
Текст книги "Легион «белой смерти»"
Автор книги: Дмитрий Тарасов
Соавторы: Василий Ставицкий,Александр Бабаш,Лев Котюков,Генрих Шанкин,Александр Калганов,Олег Матвеев,Виктор Гиленсен,Валерий Величко,Василий Алексеев,Владимир Мерзляков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
– Знаете, мистер Роджерс, меня всегда удивляло ваше умение играть в шахматы лучше нормального среднего американца, но теперь я понял…
– Вы, полковник, тоже играете в эту игру лучше нормального среднего немца… В России все умеют играть в шахматы. Это у них национальная забава. Как у нас регби.
Роджерс встал, давая понять, что разминка мозгов окончена, и я удалился. Мне ничего не оставалось, как ломать голову над тем, что может означать выходка советника президента по вопросам безопасности.
Вечером я по привычке заглянул в бар и нашел там всех его завсегдатаев. Пьяный Чурано уже исполнял на полицейских свистках гимн Аурики. Роджерс, Уилсон и Бессьер кейфовали в своем любимом дальнем углу. Одно место за их столом пустовало. Это было мое место, и я уверенно занял его. Коллеги вели ленивую дискуссию по поводу того, на кой черт Отцу Отечества понадобилось награждать себя еще одним орденом Белого Кондора. Уилсон полагал, что болезненная любовь к регалиям есть атавизм дикарства, ибо именно дикари любят украшать одежду стекляшками и другими блестящими штучками. Бессьер считал, что это всего лишь свидетельство крайнего умственного убожества и нищеты духа. Роджерс соглашался с обоими.
– Это не будет способствовать росту его популярности, – заметил Уилсон.
– А разве он ею когда-либо пользовался? – хитровато осведомился Бессьер. – Нет! Так о каком же росте или падении престижа может идти речь?
– Господин президент не нуждается в любви своего народа, – сказал я. – Без этого атрибута можно обойтись, имея батальоны и доллары.
– Очень правильная мысль, – поддержал меня Роджерс. – Народ любил Альенде, а когда запахло жареным, его защищали сто кубинцев. Пиночет победил, потому что у него были эти самые батальоны и доллары.
– Во сколько же он обошелся Соединенным Штатам? – поинтересовался Уилсон.
– Одиннадцатое сентября стоило нам шестнадцать миллионов.
– Так мало?! – изумился Бессьер. – Насколько мне известно, во Вьетнаме вы оставили сто шестьдесят миллиардов, то есть в десять тысяч раз больше. Кстати, какого вы мнения о вьетнамском народе?
– Вам, очевидно, хочется уязвить меня? – спросил Роджерс спокойно. – Я помню, что французы с самого начала предсказывали нам поражение во Вьетнаме. Так знайте: ваш покорный слуга разделял точку зрения французов. К сожалению, мое правительство не всегда достаточно внимательно выслушивает прогнозы и советы своих секретных служб. Вьетнам – это далеко, дорого и не очень нужно. Другое дело Аурика. Это наша зона, и мы не отдадим коммунистам ни единой ее пяди.
– А как же Куба?
– До нее мы еще доберемся. Надеюсь, с вашей помощью, джентльмены.
– Ну какие разговоры! Разве Европа когда-нибудь подводила американских партнеров? Однако скажите, Роджерс, зачем все-таки вы посадили на место Альенде откровенного фашиста? В Старом Свете это мало кому нравится. Неужели нельзя было подобрать генерала полиберальнее?
– Мы знаем, что Пиночет сукин сын, но это наш сукин сын. Он не подведет и не продаст в самой безнадежной ситуации. А потом… Либеральных генералов в Латинской Америке убивают еще до того, как они успевают стать президентами. Взять, к примеру, Шнейдера… Но я хотел бы продолжить свою мысль в отношении роли секретных служб.
В эту минуту мне показалось, что Роджерс хочет выглядеть более захмелевшим, чем это было на самом деле.
– Я считаю, – продолжал американец, – что секретные службы не должны быть простыми поставщиками информации для правительств, которые не в состоянии в этой информации разобраться. Секретные службы укомплектованы мудрыми людьми, умеющими видеть глубже всех и дальше всех. Только эти люди в состоянии принимать единственно верные управляющие решения как во внутриполитической, так и во внешнеполитической областях, следовательно, им и должна принадлежать власть. Только при таком условии мир будет наконец избавлен от несусветной глупости проходимцев-политиков… Что вы думаете по этому поводу, уважаемые джентльмены?.. Вы пока ничего не думаете?.. Так я предлагаю провести небольшой симпозиум по затронутому вопросу. Воспользуемся тем обстоятельством, что в этом зале сейчас присутствуют представители секретных служб почти всех великих держав. Нет-нет, я не оговорился. Наш бармен работает на китайскую разведку. Он занимается здесь созданием экстремистских групп маоистского толка. Ну и пусть себе занимается. Нам от этого никакого вреда. Одна польза, ибо экстремисты компрометируют саму идею коммунизма… Мы позовем китайца к нашему столу… Не хватает лишь русского коллеги… Странно. Ведь он тоже должен быть тут!..
Роджерс вдруг прервался, в упор взглянул на меня и спросил вполне трезвым голосом:
– Послушайте, дорогой Арнольдо, а не вы ли и есть этот самый русский?
Мне почудилось, что сердце мое остановилось, но я нашел в себе силы расхохотаться. Вслед за мной захохотали Уилсон с Бессьером.
– Мистер Роджерс, – сказал я, давясь от смеха, – неужели вы полагаете, что я вот так возьму и расколюсь сразу? Вам придется крепко поработать, прежде чем вы сумеете вывести меня на чистую воду. Действуйте! Вы контрразведчик. Вам и карты в руки.
– Ну ладно, – проворчал Роджерс, улыбнувшись, – пошутили и будет. Я предлагаю выпить за нашу мужскую компанию. За наше умение расслабляться после трудной работы!..
Приехав домой, я до утра не мог сомкнуть глаз, а утром мне предстояло отправиться на встречу со «Стеллой», ибо наступило последнее воскресенье месяца – день очередного сеанса связи с «Фанатиком».
На пути к монастырю Святой Магдалены я проверялся тщательнейшим образом, но никаких признаков слежки за собой не обнаружил. И все же ощущение надвигающейся опасности не оставляло меня. Исабель сильно запаздывала, и это ощущение еще более усилилось. Она пришла минут на сорок позже обычного, взъерошенная и встревоженная.
– Что-нибудь случилось? – спросил я.
– Там ничего не случилось, – ответила девушка, махнув рукой в сторону монастыря. – Просто он сигналил сегодня невероятно долго. Я боялась, что бумаги не хватит. Вот. Целых шесть страниц.
– Спасибо. Но в чем же все-таки причина твоего волнения?
– В городе за мной увязались какие-то парни на зеленом «мустанге». Они ехали впритирочку сзади.
– И ты позволила сопровождать себя до монастыря?!
– Что вы, Арнольдо! Ваши уроки не пропали даром. Я остановилась у одной из платформ электрички. Они тоже остановились. Я незаметно проколола стилетом шину на одном из колес моего автомобиля и попросила их поставить мне запаску. Когда они начали возиться с колесом, я сказала, что сбегаю в станционный буфет за пепси-колой для них, а сама вскочила в поезд и уехала сюда.
– Неплохо. Они видели, в какую сторону ты подалась?
– Нет, меня скрывал от них какой-то киоск.
– Других подозрительных машин не было?
– Был еще голубой «ситроен», но он все время держался на четверть мили впереди. Около станции у них тоже что-то случилось. Они подняли капот и ковырялись в моторе.
– А из «ситроена» могли видеть, как ты садилась в поезд?
– Пожалуй, могли.
– Давай, Исабель, посидим, отдохнем, успокоимся и подумаем, как нам быть дальше.
Мы опустились на камни друг против друга. Крутой обрыв заслонял нас от солнца и посторонних глаз. Я пристально посмотрел на девушку. Она сидела в своей любимой позе, обхватив колени руками, прислушивалась к шороху волн и, казалось, не совсем понимала всю серьезность ситуации.
– Почему вы смотрите на меня так, Арнольдо?
– Я думаю, что женщина с твоим лицом не могла родиться в каменном веке. Да и для нашего времени ты слишком большая роскошь. Тебе следовало бы появиться на свет лет через триста. Тогда уже не будет морд, харь, рож, рыл, а будут лица, одни только лица. И города свои люди станут называть не в честь бездарных политиков, а именами гениев человечества. И любовь нельзя будет купить за деньги. Да и самих денег не будет.
– Значит, любовь останется?
– Конечно! Ибо мудрец сказал: «Высшее достижение цивилизации есть то, что мужчина научился любить женщину». Видишь, как стоит вопрос? Не будет любви – рухнет цивилизация. Значит, любовь должна остаться, как бы ни старалась современная мода ее испохабить.
– А вам, Арнольдо, следовало бы родиться всего лет на пятнадцать позже вашего настоящего дня рождения.
– Для чего?
– Тогда вы не были бы сейчас таким старым и сумели бы полюбить меня.
– Да, наверное, вышло бы по-твоему.
– До чего интересно! А какими словами вы объяснились бы мне в любви?
– Не знаю. Придумал бы что-нибудь. Ну, скажем, так: Исабель, ты – лунная дорожка на зыбкой воде, ты – облачко тумана над утренним озером, ты – капля росы на цветке горного шиповника…
– Что такое шиповник?
– Дикая роза.
– Красиво! Вы говорите, будто пришелец из иного мира. Мне таких слов ни от кого никогда не услышать.
– Ну почему же?! Во всяком случае, ты достойна того, чтобы тебе сказали такие слова… Однако довольно дурачиться, Исабель. Времени у меня в обрез. Ты поедешь в Ла Палому со мной. Боюсь отправлять тебя одну поездом. Те парни могут расквитаться с тобой за то, что ты обвела их вокруг пальца. Их служба таких вещей не прощает. Они наверняка ждут твоего появления в одной из электричек, идущих с пляжей в город.
Уже в «фольксвагене» она ни с того ни с сего спросила:
– Вы на самом деле немец, Арнольдо?
– Почему возник такой вопрос? – встревожился я.
– Роджерс сказал, что только русские разведчики не спят со своей женской агентурой.
– Когда он это говорил?!
– Вчера поздно вечером. Босс приехал пьяный, и я его отшила. Сослалась на сильную головную боль. Господи! До чего же он надоел и опротивел мне, Арнольдо! Когда уже можно будет уйти от него?!
Этого еще не хватало! Выходит, Роджерс знает или догадывается о том, что Исабель связана со мной и продолжает свою психическую атаку через нее. Он хочет, чтобы я ударился в панику и натворил глупостей. Но я не стану паниковать. Я просто исчезну. Отправлю последнюю шифровку и исчезну. Несомненно, Центр сочтет такое решение правильным. Вот только девчонку надо куда-то спрятать. Прелесть девчонка: надежный и верный товарищ. Свезу ее в безопасное место и дам деру.
– Скажи, Исабель: согласится ли аббатиса укрыть тебя от посторонних глаз месяца на три?
– Разумеется.
– Дай ключ от твоего дома. Я заеду за тобой сегодня ночью. Собери самые необходимые вещи и будь готова.
Когда мы миновали алюминиевый щит с розовой голубкой, девушка испуганно ойкнула.
– Ты что, Исабель?
– Вот же он, тот самый голубой «ситроен»!
– Плохо, Исабель! Значит они караулили тебя не только в поездах, но и у въезда в город. Сейчас нас сфотографируют, потом проводят каждого домой и, возможно, начнут пасти.
– Как это «пасти»?
– Ну, следить начнут за нами, вот что! В этой связи твой побег переносится на более поздний срок. Завтра попробую что-нибудь придумать. Роджерсу расскажешь про парней с «мустангом» все, как было. Ехала, дескать, купаться, заметила подозрительных типов, оставила им машину, а сама удрала на поезде. На пляже встретила случайно полковника Арнольдо и попросила его отвезти тебя в Ла Палому. Дрянь легенда, но ничего лучшего здесь уже не выдумаешь. Ребят из наружной разведки не бойся. В городе они тебе ничего плохого не посмеют сделать. И вообще не бойся. Пока жив, в обиду тебя не дам.
Высадив девушку у ее особняка, я поехал домой. За мной потянулся «хвост». Я не стал уходить от преследования. В этом не было смысла. Все равно они уже успели меня щелкнуть. Кроме того, мне до поры до времени было выгодно, чтобы они думали, будто я их не вижу.
Благополучно достигнув своей виллы, я заперся в комнате с камином и начал расшифровывать сообщение «Фанатика», которое было невероятно сумбурным, но архиинтересным, ибо содержало в себе именно то, ради чего я прибыл в Аурику. Эта работа увлекла меня и заставила на время забыть, что я нахожусь на грани катастрофы.
Рудольф, как и было им задумано, женился на Энн Кэррингтон, и последняя все-таки в конце концов рассказала любимому супругу, для чего построен и продолжает расстраиваться таинственный научно-исследовательский центр «Дабл ю-эйч».
Если бы из сообщения можно было выкинуть эмоции и другие ненужности да еще сжать все разбросанные в нем полезные сведения в один тугой комок, то получилось бы примерно следующее:
1. Соединенные Штаты разрабатывают тактические и стратегические виды оружия, в основе которого лежит свойство высокочастотных полей оказывать растормаживающее и возбуждающее действие на некоторые участки коры головного мозга человека, на его центральную нервную систему. При этом основной упор делается на растормаживание и чудовищной силы, полностью затмевающее рассудок возбуждение разного рода низменных инстинктов, в первую очередь таких, как инстинкты подкарауливания, преследования, хватания, присвоения и сокрытия добычи. Иными словами, речь идет о всевозможных проявлениях частнособственнического инстинкта. Тактическое оружие предназначается для бескровного прорыва линий обороны противника, в том числе его государственных границ, а также для подавления мелких очагов сопротивления. Применение стратегического оружия должно привести к полнейшей деморализации населения и хаосу в крупнейших административных и промышленных центрах враждебных или не желающих подчиниться воле США стран. Здесь планируется использовать искусственные спутники. Соединенные Штаты считают новый вид оружия наигуманнейшим, так как он обеспечивает ведение войн с минимальным количеством человеческих жертв.
2. Соединенные Штаты тщательно скрывают от своих партнеров по НАТО стратегические возможности нового оружия.
3. Работы по созданию нового оружия предполагается завершить к 1985 году, то есть через 10 лет.
4. Кодовое название объекта «Дабл ю-эйч» происходит от начальных букв английских слов «world» и «hegemony», которые означают, будучи прочитанными вместе, – «гегемония в мире» или же «мировое господство».
Дойдя до этого места, я зажмурился и откинулся в кресле. Так вот оно что! Немецкие врачи-фашисты, проводившие опыты над узниками концлагерей, в сравнении с американскими последователями были просто жалкими кустарями.
Я попробовал представить, как гигантские летающие тарелки зависают над столицей и другими городами энского государства и как по команде далекого центра управления включается аппаратура, начиняющая искусственные спутники. И тотчас же министр обороны, мирно беседовавший до этого с министром иностранных дел, со звериным рыком бросается на коллегу, чтобы завладеть его перочинным ножичком, а секретарши обоих министров, визжа, начинают стягивать друг с друга колготки. Министр полиции с пистолетом в руке гоняется по саду за министром общественной безопасности и требует, чтобы последний убирался со своего дачного участка и больше никогда не считал его своим. Обуреваемые скотской жадностью люди, смешавшись с блюстителями порядка, громят и грабят магазины и склады. Бросившие оружие солдаты стаскивают сапоги с офицеров. Гаснет свет. Останавливается транспорт. Замирают предприятия. Возникают пожары. И повсюду – драки, драки, драки из-за вещей. А в это время вражеский десант сыплется на города и занимает их без единого выстрела. Через несколько часов летающие тарелки переводятся на новые орбиты, и пришедшая в себя страна с ужасом обнаруживает, что она утратила не только независимость, но даже свое древнее название, став провинцией Соединенных Штатов.
Я снова склонился над листками «Стеллы», завершая расшифровку последнего из них. Конец сообщения меня поразил. Вместо обычного «Хайль Гитлер!» Рудольф просигналил: «Арнольд, ради Бога сделай так, чтобы эти свиньи не смогли осуществить своего адского замысла! Я по-прежнему люблю Германию и считаю тебя другом на всю жизнь. Но мне кажется, мы не во всем правы. Очень хотелось бы встретиться и поговорить. Еще хотелось бы, чтобы ты познакомился с Анной. К сожалению, это невозможно. Прощай».
Помнится, Рудольф грозился прочистить мозги невесте. А вышло наоборот: она прочистила мозги ему. Молодец девка! Умница! Тут я вспомнил, что в последних сообщениях «Фанатика» неофашистская фразеология почти перестала мозолить мне глаза. Значит, вся эта дрянь постепенно вытряхнулась из него. Но чему я, собственно, радуюсь? Ведь смена взглядов и настроений «Фанатика» создает определенные трудности в дальнейшей работе с ним. Да и положение мое аховое. Готовить шифровку для Центра и тащить ее в тайник, находясь под слежкой, было бы безумием.
Я несколько раз медленно прочел лежавшие передо мной записи, затем отнес их к камину и поджег. Последней в огонь полетела «бэцэтка» с гороскопом. Теперь моя голова стоила дороже всего золота Аурики, и нужно было во что бы то ни стало сохранить ее в целости. Тщательно перемешав кочергой пепел, я вышел на улицу и не спеша двинулся в район порта.
Сомнений не было! За мной велось наблюдение и очень плотное, несколькими бригадами. Однако по их почерку я понял, что это не охранка Рохеса. Следовательно, Роджерс пока не посвятил моего шефа в свои дела. Ну что ж. И на том спасибо.
У третьей от входа в приморский сквер пальмы я задержался, сделав вид, что рассматриваю афиши на тумбе. Постояв немного, прислонившись спиной к дереву, двинулся дальше. На коричневом стволе в метре от земли остался крошечный кусочек коричневого пластилина. Это был сигнал опасности для моего радиста Йоахима Шнайдера. Чтоб не подходил к тайнику и подготовился к возможной эвакуации.
Поболтавшись еще полчаса по городу, я вернулся на свою виллу, принял сильное снотворное, разделся и повалился в постель.
В понедельник утром мой шофер, как всегда, отвез меня на «ягуаре» к парадным воротам президентского дворца. Ребята Роджерса сопровождали мой автомобиль, следуя на почтительном удалении.
Совершая привычный обход караулов, я обрел прежнее спокойствие. Ведь у меня под руками была почти тысяча хорошо вооруженных, опытных и послушных каждому моему слову солдат. Здесь я еще кое-что значил. И тут в голову мне пришла сумасшедшая идея: посадить на машины роту гвардейцев, прихватить с собой Исабель и рвануть из города к Панамериканской магистрали, а по ней – к границе, перестреляв предварительно гоняющихся за мной контрразведчиков.
Но никто иной, как Исабель, помешала осуществлению этой идеи. Догнав меня в одном из безлюдных дворцовых переходов, она вложила в мою руку записку, приостановилась на мгновение и скороговоркой произнесла чуть слышно:
– Прочтите немедленно. Очень важно. Жду вас сегодня ночью.
Я развернул бумажку и пробежал глазами написанное. Это была копия запроса, адресованного Роджерсом в европейский филиал ЦРУ во Франкфурте-на-Майне. Документ имел самое прямое отношение ко мне.
«Дорогой мистер Кэйси! – писал американец. – Будучи лично знаком с Вами, смею позволить себе обратиться к Вам с просьбой, исполнение которой не терпит отлагательства. Дело в том, что у меня возникла срочная необходимость проверить одного парня. Его зовут Арнольд Фогт, он родился 24.03.34 г. в Зальцштадте; по его словам, в 50-х годах изучал германистику в Геттингене, затем якобы преподавал немецкий язык в различных учебных заведениях и частных домах, воевал в Намибии и прочее. В настоящее время носит в кармане паспорт гражданина ЮАР. Этот человек обладает недюжинными способностями. Прибыв сюда летом 1972 года, он за несколько месяцев дослужился от лейтенанта легионеров до начальника президентской гвардии и приобрел значительное влияние в кругах, близких к президенту. Некоторые моменты в его биографии и поведении кажутся мне подозрительными. Он не имеет ни семьи, ни любовницы, объясняя свое одиночество тем, что после нескольких лет работы в женском пансионе бабы ему опротивели. Он блестяще образован, но его эрудиция несколько старомодна: по содержанию своих знаний он близок к выпускнику католического колледжа или старого русского университета. Он воздерживается от резких высказываний в адрес Мендосы, в то время как все проживающие здесь иностранцы не стесняются поносить Отца Отечества почем зря. Меня удивляет также то, что он с его умом и умением обзаводиться связями до 38 лет не удосужился сколотить себе приличного капитала. В силу вышеизложенных соображений я попросил бы Вас поднять университетские архивы в Геттингене и разыскать там все, что касается Фогта и его родственников. Если есть фото, то вышлите и его. Не забудьте образец почерка. Примите уверения в моем глубочайшем уважении. Заранее благодарный Вам Роджерс. Ла Палома. 31 марта 1975 года».
Внизу Исабель сделала приписку: «Это письмо будет отправлено в Европу сегодня с дипломатической почтой. За мной и моим домом следят. Я все рассказала шефу, как Вы советовали. Он был со мной ласков, успокаивал, говорил, что это меня по его распоряжению охраняют от бандитов и коммунистов, которых полно в городе, и что я должна относиться к этому с пониманием. Машину мне вернули».
Я изорвал бумажку в мелкие клочья и утопил их в солдатском нужнике, который, по всей вероятности, не был оборудован скрытой телевизионной аппаратурой. А вообще-то с этим не стоило торопиться, так как идея Роджерса ознакомить меня с письмом мистеру Кэйси через Исабель просматривалась достаточно четко. Не диктуют без определенного умысла секретаршам, подозреваемым в шпионаже, подобных писем. А Исабель тоже хороша! Не могла сообразить, в чем дело, тем более, что прежде ее босс никогда не доверял ей таких тайн. Побежала сразу же ко мне! Впрочем, я хотел от девчонки слишком многого.
Так для чего все-таки Роджерс сочинил свою писулю? Может быть, он хотел сказать: «Послушай, Арнольдо, оставь мне Исабель и убирайся из Аурики к чертовой бабушке, пока не поздно. Я даю тебе пару дней на сборы». А может быть… Во всяком случае, он, кажется, не намерен арестовать меня сегодня, и потому мне следует воздержаться от необдуманных поступков.
Я около часа бродил по лестницам и коридорам дворца, стараясь разгадать шараду, предложенную мне американцем, а в 11.00 меня вызвал Рохес.
– Сегодня нам предстоит здорово потрудиться, полковник, – объявил он. – В 16.00 состоится церемония награждения господина президента орденом Белого Кондора. Приглашены иностранные дипломаты и масса репортеров. Так что потрудитесь распорядиться в части, вас касающейся.
Я вытянулся и щелкнул каблуками.
– Слушаюсь, Exzelenz!
– Это еще не все, – продолжал министр. – В 19.00 в «Тропикане» начнется большой банкет, где будут все участники церемонии с супругами. Безопасность мероприятия обеспечивается моими сотрудниками и морскими пехотинцами, которых любезно предоставил в наше распоряжение мистер Роджерс.
– Поедет ли на бал господин президент?
– Нет. Он слишком слаб.
– Значит, я остаюсь во дворце?
– Отнюдь. Вы тоже приглашены в «Тропикану». Можете веселиться вдоволь. Но это уже во-вторых. А во-первых, перед началом банкета я проведу в конференц-зале отеля короткую пресс-конференцию, где вам надлежит выступить перед ауриканскими и иностранными журналистами.
Мое изумление было неподдельным.
– Мне?! Перед журналистами?!
Генерал осклабился.
– Как там говаривал весьма уважаемый мною доктор Геббельс? Ложь должна быть чудовищной, чтобы в нее поверили?
– Так.
– Вот вы и расскажете прессе, что сегодня утром ваши гвардейцы задержали на площади Свободы у ворот президентского дворца подозрительного человека с кейсом, напичканным взрывчаткой. Этот человек был допрошен лично вами и показал…
Генерал умолк и забарабанил пальцами по столу.
– Что же он показал?
– Протокол допроса еще не готов. Вы получите его в «Тропикане».
– Exzelenz, давать подобные интервью – функция министерства общественной безопасности.
– Ха-ха-ха! Да кто ж мне поверит? Скажут: Рохес снова сочинил утку. А вы иностранец, лицо нейтральное. Пресса вас не знает. Поэтому сыграйте роль этакого честного простака, солдафона-служаки.
– Хорошо, Exzelenz. Если это нужно…
– Очень нужно! Итак, будем считать, что мы договорились. Вы свободны, полковник.
Я отдал Рохесу честь и покинул его кабинет. Дьявол с ним! Наверное, он хочет с моей помощью нагадить кому-либо из своих политических противников. Что ж, сделаю ему такое одолжение. Меня от этого не убудет. А с бала, возможно, удастся незаметно исчезнуть.
Мой шофер привез меня к «Тропикане» в 17.45. Взяв у него ключи от «ягуара», я велел ему отправляться домой. Роджерсовы ребята припарковались чуть поодаль и проводили меня до входа в отель.
Когда я вошел в небольшой – человек на пятьдесят – конференц-зал гостиницы, там уже было полно журналистов, шумных, развязных, увешанных техникой. В 17.55 за стол президиума сели Рохес и Роджерс. Мой шеф указал мне на кресло рядом с ним. Исабель, которая должна была исполнять роль переводчицы, и стенографистка устроились за отдельными столиками. Министр положил передо мной тощенькую синюю папку и пробурчал, что это и есть мое выступление.
При беглом ознакомлении с содержимым папки я обомлел, ибо документ, лежавший в ней, явился для меня страшной, ошеломляющей неожиданностью.
Получалось, что подозрительный тип, задержанный моими гвардейцами, нес в своем кейсе взрывчатку советского производства, которая была предназначена для физического уничтожения Отца Отечества. Кроме того, задержанный якобы показал, что Советский Союз только за последние месяцы передал антиправительственным силам Аурики оружия и боеприпасов на сумму, превышающую 150 миллионов долларов. Все это доставляется в страну подводными лодками, а также тяжелыми транспортными самолетами с Кубы.
Мозг мой лихорадочно заработал. Проклятый Роджерс! Это, несомненно, его затея! Рохес бы до такого не додумался, хотя дезинформация подобного рода выгодна им обоим. Должны же они каким-то образом оправдаться перед своими хозяевами за тяжелые потери, понесенные правительственными войсками Аурики в период мартовского наступления революционной армии, спустившейся с гор и медленно, но неуклонно продвигающейся к столице, за дерзкие вылазки партизан, чьи отряды появились даже в окрестностях Монканы и объекта «Дабл ю-эйч». Роджерсу же мое выступление на пресс-конференции выгодно вдвойне. Для него оно будет финалом задуманной в отношении меня оперативной комбинации. Что я должен делать? Огласить документ, лежащий в папке, значит, нанести серьезный политический ущерб своей Родине, то есть совершить акт предательства. Не оглашать его – самоубийство. И все-таки выход, хоть и не лучший, имеется. Рохес сам бросил мне утром спасительную веревочку. Ведь он же посоветовал мне сыграть дурака. Вот я и притворюсь дураком. Репортеров это не удивит. Дурак в руководящей позиции в условиях тоталитарного режима – норма.
В 18.00 Рохес поднялся и одернул и без того туго обтягивавший его тучную фигуру мундир. В зале мгновенно воцарилась тишина.
– Леди и джентльмены, – сказал министр, – позвольте представить вам полковника Арнольдо, начальника личной гвардии президента республики.
Тут я тоже встал и слегка поклонился.
– Полковник Арнольдо, – продолжал мой шеф, – известен как человек исключительной храбрости и честности, неоднократно доказавший делом свою преданность идеалам свободного мира. Сейчас он огласит информацию чрезвычайной важности, после чего вы можете задать ему любые вопросы.
Генерал сел, а я остался стоять. Кажется, мне еще никогда в жизни не было так одиноко.
В этот миг последний луч закатного солнца проник через окно в зал и упал на мою грудь. Орден Белого Кондора мгновенно вспыхнул всеми бриллиантами. Длинные тонкие пронзительно яркие световые стрелы полетели от него расходящимся пучком, заставив некоторых представителей прессы прищурить глаза. Собираясь с мыслями, я сделал машинальное движение рукой, которое можно было расценить как попытку поймать в ладонь эти сверкающие иглы. По залу прокатился смешок.
– Вот как было дело, – начал я. – Приводят ко мне сегодня утром мои солдаты человека с чемоданчиком, которого они задержали на площади перед дворцом. Подозрительный, надо сказать, тип. Одежда мятая, грязная. Лицо желтое, небритое. Глаза блестят, как стеклянные. Похож на пропойцу, но алкоголем от него не пахнет, а разит мочой. «Ты кто?» – спрашиваю. – «Марксист Диего Алонсо по прозвищу Вонючий Пес», – отвечает он». – «Что в кейсе?» – «Динамит, – говорит. – Прямиком из Москвы. Имею задание взорвать Мендосу и его министров ко всем чертям». – «Открывай чемодан!» – «Не буду. Взлетим под самое солнышко». – «Дайте ему пару добрых затрещин, – приказываю я солдатам, – а потом отведите в дальний конец парка, что за дворцом. Пусть там откроет свою коробку. Да не забудьте отойти от него подальше. Однако держите собаку под прицелом, не то сбежит. Перелезет через ограду – и поминай, как звали». Ну, пошли они в парк, а я следом. По дороге марксист орет, что, дескать, его друзья – партизаны получили от русских танков, ракет и другого оружия на сто пятьдесят миллионов долларов и что скоро всем нам крышка. Это оружие русские вроде бы перевезли в Аурику подводными лодками и самолетами с Кубы. «А ты не врешь? – спрашиваю я. – Возить боевую технику и оружие за тысячи миль таким способом – слишком дорогое удовольствие, компрометирующее к тому же поставщиков. Не проще было бы русским ссудить красных деньгами, а те бы уж сами купили через посредников все, что им нужно, в соседних странах или еще где-нибудь? Сейчас оружия по всему свету – куры не клюют. Только плати». – «Может, и вру, – кричит он, – а все равно вам всем скоро крышка!» Открывает чемодан – никакого взрыва. Подхожу, смотрю – там пакет с белым порошком.
– Героин? – предположил один из журналистов.
– Не знаю, никогда не курил наркотиков.
– Скажите, полковник, в каких кругах Диего Алонсо мог получить псевдоним «Вонючий Пес»?
– Полагаю, это его партийная кличка у коммунистов.
Пресса, до сих пор улыбавшаяся и хихикавшая, откровенно заржала.
– Какова участь задержанного?
– Я велел своим гвардейцам вздуть его покрепче и передать в министерство общественной безопасности. Больше ничего о нем не знаю. Спасибо за внимание.
Опустившись в кресло, я осмотрелся. Рядом со мной яростно сопел Рохес. Роджерс смотрел на меня со злорадным торжеством, во взгляде Исабель можно было прочесть сострадание и страх.
– Вопрос господину министру: что показал анализ порошка, обнаруженного в кейсе Диего Алонсо?
– Заключение экспертов еще не готово, – прорычал Рохес.
– Не является ли Диего Алонсо наркоманом или невменяемым?
– Специалисты прорабатывают эти версии. Объявляю пресс-конференцию закрытой.
Репортеры, оживленно дискутируя, потекли из конференц-зала в главный ресторан «Тропиканы», где уже были накрыты столы а ля фурше для всех приглашенных на банкет. Президиум последовал за ними. Рохес обронил на ходу тоном, не предвещавшим ничего хорошего: