Текст книги "Последний Персидский поход (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– То-то и оно, что «был». Если бы вы сразу, на месте, его расшифровали, то мы бы на вертушке успели до нашего госпиталя довезти. Глядишь, и выжил бы, стервец. А сейчас какой от него прок? Разведчики…

– Так ведь вы знаете, товарищ майор, что ханумок этих проклятых мы стараемся без нужды не трогать, а то визгу будет, не утрешься потом, – Никитину стало тоскливо на душе.

– Ладно, не дрейфь, – Петрович уловил его настроение, которое тот и не пытался скрывать, – Я буду рядом. Все едино, придется расхлебывать вместе.

Майор тяжко вздохнул:

– Ладно, ступай в штаб, жди там, а я поехал встречать этих...

Комбат забрался в свой УАЗ, уселся за руль и резко сорвался с места.

Никитин, мысленно проклиная свою нелегкую долю, поплелся к штабному бараку, кои в Афгане почему-то принято называть «модулями». Единственное утешение: там, в штабе, имелись кондиционеры. И умывальник тоже был, так что он еще успевал ополоснуть хотя бы свою покрытую пылью физиономию.

Вспомнив, что у него загнан патрон в патронник автомата, на ходу принялся разряжать его: отсоединил магазин и передернул затвор.

Патрон улетел куда то в пыль.

Никитин и не пытался его ловить или искать, отчитываться за него здесь не надо. Не в Союзе, где даже стреляные гильзы сдают по счету.

……………………………………..

В штабе мерно гудели «кондеры», было прохладно и тихо. Никитин заглянул к дежурному:

– Здорово, генацвале, Шуру не видел?

– У Нинки он, где ж еще? – усмехнулся дежурный тонкими усами под большим грузинским носом.

На всякий случай постучав, Никитин заглянул в помещение коммутатора. Ротный сидел на столе и развлекал даму анекдотами, надеясь, очевидно, таким способом проложить дорогу в ее опочивальню. Ну-ну…

Нинкой звали одну из телефонисток штаба. Плотная, круглая, как шарик, приземистая бабенка за тридцать – на Родине на нее можно было запасть разве что после третьего стакана, но здесь она чувствовала себя королевной. От претендентов отбоя не было. Но претендовали, увы, не на руку и сердце, а лишь на место в ее койке, что Нинку категорически не устраивало, она мечтала о спутнике жизни. Грех осуждать за это женщину. К ней клеились многие, но все без толку. Шура, истосковавшийся по женской ласке, не был исключением.

Никитин окликнул его, потому что капитан вроде и не заметил появления взводного.

– Шура, я тут.

– Я еще загляну, – пообещал Шура штабной прелестнице, с неохотой слезая со стола, – Здорово! – это уже Никитину, – Приехали? Все нормально?

………………………………………………………

Офицеры вышли из модуля штаба. У Шуры было обалделое выражение лица.

– Надо же, а Петрович даже не счел нужным меня проинформировать. А я тут ломаю голову, за каким чертом меня заставляют по третьему разу докладную переписывать! «Поподробнее давай!», – передразнил он кого-то.

– А еще Петрович поехал на площадку встречать особистов. По нашу душу. – наябедничал Никитин.

Шура сплюнул на плац.

– Знаю. Мне Нинка сказала. Пойдем, покурим.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года.

Когда Николай пришел в себя, уже рассвело.

Он чувствовал ладошку Марины, гладящую его по щеке, с удивлением обнаруживая, что слезы теперь текут у него. Не в таком, конечно, количестве, как до этого у нее, но глаза были предательски мокрыми. Последствия? О них он подумает позже. Очень не хотелось покидать этот хрупкий островок счастья. И ни о чем не хотелось думать, кроме девушки, доверчиво прижимавшейся к нему.

– Вот я и жена твоя невенчанная, – прошептала Марина, – А ты – мой муж!

Коля привлек к себе девушку и нежно поцеловал в губы.

– Я люблю тебя. И никому не дам в обиду.

Марина еще теснее прижалась к нему, а у него уже созрело решение, о котором он пока не стал говорить.

– Коленька! Я решила. Я с тобойтудапоеду? – наивно утвердила она.

Кирпич усмехнулся:

– Не надо, все «интердолги» я уже раздал за двоих. К тому же, у меня замена в декабре. Прикажешь мне потом тебя два года ждать? Только документы несколько месяцев оформлять будут. Я оттуда, а ты – туда? Нет уж, сиди дома и жди меня, ясно?

– Ясно. Я буду тебя ждать! – горячо зашептала она, – Только ты… там… осторожнее… Понимаешь?

– Понимаю, – он еще раз коснулся ее щеки губами.

– Нет, ты поклянись, что будешь беречь себяТАМ. Ради меня.

– Клянусь, – отозвался Кирпичников, плохо представляя, как это можно осуществить в реальности. Скорее всего, никак, но пусть она лучше об этом не знает.

– Тебе нужно поспать, – сказала Марина, неохотно отрываясь от него и выбираясь из-под одеяла. – Я люблю тебя, – она наклонилась над ним и поцеловала. – Спи, родной.

Девушка подняла с пола свой халатик и, набросив его на себя, неслышно исчезла, словно ее и не было.

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Никитин с Шурой дымили в курилке «Явой», когда, поднимая тучи пыли, рядом со штабом резко тормознул командирский УАЗ.

Из него выбрался комбат,

За ним не Кузьмич, как ожидали офицеры, а его заместитель – майор Каримбетов, коренастый и кривоногий, с типично азиатской внешностью.

У Никитина аж скулы свело.

– Совсем плохо дело, если Кузьмичев зама прислал.

Петрович с Каримбетовым вышли из машины, и зашли в штаб.

Бросив окурки, офицеры встали и потопали к той же двери. Настроение у обоих было паршивым.

……………………………………………….

В кабинете комбата их несколько покоробил тот факт, что особист расположился за столом комбата, а сам Петрович пристроился на стуле у окна.

Каримбетов знал, что руки у нас ему давным-давно никто не подает, и, один раз оскандалившись публично, с рукопожатиями больше не лез, ограничиваясь кивком своей коротко стриженой головы. На плоской физиономии застыла дежурная улыбочка.

– Ну, здравствуйте, здравствуйте! Заходите!

Он распоряжается в чужом кабинете, как в собственном.

– Как самочувствие? Как там ваши родные в Москве, пишут? Вы ведь, кажется, оба москвичи? – «блеснул» майор своей осведомленностью.

Никитин бросил взгляд на комбата.

Тот отвернулся лицом к окну, делая вид, что его страшно интересует вид на соседний модуль. Мог бы и прийти на выручку. А так Никитину придется хамить самому. Он уже разинул рот…

Но ротный опередил его:

– Я полагаю, товарищ майор, нас пригласили сюда не для того, чтобы интересоваться нашим здоровьем и нашими родственниками. Давайте по делу, – сухо заметил Шура.

Каримбетов улыбнулся еще шире, обнажая желтые зубы.

– Какой ты нетерпеливый! Мы же на Востоке, дорогой! Ты должен знать, что у нас принято сначала поинтересоваться здоровьем собеседника, его родных, его баранов, верблюдов…

– Ишаков, – добавил Шура, криво улыбаясь.

– И ишаков, дорогой, – невозмутимо кивнул особист, – если есть ишаки.

Намек был слишком грубым, чтобы его пропустить мимо ушей. Упреждая нашу реакцию, Петрович пророкотал:

– Ты бы полегче, Касымыч, не нарывайся, не надо! И давай ближе к делу.

Каримбетов сделал обиженное лицо.

– А что я такого сказал? Верблюд, баран, ишак – все очень хорошие, полезные животные. У нас на Востоке…, – он снова было завел свою песню.

Но Петрович его перебил:

– Кончай, Касымыч, на тебя время от боевой подготовки отрываем!

Улыбка слиняла с физиономии особиста

– Хорошо… – с угрозой в голосе проговорил он, – Сейчас по одному – пауза, – расскажете мне обо всем. Начнем, – пауза, – по старшинству. Товарищ старший лейтенант! – это адресовалось Никитину, – Выйди…те, и подождите в коридоре, пока мы будем беседовать с товарищем капитаном.

Никитин взглянул на комбата.

Тот молча кивнул головой, и старлей направился к двери.

– Автомат сюда давай, – услышал спиной Никитин голос Петровича. Он пожал плечами, вернулся и отдал ему свой АКС. – И «разгрузку» сними, чего с ней таскаться?

Никитин с облегчением освободился от «лифчика» с запасными магазинами, гранатами и сигнальными ракетами. Остался только болтающийся на поясе «Стечкин».

– Ступай, покури. Далеко только не уходи, – сказал Петрович.

……………………………..

Никитин вышел в коридор, но в курилку не спешил, задержался под дверью, прижавшись ухом к косяку, пытался услышать, о чем говорят в кабинете. Пустое занятие! Стенки там были обшиты «вагонкой», с подкладкой из шинельного сукна, а дверь изнутри обита войлоком – специально для звукоизоляции, чтобы из коридора не было слышно, о чем разговаривают внутри.

Потоптавшись без толку, Никитин плюнул на это дело и, решив смотреть на все философически, отправился для начала в умывальник.

……………………………………….

Совершив омовение и отряхнув пыль афганских дорог со своей «песочки», глянул на себя в зеркало. На него смотрела загорелая явно не сочинским загаром, в меру наглая физиономия. Он остался ею доволен.

……………………………………

Следующая остановка – «Военторг». Народу там по причине рабочего времени не было никого, только за прилавком скучала продавщица Рита – худосочная особа неопределенного возраста, плоскогрудая и плоскозадая, напоминающая лицом и формами сильно пересушенную воблу. Даже при тотальном дефиците женского пола она совсем не была избалована мужским вниманием. Проще говоря, ее игнорировали. Но Ритуля, как всякая нормальная женщина, не переставала мечтать о простом женском счастье, если не на всю жизнь, то хотя бы на время. Поэтому напропалую кокетничала и строила авансы всем офицерам и прапорщикам без исключения. Выглядело это нелепо, и Никитину иногда бывало ее даже жалко, хотя в «утешители» я, естественно, не стремился. Вот и сейчас, завидев меня, Никитина приободрилась.

– Привет, Игорек! – она изобразила на лице непередаваемый восторг от встречи со мной. – С возвращением!

Никитин откровенно поморщился – он терпеть не мог уменьшительно-ласкательных суффиксов при именах, особенно в своем собственном. Вслух, однако, ничего такого не сказал,

– Привет. Мне пачку печенья и банку «Si-si». Два раза, – время было уже почти обеденное, Никитин с раннего утра, перед выездом от советников, ограничился лишь кружкой чаю. Подумав, взял такой же набор для Шуры, на обед он тоже вряд ли успеет.

Отсчитывая сдачу, Ритка погрустнела.

– Говорят, у вас двоих мальчиков убили…

– Всех нас когда-нибудь убьют, – мрачно буркнул Никитин и вышел из прохлады магазина под палящее солнце.

– Скоро технику обещают подвезти, – с последней надеждой пискнула ему в спину Ритка. – «Шарп», двухкассетники…

Никитин даже не обернулся.

……………………………………………………………

В курилке, под навесом из маскировочной сетки, было тоже жарко, но хотя бы не так припекало. Никитин распечатал пачку югославского печенья, напоминающего вкусом жеваную промокашку, и, дернув, словно чеку гранаты, вскрыл банку шипучки. Хрустя этим подобием еды и прихлебывая из банки, принялся ждать. Ожидание затянулось почти на час. Что-то долго они там беседуют. Все это нравилось мне все меньше и меньше.

Шура так и не появился, вместо него из дверей штаба высунулась мерзкая рожа Каримбетова.

– Зайди! – приказным тоном распорядился он.

Никитин вздохнул, бросил окурок, и поплелся в кабинет комбата.

…………………………………………………………….

Войдя, Никитин увидел, что Шура сидит на стуле, где до этого сидел Петрович, и нервно курит. Лицо его было покрыто красными пятнами, что бывало с ним, только в моменты сильнейшего нервного напряжения, за которым вот-вот последует взрыв, если только не устранена его причина.

Петрович, засунув руки в карманы, устроился на краю второго стола. Лицо у него каменное, как всегда, но заметно, что он тоже на взводе. Комбат, сам некурящий, никогда и никому не дозволял смолить в своем кабинете. Он бросил Никитину какой-то странный взгляд, смысла которого тот не понял. Вроде бы ободряющий, но вместе с тем тоскливый, так смотрят на безнадежно больных родственников.

– Садитесь, – услышал Никитин голос особиста. Тот указал на стул напротив себя.

– Спасибо, я пешком постою, – вежливо хамя, отказался Никитин.

– Да нет уж, лучше присядь…те, товарищ старший лейтенант. Разговор у нас с вами впереди до-о-олгий будет.

Никитин опустился на стул.

Майор выдержал паузу, разглядывая Никитина и без того узкими, прищуренными глазками, словно увидел впервые. Довольно дешевый прием, но особист, вероятно, считал себя тонким психологом.

– Что же вы, товарищ старший лейтенант, – наконец, начал Каримбетов, негромко и вкрадчиво, – себе позволяете?

– А это вы о чем?

– Да все о том же, дорогой… Оскорбляете старших по званию, причем намного старше вас. Уважаемых людей! Вот, старший советник, генерал-майор Колобов опять на вас жалуется! Насколько мне известно, это не первый случай!

Никитин пожал плечами, оправдываться было неохота.

Выручил его Петрович:

– Этот ваш Колобов постоянно требует, чтобы мои офицеры отчитывались перед ним, хотя прекрасно знает, что это требование незаконно.

– Кто требует? Уважаемый человек просто просит поделиться информацией, - начал было возражать Каримбетов.

– И это тоже незаконно! – повысил голос комбат, – Если кто-нибудь из моих подчиненных с ним хоть чем-нибудь «поделится», я его сам под трибунал отдам, за разглашение, ясно?

– Ну, зачем же так, мы же общее дело здесь делаем… – не сдавался особист.

– Не надо демагогии, товарищ майор! У меня есть разъяснение из Кабула, в том числе и по вашей линии, на этот счет. И есть инструкция о взаимодействии нашей и вашей служб. Хотите почитать?

– Ну, ладно, ладно… – Касымыч сделал примирительный жест рукой, – Я же не о том. Просто об уважении к старшим. У нас, на Востоке, старших принято уважать…

Ну, вот, поехало. Этот придурок снова завел свою любимую пластинку.

Никитин на какое-то время просто отключил внимание и слух, а когда включил их вновь, услышал все тот же медоточивый голос, вещающий с наставительными интонациями:

– Эту восточную притчу рассказал мне мой отец, который слышал ее от своего отца, а тот от своего, и так она передавалась из поколения в поколение… Двое юношей отправились в дальний путь, и в пути на них напали разбойники. Их привели к атаману, а тот был человеком преклонных лет. Один из юношей, когда атаман стал расспрашивать его, отвечал дерзко и неуважительно, и атаман повелел отсечь ему голову. А второй юноша почтительно опустился на колени и поцеловал полу его халата, а также воздал иные знаки уважения к его сединам. Атаман пощадил его и отпустил, щедро вознаградив…

Никитин похабно ухмыльнулся:

– А что это за «иные знаки уважения», товарищ майор. Что-нибудь очень специфическое?

Петрович же слушал весь этот бред очень внимательно. Даже подчеркнуто-внимательно – так психиатры выслушивают своих пациентов.

– Браво, Касымыч, – комбат несколько раз похлопал в ладоши, – Ты, черт возьми, прямо как Шехерезада! Только я что-то не пойму из твоей сказки: старый разбойник, по-твоему, уже не бандит, а «уважаемый человек»? Так, что ли?

Особист попытался как-то возразить.

Но Петрович не дал ему этого сделать.

– Значит, мы тут все должны, по-твоему, тех духов, что постарше, не гонять по горам, а их вонючие халаты целовать?

– Да нет, вы… – Киримбетов пошел в отказ

– Погоди, я еще не все сказал. – гремел голос комбата, – По-твоему, выходит, что в сорок первом мы должны были не отвечать Гитлеру «дерзко и неуважительно», а на колени перед ним опуститься? Да еще воздать ему «иные знаки уважения»? Были такие «почтительные юноши», изменниками Родины назывались: власовцы, полицаи, бандеровцы… слыхал про таких, Касымыч? Их еще потом, после войны, вешали. Интересные у тебя сказочки, Касымыч, ой, интересные!

Каримбетов занервничал.

– Вы не так меня поняли! При чем здесь Гитлер? Речь идет просто об уважении к старшим… – уже оправдывался он.

Но наш батяня-комбат продолжал бить этого дурака его же оружием.

– Надо будет обязательно рассказать твою байку вашему начальству. Я тут как раз на сборы в Кабул собираюсь через недельку. Думаю, им интересно будет послушать.

– Да ты… Да вы чего? – всерьез задергался особист, – Шуток не понимаете?

– Есть вещи, – серьезно произнес Петрович, – над которыми шутить нельзя! А майору Кузьмичеву я прямо сейчас позвоню, расскажу про твоих «вьюношей». То-то смеху будет!

Каримбетов сидел, сникший и посеревший, вертя в руках не нужный ему карандаш. Наконец, решился:

– Может быть, мы продолжим беседу? Обстоятельство пропажи…

– Нет уж, хватит! Собирайся-ка и лети домой белой лыбедью! Майору Кузьмичеву я сам позвоню, как и обещал. Ваше такси у подъезда. Дежурный! – крикнул он, приоткрыв дверь в коридор.

– Я здесь, товарищ майор! – бодро выскочил из дежурки капитан Костя Чхеидзе.

– Срочно вызови кого-нибудь из водителей, кого найдешь.

– Так у меня сейчас здесь один. Из моих.

– Что он там у тебя делает?

– Кондиционер чинит, товарищ майор.

– Отлично! Давай его сюда! Отвезете товарища майора к вертолету и сразу назад, УАЗ у крыльца. Понятно?

– Есть, товарищ майор, – козырнул капитан.

Петрович обернулся к Касымычу, делая приглашающий жест рукой.

– Прошу!

Тот, ссутулившись, поплелся на выход.

Офицеры остались втроем: комбат, Шура и Никитин. Заметив, что ротный лезет за новой сигаретой, Петрович возмутился:

– А ну, кончай здесь дымить! Мне и так теперь до завтрашнего не проветрить!

– Может, дверь открыть? – предложил Никитин.

– А вот этого как раз не надо. Вот что… – комбат задумался несколько секунд, – Ступайте-ка отдыхать. В подразделения, конечно, свои загляните, не поленитесь. А обо всем, что здесь было – никому ни слова, понятно?

– Понятно, товарищ майор…

– Смотрите у меня, – Петрович погрозил нам пальцем, – если узнаю, что слухи какие пошли, головы поотрываю! Поговорим потом. Свободны!

Офицеры развернулись к выходу.

– Никитин, амуницию свою не забудь, – сказал Петрович в спину старлею, – У меня здесь что – склад?

Никитин вернулся, прихватил за цевье стоявший в углу автомат и перебросил через плечо «разгрузку».

Пока он это делал, Петрович заметил «Стечкина» в бакелитовой кобуре на его поясе.

– Надо было и его забрать… – пробормотал он.

– Зачем? – удивился Никитин.

– А хрен тебя знает? Вот взял бы да шмальнул Каримбетову в лоб.

– Да… – протянул Никитин, – видать дела действительно серьезные.

Глава 4

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Когда Кирпичников проснулся, в окно ярко било южное солнце. Он глянул на часы, которые по военной привычке на ночь не снимал, и чертыхнулся.

Они показывали без пяти одиннадцать.

Резко вскочив, он повернулся, чтобы прикрыть свое ложе одеялом, и замер в ужасе.

На простыне алело не то чтобы большое, но и не совсем маленькое пятно крови. В его происхождении сомневаться не приходилось.

Кирпичников быстро натянул свой липовый «Адидас» и осторожно выглянул за дверь.

Из кухни, расположенной в другом конце маленького коридорчика, доносились шкворчание чего-то жарящегося, и вкусный запах. Никаких голосов слышно не было. Коля осторожно, стараясь ступать бесшумно, преодолел коридорчик и замер у входа в кухню, прислушиваясь. К шкворчанию добавился звон посуды. Голосов по-прежнему никаких.

Он решился и ступил в приоткрытую дверь.

В кухне была одна Марина, хлопотавшая у плиты. Он стояла к нему спиной, и не слышала, как он вошел. На ней был все тот же вчерашний легкий халатик, не скрывавший ее стройных ножек. Кирпичников невольно залюбовался, не решаясь выдать свое присутствие.

Девушка, словно почувствовав на себе его взгляд, обернулась через плечо и улыбнулась.

– С добрым утром, товарищ капитан!

– Доброе утро, – Коля замялся, глядя в пол, и это не укрылось от внимания Марины.

– Что с тобой? – насторожилась она. – Тебе нехорошо?

– Там… – он кивнул головой в сторону своей спальни, не зная, что сказать дальше.

– Что там? – Марина испуганно метнулась в коридор мимо Кирпичникова.

Он вздохнул и последовал за ней.

……………………………………………………

В комнате девушка удивленно озиралась по сторонам.

– Что случилось, Коленька?

Кирпичников молча подошел к дивану и откинул одеяло. Марина, порозовев, прильнула к нему.

– Разве ты не знал, что ЭТО бывает у девушек? Когда они… в первый раз, – тихо спросила она.

Кирпичников ничего не ответил, он просто обхватил ее рукой и прижал к себе. К нему вернулась уверенность.

– Не волнуйся, – сказала Марина, – я застираю. Никто ничего не увидит. Иди, умывайся, и будем завтракать, я испекла тебе оладьи. Ты любишь оладьи?

………………………………………………….

За столом, наворачивая аппетитные кругляшки с персиковым вареньем, Кирпичников задал волновавший его вопрос:

– А Николай Иванович где?

- Дед с утра пораньше ушел в свой совет ветеранов. Велел извиниться и попрощаться с тобой за него. Не хотел тебя будить.

Что ж, жаль. Но от своего решения он все равно не отказался. Допив чай, глянул на часы – было без десяти двенадцать.

– Ты… прямо сейчас уедешь? – спросила Марина.

– Нет, билет нужно выкупить за час до вылета.

– А во сколько вылет?

– В двадцать три сорок, мы успеем.

– Куда?

– Увидишь. Давай, быстро одевайся, и пойдем.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – Марина встала из-за стола и шутливо отдала ему честь.

Кирпичников усмехнулся.

– Во-первых, в армии отвечают не «Слушаюсь!», а «Есть!». Во-вторых, к пустой голове руку не прикладывают. Только не подумай чего…, – поспешил он упредить возможную обиду, – речь идет не о содержимом головы, а о головном уборе. Усвоила?

– Так точно, мон женераль!

– Тогда – вперед! Сорок пять секунд. Время пошло.

Заинтригованная Марина, выходя из кухни, на мгновение оглянулась на Николая, в ее взгляде читался ребячий восторг пополам с любопытством.

Кирпичников впервые за несколько прошедших дней улыбнулся.

– Ну, не сорок пять… но по борзому. Ипаспорт не забудь.

– Зачем? – она удивленно вытаращила свои бездонные глаза цвета неба над Таити.

– Надо, – загадочно хмыкнул Кирпичников.

Зайдя к себе переодеться, он с удивлением обнаружил, что его форменная рубашка выстирана и выглажена. Отутюжены и брюки. Ясно было, чьих рук это дело.

Никитин только головой покачал и языком прицокнул.

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Офицеры добрались до курилки, плюхнулись на лавку, и Шура достал свою «Яву».

Некоторое время нервно дымили в молчании.

Первым нарушил его Шура:

– Вот блядь! – произнес он короткое слово, в узком смысле обозначающее продажную женщину, а в расширенном – отражающее необъятный спектр эмоций, от восторга до ненависти. В исполнении моего ротного оно было наполнено до краев только одним: лютой злостью.

Снова молчание.

В этот раз не выдержал Никитин:

– Какого хрена ему от нас надо?

Шура дососал свой бычок до фильтра и тут же прикурил от него новую сигарету.

– Очень толстого и длинного! Этот гад считает, что раз в той записке для Якдаста говорилось про деньги, то имелись в виду именно деньги. Настоящие ДЕНЬГИ, а не эти фантики! Кстати, не желаешь полюбоваться?

Шура выудил из кармана несколько пестрых бумажек и протянул Никитину.

– «Banco de…Argentina…10000 Australes…» – с удивлением прочитал тот, – Что это такое? И откуда они у тебя?

– Этот козел тряс передо мной пачкой, она рассыпалась, я помогал собирать. Ну, и оставил себе чуть-чуть на память.

– Ты что? Он же их пересчитает и хватится!

– Не хватится, – уверенно возразил Шура.

– Почему?

– Полюбовался? Давай сюда, – Шура забрал у него бумажки, – А теперь главное: чурка эта грёбаная считает, что там были настоящие ДЕНЬГИ, возможно даже не афгани, а что-то получше, и мы с тобой поделили их между собой! Ну, возможно, что-то отстегнули старшине.

Никитин присвистнул. Круто, однако!

– А Петрович?

– Что – Петрович? Он, конечно, его чуть не за грудки, видно, что еле сдержался, чтобы в пятак не заехать. Я, рычит, за своих офицеров… Ты пойми, ему самому сейчас жизни не дадут. Каримбетов злопамятен, как гадюка, сегодняшнего позора он ему никогда не простит, будет пакостить, где только можно. Н-да, – Шура глубоко затянулся, – цугцванг.

– Что? – не понял Никитин.

– Ах, да, ты же у нас в шахматы не играешь. «Цугцвангом» называется такая позиция, когда любой ход заведомо ухудшает твое и без того дерьмовое положение. Ты сам посуди: то, что у «гонца» не было ничего другого, кроме этих грёбаных «фантиков», могут подтвердить только эти трое твоих хохлов. Но тем самым они обеспечивают себе путевку в дисбат. А теперь представь: вызывает наших «щирых парубков» Каримбетов, и предлагает на выбор: продолжить службу за колючей проволокой или оговорить нас. Мол, была валюта, но ее товарищи капитан со старшим лейтенантом себе забрали! А у них, между прочим, дембель на носу… Как ты думаешь, что они выберут?

– Сам знаешь, что выберут.

– Верно. Теперь рассмотрим второй вариант: мы не сдаем этих бандеровцев, и сами они, конечно, будут молчать. Тогда мы с тобой надолго остаемся под подозрением в мародерстве и чуть ли не в измене Родине.

– А это еще почему?

– А на фига нам эта валюта в Союзе? Наш бабай не сомневается, что мы

намыливаемся спустить ее в Лас-Вегасе. Хорошо, если этим все ограничится.

– А что еще может быть? – удивился Никитин.

– Все, что угодно. Я же сказал, что Каримбетов никогда, ничего и никому не прощает. Подкинут десятидолларовую бумажку, и нам – хана!

– И что нам теперь делать? – на душе стало совсем гадко.

– Бдить! Оглянись вокруг себя, не дерет ли кто тебя? Почаще проверяй свои вещи на наличие посторонних предметов. Присмотрись к личному составу – наверняка у грёбаного бабая есть стукачи в нашей роте. Директива такая: не щелкать клювом.

– Перспектива, однако…

– Да уж…

Некоторое время снова молча дымили «Явой».

– Ладно, не бзди – прорвемся, – хлопнул Никитина по плечу Шура, – Иди, мойся, отдыхай. Да, не забудь, сегодня в двадцать два ноль-ноль у Карася банкет в Ленкомнате. Сын у него родился. Заходи, он звал.

– Куда он так торопиться размножаться? Всего два года как из училища, – откровенно недоумевал Никитин.

– А это Ник факт только его биографии. Для нас же только повод оттянуться после «боевых».

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Марина принарядилась, хотя на ней были простенькие, весьма поношенные джинсы и белая футболка с надписью “UNIVERSITY OF NEW YORK”. Явный «самопал», продукция местных кооператоров, но и в этих шмотках она смотрелась очень и очень славно, еще изящнее и стройнее, чем в халатике.!

Когда он ввел ее в ювелирный магазин, Марина заметно оробела.

– Коленька, зачем мы сюда пришли? Мне ничего не нужно!

– Слушайся старших! – строго возразил Кирпичников.

Времена тотального дефицита всего и вся еще не наступили, и изделия из золота, пусть не в таком изобилии и разнообразии, как на Кабульской «зеленке», в продаже имелись.

Скучающая продавщица неохотно оторвалась от увлекательного разговора с кассиршей и с ленцой подошла к ним.

– Что вы хотели, молодые люди? – Серьезных покупателей в них она явно не видела.

– «Молодые люди» хотели бы приобрести у вас кольца, две штуки, – вежливо отозвался Кирпич.

– Имейте в виду, дешевых нет. Осталась только 585-я проба. Вам без камня?

– Это не страшного, – не обращая внимания на ее снисходительный тон, сказал Николай. – Покажите, пожалуйста. Без камня.

Продавщица отомкнула стеклянную крышку прилавка и выставила перед ними обшитую синим бархатом планшетку.

– Выбирайте.

Марина посмотрела в лицо Коле. В ее глазах испуг мешался с любопытством. И последнее начинало выигрывать по очкам.

– Выбирай, – спокойно сказал Кирпич. – Какое тебе нравится?

Девушка, все еще смущаясь и робея, склонилась над планшеткой с маняще поблескивающими золотыми ободками для пальца.

Кирпичников терпеливо ждал.

Продавщица меж тем с сомнением посмотрела на его руки.

– На ваш размер, молодой человек, трудно будет подобрать.

Коля повертел своими «музыкальными» пальчиками.

– А вы попробуйте, – он, лучезарно улыбаясь, многозначительно посмотрел на скромную труженицу прилавка, на которой золота красовалось почти столько же, сколько на самом прилавке.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, но в этой игре Кирпичу не было равных. Боевой опыт, как всегда, победил.

Продавщица отвела глаза.

– Хорошо, я попробую что-нибудь для вас подыскать.

Марина робко вытянула из гнезда одно из колечек и осторожно надела на отставленный пальчик. Тонкое и вполне изящное, оно было ей как раз впору.

Но тут, повертев рукой с надетым кольцом, она рассмотрела прицепленную к нему бирку-ценник.

Испуг в ее глазах мгновенно победил любопытство вчистую.

Сняв с пальца колечко и вставив его на место, девушка потащила Кирпичникова от прилавка.

– Ты чего? – Удивился он, позволив ей отвести себя лишь на два-три шага.

– Коленька! – Горячим полушепотом умоляюще запричитала она, убедившись, что дальше сдвинуть его с места ей не по силам. – Ведь это же так дорого! Мне ничего не надо, я и так тебя люблю! Давай, уйдем! Ну, пожалуйста!

– Так вы будете что-нибудь брать? – Раздался из-за прилавка нервный окрик продавщицы, – Или как?

– Одну минуту, – откликнулся Коля, крепко держа за локоть Марину, чтобы она, часом, не вырвалась и не сбежала. – Мы советуемся.

Девушка за прилавком сердито засопела.

– Вот что, давай, договоримся: я не люблю, когда со мной спорят. Мои подчиненные могут это подтвердить. Если тебе понравилось, мы его берем. Выпишите, пожалуйста, – обратился уже громко он к жрице златого тельца. – И вы обещали подобрать что-нибудь для меня. Желательно такое же.

…………………………………………………

Когда они вышли из ювелирного магазина, коробочки с кольцами лежали у него в кармане. До Маринки начало что-то доходить.

– Коля, куда мы идем? – Маринка уже обо всем догадывалась, но ей хотелось продлить удовольствие.

Коля не ответил. Он просто взял ее за руку и вел за собой, словно козу на поводке. Через дорогу находилось то, что было ему нужно – «Отдел записи актов гражданского состояния» – по-русски, ЗАГС.

Здесь Маринка попробовала упираться.

– Ты что? – тихо спросила она его, – мне же еще нет восемнадцати, и потом…

– Потом – суп с котом, очень дохлым. Слушайся меня, и все будет нормально!

Они вошли под своды бывшего особняка купца первой гильдии Островерхова, а ныне – главного «хомутника», как его называли местные женихи.

– Коленька, мы… серьезно?

– А у тебя есть сомнения?

– А предложение руки и сердца? – капризно протянула девушка, – А благословление дедушки?

– А я тебя уводом. Короче – краду.

……………………………………………………

У кабинета, где принимали заявления, имелась в наличии некоторая очередь. Судя по виду присутствующих пар, пришли они сюда отнюдь не для регистрации брака, а совсем наоборот. Мужики разных лет изо всех сил изображали полнейшее равнодушие к своим спутницам бывшей жизни, а те, в свою очередь, платили им той же монетой. В кабинете тех и других мурыжили до неприличия долго – видимо, уговаривали не торопиться с этим делом. Кирпичников, когда перед ними оставались еще, как минимум, три такие пары, посмотрел на часы, плюнул на все и решительно втащил в приоткрытую дверь, откуда вышли очередные «счастливчики», Маринку.