Текст книги "Господин Тарановский (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6

Караван вошел в Иркутск на закате. Огромные, крытые брезентом сани, проделавшие путь через всю Россию. Офицеры в заснеженных, жестких от мороза тулупах и бекешах спешивались, слезали с саней, разминая затекшие ноги, их голоса и резкие команды наполнили город суетой.

Прихватив Соколова, я подъехал к заставе, когда они, стряхивая с воротников снег и спешивались с лошадей. Морозный воздух наполнился говором, фырканьем усталых коней и отрывистыми командами. Я видел их лица – обветренные, почерневшие от долгого пути, и глаза, в которых смешались усталость и нетерпеливое ожидание.

– Оставьте. полковник! – сказал я, когда полковник Гурко подошел для рапорта. – Вы проделали долгий путь! Сначала отдохните в человеческих условиях. Размещением людей займется ротмистр Соколов, – я кивнул своему «адъютанту». – Офицеров – в хорошую гостиницу. Унтер-офицеров и солдат – на постоялые дворы. Груз – под усиленную охрану здесь, на складах господина Лопатина. Всем немедленно организуют баню и горячую пищу. Совещание – завтра утром. А с вами, полковник, мы поговорим сейчас.

Через два часа я уже сидел в номере «Американской» гостиницы, который был снят для Гурко. Перед жарко натопленной печью стоял стол, на котором дымился чай и стояла нетронутая бутылка коньяка. Полковник, успевший смыть с себя дорожную грязь, выглядел посвежевшим, но утомление все еще сквозило в его глазах. Он не сидел, а стоял у стола, как на рапорте.

– Вольно, полковник. Садитесь, – сказал я, указывая на кресло. – Расскажите без формальностей, как дошли.

Он сел, но держался прямо, будто каждую минуту ожидал подвоха.

– Поход прошел спокойно, ваше высокоблагородие, без серьезных происшествий. Шли стараясь не привлекать излишнего внимания. Есть несколько обмороженных среди нижних чинов. Один болен горячкой, но доктор говорит, что выкарабкается. Лошади измотаны, но потери в конском составе компенсированы в пути. Груз, – он сделал едва заметную паузу, – доставлен в полной целости и сохранности, под постоянной охраной.

– Хорошо, – кивнул я. – Людям – полный отдых. Три дня, пусть отоспятся. Нам они понадобятся свежими, впереди тоже не простой переход.

– Слушаюсь, – коротко ответил он.

Затем я подошел к своему саквояжу, достал оттуда и разложил на столе большие, подробные карты Монголии и Маньчжурии. Лицо Гурко мгновенно стало жестким и сосредоточенным. Отдых кончился, началась работа.

– А теперь, полковник, к делу, – сказал я, беря в руки карандаш. – Завтра на совете мы обсудим это с остальными, но основной костяк плана вы, как мой заместитель, должны знать уже сейчас. Наша цель – здесь.

Карандаш опустился на точку, обозначавшую Силинцзы.

Гурко склонился над картой, внимательно изучая ее.

– Это укрепленное поселение в горной местности, которое уже принадлежит мне.

– Удобно и до границ России недалеко – процедил он сквозь зубы, будто перепроверяя мое решение. – Цель ясна, ваше высокоблагородие. Каков дальнейший стратегический замысел?

Ну что же, этого следовало ожидать – ему, как профессионалу, нужно было понимать всю глубину операции. И я был готов дать ему это понимание.

– Наш замысел, полковник, куда масштабнее, чем просто карательная экспедиция. Он состоит из трех этапов. Этап первый, тактический: мы берем под контроль Северную Маньчжурию. Укрепляемся в Силинцзы, создаем там нашу главную базу, занимаем всю Северную Маньчжурию, подчиняем или уничтожаем местных князьков и пресекаем любое английское влияние в регионе.

Я выдержал паузу, потом мой карандаш прочертил длинную, дерзкую линию на юг, вглубь Китая.

– Этап второй, стратегический. Укрепившись на севере, мы начнем движение на юг. На соединение с повстанческими армиями факельщиков, которые сейчас действуют в провинции Шаньдун. Их сотни тысяч, но им не хватает организации, дисциплины и современного оружия. Мы дадим им все это. Наш отряд станет их становым хребтом.

Гурко не сводил глаз с карты. Я видел, как его мозг, привыкший мыслить дивизиями и корпусами, обрабатывает информацию, оценивает риски, расстояния, логистику.

– Поход на Пекин, – наконец, произнес он. Это был не вопрос, а вывод.

– Именно, – подтвердил я. – Этап третий, политический. Соединившись с факельщиками и остатками тайпинов, мы наносим удар по столице. Династия Цин, ослабленная восстаниями и Опиумными войнами, будет свергнута. Их самые боеспособные силы находятся сейчас далеко на западе, в Джургарии, подавляя восстание дунган. Китайцы, ненавидящие маньчжуров как своих вековых поработителей, с радостью отдадут трон своему соотечественнику – вождю факельщиков или любому другому. Нас же они будут встречать как освободителей, избавивших их от чужеродной династии.

Он поднял на меня взгляд. В его глазах не было удивления. Была напряженная работа мысли.

– А Маньчжурия? – тихо спросил он.

– А Маньчжурия, полковник, в этом случае окажется предоставлена сама себе. Новой китайской власти она не нужна – это земля их врагов. Священная родина маньчжурских императоров останется без защиты, без армии и без Пекина, который ее кормил. И тогда мы сможем взять ее, как переспелый плод.

Гурко слушал меня, и его лицо каменело. Когда я закончил, он выпрямился, и в его голосе прозвучало нескрываемое возмущение.

– Ваше высокоблагородие, позвольте! – он с трудом сдерживал себя. – Если я правильно вас понял, наш план заключается в том, чтобы помочь мятежникам свергнуть их законного правителя, императора! Мы, офицеры, присягавшие Государю, будем способствовать бунту и хаосу. Разве это может соответствовать интересам Российской Империи?

Я ожидал этого вопроса. Это был естественный протест честного солдата, привыкшего мыслить в категориях «законная власть – бунтовщики».

– Сядьте, полковник, – сказал я спокойно. – Давайте разберемся в терминах. Во-первых, что такое «законный правитель»? Маньчжурская династия – это такие же «законные» правители для Китая, как когда-то Золотая Орда была для Руси. Это чужаки, узурпаторы, захватившие процветающую страну двести лет назад, пролившие море крови и доведшие ее «до ручки». Сегодня этим так называемым «государством» помыкают все, кому не лень. В первую очередь – англичане. Цины давно утратили всякую легитимность. Их власть держится не на любви народа, а на насилии и слабости. Мы не будем свергать «законного монарха». Мы поможем огромной стране избавиться от иноземного ига.

Я подошел к книжному шкафу, стоявшему в углу номера, и постучал костяшками пальцев по корешку томика с биографиями великих завоевателей.

– Скажите, полковник, вы знаете, кто такой Эрнан Кортес?

Гурко, удивленный вопросом, коротко кивнул.

– Так вот, Кортес, со своим крошечным отрядом испанцев, был лишь искрой. Пожар устроили шестьдесят тысяч индейцев-повстанцев, которых он повел на штурм Теночтитлана, устав от кровавого ига ацтеков. Он не завоевал Мексику, полковник. Он возглавил мятеж, свергший «законного» Монтесуму.

Я выдержал паузу.

– А Франсиско Писарро, знаете?

Снова молчаливый кивок.

– Та же самая история. Его горстка конкистадоров была лишь острием копья. Древко же составляла огромная армия мятежных инков, ненавидевших своего императора. Писарро не завоевал Перу – он помог одной части инков вырезать другую, и на этом пепелище построил новую власть.

Я вернулся к столу и посмотрел ему прямо в глаза.

– А кем, позвольте спросить, был наш Ермак Тимофеевич? Разбойник, предводитель частной армии. И он сверг «законного» хана Кучума, который, к слову, и сам был узурпатором, захватившим власть в Сибирском ханстве силой. Который сначала присягал нашему царю на верность, а потом отказался от этой присяги, когда ему стало выгодно.

Я снова замолчал, давая ему осознать ряд этих имен.

– Все эти люди, полковник, не были благородными рыцарями. Они были прагматиками. Они видели слабость одной власти, ненависть к ней другой – и использовали это, чтобы вписать свои имена в историю, на благо своего Отечества. То, что происходит сейчас в Китае – это наш шанс. Наш исторический шанс вскочить в последний вагон этого уходящего поезда. Иначе на наше место придут англичане. Они никогда не упускают таких возможностей.

Я налил ему коньяку, затем себе.

– Ну ладно, хватит уже этого бонапартизма. Что мы все о нас да о нас? Давайте поговорим об интересах России. Главный наш интерес, полковник, – это полное и безоговорочное устранение английского влияния на наших границах. А теперь скажите мне, сколько «законных» династий и сколько «легитимных» навабов и махараджей англичане свергли, утопили в крови и стерли в порошок, чтобы подмять под себя Индию? Не перечесть. Они не останавливаются ни перед чем, если речь идет о выгоде Британской короны. Отчего мы должны действовать иначе и играть в благородство с шулерами, которые держат крапленые карты в каждом рукаве? Вы представляете, что случиться, если Китай станет такой же Индией, полностью подконтрольной англичанам? И все это – прямо у нас под боком?

Гурко молчал, сжимая в руке нетронутый стакан.

– И наконец, в-третьих, – я сделал глоток, – давайте представим, что будет после того, как мы реализуем свой замысел. Огромный, хаотичный Китай займется своими внутренними делами. Англичане будут посланы в известном направлении – китайцы не забудут им ни опиумной торговли, ни опиумных войн. Зато мы, русские, будем там желанные гости. Не удивлюсь, если вам, например, они дадут пост военного министра. А в Маньчжурии, на севере, на руинах цинской власти, возникнет новое государство. Без британских советников, без коррупции пекинских чиновников. Под нашим, разумеется, просвещенным покровительством. Государство с европейскими порядками, с которым можно будет торговать, заключать договоры. Нормальное, приличное государство, которое даст нам незамерзающие порты, огромное количество продовольствия, территорию для прокладки железной дороги до Владивостока, и будет служить надежным буфером между Россией и непредсказуемым азиатским котлом. Вот каковы истинные интересы Империи, полковник.

Он молчал несколько долгих секунд, глядя на карту. Потом кивнул, словно приняв для себя какое-то важное решение.

– Это… трудно понять и принять, ваше высокоблагородие. Я бы даже сказал – безумный план в своей дерзости. Но он логичен, я понимаю его цели и свою задачу!

– Превосходно, – с облегчением выдохнул я. Теперь, когда удалось убедить полковника в легитимности нашей затеи, дальнейшая задача представлялась совсем несложной. Пора было переходить к следующим пунктам.

– Теперь о составе наших сил. Помимо вас военных, и вольнонаемных казаков, будут и люди, которых я набираю здесь, в Иркутске. Это… – я сделал паузу, обводя подбирая как можно более обтекаемое выражение, – … бывшие каторжники и ссыльнопоселенцы.

Лицо полковника тут же окаменело. Определенно, Гурко не улыбалась перспектива весди в бой забубенную публику. Я видел это по тому, как напряглось его лицо, как он чуть подался вперед.

– Владислав Антонович, – его голос был тихим, но твердым, как гранит. – Я должен вам доложить. Среди господ офицеров такое известие создаст серьезное беспокойство. И я… я разделяю его. Нас учили вести в бой солдат, присягнувших Государю. А вы предлагаете нам возглавить… сброд. Воров, убийц, бунтовщиков. Это подрыв всех устоев армии. Это оскорбление офицерской чести!

«Ну что же, зато откровенно» – подумал я, глядя на набычившегося Гурко.

– Я ценю вашу прямоту, полковник, – ответил я совершенно спокойно. – Давайте и я буду с вами предельно откровенен. Мне плевать на их прошлое. И на вашу оскорбленную честь – тоже.

Он вздрогнул, но я не дал ему ответить.

– Меня интересует только одно задача которую поставил передо мной Император! А теперь подумайте: кто будет драться яростнее? Гвардеец, мечтающий вернуться на бал в Зимний дворец? Или человек, у которого за спиной нет ничего, а впереди – единственный, последний шанс вырвать у судьбы свободу или умереть достойно?

Гурко покачал головой с видом, «Ну на меня может и наплевать, а что скажут другие офицеры?». Я продолжал наседать:

– Взять Пекин, командуя Гвардейским корпусом – невелика заслуга. А вы попробуйте сделать это с ними. С теми, кого вы списали со счетов. Вот в этом, полковник, и заключается настоящее военное искусство, а не в умении шагать на парадах. Создать армию из праха и отчаяния. В Писании есть хорошие слова: «Камень, который отвергли строители, встанет во главе угла». Так вот, именно из этих «отвергнутых камней» мы и будем строить новую Россию на Востоке.

Он молчал, сжав челюсти. Аргументы были сильны, но я видел, что не сломал его внутреннее сопротивление. Его мир, мир сословий и чести, трещал по швам, но держался. Что ж… придется идти до конца.

– Давайте будем реалистами, – мой голос стал мягче, почти доверительным. – Если бы у нас был выбор, я бы и сам предпочел ветеранов-гренадеров. Но у нас его нет. Забудьте о гвардии. Нам предстоит воевать с тем, что есть под рукой. Других солдат у меня для вас нет! – Я усмехнулся. – Увы, Семеновский полк государь мне не доверил, велел оставить в Петербурге. Хотя и он, говорят, когда-то славно бунтовал.

Эта историческая шпилька, казалось, немного разрядила обстановку.

– К тому же я каждого проверял и отбирал, там разные люди, но откровенных негодяев там нет.

Я вернулся к столу, сел напротив него и посмотрел ему прямо в глаза.

– Я понял вас, ваше высокоблагородие. Приказ будет исполнен.

Больше к этому вопросу мы не возвращались

Убедившись, что бунт подавлен в зародыше, я перешел к конкретным приказам.

– На вас, как на самом опытном, боевая подготовка. Вы назначаетесь командиром отряда, Чернов – ваш заместитель. Корнета Скобелева рекомендую взять адъютантом

Я снова повернулся к карте.

– Времени у нас нет, полковник. Я хочу достичь границы еще по снегу, чтобы довезти без помех и оружие, и динамит. Поэтому надо все тщательнопродумать. Первое и главное – боевая подготовка. Новобранцев нужно превратить в солдат. Жестко. Беспощадно. Чтобы через месяц они по команде шли в огонь и воду. Задействуйте всех наших унтер-офицеров, назначьте ответственного офицера, будет для них тренировка. Кто у вас лучший по муштре? Из тех, кто умеет из мужика солдата сделать, а не только на парадах шагать?

Гурко, мгновенно переключившись на привычную работу, ответил без заминки.

– Баранов. Служил в гренадерах, прошел Крым. Зверь, а не службист. Муштрой душу вынет, но и воевать научит. Поручу ему унтер-офицеров. Он справится!

– Отлично, – я сделал пометку на листе бумаги. – Особое внимание – стрелковой подготовке. Они должны уверенно попадать с трехсот шагов в ростовую фигуру. Теперь второе – пополнение. Мне нужны люди. Нужно организовать постоянный поток вольнонаемных рекрутов – в том числе и для того, чтобы присматривать за нашими «забубенными». Короче, мне нужен человек, который останется в Иркутске и станет нашими руками здесь. Так как и оружие и правиант и многое другое нам может понадобиться.

Гурко нахмурился, обдумывая.

– Есть такой. Капитан Орлов. Из-под Варшавы. Участвовал в подавлении мятежа, испачкать руки не боится. Немногословен, исполнителен. Приказы не обсуждает. И при всем при том – умеет говорить с разными людьми!

– То, что нужно, – согласился я.

– Есть, – коротко ответил Гурко.

– Третье. Вольнонаемные и безопасность, – я загнул третий палец. – Мне нужен человек, который займется вербовкой казаков, отставных солдат, охотников.

На этот раз Гурко даже не задумался.

– Тут, очевидно, подойдет унтер-офицер Соломенцев, – твердо сказал он.

Я вопросительно поднял бровь.

– Унтер?

– Он из-под Оренбурга, умеет говорить по-башкирски. Служил в казачьих частях, – пояснил полковник. Идеальный кандидат.

– Согласен, – кивнул я. – Разу умеет по-башкирски, то и с бурятами сможет объясниться. Это очень удачно! Ну все, основные задачи распределены. Завтра на совете просто доведете их до сведения офицеров. Еще момент – лошади. Мои офицеры не будут ездить на клячах. Организуйте закупку строевых коней, каких только можно найти в Иркутске и окрестностях. Деньги я выдам. И проследите, чтобы каждому была выдана круглая сумма на подъемные. Я хочу, чтобы они думали о службе, а не о том, где достать денег на новую амуницию. Это ясно?

– Так точно, ваше высокоблагородие, – ответил Гурко, и в его голосе я услышал уважение к командиру, который думает не только о стратегии, но и о своих людях.

– И последнее на сегодня, полковник. Нам нужен лагерь в стороне от города. Чтобы зеваки не глазели, а у наших «орлов» не было соблазна сорваться в ближайший кабак. Там и будем тренировать наших, хм, конкистадоров… И это очень срочно!

На следующий день привели группу новобранцев из тюремного замка. Пятьдесят человек – угрюмые, оборванные, бритые, со взглядами затравленных волков. Я видел, как поморщились стоявшие на крыльце офицеры.

Но тут же вперед вышли суровые, закаленные в баталиях унтера из команды Гурко. Раздались первые команды, резкие, как выстрелы.

– Ста-но-вись!

– Равняйсь! Смирно!

Хаотичная, переминающаяся с ноги на ногу толпа начала неуклюже, со скрипом, размыкаться, выстраиваясь в подобие строя.

– Топоры взять! На хозработы стаанавись!

И вся толпа вместо плаца отправилась первым делом обустраивать лагерь. Через два дня, южнее Иркутска, в широкой, защищенной от ветра низине у кромки леса, вырос целый палаточный городок. Дым, перестук топоров, ровные ряды палаток и главное – постоянно гудящий, как растревоженный улей, учебный плац. Поодаль было устроено стрельбище, откуда то и дело доносились хлесткие, рваные звуки выстрелов. Начали поступать вольнонаемные: казаки из бурят и русских, бывшие каторжане, освобожденные за отбытием срока, и прочий люд.

Я приезжал в лагерь каждый день. Картина, которую я наблюдал здесь, одновременно и ужасала, и вселяла мрачную уверенность. Унтера-ветераны гоняли бывших каторжников до седьмого пота, вбивая в них умение ходить строем, подчиняться команде и обращаться с ружьем. Крики, ругань и глухие удары стояли над плацем с утра до вечера. Людей ломали, вытравливая из них тюремную расхлябанность и индивидуализм, и лепили из этого сырого, озлобленного материала нечто новое – дерзких, толковых солдат.

Однажды, уже в глубоких сумерках, я возвращался в город после особенно тяжелого дня в лагере. Голова гудела от криков унтеров, запаха пороха и бесконечных организационных вопросов. Въехав во двор лопатинского дома, я спешился, предвкушая единственное, что давало мне силы – тихий вечер с Ольгой.

Но во дворе что-то было не так. У крыльца стояли чужие розвальни – широкие, грузовые, заваленные укрытыми рогожей тюками. Не мои и не лопатинские. Сердце пропустило удар. Тревога, холодная и острая, как игла, вонзилась под ребра. Ольга…

Не помня себя, я взлетел на крыльцо, распахнул тяжелую дверь и почти бегом ворвался в прихожую. И тут из жарко натопленной гостиной донесся голос, который я меньше всего ожидал здесь услышать. Голос, который невозможно было спутать ни с одним другим.

– Кого-таки я вижу! Курила, ой-вэй! Ты ли это, чтоб я так жил?

Глава 7

Я замер на пороге. В гостиной, у огромного, сверкающего самовара, сидели двое. Один – щуплый, черноволосый, с горящими, как угли, хитрющими глазами, – Изя Шнеерсон. Рядом с ним, основательный и спокойный, как удав, сидел плешивый седобородый Захар.

Вот это встреча! Мир буквально перевернулся в моих глазах! Забыв про усталость и тревогу, я бросился вперед. Изя вскочил, опрокинув стул, и мы сгребли друг друга в объятия, хлопая по спинам так, что гудела вся комната. Затем я крепко обнял Захара, который лишь крякнул от удовольствия, и в глазах его сверкнула быстрая радостная слеза.

– Какими судьбами? – только и смог выдохнуть я, опускаясь на стул, который тут же подал мне подскочивший Лопатин, сияющий от такого оживления.

– Я вас умоляю, какими судьбами! – затараторил Изя, наливая мне чаю. – Мы делаем бизнес, как приличные люди! Поднялись по зимнику, по льду Амура, до самого Сретенска. Наше золотишко продать, муки, пороха и прочего товара закупить, чтобы к ледоходу баржи загрузить и на Амбани-Бира все спустить. Все как всегда!

– Ах вот как? И сколько пудов намыли?

– Таки не поверишь – сорок шесть!

Тут я изумился еще более.

Это как же так?

– Ну что сказать, «господин Тарановский» – степенно оглаживая бороду, произнес Захар – Бог помог! Вестимо так, добрались мы, значит, до самой главной жилы. С одного станка по десять – двенадцать фунтов намываем! Опять же, народу много, китайцы пашут как в черти, вольнонаемных много пришло… А мы, значится, тоже не зеваем – свое дело справно знаем. У нас с Изей комар носу не подточит!

– Понятно. Это вы вовремя появились! Ну а как же вы здесь-то оказались? От Сретенска-то путь сюда неблизкий!

Изя всплеснул руками, жестикулируя так экспрессивно, словно дирижировал целым оркестром.

– Что ты! Что ты! Вся Сибирь – большая деревня. Тут слух расходится быстрее чем в Одессе на Привозе. Только мы приезжаем в Сретенск – и что мы там слышим? А вот что: не успели мы еще продать золото, как я таки слышу этими самыми ушами, – он ткнул пальцем себе в ухо, – что какой-то Тарановский в Иркутске просто-таки переворачивает всю Сибирь вверх дном! Ой-вэй, Курила, про тебя гудит все Забайкалье! Говорят, ты тут самого Сибирякова, этого местного короля, с трона скинул! Говорят, такие дела закрутил, что у генерал-губернатора голова кругом идет! Ну я и сказал Захару: какое может быть дело важнее, чем обнять нашего старого друга? И мы повернули сани сюда!

И понеслись воспоминания и рассказы… Вечер превратился в долгий, сбивчивый, но по-настоящему счастливый разговор. Я вкратце рассказал им все, что произошло за это время – о Петербурге, о новом статусе, об Ольге, о готовящемся походе. Они, в свою очередь, доложили, что на прииске все спокойно, работа идет, золото моется, а оставшийся там Еремей держит все в железном кулаке.

Старая гвардия была в сборе. И от этого на душе стало немного теплее и спокойнее, несмотря на все бури, что ждали впереди.

* * *

На следующее утро, едва рассвело, я снова собрался в лагерь. Когда я уже накидывал шубу в прихожей, за спиной раздался решительный голос:

– Курила, ты куда?

– На плац, наблюдать обучение наших «добровольцев».

– Я таки с тобой. Жуть как любопытно!

Изя стоял, уже одетый для улицы, с горящими от любопытства глазами. Я пожал плечами. Скрывать что-либо от него не имело смысла.

По дороге в санях, под скрип полозьев и фырканье лошадей, я в общих чертах, без лишних деталей, изложил ему суть своего плана. Я говорил о слабости династии Цин, о восстаниях факельщиков в Шаньдуне и дунган на западе, о своей идее использовать этот хаос, чтобы под знаменами освобождения Китая от маньчжурских захватчиков решить наши собственные, российские задачи.

Он слушал молча, впиваясь в меня взглядом своих темных, умных глаз. Его обычная суетливость и жестикуляция исчезли. Он впитывал каждое слово, и я видел, как в его голове картина мира стремительно меняется, обретая новый, невероятный масштаб. Когда я закончил, он долго молчал, глядя на проносящиеся мимо заснеженные поля.

А потом повернулся ко мне, и я увидел в его глазах такой азарт, какого не видел даже тогда, когда мы нашли первое золото.

– Курила… – выдохнул он. – Ой-вэй… Свергнуть императора… Помочь одним китайцам вырезать других, чтобы забрать себе целую страну… Это же… это же гешефт тысячелетия! Это же история!

Он вскочил, едва не вывалившись из саней на полном ходу.

– Я иду с тобой! – выкрикнул он. – Я вас умоляю, ты что, думаешь, я пропущу такое представление? Не каждый день увидишь, как рушится империя!

– А прииском кто заведовать будет? – спросил я. Но Изя был неумолим.

– Закупки, прииск… Пфе! Захар справится, у него голова крепкая, как байкальский лед. А моя голова нужна здесь, рядом с твоей!

Я посмотрел на этого одесского авантюриста и пройдоху. Подумал и… И понял, что он прав! Его острый, не скованный никакими уставами и предрассудками ум, его умение находить общий язык с кем угодно и договариваться о чем угодно, его талант делать деньги из воздуха – все это будет бесценно там, в хаосе чужой гражданской войны.

Подумав мгновение, я кивнул.

– Хорошо, Изя. Ты в деле.

Он просиял и, не дожидаясь лишних команд, тут же перешел к делу. Уже в лагере, едва окинув хозяйским взглядом наши приготовления, он бросился в самую гущу событий, мгновенно взяв на себя часть моих забот. Своей неуемной энергией, умением торговаться до последнего и находить то, чего, казалось, в Иркутске и быть не могло, он в тот же день вдохнул новую жизнь в нашу неповоротливую машину снабжения.

Когда я убедился, что безжалостный механизм боевой подготовки запущен и работает без моего прямого вмешательства, то смог, наконец, вернуться к главному. К организации предстоящего похода.

Днями и ночами я просиживал в штабной палатке, расстелив на столе огромную карту Северного Китая. Теперь надо было тщательно разведать, что именно происходит на той стороне, «за ленточкой». Нам нужна была разведка, дерзкая и быстрая, чтобы определить, где лучше всего переходить границу. И я послал за корнетом Скобелевым.

Он явился ко мне в палатку – молодой, подтянутый, пышущий энергией. Казалось, от него даже пахло морозом и здоровьем. Молодость…

– Михаил Дмитриевич, – сказал я, отрываясь от карты. – Хватит наблюдать за муштрой. Есть дело для настоящего кавалериста!

Он вытянулся в струнку, его молодое лицо вспыхнуло от предвкушения какого-то приключения.

– Возьмете десяток казаков и отправляйтесь на юг. Двигаться налегке, взяв только самое необходимое. Ваша задача – вот этот место, – я очертил пальцем участок границы на карте. – Прощупать его. Найти слабые места, удобные проходы для большого отряда. Мне нужна реальная картина, корнет, а не красивые доклады!

Он просиял. Для него это был первый знак огромного доверия, первая самостоятельная боевая задача.

– Будет исполнено, ваше высокоблагородие!

Разведка ушла на юг, а время, отпущенное на подготовку, стремительно истекало. За месяц лихорадочной работы невозможное стало реальностью. Лагерь под Иркутском гудел, как разворошенный муравейник, превратившись в слаженный военный механизм. Сотни вчерашних каторжников, оборванных и отчаявшихся, теперь были разбиты на роты, одеты в одинаковые полушубки и папахи, и пусть неумело, но уже знали строй и команду. На стрельбище они научились обращаться с тяжелыми, надежными «Энфилдами», и в их глазах вместо тюремной безнадеги появился холодный, осмысленный блеск.

Пока Гурко и Баранов ковали из этого человеческого лома солдат, я, Изя Шнеерсон и Лопатин занимались снабжением. По всему Иркутску и окрестным деревням скупалось все, что могло понадобиться в долгом походе: сотни пудов муки, солонины и сухарей, бочонки со спиртом, теплые вещи, фураж для лошадей. Десятки тяжелых саней-розвальней были загружены под завязку, превратившись в огромный обоз – нашу подвижную базу, нашу надежду на выживание в диких землях.

Было, однако, еще одно важное дело, требовавшее внимания. За день до выступления я получил телеграмму о том, что закупленное мною оружие находится в Сан-Франциско и готово к высылке. Я тотчас отправил в Америку, в компанию «Вестерн Юнион» уведомление, что груз следует как можно быстрее доставить к устью Амура, а затем – вверх по Амуру до Амбани-Бира. Обязанность поддержания связи с американцами я возложил на оставляемого в Иркутске капитана Орлова.

Наконец, настал день выступления. Мне тоже пришло время уезжать. Но прежде надо было попрощаться с семьей.

Я вошел в комнаты Ольги. Она полулежала на высоких подушках, тихая, бледная, почти прозрачная в лучах мартовского солнца. Весь ее мир сузился до этого теплого, безопасного пространства, до напряженного ожидания.

Я сел на край кровати, взял ее руку.

– Ты уезжаешь, – сказала она.

Это была не просьба и не вопрос – скорее, констатация неизбежного.

– Да. Нужно быть там. Я вернусь, как только смогу.

Ее вторая рука легла поверх моей, и она медленно поднесла мою ладонь к своему животу.

– Возвращайся к нам, – прошептала она.

Я наклонился, поцеловал ее в сухие, горячие губы, потом прижался щекой к ее животу, чувствуя толчок новой жизни под своей ладонью. И ушел, не оглядываясь, потому что знал – если оглянусь, сил уйти уже не хватит. Закрыв за собой дверь, услышал, как Ольга тихонько заплакала там, на своих подушках. Черт…

Стараясь не думать ни о чем, я вышел во двор и вскочил на коня. Лопатин с супругой вышел на крыльцо, чтобы попрощаться со мной.

– Ну, с богом, Владислав Антонович! Береги себя! За супружницу не беспокойся: все устроим в лучшем виде! – напутствовал он меня.

– Ты тоже не хворай, Никофор Семенович! – бросил я на прощанье и, окинув быстрым взглядом окна лопатинского дома, подстегнул коня.

Вскоре я был в лагере. Шатры уже были свернуты, отряд – построен на огромном, утоптанном плацу. По моему приказу из Иркутска привезли полкового священника. Батюшка – маленький, черноволосый, с развевающейся на холодном ветру бородой, провел короткий, строгий молебен. Сотни бритых, обветренных, суровых лиц – бывших солдат, убийц, бунтовщиков, поляков, казаков, офицеров-дворян – были обращены к походному алтарю. Под низким, серым сибирским небом они просили благословения у Бога, которого многие из них давно забыли. Это был не просто религиозный ритуал. Это был акт единения, превращающий сброд в войско, идущее на правое, как они теперь верили, дело.

После молебна я объехал строй на своем коне.

– Сегодня мы уходим, – сказал я громко, и мой голос разнесся над застывшими рядами. – Уходим, чтобы вернуться, когда исполним предначертанное свыше. Каждый из вас знает, за что он сражается. За свободу, за славу, за новую жизнь. Вперед, орлы!

Разномастное, но оглушительное «Ура-а-а!» прокатилось над лагерем, вспугнув ворон на окрестных деревьях.

Колонна тронулась. Вперед, на юг, навстречу неизвестности.

* * *

Мы торопились – весна вступала в свои права, становилось тепло, склоны сопок обнажались, и нам надо было достичь границы до того, как наши сани превратятся в тыкву. Через два дня мой небольшой отряд достиг условленной точки – заброшенного охотничьего зимовья в нескольких верстах от китайской границы. Еще через несколько часов ожидания на горизонте показались всадники. Это был наш разведывательный отряд Скобелева.

Корнет был горд и возбужден.

– Задача выполнена, ваше высокоблагородие! Проходы найдены! И главное – мы привели «языка»! Этот тип знает там каждый камень!

Вперед вывели его «трофей». Бурят, одетый в потертую, лоснящуюся от жира доху и старую лисью шапку. Заросший, обветренный, с хитрым, нагловатым прищуром узких глаз. Он смерил меня цепким взглядом, с уважением, но без тени страха.