Текст книги "Последний Персидский поход (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Вы куда? – проверещал кто-то сзади. – Мы же впереди вас!

– Нам не разводиться. Нам только справку взять, – ответствовал Коля. – Мы на минуту!

……………………………………………

Хозяйка кабинета, дама «цветущих», за сорок лет, с «халой» на голове, повернула к ним усталый взгляд. Почему-то у нас в стране, во всяком случае, в Европейской ее части, эта самая «хала» на не очень умной «тыкве» стала фирменной прической мелкотравчатых чиновниц, уровня ЖЭКа, собеса или Гороно. ЗАГС не был исключением. Она устало, но казенно спросила:

– Что у вас?

Кирпичников выложил перед нею красный паспорт Маринки и свое зеленое офицерское удостоверение.

– Мы хотим зарегистрироваться.

Дама, скучая, пододвинула им бланк заявления.

– Заполняйте! Только побыстрее, обед скоро!

Коля многозначительно посмотрел на носительницу упомянутой «халы».

– Это еще не все. Я прохожу службу в Демократической Республике Афганистан, – Он выдержал паузу, – Мне командование дало мне всего три дня отпуска, чтобы я зарегистрировал свой брак.

– Какие еще три дня? – взвилась чиновница. – У нас общий порядок, пишите, если хотите, заявление, и через месяц – добро пожаловать! Никаких исключений мы не делаем. В том числе, и для вас.

– Вы не поняли. У меня всего три дня, из них два – на дорогу.

– Ничего не могу для вас сделать. Заявление писать будете? О! Да она еще несовершеннолетняя! – Дама разглядывала паспорт девушки.

– Мне через неделю…через десять дней будет восемнадцать! – обиженно вскинулась она.

– Вот тогда и приходите!

Кирпичников был готов к подобному ответу и нисколько не расстроился. План дальнейших действий лежал у него перед глазами, словно план боевых.

– Пойдем! – он тронул за руку Марину.

……………………………………….

У двери с табличкой «Заведующий отделом ЗАГС» никого не было.

Кирпичников усадил Марину на стул рядом с дверью,

– Никуда не уходи.

…решительно, распахнув дверь кабинета, вошел внутрь.

…………………………………………….

Хозяйка кабинета, темноволосая дама, за сороковник, только без «халы» на голове, с тысячелетней грустью в библейских глазах, внимательно разглядела подсунутые ей документы. Что-то в паспорте Марины ее, как будто, насторожило.

– Подождите, пожалуйста, пару минут за дверью, – сказала она, – Мне надо кое с кем посоветоваться.

Это звучало уже обнадеживающе.

………………………………………………

«Пара минут» растянулась на все четверть часа. Марина, к удивлению Кирпичникова, распрощалась со страхами и вцепилась в его руку вполне заинтересованно:

– Ну, что?

– Тихо, бабка! Немцы в городе!Все идет по плану. – одернул ее Николай фразой из давно забытого военного кинофильма. – Вперед, СПЕЦНАЗ!

Они молча сидели так, Марина прислонилась к его плечу. Он приобнял ее за плечо и ждал. В победе сомнений не было.

Дама с библейскими глазами выглянула в дверь.

– Кирпичников, Гайдамаченко! Зайдите!

……………………………………………..

Даже не предложив брачующимся сесть, хозяйка кабинета подсунула им их заявление, на полях которого красовалась какая-то неразборчивая резолюция.

– Сейчас вы пойдете к Ираиде Михайловне, зарегистрируете заявление, она в курсе. Потом – в зал регистрации, там Ангелина Семеновна, она тоже… Зачем такая спешка? Горит? Подождать не хотите?

– Нет! – дружно, хором, ответили ей.

– Ладно, идите, – вздохнула та, которой ее должность давала право соединять любящие сердца.

– Вы – оттуда? – спросила она, когда Кирпич с Мариной уже собрались выходить.

– Оттуда, – кивнул Коля. – А что?

– Ничего, – дама уставилась в стол, – сынок мой… Марик… Два года назад, тоже там… Панджшер, слышали?

Кирпичников замялся у выхода.

Потом решительно подошел к заведующей, приподнял ее теплую, пухлую руку и совершенно искренне приложился к ней губами, чего никогда и ни с одной женщиной не делал.

– Спасибо!

– Не за что! Вы там… поосторожнее!

– Постараемся, – вздохнул Кирпичников.

***

Титры: Фарахруд.Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года

Комната Никитина в офицерском модуле уже давно нуждалась в уборке. Там и сям на полу мешали проходу коробки, неизвестно чем забитые, валялись грязные носки, стоял, опять же на полу, скромный однокассетник «Шарп», возле него разбросаны кассеты, в углу притулилась стопка книг, которые он регулярно покупал, когда случалось бывать в Шихванде или Кабуле, но читать их времени все как-то не находилось. Лишь изредка, перед сном, раскрывал на любом месте томик Гиляровского, чтобы вместе с ним побродить по старой Москве.

Никитин вздохнул, воткнул в магнитофон кассету “Eagles” и попытался под “The Hotel California” навести хотя бы приблизительный порядок в своих апартаментах, приговаривая:

– Калифорния, однако… Голливуд, понимаете ли… Чегой-то Шарон Стоун ко мне давно не забегает. Или, эта, как ее… Лизка Миннелли – тоже тетка ничего, хотя и в годах.

Никитин распихал коробки под койку и вдоль стенки, кассеты засунул в тумбочку, а грязные носки собрал в пакет, на выброс.

Стаскивая с себя грязную «песочку» заметил, что правые штанина и рукав перепачканы кровью.

– Не моя, слава Богу, – пробормотал удовлетворенно.

Набрав в тазик воды, замочил свои боевые доспехи.

Переодевшись в «Адидас», очень похожий на настоящий, и прихватив чистое белье, полотенце, мыло и мочалку, вышел из каюты.

…………………………………………….

В предвкушении нирваны Никитин растворил обшитую досками, мореными «под дуб», дверь и сразу понял, что его ждет облом. На крючках вдоль стенки были развешаны отнюдь не мужские предметы одежды, как верхней, так и нижней.

Он выглянул на улицу и увидел прикнопленый рядом с дверью литок бумаги с надписью «Женский день»

В проем двери из комнаты отдыха, откуда доносился женский смех и звон посуды, высунулось некрасивое лицо на замотанной полотенцем голове.

– Ой, ктой-то к нам пришел! Мущщчинка! Да ты не бойся, заходи, мы тебе спинку потрем!

Из комнаты отдыха раздался дружный женский хохот.

Никитин матюгнулся про себя и закрыл дверь. Почесал репу и произнес:

– Придется идти в солдатскую баню.Надо быть ближе к личному составу.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Ангелина Семеновна, квелая седая тетка пенсионного возраста, встретила их ласково, хотя и не перестала прихлебывать кефир из полулитровой бутылки. Через плечо у нее была перекинута дурацкая красная лента:

– Ну, чего, ребятки, приспичило?

Кирпичников, несмотря на благодушное настроение, не удержался:

– А вам то что?

– Да ничего, – ответила она добродушно и оценивающе посмотрела на них, – Нельзя что ли было, как у людей, чтобы невеста с фатой, и жених… без мундира?

– Нельзя, мамаша, нельзя! – Кирпичников приобнял за плечи снова робеющую Маринку, – Нельзя ли приступить к таинству?

– Эх… - вздохнула коллега Кисы Воробьянинова, – Давайте ваши паспорта. Кольца хоть у вас есть?

Кирпичников вынул коробочки из кармана, раскрыл и положил их на стол.

– Очень хорошо. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, – тетенька приняла торжественную позу, – объявляю вас мужем и женой.

…………………………..

Выйдя на улицу, Коля полез за сигаретой, но закурить не успел.

Маринка, взвизгнув, подпрыгнула и уцепилась за его шею, болтая в воздухе ногами.

– Мой! Мой! Мой!

Мимо проходила орава джигитов кавказского вида. И не столько кавказского, сколько вполне криминального. В кожаных куртках, несмотря на жару, под которыми характерно «читались» стволы.

Кирпичников на всякий случай напрягся.

Однако парни при виде здоровенного офицера, на шее которого повисла миниатюрная девчонка, дружно заулыбались, а один даже показал Кирпичникову поднятый вверх большой палец:

– Вай, капитан! Нэ забудь на свадьба пригласыть!

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Когда два часа спустя Никитин, чисто отмытый и выбритый, вошел в Ленинскую комнату в соседнем модуле, офицеры уже успели «освежиться» и расслабиться. Стол соорудили из снарядных ящиков, покрытых газетами. Меню банкета было представлено разнообразными сортами консервов из сухпайков, крупно нарезанными луковицами и жареной картошкой. Ассортимент на уровне. Из напитков была представлена настоящая русская водка в емкостях по 0,7 и все те же банки «Si-Si». Со стены на этот банкет невозмутимо взирали члены Политбюро КПСС. В полном составе, с кандидатами. Остальные стены не были еще оформлены, согласно армейской моде и отсутствовала мебель.

Раздвинувшись на импровизированной лавке из досок, положенных все на те же снарядные ящики, Никитину освободили место и налили «штрафную».

– Штрафную, штрафную…

Солдатская кружка «Столичной» прошла на удивление гладко.

Закусывая нежнейшим пайковым салом из баночки, Никитин с облегчением ощутил, что вся муть, преследовавшая его последние несколько дней, уплывает куда-то в глубины сознания, тает и растворяется там, словно ее и не было. Конечно, все это – лишь иллюзия, но она позволяла хоть на время забыть обо всем плохом. Если без конца пережевывать свои, часто не решаемые, проблемы, можно запросто свихнуться, это медицинский факт.

Разлили еще и объявили

– Третий тост.

Все, встали, помолчали секунд десять, и, не произнеся ни слова, опрокинули кружки в память о павших. Эта традиция соблюдалась свято, и каждому было, кого вспомнить.

Никитин понял, что все тост ждут от него, поднял кружку и сказал:

– Теперь за здоровье счастливых родителей новорожденного, которому самой судьбой на роду написано стать спецназёром.

Молодой отец при этих словах поморщился, но выпил. Похоже, этого уже новорожденному желали.

Все дружно закурили, и в «номере» сразу стало дымно, хоть топор вешай.

Нависла непрошеная пауза, которая всегда бывает в русских застольях, когда закончился ритуал, а неформальное общение еще не сложилось в данный момент. В таких случаях требуется развлечение.

Кто-то произнес:

– Вася, изобрази…

– Порадуй душу…

– Луку! Луку давай!

Вася Белкин был взводным второй роты, но сейчас замещал своего командира, капитана Кирпичникова, улетевшего в Союз с «грузом-200» – бренными останками другого своего взводного, лейтенанта Бойко. Однако Васю пригласили на банкет не столько за его статус и.о. комроты (взводные из других рот обычно не приглашались), сколько за его выдающийся артистический талант. Вот и сейчас, откашлявшись, встал в позу и начал:

– Весь род Мудищевых был древний

Имел он вотчины, деревни.

И пребольшие елдаки.

Поболее чем у Луки…

В это время в приоткрытую дверь заглянул новый гость – майор Иванов Виктор Иванович, замполит батальона. Был он человеком вполне безобидным, ничего плохого никому не делал, и на умеренное употребление офицерами батальона «огненной воды» смотрел сквозь пальцы, лишь бы оно действительно было умеренным, и не в служебное время. Кроме того, он не доставал нас с политграмотой, переключившись почти исключительно на бойцов срочной службы. В некоторых батальонах замполиты задолбали офицеров и прапорщиков своими политзанятиями, на которые загоняли всех поголовно, даже только что вернувшихся с «боевых». А еще заставляли писать конспекты решений и постановлений бесчисленных пленумов и съездов партии, и прочей дребедени. Мы от этого были избавлены и потому уважали нашего Виктора Ивановича. За глаза его величали «капелланом» или «полковым батюшкой» – за сходство обязанностей пастыря человеческих душ, а также за незлобивый характер и манеру говорить мягко и негромко, никогда ни на кого не повышая голоса.

Белкин замолчал. Офицеры оживились:

– О, Виктор Иванович! – загудело слегка подвыпившими голосами застолье. – Заходите! Милости просим!

– Замполиту – штрафную!

– Нет, нет, спасибо, я просто так, на минутку, – оправдывающимся тоном отказался от вполне искреннего приглашения замполит, – У вас тут все нормально?

– Обижаете, Виктор Иванович! Когда у нас бывало не нормально? – ответил за всех Шура. – Вы знаете, что у лейтенанта Карасева сын родился? Три четыреста! Налейте замполиту.

– Да? От всей души поздравляю! – обратился он к Славику, – Пусть растет большим, сильным и смелым, как его отец! И обязательно станет офицером СПЕЦНАЗа!

При этих словах счастливый молодой отец снова поморщился, как от зубной боли.

– Ладно, хлопцы, слишком долго не засиживайтесь. И прибраться в Ленинской комнате потом не забудьте. Спокойной ночи!

Замполит повернулся, чтобы уйти, но его чуть не силком подвели к столу.

– Нет, Виктор Иванович, так не пойдет! Хоть сто грамм вы должны выпить за новорожденного! – загалдели все разом.

Наш «полковой батюшка», по замполитовским меркам был почти непьющий, еще немного поотнекивался, но, видя тщетность своих усилий, принял неизбежное с поистине христианским смирением.

– Хорошо, – вздохнув, сказал он, – только чуть-чуть, самую малость. Чисто символически.

Ему нацедили две трети кружки.

– Еще раз поздравляю! – сказал замполит, поднимая свой «бокал», не посмотрев, сколько в него налито, – Сын – это всегда здорово.

Он опрокинул его в себя разом, и, не имея нормального опыта в этом деле, естественно, поперхнулся. Его усадили на лавку, постучали по спине и пододвинули закуску.

Некоторое время все жевали в молчании. Потом замполит оторвался от банки с паштетом и обвел собрание взглядом так, словно увидел нас впервые. Глаза у него блестели. Взгляд остановился на Васе.

– А что, Белкин, ты за стихи здесь только что читал? Я слышал, когда сюда шел. В коридоре ведь слышно.

– Да, так, ерунда, – засмущался Василий, – это шуточное.

– Шуточное? А чего там слова все какие-то… нешуточные? Эх, Белкин, ведь у тебя же талант! Неужели тебе охота разменивать его на разную похабщину? Вы же не пацанята зеленые, а советские офицеры! Разведчики! Разве других стихов нет, хороших?

– Так точно, есть, товарищ майор! – ответил Вася по-военному, резко вставая. – Готов прочитать!

– Ну, давай, – замполит подпер кулаком щеку и приготовился слушать.

Василий отступил на шаг назад, и с напыщенно-торжественным, донельзя дурацким выражением лица, как у ведущих на кремлевских праздничных концертах, простер руку и громко объявил:

– Стихотворение… Э-э-э… – другим голосом, потише, – Автора забыл, неважно, Значит, так. Послушайте стихотворение, – пауза, – В исполнении… – пауза, – Заслуженного деятеля из кустов,орденопросца, – пауза, – Василия Белкина… – пауза, – «Ленин и печник»!!!

От хохота офицеры попадали с лавок.

Виктор Иванович тяжело вздохнул и поднялся из-за стола.

– Ладно, пойду я. Спасибо за угощение. Значит, хлопцы, как договорились, чтобы все в порядке было. Спокойной ночи!

…………………………………….

Замполит шел по коридору модуля, а за ним под гитарный чёс весь офицерский банкет так пел хором местный фольклор, что было слышно сквозь стены и закрытую дверь.

– Эх, куда же ты попал, спецназёр!

Что ни шаг здесь, то дувал, то забор.

За заборами «ханум» и «духтар»,

А над крышами солярный угар…

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Когда молодожены, отягощенные двумя бутылками шампанского, пересекли границу участка Николая Ивановича, последний встретил их на лавочке – той самой, под увитой виноградом решеткой. Тесть «в квадрате» прихлебывал из горлышка «Жигулевское». По его лицу ничего нельзя было прочитать.

– Погуляли? – ласковым тоном приветствовал их он, – Пивка? Холодное!

Из этого капитан СПЕЦНАЗа Коля Кирпич сделал несложный вывод: дед все знает.

– Спасибо, у нас свое, – он вынул из пакета бутылку шампанского.

– По какому такому случаю?

– По торжественному, – Кирпичников снял фуражку, – Николай Иванович…

– Что – Николай Иванович? Между прочим, я потомственный кубанский казак, а знаешь, как у нас, у казаков, заведено было? Когда вроде тебя, такие вот… Подносит жених отцу невесты, тестю то есть, нагайку, и на колени встает. А тот его хлещет, сколько разумеет. Понятно?

– Понятно, Николай Иванович. Только я уже не жених, а муж. И еще: телесных наказаний для офицеров русской армии никогда не существовало, и даже для нижних чинов они были отменены в тысяча восемьсот семьдесят пятом году по Милютинской реформе. Слыхали?

– Слыхал, зятек, слыхал. А, между прочим, кабы не я, фиг бы вас зарегистрировали.

– То есть? – удивился Кирпич.

– То, что есть! Я, между прочим, депутат горсовета! Меня здесь знают и уважают. Когда мне позвонила Нора из ЗАГСа, я дал «добро». Предгорисполкома подпишет вашу «заяву» задним числом. Понравился ты мне… капитан! Да и нагайки у меня нет. Живи не поротый! И… осторожнее там! Маринка у меня одна… – он вздохнул, – Нельзя было по-людски? Ты бы хоть родителям позвонил. Живы?

– Отца нет. Мать есть, ей позвоню.

– Ладно, пошли в дом. Кстати…Олежка, Царствие ему Небесное – Николай Иванович перекрестился, – тут всем уши прожужжал, когда в отпуске был, какой замечательный у него ротный. Ты, то есть. По кличке «Киппич».

Разливая Шампанское по граненым стаканам, дед съехидничал:

– Извини, хрусталя не держим!

Николай Иванович накапал всем точно по 250 грамм.

– Дорогие вы мои! Марина и Коля! Я поздравляю вас! Будьте счастливы, ребята! Кстати, я свою Варюху взял точно так же. Пришел с фронта, в сорок пятом. Капитаном, как и ты. И морда наглая, вроде твоей. Шел мимо госпиталя. Стоит сестричка. Смотрю – ОНА! Схватил за руку, поволок в ЗАГС. Варька еще упиралась… Счастья вам, дурики!

Глава 5

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года

– Равняйсь! Смирно! Товарищ майор, личный состав батальона построен. Больных и арестованных нет.

Петрович, выслушивая рапорт начштаба майора Мертвищева, сохранял бесконечно угрюмое выражение лица.

– Здравствуйте, товарищи!

– Здр-р-р-авия ж-лаем, таарищ майор!

– Вольно!

– Вольно! – отозвался Мертвищев, снова «проглотив» полупочтенное присловье, которое, впрочем, легко читалось на его лице.

Петрович чего-то шепнул начштаба.

Тот скомандовал:

– Старшины! Парко-хозяйственный день – по плану. Офицеры – в учебный класс.

Офицеры поплелись в штабной модуль.

Их завели в «зал» для партсобраниий и совещаний.

– Товарищи офицеры! – подал команду Мертвищев.

Все дружно подскочили.

Вошедший Петрович был угрюм, как никогда.

– Господа, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие…

– К нам едет ревизор? – бодро отозвался и.о. комроты-1, он же неудавшийся актер старший лейтенант Вася Белкин.

– Еще какой! Из самой Москвы. Сражу сразу: будут драть!

– За что?

– За дурацкие вопросы! Не приведи, Господи… Когда Кирпичников возвращается?

– Вроде, завтра… – Вася хмыкнул, и пожал погонами, – А, может, послезавтра.

– Значит все – на тебе! Ротным станешь, только если я хорошо за тебя попрошу! Понятно? Все свободны. Остаться… начштаба, начразведки, Панченко, Балаганов, Мыльников и Никитин. Все остальные – в парк, кто слиняет оттуда до обеда, пусть хорошенько помолится перед смертью. Ясно?

Когда Ванька-взводный остается с глазу на глаз с комбатом, НШ и начальником разведки, ему становится как-то не по себе. Никитин стоял и думал: зачем он им понадобился? «Знивше за рыбу гроши»? «Дело об убиенном трансвестите»? Чтоб ему черти на том свете угольку подкинули! Петрович выложил перед собой карту-сотку.

– Балаганов! Никитин! О чем задумались? Сюда смотрите!

Никитин с Шурой уставились в склейку. Ей перекрывалась половина провинции.

– Значит, так! Третья рота обозначает ложное десантирование с вертушек в нескольких местах. Указываю: тут, тут и тут. Двадцать кэ мэ отпашете «пешими по-конному». Направление – к трассе. Место выхода здесь, – он ткнул пальцем в карту, – Время – двадцать два, тридцать. Двигаться скрытно, боестолкновений избегать. У трассы занять скрытые позиции и контролировать подходы к ней со стороны Шерванского узла. Вторая рота пойдет на Кале-Зард на броне. Задача – перекрыть возможные пути отхода диверсионных групп противника в направлении горного массива Нур-Кох. Вероятные направления здесь и здесь, – палец комбата опять запрыгал по карте, – Место для засады подбираете самостоятельно. На остальных направлениях – минирование. Готовность – восемь, ноль-ноль!

– Кале-Зард, милое такое местечко, – заметил Шура, – там часто шляются караваны, но с гор постреливают, иногда даже снайперски.

– Всепредусмотрено. Согласно бумажке из жопы вашего «крестника», – ядовито заметил Петрович, – духи пойдут ставить мины завтра-послезавтра. Письма они, конечно, не получили, но связь у них наверняка дублирована. Они пойдут из Шервана – палец Петровича ткнулся в квадрат карты, прикрыв его почти целиком, - Полевой командир Якдаст со своими нукерами – оттуда, – палец комбата опять прыгнул по карте, – Бьете всех, но одного, хотя бы одного, тащить сюда живехонького!

– Очень хочется побеседовать о восточной поэзии, – зевнув, добавил Змей, начальник разведки. Никитин заранее посочувствовал тому духу, что попадет на собеседование к Змею. Он их очень не любил.

– Еще раз: выходите к дороге здесь! По имеющейся информации, там, на повороте, они пойдут гребешком. Мочить беспощадно! Вопросы есть?

– Ребята вчера только с «войны» пришли, устали, – решился Шура.

– Ни фига! – взвился комбат. – Боекомплект забрать сегодня!Никитин!Балаганов! Остаться! Остальные свободны.

Никитин с самого начала догадался, за какие такие «заслуги» его пригласили на оперативное совещание, куда взводных никогда не звали. Задачи им доводились через ротных командиров.

– Слушать сюда, фальшивомонетчики хреновы! Как вы думаете, зачем я отправляю вас на «войну»?

Офицеры тактично промолчали.

– Правильно понимаете. Тебя, Никитин, будем аттестовывать на роту, так что не подкачай!

Никитин взял под козырек. Оно, конечно, приятно, но надежда отдохнуть недельку рухнула.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года.

По дороге до пляжа в душном автобусе она прижималась к нему, словно младенец, ищущий защиты от жестокого мира, около родной матери.

Парочка прыщавых старшеклассников, пытавшихся тереться возле нее, встретив многозначительный взгляд Кирпичникова, моментально сделали вид, что их интересует исключительно «жувачка» и пейзаж за окном.

Пляж, по причине буднего дня, был малолюден. Николай и Маринка устроились на дальнем краю. Вода была еще прохладной, но они вдоволь наплескались в набегающих волнах наката. На жене Кирпичникова (он все время помнил об этом – ЖЕНЕ) был скромный купальничек-бикини бирюзового цвета, не особо скрывающий ее девчоночьи прелести, и Коля даже пожалел, что ему нужно вечером улетать.

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года

Когда Никитин пришел в расположение взвода, надежды отдохнуть не осталось совсем.

Воспользовавшись тем, что офицеры и прапорщик Гуляев с частью личного состава трудились в парке, бойцы, оставленные для наведения порядка в расположении под руководством сержантов, без отеческого командирского надзора мерзко и безобразно – в зю-зю – нажрались, непонятно чем. И по пьяни передрались.

Казах Бахаев тупо молотил в проходе меж коек худосочного, но злого хохла Халуса.

Дневальному Никитин сдал по роже сразу, при входе, и жестом велел молчать.

Его не видели, и он некоторое время наблюдал, как ход поединка меняется: Халус врезал Бахаеву ногой в пах и продолжал азартно его пинать.

Но офицеру это зрелище быстро надоело.

– Брек, Украина! Брек, Казахстан! Победила дружба! Бахаев! Встать!

Казах, охнув, поднялся. Ему было нелегко, это было видно, но спецназовско-азиатская закваска не позволяла расслабиться.

– Да мы тут… ничего… товарищ старший лейтенант! Спарринг типа…

– Объявляю для дураков: кто жаждет хорошего спарринга, пусть приходит ко мне, в любое время. Я устрою. Нажрались-то чего? Ясно. Сержант, ко мне!

Сержант Величко шустро подскочил с койки, хотя до тех пор изображал из себя мертвое тело, и затянул распевно:

– Товарищу старший лейтенант! Да мы туточки…

– Разговелись?

– Та ни… Трохи брагульника хлопцы саперные нам далы… А мы ни…

Никитин нанес ему короткий удар в солнечное сплетение.

Величко задохнулся, но сохранил вертикальное положение – СПЕЦНАЗ обязывал к специфике.

– Слушать сюда, гамадрилы мокрожопые! – взыскуя с подчиненных, голос должно иметь подчеркнуто-ленивый, это Никитин усвоил давно, – Спать всем два часа. Потом усиленная физподготовка. Потом – уже завтра – выходим… Величко, за вами чистка оружия, снаряжение. Боекомплект получаем в семнадцать, ноль-ноль. Все ясно?

– Знивше? Учору ж тильки пришлы…

– Разговорчики!

Никитин почти никогда не опускался до нецензурных выражений в задушевных беседах с личным составом.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР

3 Июня 1988 года.

А на берегу, возле оставленной одежды, молодоженов ждал сюрприз. Там, скучая, ошивались трое: два здоровых дебила допризывного возраста, а третий – тот самый майор из военкомата, что встречал Кирпича на аэродроме. Правда, сейчас он был в «гражданке».

Эффектной драки не получилось. Когда один из недоумков попытался всего лишь замахнуться, Коля по-простецки завел ему ручонку за спину, не став ломать (а ведь мог!) и дал пинка под зад.

Тот пропахал рожей мелкую гальку и передумал совершать дальнейшие агрессивные действия.

Второй тоже почему-то не захотел встревать, отпрыгнул.

Майор же паскудным голосом с приподнятой бодростью спросил (ой, зря!):

– Кто это с тобой, Мариночка? Хахель очередной?

Кирпич коротким прямым въехал майору в рыло.

Хлынула кровища из носу.

Майор улетел метра на три.

Никитин подошел к нему и, слегка нагнувшись, внятно сказал:

– Слушай, Козлина вонючая! Я уезжаю, но я вернусь. И очень скоро! И если я узнаю, что ты, «педер сухтэ – (титры: грубое афганское ругательство), – хотя бы повернул свое свинячье рыло на мою ЖЕНУ! Ты покойник! Понял, ты, чмо? Отвечать!

– Э…

– Ответ неверный, – Кирпич коротким ударом дал майору в глаз.

– По-понял…

– Тогда пшёл вон, – Коля удержался от ругани, сзади к нему прижималась Маринка, – и своих сопляков не забудь.

Один из сопляков все же попытался сделать агрессивное движение,

Кирпичников моментально отреагировал:

– Урою! Ну…!

Сопляка отбросило назад от голоса Кирпичникова, как от удара. Он повернулся и побежал с пляжа.

Майор, зажимая кровь, текущую из носу, махнул рукой.

Оставшийся нукер невесело побрел за ним.

– Коленька! – Маринка обхватила его за плечи, – Этот гад клеился ко мне… На дискотеке, и потом… Только ты не думай…

– О чем?

– Что…

Коля вздохнул.

– Я люблю тебя, чучундра, и никому не дам в обиду, ясно? Ты – моя жена. А твой муж – капитан СПЕЦНАЗа. Знаешь, что такое СПЕЦНАЗ?

– Я знаю тебя, Коля…

– Но не знаешь, что такое СПЕЦНАЗ.

– А зачем?

– Затем, что ты теперь жена спецназёра!

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Когда голый по пояс Никитин вернулся в жилой модуль через два часа, личный состав был уже на ногах, а «грешник» сержант Величко рулил по полной программе. Даже успели навести относительный порядок в спальном помещении.

– Смирно! Товарищу старший лейтенант!

– Вольно! На полосу препятствий! За мной, бегом марш!

…………………………………………………………..

Пара часиков ФИЗО отменно вправляет мозги, можете мне поверить на слово, а если не верите, попробуйте сами. Кстати, правило «Делай, как я!» для командиров в армии никто не отменял, посему все два часа исправно носился с бойцами от полосы препятствий к перекладине и обратно. Сеанс спортотерапии прошел успешно.

Даже майор Мертвищев, понаблюдав за Никитинскими экзерсисами в спортгородке, покачал головой.

– Ты не перестарайся, Никитин! Им же завтра на выход…

Редкостный случай гуманизма для нашего начштаба.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года.

Кирпич не любил проводы, а уж тем более такие…Маринка вживалась в роль жены офицера из последних сил, глаза блестели от выступающих слез, и она часто сбегала под разными предлогами из-за стола – поплакать.

Когда она в очередной раз упорхнула, Николай Иванович наполнил рюмки своей настойкой.

– Ну, что, зятек? Жалко, что так все… быстро. Ладно, я понимаю. Давай, что ли, махнем на дорожку!

Они чокнулись и выпили.

Помолчали. Хотелось сказать очень многое, но слова почему-то не шли. И так все было понятно.

Старик снова наполнил рюмки.

– Был русский «посошок», теперь давай «стременную», как у нас, казаков, принято. Держись там, капитан! И побереги себя, хоть, я знаю, на войне это трудненько… Но ради Маринки. За нее не беспокойся, она девка правильная. И я рядом. Письма не забывай писать. Давай, капитан!

Кирпичников даже не почувствовал ни вкуса, ни градуса напитка, хотя последних там было не менее шестидесяти.

– Ты закуси, – посоветовал дед.

– Что-то не хочется. Спасибо вам, Николай Иванович, за все огромное спасибо! Я постараюсь. Простите, мне пора, – он поднялся из-за стола.

Старик тоже встал.

В дверь неслышно проскользнула Марина. Глаза ее были красными, но слезы уже не текли.

– Э-э-эх! Пойду я, покурю, а вы тут… – сказал Николай Иванович.

Едва он вышел, Маринка бросилась на шею мужу.

– Дорогой ты мой, любимый! Я тебя буду ждать! Я люблю тебя! Только ты пиши мне, хорошо? Я тебе тоже буду писать, каждый день!

«Каждый» не нужно, – улыбнулся Кирпичников, – хотя бы разик в неделю. Я тебя тоже очень люблю. Прости, жена, но мне пора.Я скоро вернусь. Новый год будем встречать вместе! Обязательно!

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года

Спецназ опять уходит на войну.

На мехдворе бойцы закладывают в броню длинные ленты крупнокалиберных патронов к КПВТ.

За ними еще более длинные ленты пулеметных патронов.

За ними в БТР втаскивается АГС-17 «Пламя» и круглые коробки с «огурцами» для него.

Бойцы снаряжают магазины к автоматам.

Стягивают их попарно синей изоляционной лентой.

Разбирают из раскрытого ящика гранаты.

Засовывают в сидора «вшивники»: олимпийки, шерстяные свитера – ночью в пустыне холодно. Поверх сидоров вяжут бушлаты.

Переобувают кирзовые берцы на белые кроссовки. Они хоть и не прописаны по форме одежды, но в них по камням бегать сподручней.

Старший лейтенант Никитин у себя в модуле тоже готов к войне. Поверх «песочки» на нем уже надет трофейный китайский «лифчик», в который он последовательно засовывает автоматные магазины, гранаты, сигнальные ракеты и дополнительные обоймы к «Стечкину», который уже болтается сбоку в бакелитовой кобуре-прикладе.

Проверив остроту клинка на ногте, засовывает в ножны тонкую неуставную финку с наборной ручкой – изделие умельцев-солдат из автомобильной рессоры.

Глянув в зеркало, Никитин, остается собой доволен – боец! Спецназёр!

Надев кепи, выходит.

На мехдворе, Никитин встретился глазами с прапорщиком Гуляевым.

Тот молча кивает: тапа: все в порядке.

Никитин отдает команду:

– К машине!

И вместе с бойцами плюхается на остывшую за ночь броню.

Обняв автомат, словно постаревшую, но безумно дорогую любовницу, слегка нагнувшись в люк говорит, как Гагарин перед стартом:

– Ну, что, мля, поехали!