Текст книги "Господин Тарановский (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Значит, заставим! – рыкнул я.

– И получишь войну, – спокойно парировал Изя. – Ты пойдешь войной на этих нойонов, чтобы взять заложников? Так это то же самое, что предлагает Найдан. Мы завязнем здесь до зимы.

Я замолчал.

Это был политический цугцванг.

Я не мог идти вперед, потому что Найдан-ван боялся за свой тыл. Я не мог обеспечить тыл, взяв заложников, потому что нойоны боялись Пекина больше, чем нас. Они боялись сделать шаг в любую сторону, потому что любой шаг для них означал смертельный риск.

Мы попали в патовую ситуацию. Степь, которая казалась мне простором для маневра, превратилась в болото, где каждый лишний шаг затягивал нас глубже.

– Проклятье! – я в бешенстве ударил кулаком по карте, так что подпрыгнула лампа. – Так что же делать⁈ Ждать⁈ Сидеть здесь и ждать, пока они решат, кто победит, и примкнут к сильнейшему? Но чтобы стать сильнейшими, нам нужно идти вперед!

В палатке повисла тяжелая, плотная тишина.

Лама беззвучно перебирал четки. Изя смотрел в сторону, не решаясь встретиться со мной взглядом. Они молчали, давая мне время.

Мой взгляд скользнул по лицу Хамбо-ламы. Старик сидел с закрытыми глазами, беззвучно шевеля губами. Он молился или просто ждал, пока я признаю поражение?

«Они боятся, что их обвинят в измене, – билась в голове мысль. – Они боятся, что Пекин узнает о добровольной сдаче заложников. Добровольной…»

И тут меня осенило.

Мысль эта была простой, циничной и блестящей. Той самой, которая могла разрубить этот гордиев узел одним ударом.

Я медленно поднял голову.

– Изя, – позвал я.

Шнеерсон встрепенулся, уловив перемену в моем голосе.

– Что, Курила? Есть идея?

– Есть, – я усмехнулся, и, судя по лицу Изи, усмешка эта была недоброй. – Мы пытаемся играть с ними по правилам чести. А надо играть по правилам выживания.

Я повернулся к Ламе.

– Почтенный, – сказал я. – Вы сможете организовать мне встречу с этими «нейтральными» нойонами? С Эрдэни и остальными? Сегодня же ночью. Тайно. В степи, подальше от чужих глаз. Без свит, без охраны. Только они и мы.

Лама открыл глаза и внимательно посмотрел на меня.

– Они приедут, Белый Нойон, если будут знать, зачем. Они напуганы.

– Скажите им, – я понизил голос, – что я нашел способ спасти их шкуры. Скажите, что у меня есть предложение, которое позволит им сохранить и верность Пекину, и дружбу с нами. И главное – сохранить жизнь роду.

Изя и Лама переглянулись. В глазах одессита вспыхнул знакомый мне азартный огонек – он почуял интригу.

– Ой-вэй, – пробормотал он. – Я таки не знаю, что ты задумал, но мне уже нравится этот блеск в твоих глазах. Мы все устроим.

Через час гонцы, переодетые простыми пастухами, растворились в степи.

Полночь застала нас в седле. Мы ехали молча – я, Изя, Хамбо-лама и десяток моих казаков, которым я доверял.

Место встречи было выбрано идеально. Глубокая, скрытая от посторонних глаз лощина в нескольких верстах от лагеря. Здесь не было ни юрт, ни шатров, ни лишних ушей. Только голая, земля, огромное, равнодушное звездное небо над головой и один большой костер, который уже развели мои передовые.

Мы подъехали к огню. Вскоре из темноты, со стороны степи, послышался глухой перестук копыт.

Они появлялись из мрака группами по трое-четверо. Всадники в богатых халатах, на хороших конях, но без знамен и свит. Это были те самые «нейтральные» нойоны, чье молчание и выжидание грозили нам ножом в спину.

Они спешивались, молча подходили к костру, приветствуя Хамбо-ламу почтительными поклонами, а меня – сдержанными кивками. Среди суровых, обветренных лиц я сразу узнал одно. Нойон Эрдэни. Тот самый, что отказал мне в начале пути. Он смотрел на меня прямо, без вражды, но с тяжелой настороженностью.

Мы расселись вокруг огня на кошмах. Пламя выхватывало из темноты блеск серебряных блях на поясах и рукояти ножей.

Я первым нарушил молчание. Мой голос звучал тихо, но в ночном воздухе каждое слово было весомым.

– Я собрал вас здесь, уважаемые нойоны, не для того, чтобы снова звать на войну. Я вижу ваши сомнения. И, буду честен, я уважаю вашу осторожность. Вы отвечаете за свои роды, за своих жен и детей. Это тяжелая ноша.

Они молчали, слушая перевод Изи. Эрдэни едва заметно кивнул.

– Мой союзник, Найдан-ван, скоро поведет войско на юг, – продолжал я. – Если вы не хотите идти с ним – не идите. Это ваше право. Но я прошу вас об одном: не мешать.

Я обвел их взглядом.

– Чтобы в степи был мир, пока идет великая война, чтобы не случилось братоубийства между соседями, я предлагаю простое решение. Дайте мне гарантии. Гарантии вашего нейтралитета.

Я сделал паузу, глядя в глаза Эрдэни.

– Отдайте мне под защиту ваших старших сыновей. Они пойдут с нами в обозе, в почете и уважении, как гости, до самого конца похода. И не препятствуйте тем из ваших воинов, кто захочет пойти с нами по зову лам. Вот и всё. Простой обмен: безопасность ваших сыновей в обмен на безопасность наших спин.

Слова повисли в воздухе. Нойоны переглядывались, но никто не спешил отвечать. Изя и Хамбо-лама сидели неподвижно, как статуи, лишь изредка обмениваясь со мной многозначительными взглядами. Они знали, каким будет ответ. Я знал, каким будет ответ. Но он должен был прозвучать здесь, вслух.

Наконец, тяжелое молчание нарушил Эрдэни. Он поправил халат и заговорил. Его голос был спокойным, лишенным эмоций, но в нем звучала железная логика выживания.

– Белый Нойон, – произнес он, глядя на огонь. – Ты чужеземец. Ты храбр, но ты не знаешь наших законов. Ты предлагаешь нам выбрать медленную смерть вместо быстрой.

Он поднял на меня глаза.

– Отдать тебе сыновей – значит открыто встать на сторону мятежников. Для Пекина нет разницы, пошли мы воевать или отдали заложников. Если вы проиграете… а война – дело переменчивое… цинские каратели придут сюда. Твои люди будут далеко или мертвы. Они не защитят нас. Каратели вырежут наши роды под корень за пособничество врагу.

Остальные нойоны мрачно закивали, соглашаясь с каждым словом.

– И даже если вы победите, – продолжал Эрдэни, и в его голосе проскользнула горечь, – даже если Найдан сядет на трон в Урге… Цинский император объявит нас изменниками. Кто бы ни сидел на троне в Китае, нас все равно покарают. Твое предложение для нас неприемлемо, Белый Нойон. Это ловушка. Добровольно отдать сына – значит собственноручно подписать смертный приговор своему роду. Ни один отец, ни один нойон на это не пойдет.

Он замолчал.

Все взгляды были устремлены на меня. Эрдэни озвучил то, что было у них на уме. Моя логика «цивилизованного заложничества» разбилась о железную логику степной круговой поруки и страха перед Империей. Казалось, переговоры провалились. Казалось, сейчас они встанут, сядут на коней и растворятся в ночи, и мы останемся врагами.

Я смотрел на Эрдэни. На его лице было написано мрачное торжество правоты.

И тогда я усмехнулся. Спокойно, почти весело.

– Ты абсолютно прав, нойон Эрдэни, – сказал я, кивая. – Твои слова полны мудрости. Я услышал тебя. Добровольно отдать заложников – это самоубийство. И я, как честный человек, никогда не посмел бы просить вас об этом. Это было бы бесчестно.

Я увидел, как на их лицах появилось недоумение. Они ожидали угроз, уговоров, торга. Но не согласия.

Я выдержал долгую, театральную паузу, обводя их тяжелым взглядом поверх пламени костра.

– Но кто сказал, – произнес я тихо и вкрадчиво, – что вы должны отдавать их добровольно?

Тишина стала звенящей. Эрдэни нахмурился, не понимая.

Я снова усмехнулся, глядя на их озадаченные лица.

– К счастью для всех нас, я знаю выход. Выход, который спасет и вашу честь, и ваши жизни перед лицом Пекина. И при этом… даст мне то, что мне нужно.

Глава 14

Глава 14

Той же ночью, в глухой час от нашего лагеря отделился темный конный отряд. Сорок всадников, лучшие из моей русской штурмовой роты, под командованием Скобелева. Их лица были вымазаны сажей, оружие обмотано тряпьем, чтобы не звенело… Они бесшумно растворились во тьме, уходя в сторону стойбища нойона Эрдэни.

Операция была рассчитана по минутам. Двое казаков, скользнув тенями вперед, точными, тяжелыми ударами рукоятей револьверов по затылкам бесшумно сняли сонных часовых. Путь был чист.

По резкому свисту отряд, как стая волков, ворвался в спящее стойбище.

И тишина взорвалась. Загремели сразу десятки выстрелов из ружей и револьверов. Со всех сторон раздались дикие, яростные крики. Это был управляемый, с режиссированный хаос, рассчитанный на максимальный шумовой эффект. Из юрт донеслись испуганные женские визги, и тут же им ответил оглушительный, панический лай сотен сторожевых псов. Все должно было выглядеть как жестокий, внезапный налет.

Основная группа подлетела к большой, богатой юрте нойона Эрдэни. Не тратя времени, Скобелев лично полоснул ножом по войлочной двери и с криком «Вперед!» ворвался внутрь.

В тусклом свете догорающего очага они увидели перепуганного нойона, пытавшегося схватиться за саблю. Короткий удар – и он отлетел в сторону. Его жена истошно закричала. Бойцы, не обращая на них внимания, нашли того, за кем пришли – молодого, лет шестнадцати, парня. Это был сын нойона и его наследник. Он пытался сопротивляться, но все было тщетно. Ему на голову тут же накинули грубый холщовый мешок, скрутили руки и выволокли наружу, волоча по земле.

Вся операция заняла не больше пяти минут.

Так же внезапно, как и начался, шум стих. Отряд, увозя с собой брыкающегося пленника, вырвался из стойбища и растаял в ночной тьме. За их спинами остались крики, плач и вой собак – идеальная картина разграбленного и униженного улуса.

Это была блестяще разыгранная партия. Налет не был настоящим. Он был до мелочей согласован с самим Эрдэни-нойоном во время ночной встречи у костра, после того как я озвучил свой план.

«Вы не можете добровольно дать мне заложников, – сказал я тогда. – Но никто не сможет обвинить вас в измене, если я заберу их у вас силой».

В течение той же ночи еще два таких же отряда «атаковали» стойбища других колеблющихся нойонов, «похитив» их наследников.

Теперь у цинского амбаня не будет к ним никаких претензий. Все в степи знали, что нойоны стали жертвой внезапного и неотвратимого нападения.Теперь в глазах Цинов нойоны не были предателями: их стойбища разграблены, их сыновья в плену у безжалостного, не знающего пощады Белого Нойона. Теперь у них было идеальное, оплаченное показным унижением алиби, позволявшее им ничего не предпринимать, когда начнется большая война.

На следующий день я не стал ждать, пока Найдан-ван позовет меня. Я пришел к нему сам. В его большую юрту-ставку я вошел не один. Меня сопровождали Изя, совершенно сроднившийся со своей новой ролью буддийского монаха, и невозмутимый хамбо-лама Джамьян-гэгэн.

Найдан-ван сидел в окружении своих военачальников, их лица были мрачны. Они все еще обсуждали вчерашний провальный военный совет.

– Нойон, ты говорил, что боишься удара в спину, – начал я без предисловий, и все разговоры тут же стихли. – Этой угрозы больше нет.

По моему знаку двое моих казаков ввели в юрту молодых монголов. Это были сыновья Эрдэни и других «нейтральных» нойонов. Найдан-ван и его нойоны вскочили, их руки легли на рукояти сабель. В глазах читался шок.

– Я передаю их под твою защиту и твою ответственность. Теперь их отцы не посмеют и шелохнуться. Они будут молиться за нашу победу, потому что отныне судьба их родов – в твоих руках.

Пока Найдан-ван, ошеломленный такой дерзостью совершенного, пытался осознать произошедшее и решить что-либо, я приказал внести второй свой аргумент.

– Тащи! – коротко бросил я казакам у входа.

Четверо дюжих бойцов, кряхтя, внесли в юрту и с глухим, тяжелым стуком опустили на ковер окованный железом дорожный сундук. Я подошел и одним движением откинул тяжелую крышку. В тусклом свете, проникавшем сквозь дымовое отверстие, юрта наполнилась тусклым, тяжелым, маслянистым блеском золотых слитков.

Глаза всех присутствовавших монголов устремились к этому зрелищу.

– Война требует денег, – мой голос звучал ровно и деловито. – На содержание твоего растущего войска, на наем новых воинов, на провиант. Вот. Здесь триста тысяч рублей золотом. Это мой заем нашему общему делу. Деньги ты вернешь с процентами. После победы. Тут достаточно, чтобы привлечь к себе новых воинов и устроить поход!

Найдан-ван растерянно смотрел то на золото, то на пленников, то на меня. И тут раздался спокойный голос хамбо-ламы.

– Пророчество свершилось, и путь указан, – произнес он. – Мои люди, все гэгэны и хувараки, пойдут вместе с войском. Они будут ходить среди твоих воинов, нойон, и объяснять им волю Неба. Они будут говорить, что переход через великую пустыню Гоби – это не просто поход, а священное паломничество, очищающее душу. Твои воины не будут бояться ни жажды, ни смерти, потому что их путь благословлен. Поторопись, нойон: удача не будет ждать вечно! Не отвергай дар Неба, иначе вызовешь его гнев!

Все аргументы Найдан-вана были разбиты, все поводы оставаться в Монголии – ниспровергнуты. Его тылы были обеспечены самым невероятным образом. В то же время мудрый нойон понял наш намек: если он и сейчас не объявит о выступлении, у повстанцев может появиться и другой вождь. Мандата Неба так легко лишиться…

Найдан-ван медленно поднялся во весь свой могучй рост.

– Белый Нойон… – его голос звучал глухо, в нем смешались восхищение, досада и смирение. – Твоя хитрость сравнима только с силой твоего небесного огня.

Он сделал паузу, расправил плечи, повернулся к своим людям, и в его голосе снова зазвучал металл лидера.

– Готовьте войско. Мы выступаем на юг.

Неделя ушла на то, чтобы превратить дикую орду в подобие армии. Лагерь у стен Улясутая гудел, как потревоженный гигантский улей. Шла лихорадочная подготовка к великому походу, о котором теперь говорили во всех юртах.

В своей штабной палатке я провел последнее совещание. Вокруг стола с огромной, разложенной картой Китая собрались все: Гурко, Найдан-ван, другие степные князья, бледный от волнения Чернов, мрачный Осман-бек.

– Итак, господа. Наш путь лежит на юго-восток. Но пойдем мы разными дорогами.

На карте змеилось два маршрута. Один, жирный и прямой, шел через пустыню Гоби к сердцу Китая. Другой, тонкий и извилистый, уходил на восток, в сторону Маньчжурии.

– Иосиф Владимирович, – обратился я к Гурко. – Вы ведете основные силы. В вашем подчинении – все наши роты, отряд уйгуров Осман-бека и вся армия Найдан-вана. Изя Шнеерсон и ламы идут с вами в качестве советников. Ваша задача – перейти Гоби, пока весенние дожди еще дают воду и траву. Найти лидеров восставших факельщиков, соединиться с ними и создать плацдарм для удара по Пекину. Найдан-ван и его конница – ваш авангард и главная ударная сила.

Гурко коротко кивнул, принимая на себя огромную ответственность. Найдан-ван с довольным видом погладил усы.

– Я же, – я указал на второй маршрут, – пойду другим путем. На Силинцзы.

В палатке повисло недоуменное молчание.

– Но, ваше высокоблагородие, – осторожно начал Гурко, – разделять силы перед решающим походом…

– Это стратегическая необходимость, полковник, – прервал я его. – Во-первых, Силинцзы – наша старая база. Там ждет своего часа золото, которое будет питать нашу войну, когда это, – я кивнул на сундук в углу, – закончится. Армия должна есть каждый день.

Гурко медленно кивнул. Деньги нужны всегда.

– Во-вторых, там меня ждет мой отряд верных тайпинов и человек по имени Лян Фу. Это прекрасно обученный офицер и прирожденный лидер. Он поможет вам установить контакт с восставшими факельщиками. Без своего, китайского, лица во главе восстания мы для миллионов ханьцев так и останемся чужаками, варварами с Севера. Лян Фу станет этим лицом.

Я сделал паузу, переходя к главному.

– И в-третьих. На Амуре меня должен ждать пароход из Америки. Он везет оружие, которого здесь еще никто не видел. Триста многозарядных карабинов Спенсера. С этим оружием мой малый отряд сможет сделать то, на что вам, Иосиф Владимирович, понадобится целая дивизия. Туда же подойдет оружие из Динабурга – там около восьми тысяч первоклассных стволов. Возможно, это именно та самая соломинка, что переломит спину цинскому верблюду!

Все всё поняли. План был принят без дальнейших возражений.

Прощание было коротким. Я крепко пожал руку Гурко.

– Берегите людей, полковник. На вас вся надежда.

– Исполню, ваше высокоблагородие. Возвращайтесь с победой. А мы не подведем! – твердым голосом пообещал он.

– Непременно. Берегите поручика Скобелева – этот талантливый юноша еще пригодится России!

Затем я подошел к Изе.

– Ну, ты лучше меня знаешь, что делать. Поддерживай фанатичные настроения и смотри, чтобы мою армию не обворовывали по дороге, – усмехнулся я.

– Курила, я тебя умоляю! – всплеснул он руками. – Какой поц посмеет воровать у самого Белого Нойона? Я просто-таки прослежу, чтобы торговля шла по честным, выгодным для нас ценам!

С первыми лучами солнца огромная, многотысячная, разношерстная армия тронулась в путь. Впереди, поднимая пыль, неслась неукротимая монгольская конница. За ней, в более строгом порядке, шли угрюмые уйгуры и русские роты. И в центре этого потока, как гигантские доисторические чудовища, медленно плыли на запряженных десятками волов наши осадные пушки, а за ними – бесконечный караван верблюдов с припасами. Взревели сигнальные раковины, взметнулись бунчуки, высоко в небо поднялось знамя Чингисхана, и два войска, еще недавно бывшие единым целым, разошлись, как расходятся дороги в степи. Огромная, многотысячная орда Найдан-вана и Гурко медленно потекла на юг, в сторону Гоби. А мой отряд – полсотни всадников, двадцать отборных казаков во главе с урядником Елисеем Примаковым и тридцать монголов молодого сотника Темера – повернул на восток.

За нами, как живая, фыркающая река, двигался наш главный козырь и наша главная забота – огромный косяк из трех сотен заводных лошадей. План был прост – как можно быстрее добраться до Силиньцзы, присоединить там к войску силы Лян Фу, получить оружие, уже доставленное к Амуру, взять золото для формирования полковой казны и двинуться на соединение к Найдан-вану, в свою очередь, спешившему на соединение к восставшим в Северном Китае «факельщикам». Поэтому мы не шли, а буквально летели, постоянно меняя коней. Каждые три часа монголы, с гиканьем и свистом, врывались в табун, виртуозно работая арканами, отлавливали свежих, отдохнувших коней. Короткая, деловитая суета, и вот мы уже снова в седлах, на новой, полной сил лошади, оставляя уставших скакунов отдыхать в общем косяке. Эта беспощадная степная тактика, выжимавшая все соки и из людей, и из животных, позволяла нам пожирать пространство с немыслимой скоростью, покрывая в день до ста пятидесяти верст.

Перед нами проплывали пейзажи Северного Гоби. Первые дни мы шли по цветущей весенней степи, затем ее сменило «море камней». Бескрайняя каменистая равнина, где под цокот сотен копыт, казалось, звенела сама земля. Днем солнце припекало по-летнему, заставляя воздух дрожать и рождать на горизонте призрачные озера-миражи. Ночью же мороз возвращался, сковывая лужи льдом и заставляя кутаться в тулупы у редких костров.

У одного из таких костров, разожженного у колодца с горько-соленой водой, я сидел рядом с Ханом, глядя на россыпь незнакомых, ярких, как алмазы, звезд.

– Говорят, Улгень, великий дух, – тихо сказал он, – когда создавал землю, просеивал камни через сито. Все хорошее легло в плодородные долины. А все плохое, что осталось, он высыпал сюда, в Гоби.

– У моих предков, – ответил я, глядя в огонь, – говорили, что это – дно древнего моря. Потому и соли здесь больше, чем воды.

Он не понял, но кивнул с уважением.

На третий день ландшафт изменился. Камни уступили место потрескавшимся, гладким как стол, солончакам. А затем показались песчаные барханы. Мы обходили их стороной, но даже на расстоянии они завораживали своей мертвой красотой.

В этом царстве камня и соли, жизнь не сдавалась. Из-под копыт наших коней то и дело срывались стайки быстрых дзеренов. В вышине, распластав огромные крылья, неподвижно парили степные орлы. А по склонам редких холмов, словно брошенная кем-то горсть драгоценных камней, горели красным и желтым огнем островки диких тюльпанов – отчаянно-яркие, вызывающе красивые и живые.

Беда пришла на пятый день. Небо на юге, до этого пронзительно-синее, вдруг подернулось желтой, грязной дымкой. Хан, ехавший рядом, замер и втянул носом воздух.

– Хур-джа, – коротко и глухо бросил он. – Пыльный дьявол идет!

Его крик потонул в нарастающем гуле. Мы успели доскакать до невысокой скальной гряды и укрыться в ее тени, сбившись в кучу и спешившись. Лошади испуганно жались друг к другу, пряча морды.

И тут на нас будто бы обрушилась ревущая, воющая стена желтой мглы, мгновенно сожравшая солнце, небо и весь мир вокруг. Ветер швырял в лицо пригоршни песка и мелких камней. Дышать стало невозможно. Ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Мы просто стояли, вжавшись в скалы, накрыв головы чем попало, и слушали, как ревет и беснуется пустыня, пытаясь сорвать нас и унести в свое желтое небытие.

Буря утихла так же внезапно, как и началась. Мы выбирались из укрытия, отряхиваясь, кашляя и сплевывая песок, которым, казалось, было набито все внутри. Мир вернулся, но стал другим – приглушенным, серым, покрытым ровным слоем мельчайшей желтой пыли. Нескольких лошадей из косяка взбесились от бури и ускакали далеко в степи. Потери были невелики, но этот удар стихии напомнил нам, насколько мы ничтожны в этой огромной, равнодушной бескрайней земле.

Еще через два дня изнурительного, выматывающего марша характер местности снова начал меняться. Бурый и желтый цвета стали отступать. Появилось больше зеленой травы. На горизонте, ломаной синей линией, проступили первые сопки.

Я сверился с картой и компасом.

– Все, – сказал я громко, и люди, измученные дорогой, подняли на меня уставшие лица. – Мы вышли из Гоби. Впереди – отроги Хингана.

Отряд втянулся в первое ущелье Малого Хингана, и нас будто поглотила другая стихия. Вместо сухого, раскаленного воздуха пустыни легкие наполнила влажная, прохладная свежесть. Резкий, щекочущий ноздри запах полыни сменился густым, пряным ароматом прелой листвы, хвои и сырой земли. Бескрайний горизонт исчез, сменившись нависающими скалами и крутыми, лесистыми склонами. Мы вышли из океана камня и вошли в царство деревьев.

Вместо редких, колючих кустов саксаула нас обступили густые, в несколько обхватов, заросли монгольского дуба, чьи узловатые ветви сплетались над головой. Выше по склонам, пронзая небо, темнели могучие корейские кедры и остроконечные пихты. Здесь, в вечном полумраке под их кронами, царила гулкая тишина, нарушаемая лишь треском сучьев под копытами наших лошадей да журчанием невидимых ручьев.

Дороги не было. Мы шли прямо по каменистым руслам пересохших потоков, то и дело заставляя лошадей карабкаться по скользким валунам. Животные, привыкшие к ровному бегу степи, спотыкались, нервно пряли ушами, с трудом находя опору. Гнать косяк заводных лошадей в этих условиях было особенно тяжело. Монголы, непревзойденные пастухи равнин, здесь выглядели растерянными, отчаянно сбивая табун в кучу, чтобы не растерять его в густых зарослях. Еще вчера чувствовавшие себя хозяевами мира, они теперь ехали молча, напряженно вглядываясь в лесные тени. Замкнутое пространство давило на них, лишая уверенности. Зато казаки оживились: для них этот пейзаж – сопки, лес, каменистые перевалы – был почти родным, до боли похожим на их Забайкалье.

Ко мне подъехал урядник Примаков.

– Разрешите, ваше благородие, я дозор вперед вышлю? – его лицо было серьезным, но уверенным. – Места глухие, звериные. Да и на тропу бы выйти, а то так, чего доброго, до утра плутать будем.

Не видя причины отказывать, я кивнул. Несколько казаков тут же беззвучно растворились в подлеске, двигаясь с той легкой, уверенной сноровкой, какая бывает лишь у прирожденных таежников. Инициатива в отряде перешла от степняков к забайкальцам.

Мы остановились на короткий привал у горной речки с ледяной, хрустально-чистой водой. После горько-соленых колодцев Гоби эта вода казалась настоящим божественным нектаром. Люди и лошади жадно пили, фыркая и отдуваясь. Но даже здесь, на небольшой полянке, не было покоя. Чувство, что из-за каждого дерева, из-за каждого камня за тобой наблюдают, не отпускало.

На исходе второго дня лес вдруг кончился. Мы вышли из последнего, особенно темного и узкого ущелья, и перед нами словно распахнулась гигантская дверь: до самого горизонта раскинулась безбрежная, волнистая, изумрудно-зеленая равнина, залитая солнцем. Это была Маньчжурия. Плодородная, живая, дышащая силой. Мы вырвались из длинного, темного коридора и вышли в залитую светом залу.

Цель была близка.

Отряд расположился на отдых в укромной долине, едва спустившись с последних перевалов Хингана. Люди и кони, измотанные двухдневным переходом через горы, жадно пили чистую воду из ручья и валились на молодую, сочную траву. Но для меня отдых еще не начался.

Расстелив на походном сундуке карту Внутренней Монголии, я несколько минут изучал ее, сопоставляя с пройденным путем и отмечая наше текущее положение. Мы были ровно там, где я и рассчитывал – в пределах досягаемости земель нойона, с которым я заключил союз еще в прошлом году.

– Хан, ко мне, – позвал я.

Проводник, уже успевший раздобыть где-то чашку с чаем, тут же подошел. Я указал ему точку на карте.

– Узнаешь? Стойбище Уржина. Оттуда родом сотник Очир.

Хан кивнул.

– Двеа дневных перехода отсюда, нойон, если не гнать лошадей.

– Гнать! – отрезал я. – Поскачешь туда немедленно. Возьмешь с собой троих всадников Темера. Скажешь нойону Уржину, что великий князь Найдан-ван поднял истинное знамя Чингисхана и стер с лица земли цинскую крепость в Улясутае.

Хан слушал, одобрительно кивая.

– Скажешь, что духи Вечного Неба послали ему на помощь Белого Нойона с Севера, и небесный огонь моих драконов сжег ворота врага. Передай ему, что час настал: пусть собирает своих воинов и присоединяется к священной войне. Если же страх сковал его сердце, пусть хотя бы поможет армии Найдан-вана провиантом и свежими лошадьми, когда она пойдет через его земли. Помнишь Очира? Ты нас познакомил с ним. Он теперь сотник. В прошлом году я принял его на службу. Можешь ссылаться на него. И еще не жди ответа. Доставь послание и тут же возвращайся. Мы не будем сидеть здесь. Встретимся в пути!

Через полчаса небольшой отряд во главе с Ханом отделился от нашего лагеря и унесся в степь, превращаясь в маленькую точку на горизонте.

Мы же продолжили путь на Силинцзы. Несколько дней пути по холмистой, зеленой Маньчжурии, и вот, наконец, в сумерках мы вышли к знакомому поместью. Даже издали, в сгущающейся синеве, его крепкие стены и резные ворота казались островком порядка и здравого смысла посреди этой дикой земли. Усталость долгого, многонедельного перехода вдруг навалилась разом, смешавшись с предвкушением отдыха и встречи с надежным человеком.

На наш стук ворота отворились почти сразу. На пороге, в свете фонаря, стоял сам Чжан Гуань – тот самый, чью жену мы спасли в прошлом году. Увидев меня, он на мгновение замер, а затем его лицо расцвело в искренней, счастливой улыбке.

– Господин Тарановский! Небо услышало мои молитвы!

Он тут же начал бить поклоны, отдавать распоряжения слугам, чтобы моих людей накормили и разместили на отдых, а меня, как самого дорогого гостя, провел в свой хозяйский дом, где уже суетилась его жена, низко поклонившаяся мне при входе.

Я вошел в знакомые, просторные комнаты. Все было на своих местах: ряды книг на полках вдоль стен, низкие столики, теплые каны, на которых уже были расстелены мягкие одеяла. Пахло сандалом, дорогим чаем и домашней едой. Жена Чжан Гуаня подала мне горячую пиалу с жасминовым чаем, и я, откинувшись на подушки, впервые за много дней почувствовал, как напряжение, как будто стальным обручем сжимавшее меня последние несколько дней, начало медленно отпускать.

– Долгая у тебя была дорога, друг мой, – сказал Чжан Гуань, садясь напротив. – Мы уже и не чаяли тебя увидеть.

– Дорога была долгой, но она привела меня туда, куда нужно, – ответил я. – А я вижу, ты не терял времени. Мои приказы выполнены? Летают ли наши голуби?

Радость мгновенно слетела с его лица, уступив место тревоге и скорби.

– Летали, господин, – глухо сказал он. – Но последний прилетел три дня назад. И он принес страшную весть.

Он подался вперед, и его голос упал до трагического шепота.

– Три недели назад к Силинцзы подошли войска. Не хунхузы, и не провинциальная армия. Тысячи солдат, с новыми ружьями – точь-в-точь, как у твоих людей, с пушками. Офицеры – в основном «краснобородые дьяволы». Солдаты говорили, что их отряд называется «Непобедимая армия» и в прошлом году они штурмовали столицу Тайпин Тяньго. А еще неделю назад прошел обоз с большими, тяжелыми пушками. Их было четыре штуки, и каждое тащили двести кули!

Каждое его слово падало в уютную тишину комнаты, как удар молота в колокол судьбы.

– Я немедленно послал голубя господину Левицкому. Два дня назад прилетел ответный голубь. Он сообщил, что цины обложили город со всех сторон. Твои люди… они держат оборону. Но силы не равны. Цинские никуда не торопятся. Они строят осадные валы, подвозят еще орудия. Они собираются стереть город с лица земли. Силинцзы в осаде. Запасы пороха и еды на исходе. Артиллерия врага бьет по стенам днем и ночью. Штурм может начаться в любой день!