Текст книги "Последний Персидский поход (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Перед ним из-под лент бандеролей нахально переливались всеми цветами радуги хорошо знакомые купюры с надписью «Aust…» Только было их, по крайней мере, раза в два больше, чем два дня назад.

Из пакета выпала небольшая пластмассовая коробочка.

Никитин открыл ее и ему на ладонь выпал небольшой прямоугольный предмет. Это был миниатюрный фотоаппарат “Минокс”, широко используемый всеми разведками мира.

Никитин обалдело рассматривал шпионскую камеру, когда рядовой Овчаренко приволок свой «чувал». Стального цвета рюкзак был родным братом заплечного мешка погибшего оператора. Принадлежать он мог только его напарнику, или точнее, ассистенту. С одного боку рюкзак лопнул и внутри были видны такие же корчневые свертки, что Никитин минутой назад разрезал.

Овчаренко стоял рядом, сияя, как масленый блин. Ждал еще похвал. А может быть и новой лычки.

– Да… Невезуха, – только и смог сказать Никитин, обращаясь в никуда.

От тяжелых мыслей его отвлек младший сержант Аниуллин, пепельно-блондинистый и сероглазый татарин-москвич, служащий при Шуре кем-то вроде ординарца и опекаемый им.

– Товарищ старший лейтенант! Вас вызывает командир роты! – козырнув, доложил он. Младший сержант был предан ротному до последней капли крови и являл собой образец дисциплинированного воина, службою живущего, ходячей иллюстрацией ко всем уставам. Даже сейчас в пустыне, он был аккуратен и чист, в отличие от всех. Чуть ли не отглажен.

– Аниуллин, – сказал ему Никитин, явно срывая злость за овчаренковский «подарок», – ты бы служил без фанатизма. Все же у нас разведка, а не мотокопытный полк.

Но, увидев, через плечо Аниуллина, что Шура бежит к груде валунов на восточном краю прохода. Никитин побежал за ним, еле нагнав.

– Что случилось? – на бегу спросил Никитин.

– Сказали, что там лежит дух, живой, – не оборачиваясь, ответил Шура.

В небе раздалось характерное тарахтение винтов.

***

Титры: Шинванд. Провинция Фарах. Афганистан.

4 июня 1988 года.

– И из чего, говоришь, дед твой делает сей божественный нектар? – Евгений громко икнул.

– Из даров южной земли. Только фрукты и ягоды, ни грамма сахару! – гордо ответил Николай и тоже икнул.

– Волшебная штука! – причмокнул Боев.

– Точно. Еще по одной?

– А наливай!

Они усидели уже почти половину трехлитровой банки «компоту» под холодные и горячие закуски, хотя вскоре перестали отличать одно от другого. Банка гордо стояла посередине стола, являя криво наклеенную этикетку «Компот из абрикосов»

– Ух, хороша!

– Еще бы! Натуральный продукт! Вот уволюсь я после Афгана из армии к чертовой матери, поселюсь с молодой женой у синего моря, буду в нем купаться каждый день и каждый день пить это, – Коля постучал по банке.

– Сопьешься на хер, и жена тебя выгонит.

– Не сопьюсь. Я свою меру знаю.

– И сколько той мерки? Ведерко?

– Не-е-е… Полтора!

Друзья зашлись веселым, искренним смехом, доступным лишь не вполне трезвым людям. Со стороны, конечно, было заметно, что сидящие за столом «употребили», но никто бы не смог определить на взгляд, без приборов и анализов, сколько именно. Держались оба прямо, лицом об стол не падали и не собирались, движения были несколько заторможены, но вполне координированы. Только речь стала чуть отрывистой, но в целом внятной и разумной. Головы работали где-то на «четверочку с минусом», а это означало, что до полной кондиции обоим было еще далеко.

– Еще один подход, как говорят штангисты?

В том, что до родного батальона «компот» не доедет, Коля уже не сомневался. Но нисколечко об этом не сожалел.

– Легко!

Количество золотистой жидкости в банке уменьшилось еще граммов на четыреста. В оставшейся трети сиротливо плавали половинки абрикосов, которыми они и закусили, вылавливая по очереди столовой ложкой.

– Ум-м-м! – зажмурился от наслаждения Боев, – Сказка! Между прочим, тебе крупно повезло, что ты тогда порвал с этой курвой.

– С кем? – не сразу врубился Кирпич, увлеченный охотой за ускользающей от ложки долькой абрикоса.

– Да с Аленкою, соседкой моей.

– Я и сам знаю.

– Ты всего не знаешь.

– Мне – достаточно.

– Э не-е-е! Когда ваше офицерское благородие еще изволили с нею строить амуры, у вас, пардон, имелся дублер – торгаш из «центровых». Подкатывал за ней на белой «Волге». Весь упакованный из «Березы». На каждом пальце – по «гайке» размером с шарикоподшипник. Зажигалка – золотой «Ронсон», настоящий, а не те, что здесь нам втюхивают.

– Ну, и хрен с ним! На её век дураков хватит. Про зажигалку-то откуда знаешь?

Коле было на самом деле глубоко наплевать на дела давно минувших дней. Он даже удивлялся, как мог не только спать с этой мажористой, бездушно-рассчетливой, своекорыстной сучкой, но и, трудно теперь поверить, решиться на попытку связать себя с ней узами Гименея!

– Прикуривал в подъезде у него как-то раз. Так вот, сестрица наша свет-Аленушка за него замуж мылилась, и он вроде был тоже не против. Букеты ей таскал о-о-о такие, – Боев показал руками, широко разведя их, словно пытался обнять кустодиевскую красавицу.

– И что, вышла? – лениво поинтересовался Кирпич.

– Хрен на рыло! Посадили сокола ясного. Брали его, кстати, в знакомом тебе подъезде. А Алёну долго ещё таскали на Петровку.

– Иди ты? И что? – заинтересовался Коля. Он любил детективные сюжеты.

– А ничего. Может, хотели её к этому хмырю пристегнуть «паровозом», но она была не при делах. Поплакала, но вскоре утешилась в объятиях какого-то старого пердуна, и снова стала готовить фату и флердоранж.

– Удачно?

– Пусто-пусто. Дедок не выдержал ее огненного темперамента и помер. Ох, как она горевала, что не успела его до ЗАГСа дотащить. У дедули была нехилая коллекция картин и прочей антикварной хрени. Все проплыло мимо.

– Так ей и надо, – мстительно изрек Кирпич.

– Так это еще не все, – продолжал Боев, – Ее предки решили, что пора дочурку пристроить в хорошие руки. Нашли ей молодого, перспективного выпускника МГИМО, им, ты знаешь, как попам, холостыми жизненный путь заказан. Тем более в загранку. Но тот не дурак – оказался. Поблядовал немного и быстренько отвалил.

– Молодец! Откуда ты все это знаешь?

– Блин… Я разведчик или где?

– М-да, поучительная история.

– Ещё не вся. Алёна потом за негра замуж намылилась, не то из Ганы, не то из Экваториальной Гвинеи… Предки на нее уже рукой махнули. Но и тут не срослось. Негр давно в свой жаркой-жаркой Африке, а она – только не падай со стула – нянчит в Москве их совместного младенчика. Само собой – черного. Вот так.

– За это надо выпить.

– Точно. Наливай!

Они махнули еще по одной,

– Ща, отолью, и продолжим банкет, – с этими словами майор скрылся за дверью.

Кирпич сидел, блаженно покачиваясь, пока не увидел деревянную кобуру «Стечкина». Молча потянул ее на себя.

Нажал на кнопку.

Пружина откинула крышку.

Кирпич вынул вороненый, слегка потертый пистолет.

Отщелкнул обойму.

Передернул затвор и нажал на спуск. Пистолет тихо щелкнул.

Оглядевшись, взял с подоконника жестянку из-под растворимого кофе и поставил на стол.

Вынул один патрон из обоймы и им стал отщелкивать патроны в банку. Раздалось девятнадцать щелчков и звяков.

Кирпич встряхнул банку над ухом, и с улыбкой кинув туда двадцатый патрон, закрыл банку крышкой и поставил ее обратно на подоконник.

Потом вставил обойму в пистолет.

Пистолет вложил в кобуру.

А кобуру положил на место.

Появился слегка посвежевший Боев, но с совсем другим выражением лица. Ни к селу, ни к городу – спросил, возвысив голос:

– Где ее, спрашивается, черти носят?

Кирпичников тактично не стал переспрашивать, о ком идет речь.

– Я же ей звонил час назад! – не унимался Боев, – Голову ей оторву. Или пристрелю, – мрачно пообещал Евгений, – Где мой черный пистолет?

– Вон он, на лавке, – показал Кирпичников пальцем, – А куда ты собрался?

– Надьку-курву, пойду, пристрелю, – чуть качнувшись, но в целом достаточно твердо держась на ногах, Боев подошел к искомому предмету и перекинул перевязь через плечо. Тяжелая деревянная кобура болталась у невысокого Боева около колен.

– Я скоро, – заверил Кирпича Евгений, шагнув к двери. При этом он уже не качался, – Сейчас я ее быстренько разыщу, пристрелю, потом вернусь, и мы продолжим.

– Погоди, – Кирпич тоже поднялся из-за стола, – я с тобой пойду.

– Ты – настоящий друг, Колян! – Боев обнял его, насколько это было возможно при их разнице в росте, – Пойдем вместе!Найдем: расстреливать ее будем по очереди.

***

Титры: Урочище Кале-Зард. Провинция Фарах. Афганистан.

4 июня 1988 года.

Парень, не по своей воле отдыхающий за валунами, был без сознания, но определенно дышал. Очевидно, его отбросило ударной волной, он улетел за камни и уцелел. Характер наружных, не говоря уже о внутренних, повреждений мог определить только специалист, коих среди них не имелось. Лицо и одежда (традиционная афганская) были опалены и обильно перемазаны кровью и пылью.

Шура снял с него головной убор: рассыпались волосы цвета спелой пшеницы.

Потом потрогал вену на шее и приказал:

– Воткните в него лошадиную дозу промедола, чтоб не загнулся, и несите к вертушке.

От вертолетов шел Петрович в компании со Змеем.

Шура подбежал к комбату, козырнул, и было видно, что он докладывает, но не было слышно что.

Пока Шура докладывал комбату о событиях минувшей ночи, начальник разведки вытащил фотоаппарат “Минолта», и принялся деловито ходить по полю смерти, тщательно все осматривая, часто наклоняясь и без тени брезгливости роясь в смеси опаленных тряпок пополам с кровавыми ошметками тел. Время от времени слышались щелчки его фотоаппарата.

Шура с комбатом шли к мандеху, было видно, что комбат матерится, рубя воздух руками.

Наконец, они подошли. Комбат выдохся.

– Откуда вы только свалились на мою голову? – сказал он, как-то сразу потускнев, – Верно говорят, что от москвичей одни неприятности!Так что… дрочите жопу, хрен готов! Это, – он указал на пакет деньгами, – я забираю с собой.Причиндалы телевизионщиков тоже. Трупы их не нашли?

– Какое там! – махнул рукой Шура, – Сами ж видели…

– Ладно. Грузите стволы и все остальное. Прибраться…

– Через пару часов здесь будут духи, вот пускай они и прибираются, – бесцеремонно перебил его Шура.

– Не перебивай! Прибраться у вас времени не остается. Быстро грузитесь и уматывайте на всех парах к чертовой матери, понятно?

– Так точно, товарищ майор!

– Выполнять!

– Есть, товарищ майор!

Петрович поднялся в ревущую “восьмерку”, куда уже успели затащить на плащ-накидке все еще пребывающего в бесчувствии раненого, и вертушка резко взмыла в небо.

Змей остался с группой. Когда погрузка трофеев была закончена, он приволок еще вещмешок, набитый непонятно чем – насбирал-таки чего-то там, где уже прошлись наши бойцы.

Все расселись на броне.

– Вперед! – скомандовал Шура, запрыгивая на броню последним, и усаживаясь на свое место сверху, над люком механика-водителя.

Отъезжая, Никитин оглянулся.

На верхней кромке каменистой гряды, на сомом «гребешке», маячили характерные силуэты шакалов. Их сейчас ждала роскошная трапеза…

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан

4 июня 1988 года.

Парочка эта выглядела странноватой хотя бы потому, что Евгений едва доставал Коле до плеча.

Деревянная кобура-приклад, свисая с ремня чуть не до колен, била майора при ходьбе по ноге.

Без пары сантиметров двухметровый Кирпич, с плечами шириной в полтора аршина, в повседневной форме, выдающей в нем отпускника или вновь прибывшего, шагал решительно, словно революционный матрос на штурм Зимнего. При этом он не забывал поддерживать под локоть своего спутника, чтобы тот случайно не рухнул.

Они оба были в дымину пьяны, но обнаружить это можно было только с о-о-очень близкого расстояния. С дистанции больше десяти метров даже самый бдительнейший глаз самого наибдительнейшего из комендантских патрулей ни за что бы не усомнился в их кристальной, как вода горного источника, трезвости. Орлиные взоры их тоже не были затуманены, и сейчас они хищно обводили ими окрестности, наводя трепет на мирных обывателей и обывательниц.

– Цель номер раз – пеленочный склад, – скомандовал Боев и потащил Кирпича за собой к зданию госпиталя.

Там они долго и безуспешно колотили в запертую дверь с табличкой «сестра-хозяйка», Боев при этом кричал:

– Надька, открывай, шалава. Я знаю, что ты здесь.

Но сестры-хозяйки на месте не оказалось, что только еще больше убедило офицера оперативной разведки ГРУ ГШ майора Боева в неверности его «фронтовой подруги».

– Точно, курва, с кем-то шландается. Время рабочее. На месте ее нет.

– Не боись. Найдешь – пристрелишь, – поддакнул ему Кирпич.

– Боев ничего не боится. Вперед!

Поиски коварной изменщицы были продолжены в жилых модулях.

Друзья методично вламывались поочередно во все комнаты на предмет присутствия там неверной Надежды.

Боев на пару с верным друганом Коляном стучали в дверь модуля. Дверь не открывали.

Кирпич без особых усилий вышиб ее плечом.

Дверь с грохотом стукнула в стену.

В комнату, куда они ворвались, отдыхали перед ночной сменой четверо медсестер, которые от страха повыскакивали из постелей, в чем были, и визжали, как резаные.

– Так, – сказал Боев, не обращая внимания на визг. – Надьки тут нет. Пошли дальше.

…………………………………………………..

По госпиталю бежала медсестра с выпученными глазами.

Ворвавшись в ординаторскую, она запричитала:

– Там! Там!.. По территории… Двое… Ой, мамочки…. Один «шкаф», другой с «пестиком»! Ищут какую-то «Надьку-курву» …

– Ой, бабоньки… Никак мой прознал, что я днем с Саакяном сегодня на базар ездила? Не выдавайте меня им, ладно? Он меня убьёт! – взвизгнула сестра-хозяйка Надежда и потихонечку утянулась из ординаторской.

Пробежала по коридору и быстро юркнула в какую-то дверь.

На двери табличка «Медсклад».

………………………………………………

В другом модуле, Кирпич перестарался и выдавил дверь вместе с косяком внутрь.

Дверь упала, подняв тучу пыли, перепугав до полусмерти парочку, предававшуюся утехам любви. Сверху был «ухо-горло-нос» в зеленой шапочке-таблетке, с неснятым на ней дырявым зеркальцем, чье дежурство на сегодня закончилось, и он решил скрасить часы досуга сиим невинным развлечением.

Боев рванул из кобуры свой устрашающий, но бесполезный ствол (о чем он не знал), передернул затвор, но, наставив его на «прелюбодеев», вовремя разглядел, что снизу лихорадочно пытается укрыться простынкой молоденькая сестричка, никак не похожая на Надежду.

– Можете заканчивать, – милостиво разрешил им Евгений, понявший свою оплошность – Колян, пошли из этого блудуара.

…………………………………………………………………….

Кабинет главного врача госпиталя.

– Тут по нашей территории прямо какая-то карательная экспедиция лазает!

Главный врач внимательно слушал собственного зама, катая сигарету из одного угла рта в другой и вращая глазами. Оба в белых халатах на голый торс и в белых шапочках-таблетаках.

– Ломают двери, пугают персонал, машут пистолетом. Безобразие форменное. Надо звонить в комендатуру!

– Что им надо? – наконец спросил главврач.

– Надьку-курву.

– Кто хоть лазает? Ты их знаешь?

– Одного знаю. Наш сосед – майор Боев. Второго в первый раз видел.

– Боев… – щелкнул зажигалкой и затянулся главврач, – Отставить комендатуру. Он их сам арестует, даже пьяный.

– И что? Вот так и спустить им этот беспредел?

– Вот так и спустить. Ты внеочередную проверку медсклада хочешь? Боев быстро организует.

…………………………………………………………….

В очередном «номере», куда они ворвалась буйная парочка, Надьки снова не оказалось. Зато друзья угодили прямиком на дружеское застолье, где несколько врачей и медсестер чего-то там отмечали с разбавленным медицинским спиртом и приличной закусью.

Старший по возрасту врач, впрочем, молодой еще, но уже лысеющий доктор, сориентировался быстро:

– Ооооо… Вот и гости дорогие. Милости просим! Штрафную, вам, штрафную – за опоздание.

Обалдевших разведчиков приветствовали подчеркнуто-радостно, словно запоздавших, но оттого еще более дорогих гостей, усадили за стол и налили.

И они выпили.

Дальше все поплыло, и больше Кирпичников ничего не мог потом вспомнить, как ни силился. Уверен он был лишь в одном: своей молодой жене, так же, как и Родине, он в тот вечер точно не изменял. Хотя бы потому, что не был способен на это чисто физически.

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

5 июня 1988 года

Церемония нашей встречи в батальоне на этот раз была соблюдена.

– Равняйсь! Смирно! – Шура строевым шагом направился к комбату, – Товарищ майор! Группа в составе двух взводов первой роты вернулась с боевого задания. Задание выполнено. Потерь нет.

Раздался громовой рык Петровича:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здр-р-равь жлаем таааарищ майор! – проорал строй.

– Благодарю за службу!

– Служим Советскому Союзу!

– Вольно! Старшина!

– Я, товарищ майор!

– Свои задачи знаете?

– Так точно!

– Выполняйте! Офицеры, ко мне!

Никитин с Шурой направились к комбату, вознамерившись, как положено, перейти на строевой шаг,

Петрович махнул рукой.

– Бросьте, не до того!

Только сейчас они оба заметили, что Петрович чем-то серьезно озабочен, и вся его бравость при встрече нашей группы – старательно исполняемая роль.

– Значит, так, соколики! – сказал комбат, отведя офицеров в сторону, – пока вы там героически копались в духовских потрохах, у нас здесь произошло серьезное Чэ-Пэ.

Сердце у офицеров противно екнуло, предвещая самое худшее, что могло произойти в подчиненном им подразделении.

– Не дрожите, – заметил их состояние Петрович, - не у вас. В первой роте, у Кирпичникова, он как раз сегодня возвращается. А тут подарочек к приезду, мать его…

– А что накосячили-то? – спросил Шура.

– Утопленник у него, вот что! А это значит – без вести пропавший… Чуешь чем пахнет?

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан

5 июня 1988 года.

Проснулся Кирпич наутро в койке, в пристройке боевского «ранчо».

Автоматически, по привычке, глянул на часы, было около девяти утра.

С трудом, оторвав голову от подушки, огляделся вокруг.

Форма аккуратно висит на спинке стула.

Ботинки стоят под койкой, выдвинутые, как он любил, ровно на одну треть.

Фуражка – на крючке у входа.

Пачка «Ростова», купленная еще в Союзе, лежит на тумбочке в пределах досягаемости, а зажигалка уложена сверху наискосок – именно так, как он привык делать.

– Итак… Резюме… Добрался сюда и лег спать сам, без посторонней помощи. Уже неплохо.

Состояние после вчерашней тяжелой алкогольной атлетики было, конечно, неважнецким, но, учитывая объемы употребленного вовнутрь организма жидкого углеводородного сырья, можно было ожидать и чего похуже. Некоторые после гораздо более щадящих количеств алкоголя поутру валяются, как дохлые медузы после шторма на морском берегу.

Кирпичников же довольно легко поднялся и осторожно повертел головой. Она конечно же, побаливала, но почти не кружилась, и еще его не тошнило и не раскачивало, а это означало, что вестибулярный аппарат «вестибулировал» исправно. Молодой и крепкий, да еще и сибирский, организм пережил вчерашнее тяжелое испытание на прочность. Помогло, конечно, и высокое качество дедова напитка, от чего-нибудь другого, выпитого в таком устрашающем количестве, можно было запросто окочуриться.

– Ты как там Боев?Не помер?

Он не одеваясь и, насколько мог, быстро отправился к «бочке», служившей боевской резиденцией.

………………………………………………

Боев был скорее жив, чем мертв, потому что храпел достаточно громко, чтобы перебудить все спящее в радиусе сотни метров.

Расимка, распластавшийся на койке у противоположной стенки, также беспробудно дрых, но молча.

– Это ж надо ж так нажраться, всего с одного стакана! – с укоризною пробормотал Кирпичников, глядя на Расима.

На столике стояла вчерашняя трехлитровая банка, в которой от боевского богатырского храпа вибрировали остатки (пальца на четыре) золотистой жидкости. Половинок абрикосов в ней уже не плавало – видать, вчера все переловили.

Не став будить товарищей по похмелью, Кирпич решил для начала, в оздоровительных целях, искупаться в бассейне. Вода за ночь остыла, сейчас в ней было не более 17-18 градусов. Это даже к лучшему, подумал Кирпич, погружаясь в приятно бодрящую купель. Плавать в ней было нельзя, размеры три на четыре не позволяли, но глубина в метр семьдесят пять его вполне устраивала. Коля с удовольствием полоскался, часто погружаясь в прохладную воду с головой и с удовлетворением чувствуя, как эта самая голова довольно быстро проясняется.

Придя в относительно нормальное состояние, Кирпичников вылез из бассейна, ополоснулся под душем. Потом умылся, почистил зубы, тщательно выбрился. Надев форму и оглядев свое отражение в зеркале, увиденным остался удовлетворен.

На него смотрел бравый вояка, гроза душманов, с ясным взором ястребиных очей, по которым никто ни в жизнь не смог бы догадаться о том, сколько их обладатель влил в себя накануне.

Кирпичников хмыкнул

– Да…поколбасили, пошумели немножко, навели шороху.

На дворе Кирпичников поймал дежурного бойца

– Эй, военный. Передай Боеву, что капитан Кирпичников отправился в расположение штаба дивизии по делам. По завершении оных еще загляну.

. Пройдя по центральной дорожке госпиталя и не встретив ни единой живой души, весьма довольный этим, Кирпичников свернул за угол, огибая модуль хирургического отделения, где нос к носу столкнулся с виновницей их вчерашнего грехопадения, ветреной сестрой-«козявкой» Наденькой.

Та, пискнув, как застигнутая котом врасплох мышь, попыталась, развернувшись, скрыться в недрах «хирургии».

Кирпич успел железной хваткой сцапать ее за локоть.

– Стой, коза мичуринская! – тряхнул он ее довольно грубо.

– Отпусти! Чего тебе нужно?

– Да ничего особенного. Чего ты бежать шарахнулась? И вчера где тебя носило?

– А твое какое дело? – пропыхтела Надежда, – Да отпусти же, больно!

– А дело такое, что по твоей милости человек сейчас помирает. Ты бы хоть навестила умирающего, а?

– Ага. Помирает. После литры выпитый! Знаем-знаем! Проходили! Мне уже рассказали, как вы тут вчера куролесили.

– Это, женщина, с горя. Исключительно с большого и безысходного горя и расстройства чувств-с! Поимейте же сердце, madame , навестите несчастного!

Наденька чуть смягчилась.

– Что, совсем плохой?

– Увы, madame !

– Много вчера выжрали?

– Увы! – грустно подтвердил Кирпич, – И ещё раз – увы!

– Дураки! Про вас весь госпиталь сегодня только и говорит!

– C’est bien dommage, madame, – вздохнул Кирпич. Французского он не знал, просто нахватался дежурных фраз и словечек из языка Мольера и Дюма от своего бывшего сослуживца, выпускника Военного института иностранных языков. Делал он это с единственной целью: произвести при случае впечатление на юных, неискушенных дев. Надо признать, иногда помогало.

На Надежду тоже произвел впечатление парижский прононс Кирпичникова, долго шлифовавшего его под руководством профессионального переводчика, но виду подавать не хотела:

– Хоре выеживаться! Бить вас некому…

– Это точно, – ухмыльнулся Кирпичников.

– Ладно, передай ему, что загляну через часик, сейчас не могу: нужно еще белье из прачечной принять.

– Я тоже не могу, у меня дела.

– И откуда ты, такой деловой? – поинтересовалась Надежда.

– Оттуда же, откуда все.

– И откуда все? – продолжала ехидничать Надежда.

Кирпичников сделал удивленное лицо.

– Такая большая девочка, даже медичка, и до сих пор не знает, откуда появляются абсолютно все?

– Дурак! – порозовела Наденька. – Пошел вон!

– Адьё мадам, – Кирпичников коснулся козырька своей фуражки и отчалил, уверенный в том, что Евгений после неизбежного кошмарного пробуждения будет окружен заботой и лаской, которые помогут ему пережить физические и душевные страдания.

……………………………….

У в хода отделение «Сберкассы», Кирпичников искал глазами урну. Чтобы кинуть в нее бычок, когда услышал, как его кто-то окликает:

– Колька! Кирпичников!

Обернувшись, Кирпич увидел, что из группы офицеров в камуфляжной форме, только что, видимо, вышедшей из штаба, кто-то машет ему рукой.

От группы отделился один из офицеров и широким шагом направился к нему.

– Коляныч! – радостно проорал он, приближаясь, и раздвигая руки.

– Здорово, Мика! – признал его Кирпич

Они обнялись.

Кирпичников обратил внимание на защитного цвета майорские звездочки на тряпичных погончиках старого камрада.

– Здорово, чертяка! – Мика хлопнул его по предплечью, – Как ты? Давно здесь загораешь?

– Давно, в декабре замена, – скромно ответствовал Николай.

– Значит, остаешься верен родному СПЕЦНАЗу? Молодец! Небось, вся грудь в орденах?

– Да не шибко как-то…

– Что так? Начальство зажимает? Безобразие! И со званием, смотрю, тоже. Кто там у тебя комбатом? Этот, как его, хохол: Непийвода? Нагнибеда? Будем устранять непорядок!

Кирпичников вздернул голову.

– Не стоит, Мики. Я уж как-нибудь сам здесь разберусь.

Гончаров рассмеялся.

– Да ты не дрейфь! Мы же здесь по вашу душу, с комиссией. Я ведь теперь в главке служу. После Германии, уже почти три года. Завтра вылетаем в бригаду, а потом по батальонам прокатимся. С вас и начнем!

– А здесь чего зависли? – спросил Киприч из чистого любопытства. «Камрад» быстро становился Кирпичникову все более неприятен. Самоуверенность и самодовольство из него так и пёрли. Он уже мало напоминал того, в общем, неплохого парня, с которым было немало выпито и переговорено. Оказывается, совместная выпивка – не самый надежный способ узнать человека. А, может быть, все-таки не человек красит должность, а совсем наоборот? Как там у французов? Noblesse oblige – Положение обязывает.

– Да, так… Войсковики своих трясли: разведотдел и разведбат, а мы так – припухали. А куда спешить-то? Время идет, чеки капают! Ладно, я помчался. Завтра будем у вас. Посидим, тяпнем, потрындим за жизнь, как в прежние времена. Кстати, тут, говорят, у вас мумиё индийское можно купить на базаре, меня в Москве просили привезти. Посодействуешь?

Глава 7

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

4 июля 1988 года

– Разрешите идти? – Шура взметнул ладонь к козырьку кепи.

– Не торопись! Завтра к нам прилетает комиссия. Так что, хлопцы, звиняйте, полноценного отдыха у вас сегодня не предвидится.

Офицеры приуныли.

Петрович это заметил.

– Потерпите. Как только они улетят, дам по выходному. А сейчас – в роту! После обеда личному составу два часа отдыхать. Личному составу, а не вам! Вы – сразу ко мне. На доводку задачи. Ясно?

– Так точно, товарищ майор! – со скучным лицом ответствовал Шура.

– То-то! Время пошло. Вопросы есть?

– Есть, товарищ майор. Кто там, в этой комиссии?

– А тебе не один хрен? Ладно. Главный – полковник Прохоров, заместитель начальника управления.

– Что-то не слыхал про такого, – наморщил лоб ротный.

– Немудрено, – хмыкнул Петрович, – Это я начинал служить с ним одновременно в Закавказской бригаде, в Лагодехи. Я – взводным, он – помощником по комсомолу в политотделе.

– Из политбойцов, что ли? – удивленно вздернул брови Шура, – Как же его в главк-то занесло?

– Лапа, наверное, мохнатая. Он так и шагал: сперва – «комсомолец», потом – инструктор политотдела, потом – в Германию. Оттуда – прямиком в главк. На командных должностях ни дня не служил! Полковник, мать его… – в голосе комбата проскользнула нотка обиды. Но он тут же одернул себя, – Впрочем, вас это все не касается. Комиссия, она и в Афгане – комиссия! Готовиться по полной программе и делать то, что я скажу! И вести себя перед комиссией соответственно! Выполнять!

Офицеры поплелись «выполнять». Настроение было отвратительным. Молчание нарушил Шура. Отбросив окурок сигареты, которую смолил на ходу, чего обычно никогда не делал, он сплюнул и сказал:

– Теперь я точно знаю, почему провалились все предыдущие Персидские походы русской армии!

Никитин не врубился.

– Какие походы? Почему провалились?

– Запомни, Ник – всего их было три. А провалились они по одной простой причине: их задолбали комиссии из Центра! И наш – последний Персидский поход, провалится по той же самой причине.

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.

5 июня 1988 года.

Когда Кирпичников воротился и заглянул в «Бочку», то он застал там умилительную сцену. Евгений Боев в обнимку с Наденькой, как два голубка, сидели на его койке, откинувшись к стенке, и наслаждались каждый своим. Боев – своим воскресением из мертвых, а Надежда тем, что это воскресение состоялось, причем не без ее непосредственного участия.

Возрождению к жизни способствовали также остатки «компоту», своевременно влитые в холодеющие уста. Банка из-под спасительного декохта стояла на столике почти пустой. Помнилось, там оставалось не менее семисот грамм. Достаточно, чтобы воскресить не только одного офицера оперативной разведки ГРУ, но и пару мумий египетских фараонов.

Наденька, судя по румянцу, окрасившему пухлощекую мордашку, а также по двум пустым стаканам на столе, тоже глотнула волшебного напитка. Прибегала ли она к иным терапевтическим методам, можно было только догадываться. Им обоим было очень хорошо. В замкнутой емкости «бочки», отражаясь от вогнутых стенок, гулко и потому очень громко извергались из здоровенного, черного, со множеством хромированных клавиш и кнопок, ящика двухкассетной «Тошибы» мужественные звуки народного хита группы “Status Quo” – “You’re in the Army Now”.

Кирпичников подошел к магнитофону и убавил звук, потому что иначе ни черта не было слышно.

– Ну, как ты здесь?

Вместо ответа Евгений показал большой палец.

– Вижу. А Расимка жив?

– Жив. Я его за водкой послал. Слушай, Кирпич, Оставайся с нами! Ни хрена там без тебя не случится, а завтра я тебя отправлю. Шоу маст гоу! Банкет продолжается! Давай! Надька подружку приведет, верно я говорю, а, Надюха?

Та, довольная, кивнула.

– Спасибо, – хмыкнул Кирпичников, – Неотложная сексуальная помощь мне не требуется. И не потребуется в дальнейшем.

– Ах, даааа… ты ж у нас теперь счастливый молодожен! Вот, Надюха, познакомься, это мой лучший друг Колян, герой СПЕЦНАЗа, который ухитрился отправиться на Родину с «двухсотым» грузом, а воротился оттуда с кольцом на пальце. Причем на все про все у него было три дня! О как! Пришел, увидел, утащил!

Надежда посмотрела на Николая с любопытством и легкой грустью в глазах. Ей очень хотелось, чтобы и ее тоже, вот так, подхватили и уволокли в ЗАГС, но, увы, почему-то никто делать этого не спешил. В том числе и Евгений. Она явно позавидовала незнакомой ей избраннице Коляна.

На пороге бочки раздались шаги, кто-то поднимался по железной лесенке.

Дверь распахнулась, и в проеме обозначился Расимка, лейтенат-азербайджанец. Вид у него был, учитывая низкий уровень алкоустойчивости и утреннее состояние, вполне пристойный.

Подойдя к столику, он выставил из сумки две бутылки «Столичной» по 0,7 литра:

– Я решил взять сразу две, – пояснил Расим, – чтобы потом еще раз не гонять.