Текст книги "Коро-коро Сделано в Хиппонии"
Автор книги: Дмитрий Коваленин
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Самое забавное – даже после шести лет жизни здесь я не вполне понимаю, как они это делают. Здесь нет КГБ, нет руководящей линии Партии. Но, получается, ничего этого и не надо, если налицо – ОБЩЕЕ СТРЕМЛЕНИЕ НАЦИИ К ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ БЫТИЯ. То, что нужно Системе, не нуждается в особой идеологизации. Это просто… становится модным. Что нужно Улью, пчелы чуют нутром – и лепят соты, как полагается, без помыканий и приказов сверху. Так, успей «Аум-Синрикё» произвести еще пару диверсий в столичном метро – и я бы не удивился, увидев по ящику рекламу противогазов «от Мичико» с полями ковбойской шляпы для мужчин и кружевными оборочками для женщин…
Макдоналдс vs Суси:
белые начинают и приканчивают
Культурологический экскурс
Все помнят страну Болгарию времен Леонида Ильича?
Так вот, японские слоны – лучшие друзья американских слонов. Пусть даже американские слоны ну никак не влезают в ворота японского зоопарка – «ничего, как-нибудь запихнем» (отрежем ползадницы и сделаем вид, что так и было). И пихают, себя не помня. Никто толком не говорит по-английски, но на стенах, в рекламе и даже в детских мультфильмах – сплошные «кокэйжены». Восходящая поп-звезда тут же начнет закатываться обратно, если не сделает себе пластическую операцию по «расширению глаз». 30 % школьников средних классов убеждены, что Хиросиму бомбили русские, но уж зато любой детсадовец знает, что чизбургер – национальное блюдо племени сиу. Вообще же Мир в голове местного аборигена представляется очень простым: нет заграницы, кроме Соединенных Штатов, и Канада – один из них. А все остальное – где-то на другой планете. В каком-нибудь ночном баре нализавшийся до чертей «кустомер» может кричать тебе: «Вали обратно в свою Америку!» – даже не представляя, какой сложный затор эмоций вызывает сей невинной фразой в твоей голове…
А мы все поем о себе,
О чем же нам петь еще?
БГ
При взгляде на длиннющие полки «современной японской литературы» прежде всего поражаешься обилию английских слов в названиях книг. Открываешь эти книги – и эффект лишь усиливается. 25 % книг на этих полках – путевые заметки, дневники, эссе о событиях, произошедших с авторами за границей (желательно в США – быстрее раскупят). При этом очень много – о еде, шопинге и способах разбогатеть или сэкономить, и почти ничего – о людях и местной культуре (деньги кататься уже есть, а разговаривать не умеем – да, наверно, и не хотим). Особенно популярна следующая фабула: японец поехал за границу, вляпался там в Приключение (съел игуану, женился на белой женщине, прыгнул с парашютом, приобрел недвижимость там, где японцев терпеть не могут, открыл ресторан суси, не понимая ни слова по-английски и т. п.) – но выбрался с честью и преуспел (оклемался, развелся с белой женщиной и отсудил детей на себя, поручил ресторан местным аборигенам и вернулся в Японию жить на проценты…). Что-то из цикла «знай наших» вперемешку с неистребимым комплексом проигравших в последней войне.
Особый акцент:
За границей японцев почти никогда не интересует собственно заграница. Классическая картинка: японский писатель за полгода объезжает 18 стран, фактически совершив кругосветку, с единственной целью: посетить все знаменитые рестораны суси, которые открыли вне Японии его соотечественники – и написать об этом книгу. Смешно? А неугасимая когда-то популярность русскоязычной эмигрантской писанины – что, совсем непохоже? Невольно вспоминается плаксиво-обреченная гримаса пьяного доктора Снаута: «Все лезем в другие миры, ищем чего-то… А человеку не нужны иные миры! Человеку – нужен человек…»
Но закончим же…
Около 35 % японского чтива – детективы и «розовые» эротические новеллы, сюжеты которых либо в принципе шаблонно-скучны, либо слизаны один к одному (разве что имена и география местные) с тех же американских пэйпербэков десятилетней давности.
Еще четверть – довольно мучительные потуги разобраться-таки со своей военной и послевоенной историей. Стандартный набор: Корейский Вопрос («а не были ли корейские секс-рабыни таковыми по собственной воле?»), Китайский Вопрос («а ведь действительно там, в Нанкине, перед ребятами неудобно получилось»), совсем немножко про Сибирский Плен (нудные описания путешествий к солдатским могилам) и Северные Территории («а у моего дедушки на Кунашире до сих пор дом остался»), и в большом количестве – совершенно «неэвклидовы» рассуждения в духе: «Ну почему же мы все-таки проиграли этим замечательным янки?»
Много и взахлеб «читают» журналы с картинками про теле-кино-рок-поп-спорткумиров… Сумо, сумо… Бейсбол, бейсбол… Скандальные биографии очередных «айдолов», пустопорожние интервью с ними, их плоские размышления о жизни и Америке, где им недавно довелось побывать, и т. д., и т. п.
И только, пожалуй, процентов пять из всего океана ярких, великолепно изданных фолиантов, сувенирных бестселлеров и карманных изданий (в обложке – 10–15 баксов, покетбук – 4–5) заслуживают того, чтобы говорить о них обстоятельно с точки зрения Литературы.
Пять процентов от всего объема. Причем как-то не заметно, чтобы и это расходилось с большим успехом… Слоняясь вдоль полок с шедеврами типографского производства, невольно задумываешься: а сколько процентов – норма, существует ли вообще эта норма, и если да, то где?
И у кого, интересно, спрашивать – когда ни российское востоковедение, ни американская японистика, ни сами японцы так и не могут толком ответить на так глупо звучащий, но на поверку – жутковатый в своей неотвеченности вопрос: а существует ли она вообще, СОВРЕМЕННАЯ – ЯПОНСКАЯ – ЛИТЕРАТУРА?
Ниигата, Япония, февраль 1997 г.
Письмо 5
Приговоренные к счастью,
или Реагируя на звук приближающегося бумеранга
– Ну вот, фирму свою зарегистрировал. Женился. На следующий год детей заведу – и тогда уже всю дорогу счастливый буду!
– Всю дорогу счастливый? И ты что, заранее это знаешь?
– Ну конечно, а как еще? Если все делать правильно – мы же на счастье просто обречены!..
Диалог в японском баре
Мировые собратья по монитору спрашивают иногда – мол, А КАК «У ВАС ТАМ» В ЯПОНИИ С РОК-Н-РОЛЛОМ, АНДЕРГРАУНДОМ И ПРОЧЕЙ КОНТРКУЛЬТУРОЙ?
Болезненно осознавая, что бесплатного Интернета все еще не придумано, а любые специалисты подобны неизлечимо-нудному флюсу, я отшучиваюсь чем-нибудь типа: «Здесь все так дорого, а свободного времени так мало, что в это играют только миллионеры и пенсионеры», – и быстро меняю тему. Ибо если я попытаюсь ответить обстоятельно и серьезно – то, во-первых, разорюсь на одних телефонных счетах, а во-вторых, придется организовывать затяжные экскурсы в такие психо-социо-исторические пучины, что разговор будет сильно смахивать на пьяную попытку «отымэйлить» отсюда владивостокскому другу Васе аттач-файл в гибридной системе «Windows-Ичитаро». Бедный Вася, конечно же, сразу начнет метаться, суеверно плеваться и раздраженно, большими буквами, напоминать тебе про «пкунзипы» и прочие KOI-фонты, даже не подозревая, что такая маргинальная штука, как «Ичитаро», создана совершенно чужеродным Васиному мозгом и в совершенно другой системе электроннолингвистических координат (я уж не говорю о том, что один иероглиф занимает аж две «наших» буквоячейки в редакторе и, соответственно, на экране)…
Ну то есть – очень хочется ляпнуть Васе в ответ что-ни-будь вроде:
А ЧТО, ВАСЯ, ЭСКИМОСЫ СИБИРИ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕ РЕАГИРУЮТ НА ЗВУК ПРИБЛИЖАЮЩЕГОСЯ БУМЕРАНГА?
И я совершенно не представляю, с чего начинать оправдываться за такой межсистемный hang-up. Казалось бы, чего проще: сказать, что контркультуры в Японии нет – а значит, и разговаривать не о чем, давай лучше пиво пить. Но тем самым я как бы поставлю под сомнение и наличие Культуры как таковой, если исходить из элементарных законов логики и Природы… Ведь, как сказала одна наблюдательная змея, «если есть голова – значит, хвост должен быть обязательно». Соответственно, если нет хвоста… Ну, ну, только без рук! Только не торопитесь застебывать за культурологический расизм очередного комплексующего диссидента!
Просто очень хочется показать наглядно, насколько устарели многие наши термины и формулировки, созданные в СВОЕЙ стране и для СВОЕГО времени. А мы все пытаемся приладить их и к совершенно чуждой реальности – по инерции, не задумываясь. Элементарная школьная перепроверка – смысл налево, буквы направо – и сам термин «культура» начинает раздуваться, разбухать от смысловой перегрузки, лопаться и расползаться, как человеческая кожа на теле монстра в фильмах про элиенов. «С некоторых пор там, внутри у Джимми, что-то не так». С некоторых пор…
* * *
Можно ли рассуждать в полной мере о наличии Культуры в стране с групповым сознанием? Еще как можно, если возвращаться к определению культуры как прежде всего совокупности знаний и практических навыков, реализуемых через объекты материального мира – от глиняных горшков и наконечников стрел до технологии недозамораживания краба-стригуна или туалетных стульчаков с электроподогревом. Насчет совокупностей здесь все в порядке. Средний класс – 80 % общества, и все могилы семейные. С совокуплением, правда, хуже: по частоте секса на душу населения Япония (среди развитых стран) – в самом-самом хвосте, да еще и с солидным отрывом по части оттяга[27]27
Статистика журнала «Плэйбой», No. 7, 1996.
[Закрыть]. Что уже само по себе – небольшой (компактно-переносной) ответ другу Васе. Так, червячка заморить.
Большой же Ответ Другу Васе можно было б начать с пространной лекции о слоговой структуре восточных языков (одна буква – не звук, но слог из гласной и согласной, например: Beatles = BI-TO-RU-ZU, 4 буквы), каковая напрочь исключает понятие рифмы (райму). А также – о принципе ударения на каждом слоге, который не оставляет камня на камне от понятия поэтического ритма (ридзуму… хе-хе) как такового. И если бедный Вася не заснет или не сбежит от такого поистине невообразимого кошмара в соседний чатрум, – приправить сие постное блюдо жгучим стебаловом в адрес пятинотного стана традиционной китайской музыки, которая до сих пор формирует умы людей, заставляя их совершенно непотребно выть в тех местах, где «еще двух нот не хватает». Не верите – сходите в любой караокэ-бокс, подождите, пока все напьются, и попросите соседа по столику спеть вместе с вами какое-нибудь «КАРИФОРУНИЯ ДОРИМИНГУ»… Что, Вася, получил свой ответ? Кстати, и танцуют здесь движениями из «Пляски с мотыгой» (XII век). Ритм – 4/4: того и гляди, сейчас на плац отправятся строем прямо из дискотеки…
– Контркультура, Феденька, как и любая другая религия, к сожалению, появляется только там, где у людей отнимают надежду на изменения жизни к лучшему…
– Эх, вот так всегда: или стулья сейчас – или деньги потом…
Из пьяной беседы с Дядей Федором, Сибирским Человеком, ныне – резидентом г. Хакодатэ, Япония
Можно пойти и более коротким путем – предположив, например, что сами понятия контркультуры, андерграунда и прочих продуктов рефлексирующего сознания – нечто вроде болезни, злой опухоли в мозгу исключительно европейской цивилизации (больше никто, как можно заметить, этим особо не страдает), которая за несколько веков довольно бесплодного самокопания (само-закапывания?) довела себя до гораздо большей «ручки» со всеми своими Бодлерами, Берроузами, Уэйтсами и Тарковскими (что же до негров, то рок-н-ролл тоже не в Африке появился). А те же азиаты реагируют на подобное довольно стандартно: все это, дескать, мы, конечно, поглядим-почитаем-послушаем на досуге, но… «А зато у нас детской наркомании нету!»
И ведь действительно нет! И, простите за каламбур, «СПИДометр» у нации не зашкаливает. И после полуночи жену с ребенком из гостей домой дожидаться – не страшно… Что скажешь, Василий? Хватит, или еще?
Ах, тебе ску-ушно?.. Понимаю тебя, дружище. Хотя бы в этом разрезе мне за Расею не боязно. Однако же и за этих, здесь, особой тревоги не появляется, хоть тресни. Улыбаются они все равно чаще нас – просто так и без всякого андерграунда. Потому как – НЕ НУЖНО ИМ ЭТО. Им бы с землетрясениями побороться сообща. Из тайфунов друг дружку повытаскивать. Расселиться нормально семьей из трех поколений в такой теснотище. Да еще накормить всех и обогреть – с такими ценами на землю и без своих природных ресурсов… Конечно, ВНП у них – самый высокий в мире, но это ни о чем не говорит. Налогов бездонная прорва, цены кусаются до кости, и средняя семья не может себе позволить многое из того, что, скажем, в России и к деньгам-то отношения не имеет… Проблем и так выше крыши, скажут тебе, чего их дополнительно придумывать? Так что не стебайся: с тобой им поговорить тоже особенно не о чем, а начнешь отвлеченно – о душе, о культуре там, о сознании – не обижайся, если закончишь в одиночестве. Это они тебя, Василий, спросят – А ЗАЧЕМ ТЕБЕ ВСЕ ЭТО, ВАСЯ-КУН? – и попробуй ответить им с точки зрения биологического выживания… Вот и получается: пока мы им про Сакуровых да Тарковских с Курехиными, они наш радиоактивный сортир в Приморье как бы между делом вычистят, за свои же деньги, – и пойдут себе, солнцем палимы, так же молча, как и пришли, сумо свое по ящику смотреть да суси с пивом трескать… Благодать: и их море чистое, и мы при своих духовных ценностях.
* * *
Чего-чего, а эмоциональной сдержанности им, конечно, не занимать. Как в разговоры о душе, так и в саму душу никто никогда не полезет, и это может обернуться солидным плюсом, если здесь с семьей и надолго. СВОИ НАСТОЯЩИЕ ЭМОЦИИ японец показывает, только когда взрывается. Душераздирающее зрелище, надо сказать… Так было веками, и так будет, судя по всему, еще очень долго. Для выражения же гнева, печали, радости в повседневной жизни – стандартный набор заготовок, фраз, поклонов, ужимок, ничего общего с настроением не имеющих – но с лету воспринимаемых абсолютно незнакомыми между собой людьми. А вот высказывать свое мнение/настроение напрямую – так же неприлично, как у нас в переполненном троллейбусе о проблемах отечественной гинекологии вслух рассуждать. В то же время само понятие «прайбаси» существует только как заимствование из-за границы – родного, японского слова с тем же смыслом в принципе нет… Так что сплетничать и стучать здесь при возможности любят почище нашего… Так-то вот.
Трудно, поверить, Вась? Или сложно представить? Тогда поиграем в игру.
Вообрази себе мир, где:
• Под газетными репортажами никогда не стоит имен репортеров.
• Перерабатывать по часу-полтора каждый день – вовсе не повод для намеков о прибавке к зарплате, а уходить с работы домой ровно в пять – дурной тон и открытое неуважение к окружающим.
• При самом высоком доходе ВНП на душу-мать – махровая дедовщина в школах: репортажи о самоубийствах учеников средних или старших классов – почти ежемесячно.
• На любом изображении голого тела стыдливо заштрихованы гениталии, но при этом – до 90 % местного порно замешано на откровенном садизме, и спрос явно превышает предложение.
• Все соседи на твоей улице открытым образом платят небольшие, но очень регулярные наличные деньги представителю т. н. «Добровольного Комитета по поддержанию чистоты и порядка на вашей улице». Кроме сборщика податей, ты никого из этого «комитета» не видел, никаких договоров не заключал, но «лучше заплатить, потому как все платят, а чем ты лучше других»… Мусор при этом убирают мусорщики от муниципалитета, а порядок охраняет полиция, за что и платятся самые крутые в мире налоги…
• Самые стоящие писатели, музыканты, художники, скульпторы хотя и предпочитают «реализовываться» дома, почти постоянно живут за границей. Находясь же в Японии, все сидят по своим норам, вылезают в общество только для встречи с агентом и крайне редко общаются между собой. На сегодняшний день (после смерти Кобо Абэ) серьезным писательством мирового значения занимается от силы 5–6 человек, и половина из них живет или проводит большую часть времени вне Японии.
• Приезжавший на гастроли Сережа Курехин каждую репетицию грядущего японо-американо-российского сейшна (1990 г.) умолял переводчика «сделать же что-нибудь», чтобы звезды местного авангарда играли свои партии КАК МОЖНО ТИШЕ, если уж нельзя не играть совсем («Ну где тут его канал на микшере? Этот? Ну вот, стой здесь, и делай что-нибудь!») – просто потому, что «нельзя же так, ну он же просто никого не слышит»…
Хватит, пожалуй…
Итак, ЗАГАДКА: Как ты думаешь, дружище Вася, что общего во всех вышеописанных картинках? С трех попыток, слабо?
ТЫ ЕЩЕ НЕ ЗАБЫЛ, ЧТО Я ВСЮ ДОРОГУ ОТВЕЧАЮ НА ТВОЙ ВОПРОС?
А может, черт с ним, с вопросом, а, Вась? Ну не лезет он здесь – ни в коня, ни в Сэкигуна (японская «Красная Армия», такие левые террористы были в 60-х).
Ну его в баню, ей-богу. Давай лучше сядем у тебя на кухне, как в старые времена, закурим по беломорине – да про веничек с единорогами сами пива попьем, когда я вернусь…
Письмо 6
Искусство приготовления салата
Поэтические коллажи Товары Мати
О понимании и переводе
Как толковать японскую литературу? – задают иной раз вопрос, и, как бы забавно он ни звучал, приходится признать: вопрос далеко не праздный. Давно подмечено, что при чтении даже блестящих переводов с японского на русский человек никак не может избавиться от некой досадной «выключенности» себя как читателя из сферы внимания автора. Читая Кавабату или Оэ, Басё или Исикаву Такубоку, в самом деле, не устаешь удивляться: прежде чем добраться до самого «ядрышка» красоты их слова, приходится совершать гигантскую работу по преодолению текста как такового. Отчасти в этом, наверное, можно винить переводчиков. Но, как показывает практика, даже блестяще переведенные произведения японских авторов словно сопротивляются нашим глазам, не желая вливаться в сердце свободно и естественно.
Как это понимать? Так ли чувствуют японцы, читая свои книги? А если не так, то нет ли способа передать все то, что они выражают и воспринимают, гораздо свободнее, чем это делалось до сих пор?
Чтобы помочь в особой «психической самонастройке» читателю упрямому, желающему-таки проникнуть в чужой для нас мир, я выделю некоторые особенности японского литературного текста.
Во-первых, человеку «европейского образа мысли» не очень свойственна привычка растворять свое «я» в окружающей среде, особенно – в языковой. Одна же из наиболее характерных норм, сложившихся в литературном языке японцев, – кажущаяся нам порою нарочитой «суховатая объективность» их художественно-текстовой среды. Переведенная на русский, эта среда предстает перед нами неким океаном безличных предложений, где даже местоимения пущены ко дну, а несчастные герои, цепляясь за случайные досочки диалогов, лишь изредка выныривают перед взором читателя из волн повествования.
В большой степени это – этническое. Попробуем вообще воспринимать японцев как жителей другой планеты. Иначе нам никогда не понять их: мы просто запутаемся в своих же проблемах – привычке вечно сравнивать с собой, раздражении перед непонятным и рефлекторной боязни давать названия вещам вокруг себя… Просто условимся сразу, что они – другие, и тогда, быть может, чаще и радостнее станут являться моменты открытия в них себя.
Японский этнос подобен могучему муравейнику, принадлежность к которому для каждого муравья – основа жизнедеятельности, залог радости и удовлетворения бытием. Раствориться в группе, действовать сообща, ибо один – ничто, слиться в едином порыве… Подчеркнем, это – в крови всей нации издревле, без какой-либо насильственной идеологизации сверху. Иначе говоря – им так хорошо. Так живут пчелы, муравьи, многие виды рыб и птиц, с которыми японцы себя то и дело отождествляют. Наверное, так когда-то жили мы все – повинуясь Природе. Одна из двух действующих религий страны, Синто, до сих пор благодатно питает их потребность видеть бога в любом предмете повседневной жизни.
Именно этот инстинкт слияния с естеством и определял их понимание гармоничного и прекрасного до последнего времени. С большим трудом даже в современной Японии приживаются европейские литературоведческие термины. Вплоть до конца XIX века «авторский язык» в нашем понимании для японского писателя не представлял особого интереса, хотя нечто похожее можно иногда встретить на отдельных страницах – как один из приемов для «особо напряженных» описаний. Гораздо естественнее для японца избежать прямого давления собственным мнением на собеседника, предоставить тому додумать недосказанное и не давать определенных оценок – ни смысловых, ни эмоциональных.
Ну и, конечно, еще один чрезвычайно важный фактор, повлиявший на уникальность японского литературного потока: иероглифика. С древних времен стремление скорее рисовать свои мысли, нежели излагать их «мертвыми» буквами, приучило целую нацию неосознанно экономить слова. То, для чего нам требуются целые гроздья связанных слов (когда-кому-что-как-делать), в японском может выражаться одним-единственным глаголом, сердце которого – иллюстрация-иероглиф. Старейшая же «болезнь» обычного японо-русского перевода – невыносимое многословие, и это естественно: ведь имеет место не столько перевод смысла слов (что более привычно между европейскими языками), сколько перенос образа в другую, изначально чуждую ему среду. Перенос туда, где он и не мог бы появиться естественным путем, когда бы за это намеренно не взялся человек.
Того, кто погружается в эту среду, порой охватывает отчаяние: стоит ли вообще пытаться передать непередаваемое, если чужой язык устроен для совершенно иной жизни? Если для объяснения сложнейших, а то и вовсе несуществующих в нашем мире вещей и понятий они находят простые, с детства привычные для них слова? Если даже коротенькое стихотворение, легкое, как дыхание младенца, грозит обернуться громоздким философским трактатом – и потерять то, ради чего появилось на свет?
Поэтому я, например, не сторонник перевода танка на русский язык «классическими» ступеньками 5-7-5-7-7. Мне кажется, слова русского языка даже визуально слишком «тяжелы» для того, чтобы выстраивать текст по схеме из пяти строк. Переводя Тавару Мати, я всегда ужимаю «наше» танка до трех-, от силы – четырехстрочной формы. Убежден, так лучше сохраняется непосредственность видения мира, которая настолько свойственна личности поэта, что было бы обидно потерять ее в громоздких нерифмованных пятистрочиях.
И, пожалуй, последнее… Я бы назвал всю их литературу «одинокой для одиноких». Для одиноких писателей, одиноких читателей, одиноких переводчиков – в общем, для обычных людей. Оттого, может быть, и Красота у них всегда немного печальна, о чем бы веселом ни шла речь. Ведь они никогда не говорят тем языком, которым пишут, и редко пишут так, как говорят. Разговаривать надо звуками, писать – картинками. Рисующий же – пусть даже записку соседу – существо бесконечно безмолвное. Будто черная бездна молчания открывается в душе, пожелавшей прикоснуться хоть словечком к кому-то живому рядом…
Мне всегда казалось, что писательство по-японски – нечто замершее в полете. Некий «вечный рывок» из беззвучия человеческой мысли. Привыкнуть к этому не всегда легко, но однажды привыкший может открыть в себе настолько новый, соблазнительный и непознанный мир, что, право же, стоит пытаться…
Итак —
Спонтанные пять минут Токио на квадратный километр: отвесный железобетон, заросший плющом. Кучки пухлых комиксов в корзинах перед распахнутыми зевами подземки: два или три бесполых субъекта роются в них, оттопырив заплатанные джинсовые задницы. Стинг обжигается утренним кофе в «Хард-Рок Кафе» на Роппонги. Повсюду улыбки, но это ничего особенного не означает. Угрюмое черное дерево, толстое, как баобаб, и страдальческое, как кающийся грешник: стиснуто в бетоне – зато отражено пятикратно в стекле. Общий фон: серое, клочьями, небо и – осколками радуги – витрины и фотографии. Контраст: азиатские лица, а в рекламе на стенах вокруг – европейцы. В центре громадного города через дорогу скачет лягушка…
Книги, книги… Бестселлеры-покетбуки и роскошные фотоальбомы, журналы для домохозяек и батареи томов мировой классики до потолка забивают бесчисленные каморки с раздвижными стеклянными дверями, киоски пригородных станций метро. Каждый божий день все новые лица и имена появляются и исчезают в витринах, сливаются с отражениями прохожих, высвечиваются на миг под взглядом случайной студенточки, заскочившей в лавку переждать короткий весенний дождь…
Вряд ли, конечно, большинство из них смотрит на все эти коллажи как-нибудь по-особенному. Размеренно-разнообразно – к этому тоже можно привыкнуть. И во сто крат легче нам писать про них, нежели им про самих себя. Поэтому если кто-то очнется и глянет со стороны – это уже событие. Ну а если сумеет и других настроить на салатовую мелодию джаза, где темой становится все, что вокруг…
Свежесорванное танка Тавары Мати
…26 лет, школьная учительница. Первая в ее жизни книга, сборник стихов, первым же тиражом расходится за полтора месяца. К 1991 году в одной только Японии было распродано уже около четырех миллионов экземпляров.
«Объедение!» —
воскликнул ты, и отныне
шестое июля – День рожденья салата.
Так написалось человеку однажды утром, и вряд ли он мог даже подумать в ту минуту, какое негодование вызовут эти простые слова у блюстителей национальной культуры. «Опошление классических канонов, низведение древних традиций до уровня обывателя – да просто литературное хулиганство!..»
Весь сборник «Именины салата» (Сарада Кинэнби, издательство «Коданся», Токио, 1987) – 434 коротких стихотворения – был написан в жанре пятистишия танка.
Воспоминания – как винегрет:
«Хранить в замороженном виде».
«Древней классической формой – о консервированном горошке?!»
Танка[28]28
Древние источники цитируются по монографиям ведущего исследователя творчества Мацуо Басё Т.Н. Бреславец (Изд-во ДВГУ, Владивосток, 1982).
[Закрыть]
В VII веке – придворная песня. Позже – один из способов выражения мысли дзэн-буддистских отшельников. И затем, уже к раннему Средневековью, – канонизированный литературный жанр. Образы и символы шлифуются веками, застывают, будто кирпичи после обжига. Древнеяпонский письменный язык камбун невозможно воспринимать на слух, ибо он сплошь состоит из китайских иероглифов, не предназначенных для устной японской речи. «Поэзия молчащего слова».
XII век. Заботясь об увековечении культурных ценностей, да и себя заодно, Император самолично отбирал для создания великих антологий лучшие стихи и прежде всего – песни, в которых запечатлены времена года:
«И повелел Он избрать из тех песен – самые различные: начиная с тех, где говорится, как украшают волосы свои цветами сливы; все песни – где говорится о том, как слушают кукушку, как срывают алый лист клена; и кончая теми, где любуются снегом…
Избрать повелел Он и те, где образами цапли и черепахи возносятся думой к Государю и славословят людей; где при виде осеннего хаги и летних былинок мечтают о милой; где, подойдя к горе Застава Встреч, с мольбою складывают руки…»
Слоговая азбука японского языка, исключающая понятие рифмы, задает свои жесткие требования приемам стихосложения. Очарование стихом начинает зависеть и от того, насколько виртуозно вложена поэтическая мысль в строго определенное количество слогов на каждую строку. Наиболее популярной из таких форм и становится танка: 5-7-5-7-7.
Kokoronaki
Mi-no то aware wa
Shirarekeri
Shigi tatsu sawa-no
Aki-no yuugure
Отрешенный,
И я печаль
Познал!
Птицы подымаются с болот
В осенних сумерках.
Можно представить теперь, насколько призрачны попытки переноса – хотя бы условного – таких принципов выражения в русскую поэтико-языковую среду. Особенно если «мертвыми» буквами приходится пересказывать «живые» картинки-иероглифы…
Столетия идут, образы-символы, шифровые значки-сигналы канонизируются, становясь общепринятыми и чуть ли не обязательными при создании «стильной» жанровой поэзии. Для выражения печали – опадающая вишня; разлуки расцветающая слива; для прославления Императора – черепаха и цапля…
Век XX, год 1987: «Именины салата»
Свежий современный язык: выхваченные из уличных диалогов обрывки фраз, такие модные ныне в Японии английские словечки – photographer, jazz, necktie… Мир, заселенный мини-фетишами из повседневности среднего обывателя: «Мак-доналдсов», заголовков газет, названий поп-шлягеров и поп-консервов…
Словно встав с табурета,
Покидая лавку гамбургеров,
Я бросаю мужчину.
И все это – танка?
Джулиет У. Карпентер, переводчица «Салата» на английский, так описывает свое ощущение от книги:
«Таваре не пришлось приносить в жертву традиционные краткость, суггестивность выражения и музыкальность, присущие классическим танка. Воспитанная на классике… Тавара Мати унаследовала сам принцип «очарования печалью вещей», выпестованный веками в традиционной японской литературе»[29]29
Tawara Machi. Salad Anniversary. Translated by Juliet Winters Carpenter. Kodansha International, New York,
[Закрыть].
И все же не иначе, как феноменом называли ту естественность, с которой приняли «салатовую» лирику самые широкие читательские круги – не особо умудренные теоретическими выкладками люди, чувствующие «свое» на уровне чуть ли не генетической памяти.
Эстетика «югэн»
Япония, XIII век. В культурной жизни страны пробиваются первые ростки буддизма, и на свет рождается слово югэн. Поначалу оно трактуется как «сокровенное», «таинственное, скрытое содержание», «внутренняя глубина». По мере весьма хаотичного в те времена развития культурологии разночтения складываются в универсальное понятие: «высшая красота искусства». В эстетическом контексте термин воспринимается уже как «красота Небытия», говорящая об иллюзорности мира.
Буддизм принес созерцательность, и полуязыческие описания природы, восхваления вельмож остаются в стихах лишь как декоративный фон. Оплодотворив поэзию, югэн порождает отдельную поэтику ёдзё – «над-чувство», «избыточное чувство»; стало возможным рассматривать поэтику ёдзё как «один из видов эстетической коммуникации между автором и читателем».
Луна? Нет ее.
Весна? Прежняя
весна не настала.
Я один,
все тот же я…
Изменяясь сам, буддизм все глубже проникает в сознание целого народа. Насколько исторически тесно связана поэзия с мироощущением японцев, можно судить, проследив в веках цепочку трансформаций эстетики все той же танка:
VII век – эстетика макото: «правда» через истинность описаний природы, явлений, людей – внешнее, описываемое.
X век – эстетика моно-но аварэ: очарование печалью вещей путем осознания мимолетности и преходящей сути бытия – внутреннее, выражаемое.
XV век – эстетика югэн: скрытая красота вещей, не поддающаяся описанию – внутреннее, умалчиваемое.
Налицо – некий процесс, критерии развития которого в принципе отличаются от традиционных ступеней европейской культурологической лестницы: романтизма, натурализма, реализма… Хотя не обозначилась ли известная схожесть мироощущений с приходом и в западный мир Шопенгауэра и Ницше, Бодлера, Рембо и других «проклятых» эстетов? Дороги, берущие начало в безумно противоположных – если брать плоскость, – или даже в разноплоскостных точках истории человеческой мысли, – не начинают ли они сходиться? Или, если рассматривать историю мировой культуры через призму буддийского коана, – они не смыкаются и не пересекаются, а все так же обвивают друг друга, не соприкасаясь, на ином временном витке?