Текст книги "Последний Персидский поход (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Джагран озадаченно почесал затылок.

– Это ж надо… Ёшкин кот… два миллиона и непонятно в какой валюте. Жуть как хочется вскрыть и посмотреть, но пусть этим занимаются «особняки».

– «Aust…» – Австрия? Австралия? – пытался догадаться Никитин.

В комнате раздалось характерное тарахтение. В окне было видно, что над виллой прошли пара вертолетов: «восьмерка» с «двадцатьчетверкой».

………………………………………………..

На улице Гарик уже усаживался в советнический УАЗ. Никитин влез на заднее сиденье, и они потряслись по пылище на пустырь неподалеку от виллы, где приземлились винты, чтобы не уходить на грунтовый аэродром за городом.

…………………………………..

Из вертушек, не заглушивших движки, и медленно машущих винтами вхолостую, вылезли трое военных – майор Кузьмичев и незнакомые Никитину капитан со старшим лейтенантом.

Все молча поздоровались за руки, после козыряния, уселись в УАЗ. Говорить в пыли, при работающих винтах было бесполезно.

……………………………………..

– Что тут у вас? – спросил майор, когда машина выехала на городскую улицу.

– Какая-то чертовщина, – признался Никитин.

– А конкретнее? – потребовал особист.

– Сейчас увидите, – пообещал Никитин,

УАЗ уже вкатывал в ворота.

– Где «клиент»? – осведомился Кузьмичев, имея в виду мертвяка.

– В больнице, в морге, естественно.

– Черт! Почему сюда не забрал?

– Интересно, а что на это сказали бы гостеприимные хозяева?

……………………………………………

Советники как на заказ, выползли на крыльцо, с любопытством наблюдая за гостями. Все они, кроме Джаграна, ничего не знали и не понимали причины вечернего, без предупреждения, визита незнакомых офицеров.

Кузьмичева советники не интересовали, у тех была своя служба безопасности.

– Здравствуйте, товарищи, – козырнул он им, выйдя из машины, – Я начальник Особого отдела двадцать второй бригады майор Кузьмичев. У меня срочное дело к товарищу старшему лейтенанту. Мы тут быстро, и хлопот вам не доставим.

– Может, поужинать? – гостеприимно предложил старший советник, – Или чаю?

– Спасибо, не могу. Времени в обрез, – и повернулся к Никитину, – Ну что, пойдем, глянем на твоего «крестничка»? Это далеко?

– Через забор.

– Веди. Кстати, у тебя не найдется ненужной плащ-накидки?

– Козюлис, слыхал? Живо, – приказал Никитин водителю БТР.

– И пару-тройку бойцов покрепче. Чтобы языком умели не болтать, – добавил майор.

Никитин, не колебался ни секунды и окликнул старшину:

– Гуляев! Где у тебя эти… Искатели приключений на свою жопу?

– Я их во взводе охраны, в каптерочке запер, товарищ старший лейтенант. Ключики у меня, – пробасил Гуляев, подбегая, – А это что, уже за ними? – спросил он шепотом, чтобы не слышали приезжие.

– Почти. Все потом, Миша, Тащи их сюда!

Гуляев ушел.

Ефрейтор Козюлис принес из БТРа старую плащ-накидку, что погрязней и похуже.

Трое понурых мародера-неудачника, завидев во дворе особистов, сжались в комок, на лицах их застыл животный ужас.

Один из них трясущимися губами залепетал:

– Не надо! Товарищу старший лейтенант, ой, не надочки! В мэнэ мамка стара, та сестрички у Херсони…

Кузьмичев уже обратил внимание на странное поведение троицы, понимающе хмыкнул, но ничего не сказал, лишь поторопил:

– Скорей можете!

Никитин подтолкнул недоумков в спину, и зашипел змеиным шепотом:

– Жить пока, козлы, будете, но придется потрудиться на благо Родины.

Еще не веря своим ушам, дембеля немного приободрились и потопали следом за майором.

Никитин, быстро шагая рядом с тем дембелем, что из «Херсони», тихо добавил:

– Обо всём молчать! Понятно? Тогда еще послужите.

– Товарищу старший лейтенант, все яснэнько! – подтвердил дембель, но в глазах его, однако, читался ужас и полное непонимание ситуации.

…………………………………………………..

Когда подошли к строению морга, из приоткрытой двери его сильно попахивало тем, чем и должно пахнуть из морга при жаре под 40 градусов, всех троих дембелей снова охватил трясунец. Они не могли двинуться с места, выпучив глаза на темный дверной проем, и дрожа.

Особисту это надоело. Он нетерпеливо хлопнул себя веточкой эвкалипта по брючине.

– Да что у тебя, старлей, все бойцы такие пугливые? Мертвяков никогда не видели? Вы ж на «боевых» их пачками кладете. А здесь всех дел: загрузить «клиента». Вы же боевые хлопцы, ваш командир, – он кивнул в сторону Никитина, – вас хвалит!

«Хлопцы», перетаптываясь, переглянулись.

– Пошли, мне некогда, – особист шагнул в плохо освещенное помещение.

Никитин тычками в спину втолкал своих подчиненных за ним, и сам зашел.

«Духан» там стоял, что надо, чуть с ног не валило. Ужин сразу стал проситься наружу. Один дембель, отвернувшись, тут же «метнул харч».

«Клиентов» в морге было двое – спецназовский «крестник» и какой-то пожилой «дух». Они лежали голые, плохо заштопанные, и смердели. «Наш» уже порядочно раздулся, но в нем все равно можно было опознать крепко сложенного мужчину, лет 35, среднего роста, европейского типа, со светлыми волосами.

Стараясь не дышать, бойцы расстелили плащ-накидку на полу возле стола и перебросили «клиента» вниз.

Он шмякнулся, словно большая жаба.

– Раз-два! – «штрафники» решительно подхватили куль, затянув углы, они быстро вытащили наш груз за дверь.

………………………………………………….

«Жмура» в два счета дотащили, до БТРа, и погрузили сверху, туда же влезли капитан со старлеем, что прилетели с Кузьмичевым.

Помилованные преступники хотели влезть следом, но их жестами отпустили с миром.

Они все равно нервно вздрогнули, когда майор вслед им сказал:

– Спасибо, хлопцы! Свободны. А мы пошли! И ты тоже – это Джаграну.

………………………………………………………

В комнате Джаграна майор раскинул карту:

– Где, говоришь, это было?

Никитин быстро нашел искомое место и ткнул пальцем в карту.

– Так-так… Теперь показывай, что при нем нашли.

Джагран вынул из сейфа распотрошенный сверток с непонятными купюрами и нераспечатанные коробочки.

– Подорваться не боялись? – спросил Кузьмич, взвешивая на ладони увесистый пакет.

– Вряд стал бы этот гад таскать под одеждой взрывчатку. У них в кузове мины с реактивными снарядами навалом лежали, – вставил свое слово Никитин.

– Ну-ну… И что, по-вашему, это такое? – майор кивнул на пачку.

– Похоже на деньги, – неуверенно ответил Никитин.

– Не вскрывали?

– Как можно, товарищ майор? Хотя страсть как любопытно посмотреть, что же это за валюта такая, – сказал Джагран.

– Ладно, когда разберемся, сообщим, так и быть. Значит, все это я забираю с собой, – и кивнул Никитину, – Тебе передали?

– Так точно, вот только…

– Что еще?

– Расписку нужно.

Это развеселило Кузьмича. Он привык сам брать расписки, а не давать их. Но, хохотнув, все же махнул рукой.

– Ладно. Пиши: «Принято от гражданина…» Без званий, сам понимаешь… «На хранение» ?.. Нет. Лучше «на экспертизу». Она ведь будет… – Кузьмич задумался, но ненадолго, – «Первое: Пачка неустановленной инвалюты на неустановленную сумму – одна. Второе: Свертки с неустановленным содержимым – два.» Слушай, Никитин, только никому эту расписку не показывай, а то надо мной все смеяться будут!

– Дальше-то как? – не поддержал веселье майора Никитин.

– «Третье: Неустановленный труп – один».Дата, подпись, тоже без должностей и званий.

Кузьмичев взял у Никитина расписку и поставил на ней невразумительную закорючку.

– Держи!

– Товарищ майор, Вы ж понимаете… – начал извиняющимся тоном Никитин.

– Понимаю. Бюрократ ваш Петрович! – он хмыкнул, майор, вставая, – Ну, бывайте.

Никитин, вздохнув, аккуратно сложил этот удивительный документ и засунул в карман «песочки».

– Значит так, – посерьезнел особист, – С этого момента над этим делом трудимся вместе. С начальством вашим все согласовано. Никаких подписок о неразглашении не беру, вы офицеры-разведчики, сами все соображаете. Никаких разговоров, разумеется, если что узнаете, докладывать, как положено, через своих начальников. И не делайте такие морды, я ж вам не предлагаю сообщать, кто с кем спит. Дело у нас общее. Кстати, все это прописано в соответствующих приказах. И наших и ваших. Ты – это Джаграну, – напряги своих «помощников», пусть побегают. Удачи!

Кузьмич поднялся, вышел из комнаты.

В окно было видно, как он скорой походкой спешил к УАЗику.

Уазик и БТР выехали в ворота.

Никитин и Джагран молча сидели в комнате.

Вскоре в небе застучали винты.

Никитин облегченно вздохнул, и предложил Джаграну:

– Пошли в бассейн. Все уже кончилось.

– Боюсь, что только начинается, – напророчил Джагран.

Глава 3

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР

2 июля 1988 года.

Кирпич вошел в комнату, блестя мокрыми волосами.

Николай Иванович с Мариной, действительно, без него чаепитие не начинали, и Кирпич второй раз за этот день смутился.

– Извините, что я так долго, – сказал он, стараясь смотреть на накрытый стол, а не на девушку.

– Ерунда, – ответил старик, делая приглашающий жест, – садись.

Чаепитие началось с того, что хозяин достал из холодильника бутылку домашней настойки и нацедил три рюмки – две полные, в одну чуть-чуть.

– Ну, что ж, давайте помянем остатний раз Олежку Бойко, нашего соседа, моего ученика, и твоего, Коля, боевого товарища, храброго солдата и отличного парня. Вечная ему память!

Опрокидывая рюмку, Кирпичников, бросив взгляд на Марину, заметил, что у той глаза на мокром месте. Зря затеял дед эту панихиду, ведь знает же…

Настойка неожиданно взбодрила, и Коля, только что опасавшийся, как бы не заснуть прямо за столом, обрел второе дыхание.

Николай Иванович, к счастью, по второй наливать не стал, и перешли непосредственно к чаю.

Сначала пили в тишине.

Марина, наклонив голову над чашкой, долго болтала в ней ложечкой.

Коля осторожно пригубил из своей чашки – чай оказался огненно-горячим, и поставил ее обратно, не зная, что делать дальше.

Николай Иванович, как ни в чем ни бывало, выхлебал здоровенный бокал и попросил налить еще.

Пока Марина исполняла просьбу-приказание, дед попытался разрядить обстановку.

– Что же ты, Мариночка, за нашим гостем совсем не ухаживаешь? – спросил он наигранно-строгим голосом.

– Ах, да, конечно, – Марина оторвалась от своей чашки и начала пододвигать Кирпичникову вазочки. – Вы варенье любите? Вот персик, прошлогодний, конечно. А вот это – зеленый грецкий орех. Вы такое пробовали?

Кирпичников молча замотал отрицательно головой, глядя на нее.

– Попробуйте, очень вкусно!

– Она сама все это варила! – с гордостью заметил ее дед.

Кирпич, не любивший сладкого, в качестве закуски и к водке, и к чаю предпочитавший сельдь пряного посола, из вежливости положил себе в блюдечко орехового варенья.

Оно было болотно-зеленого, не слишком аппетитного, цвета. И впрямь любопытно, что же это такое.

– У нас в Сибири грецкие орехи не растут… – Зацепив ложечкой, попробовал и неожиданно для себя открыл, что ЭТО ему нравится. – Совершенно необычный, незнакомый, чуть вяжущий вкус.

Николай Иванович поднялся из-за стола.

– Вот что, молодежь, вы тут сидите, болтайте, а я отправляюсь на боковую. Спокойной ночи.

Интересно, подумал Кирпич, о какой «болтовне» идет речь, если они с Мариной еле перекинулись двумя-тремя фразами? Тут он вспомнил, что у него нет курева.

– Извините, Николай Иванович, вы меня пачкой сигарет не ссудите? Понимаете, не успел сегодня запастись, как кончились…

Старик с укоризной посмотрел на него.

– Ты чего, солдат? У нас на фронте поделиться табаком с товарищем считалось святым делом. Бери, сколько надо, вон там, на буфете.

В указанном месте лежали аккуратно сложенные красные пачки все той же «Примы». Но Кирпич был сейчас рад и этому.

– Спасибо.

– Пустое, – махнул рукой Николай Иванович, и вышел, не оборачиваясь.

Коля остался с девушкой один на один.

– Хотите еще чаю? – спросила она, поднимая на него свои необыкновенные глазища.

– Нет-нет, спасибо, – совсем растерялся под этим взглядом Кирпичников, – извините, я выйду покурить.

…………………………………………………

Кирпич курил на крыльце. Уже стемнело. Очень черное звездное небо напоминало такое же черное и звездное афганское, но оно было НЕ ТАКОЕ. И сама темнота была ДРУГОЙ, неопасной. Она пахла розами, а не пылью, в ней стрекотали цикады, а не приближающийся мотоцикл духа – разведчика маршрута для идущего следом каравана с оружием, вспыхивали огоньки светлячков, а не трассеров. Она не держала в постоянном напряжении, заставляя не выпускать из рук автомат, а, напротив, исцеляла душу, словно погружая ее в струи Леты, ласково обнимая, обтекая и заставляя забыть обо всем дурном. А, заодно, настраивая на романтический лад…Последнее Коля ясно ощутил, едва опустился на лавочку под оплетенной виноградом решеткой, даже не закуривая. Ему хватало одуряющих ароматов цветов, мокрых листьев (только что прошел легкий дождик), хвои можжевельника. Забивать всю эту роскошь вонью «Примы» было бы просто кощунством.

Распахнулась дверь дома, и в светлом проеме появилось то самое, что «упрямо лезло в голову» и не давало Кирпичникову покоя – стройная фигурка девушки, в которую он безнадежно и бесповоротно влюбился за каких-то пару часов.

Коля вздохнул, закуривая вонючую «Приму», чтобы скрыть волнение.

Марина спустилась с крыльца и неслышно приблизилась к нему.

– Можно…?

– Конечно, – ответил Кирпич, давясь горьким дымом и едва сдерживая кашель, подвигаясь.

Девушка села на лавочку рядом с ним. Некоторое время сидели молча. Коля даже слышал, как стучит в ушах кровь. Такое случалось с ним в засадах, когда приближался караван, и палец уже лежал на «клавише». Марина первая решилась нарушить молчание.

– А вы когда уезжаете? – робко спросила она.

– Завтра вечером. Впрочем… – Кирпичников взглянул на светящийся циферблат своих «Командирских», – уже сегодня.

– И даже домой вам некогда заехать? Вы откуда?

– Отсюда далековато, – Кирпич выпустил струю дыма в сторону, чтобы не попасть на девушку.

Помолчали еще минуту.

– Скажите, Николай, – спросила Марина, – ТАМ…страшно?

Кирпичников растоптал окурок, по привычке растирая его в труху, не оставляющую следов.

– Случается, – он решил не разыгрывать из себя героя-супермена, пудрящего мозги юным дурочкам. – Не страшно бывает только дуракам. Особенно на войне. – Коля с ужасом почувствовал, что говорит чудовищными штампами, почерпнутыми из каких-то дешевых фильмов. Ну, не умел он разговаривать с девушками, страдая от этого и в старших классах школы, и в училище. А с ТАКИМИ девушками…Нет, лучше поскорее туда, в привычную обстановку, где не надо тщательно подбирать лексикон и гадать о том, как аудитория отреагирует на твои слова.

– Я бы, наверное, умерла от страха, если бы в меня начали стрелять, даже мимо, – серьезно сказала Марина. – Хотя у нас тут тоже иногда стреляют.

– Кто? – искренне удивился Кирпич. В советских газетах, которые он редко, но все же почитывал, еще не писали о набирающем силу на просторах Родины криминале.

- Бандиты, – просто ответила девушка, – Месяц назад была пальба в пансионате «Океан», там Плис с Каро чего-то не поделили. А полгода назад вообще на рынке стреляли, ранили случайных людей. А я, вы представляете, – оживилась девушка, – была на том самом рынке за полчаса до этого!

Кирпичников был опущен с небес, на которые едва не вознесся. Благоухающая розами южная ночь утратила свое очарование, вернув в жестокий реальный мир, в котором так же, как и ТАМ, гремели выстрелы, иногда достигающие цели. И самая прекрасная – Кирпичников в этом уже не сомневался, – девушка на свете, рисковала попасть под шальную пулю, не меньше, чем он на боевом выходе! Но ТАМ была война, а здесь-то вроде мир, и в человецех благоволение…Хотя, нет, последнее уже успело покинуть и эти места.

– А кто такие – эти Плис с Каро? – поинтересовался Кирпичников.

– Главные у них, у Каро – «черные», а у Плиса – все прочие. Сволочи оба.

– А что они делают?

– Разное. С кооператоров деньги собирают, отдыхающих обманывают, грабят. На днях избили на пляже фотографа, который им платить отказался, он в больнице сейчас. Менты с ними заодно, все «вась-вась». – Марина разволновалась. – К девчонкам пристают, так что поодиночке лучше не ходить.

У Кирпичникова сжалось сердце. Всех поубиваю к чертовой матери, мелькнула молнией мысль.

– К тебе тоже приставали? – от волнения он не заметил, что перешел на «ты».

Марина поморщилась.

– Да нет, то есть клеились как-то раз, но потом отстали.

У Кирпича сжались уже не сердце, а здоровенные кулачища.

– Ты только скажи…

Марина с удивлением рассматривала его напрягшуюся, словно перед прыжком, атлетическую фигуру. Кирпичников на самом деле был готов сию же минуту идти и рвать в куски любого, кто посмел протянуть свои грязные лапы – нет, даже помыслить об этом! – к НЕЙ. К НЕЙ! Его любимой девушке. До Коли вдруг дошло, что он выглядит смешно, и испугался, что Марина сейчас расхохочется.

Но она смотрела на него восторженно-изумленными глазами, это было заметно даже при свете луны. Потом улыбнулась.

– Не надо. Из этих дураков больше половины учились у моего деда, они его уважают. А он… он не виноват, что они стали такими.

– А кто? – спросил Кирпич и тут же мысленно обматерил себя за дурацкий и бестактный вопрос. Но Марина не обиделась.

– Жизнь, – коротко ответила она.

– Жизнь? – удивился Коля. – У всех жизнь, но…

– Ты не знаешь, что такое Югá, – она тоже перешла на «ты», – у нас трудно с работой. В основном – обслуга санаториев или в торговле, да и там все места – только по блату. Ну, девчонки идут в медучилище – кстати, я тоже там учусь – в горбольнице или в санаториях всегда можно устроиться. А парни приходят после армии и болтаются без дела. Кто-то, конечно, уезжает поступать в институты, но те, кто поступил, обратно не возвращаются. Разве что отдыхать, – Марина погрустнела.

Кирпичников мял в пальцах вторую сигарету, не решаясь закурить.

– Кури, не стесняйся, – заметив его колебания, сказала девушка. – Меня дед обкуривает так, что слезы из глаз. Вообще, он хороший, я его очень люблю, но иногда ссоримся. Дед все еще считает меня маленьким ребенком, а я уже выросла. А он этого не замечает.

Помолчали.

– А как погиб Олег? – неожиданно спросила Марина.

– Подорвался на фугасе, – скупо ответил Кирпич.

– А что такое «фугас»?

– Вроде мины, только он очень мощный.

– Ты это видел?

– Нет, я был на «боевых», приехал и узнал, что Олег погиб.

– Он тоже на этих … «боевых»?

– Да, на «боевых», – не моргнув соврал Кирпич, не говорить же ей про водовозку.

Марина помолчала, а потом по-бабьи, а может, по-детски всхлипнула.

– Ужас. Какой ужас!

Коля рефлекторно протянул руку и погладил ее по головке, как ребенка, и она тут же, ткнувшись ему в широкую грудь, разрыдалась по полной программе.

Кирпич не знал, что делать и продолжал гладить ее волосы, тупо приговаривая:

– Ну, ну… Не надо…

Никогда и ни к кому не испытывал строгий командир второй роты спецназёров капитан Кирпичников такой безграничной, всепоглощающей нежности. Сейчас он любил ее, «…как сорок тысяч братьев любить не могут», причем в тот момент эта любовь была именно братской, и никакой другой. Ему больше всего на свете хотелось защитить, закрыть собой от злого мира это слабое прелестное создание, доверчиво орошающее слезами его футболку.

Марина, выплакавшись, оторвалась от груди Кирпичникова, вытирая глаза кулачком, как маленькая.

– Прости, – сказала она.

– За что? – искренне удивился Коля.

– Ты теперь весь мокрый! – улыбнулась она, продолжая растирать по щекам все еще текущие из глаз слезы.

– Ерунда! У меня есть сухая футболка, а эту… – Кирпичников не сразу решился сказать о том, что собирался сделать всерьез, – эту я положу в отдельный пакет, и никогда больше не буду надевать и стирать.

– Теперь ты – как рыцарь!

– Почему?

– Рыцари, уходя в Крестовые походы, всегда брали с собой какую-нибудь вещь своей Прекрасной Дамы. Чаще всего это был платок, орошенный ее слезами. Коля, скажи: я теперь твоя Прекрасная Дама? – Несмотря на наигранно-шутливый тон, взгляд ее стал пытливым.

Коля заметил это и не замедлил с ответом:

– Да, – честно ответил он.

Последовала пауза, во время которой Марина смотрела на него, словно обдумывая какое-то важное для нее решение.

Кирпичников, тоже молчал, мечтая, чтобы эта пауза длилась вечно.

– Вы, наверное, спать хотите, – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла девушка.

Ну вот, опять на «вы», упал духом Николай. Может, оно и к лучшему, он и так уже перешел грань дозволенного.

– Это точно. Пора уже. Мне завтра с утра в аэропорт. Спокойной ночи! – Кирпич резко поднялся и, не оборачиваясь, зашагал по дорожке, хрустевшей битым ракушечником.

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.

2 июля 1988 года.

Едва выскочив из машины, советник местного МГБ, одетый в царандоевскую форму без знаков различий, ростом и фигурой похожий на колобка из сказки, аж трясясь от «праведного гнева», налетел сперва на старшину Гуляева, который с голым торсом играл в пинг-понг с советником-«комсомольцем», на столе, установленном под фонарем во дворе.

– Кто?.. Кто позволил?.. Почему мне сразу не доложили?

Прапорщику Гуляеву за тридцать, у него более солидный вид, чем у Никитина, и генерал принял его за командира группы. Он удивленно пожал плечами.

– А что? Разве положено? – искренне удивился он. Старшина уважает начальство любых ведомств и рангов, но ведь Колобов в «царандойке», считай – в «гражданке». Знаков различий нет. Откуда знать, кто перед тобой? Тем более, что как раз не положено! Гуляев выдал свою тираду и смущенно молчит, тиская в руках теннисную ракетку.

Вышедший на крыльцо виллы Никитин, тут же пришел на помощь подчиненному. Никитин только вылез из бассейна и потому в одних мокрых трусах. Спрашивает «колобка» почти нежно, подражая Шуре:

– Чего-нибудь случилось, Владислав Иванович?

Генерал аж синеет от злости.

– Случилось? Нет, это с тобой что-то случится! Почему в таком виде? Почему не подается команда «Смирно»?

– Личный состав находится на отдыхе после боевых действий. И вообще, товарищ генерал-майор госбезопасности, – Никитин сделал упор на последнем слове, – мы с вами служим по разным ведомствам, и подавать команду я не обязан. К тому же команда отдается не человеку, а погонам, которых на вас нет.

Колобок, узнав Никитина по эпизоду на базаре, снова возмутился задним числом: шипел и злобствовал:

– Почему не доложили мне о Чэ-Пэ в зоне моей ответственности? Почему я узнаю об этом последним? Почему тайно вывезли тело?

– Владислав Иванович! Докладывать что-либо я вам не только не обязан, но и не имею права. Есть субординация. Слышали такое слово?Я докладываю только СВОЕМУ, повторяю,СВОЕМУ РУКОВОДСТВУ. И никакому другому. А уж с кем оно решит поделиться этой информацией, его дело. Кстати, тело забрали ВАШИколлеги из Особого отдела. Начальство у вас с ними общее, так что, пожалуйста, все вопросы к ним.

Колобок чуть не плакал. При слове «коллеги» брезгливо поморщился. Потом сказал уже почти жалобным тоном:

– Ну, хоть просто сообщить-то мне могли бы…

– Не мог бы, уважаемый Владислав Иванович, увы!

– Да пошли вы… – генерал махнул рукой, сел в машину и уехал.

Своим недоумением Никитин поделился с вышедшим на крыльцо Джаграном.

– Чё-то «соседи» забегали как тараканы? Ты не в курсах?

Тот задумчиво почесал бороду.

– Сам пока ни черта не понимаю. Такого шухера не видел, даже когда работали по «Черным Аистам». Ты спать-то будешь. Или снова отмокать на полжизни вперед?

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР

3 июня 1988 года.

Луна стояла высоко, заливая комнату через полузадернутые занавески кладбищенским светом. Кирпичников погружался в сон, что ему почти удалось. Но не до конца. Сначала, в полудремотном состоянии, он подумал, что это ему просто приснилось. Однако все оказалось гораздо хуже: рядом с ним под одеялом находился кто-то еще. Гадать, кто бы это мог быть, не было нужды. И как она ухитрилась? Сон как рукой сняло.

Кирпичников аж подскочил.

– Ты что, с ума сошла?! – громко зашептал он, тряся сжавшуюся в комочек Маринку за плечо.

Девушка не отвечала, лишь молчала и сопела, шмыгая носом, из чего было ясно, что она снова готовится разрыдаться.

– А ну, шагом марш к себе! – Николай довольно грубо потянул ее за руку. Но у него ничего не вышло. Вместо этого ее ручки обхватили его шею, и она прильнула к нему, и вцепилась, как детеныш коалы к своей мамке. Коля с ужасом почувствовал, что на ней ничего нет. Обильные слезы полились бурным потоком на последнюю его чистую футболку.

Он изо всех сил встряхнул Маринку и еще раз потребовал:

– Быстро, утираем сопли и уходим! Ты слышишь меня?

Но девушка вместо этого еще крепче прижалась к нему и горячо зашептала, давясь слезами, прямо ему в ухо:

– Коля, Коленька, милый мой! Не прогоняй меня, я прошу, я умоляю тебя! Ну, пожалуйста! Родной мой… Любимый…!

Обалдевший Кирпичников все еще пытался отодрать ее руки от своей шеи, но ничего не получалось, а вместо этого выплескивались все новые потоки причитаний пополам со слезами.

– Коленька! Я… Я люблю тебя! Я, как тебя увидела, сразу поняла, что ты пришел за мной… Я тебя таким и ждала… Ты – мой, мой, мой!

– Ты же впервые меня увидела сегодня, – попытался возразить Коля, лихорадочно соображая, что делать.

– Это неважно. Я знала, я всегда знала, что ты когда-нибудь придешь… И будешь именно таким: сильным и смелым… Дедушка старенький, и если с ним что… Я останусь совсем одна. Ты понимаешь? Одна! У меня больше никого нет на свете, кроме тебя… - слезы почти иссякли, и она говорила, точнее шептала, уже более складно, – Ты не подумай, я не такая… У меня еще никого не было… Я ждала тебя. Понимаешь, ТЕБЯ!

Кирпич уже не пытался оторвать ее руки от себя, инстинктивно, как и давеча, поглаживая по шелковистым волосам. Что происходит? Он все еще искал выход из положения.

– Мариночка, – ласково, но в то же время строго, зашептал он ей, не переставая гладить ее волосы, стараясь не прикасаться ни к чему другому, – Марина, ты же совсем не знаешь меня, откуда ты знаешь, какой я?

– Нет, я знаю, ты такой, каким я тебя представляла. Ты сильный, смелый… И добрый.

Интересно, подумал Кирпич, что бы сказали о его доброте подчиненные? Или те духи, которых он завалил во время боевых?

– Я не добрый, Марина, я очень и очень злой.

– Неправда, – она погладила его по щеке, – ты не можешь быть злым. Это ты ТАМ стал злым, но я тебя вылечу.

– Ты не понимаешь, что говоришь. Мы едва знакомы. Я старше тебя больше, чем на десять лет… – начал перечислять Кирпичников, но девушка его перебила.

– Ну и что? Главное – это то, что мы любим друг друга. Ведь ты любишь меня, правда? – Она подняла к нему заплаканное личико, терпеливо ожидая ответа, и он не смог солгать.

– Да, Марина, я люблю тебя…

– Тогда почему же ты…

– Погоди, не перебивай. Я люблю тебя, и мне очень хотелось бы быть с тобой. Но завтра мне нужно возвращаться туда. На войну. А на ней, говорят, стреляют, – процитировал Кирпич Александра Васильича Суворова.

Лучше бы уж он этого не говорил. Марина вновь разрыдалась, еще пуще.

Коля, не зная, что делать, снова принялся гладить ее по голове. Его здоровый мужской организм, похоже, начал решать эту проблему самостоятельно, заявляя о себе все сильнее и сильнее. Он попытался отстраниться, отодвинуться в сторону, но куда там…

Девушка вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг.

– Коленька, родной мой, хороший…Я очень люблю тебя…Я не могу без тебя, я тут… я пропаду, понимаешь?

– Почему? – спросил Кирпичников, все еще пытаясь отодвинуться, но двигаться было уже некуда.

– Потому! У меня же никого больше нет, кроме деда! Коленька, миленький… Возьми меня!

Он выставил последнюю линию обороны:

– А как же… Олег?

Последовала пауза, а потом Марина, вздохнув, серьезно сказала:

– Олега больше нет. И потом, я была совсем маленькой и ничего не понимала. А теперь у меня есть ты.

Говоря все это, она стягивала с него влажную футболку, и Кирпичников уже не мог сопротивляться. На его грудь и шею обрушился град неумелых, но очень жарких поцелуев. Дальнейшее он потом помнил плохо – что-то вроде помутнения рассудка. Вспышка, как при ядерном взрыве, нарастающий огненный шар внутри, слепящий глаза свет и испепеляющий жар…

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июля 1988 года.

Тишину раннего утра рвал изношенный движок БТРа, который насиловали изо всех сил – всем очень хотелось поскорее попасть домой. Насточертело болтаться в поле, пыль и грязь въелись в кожу, «песочка» задубела от пота и стояла колом, наваливалась усталость, физическая и душевная. Хотелось смыть все это, хоть на время забыть обо всем на свете в полумраке парилки, а после нырнуть в прохладные воды бассейна. А потом – сладкие сны на чистом белье, в нормальной постели, а не в недрах не успевающего остыть за ночь БТРа.

Встречал группу Петрович самолично. По его монументальной физиономии трудно было понять, в каком он настроении. Никитин не стал ломать голову, бодро спрыгнул с брони и объявил построение.

– Строиться!

Бойцы выполнили команду, несмотря на усталость, очень быстро, зная, что чем проворнее они это сделают, тем скорее для них все закончится, можно будет отправляться сдавать оружие и боеприпасы, а потом – баня, обед и отдых.

– Равняйсь! Смирно! – я приложил правую руку к козырьку и строевым шагом направился к Петровичу. – Товарищ майор! Группа…

– Вольно! – не стал дослушивать его комбат, – Старшина, ведите людей сдавать оружие, броню – в парк, дальше все по распорядку, как обычно.

За спиной Никитина Гуляев начал распоряжаться, а Никитин переминался с ноги на ногу перед комбатом, соображая, что бы это значило? Обычно командир строго следовал церемонии встречи с боевых и до конца выслушивал рапорты.

– Там, в броне, – начал было Никитин, – безоткатка от советников – целехонькая, только без прицела. За нее…

– Черт с ней, – махнул рукой Петрович, – Гуляев сдаст на склад, потом посмотрим.

Никитин не понял. Комбат сам просил поцыганить что-нибудь из стволов у советников, а теперь нос воротит. Чего ему еще надо? Гаубицу?

– Ну, что? Навоевались? – спросил комбат, крутя свой длинный запорожский ус.

А что случилось? – искренне удивился Никитин, – Были жалобы?

– А то, друг ты мой ситный, что нашли вы всем нам на жопу развлечение почище «Черных аистов» тех проклятых. Не забыл еще?

– Такое разве забудешь?

– И это тебе тоже запомнится. Балаганов второй день докладные строчит в штабе. Ждем особистов, они должны с минуты на минуту прилететь. А, вот и легки на помине!

В небе протарахтела пара винтов.

– А чего им из-под нас надо? – спросил Никитин, предчувствуя, что в баню попадет не скоро.

– Это ты у них спроси. Только вряд ли они что скажут. Так вам, дуракам, и надо, – мстительно сказал комбат и сплюнул.

– Товарищ майор! – взмолился Никитин, – Мы-то в чем виноваты? Действовали четко по инструкции. Нам что, надо было жмура этого, залетного, закопать вместе с духами, а «посылку» его себе забрать? И потом, он ведь еще живой был…