Текст книги "Последний Персидский поход (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Поднимая пыльный шлейф, БТРы, числом три единицы, словно цепочка деловитых жуков-скарабеев, двинулась в направлении, прямо противоположном тому месту, к которому нам нужно было выйти в назначенное время.

Никитин снова кричит в люк:

– Козюлис, тебе задача: петляй по мандехам до заката.Потом на точку.

***

Титры: Аэропорт. Анапа. Краснодарский край. СССР

3 июня 1988 года.

Стоя в очереди к стойке регистрации, Кирпичников краем глаза, автоматически, отметил неподалеку тройку крепких парней в кожанах, слишком уж старательно делающих вид, будто они изучают расписание прилетов и отлетов. Двое стояли к нему спиной, а один, лениво, словно верблюд, жующий жвачку, бродил глазами по толпе, но от Кирпича не скрылось, что его взгляд, всего на несколько лишних секунд, задерживался на нем. Это, конечно, могло быть «пустышкой», но спецназовский опыт подсказывал, что интерес «кожаных» к его скромной персоне неслучаен.

Зарегистрировав билет, капитан осмотрелся.

«Братков» уже не было видно, зато в толпе у выхода мелькнула знакомая фигура. Кирпичников наблюдал ее всего секунд десять, почти со спины, но по телосложению, специфической походке и по фирменной, не кооперативной, футболке с надписью “THE ONLY REAL MAN IN THE CITY” (он успел рассмотреть ее еще днем, на пляже, в нее был обряжен военкоматский павлин) все понял. Это уже не могло быть простым совпадением.

Объявили посадку:

– Посадка на рейс номер четырнадцать шестнадцать Анапа-Ташкент начинается в первом накопителе.

Кирпичников махнул рукой, и быстрым шагом, потому что уже припирало, достиг желанного, хотя и грязноватого, помещения означенного буквой «М».

………………………………………………………….

Перебросив сумку за спину, пристроился к писсуару.

Народу в кафельно-унитазном заведении не было, не считая старичка, завершившего процесс и уже покидавшего его, на ходу тряся молнией ширинки.

Неожиданно из кабинки вывалился солдатик, также на ходу застегивавший штаны. Видно из «молодых»: завидев офицера, вздернул к козырьку фуражки руку, второй рукой поддерживая спадающие брюки.

– Портки надень, дурила! – Коле стало весело, вспомнился бравый солдат Швейк,

Но веселье пропало, потому что в дверь вошла троица «качков», расступаясь перед уходящим солдатом. Морды павианов, короткие стрижки, лобики узенькие, глазки поросячьи.

Двое из троих решительно шагнули к Кирпичу.

Один из павианов при этом поигрывал велосипедной цепью.

Второй демонстративно напяливал на пальцы приличных размеров кастет.

Лица третьего Николай не увидел, тот задержался у двери спиной к нему, запирая ее ручкой швабры.

– Ребята, а вам не кажется, что вы слишком поздно гуляете? – весело спросил Никитин, застегивая ширинку – Мамка не заругает? Вам же давно баиньки пора!

– Сейчас ты, мудак, у нас будешь «баиньки»! – багровея, прорычал тот, что с цепью, – Упокоишься навеки!

Крутя цепью, он сделал шаг к Кирпичникову и совершил самое глупое, что только можно в такой ситуации: сильный замах из-за спины.

Второй оставался чуть позади, подойти ближе в узком проходе мешали писсуары.

Кирпич левой блокировал несущуюся на него руку с цепью, а ребром правой вполсилы нанес рубящий удар под челюсть. Вполсилы – это потому, что ему не хотелось оставлять после себя трупы, здесь все-таки не Афганщина. И вообще, никого не хотелось убивать, особенно в день своей свадьбы. Успеет еще, там успеет.

Бандит рухнул, как подкошенный.

Второй дернулся к Коле, пригнув голову, словно собирался его забодать. Известный прием, но пригодный только в уличной драке. Николай принял его голову на раскрытую ладонь и ударил ногой в известные, весьма чувствительные места в паху, буквально вознес его на воздуси.

Пролетев до стены, павиан шмякнулся об грязный кафель, и сполз, в довершение треснувшись башкой о писсуар. Там и затих, обливаясь кровью.

– Так, счет два-ноль в пользу команды детского сада «Колокольчик», – произнес Кирпич с некоторой ленцой и наигранным весельем.

Оставался третий. Этот самый третий шагнул к нему, не спеша, вынимая руку из кармана.

Показался пистолет «ТТ».

Николай напрягся.

Внезапно рука со стволом остановилась на полпути, и вернулась обратно в карман.

Николай перевел взгляд на лицо противника – до этого он был сосредоточен на руке.

Оппонент тоже смотрел на него.

Рука вылезла из кармана.

Пустая.

И потянулась к Никитину, ладошкой лодочкой:

– Здравия желаю, товарищ капитан! Не узнаете?

***

Титры: Карьяйи-Гаргава. Провинция Фарах. Афганистан.

22 августа 1986 года.

Уже светало, когда головной БТР наехал на мину и вспыхнул, как спичка, а с трех сторон ударили из всех стволов духи. Судя по всему, там было не менее двух ДШК. Наступил ад кромешный.

Старший лейтенант Кирпичников ехал на втором БТР. Его бойцы шустро посигали с брони в мандех, залегли и открыли ответный огонь.

С башни истошно заголосил КПВТ.

Вскочивший дух шарахнул по ней из гранатомета, но, видимо, наш огонь помешал ему прицелиться.

Кумулятивная граната прошла верхом, над башней.

По засеченному месту пуска ответил наш АГС «Пламя». Его «огурцы» легли плотно и куда нужно, потому что огонь с той стороны заглох напрочь.

И тут с другой стороны раздалось протяжное: «Алла-а-ах акбар!», и духи пошли в атаку.

Они отбили ее – опять спасибо АГС.

Подошли вертолеты. Они деловито, на совесть, отработали свой номер и ушли.

К этому времени подтянулась бронегруппа. В нее входила ЗСУ «Шилка», которая еще минут двадцать методично поливала из всех четырех стволов все направления, где могли укрыться оставшиеся в живых «духи» или могла подойти к ним подмога.

Тем временем грузили в броню убитых – их было шесть человек.

От механика-водителя головного БТР мало что осталось. ЭТО собрали в вещмешок.

За ранеными прилетела санитарная «восьмерка» под прикрытием «крокодила».

Отползали обратно задним ходом, бросив сгоревший БТР, до места, где представлялось возможным развернуться – мандех был глубок, но узок.

Никитин сидел наверху, свесив ноги в правый люк, и курил.

К нему подтянулся боец.

– Товарищ старший лейтенант! Сигаретки у вас не найдется? Свои где-то выронил.

Кирпичников молча, не оборачиваясь, протянул пачку «Явы».

– Спасибо, товарищ старший лейтенант! Разрешите еще пару? С пацанами поделиться.

Кирпич обернулся. На него смотрело грязное, простодушное лицо. Но вот глаза на этом лице были словно позаимствованы у кого-то другого. В них читалось все, что угодно, только не простодушие.

– Все забирай. У меня еще есть.

***

Титры: Аэропорт. Анапа. Краснодарский край. СССР

3 июня 1988 года.

Сейчас эти непростодушные глаза в упор смотрели на него, словно зрачки пистолетных стволов.

– Ну, здорово, сержант Попов! – Николай глянул на часы, время посадки подходило к концу. – Трудимся, значит?

– Извиняйте, так получилось.

– Как? Так?

– Да я же не знал, что это будете вы.

– А если бы не я? Тогда что?

Бывший сержант ничего не ответил. Пожал неопределенно плечами.

– Ладно, проехали. Мне пора, посадка заканчивается.

Попов хмыкнул.

– Если надо, вылет задержат. Вы отдыхать приезжали?

– Нет, с «двухсотым».

– Кто?

– Ты его не знаешь. Он прибыл после тебя. Кто вас нанял?

– А-а-а… это… Хмырюга один, военкоматский. Забашлял Плису, бригадиру нашему. Чем-то вы его успели сильно обидеть.

– Хрен с ним. Важно другое: Здесь живет моя жена. Можешь сделать так, чтобы ее никто не обижал. Только – заочно. Пойми меня правильно. В контакт с ней ни тебе, ни твоим ребятам не вступать! Я приеду очень скоро…

– Товарищ капитан, все будет в лучшем виде! Нас тут уважают. Скажу, кому надо, и к ней близко никто не подойдет. Вы только скажите адресок оставьте.

– Гайдамаченко… Отставить: Кирпичникова Марина, адрес…

– Маринка? – Попов присвистнул, – Классная девчонка… Мы с ней в одной школе учились. Поздравляю, товарищ капитан! Не беспокойтесь: у нас её и так никто не трогает. А этому пидору из военкомата мы ещё Варфоломеевскую ночь устроим.

– Плюнь, не стоит.

– Стоит-стоит. Я теперь понял, за что он на вас… Он ведь, падла, сказал, что вы ему денег должны. Соврал, значит, а это косяк серьезный. Из-за женщины только двое должны разбираться меж собой, третий не лезь! Так что не беспокойтесь, товарищ капитан, все будет чики-трыки! И… удачи вам там.

Кирпичников подумал и протянул руку своему бывшему подчиненному, а ныне «бригадиру» местечковой «братвы».

– До встречи, сержант!

Руки сошлись в крепком рукопожатии.

– До встречи, товарищ капитан! Приедете: спросите в кафе на набережной, «Черноморочка» называется. Я вас сам найду. Кстати, «погоняло» мое – Сержант.

Кирпичников двинулся к выходу и, пока вытаскивал воткнутую в дверную ручку швабру, оглянулся.

Попов ногами расталкивал начавших шевелиться соратников.

– Чего разлеглись, козлы? Подъем! Слышь, Сяма, Жбан! Вставайте, мать вашу…

Коля удовлетворенно хмыкнул и вышел из аэропортового сортира, не обращая внимания на успевшую собраться у закрытой двери небольшую группу страждущих мужчин.

– Безобразие! – донеслось ему вслед, – А еще военный!

***

Титры: Истра. Московская область. СССР

19 сентября 1980 года

Никитин в гражданской одежде сидел на берегу Истры, а вокруг была золотая осень. Сентябрь.

Рассвело, но солнце еще не показывалось. Над речкой развеивался туман.

Рядом на берегу, вокруг затухающего костра, у которого сидел Никитин, полукругом стояли брезентовые и нейлоновые палатки.

У костра на боку валялся закопченный котелок, с прилипшими внутри остатками тушенки с картошкой. И две пустые бутылка от болгарского вина «Тамянка», смятые пачки от сигарет и прочий мусор.

Недалеко к дереву бала приставлена фанерная «шиховская» гитара с наклейками волка из «Ну, погоди!» по деке. Она уже покрылась росой.

Тишина была звенящая.

Никитин сидел на берегу медленно текущей Истры, зачарованно наблюдая восход осеннего Солнца над лесом. И в этой звенящей тишине слышался ему голос одноклассницы Юли, которая читала свои стихи:

– Дремала в речке сонная вода,

По волосам бормочущей осины

Тянул паук-охотник провода

Из серебристо-влажной паутины.

Речной туман неслышно умирал,

И по следам ушедшей в вечность ночи

Огонь зари багряной пробегал,

Воспламеняя заросли осочьи.

А лес еще совсем зеленый был,

И лишь местами вспыхивали искры

Златых ветвей – сентябрь тихо плыл

По отраженью неба в водах Истры…

Внизу в реке почудился силуэт купающейся девушки.

Никитин поднялся, открыл полог палатки.

Юля сладко спала, накрывшись, красной болоньевой курткой, поверх спальника, и волшебного рассвета не видела.

Никитин сел снова на взгорок молча внимательно смотрел на реку.

В сентябрьских водах Истры полоскалась прекрасная, юная наяда. Резвится себе, а потом выходит, обнаженная, из воды и идет к нему, растряхивая брызги с обнаженного тела, руки тянет.

Моментально оказывается рядом с ним на взгорке. У наяды лицо Юлии.

Кладет она ему руку ему на плечо и почему-то довольно грубо трясет, говоря при этом голосом сержанта Величко:

– Товарищу старший лейтенант! Товарищу старший лейтенант!

***

Титры: Урочище Кале-Зард. Провинция Фарах. Афганистан.

4 июля 1988 года

– Ах, какой сон убили, стервецы! – продрав глаза, Никитин все равно ничего не видит. Он находится в темном нутре БТРа, в урочище Кале-Зард:

– Чего тебе, Величко?

– Вас товарищу капитан кличут, срочно!

– Да, поспали-отдохнули… Чего там у вас?

– Та я сам нэ ведаю. Товарищу капитан велэлы вас швидко пошукаты…

Незлобно матюкнувшись по-малороссйски – заразительный язык:

– От трясця твоий матери…

Никитин выползает наружу, прихватив автомат, знал, что Шура без нужды будить не станет.

Новолуние прошло, на небе завис тонюсенький серп месяца. Темень такая, что как будто и не вылезал из БТР. Пробираться приходится на ощупь, да еще при этом стараясь не шуметь. Но делать это совершенно беззвучно, естественно, невозможно.

Слышно, как осыпаются под ногами идущего впереди Величко камешки, и Никитин ориентируется по этому звуку. Звук выводит меня к нужному месту.

Раздался тихий свист, по которому Никитин уже самостоятельно выходит на Наблюдательный пункт.

– Крепко спишь, – «приветствует» его командир.

Зная Шурин характер, Никитин пропускает мимо ушей явно несправедливый упрек. Лишь спросил:

– Чего случилось?

– А вот чего. На-кось глянька! – он протягивает Никитину ночной бинокль.

Никитин берет бинокль и тупо всматривается в темень.

– Да не туда, левее, на одиннадцать часов, – корректирует Шура.

Некоторое время Никитин ничего не видит, кроме фантастического инопланетного пейзажа в зеленых тонах.

Но потом там явно улавливается движение со стороны горного массива Нур-Кох. В направлении засады по открытой местности движется НЕЧТО, в чем, приглядевшись внимательнее, можно распознать группу людей, идущих цепочкой. Точное их количество определить пока невозможно.

– Ну, что? Видел? – Шура отбирает у Никитина бинокль, – Ты понял, что это значит?

– Расстояние два километра, с небольшим. Цепь духов территорию чешет. Неужто, сам Кори Якдаст к нам в лапки идет?

– Ну, до такого извращения он ещё не дошел. Идет он фугасы на наши наливники ставить. Такой вот привет от убиенного нами связника в женском прикиде. Ща кротовых нор под асфальт нароют, «итальяночек» пластиковых наставят – ни один миноискатель не возьмет. А собаки – сам знаешь: на жаре у асфальта не сработают.

Никитин вынул свой бинокль ночного видения, стал всматриваться в ночь.

Зеленая цепочка духов в окуляре тем временем приблизилась на расстояние полутора километров. Судя по скорости их передвижения, с учетом темноты, можно было судить о том, что они тяжело нагружены. За спинами были хорошо различимы объемистые рюкзаки. Теперь этих «туристов-экстремалов» можно попробовать сосчитать. Что Никитин и стал делать вслух:

– Один, два, три, четыре… пятнадцать, шестнадцать… двадцать четыре, двадцать пять…

Тени в бинокле чуть свернули, видимо, обходя какое-то препятствие, считать их стало легче:

– Тридцать один, тридцать два… Сорок!

Шура шепотом по цепочке раздает приказания.

Цепочка шелестит повторами команд.

Бойцы в темноте занимают свои места, только легкий шорох выдает их передвижение.

– Величко! – чуть слышно окликает Никитин.

– Та туточки я, товарищу старший лейтенант! – шепот ему чуть не в самое ухо.

– Все на месте?

– Так точно, това…

– Перекличку!

По цепочке, удаляясь от Никитина, пронеслось нечто, напоминающее шелест осенних листьев.

– Уси на месте, товарищу… – начал докладывать Величко.

Но Никитин его грубо перебил:

– Да тихо ты! Слушай!

В наступившей полной тишине, если хорошенько поднапрячь слух, можно было вполне отчетливо различить, что по долине шуршит НЕЧТО, не пытающееся скрыть своего присутствия.

Никитин прильнул к ночному биноклю. Вслух сказал:

– Если они будут двигаться с такой же скоростью, как сейчас, то через пять минут втянутся в урочище Кале-Зард, а оно как дырявый карман: вход широкий, выход – узкий. И на выходе – мы.

– Правильно мыслишь, старлей, – одобрил его вывод Шура, и, чуть не поскуливая от возбуждения, стал приманивать противника, – Ну, шевелитесь же, духи, мы вас уже заждались!

Когда колонна духов втянулась в урочище, случилось неожиданное. Едва раздались еле слышные хлопки снайперских винтовок с глушителями, и два духа, в голове и хвосте колонны, рухнули на землю, остальные заметались, не сразу поняв, в чем дело.

Один из моджахедов, шедший в середине цепочки, дернулся куда-то в сторону. Это был последний шаг в его жизни. Страшной силы взрыв потряс урочище Кале-Зард.

Прежде, чем Никитин успел пригнуть голову, по его щеке что-то больно царапнуло.

Тут же нечто увесистое свалилось сверху ему ногу и откатилось в сторону. От грохота заложило уши.

Когда Никитин все-таки решился приподняться, тряся головой, словно лошадь, вышедшая из воды, вокруг стояла все та же кромешная темень. Только более густая после яркой вспышки взрыва. И теперь она еще и звенела, как будто в каждом ухе засело по невыносимо тоскливому комару.

По его щеке стекала кровь. Никитин потрогал ее – так, царапина.

Почти одновременно вспыхнули фары-искатели на всей бронеармаде, все три штуки. Две нацелились вниз, туда, где произошел взрыв, третья медленно прошлась по нашей позиции.

Вспыхнуло сразу несколько фонариков, остро прочертивших лучами темень.

Никитин вспомнил про свой карманный светильник, вытащил его из кармашка «лифчика» и посветил вокруг себя.

Посветил и вздрогнул от неожиданности: прямо под его ногами валялась, вытаращив безжизненные глаза и скаля зубы из-под черной бороды, человеческая голова. Никитин непроизвольно хохотнул от ужаса:

– Так вот, что шлепнулось мне на ногу… Бр-р-р! Всякого уже навидался, но чтоб такое… Представляю, что там, внизу.

Подошел Шура.

От непрекращающегося трезвона в ушах Никитин не сразу расслышал, что орет, наклонившись к нему, Шура:

– Что, оглох, твою мать?

– Да, оглох!

– Я тоже! – кричал в Шура в ухо Никитину, – Проверь своих. И саперов – сюда!

БТР выехать из-за укрытия и направил «Луну» вниз.

Явившееся зрелище было страшным, и вполне достойным кисти Иеронима Босха. Аккурат посреди прохода красовалась приличных размеров воронка – как раз такая, какая образуется после подрыва хорошего фугаса, кило на тридцать тротила. От края мандеха до нее было метров сто. А вокруг нее в таком же радиусе все было усеяно чем-то напоминающим кучи тряпья, но при внимательном рассмотрении обратившимися в человеческие тела и части оных. Живых среди них просто не могло быть. Картина, в целом, была ясна, как день.

– Невезучий дух, имея за плечами не менее 20 кило тротила, наступил на мину, – констатировал прапорщик Гуляев.

– До рассвета вниз никто не лезет, – приказал Шура, – там могут еще остаться мины. «Незабудки» поодиночке не произрастают. Радиста сюда!

Прибежал радист.

– Готовь связь, – приказал Шура.

-А…Что? – громко переспросил тот, – Не слышу, товарищ капитан.

Шура только махнул рукой, отзывая радиста на место.

– Рискуем, – сказал Никитин, – Этот взрыв за десятки километров слышно было. Духи могут примчаться посмотреть, что с их группой стало.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – фаталистично ответил Шура, – Ты радиста видел?

Никитин кивнул головой и махнул рукой.

– Тогда тебе бдеть. А меня до рассвета не будить, – с этими словами Шура полез в БТР.

БТРы выключили огни. Стало просто темно.

Глава 6

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.

4 июля 1988 года.

Ступив на бетон «взлетки», Кирпичников глубоко вздохнул. На аэродроме к запаху пыльного мешка обильно примешивались ароматы авиационного керосина и нагретого железа, хотя было еще не жарко – так, едва за тридцать градусов.

– Приехали, значитца, домой:на ридну Афганщину, – втянув этот воздух ноздрями, пробормотал для себя.

Открыв дверь диспетчерской молча посмотрел на дежурного.

Тот вгляделся в капитана в непривычной повседневной форме. Узнал:

– С возвращением, Коля. К вам борта до завтра не будет.

– Позвонить в батальон дашь?

Дежурный молча щелкнул тумблером и протянул ему тяжелую трубку телефона закрытой связи.

В рубке раздалось:

– Капитан Чхеидзе слушает.

– Привет, генацвале, это я – Кирпич. Прибыл из Союза. Но вертушек на сегодня нет.

– С приездом, Коля, щас погоди секунду… Завтра от нас пойдут два борта на Шихванд и обратно. Слышишь?

Слышимость, как всегда, была отвратительной.

– Слышу, спасибо, дорогой. Тогда – до завтра.

Николай уже хотел положить тяжелую трубку телефона ЗАС, когда из неё раздался крик Чхеидзе, распространившийся на всю диспетчерскую:

– Подожди, дарагой! Не бросай трубку! Сейчас с тобой говорить будут!

Николай опять поднес трубку к уху. В ней раздался голос Петровича:

– Кирпичников? – бас комбата пророкотал словно с другой планеты, но все равно был узнаваемый, несмотря на все квакающие искажения звука, – Завтра чтобы как штык был здесь! Ты срочно нужен!

– Случилось что товарищ майор?

– Приедешь – узнаешь, – в трубке раздался сигнал отбоя.

Кирпичников тяжело вздохнул.

– Вот я уже не счастливый молодожен, а несчастный командир, у которого в роте опять что-то случилось.

…………………………………..

Выйдя из диспетчерской, он столкнулся лицом к лицу с незнакомым майором, который пристально смотрел на него.

Майор был невысок, но коренаст. Возраст – лет 35-36, взгляд с характерным, запоминающимся прищуром и выгоревшими усами – где-то Кирпич его видел, но точно не в Афгане. Сбивало с панталыку то, что незнакомец был одет в спецназовскую «песочку» и тельник, а на поясе у него красовался здоровенный «Стечкин» в деревянной кобуре-прикладе. Может, из другого батальона? Но Кирпичников, в основном, знал в лицо всех офицеров бригады, их было не так уж и много. Новенький? Непохоже. Но где, черт побери, он видел раньше этот прищур?

– Не ломай голову, – усмехнулся незнакомый офицер, словно прочитав его мысли, – Ты кадрился с Аленой Зуевой, моей соседкой по подъезду. Москва. Октябрьское поле, припоминаешь?Евгений, – представился коренастый, протягивая руку.

– Николай, – отрекомендовался Кирпичников, пожимая протянутую ладонь.

– Ясно. Закуривай, – Евгений достал пачку длинных «Мальборо».

– Спасибо, у меня свои, – Кирпич вынул из кармана пачку «Явы»

– Гляди-ко, патриот, – не то одобрительно, не то иронически хмыкнул Евгений.

Закурили, каждый свое. Некоторое время дымили молча.

– Где служим? – затаптывая окурок, спросил, наконец, новый знакомый, – Спецназёр?

– Как догадался?

– Да у тебя это на лбу написано, дружище! – усмехнулся Евгений.

– А ты тоже из наших? – поинтересовался Кирпич.

– Вроде того. Этажом выше. Слушай: мне сейчас некогда. Ты вот что… В госпитале, в дальнем конце, есть калитка, за ней мое хозяйство. Будет время – заходи, часиков к трем, поговорим. Там заперто, постучишь, скажешь, что к майору Боеву – это я, тебя пустят, понял? Давай, пока! – и он, чуть прихрамывая, заспешил по дорожке, вскоре скрывшись за углом модуля диспетчерской.

***

Титры: Урочище Кале-Зард. Провинция Фарах. Афганистан.

4 июня 1988 года

Рассвело. Саперы начать работать щупами – тыкать ими в дно мандеха, ища мины.

Радист разворачивал и настраивал Р-394КМ.

Саперы, поползав по проходу, нашарили еще пару наших, родных, противопехоток. Зная, что у нас принято ставить их на «неизвлекуху», уничтожали методом подрыва. Над прогремело еще два взрыва – сущие хлопушки по сравнению с тем, что раздался здесь несколькими часами ранее.

Убедившись, что «поляна» подчищена, Шура и Никитин с дюжиной бойцов спустились вниз и принялись методично заниматься своим делом. Нужно было, по возможности, до прибытия начальства, выполнить всю необходимую в таких случаях работу: собрать оружие (включая искореженное взрывом и фрагменты), снаряжение, вещмешки вместе с их содержимым, поискать (где это возможно) документы, карты. Для этого им пришлось, к сожалению, рыться среди окровавленных, сильно осмоленных и чаще всего фрагментированных взрывом бренных останков невезучих диверсантов.

Стараясь не наступать на кровавые ошметки, приступили к прочесыванию. Уже через пять минут Никитин услышал свист Шуры, обернулся и увидел, что он машет ему рукой.

Никитин поспешил к нему, и Шура молча указал пальцем на нечто, лежащее у его ног.

Преодолевая омерзение, Никитин пригляделся. «Нечто» при ближайшем рассмотрении оказалось мужским торсом без нижней части и головы.

– Похоже, именно его верхний отросток на меня с неба свалился после взрыва, – сказал Никитин.

– Ничего страшного. Не голливудский же ужастик, – ответил Шура, – К тому же голова – не главное.

Никитин пригляделся: торс был голым, одежду сорвало при взрыве. На одной руке отсутствовала кисть, свежеоторванная, из раны еще сочилась сукровица. А вот второй руки этот парень лишился давно, об этом свидетельствовала сформировавшаяся явно не вчера культя выше того места, где должен находиться локоть.

– Неужто, сам Якдаст? – удивился Никитин.

– Где, кстати, голова? – спросил Шура.

– Где-то там, в камнях, – он показал пальцем, – я приказал Величке откатить ее подальше.

– Давай ее сюда! – тоном, не терпящим возражений, распорядился Шура.

– Сержант! – окрикнул Никитин.

– Я, товарищу старший лейтенант, – как из-под земли вырос рядом с ним Величко.

– Ты куда ту башку закатил?

– Това-а-арищу старший лейтенант! – заныл сержант, почуяв, каким будет мое приказание, – Чому знивше я? Нехай молодняк обвыкае!

– Разговорчики! Тащи ее сюда, и не кати, как футбольный мяч! Аккуратненько, ручками! Представь, что твою голову вот так, когда-нибудь, ногами… Быстро!

Величко, побледнев, сглотнул, но козырнул:

– Есть! Разрешите тильки плащ-накидочку взяты з броника? А то дуже погано…

– Разрешаю, выбери похуже.

Сержант полез вверх по каменистой осыпи.

Офицеры не стали дожидаться его возвращения, и пошли туда, где бойцы складывали собранное оружие и его обломки. Они уже заканчивали это дело, и можно было подвести первичные итоги. Более-менее целых стволов – все, как один, «китаезы», набралось двадцать восемь единиц. Еще пять сильно покореженных, но тоже вполне узнаваемых. Остальное – в виде отдельных деталей. Китайцы мастерят свои трещотки из более легких, а потому менее прочных сплавов, чем наши, поэтому при подрыве страдают сильнее.

– Товарищ капитан, количество собранного вооружения соответствует численному составу бандгруппы, – отрапортовал сержант саперов.

– Молодец, – похвалил его Шура, – здесь полный ажур, что там дальше?

– Кобура иностранного производства. В ней целехонький «Браунинг Хай Пауэр» калибра девять миллиметров с магазином на тринадцать патронов.

– Знатная штука! – Шура вынул пистолет из синей кевларовой кобуры и повертел его в руках, – Ник ты понимаешь, что это такое? – Шура повернулся к Никитину.

– А то! Ты держишь в руках еще одно свидетельство, что гильотинированный взрывом однорукий бандит – знаменитый Кори Якдаст. Собственной персоной. Рядовые духи считают пистолеты никчемными игрушками. Такие пушки таскают только для понта и подчеркивания собственной крутизны. Джагран давал информацию, что из-за отсутствия одной клешни Якдасту трудно управляться с длинноствольным оружием, и потому он не расстается со своим «Браунингом».

– Садись, пятьв дневник, – усмехнулся Шура.

– Лучше жидким хлебом, – отозвался Никитин, улыбаясь. Похвала ротного грела.

Офицеры продолжали осмотр трофеев, расходясь.

Один рюкзак выделялся среди остальных своими габаритами и качеством. У большинства духов были, неплохие и прочные, китайские, с камуфляжным рисунком, рюкзаки. Этот же был без рисунка, стального цвета, со множеством кармашков и «молний».

Заинтересовавшись, Никитин смело раскрыл его. Подвохов не боялся, если бы там был какой-нибудь сюрпризец, то при подрыве он не мог бы не детонировать.

– Так, что это у нас там? – промурлыкал Никитин и извлек тяжелый футляр из плотной влагонепроницаемой ткани, на «молнии», встряхнул его, и внутри что-то звякнуло. Расстегнув «молнию», он увидел видеокамеру, профессиональный, хотя и малогабаритный, но все равно громоздкий «Бетамакс» – увы, разбитый.

В таком же футляре, но поменьше, лежали две запасные кассеты.

Еще в рюкзаке нашлись, аккуратно расфасованные: блокнот, прибор неизвестного ему назначения, хороший целехонький монокуляр “GE Optics”. И обычное барахло, необходимое в прогулке по горам: аптечка, туалетные принадлежности, смена белья и, наконец, рулон туалетной бумаги.

– Шура, иди сюда, – обернулся Никитин и помахал рулоном пипифакса, – смотри, что нашел!

Но Щура, не оглядываясь, только махнул рукой, отстань, мол.

Никитин перебирал собранные бойцами бумажки в основном, членских билетов ДИРА, похожих качеством бумаги и полиграфии на бирки от пальто фабрики «Большевичка».

– Вот еще, – подошедший боец протяну ему пачку таких же членских билетов.

– У нас этого добра уже полно, но для кучи сгодятся, – ответил Никитин.

Встал с корточек и направил свои стопы к Шуре, который был занят тем, что старательно щелкал фотоаппаратом. Щелкал, между прочим, личным «Олимпусом»,

На ходу, Никитин, оглядевшись по сторонам и, убедившись, что все заняты, и никто не смотрит в его сторону, сунул чехольчик с монокуляром в бездонный карман своей «песочки». Совесть его была чиста: один черт, «наверху» его обязательно кто-нибудь заныкает. Хватит с заезжих гастролеров из Арбатского округа и прочих любителей халявы тех кремневок, кинжалов и сабель, реально дорогущих и добываемых ими порой с кровью, рискуя своими молодыми жизнями. Пожалуй, и до них эта штуковина едва ли дойдет, «затеряется» где-нибудь по дороге.

Перед Шурой лежал однорукий торс, с пристроенной к нему головой. Рядом лежала кобура с браунингом. Вид был сюрреалистический, даже жуткий.

Дождавшись, пока командир отщелкает, сколько надо, кадров в различных ракурсах, Никитин тихо сказал:

– Похоже, что это точно Якдаст.

– Я тоже так думаю. Отыгрался хрен на скрипке!

– Погоди, еще не все. Там, – Никитин показал в сторону кучи трофеев, – полный набор странствующего тележурналюги. И явно не от программы «Спокойной ночи, малыши!». И вот ещё, – Никитин вынул из-за спины рулон туалетной бумаги и, улыбаясь как дурак, помахал им перед Шуриным носом.

– Та-а-к! Да это просто праздник какой-то! – заулыбался в свою очередь Шура, – Сорок духов без единого выстрела, гора стволов, да еще этот… мать его, шакал пера с телекамерой! И чего им не сидится в Европах? Не знаешь? Плюс добавь сюда предотвращенную диверсию на трассе. Так что… Считай себя уже с медалью. А то и с орденом, – и без перехода интонации спросил:

– Что там твой хохол руками машет?

Балаганов принялся снимать панораму места, ставшего последним пристанищем для тридцати девяти моджахедов-неудачников и, в компании с ними, для незадачливого западного телеохотника за сенсациями, который для нас так и останется безымянным, документы на такие «экскурсии», понятно, не берут.

Никитин оставил ротного с его «Олимпусом» и поспешил к куче трофеев, откуда отчаянно «семафорил» руками рядовой Овчаренко – один из хохлов-дембелей, «отличившихся» на прошлом выходе вместе с двумя своими земляками. Сейчас они изо всех сил стремились реабилитироваться.

– Что там у тебя? – спросил Никитин.

– Ось, бачьте, товарищу старший лейтенант! – он показал на отдельно уложенный на плащ-накидке сверток размером с обувную коробку, упакованный в пленку, через которую просвечивала коричневая бумага.

– Туточки, недалэчко, найшов, – не дожидаясь моего вопроса, зачастил Овчаренко, – За каменюкою, тамо чувал порвався. Тильки вы, товарищу старший лейтенант, не гадайтэ, ничого не тронуто, ни на синь пороху…

– И где сам чувал? – перебил его Никитин, – Почему еще не здесь?

– Есть, товарищу старший лейтенант! Зараз притаранимо!

Боец помчался выполнять приказание, а Никитин своей нештатной финкой взрезал упаковку пакета и тихо присвистнул. Сил материться у него уже не было.