Текст книги "Господин Тарановский (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 15

Глава 15

Я вскочил. Весь покой, весь уют этой комнаты испарился, превратился в насмешку. Все было там, в огненном кольце.

– Сколько у тебя в поместье людей, способных держать оружие? – резко спросил я.

Чжан Гуань, не поняв, захлопал глазами:

– Ну… человек тридцать, со слугами и работниками…

Но я уже не слушал. Я распахнул дверь и крикнул в ночную тьму, где мои казаки и монголы только-только садились ужинать:

– Отряду – час! Час на еду и смену коней! Через час выступаем!

Гонка со временем, которую я вел всю эту весну, только что превратилась в гонку со смертью.

Два дня и две ночи мы неслись на север, не давая пощады ни себе, ни лошадям. Бешеная, изматывающая скачка, прерываемая лишь короткими остановками для смены коней. Люди дремали прямо в седлах, жуя на ходу пресную лепешку и запивая ее теплой водой из фляги. В ушах стоял непрерывный гул – стук сотен копыт, тяжелое дыхание, скрип упряжи.

К исходу второго дня мы вышли на большой тракт, ведущий от Мукдена. Хан, оставив свой цветастый монгольский халат и переодевшись в засаленную одежду китайского возницы, ушел вперед. Он вернулся через несколько часов, и лицо его было мрачным.

– Все правда, нойон, – сказал он, спешившись. – Под Силинцзы стоит «Всепобеждающая армия». Говорят, тысяч семь, а то и больше. Командует ими большой генерал, Цзян Цзюнь из самого Шанхая. С ним много больших пушек, что плюются огнем и железом. Каждый день бьют по стенам.

Мы свернули с тракта, уходя в перелески. Я оставил основной отряд в глубокой, поросшей лесом долине под командованием урядника Елисея. Сам, взяв с собой Хана и десяток бойцов, – двинулся вперед.

К вечеру мы вышли к гряде высоких, лесистых холмов, с которых, должен был открыться вид на город. Оставив лошадей, мы последние сотни саженей ползли на животах, раздвигая густые заросли.

И вот она, картина. Я поднес к глазам бинокль, и сердце сжалось в холодный, колючий комок.

Там, внизу, знакомые мне стены Силинцзы были, почерневшие от пожаров. В нескольких местах виднелись свежие проломы. Над крышами домов висел тяжелый, неподвижный дым. Но город был жив. Время от времени с одной из уцелевших башен раздавался хлопок выстрела, и над цинскими позициями пролетало ядро – мои люди отвечали.

А вокруг, до самого горизонта, раскинулся настоящий военный муравейник. Бесконечные ряды палаток, правильные четырехугольники укрепленных лагерей, линии осадных траншей, опоясывающих город. И – артиллерийские батареи. Я видел, как у одной из них засуетились люди, окутались клубом белого дыма, и лишь спустя несколько секунд до нас донесся глухой, тяжелый удар, от которого, казалось, содрогнулась земля.

Я опустил бинокль. Лицо окаменело. Атаковать это моим отрядом было даже не самоубийством. Это было ничем.

Нужно было думать. Чтобы победить этого мастодонта, нужно было знать, где находится его мозг и его сердце.

– Надо языка брать, – тихо сказал я Хану, не отрывая взгляда от вражеского лагеря.

Мы спустились с холма и двинулись вдоль кромки леса, огибая огромный лагерь на безопасном расстоянии. Идеальное место нашлось через час. Небольшая речка, делая крутую излучину, подходила вплотную к дороге, по которой двигались тыловые обозы. Берега здесь густо поросли камышом и высокой, в человеческий рост, травой. Идеальная засада.

Мы залегли, и началось томительное ожидание. Солнце пекло. Жужжали насекомые. В камышах монотонно кричала какая-то птица. И постоянно, как удары злого рока, доносились с той стороны холмов глухие раскаты вражеской артиллерии.

Наконец, на дороге показалось облако пыли. Из него медленно, со скрипом, выплыло несколько повозок, запряженных верблюдами. Их сопровождал отряд из десятка цинских солдат. Они ехали расслабленно, смеялись, размахивали руками. Винтовки небрежно висели за спинами. Фуражиры, возвращавшиеся в лагерь с добычей. Идеальная цель.

Мои бойцы, слившись с травой, замерли. Я видел, как напряглись их плечи.

Я медленно вынул из кобуры тяжелый револьвер и взвел курок. Сухой, хищный щелчок прозвучал в тишине оглушительно громко.

– Приготовиться… – прошептал я.

Дорога была как на ладони. Колонна приближалась. Скрип несмазанных осей уже резал слух, слышался неторопливый, ленивый перестук копыт верблюдов и лошадей. Китайские солдаты шли так, словно были не на войне, а на загородной прогулке.

Они были так уверены в своей безопасности, так привыкли к тому, что в радиусе десяти ли нет никого, кроме их армии, что даже не выслали вперед дозор.

Они вошли в излучину.

Я ждал. Ждал, пока замыкающий солдат поравняется с кустом, за которым притаился Хан.

Теперь!

Резко взмахнув рукой, я коротко, резко свистнул.

Этот свист стал сигналом смерти.

С двух сторон, из густой травы, как демоны из-под земли, выросли мои бойцы. Атака была молниеносной, безжалостной и абсолютно бесшумной. Ни единого выстрела. Только глухой топот, хрипы и влажный звук ударов.

Первый солдат даже не успел снять винтовку с плеча – огромный казак сбил его с ног ударом кулака и тут же навалился сверху, зажимая рот. Другого, пытавшегося закричать, Хан ловко оглушил рукояткой ножа.

Вся схватка заняла не больше минуты. Несколько фуражиров, попытавшихся оказать сопротивление, лежали в пыли с перерезанными глотками или проломленными черепами. Остальные, сбитые с ног, скрученные по рукам и ногам, тряслись от ужаса, уткнувшись лицами в землю.

Никто не ушел.

Пряча револьвер в кобуру, я вышел на дорогу.

– Чисто, ваше благородие, – доложил казак, вытирая нож о штанину убитого китайца.

Кивнув ему, я подошел к повозкам. Откинул рогожу. Мешки с мукой, корзины с рисом, связки вяленой рыбы. Обычный солдатский паек.

– Убрать тела, – коротко приказал я. – Повозки загнать в кусты. Пленных – в лощину.

Мы оттащили шестерых уцелевших китайцев вглубь леса, подальше от дороги. Их поставили на колени. Они тряслись, их глаза, полные животного ужаса, бегали с меня на Хана, который неторопливо поигрывал своим ножом.

– Спрашивай, – кивнул я Хану.

Проводник присел на корточки перед старшим из пленных – пожилым унтером с жидкой бороденкой.

– Кто? Откуда? – спросил он по-китайски, и его голос был ласковым, как у палача перед казнью.

Китаец залопотал, глотая слова и кланяясь до земли.

– Говорит, они из Мукдена, нойон, – перевел Хан. – Это регулярная армия. Войска «Зеленого знамени». Их прислал сам Ишань, наместник Маньчжурии.

– Сколько?

– Около пяти тысяч штыков. Плюс обозные, слуги, кули.

Пять тысяч… Это было меньше, чем те цифры, о которых говорили слухи, но все равно слишком много.

– Когда пришли? Что делали?

Пленный, видя, что его не убивают сразу, начал говорить охотнее, надеясь выкупить свою жизнь информацией.

– Пришли три недели назад, – переводил Хан. – Сразу пошли на штурм. Думали взять город с ходу. Но… – Хан усмехнулся, – … получили по зубам. Говорит, защитники дерутся как демоны. Отбили два приступа. Потери большие.

Я слушал, и в душе росла мрачная гордость. Мои люди держались. Против регулярной армии, в меньшинстве, в изоляции.

– Спроси про пушки, – приказал я. – Я слышал выстрелы. Тяжелые. Откуда они у них?

Хан задал вопрос. Лицо пленного исказилось суеверным ужасом. Он замахал руками, показывая что-то большое, страшное.

– О, нойон… – пробормотал Хан, и в его голосе тоже прозвучало беспокойство. – Он говорит про «хунмаогуй». Рыжих дьяволов.

– Европейцы? – резко спросил я.

– Да. Говорит, с генералом Цзюнем приехали чужеземцы. Их немного, пятеро или шестеро. Они говорят на своем лающем языке, но сам генерал слушает их советы как волю Неба. Они привезли с собой четыре огромные пушки. «Дьявольские трубы», как он их называет.

– Ими управляют эти «рыжие»?

– Да. Китаец говорит, их огонь точен, как удар молнии. Они не просто стреляют, они ломают стены. Каждый день. Методично. Секция за секцией.

Картина складывалась просто прескверная. Англичане или французы…. Инструкторы, наемники, советники – неважно. Главное, что они привезли с собой современную осадную артиллерию и умеют ею пользоваться. Это объясняло, почему Силинцзы, крепость, которую я считал неприступной для китайцев, сейчас дымилась в руинах.

– Что было три дня назад? – спросил я, вспомнив слова Чжан Гуаня о последнем штурме. – Почему они не взяли город, если стены разрушены?

Китаец, услышав вопрос, затрясся еще сильнее. Он начал рассказывать, сбиваясь, закрывая лицо руками, словно снова видел тот кошмар.

– Три дня назад был второй большой штурм, – переводил Хан. – Они пробили брешь. Их храбрые воины, «тигры», ворвались в пролом! Они думали, победа у них в руках. Но внутри… внутри их ждала ловушка.

Хан посмотрел на меня с уважением.

– Он говорит, это был ад. Из каждого дома, из-за каждой стены, из подвалов на них бросились мятежники. Тайпины с красными повязками на головах. Какие-то безумцы с факелами и горшками с порохом. Они не сдавались, они взрывали себя вместе с врагами. Улицы стали бойней. Цинские отряды были вырезаны, зажаты в узких переулках. Почти никто не вернулся из пролома.

– Потери?

– Около шестисот человек только убитыми за тот день. А всего – уже под тысячу.

Я выдохнул. Тысяча. Добрая часть вражеской армии выведена из строя. Это был успех, но пиррова победа для гарнизона. Наши блокированные силы, в отличие от цинцев, не могли восполнять потери.

Так или иначе, от пленных я получил все, что хотел.

– Достаточно, – сказал я, выпрямляясь.

Я посмотрел на пленных. Шесть человек. Шесть лишних ртов. Шесть пар глаз, которые видели нас. Шесть языков, которые могут поднять тревогу, если сбегут.

Мы были в глубоком тылу врага. У нас не было тюрьмы. У нас не было возможности таскать их с собой.

Я посмотрел на Хана. Он понял меня без слов. Его рука легла на рукоять ножа.

– Лишних – в расход, – коротко приказал я, отворачиваясь. – Двоих, вон тех, что покрепче, оставить. Связать, кляпы в рот. Они нам еще понадобятся как проводники или щит.

И пошел прочь из лощины, слыша за спиной глухие, сдавленные звуки – короткую, жестокую работу моих волкодавов.

Война не прощает жалости.

По мере осознания сил мысли мои становились все более гнетущими. Ситуация складывается, – хуже некуда. Четыре тысячи солдат и пушки – это слишком много для нашей полусотни сабель. Мне нужна была армия. Надо было срочно собирать разбросанные по округе отряды – всех, кто ненавидел маньчжуров.

Я вернулся в наш скрытый лагерь, когда солнце уже начало клониться к закату. Новость, которую я принес, была тяжелой, и она требовала немедленных действий.

– Елисей! Темер! Хан! Ко мне! – мой голос прозвучал резко, обрывая тихие разговоры у костров.

Через минуту мы уже сидели под навесом из елового лапника, где на расстеленной попоне лежала моя неизменная карта Маньчжурии.

Я обвел взглядом их лица. Суровый, обветренный казак Елисей, спокойный, как скала, монгольский сотник Темер, и Хан, в чьих глазах все еще стоял холодный блеск после недавней резни в лощине.

– Итак, – начал я без долгих вступлений. – Ситуация хуже, чем мы думали. Но она не безнадежная. Под Силинцзы стоят около четырех тысяч регулярных войск «Непобедимой армии». С ними – европейские инструкторы и мощные пушки, которые ломают стены. Наши друзья в городе держатся, они отбили два штурма, положив при этом кучу врагов. Но их силы на исходе. Следующий штурм может стать последним.

Я увидел, как потемнело лицо Темера.

– Просто сидеть здесь и ждать подмоги от Гурко – значит ждать их смерти, – жестко подытожил я. – Мы должны действовать. Прямо сейчас. Мне нужна армия. Пусть небольшая, но злая. Хан, где-то здесь кочует сотня Очира.

Хан кивнул.

– Отлично. Темер, – я повернулся к сотнику. – Ты берешь пятерых своих всадников. Хан поедет с вами. Ваша задача – найти Очира. Расскажите про «Белого Нойона», про победу под Улясутаем, про добычу. Приведите его сюда. Быстро. У вас два дня.

Темер ударил кулаком в грудь, принимая приказ.

Затем я перевел палец на север, в сторону густых таежных лесов.

– Теперь здесь. «Орочоны». Конные эвенки. Они знают каждую тропу в этих лесах, и их луки бьют без промаха.

Я посмотрел на Елисея.

– Урядник, возьмешь пятерку. Самых тихих и глазастых. Найдите стойбища эвенков. Не угрожайте. Обещайте им оружие, серебро и, главное, – месть цинам. Наверняка у них свои счеты! Скажите, что господин Тарановский их зовет, пришло время рассчитаться.

Елисей степенно кивнул, поглаживая усы.

– Сделаем, ваше высокоблагородие. Эвенки – народ памятливый. Обиды помнят долго.

Лагерь мгновенно пришел в движение. Люди седлали свежих коней, проверяли оружие, набивали седельные сумки сухарями. Через полчаса два небольших отряда, умчались в разные стороны – один на юго-запад, в степные предгорья, другой – на север, в темную чащу тайги.

Я смотрел им вслед, пока топот копыт не затих вдали. От них сейчас зависело очень многое! Как паук, я раскидывал свою сеть, пытаясь собрать в кулак все, что могло держать оружие в этом диком краю.

Но когда пыль осела, я остался один у карты. И холодная логика снова взяла меня за горло.

Сбор союзников займет время. Даже если они приведут всех у меня будет, от силы, триста-четыреста бойцов. Против регулярной пехоты, сидящей в укрепленном лагере с артиллерией.

«Что это изменит? – спросил я себя, глядя на пометки на карте. – Мы не сможем атаковать их в лоб. Мы просто разобьемся об их силы, как волна о скалу».

Я провел рукой по лицу, стирая пыль и усталость.

«Победить такого монстра можно только одним способом. Ударить одновременно. С двух сторон. Извне – силами моих летучих отрядов, сея панику и хаос в их тылу. И изнутри – силами гарнизона, ударив им в спину, на вылазке».

Можно конечно, бить по фуражирам, но это займет время, а осада будет продолжаться. Они раздавят нас раньше, чем мы сможем удушить их снабжение. Не выйдет.

Значить атака с двух сторон. Но для этого гарнизон должен знать, что мы здесь. Они должны быть готовы. Мы должны действовать как единый механизм, по одним часам.

«А для этого… – я поднял глаза на темные силуэты гор, отделявшие меня от дымящегося города. – Для этого я должен быть там. В городе. Лично».

Надо проникнуть в осажденную крепость. План был готов. Но мне нужны были детали. Лазейки. «Черный ход».

Я повернулся и решительным шагом направился к палатке, где под усиленной охраной сидели двое оставленных в живых пленных.

У меня появились к ним новые, очень конкретные вопросы.

Я подошел к ним и сел на корточки перед старшим. Мое лицо было спокойно, голос – тих и почти деловит. И это пугало их больше, чем любой крик.

– Вы, уже рассказали мне о вашей армии, – произнес я, глядя ему в глаза. – Это хорошо. Теперь меня интересуют мелочи. Детали.

Один из монголов тут же перевел мои слова.

– И от того, насколько полезными будут ваши ответы, – продолжил я, – зависит, увидите вы завтрашний рассвет и утретесь росой, или вас еще до утра сожрут здешние волки.

Тот дернулся, заскулил, пытаясь вдавиться затылком в кору дерева.

– Спрашивай, господин! – залопотал он. – Я все скажу! Все, что знаю!

Я достал из кармана сложенный лист бумаги, на котором еще днем набросал примерную схему осады Силинцзы, основываясь на наблюдениях с холма. Развернул ее на земле, освещенной костром.

– Смотри сюда. Это город. Это ваши позиции.

Я ткнул пальцем в верхнюю часть схемы.

– Северный участок. Стена. Сколько там постов? Где они стоят? В какое время меняется караул?

Китаец, стуча зубами, начал говорить. Монгол переводил, отсеивая шелуху страха и оставляя только суть.

– Три больших заставы. По пятьдесят человек. Между ними ходят патрули, каждые полчаса. Смена караула – на рассвете и на закате. Там стоят манчжурские стрелки, самые злые.

Я кивнул, делая пометку углем.

– Южная сторона. Равнина. Траншеи и редуты.

– Там главные силы, господин! Там лагерь генерала. Там пушки. Людей – как муравьев. Мыши не проскочить. Дозоры ходят постоянно, конные разъезды.

– Восточная сторона. Река.

– Река быстрая, берег крутой. Но там тоже посты. На том берегу, у брода, стоит застава. Днем и ночью смотрят.

Я хмурился. Кольцо казалось плотным. Они перекрыли все подходы.

– А теперь здесь, – мой палец скользнул на западную часть схемы, туда, где городские стены почти вплотную подходили к крутым, скалистым отрогам гор.

Пленные переглянулись.

– Там… там почти никого нет, господин! – выпалил вдруг второй китаец, молодой парень, до этого молчавший.

– Почему? – резко спросил я.

– Скалы, господин! – перебил его унтер. – Крутые, голые скалы. Наш цзянцзюнь сказал, что оттуда никто не пройдет, даже горный козел шею свернет. Стены там высокие, прямо на обрыве стоят.

– Совсем никого? – я подался вперед, чувствуя, как внутри натягивается струна охотничьего азарта.

– Только один пост, – поспешно добавил унтер. – Секретный. На перевале, над городом. Мы называем его «Орлиное гнездо».

– Сколько людей?

– Десять. Десяток воинов.

– Они смотрят на город?

– Нет, господин! Зачем смотреть на город? Они смотрят в горы, чтобы никто не подошел с тыла. Но они… – китаец замялся. – Они там уже неделю сидят без смены. Им только еду носят раз в два дня. Они, наверное, спят половину времени. Там же никого нет!

Я заставил его взять веточку и нарисовать на земле точное расположение этого «Орлиного гнезда». Тропу, по которой носят еду. Место, где скалы подходят к стене. Я выжимал из них все: есть ли у дозорных собаки.

Картина в голове сложилась.

Западная стена. Самый сложный, почти неприступный участок. Именно поэтому они его и бросили, оставив лишь формальный заслон. Десять уставших, расслабленных солдат на скале, уверенных, что враг может прийти только из долины.

Это была не дверь. Это была форточка. Узкая, опасная, но открытая.

Я выпрямился, отряхивая руки. Решение было принято. Мы пойдем через горы. Нейтрализуем «Орлиное гнездо», спустимся по отвесным скалам к стене и проникнем в город.

Я посмотрел на пленных холодным, оценивающим взглядом. Они смотрели на меня с надеждой, как собаки на хозяина. Они выложили все. Они были пусты.

– Достаточно, – сказал я.

Солдат, поняв по моему тону, что допрос окончен, начал было благодарить, кланяясь и пытаясь поцеловать мой сапог. Второй, молодой, вдруг заплакал, тихо, обреченно скуля.

Я повернулся к монголу.

– Этот, – я кивнул на унтера, давшего самые точные сведения, – пока поживет. Связать, кляп в рот, мешок на голову. Он пойдет с нами, покажет тропу к «Гнезду». Если соврал – сбросим со скалы первым.

– А второй?

Я посмотрел на плачущего парня. Он был лишним грузом. Лишним риском.

– Убери, – коротко бросил я. – Тихо.

Затем развернулся и пошел прочь, в темноту, где отдыхали оставшиеся.

– Готовь людей, Ермолай, – обратился я десятнику, оставшемуся за главного.

– Мы идем в горы, – и я изложил суть плана.

Через час я с пятеркой казаков, отправился в путь, объезжая город по широкой дуге, и добравшись до предгорий, спрятали коней, в большие перелески, и оттуда двинулись пешком.

Подъем был адовым. Скалы здесь, на западном склоне, вставали почти отвесной стеной, черной и скользкой от ночной сырости. Мы двигались медленно, мучительно, нащупывая каждый выступ, проверяя каждый камень, прежде чем перенести вес.

Пленный не соврал. Тропа, едва заметная, козья, действительно существовала, но без проводника мы бы искали ее до рассвета. Китаец, связанный по рукам, с петлей на шее, конец которой держал казаков, шел первым. Он знал: одно неверное движение, один звук – и веревку дернут, ломая ему шею, прежде чем тот успеет полететь в пропасть.

Час. Другой. Вершина приближалась.

Наконец, проводник остановился и вжался в скалу. Он указал подбородком вверх. Там, на небольшом плато, нависающем над долиной, темнел силуэт навеса. «Орлиное гнездо».

Я жестом приказал всем замереть.

Пост охраняли безалаберно. Пленный был прав: они были уверены, что с этой стороны к ним могут прилететь только орлы. Ни оклика, ни движения. Только слабый отсвет углей догорающего костра.

Казаки, как тени, скользнули вперед, растворяясь в камнях.

Мы ждали. Секунды тянулись, как часы. Я слышал только свист ветра в ушах и бешеное биение собственного сердца.

Затем донесся глухой, влажный звук удара. Короткая возня. Сдавленный хрип, бульканье. И тишина. Снова только ветер.

Из темноты вынырнула фигура.

– Готово, ваше благородие. Даже не проснулись толком.

Мы поднялись на площадку. Тела часовых уже оттащили в сторону, к краю обрыва. Путь был свободен. Но мы пришли сюда не ради убийства десяти сонных солдат.

Подойдя к самому краю скального карниза, осмотрелся по сторонам. Яростный ветер трепал полы шинели, будто пытаясь сбросить меня вниз. Я достал бинокль и поднес его к глазам. И замер.

Вдали, в огромной чаше долины, раскинулся океан огня.

Это было величественное и страшное зрелище. Лагерь цинской армии не спал. Тысячи костров, рассыпанных в строгом геометрическом порядке, рисовали карту войны огненными линиями. Виднелись освещенные фонарями палатки офицеров, длинные ряды коновязей, движение патрулей с факелами. Лагерь гудел, дышал, жил.

Я перевел бинокль ближе к городу. И холод пробежал по спине.

То, что я увидел, заставило меня стиснуть зубы. Пленные не врали про «рыжих дьяволов». Осада велась по всем правилам европейской военной науки.

От лагеря к стенам города шли зигзагообразные линии траншей – апрошей, которые, как шрамы, разрезали землю, подбираясь все ближе к крепостным стенам. Они были вырыты грамотно, с брустверами, защищающими от огня со стен.

Дальше виднелись артиллерийские позиции. На насыпных редутах, укрытые фашинами, чернели силуэты тяжелых орудий. Их жерла смотрели на город немигающими глазами смерти.

А у самой стены, в свете факелов, я заметил подозрительную суету. Кучки людей, тачки с землей, деревянные распорки…

– Минные галереи, – прошептал я себе под нос.

Они вели подкоп. Они не просто долбили стены ядрами, они готовили взрыв, который должен был обрушить целый участок укреплений. Грамотно. Методично. Смертельно.

Затем я перевел взгляд на сам Силинцзы.

Контраст был чудовищным. На фоне сияющего, жирного, богатого вражеского лагеря город казался черной, выжженной дырой. Провалом в преисподнюю. Разрушенные зубцы стен, обгоревшие остовы крыш. Город был темен и тих. Лишь в глубине, в лабиринте узких улочек, тускло мерцали редкие, одинокие огоньки – словно последние угли в остывающем костре.

Там, в этой тьме, задыхаясь от дыма и голода, жили и умирали мои люди.

– Держитесь, ребята… – прошептал я в ледяной ветер, и мои слова унеслись вниз, в темноту. – Помощь уже близко.

Я повернулся к своим людям. Они ждали, слившись с камнями.

– Уходим, – скомандовал я. – Мы спускаемся в город.

Спуск был еще страшнее, чем подъем. Мы скользили вниз по почти отвесной стене, цепляясь пальцами за выступы. Каждый шаг был риском. Одно неверное движение, один сорвавшийся камень, и мы не только разобьемся, но и выдадим себя – звук камнепада в ночной тишине будет подобен выстрелу.

Я шел первым, проверяя каждый уступ. За мной, как привязанные, двигались остальные. Напряжение было таким, что мышцы сводило судорогой, но мы спускались – метр за метром, в черную пасть долины.

Наконец, подошвы сапог коснулись мягкой, осыпающейся земли у подножия. Мы были внизу.

Теперь предстояло самое сложное. «Ничейная земля».

– Короткими перебежками, – шепнул я.

Мы двигались, пригибаясь к земле, превратившись в тени, скользили между камней, замирая каждый раз, когда со стороны цинского лагеря доносился окрик часового или ржание лошади. Ветер доносил до нас запахи – дыма, жареного мяса и чего-то сладковатого, тошнотворного.

Впереди черной громадой вырастала стена Силинцзы.

Она была похожа на избитого великана. Там, куда мы направлялись, зиял огромный, рваный пролом. Кирпичная кладка была выворочена наизнанку, огромные глыбы известняка валялись у основания, как рассыпанные кубики. Камни были черными от копоти и, казалось, оплавленными. Здесь работали те самые «дьявольские трубы».

Мы подошли к пролому. Тишина. Мертвая, пугающая тишина.

Я поднял руку, приказывая ждать. Сам, прижавшись к холодному камню, осторожно выглянул внутрь.

Никого. Только груды щебня и остовы сгоревших балок.

Чуть помедлив, я махнул рукой. По одному, бесшумно, как кошки, мы просочились внутрь периметра.

Город встретил нас запахом гари. Он был вездесущим, въедливым, забивающим легкие. Улицы, которые я помнил живыми и шумными, теперь были похожи на лабиринт мертвеца. Развороченные мостовые, дома с провалившимися крышами, черные провалы окон, смотрящие на нас пустыми глазницами.

Поперек улицы громоздилась баррикада – наскоро наваленная гора из мебели, дверей, мешков с землей и камней. Мы перелезли через нее, стараясь не задеть торчащие гвозди.

Я ориентировался по памяти. Нам нужно было к центральной площади, где, по моим расчетам, должен был находиться штаб обороны.

Мы двигались вдоль стен, вжимаясь в самую густую тень. Под ногами хрустело битое стекло и черепица. Каждый такой звук отдавался в ушах грохотом, заставляя сердце замирать. Казалось, сам город слушает нас, затаив дыхание.

Мы вышли на небольшую площадь перед разрушенным храмом. Здесь было чуть светлее. Я сделал знак ускориться, чтобы быстрее пересечь открытое пространство.

И вдруг тишина взорвалась.

Из темного, черного провала окна ближайшего полуразрушенного дома, прямо над нашими головами, раздался резкий, гортанный крик:

– Стой! Кто идет⁈

И тут же, с другой стороны, полный паники и ярости вопль:

– Чжуньбэй! Тревога! Враг в городе!

Со всех сторон – из окон, с крыш, из-за груды камней, которую мы приняли за мусор, – на нас уставились десятки черных зрачков. Дула ружей.

Сухой, хищный треск взводимых курков прозвучал как приговор.

– Не стрелять! – крикнул я, вскидывая руки, но понимая, что может быть уже поздно.