кость и, держа двумя пальцами, осторожно передал ему.

– Целую неделю с ними в таможне возился! – продолжал я. – Вот и подарили на память. Только мне-то она зачем? А вы бы ее так же бережно в стекло залили, надпись написали, на стол поставили… Всем радость!

– Хм-м! Неплохая мысль… А что это за кость?

Я посмотрел на Иосича. Тот все понял.

– Это копчик, Морита-сан! – небрежно разъяснил Иосич. – Дмитрий просто забыл это слово по-японски. Копчик мамонта. Отсюда начинается хвост.

– Что вы говорите? – Хозяин вгляделся внимательнее. – Но… почему такой хрупкий? Кость мамонта обычно как камень! У нас вон даже печати из них вырезают. Вечные. Очень дорого, между прочим…

– Вы абсолютно правы! – кивнул я, только что не щелкая каблуками. – Но именно этого мамонта обнаружили на Камчатке. В вулканической лаве. Он сгорел заживо вместе с костями.

– Ах, во-от оно что! Но тогда его и правда необходимо залить в стекло! Завтра же брату позвоню. Так значит, копчик камчатского мамонта? Хм-м… А вы случайно не знаете, как это пишется по-латыни?

Я посмотрел на Иосича. Тот деловито кивнул и достал свой черный блокнот.

– Я сейчас напишу, Морита-сан… А вы потом так же и гравируйте.

Нацарапав что-то в блокноте, он вырвал страницу и положил на стол перед заинтригованным хозяином. На бумаге корявой латиницей было выведено:

MAMONTUS KAMCHATIKUS

Copchicum

И по-японски:

Ключевская сопка, Россия, 1997.

* * *

– Да-а, дорогой мой… – хохотал я в машине по дороге домой. – Какое же ты все-таки потрясающее трепло!

– Ну почему сразу трепло? – удивился Иосич. – Просто, вишь как… Я же просто занят, Митрий. Понимаешь? Занят делом!

– Каким делом?! Объясни мне хоть раз наконец! Тебе бы лекции читать! Или стихи переводить своих любимых поэтов группы «Арэти»… А ты чем занимаешься?

– Хех! – Он сплюнул в окно. – Я, Митрий, занимаюсь делом, блин, всей своей грёбаной жизни! Легче, конечно, делать жизнь деньгами, кто ж спорит. Но это когда они есть! А когда их нет? Что нам с тобой остается, когда нет денег? Правильно, Митрий. Остаются одни слова…

– И бессмертные души, – почему-то прибавил я и вздохнул.

– Угу, – кивнул он важно. – Бирманских боцманов.

– И еще копчики, – отозвался я. – Камчатских мамонтов.

– И консулы стран покойников, – парировал он.

– И телефоны японских борделей, – не сдавался я.

– И разбитые миски с пельменями… – Иосич наконец-то заржал и махнул рукой. – Ох, ладно, Митрий! Давай лучше водки тяпнем! Сейчас я вот у этого заборчика припаркуюсь на пять минут, тут-то мы с тобой и того…

* * *

Клуб «Екатерина» разорился через три месяца после открытия. Нужного количества «русских леди» Морита-сан так и не набрал, клуб свернул, а здание передал в пользование своему сыну. Сын забил пустующие залы игральными автоматами «патинко». Заведение располагалось слишком далеко от больших дорог, клиента не привлекло и через полгода также закрылось.

Старший брат Мориты вскоре сломал бедро в автокатастрофе, потерял работу в «Тойоте» и, по слухам, развелся с женой.

На этом след бирманского боцмана окончательно обрывается.

Ресторанчик «Тампопо», как я слышал, кормит людей до сих пор.

* * *

Если долго смотреть на море, начинает казаться, что так, как сегодня, действительно будет всегда. Мы смотрели на него годами, но оно оставалось прежним.

В ясные дни оно печально вздыхало, в дождь угрюмо брюзжало, в шторм непотребно и смачно ругалось. Японское море рассказывало нам о чем-то – а мы, два потасканных востоковеда в отставке, пытались расшифровать его Послание. Может, оно хотело сказать нам, что через десяток лет я осяду в Москве, напишу наконец свою книгу и разведусь со второй женой, – а Иосич, святая душа, протянет в Ниигате еще немного, помрет в одиночестве от белой горячки, и его тело сожгут аккурат в том же самом городском крематории?

Не знаю, что слышал он. Он просто пил и слушал. Слушал и пил.

Я же, вспоминая все это, понимаю теперь лишь одно.

Слава богу, хотя бы язык Океана нам уже не постичь никогда.

Слишком давно мы оттуда.

Июль – сентябрь 2004, Москва