Текст книги "Господин Тарановский (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 16

Глава 16

Сухие, злые щелчки взводимых курков прозвучали в тишине приговором. Мы были в ловушке.

– Свои! – заорал я снова, во всю мощь легких, вкладывая в голос всю властность, на которую был способен. – Русские! Не стрелять! Ведите меня к Левицкому!

Наступила мертвая, звенящая тишина. Скрип камня под чьим-то сапогом, тяжелое дыхание. Затем из-за ближайшей баррикады донесся недоверчивый, хриплый голос:

– Кто такой? Откуда?

– Я Тарановский! – крикнул я в ответ. – Я вернулся!

Имя, брошенное в ночную тьму, подействовало, как удар грома. Послышалось изумленное перешептывание. Фигуры за баррикадами зашевелились. Наконец, одна из них, рослая и бородатая, сильно отличавшаяся от щуплых китайцев, осторожно поднялась во весь рост.

– Тарановский?.. Сам Владислав Антонович? – в голосе звучало неверие. – Живой?..

Напряжение спало так же резко, как и возникло. Из-за укрытий к нам начали подходить люди. Оборванные, с осунувшимися, перемазанными пороховой гарью лицами. Не солдаты. Вчерашние старатели, рудокопы, торговцы, волею судьбы ставшие гарнизоном.

– Живой, мужики. И не один пришел, – сказал я, приказывая своим казакам оставаться у пролома и держать оборону.

Бородач подошел ближе. Взглянув в лицо, я узнал его: вольнонаемный, из забайкальцев, нанятых Мышляевым, а звать его…

– Пахомов, ты? Веди к Левицкому, – повторил я. – Быстро. И по дороге рассказывай.

Все разрешилось. Радостно оглядываясь, казак повел нас вглубь мертвого города. Ноги то и дело спотыкались о камни и какие-то обломки. Воздух был густым от запаха гари, пыли и чего-то еще – сладковатого, тошнотворного запаха тления. У подножия одной из баррикад в неестественных позах застыло несколько тел в цинской форме. Их никто не убирал.

– Ад здесь, ваше благородие. Самый что ни на есть ад, – хрипло заговорил Пахомов, перешагивая через балку. – Две недели уже почти держимся. А последнюю неделю… последнюю они нас просто в землю вбивают.

Мы прошли мимо огромной, свежей воронки, в которую легко могла бы поместиться груженая телега.

– Вот, – кивнул старатель на яму. – Это их новые гостинцы. Бьют из больших пушек. Каждый день, без передышки.

Пахомов остановился у стены полуразрушенного флигеля. Он поднес к стене коптящий фитиль. В неровном свете я увидел то, что заставило меня замереть. Из кирпичной кладки, как чудовищный клык, торчал огромный, искореженный кусок металла.

– А вот один подарочек ихний не сработал. Застрял. Мы его ночью вытащили, нутрянку вытряхнули.

Я подошел ближе, осматривая, продолговатый, остроконечный артиллерийский снаряд калибром не меньше шести дюймов. Таких я не видел даже в арсеналах русской армии. Я провел пальцем в перчатке по медному ведущему пояску у его основания, счищая копоть. Да, это снаряды для нарезной артиллерии, по здешним меркам – самые наисовременные.

– Англичане… – тихо, почти про себя, выдохнул я. – Черти бы вас драли!

Пахомов, не расслышав, продолжал своим хриплым голосом:

– Стены нам крошат, как сахар. Мы ночью проломы заделываем камнями да мешками с землей, а они утром новый делают. Если так дальше пойдет, через неделю от Силинцзы и камня на камне не останется.

Я молча кивнул, погасив фонарь. Теперь картина была предельно ясна. За нас взялись всерьез, причем, вернее всего, с подачи Тулишена. Ему ничего не стоило дать взяту китайскому генералу, чтобы он привел сюда этот сильный и, что особенно удивительно – хорошо вооруженный отряд.

Мы подошли к большому, полуразрушенному зданию бывшего китайского ямэня. Из заложенных мешками окон тускло пробивался свет.

– Пришли, ваше благородие, – сказал Пахомов. – Командир наш здесь. В подвале.

Пахомов провел меня по темным, гулким коридорам полуразрушенного ямэня. Каждый шаг отдавался эхом, будто мы шли по гробнице. Он толкнул тяжелую, обитую железом дверь, и мы спустились по стертым каменным ступеням в просторный подвал.

Воздух здесь был спертым, пахло сыростью, пороховой гарью и остро, до тошноты – карболкой. При свете нескольких коптилок я разглядел низкие сводчатые потолки. Вдоль стен на соломенных тюфяках лежали раненые. Несколько человек, склонившись над разложенной на грубом столе картой, что-то тихо обсуждали. Это был мозг осажденного города, забившийся под землю, чтобы выжить.

За столом, спиной ко мне, сидела фигура в шинели. Голова была грубо, на скорую руку, обмотана грязноватым бинтом, из-под которого выбивались светлые, слипшиеся от пота и крови волосы.

Фигура медленно обернулась на скрип двери.

Это был Левицкий.

Лицо его осунулось, заросло светлой щетиной, под глазами залегли глубокие темные тени. Но глаза… Увидев меня, они расширились от абсолютного, невозможного неверия.

– Серж?.. – прошептал он. – Ты⁈

Он качнулся, поднимаясь из-за стола. Я шагнул ему навстречу. Мы крепко обнялись, молча хлопая друг друга по спинам. Это была судорожная, отчаянная хватка людей, встретившихся на том свете и не верящих, что оба еще живы.

– Слава Богу, ты здесь! Я уж думал, все… – глухо пробормотал он, вглядываясь мне в лицо.

– Ну что ты! Я же обещал вернуться! Кавалерия приходит во время, – попытался я разрядить обстановку шуткой. Ну, рассказывай, как тут вам живется-можется? – преувеличенно-бодро ответил я.

Оправившись от первого потрясения, Левицкий тут же превратился обратно в командира. Жесткость, которой я раньше в нем не видел, проступила в его взгляде, в резких движениях.

– Эй, дежурный! – крикнул он, и из тени шагнул молодой парень. – Найди мне немедленно Сафара, Софрона и Мышляева. Где бы ни были. Скажи… скажи, что Тарановский здесь. И чаю пусть принесут. Люди с дороги!

Отдав приказы, он тяжело опустился на перевернутый ящик и потер виски. Я сел напротив.

– Рассказывай. С самого начала и по порядку!

– Ну, что сказать… С месяц назад получили мы письмо от Чжан Гуаня. Он сообщал, что в провинции появилась большая армия. И идут они на север! Я тут же понял, что это по нашу душу. Сразу начал собирать силы: мобилизовал старателей, вызвал отряды с отдаленных приисков. Китайцы пришли дней двадцать назад. Просто появились на рассвете со стороны большого тракта. Огромная, серая змея. Не стали сразу штурмовать. Просто… потекли вокруг города. Ставили посты, копали землю, окружали. Методично, без спешки, как паук, который плетет паутину вокруг мухи.

Он сделал глоток воды из щербатой кружки.

– А через день прислали парламентеров. Под белым флагом. Двое цинских мандаринов в шелках, разряженные, как павлины. А с ними – европеец. Англичанин. Высокий, рыжий, с холодными, глазами. Бывший офицер армии Ост-Индской копании. Он и говорил.

– Что он предлагал?

Левицкий усмехнулся, но от этой усмешки на его измученном лице по спине у меня пробежал мороз.

– Предлагал сдаться. Говорил, что их император милостив и ценит храбрость. Если мы сложим оружие, откроем ворота и уберемся из Маньчжурии, всем русским и монголам сохранят жизнь. Всем… кроме тайпинов. Лидеров мятежников, сказал, повесят.

– Что ты ответил?

– Я спросил у него, – в глазах Левицкого блеснул огонь, – на каком, собственно, основании офицер ее британского величества отдает приказы на цинской земле от имени китайского императора? Он аж лицом изменился. Начал бормотать, что он тут «частный военный советник».

Левицкий снова усмехнулся.

– Тогда я ему и сказал, что советы частных лиц в осажденной крепости меня не интересуют. И чтобы он убирался к черту вместе со своими ряжеными мандаринами, пока мои стрелки не сделали в его белом флаге несколько лишних дырок.

В этот самый момент тяжелая дверь подвала снова скрипнула, пропуская в помещение нескольких человек.

Дверь скрипнула, и в подвал, щурясь от темноты, вошли трое. Несмотря на крайне слабое освещение, я тут же узнал их. Впереди шел Софрон Чурис, загорелый до черноты – одни зубы сверкают. Он выглядел «в своей стихии»: левая рука была на грубой перевязи, в правой – револьвер. За ним ввалился стремительный, хищный Сафар. И наконец – наш «гвардейский офицер» Мышляев. Все трое были одеты совершенно по-китайски: видимо, русская униформа уже полностью износилась. Как и Левицкий, они были здорово измождены, но в глазах горел тот же упрямый огонь. Поднялись крики радости, крепкие, пропахшие потом и пороховым дымом мужские объятия.

– Вот радость так радость! Вот уж не ждали мы тебя! – горячился Чурис, хлопая меня по плечу.

– Софрон, чего с рукой?

– Да, пустяки. Саблей ихней полоснули, когда штурм был. Дохтур сказывал – заростет!

– Тяжко было? Рассказывай! – приказал я. Все тут же уселись на ящики. Китайцы принесли пиалы с зеленым чаем.

– Уж и не спрашивай! После того, как Владимир Сергееич их, значитца, послал к известной матери, они полезли. На следующее же утро, на рассвете. Пошли дуром, толпой, с лестницами, с криками, со знаменами своими дурацкими… ровно, как на ярмарку. Ну, мы их и встретили. Подпустили поближе, на сто шагов, и дали залп из всего, что было. Они такого, видать, не ждали. Владимир Сергееич особо указал в офицеров целить. Ну мы и расстарались!

Левицкий кивнул.

– Да, это здорово остудило их пыл. Без европейских офицеров китайцы мало что могут. Потоптались на месте, поорали, оставили у стен человек сто своих – и бежать.

– А потом затихли, – подхватил Софрон, поглаживая раненую руку. – Затихли, значит, и начали копать. Ни выстрела, ничего. Только копали землю, как кроты. Строили бастионы, траншеи подводили. Туры, редуты… А потом… потом притащили они пушки!

Он тяжело вздохнул.

– Осадная артиллерия у них завелася. Огромные пушки, черные такие, на каких-то неуклюжих колесах. Мы таких никогда и не видели! А затем эти англичане… рыжие дьяволы, как их пленные называли, начали пушки на позиции выставлять. Сергеич, – он кивнул на Левицкого, – велел им этого не давать. Мы и вылазки ночные делали, и лучших стрелков посылали. Человек двадцать им положили, не меньше. Но они… они все равно достроили, пушки установили.

– Неделю назад канонаду начали! – оскалившись, произнес Сафар.

– Артиллерия у них очень мощная! – глухим голосом произнес Левицкий. – Серж, это был сущий ад! Эти пушки… я такого в армии не видел! Они нарезные, казнозарядные. Бьют мощно, без промаха. И стреляют они не ядрами, а продолговатыми снарядами. Разнесли нам всю восточную стену за два дня. Просто в пыль!

– Три дня назад был второй штурм, – вставил Мышляев, и его темные глаза блеснули в полутьме подвала. – К счастью, Владимир Сергеевич успел стянуть все резервы с приисков. Пришли тайпины Лян Фу, добровольцы, отряды самообороны из старателей. Мы собрали почти тысячу штыков, но их все равно было больше!

Сафар в полутьме ухмыльнулся. Похоже, ему понравилось то, что произошло затем.

– Они пошли через проломы, думали, что мы сломлены. Мы специально дали им войти. Втянули их поглубже в улицы. А потом ударили. Со всех сторон. С крыш, из подвалов, из каждого переулка. Наши тайпины… факельщики… они бросались на них с мечами-дао, с копьями. Началась натуральная резня! Цинские солдаты не привыкли к такому, они в узких улицах – как стадо баранов. После двухчасового боя они не выдержали, дрогнули и побежали. Мы их гнали до самых стен!

– Теперь они поняли, что штурм – это потери, – подвел итог Левицкий. – И сменили тактику. Теперь они просто бьют навесным огнем. Разрушают город, квартал за кварталом. Ждут, когда мы сами сдохнем под развалинами…

В тот самый момент, когда он произнес эти слова, откуда-то сверху донесся звук, от которого застыла в жилах кровь – нарастающий, визжащий, разрывающий воздух вой.

– Ложись! – инстинктивно заорал я.

Оглушительный взрыв ударил где-то совсем рядом, над их головами. Каменный свод подвала содрогнулся, на стол, на наши головы, посыпалась пыль и земля. Коптящая лампа на столе подпрыгнула, качнулась и погасла.

Наступила абсолютная, звенящая тишина, от которой яростно звенело в ушах.

– Все целы? – мой голос глухо и незнакомо прозвучал в темноте.

Ответом было чье-то кряхтение и кашель. Кто-то чиркнул кресалом, и дрожащий огонек свечи выхватил из мрака наши присыпанные серой пылью лица. Мы сидели посреди легкого облака из известки и земли.

Я стряхнул с разложенной на столе карты куски штукатурки.

– Итак, господа. Доклад окончен, – я вернул всех к прерванному разговору, игнорируя только что едва не похоронивший нас взрыв. – Переходим к решениям. Владимир, ты прав. Их пушки нужно заставить замолчать. Но прежде чем планировать вылазку, я должен знать, с чем мы пойдем в бой. Каковы наши силы на данный момент?

Левицкий устало провел рукой по лицу.

– Людей мало. Китайцев Лян Фу – около восьмисот. Это его тайпины и факельщики. Дерутся как тигры, но огнестрельного оружия мало, в основном холодное. Наших, – он обвел взглядом присутствующих, – русских, около четырехсот. Это остатки твоих старых бойцов, вольные старатели, кто не успел уйти до осады. У этих есть ружья, но патроны… патроны на вес золота.

– А наши союзники? – спросил я. – Монголы Очира? Эвенки?

Владимир горько усмехнулся.

– Испарились. Монголы еще месяц назад объявили, что им срочно нужно на «летние пастбища». А эвенки, полагаю, сидят сейчас на самой высокой сопке и смотрят, чья возьмет. Мы одни, Серж.

Да, цифры были безрадостные. Наконец, я задал следующий, самый страшный вопрос в любой осаде.

– Продовольствие?

Все взгляды обратились на Софрона. Он, до этого молчавший, помрачнел еще больше.

– Плохо, Курила. Совсем плохо, – выдохнул он. – Часть складов разбило в первый же день обстрела. Что успели вытащить, растягиваем как можем. Если перевести всех на голодный паек, от которого ноги еле таскаешь… протянем недели две. Максимум.

Вот это было совсем плохо. Две недели. Четырнадцать дней. Идея послать весть Найдан –вану и дождаться, когда Гурко приведет помощь, сразу оказалась несостоятельной.

– Хорошо, – стараясь не выдавать разочарования, произнес я. – Последний вопрос. Золото. Сколько его здесь?

Софрон, хранитель нашей казны, грустно развел руками.

– Вот этого добра у нас навалом. Сто четыре пуда! Чистого, мытого золота. Спрятано в главном подвале. Только вот – что с него толку? Его есть не будешь и в ружье не зарядишь!

Нда, блин, ситуация! Больше полутора тонн золота! Огромное, баснословное состояние, абсолютно бесполезное перед лицом голодной смерти.

Встав, я начал мерить шагами тесный подвал. Все данные были на столе. И данные эти складывались в смертный приговор.

В этот момент раздался протяжный вой, и следующий снаряд взорвался где-то в городе. Судя по тому, как отреагировали мои люди, для них это уже было привычным делом.

Я начал думать вслух, перебирая варианты.

– Судя по всему, они сейчас будут продолжать обстрел, чтобы мы понесли потери. Затем или вновь атакуют, или просто будут ждать, когда у нас кончится продовольствие. И что делать?

Мои офицеры молчали.

– Может быть, попытаться прорваться из города? – предложил Мышляев.

– Всей тысячей? Без еды, с ранеными, в глубоком тылу врага? Нас переловят и перережут в за два дня.

Снова воцарилось молчание.

– Я могу отправить гонцов к своим союзникам, там полноценная армия. Но он далеко. Даже если он выступит сегодня, ему понадобится месяц, чтобы дойти. А у нас – две недели.

Я замолчал, остановившись посреди подвала. Тупик. Полный, абсолютный, математически выверенный цугцванг, где любой ход вел к поражению.

Так, давай успокоимся. Паника никого еще не доводила до добра. В любых делах, какими только я не занимался – и на войне, и в бизнесе – первое, что надо предпринять – это убрать все эмоции и холодным, трезвым взором про инвентаризировать свои ресурсы и просчитать варианты.

В тишине вновь раздался вой крупнокалиберного снаряда. Правда, взрыва на этот раз не последовало – возможно, не сработал взрыватель.

– Если позволите, господин Тарановский – чопорно произнес Мышляев, так и не привыкший к нашей демократичной манере общения – то я скажу так: первым делом надо устранить текущую угрозу. Сейчас самое опасное – это их осадная артиллерия. Они не просто так днем и ночью долбят по нашим позициям. Их задача – истощить наш боевой дух, заставить сдаться. Среди китайцев уже ходят подметные письма с той стороны, где им предлагают сдаться и даже обещают принять их на службу в «непобедимую армию»! А беспрестанный обстрел предназначен к тому, чтобы окончательно расшатать дисциплину!

Черт! Он было совершенно прав. Нам срочно нужно заткнуть эти хреновы бомбарды. И нам нужна победа: чтобы не они врывались в наш город, а мы заявились к ним в лагерь и устроили кровопускание…

В тяжелой тишине я обвел взглядом своих людей. Усталые, израненные, но не сломленные. Мой взгляд остановился на Сафаре. Он сидел молча, прислонившись к стене, и методично, сосредоточенно точил оселком свой длинный, узкий кинжал. Вжик, вжик… мерный, спокойный звук. Что-то в этом простом, смертоносном движении, в этом азиатском фатализме и вечной готовности к ближнему бою зацепило мое сознание.

Ближний бой… Бесшумный… Внезапный… И в голове, как вспышка, начал складываться новый, безумный, немыслимый план.

– Александр Васильевич, – мой голос прозвучал в тишине так громко, что все вздрогнули. – В том году, помнится, из Цицикара нам привезли заказ. Пятьдесят китайских многозарядных арбалетов. Они еще в арсенале? Целы после обстрелов?

Все ошеломленно уставились на меня. Левицкий не выдержал первым.

– Сергей, ты в своем уме? – в его голосе смешались раздражение и искреннее беспокойство. – Какие, к черту, арбалеты⁈ У них пушки нарезные, а ты про средневековые игрушки!

Мышляев, удивленный не меньше, нахмурил лоб, вспоминая.

– Так точно, господин Тарановский… В арсенальном подвале лежат, в пяти ящиках. Все в целости. Мы про них и забыли все давно.

– Отлично, – вскочив, я подошел к карте, на которой был набросан план вражеского лагеря. – Господа, вы мыслите винтовками и шашками, и поэтому вы в тупике. А нужно мыслить тишиной. Мы не можем атаковать их артиллерию в лоб. Но мы можем подойти к ней. Ночью. Вплотную.

Я обвел их горящим взглядом.

– Главная проблема – часовые у батарей. Вряд ли их много – от силы человек тридцать-сорок. Пойдем безо всякого огнестрела: один выстрел из ружья – и весь лагерь на ногах, а наша диверсионная группа мертва. А теперь представьте: пятьдесят наших лучших бойцов. Каждый – с арбалетом, который выпускает десять легких стрел за пятнадцать секунд. Очень точно и почти бесшумно…

По мере того, как я излагал свой план, скепсис на лицах моих офицеров начинал сменяться недоуменным интересом.

– Мы не будем стрелять издалека, нет. Подползем вплотную – на тридцать шагов, и по сигналу дадим один-единственный залп. Пятьсот стрел за полминуты – тихий исмертоносный дождь! Ни один часовой не успеет даже вскрикнуть. Это будет бойня в полной тишине.

Я сделал паузу, давая им осознать первую часть замысла.

– А когда «рыжие дьяволы» и их обслуга останутся без охранения, начнется самое интересное.

Я многозначительно посмотрел на Софрона.

– У каждой пушки стоят бочки с их собственным порохом. Верно?

Софрон кивнул.

– Мы вскроем эти бочки. Каждое орудие мы зарядим тройным зарядом их же пороха. Сверху забьем ствол до отказа камнями и глиной, чтобы создать максимальное давление. А в запальное отверстие… – я снова посмотрел на Софрона, – мы засунем шелковые шнуры, пропитанные селитрой. Подожжем и уйдем.

Помедлив, я обвел взглядом их потрясенные лица.

– А когда, – тут я криво усмехнулся, – мы отойдем на безопасное расстояние, шнуры догорят, и их хваленые английские пушки просто разорвет на куски. Если повезет – вместе с их хвалеными английскими пушкарями.

В подвале снова воцарилась тишина. Казалось, всех потрясла дерзость, предусмотрительности и дьявольская техническая выверенность плана. Левицкий смотрел на меня широко открытыми глазами.

– Применить древние арбалеты, чтобы уничтожить современнейшие пушки… такое мог только ты придумать, Серж!

– Нужда сама это придумала! – усмехнувшись, ответил я. – Да, согласен, это безумие. Но, кажется, это наш единственный шанс. Левицкий, Мышляев, ведите меня в арсенал. Посмотрим на эти «игрушки»!

– А может их командование попробуем ну того? – предложил Софрон.

– Даже если мы переоденемся и пройдем первые посты, – и я помотал головой. – Через весь лагерь мы не сможем пройти, одна ошибка и все. С пушками же шанс есть. Не большой, но есть!

От автора:

Дорогие читатели, у нас вышла новинка. Не могу не поделиться.

Острые козырьки по-русски! Попаданец собирает свою стаю в мрачном Петербурге девятнадцатого века. От кражи булок до контроля над городом. /reader/519416/4909708