Текст книги "Автопортрет"
Автор книги: Дмитрий Каралис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
У Высоцкого есть философские песни. "Чужая колея", например.
17 марта 1983г. Деж. в ОТХ.
Разговаривал по телефону с Ольгой о моих будущих занятиях. О том, что мне делать, и как жить. Она передала мне мнение своей мамы: лучше синица в кулаке, чем журавль в небе. А если, дескать, из меня не получится литератор? Специальность-то уже потеряется. Вот такое мнение. Расстроился, но не очень. Жизнь – моя. В том смысле, что дана она мне, а не теще. Хотя теща у меня неплохая. Деликатная.
Химик Воробьев рассказал, что его осудили за убийство друга. Ножом. Убил в постели своей жены. Он спал пьяный в другой комнате, а друг полез к жене. Жена не давалась, но не кричала – боялась разбудить детей. Это она так объясняла. Друг тоже был пьяный. Воробьев проснулся, взял на кухне колбасный нож и всадил другу в спину. Дали четыре года химии. Спасло от зоны то, что жена заявила о попытке изнасилования. Живут вместе – двое детей. Он шофер в нашем парке. Сестрорецкий паренек.
Написал к 1-му апреля рассказик "Ошибка". Плохой, как мне сказали в Клубе.
20 марта ходили к тестю на день рождения. Зашел разговор о картине Глазунова "За ваше здоровье!" Искусствовед Ф. сказала, что картина реакционная. Дескать, старик в ватнике, на фоне плакатов, которые отражают пройденные советским народом этапы – война, пятилетки, покорение космоса, а в руках у него стакан водки и огурец на столе – все это как бы подчеркивает, что больше у него ничего в жизни не осталось.
А глаза – полные энергии и хитроватые – она не учитывает. Картина полна оптимизма.
Ф. говорит: "Ватник, огурец – это принижает".
Я говорю: "А что надо? Каракулевую шубу, хрустальный бокал и бутерброд с паюсной икрой? И чтобы шестимесячная завивка у деда на голове? И сберегательная книжка рядом? Так, да?"
Она говорит, поджав губы: "Получается, что у деда ничего не осталось. Он, дескать, ничего в жизни не имеет. Нет-нет, картина реакционная".
Такой вот искусствовед.
КАРТИНА
Художник Плахин, моложавого вида мужчина в джинсах, с аккуратной бородкой на румяном лице, отошел от мольберта и, налив бокал шампанского, с удовлетворением оглядел законченную им к выставке картину: ясноглазый дедок в тени прибрежного куста собирается выпить полстакана водки и закусить огурчиком; рядом сабельно блестит коса. Обеденный перерыв у человека. Сейчас, дескать, тяпну, пересплю жару – и снова за работу.
Допив шампанское, Плахин написал на фанерке: "Худ. Плахин. Во время отдыха".
Первой навела критику жена.
– На общем фоне антиалкогольной пропаганды водочный мотив звучит кощунственно. И где дети? Почему они не помогают в работе?..
Плахин угрюмо согласился и заменил водку пепси-колой, а на заднем плане дорисовал двух парней, весело размахивающих косами.
– Совсем упущена тема обеспеченной старости, – скептически отозвалась теща. – И не отражен размах индустриализации на селе.
Плахин поколебался и, убрав косу, добавил в углу картины клыкастую сенокосилку из журнала "Сельская молодежь", а рядом с дедом изобразил лайковый пиджак, небрежно брошенный на траву, и сберегательную книжку, как бы ненароком вывалившуюся из кармана, с цифрой "3000" на раскрывшейся странице.
– Закусь слабовата, – усомнился в реалистичности полотна сосед. – При таких деньгах можно и икорку.
Плахин уместил в ногах у деда худфондовский рушник с петухами и разложил на нем бутерброды с красной икрой, хрящеватые ломти осетрины, вазочку с апельсинами и дышащие паром шашлыки. Как будто все это принесли заботливые женские руки из разъездной поварской бригады.
– А каков его духовный мир? – увидев картину, поинтересовалась дочка-студентка. – Что он делает в свободное от работы время?
Плахин согласился с промашкой и пририсовал томик "Братьев Карамазовых" писателя Достоевского и зачетную книжку сельского университета культуры, выскользнувшую из пиджака. Легкий ветерок шевелил страницы с отличными оценками по всем предметам.
Уступив сыну, Плахин одел деда в темно-синие джинсы. "Нормально, кивнул сын. – Знай, дескать, наших".
По настоянию тестя пришлось дорисовать гармонь-трехрядку и приемник "океан" с выдвинутой антенной. В том смысле, что кто умеет работать, тот умеет отдыхать.
Нейтральный стакан был заменен на расписную серебряную чарку, а выгоревшая рубашка – футболкой фирмы "Адидас. Войдя во вкус, Плахин дописал бутылку шампанского, стынущую в мельхиоровом ведерке. Поразмышляв, он добавил к лицу своего героя фасонистую бородку и бросил в траву темные очки, отражающие летящий по небу дельтоплан – примету времени. Герой сразу помолодел и приосанился.
"Теперь другое дело! Все как в жизни!" – в один голос воскликнули родственники и друзья, когда Плахин сдернул покрывало с мольберта.
"Живут же люди!.." – вздыхали посетители выставки, читая надпись под картиной, искаженную по недоразумению оформителями: "Художник Плахин во время отдыха".
Сюжет созрел мгновенно, как головная боль. Пил водку. Один. И писал. Прочту опосля и перепечатаю. Может, возьмут. Закрываю ворота и ложусь спать!
19 марта 1983 г. Комендатура.
Люблю Пушкина за точность мысли и игривость стиля. Достоевский нравится.
Андрея Вознесенского не понимаю. Читал его книгу "Безотчетное". Есть воспоминания о Б. Пастернаке.
Перечитал письмо брата Юры. Нет смысла уточнять, какого брата. Теперь он у меня один. Надо ответить, да нет публикаций на руках, чтобы послать ему. Все роздал из хвастовства. Хвастун я.
Жду свободы, но что получится – одному Богу известно.
Рассказ "Белов и Людочка" стоит. В принципе, он написан, но перепечатано только 5 страниц. Дурацкая манера: начинаю перепечатывать, и зависаю над каждой строчкой – хочется сказать лучше.
Гражданин с ослиными инициалами: И.А.
2 апреля 1983г., суббота. Дежурю в ОТХ.
Вчера ездил в Зеленогорск. Рыхлил снег, чтобы он быстрее таял. Прикидывал, где строить теплицу.
Бледная зелень лука, который я проращиваю в банках на окне, приятно щемит душу. Весна.
Снились кошмары. Погоня, смерть Маришки и покойный брат Феликс, с которым мы попали в Зеленогорске под землетрясение. Отъезд в Арктику с экспедицией на собаках. Подводная лодка в Кандалакшской губе, на которой я плыл пассажиром, и бронзовые статуэтки, найденные мною на берегу Кронверкского протока, около Петропавловской крепости. Из-за них погоня и началась.
Сварил кисель. Он получился с какими-то медузами.
7 апреля 1983г.
Вчера была комиссия по УДО. Прошли все.
С утра нас собрал в клубе замполит и провел инструктаж – как себя вести, что говорить и чего не говорить. Доверительная была беседа. Он подбодрил, сказал, что комиссия доброжелательно настроена, ее председатель Мишина, женщина добрая и человечная. Специально рубить не будет, если сам не зарубишься. Если не знаешь, как ответить – лучше молчать.
Необходимо каяться. Дать понять, что половина назначенного наказания вполне хватило, чтобы осознать свой проступок перед обществом и исправиться. Ни в коем случае не говорить, что суд не разобрался в вашем деле и вас осудили безвинно. "Виноват, каюсь, исправился, никогда не повторится..." вот что хочет услышать и записать в протокол комиссия, чтобы рекомендовать нас суду на изменение меры наказания.
И мы каялись. Я тоже, хотя на суде вину признавал лишь частично. Чувствовал себя не очень уютно под взглядами строгих людей. Задавали вопросы: почему на суде не признал вину? Кем работает жена? Дети? Куда пойду потом работать?..
После комиссии Кашин собрал членов Совета и в связи с приездом в Ленинград зам. министра внутренних дел и его гипотетическим приездом в спецкомендатуру No1 дал новые указания. Кашин на всякий случай решил ускорить работы по благоустройству. Хотя у нас и так все блещет, все в порядке. Когда мы засомневались в целесообразности покраски поребриков мелом – "Первый дождь смоет!", Кашин сказал: "Главное, чтобы дождь пошел не раньше, чем приедет зам. министра. А потом пусть смывает".
Сегодня, 7-го апреля, меня перевели в 3-ю колонну, обслуживающую Сельский строительный комбинат (ССК). Вагончик с кроватью, телевизором, приемником, местным телефоном и столом. Еще плитка и чайник. В колонне всего 37 машин. Не сравнить с суматохой главного гаража. Даже спать днем можно. Закрылся и спи. Что я сегодня и сделал.
Рядом садоводства. Тишина. Слышно, как поют птицы в прозрачной еще роще. Травка начинает зеленеть. В таком уютном месте я бы и после освобождения остался работать. Машин в пять раз меньше, а платят столько же. Курорт, да и только.
8 апреля 1983г.
Считаю дни до суда. Сегодня освободилось по УДО несколько ребят. Мы идем 12-го. Затем еще один заход – 15-го.
В нашу группу попадают оставшиеся члены совета, кроме Бори Каменщикова – председателя 5-го отряда. Он пойдет 15-го. Переживает парень. Мается животом на нервной почве. У него последовательно умерли мать, отец, дочь. Это случилось перед тем, как его осудили. Полтора года назад у них с женой родился сын. Ждут второго ребенка в мае. Боря пытался продать серебряную плиту весом 3 кг, которая осталась ему от отца. За что и получил три года. По году за килограмм.
Сейчас, когда я мылся в ванной, позвонил Коля Лысов. Ольга принесла мне телефон. Я выключил душ и услышал печальный голос Коли. Пьяненький. Уезжая из комендатуры, я оставил ему записку, чтобы он позвонил мне и узнал точно идет ли он на суд 12 апреля. Список мне обещал прочитать Владлен.
Коля жаловался на жену и дочку: "Им мое освобождение, как серпом по одному месту. – Коля сказал, по какому именно месту. – Не дай бог тебе такое. Ну ладно, я и на полу лягу. Я им это припомню. Как с собакой со мной обращаются..."
Коля сел из-за приемной дочки: вступился за нее в драке, а потом взял вину на себя. Дочка треснула молотком по голове сторожа на стройке, который мешал ей отбивать доску в заборе для сокращения пути на автобус. Жена увидела драку в окно и послала Колю помочь бедняжке (25 лет девушке).
Дочка развелась с мужем, гуляет, а Коля воспитывает ее сына, называя его внуком, и переживает, что тот плохо справляется с английским. По остальным предметам Коля ему помогает, когда приезжает на выходные, а английский не знает И переживает из-за этого. Одно время стал учить сам купил разговорник. Но, конечно, не выучил.
Над кроватью в нашей квартире у него висит цветное фото внука – сам снимал.
10 апреля 1983 г. Дежурю на 3-й площадке в ОТХ.
Вчера был в Зеленогорске. Нарычал на Ольгу за ее нерасторопность, и она уехала в Ленинград от греха подальше. Нервы у меня сделались – ни к черту. Все мысли – о суде.
Убирал палые листья, подрезал черноплодную рябину. Снег растаял за неделю. Ходил к соседу – Володе Решетову. Смотрел его теплицу. Серьезное сооружение. Он затопил ее в конце января, а в середине марта уже продал тюльпанов на 1200 руб. Теперь ждет гладиолусы. Советует и мне заняться. Я задумался.
В Моей будке – два щенка. Мухтар и Трешка.
У Мухтара разные глаза – голубой и темно-серый, с бурыми крапинками. Трехой щенка назвали по традиции. Была здесь собака с такой кличкой утащила однажды у шоферов три рубля, когда они сбрасывались на выпивку.
12 апреля 1983 года.
СВОБОДА!
Только что вернулся с суда. Освобожден за примерное поведение и добросовестное отношение к труду от дальнейшего отбывания наказания. Была выездная сессия суда и нас, девять человек, отпустили!
Пробыл я в Коммунаре 19 месяцев без трех дней. А мог бы 36 месяцев.
20 апреля 1983г.
Сегодня получил выписку из решения суда. Больше всего в выписке мне понравилась последняя фраза: "Решение суда обжалованию не подлежит".
25 апреля 1983 года.
Уже две недели, как я свободен.
Надо бы сесть на пенек и подумать. Написать программу на ближайшее время. Но не готов – тянет наслаждаться отсутствием напряженности.
Звонил Лысов, удивил и насмешил – он после затянувшейся пьянки с проводниками сел на электричку и приехал в Коммунар на автопилоте. Врубился только на подходе к вахте. "Смотрю – вахта! И тут меня пронзила мысль, что меня, кажется освободили, – рассказывал Коля. – Я так и охренел! Представляешь, Дима, прибыл за полчаса до проверки. Ха-ха-ха!"
Вчера ездили в Зеленогорск.
Максимка бегал по участку и вопил, как индеец. Ему все в новинку трава, собака Степка, земля, огород, червяки, камни – он пытался их грызть. И костер, который мы с ним жгли.
4 мая 1983г.
Дежурю в ОТХ на 3-й площадке.
Весна ранняя. Тихо, хорошо. Трава – хоть коси.
Вышел первый день после больничного. Долго болел, 20 дней.
Сначала грипп, потом осложнение – гайморит.
Только теперь начинаю ощущать свободу. Первые дни свое освобождение воспринимал, как длительный отпуск. Правильно говорят: чтобы ощутить свободу, ее надо сначала потерять. Был я не за решеткой, а за забором, но нервы истрепались значительно.
Освободился и обнаружил на виске седой волос. Когда он появился? Не было ничего, и вдруг – на тебе!
В выходные все втроем были в Зеленогорске. Копал гряды под картошку и проч. Руки чешутся, к земле тянет.
По Тургеневу, писатель должен быть хозяином грамматических законов и бить грамматику и синтаксис по носу. Читаю Сергея Антонова, дал Андрей Мурай. Книга называется "Я читаю рассказ". Хорошая книга, полезная.
"Событие – сердце рассказа, мотивировка – его душа".
Совет литератору: "Когда допишешь рассказ – выброси начало". И еще: иногда, чтобы разобраться в идее, сначала пишут конец. Для "увеличения протяженности чувствования" применяется замедление повествования ретродация. Мысли и чувства должны созреть и усвоиться.
Рядом с нашим гаражом – садоводство. За бетонным забором пацаны играют в войну. Слышен голос: "Я буду запасной, если кого-нибудь убьют."
8 мая 1983г.
Вчера заезжал Барышев. Дал ему на рецензию первую редакцию рассказа "Булкин и Людочка". Пили кофе. Серега бросил пить, курить и начал бегать кроссы.
Говорит, что стал понимать смысл жизни. Жить надо проще и заниматься тем, к чему лежит душа. Совсем как я. Я намерен остаться на работе в гараже и писать. К этому у меня душа лежит. Еще как.
Сегодня позвонил Барышеву домой. Его нет. Может, сорвался в штопор? Если он в загуле потеряет мой рассказ, то вполне может успокоить примерно так: "Не горюй, Дмитрий, я тебе новый напишу. Еще лучше". Это в его стиле.
Накрапывал дождь. Шла женщина с поднятым вверх лицом. Казалось, что под просторным сарафаном она спрятала школьный глобус.
17 мая 1983 г. Дежурю в ОТХ.
Написал сегодня рассказик "Зеркало" и новеллу "Двое". Первый дался тяжеловато, писал с перерывами, а новелла – в один присест. Пока это, естественно, заготовки.
Час ночи. Тепло. Сижу у открытого окна. Вокруг нашего гаража набирающие силу рощицы. Цветет черемуха. Со всех сторон заливаются соловьи. Кажется, это они. Первый раз слышу столь явственно соловьев. Настоящий конкурс исполнителей.
Я шлифую рассказик "Зеркало" и новеллу "Двое".
Прогрохотала на Гатчиной весенняя гроза. В землю зло били короткие оранжевые молнии, лупил крупный дождь. Теперь чисто, свежо, птицы делятся впечатлениями.
На нашей лестнице живет старушка с плачущим голосом. Я не знаю, как ее зовут, и в какой квартире она обитает. Иногда ее подолгу не видно. Она глуховата и плохо видит.
Мы с ней здороваемся. Она долго приглядывается, и тогда я стою и жду, чтобы она меня узнала.
Вчера мы возвращались с гулянья, и она угостила Максима булочкой с марципаном.
– Милый ты мой, ешь, миленький, – вытягивала и кривила она мясистые губы. И чуть не плакала от ощущения своей старости и умилением детством Максима. – Мне уже ничего не надо...
В глазах ее стояла горечь расставания с жизнью.
25 мая 1983г.
Вчера меня выгнали в отпуск.
Приехал на дежурство, а за столом сидит с кроссвордом рыжий Женька Сержантов. Я его знал по главной площадке. Учится на заочном в Автомобильном институте. Плотный, угловатый, работал в техотделе. "Теперь я соловьев буду по ночам слушать, – говорит мечтательно. – Иди в бухгалтерию отпускные оформляй. Река в Африке, пять букв, не знаешь?" Если бы и знал, не сказал терпеть не могу кроссворды разгадывать. Но отпуску обрадовался. Я и забыл про него с этими комиссиями и судами. Я же в гараж по переводке оформлялся все правильно, отпуск мне давно положен.
26 мая 1983г.
Заезжал вчера Серега Барышев. Привез мой рассказ про Булкина и Людочку. Сказал, что плохой рассказ. Беспомощная вещь. А новелла "Двое" ему понравилась.
Барышев – прообраз главного героя моей повести – Крикушина. Но в таком виде, какой он есть в жизни, пускать на страницы повести его нельзя. Его надо "причесать" и слегка подлакировать. Иначе он к середине второй страницы напоит всех действующих лиц, сам упьется, все будут лежать влежку, и от них ничего, кроме похмельных стонов не услышишь. Так я Сереге и сказал. Он заржал радостно.
Читаю Вениамина Каверина – "Скандалист или вечера на Васильевском острове", 1928 года сочинение. Есть стилистически интересные места. Такое, например, пульсирующее начало: "Едва начался доклад, как все уже спали. Все!" Прозу Каверина, как и коньяк, надо потреблять маленькими глотками.
Каверин: "Он уже ходил по комнате и трогал вещи".
"Сущевский, беллетрист, байбак и пьяница, негромко бил в барабан, забытый музыкантами в артистической комнате Капеллы".
"Но он не растерялся, напротив того – действовал уверенно и, главное, с легкостью, с легкостью необычайной".
Хорошая ритмическая проза. Завидую.
Когда во время писательства я обнаруживаю, что начинаю замечать окружающие меня вещи – пепельницу, чашку с чаем, часы и т.п., то понимаю, что проку не будет, и встаю из-за стола.
28 мая 1983г.
Прочитал сборник 1967 года "Тетка Егориха", Константина Воробьева. Говорят, Воробьев умер. Жаль. Хороший сборник.
Там есть стихи Наума Коржавина о писательстве:
Ни трудом и не доблестью
Не дорос я до всех.
Я работал в той области,
Где успех – не успех.
Где тоскуют неделями,
Коль теряется нить,
Где труды от безделия
Нелегко отличить...
Ну куда же я сунулся?
Оглядеться пора!
Я в годах, а как в юности
Ни кола, ни двора...
В самую точку. Это и про меня тоже.
Старушка, увидев нас с Максимом, спросила: "Ты его из очага привел?" И стала рассказывать, как долго разыскивала по всем дворам свою скамейку, лавку, на которой обычно сидела. Три заявления писала. И наконец пионеры помогли – принесли. Но деньги – 2 рубля – не взяли. "Наверное, пионерам нельзя, что ли?.."
Если бы не было сигарет, то чертовски хотелось бы курить. Но на столе лежит пачка сигарет, и о табаке не думается.
"Начиная новую вещь, надо содрать с себя старые обои".
В этой связи не понимаю Жорж Санд (кажется, это была она), которая ночью, закончив роман, выпила чашечку чая и начала новую повесть. Скорее всего, я ее читал, была у меня на книжном стеллаже ее книга – но ничего не помню.
31 мая 1983г.
Сегодня тесть перевез нас в Зеленогорск.
На багажнике автомобиля ехала большая двуспальная кровать, которую они нам отдали, купив себе новую спальню. Подозреваю, что на этой кровати и была сделана девочка, ставшая моей женой. Ольга говорит, что помнит эту крепкую прибалтийскую кровать с раннего детства – прыгала на ней, кувыркалась, устраивала домики для себя и кукол, играла в пароход. Покувыркались на ней и мы с Ольгой, когда ее родители были в отпуске; а потом сдали матрас в перетяжку на Лермонтовском проспекте – такое задание оставили Ольге родители, отправляясь на машине в Вологодскую область, на Белое озеро. Нам еще пришлось доплачивать мастеру за скорость – мы длили расставание с широкой кроватью до последнего. На остальных диванчиках и кушетках спать вдвоем было тесно. И вот кровать наша.
Максимка опять приболел – температура, сопли, кашель. Решили лечиться в Зеленогорске, на его родине.
Весь день устраивались на новом месте. Устроились.
У Ольги с завтрашнего дня начинается отпуск. У меня – продолжается. Осталось 17 дней. И много, и мало.
Боюсь, быт затрет. Хочу заняться: баней, огородом, благоустройством территории, на рыбалку выбраться, с сыном погулять, поднять спортивную форму, т.е. продолжить бег по утрам, и самое главное – дописать повесть + подчистить и переделать заготовки рассказиков; сделать их рассказами.
Заранее уверен, что на все времени не хватит, но не желать такого не могу. Так я жадно устроен.
7 июня 1983г.
Вчера поправил печку в бане, переложил камни, прочистил дымоход, намыл пол, стены, полки, а сегодня протопил хорошенько и парился. Чудный пар был. Окатывался холодной водой, пил из банки квас, покуривал, отворив окошко.
И взгрустнулось, чуть не до слез. Вспомнил, как парились с Феликсом и Молодцовым. Весело было.
Сижу в предбаннике и вижу Феликса. Прямо передо мною стоит. "Писать надо, а не пописывать, – говорит с хитроватой ухмылкой. – Вот бери пример со старшего брата. Когда мне надо было книжку в издательство сдать, я послал все на хер, и сел на месяц в Публичке. Книга – это поступок".
Когда тебе хорошо, хочется, чтобы рядом были друзья. Счастье в одиночку не интересно.
Бегаю по утрам. Километра полтора набегаю.
Племянник Вовка купил мотоцикл с рук. Уже врезался сзади в "Победу" на шоссе. Жив, здоров, "Победа" цела. Ходит героем. Правил не знает, ездит без прав.
17 июня 1983г.
Вышел на работу.
Отпуск истек. Отпуск тю-тю.
Меня оставили на 3-й площадке. Это большая удача. Это огромная удача! Тьфу, тьфу, тьфу... Сашка Игнатов сказал сегодня на планерке у главного инженера, что меня надо перевести туда "на постоянку для усиления кадров". Сказал похвальные слова в мой адрес.
Повесть идет и легко и трудно. Я хочу отделать ее так, чтобы ни у кого не было вопросов. Это первая повесть, и она должна разить наповал своим интересом.
Открыл верхнюю крышку приемника. Пыльная пластинка Магамаева, засохшая муха, скрюченные апельсиновые корки и окаменевший папиросный окурок с обкусанным мундштуком...
На площадке тишина. Никто не бьет по железу, никто не гавкает по селектору, никто не врывается в вагончик с вопросом: "Мишка не проезжал?" В открытое окно с занавеской доносятся голоса проходящих мимо дачников: "Мы на этой электричке и приехали. А в каком вагоне ехали?" Щенки лежат в тени под вагончиком – на сене и ватниках. Подросли, гавкают, вцепляются мелкими зубами в тряпку и бегают с ней.
Рассказывал недавно Максиму байку, как я поймал в Африке тигра и привез его связанным на корабле в Ленинград, где и отдал пионерам, которые оттащили его в зоопарк.
– Помнишь тигра в зоопарке?
– Помню.
– А кто его поймал?
– Максимка.
"Вот так вот, папочка", – прокомментировала из соседней комнаты Ольга.
Ольга с Максимом в Зеленогорске, у нее отпуск до конца июня, но она хочет перебраться к родителям на "69-й км". Там, говорит, будет легче. Легче, так легче. Переберемся. Там две комнаты внизу и одна наверху. Веранда, кухня. Водопровод. Две бабушки, дедушка. Собака Клайда – боксер. Смогу ли писать там, в таком колхозе?
25 июня были у Молодцова на дне рождения в Колпино. 45 лет. Вспоминали Феликса. Скучновато без него. Скучно.
Курили на балконе. 8-й этаж. Ижорский завод хорошо виден. Друзья Молодцова, тоже строители, указывали руками – кто что строил и в каком году. Говорили так:
– Во-он труба! Видишь? Это котельная. Это я в семьдесят пятом году строил. А вон видишь, рядом с градирней зеленая крыша, левее трубы? Видишь? Это склад. Это мы в семьдесят шестом с Джурабековым строили.
Джурабеков (перс, непревзойденный мастер плова в казане, на открытом огне, владелец красавицы-жены, русской певуньи):
–Та-та-та, это мы строили. Та-та-та. Как сейчас помню.
Молодцов рассказал, как его вызвали на коллегию министерства в Москву и предупредили, что желательно быть в светлом костюме – возможно, будут иностранцы. А у Молодцова все костюмы – темные. Он прибежал перед поездом домой и надел бежевый костюм сына-студента. Моего племянника Димки, стало быть. И только в поезде заметил, что к подкладке пиджака пришиты большие потайные карманы из белой материи – для "крокодилов", шпаргалок на листе бумаги обычного формата. Оторвал, матерясь, и радуясь, что заметил.
Во времена Молодцова пользовались "гармошками". Он говорит, что никогда не пользовался. Верю – Молодцов хорошо учился, и вообще, это не в его характере. Он Димку сам натаскивал к вступительным экзаменам в институт. Взял отпуск и натаскивал в Зеленогорске. Димка ходил бледный от учебы и по полчаса сидел в туалете – прятался от бати и занятий. Молодцов лютовал восемь часов занятий в день с небольшим перерывом на обед.
Но сдал племянничек экзамены, поступил.
27 июня 83 г.
Живем на "69-м километре", у тестя на даче. Пишу, печатаю. День проносится мгновенно. Только распишешься – ночь, все ложатся спать. Перебираюсь с машинкой на веранду и под зуденье комаров стучу часов до четырех. Здесь жить спокойней – не отвлекает огород и хозяйство, как в Зеленогорске. Но скучновато, если ничего не делать руками. Выйдешь в сад-огород – все прибрано, все ухожено, окурок выбросить некуда. Подойдешь к маленькому пруду, в который я однажды нырнул поутру, подстрекаемый будущей женой и ее подружкой ("Да, да, здесь глубоко, купаться можно"), посмотришь на головастиков в темной торфяной воде, на стрекозу, зависшую над своим отражением, вспомнишь, как влетел руками в илистое дно и стоял потом обалдевший и грязный перед хохочущими девицами, плюнешь незаметно в траву и – опять к машинке.
4 июля1983г. Дежурю в ОТХ на 3-й площадке.
Сегодня "сшил" последние куски повести "Феномен Крикушина". Мы с Ефимом Ильиным договорились: я даю ему на рецензию "Крикушина", он мне – свою повесть. Ольга прочитала "Феномен" – ей понравилось. Эх, если бы она была редактором журнала... Чувствую – возни и беготни с устройством повести предстоит немало. Сатиру не любят в печатных органах. Но биться надо. Моя первая повесть...
9 июля 1983.
Два дня провел с дочкой. Они заехали в Ленинград по пути в Молдавию, едут в отпуск.
Маришке уже 4 года! "Папа, ты не уедешь? Папа, мой папочка, – обнимая. – Папа, папочка, я тебя люблю. А ты меня любишь?" – И так весь день.
Она еще не знает, что у меня другая семья, есть сын Максим и жена Ольга. Для нее я просто живу в Ленинграде, а они – в Мурманске. Я сказал Татьяне, что пора бы их познакомить – брата и сестру. Желательно быстрее, чтобы они привыкли, пока маленькие. Нет, нет, нет, был ответ. Еще чего! Вот вырастет и сама разберется.
С Татьяной мы ни полусловом не обмолвились о ее захвате квартиры и моей принудительной выписке. Она молчит, потому что чует кошка, чье мясо съела. А мне от разговоров легче не станет. Да и злость прошла.
Татьяна с Маришкой уезжают завтра, и саднит душу от этих "Папа, папочка, мой папа..." Когда мы ходили с нею в зоопарк и катались в повозке, запряженной пони, она сидела у меня на руках и все время прижималась ко мне щекой, трогала усы, целовала. Она и зверей, по-моему, не видела...
Вчера мы поехали с ней в Зеленогорск и перед пляжем зашли в дом.
– Ты здесь живешь, да? – запрыгала она по комнате.
– Да.
– А ты здесь один живешь? – остановилась.
– Пойдем, пойдем, я уже плавки взял.
– А чей это мячик?
– Хочешь, бери.
Она стала внимательно оглядываться.
– А чей это халат?
– Пойдем, Мариша, на автобус опоздаем.
Я подхватил ее на руки, закрыл дом и чуть не бегом рванул на автобусную остановку, словно и правда опаздывал. Купил мороженое.
Мы лежали на диком пляже в зарослях тростника, ходили брызгаться на теплое мелководье, и иногда она смотрела на меня серьезно, что-то "накручивая" в своей головке. Молчала.
– А чьи там сандалики лежали? – спросила на обратном пути.
– Одного мальчика.
– А как его зовут?
– Максим.
Если бы она спросила: "Он твой сыночек?", я бы сказал – "Да. И твой братик". И рассказал бы все.
Но она не спросила.
Татьяна, когда я привез Маришку, и слышать не захотела о знакомстве с Максимом.
Но я дожму ситуацию. Может быть, следующим летом.
12 июля 1983г.
Зеленогорск. Жара 30 градусов. Купался. Печатал.
В кафе "Лето" около ручья, где мой отец после войны ловил форель размером с крупную селедку, а я – в детстве – пескарей, а сейчас уже фиг что поймаешь, в кафе около этого ручья я наблюдал за могильщиком Иосифом армянином с женскими египетскими глазами. Он охмурял тетку дачного вида. Что-то ей заливал, пытался гладить руку, и когда она с его деньгами пошла в буфет за выпивкой, он торопливо спрятал под стол свою инвалидную палку.
Сашка Померанцев по дороге в Рощино заехал ко мне в Зеленогорск. Ему осталось три месяца. Налил ему стакан водки, сам пить не стал. Он спросил про повесть, стал читать стихи Маяковского, цитировать Бунина.
– Саня, ехал бы ты к своей Белобрысой. Ждет.
– Но колкие замечания мелких завистников не трогали сердце юного героя... Дай повесть почитать. На обратном пути из Рощино отдам.
– Ни за что! – был мой ответ.
Сашка сказал, что Осипов прислал весточку – пристроился в тюремной больнице на проспекте Газа – санитаром. Блатная должность. Неспроста.
14 июля 1983 г. Гатчина, гараж
Из шоферских баек. В цистерну молока бросают кусок масла или горбушку хлеба, и пока молоко везут до завода по кочкам и ухабам наших дорог, получается шмат масла – килограмма на два.
Вчера ходили на залив и купали Максима. Я зашел с ним в воду, и мы окунулись. Максим не боялся. Потом я держал его за живот, и он колотил ногами воду – так, словно пытался идти в воде. Смеется, доволен. Пару раз хлебнул воды, но держался бодрячком. Затем Ольга забрала его у меня и тоже стала купать. На берег он выходил сам. Вода доходила ему до груди, и он шел, ступая на цыпочках и держа меня за руку.
До ссоры с Китаем китайцев в СССР было так много, что их и за иностранцев не считали. "А, китаец – свой парень". В основном, это были студенты. Они хорошо говорили по-русски. Про них ходили анекдоты. А сейчас, в 1983 году по культурному обмену к нам приехали учиться всего 10 китайцев. И столько же наших уехало в КНР.
16.07.83. Гатчина, гараж.
Прошли макушку лета.
Гложут сомнения: что я написал? Ефим Ильин говорит, что повесть написана очень хорошо, и будь он редактором журнала – рвал бы ее у меня из рук. Но при этом есть и замечания. Чувствуется влияние Житинского, Шефнера, и кое-что по мелочам. Принципиальных замечаний у него нет. Слышать такое приятно. Но... Сам я не чувствую, что написал хорошо. Неудовлетворенность какая-то осталась. Хотя это и черновик, а точнее – первый черновой вариант, отпечатанный на машинке. Работы с ним еще много.
Вчера Эля задним числом справляла свое пятидесятилетие. Говорила, что любит нашу семью, обнималась со всеми. Я не пил. Пришел, отдал подарки и цветы, потом ушел в Клуб сатиры, а когда вернулся, было уже неинтересно. Все казались мне пьяными. Молодцов сказал, что любит меня, и посоветовал не робеть. Я его тоже люблю. И всех поодиночке люблю, но когда все, кого ты любишь, выпьют и заговорят, а ты сидишь трезвый и слушаешь – появляется раздражение. И еще эта наша нелепая манера подсоединяться к тосту репликами и добавлениями, комментариями сказанного. Один встает с рюмкой и начинает говорить:
