Текст книги "Цветы на снегу"
Автор книги: Дмитрий Грунюшкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
– Кирилл Ильич! – горячился Димка. – Вы очень переигрываете. Прямо как американский актер. Но вы же русский, вы должны представлять, как ведут себя пьяные на самом деле!
– А что, раз русский, так сразу алкоголик? – огрызался Кирилл, но послушно следовал указаниям.
– Не верю! – патетически воскликнул юный режиссер.
– А как надо? – всплеснул руками незадачливый актер, начинавший терять терпение.
– Ну, не знаю. Давайте подойдем по-научному. Сначала выберем систему.
– Это как еще?
– Есть система Станиславского. Я у бабушки на репетициях бывал, особенно когда маленький был. Там часто про это говорили. Так вот, система Станиславского заключается в том, что, для того, чтобы сыграть кого-то, надо перевоплотиться, на время стать этим человеком, с его опытом, характером, привычками, с его прожитой жизнью. И тогда получится убедительно.
– Да не смогу я на время стать алкашом, – закручинился Кирилл. – Я сроду сильно не напивался. А еще система есть?
– Да, кажется, система Михаила Чехова.
– А там в чем изюм?
– Чехов говорит, что надо представить себя в предлагаемых обстоятельствах и действовать так, как действовал бы в них сам.
– Час от часу не легче. Мне, наверное, просто зрители мешают.
– Держи, дед, это тебе поможет! – Даша, между делом сбегавшая на чердак, бросила Кириллу Ильичу старое скукоженное пальто и древнюю кроличью шапку с местами вылезшим мехом.
– Все, ребята, – хлопнул по столу ладонью Кирилл. – Времени у нас больше нет. Придется довериться моим инстинктам и скрытому актерскому таланту. Надо ехать.
Все вышли во двор. Только тут до них стало доходить, что это не игра. То, что они собрались сделать, – это очень серьезно. И в чем-то даже опасно. Шуточки сами собой смолкли.
Кирилл выгнал на дорогу свою «Марлен».
– Она побольше, – объяснил он свой выбор. – И хотя на снегу передний привод ведет себя лучше, но я большую часть жизни провел на заднем приводе. Так что не спасую.
– А может, на двух машинах? – предложил Роман. – Я же сегодня уже ездил.
– Нет, сынок, – потрепал его по плечу Кирилл. – Это не просто поездка. Возможно, придется гнать на пределе. Тут нужен опытный гонщик.
Кирилл сел за руль, Костик прыгнул на заднее сиденье со своей аппаратурой. Роман взялся за ручку передней двери, но Даша его остановила.
– Давай, Ромка, соберись с силами. Ты это можешь сделать. И будь поосторожней. Я тебя очень люблю.
Она поцеловала мужа и подтолкнула к машине. Роман забрался в салон с приятно удивленной физиономией – Даша нечасто баловала его нежностью.
Лена взяла руки Димки в свои похолодевшие ладошки.
– Димка, ты очень смелый. Я буду тебя здесь ждать. Очень-очень.
От ее поцелуя Димка чуть не хлопнулся в обморок, но сумел собраться с силами, мужественно ей подмигнул, сел в машину и сурово скомандовал:
– Поехали!
27
Чем ближе становился Новый год, тем больше Вячеслав Геннадиевич Полухин чувствовал себя не в своей тарелке. Он с давних пор тихо ненавидел этот праздник. В этот день все должно быть особенным, не похожим на другие дни. Но все это должен сделать ты сам, ибо Дедов Морозов не существует. Если и забредет какой шальной, то это обязательно будет перепившийся «боевой» товарищ, на которого доброхоты-друзья натянут тулуп, пользуясь его немычачим состоянием, сунут под мышку мешок и дадут в напарники «светскую львицу» прямо с рабочего места на Ленинградском шоссе.
А Славе вечно было лень заниматься обустройством этого шабаша. Если ему надо было выпить – так зачем огород городить? Пошел, купил пузырь да выпил. Или в кабак загрузился. А тут эти елки, петарды, из-за которых всю предшествующую празднику неделю и две последующих Слава никак не мог забыть, что ходит в бронежилете вместо нательного белья.
С днями рождения соратников все понятно. Дал распоряжение купить подарок, зашел, поздравил, выпил – и либо ушел, либо сел дальше напиваться. А тут… Жена эта чертова закатила с утра скандал. Подавай ей, понимаешь ли, праздник. Да что ей, массовика-затейника в мужья дали? Хочешь веселиться – иди и веселись. Чего людей попусту дергать? Выгнать ее надо в ее долбаный Курск. Или Курган? Или Кокчетав? Да какая, на фиг, разница, куда хочет, пусть валит, лишь бы не доставала.
Еще в обед Слава дал наказ Марику выгулять эту стерву. Пусть мотаются, где приспичит. А сам свалил в офис, пересидеть этот безумный день в тишине. Все равно к ночи, конечно, припрутся пьяные друзья-товарищи, но хоть самое тошнотное время ожидания боя курантов он в берлоге пропрячется.
Марик, правда, сумел сбагрить ненужную ношу на кого-то из бригадной молодежи, пообещав предать бойцов китайской пытке, если чего интимное затеют с женой босса. И сейчас они с верным оруженосцем Лехой-Шубой с удовольствием нажирались в приемной, охраняя покой шефа. Какие из них будут защитнички часам к десяти вечера, если они с обеда первый пузырь откупорили? А на куранты Слава собирался их самих в охапку на свежий воздух вытаскивать.
Слава плеснул себе коньячку в стакан и посмотрел в окно, где в черном декабрьском небе то и дело взмывали огоньки пиротехники. В кармане заверещал мобильник. Слава смачно, от души выматерился. Начинается, блин! Кого-то уже проперло на поздравления, хотя до полуночи еще часа четыре, не меньше.
– Да, слушаю! – не заботясь о придании голосу заинтересованности, выдохнул он в телефон.
Трубка в ответ зашлась туберкулезным кашлем. Наконец, продохавшись, она старым сиплым голосом произнесла:
– Ну, здравствуй, Славик. Давненько не слышал я твоего голоса. Как живешь, как дышишь?
Тоску со Славика как рукой сняло. Он еще не до конца поверил, ведь звонок этого человека был таким же вероятным, как поздравление лично от президента, причем по телевизору и в прямом эфире.
– Ушам не верю, – осторожно ответил Мюллер. – Или я ошибаюсь?
– Да не ошибаешься, Слава, – засмеялась трубка. – Верно, узнал. А я уж и не чаял, думал, придется полвечера рассказывать, кто это тебя в такой час неурочный беспокоит. Ты как, сможешь сейчас со стариком пару минут побалакать али люди кругом?
– Даже если б люди кругом были, я б их, Пахом, погулять отправил. Нечасто с таким человеком поговорить удается. Да еще если он сам звонит. Только не люблю я ваших старорежимных обычаев вокруг да около крутить. Я человек конкретный. Чую, не поздравить меня звонишь, дело есть. Так давай говори, что за дело.
– Молодой ты, Славка, горячий, – расстроился Пахом. – Не понять тебе, что старику поговорить с человеком – последняя радость в жизни.
– Ой, не прибедняйся, дядя, – засмеялся Слава. Попугайчик от этого смеха проснулся и закатил истерику, будучи уверен, что сейчас его съедят живьем. – Ты еще меня переживешь.
– А вот это ты плохо сказал, – не поддержал тона Пахом. – Не стоит судьбу дразнить, не ровен час – накличешь.
– Так что за дело-то? – напомнил Слава.
– Есть одна беда, Слава, – посерьезнел Пахом. – Неладно ты одно дельце сделал, не по совести.
– Это что за новости? – напрягся Слава. – Я с твоими нигде не пересекаюсь.
– Да не с моими. Тут мы бы сами разрулили. Не те времена, чтоб стрельбу поднимать, научились полюбовно теры тереть. С простым человеком ты неладно поступил.
– С терпилой, что ли, каким? – обескураженно спросил Слава. – Давно ли ты за терпил впрягаться стал?
– Терпила тот, кто терпит, – вразумил старый вор. – А есть Люди. Ты, Славка, чем мне всегда нравился, что беспредел не чинил никогда, законы чтишь.
– Э нет, старик! – перебил его Мюллер. – Я босоту всегда уважал, но под законы ваши никогда не подписывался, даже на зоне. По совести жил, а что она с вашим законом согласуется – так то случайность. Если какой там пункт вашего кодекса нарушил – извиняй, не брал я на себя таких обязательств. А что там у нас не сошлось?
– Есть у нас одно старое правило, – терпеливо продолжил Пахом. – Не обижать тех, кого народ любит. Артистов, музыкантов, спортсменов. Они и так народ бедный.
– Ну ты загнул! Музыканты бедные? Да мне им скоро туфли чистить не доверят!
– Это не те, я не про воротил говорю. Так вот женщину одну ты сильно обидел, а через нее друга одного моего.
– Ну-ка, поподробнее, – потребовал Слава. – Не понимаю я тебя, не люблю втемную играть. Рассказывай.
– Дачку ты одну себе присмотрел, – вздохнул Пахом. – А хозяином той дачки – мой друг детства. Он в наших делах не участвует, это другое. Росли мы вместе, выручал он меня много.
– Вон ты о чем, – протянул Мюллер. – Так ведь к нему-то я как раз со всем уважением. Это семейка его подставила. Теперь уж я никак не могу отступить, меня люди не поймут.
– Поймут, Слава. Поймут. Ты скажешь, что я попросил – они и поймут. Я ведь тебя никогда ни о чем не просил. А прошу я убедительно.
– Грозишь, старик?
– Упаси Господь. Убеждаю. Ты ведь знаешь, я в долгах не хожу. Отступись от дачки.
– Подумаю, – неохотно буркнул Слава. – Там деньги висят. От денег не отступлюсь точно.
– С деньгами решим.
– Ты погодь решать, я пока не сказал последнее слово. Мне еще думать надо.
– Подумай, Слава, подумай, – согласился старик. – Но с одним делом думать не надо, надо распорядиться.
– С каким? – снова насторожился Полухин. Он терпеть не мог, когда на него давили, даже если это «законник» старой формации, чудом уцелевший в бойне девяностых годов и с тех пор только утвердивший свое могущество.
– Не знаю, сам ты команду дал или люди твои перестарались, только женщину этого человека в оборот взяли и закрыли в больничке. Насчет дачи думай, а женщину отпусти тотчас. Она артистка. И женщина моего друга. Ты говорил, что к нему ты со всем уважением, а оно вона как поворотилось.
– Какая еще женщина? Какая больничка? Ты о чем, Пахом? – ничего не понял Слава. – Пурга какая-то, не врублюсь я.
– Выходит, не ты скомандовал. Рад я этому безмерно, не обманулся в тебе. А то недостойное это дело. Значит, люди твои. Пошукай среди своих, кто на этом работал, ответ потребуй, что тебя подставляют. И главное, чтобы быстро ее отпустили. Негоже на праздник непричемного человека взаперти держать. А люди это твои, по твоему делу трудились. Человеку этому звонили сегодня, когда женщину забрали. Давали понять, что из-за дачи этой, гори она синим огнем. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Так что найди, Слава, концы, и до полуночи пусть она вернется. А уж мы с тобой всегда сочтемся. Пахом в долгах не ходит, знаешь.
– Да уж знаю, – почесал Слава шрам на животе.
– Ты уж обиды не помни, – хмыкнул Пахом. – Тогда на киче сам виноват был. Да и не дорезали же.
«Вот черт старый! – с непонятным удовольствием подумал Слава. – Мысли, что ли, читает?»
– Лады, Пахом, с этим я сейчас провентилирую. Если моих пацанов рук дело – исправим. А если нет – не обессудь, метаться по Москве и искать виновных не буду, я только за себя и близких отвечаю.
– На том и порешим.
Слава положил трубку, минуты две посидел, обдумывая ситуацию. Марик и Шуба на этом деле были. А уж кого из пехоты они подряжали – только они и знают. Лишь бы не нажрались к этому времени до изумления, чтоб хоть какие-то ответы получить можно было.
Бояться Пахома Слава не боялся, но уважал крепко. И по ерунде искры лбами высекать было глупо, упертые бараны давно на шашлык пошли. Он уже раскрыл рот, чтобы позвать своих приближенных, когда в приемной послышались громкие уверенные шаги нескольких человек, и дверь в кабинет рывком распахнулась.
«Подполковник ГРУ» на самом деле был всего лишь капитаном. И не служил никогда в отрядах спецназа Главного разведуправления Генштаба, а работал «на земле» в оперативном составе. Такая работа всегда дает много опыта и умения разбираться в людях. А уж отличать «своих» бывший разведчик умел за километр.
В том, что к ним пожаловали коллеги из «конторы», он не сомневался ни единой секунды. Первым в вестибюль стремительно вошел рослый молодой «волкодав» с короткой стрижкой черных волос и цепким взглядом. Он не стал, как большинство нынешних охранников, прислуживающих своим денежным мешкам, придерживать дверь перед следовавшим за ним начальником, а быстро направился к «подполковнику».
Удостоверение словно само выпрыгнуло откуда-то из недр его одежды прямо в руку. «Ксива» так же профессионально мелькнула перед носом бывшего опера.
– Майор Татарский, ФСБ России. Мы тут по делу.
Следом подошел и начальник, невысокий плотно сбитый мужчина слегка за пятьдесят, с хитроватым добродушным прищуром, но жесткой угловатой челюстью. Его кажущееся простодушие охранника не обманывало, он повидал на своем веку таких на первый взгляд безобидных оперативников, которые вцеплялись в свою добычу, как бульдоги, и выжимали из нее все, до последней капли правды. Или того, что они еще от этой жертвы хотели.
– Полковник Русских, – улыбнулся чекист. – Я хочу повидать Вячеслава Полухина. Встреча будет неформальной, поэтому предупреждать его о нашем визите излишне.
Еще два бойца за плечами этого мужчины добавляли весу его вежливой просьбе. Один атлет лет сорока с жестким, будто вырубленным из дерева лицом, изборожденным ранними морщинами и парой шрамов, и неприметный мужчина средних лет невыдающейся комплекции и с незапоминающимся лицом. «Подполковник» быстро оценил расстановку ролей в этой труппе, вне всякого сомнения, прекрасно сыгранной. Красавчик, зверь и человек-тень. Отличный подбор. И над ними мудрый, сильный, добрый и безжалостный «папа». Результативность работы такой команды должна была впечатлять.
– Вас проводить? – предложил охранник, вызвавшийся отдежурить в новогоднюю ночь за дополнительную оплату и внеочередной отпуск. Все равно семьи у него не было, никто его под елкой не ждал.
– Спасибо, мы сможем добраться, – не принял помощи майор.
– Там у него в приемной два «братка», они уже давно квасят. Может получиться непонятка, – пояснил опер.
– Мы справимся, – снова добро улыбнулся полковник. Не поверить ему было невозможно. Эти точно справятся.
Опытный взгляд охранника очень верно оценил эту «группу товарищей». Это действительно была любимая команда Михаила, профессионалы экстракласса, на которых он мог положиться на все сто процентов. С годами сложились и личные отношения, выходящие за рамки простой служебной субординации.
Коллеги по работе шутя звали их «национальными гвардейцами», потому что все их фамилии были производными от названий народов бывшего СССР. А то, что майоры Татарский, Мордвинов и капитан Украинцев служили в подчинении полковника со звучной фамилией Русских, только добавляло пикантности в ситуацию.
Компания решительно проследовала по главной лестнице на второй этаж, при этом «зверь» Украинцев убедительно посмотрел в глаза охраннику и предостерегающе покачал пальцем, указав на телефон. Тот обиженно пожал плечами, мол, не дурак, сам понимаю.
Шуба и Марик были уже в хорошей кондиции. На ногах еще стояли, говорили связно, хоть и запинаясь, соображать в известной степени могли, но внимание уже притупилось, и шагов в коридоре они не слышали, а еще точнее – не обратили на них внимания.
Поэтому, когда дверь в приемную распахнулась и в дверной проем одновременно проскочили внушительные фигуры Татарского и Украинцева, у них случился кратковременный шок. Шуба поперхнулся водкой, надолго закашлявшись с выпученными глазами, а Марик соляным столпом застыл, не донеся до рта соленый деревенский огурец (эту нехитрую закуску он, как ни странно, обожал с не свойственной евреям страстью).
«Волкодавы» мгновенно блокировали «оруженосцев», а Михаил, ухмыльнувшись от увиденного зрелища, не церемонясь вошел в кабинет. Следом за ним заскочил «человек-тень» Мордвинов. На всякий случай, вдруг у Славы были посетители и сдуру бы захотели оказать сопротивление. Он хоть и выглядел невзрачно и внушительными габаритами не отличался, но недооценивать его боевые качества было бы смертельно опасной ошибкой. Смертельно опасной в совершенно буквальном смысле слова.
Оценив обстановку и решив, что замерший с удивлением на бритой физиономии хозяин кабинета опасности для Русских не представляет, капитан вернулся в приемную, аккуратно притворив за собой дверь.
Там Марик с Шубой постепенно приходили в себя. Захлебнувшийся водкой Шуба налитыми кровью и слезящимися глазами смотрел на незваных гостей. А Марик откровенно мандражировал. Он был хитер, умен, изворотлив, нагл, но отнюдь не бесстрашен.
Насладившись эффектом, Татарский вытащил ксиву и махнул перед носом ошалевшей братвы.
– Расслабьтесь. Это ФСБ. Неофициальный визит, так сказать, к вашему хозяину. Беседа не затянется, шеф узнает что надо, договорится с вашим, и мы уйдем елку справлять. Ни мочить, ни арестовывать никто никого не собирается.
Марик мгновенно оживился.
– А… это… может, тогда по паре капель? За знакомство?
Он уже потянулся за бутылкой, но «зверь» Украинцев его остановил.
– Не, браток, мы пока на службе. У нас с этим строго. Мы пока просто у вас посидим, погреемся.
Украинцев улыбнулся, показывая свое расположение и неагрессивность намерений. Если бы Славин попугайчик увидел эту улыбку, он перестал бы нервничать при смехе хозяина и решил бы, что тот самый добрый, ласковый и миловидный человек на земле.
Когда Михаил вошел в кабинет, Слава не поднялся с кресла, глядя на гостя настороженно и напряженно. И охрана, и «оруженосцы» откровенно просрали этих людей, за что им в ближайшее время грозила крупная головомойка. Но сейчас дергаться было уже поздно и унизительно бесполезно.
Пистолет в последнее время Слава с собой не носил. Официально он был респектабельным бизнесменом, а не какой-то шишкой из братвы, поэтому оружие доставило бы больше неудобства, чем пользы. Для этого существовала охрана. Но сейчас он бы дорого дал, чтобы привычный «макар» оказался под рукой.
Впрочем, вошедший мужчина ни на киллера, ни на конкурента похож не был. Спокойная уверенность с некоторой долей превосходства выдавала в нем «человека государева». Но на мента, даже с высокой должностью, он не походил.
– С наступающим, – приятным баритоном поприветствовал хозяина кабинета гость и с совершенно не свойственной гостям бесцеремонностью подвинул себе стул и сел на него прямо перед Славой верхом, сложив руки на спинке.
– Ты кто? Конторский? – сузил глаза Мюллер.
– Неужели это так заметно? – сокрушенно, но как-то неискренне вздохнул Михаил и представился: – Полковник Русских, ФСБ.
– Замечательно, – хмыкнул Слава. – С чем пришли? С праздником поздравить? А где подарки?
– Подарком для вас, Вячеслав Геннадиевич, будет мой уход из вашего кабинета без вас, – посерьезнел Михаил.
– И что у вас на меня есть? – засмеялся Слава. – Я чист, как ангелочек, даже перед ментами. А уж того, что может заинтересовать «контору», я в жизни своей не делал.
– Все бывает в первый раз. Иногда даже случайно, не подумавши.
– Ох, что-то сегодня вечер не задался, – поджал губы Слава. – Все как с цепи сорвались со своими загадками. Говорите уже напрямую, чего надо.
– А надо нам с вами, Вячеслав Геннадиевич, решить одно простое дело. И от исхода нашего разговора зависит, останется ли этот разговор в этих стенах либо дадим мы делу широкий ход со всеми причиндалами – и «маски-шоу», и изъятия, и конфискация, и суды-этапы. Все будет.
– Пугать вздумал? – Мюллер даже обиделся. – Несерьезно это, полковник.
– Я не пугаю. И даже не предупреждаю. Я рассказываю варианты. Если мы сейчас тут все решим, то всего этого не будет.
– Давай решать, – согласился Мюллер. – На твои угрозы мне плюнуть да растереть. Но вот что нервы твоя контора может мне помотать – это да, согласен. Так что если ты чего серьезного у меня не потребуешь, то лучше полюбовно перетереть. Только прошу тебя, как человека прошу, – не ходи ты вокруг да около, у меня от этого башка трещать начинает. Ломи напрямую, и я к тебе со всей взаимностью.
– Напрямую так напрямую, мне это тоже больше по душе. Ты положил глаз на одну дачку по Новориге. Было дело?
Те места, где у нормальных людей располагаются брови, у Славы полезли все выше вверх, пока едва не коснулись бритой макушки. Он не мог поверить в услышанное. Сомнений не было, что разговор ведется о той же теме. Но чтобы воры и чекисты вписались одновременно за одного человека – это было выше его понимания. Не могут кошки и собаки объединиться, чтобы выручать мышь.
– Что-то мне твое выражение лица не нравится, Слава, – напрягся Михаил, тут же перейдя от официального «вы» на «ты». – Никак знакомой темы коснулись?
– Ага, – не стал отрицать Мюллер. – Но ты сроду не догадаешься, кто мне по этому делу пятнадцать минут назад звонил. Ей-богу, мир на моих глазах рушится. Осталось дождаться звонка из ООН и посыльного от Бен Ладена.
Михаил внимательно посмотрел на Полухина, пытаясь догадаться, что за ерунду он сейчас несет. Но так и не понял. Одно было ясно – кто-то привлек очень серьезные аргументы для решения проблемы. Оставалось надеяться, что эти «аргументы» играли за нужную команду.
– В общем, начальник, давай рассказывай свою историю до конца, а потом начнем решать, что я могу для тебя сделать.
– Хорошо, Слава, я все расскажу. Но ты тоже должен знать, что если я карты раскрываю, то обратки у меня уже не будет. Придется биться до конца.
– Договорились.
– Итак, решил ты прикупить дачку. Только те, кто тебе эту дачу сватал, с хозяином договориться забыли. Ты, понятно, об этом не знал, а когда открылось все, отступать не захотел. Пришлось прессовать, как можно, не выходя за определенные грани. Все верно говорю?
Слава молча кивнул. Пока все было в пределах правил.
– Вот только рамки твои широковаты оказались, – продолжил, вздохнув сокрушенно, Михаил. – То, что тебе нормой кажется, другие люди за беспредел держат.
– Охолонь, начальник, – обиделся Мюллер. – Никогда беспределом не занимался, никто меня в этом не обвинит. Если что в ваш закон не вписывается – так не моя вина, что вы законы неправильно пишете. – Слава про себя удивился, что и старому вору, и гэбэшнику он отвечает чуть ли не одними и теми же словами. – Я по совести живу, и она у меня чистая. Если где какого фраерочка подомну – так, по нашим понятиям, это не грех. Так что не возводи напраслины.
– Значит, надавить на старика – не грех, – сурово нахмурил брови Михаил. – Подмять его – нормально. Взять его женщину и закрыть под замок в дурдоме, чтоб сговорчивей был, – это не беспредел. Это по понятиям. Гнилые что-то у вас понятия, господин Мюллер.
– Опять эта артистка? – вскипел Славик. – Да что вы с ней прицепились? Не при делах я!
Михаил был несколько удивлен и обескуражен тем, что он не первый, кто хлопочет за Анну перед этим гоблином, но виду не подал. Видимо, Кирилл кого-то сумел подключить к этому делу и помимо друзей Анны.
– Ты, может, и не при делах, – зло скривил он губы. – А только по моей совести, что сам, что чужими руками – один черт. Главное, что на тебя люди работают.
– А вот мы сейчас этих людей и спросим, если они еще лыко вяжут. Если они в теме, то скажут. Других я к этому не подключал.
– А можно и не спрашивать, – остановил его чекист. – Я тебе сам имя этого человека назову. И даже скажу как, куда и через кого он эту женщину спрятал.
– А чего ж тогда ко мне пришел, раз умный такой и сам все знаешь? «Маски-шоу» мне обещал, а тут за помощью обратился.
– За помощью? – недоуменно спросил Михаил. – Да ты, похоже, совсем ум пропил, если думаешь, что ФСБ у бандюка помощи просить будет. Сейчас меня только скорость интересует. Ты взад скорее сдашь, чем если я контору напрягать буду. А тут каждая минута ценна. И еще вот что я тебе скажу. – Михаил поднял на Мюллера взгляд, наполненный гневом и не суливший ему ничего хорошего. – Ты знаешь, почему ты и тебе подобные до сих пор землю топчут и мерзостью ее пачкают? Да потому что руки у нас не свободны. Закон над нами. А иначе через месяц бы уже духу вашего в природе не было. И не только мраморных памятников на престижных кладбищах, а и собачьих табличек на забытом кочкарнике не осталось бы. И еще одну тайну тебе открою, раз уж на откровение пошел. В этом деле я действую неофициально. У меня тут личный интерес. Ты моих друзей своей лапой поганой зацепил. И если не сладится у нас с тобой сейчас полюбовно, я тебе такую инквизицию устрою… Бывает, когда и чекист за рамки закона может выйти. Не жди этого момента. Не советую.
Славу всего передернуло от таких речей. Он был не робкого десятка, но тут словно холодом с того света подуло. Показать слабость он не мог, но уверенности поубавилось.
– Ладно, хватит меня тут сказками страшными увещевать. Мне лишний геморрой тоже ни к чему. Так что говори, кого ты там вычислил.
– Уже лучше, – смягчился Михаил. – В тот же день, когда к тебе сын старика приходил, здесь еще один товарищ был. Он тебе машину помял. От него ветерок дует. Так что не отмазывайся, недостойно это «конкретного пацана». Ты на него поднажал, вот он и подписался тебе с этим помочь.
Мюллер вытаращился на Михаила, будто тот ему только что сообщил, что Буш – агент КГБ, а Путин по бабушке – чеченец. А через минуту начал облегченно и искренне ржать.
– Угомонись уже, – рассердился полковник. – Я тебе не Петросян, не над чем вроде так угорать.
– Еще как есть, – едва сумел остановиться Слава. – Этот… вот это чмо – это все оно затеяло? Ты, начальник, меня просто убил. В жизни бы не поверил, что из-за этого таракана такая буча поднимется, что мне воры звонить начнут и конторские на Новый год с дружественным визитом пожалуют. Куда мир катится?
– Какие воры? Слава, ты от нервов головенкой, часом, не тронулся? Чего ты лепишь?
– Какие воры – тебя не касается. Сам узнаешь, со временем, но не от меня, а от тех, кто к ним за помощью обратился. А про дело я все понял. Только не знаю, поверишь или нет. Я бы сам не факт что поверил бы. В общем, с клопом этим я дела не имел. Чмо – оно и есть чмо. Толк с бабой его вел, она там верховодит. Он мне тачилу помял и расписку на десять килобаксов дал. Они на днях приходили. Денег у нее не хватало, и попадала она на счетчик. А потом невесть откуда, этот червонец взялся в полном весе. С ней я дело закрыл. А еще через полчаса этот заморыш заявился. Не знаю уж, откуда он про дело с дачей вызнал, но за долю малую подписался мне его на блюдечке выкатить. Какими путями – я не спрашивал. Так что, начальник, тут я чист. Трясите этого фрукта. А я не при делах остаюсь. Связи у меня с ним нет, сам должен был позвонить, как все сделает. Я ж не знал, что он такую аферу затеет.
– Не при делах, говоришь? – задумчиво проговорил Михаил, быстро анализируя полученную информацию. Поверить в то, что аморфный тихушник Анатолий оказался таким мерзавцем и смог в одиночку провернуть такую операцию, было очень трудно. И тем не менее, похоже, что все обстояло именно так. Кажется, Мюллер действительно был ни при чем. Но с пустыми руками Михаил уходить не привык. – Ты, Слава, всегда при делах. Не при тех, так при других.
– Ты о чем, начальник? – насторожился Полухин.
– Я рад, что в этой истории ты не участвовал, хоть косвенно и замешан.
– Да как… – начал возмущаться Слава.
– А вот так! – отрезал Михаил. – Не было бы твоего интереса, никто бы ничего делать и не затеял. И не считали бы тебя, совершенно заслуженно, бандитом, то и беспредел творить в твою пользу этот «таракан» не удумал бы. В общем, гада этого я сам достану. Но и с тобой еще одно дельце недоделанное осталось.
– Чего еще? – буркнул Слава. Он был обижен тем, что на него пытаются повесить чужие грехи, как он считал – не по справедливости.
– Ты уже, верно, понял, что я тут за близких мне людей хлопочу?
– Ну, понял, не дурак, чай.
– Так уж оказалось, что и хозяин дачи со своей семьей – мой друг. И та женщина, которая тебе за попорченную машину заплатила, – дочь моей очень близкой подруги.
– К чему клонишь? – нахмурился Мюллер, хотя уже понял, что сейчас услышит.
– Не могу я тебе, Слава, позволить, чтоб ты моих друзей до нитки обирал. Не могу, – цокнул языком Михаил. – Так что, как ни прискорбно, но денег ты от них больше не возьмешь.
– Да ты что, начальник! – взбеленился Мюллер. – Это уж совсем не по правилам! Это мои деньги!
– Врешь, Слава, – спокойно возразил Михаил. – Твои деньги были в задатке. И ты их получил. Все остальные «начисления» – от лукавого. Их и закон не признает, и от совести они далеко лежат. Я ведь и по-другому могу сделать. Получу завтра от них заявление на вымогательство. И «приму» тебя при передаче денег. По закону приму. И посажу. У конторы сил хватит тебя всерьез упечь, если по уму за тебя взяться. Не стоит попусту с ФСБ силами меряться. Обделаешься.
– А по совести конторе у других бабки отбирать? Тачку-то мою забесплатно никто чинить не будет. Вот и выходит, что ты уже на мое кровное покусился. Не по справедливости это.
– Вот это мы с тобой сейчас и решим. Давай так сделаем. Сразу после Нового года ты отдаешь мне машину. А еще через неделю я тебе ее возвращаю в таком же состоянии, в каком она с конвейера сошла. В нашем гараже мастера получше, чем в фирменном сервисе, работают. И не встанет это тебе ни в копейку. Все затраты на мне. А не понравится – в течение месяца я тебе эту тачку пристрою к новому покупателю по цене нулевого автомобиля. Идет?
Слава пожевал нижнюю губу, раздосадованно глядя мимо Михаила, а потом махнул рукой.
– А что, у меня выбор, что ли, есть?
– Выбор всегда есть. Главное, правильно его сделать. Ты сейчас верно решил. Ты ничего не получаешь, зато ничего и не теряешь. А мог бы упереться в расчете на куш – и потерять все. Руки друг дружке жать, пожалуй, не будем, это уж совсем бы глупо смотрелось. А вот расписочку парня того мне верни. Ты ж мужик дотошный, не может быть, чтоб документа не взял.
– А ты мне тоже расписку накорябаешь, что под тачку подписался? – прищурился Слава, передавая бумагу Евгения.
– Нет, Слава. Я просто дам тебе слово русского офицера. Для меня этого более чем достаточно. Да и для тебя тоже.
– А урода этого, что мне с дачей обещал разобраться, отдашь? – с легкой надеждой спросил Мюллер.
Михаил задумался, борясь с сомнениями, но, наконец, тяжело вздохнув, отказал.
– Не могу, Мюллер. Хочешь верь, хочешь – нет, но я бы отдал его тебе с превеликим удовольствием. Сам бы его размазал, только пачкаться не хочется. Но я тебе уже говорил про кандалы свои. Законом они зовутся. Я ведь против закона могу пойти только ради близких мне людей. А не ради этой твари. Ты же его не пряниками кормить собираешься. А значит, как ни мерзок мне этот тип, отдать тебе я его не могу. Он тоже под охраной закона.
Лицо и вся могучая фигура Мюллера выражала такое огорчение, что Михаилу даже стало его слегка жалко. Уже в дверях он остановился и предложил:
– Слышь, Слава, хочешь идейку?
– От твоих идей одна изжога, – отмахнулся Мюллер.
