Текст книги "Автопортрет"
Автор книги: Дмитрий Каралис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Коля сказал, что мое старожительство не имеет значения, он его в гробу видал – в шутку сказал. Я, снимая носки, тоже в шутку пообещал ему отдельное жилье на балконе. Такой вот разговор на ночь глядя.
Вчера сорвали собрание отряда, и Коля, как председатель, грозится не отпускать до Нового года людей на выходные. Тех, кто не явился на собрание. Меня тоже не было – я просто не знал. Коля снисходительно (так мне показалось) пообещал, что я поеду. Потому, что "ты живешь вместе с нами". Хотел сказать "со мной", но осекся. Так мне показалось. Я сделал вид, что не слышу.
Вчера же после проверки меня вызвал во двор Володька Подпальный, который сменил меня на председательском посту, и от него я узнал, что Коля Лысов все-таки писал, писал гнида, объяснение по нашему с ним зубному конфликту. А мне он все уши прожужжал и грудь свою чуть не разбил, по ней кулаком стучавши, уверяя, что он не дурак, а напротив – свой парень, и бумаг никаких – упаси, Господи! – не писал. Володька сказал, что видел его объяснительную на столе у Кашина – тот похлопывал по ней рукой и жаловался на меня, что часто езжу в Ленинград, а теперь вот еще и соседа побил. Кашин тогда предлагал Володьке занять председательское место. Володька, не будь дураком, согласился. Мы с Подпальным ходили по спортивной площадке и толковали неспешно. Сближали, так сказать, позиции. Володька звал выпить коньячку к себе в квартиру, но я отказался. Тогда, осенью, он полностью принял у меня дела, но на сухую, о чем и сокрушался. "Не по-людски как-то, комплексовал он. – Надо сесть, выпить, поговорить. Я же тут человек сравнительно новый, ничего не знаю. А ты в авторитете, год оттянул... Давай по чуть-чуть!.."
Я пообещал Подпальному узнать насчет места механика в гараже – вместо Славки Сидора, которого уволили. У Подпального наезд на пешехода в пьяном виде, 4 года. Работал главным инженером ТЭЦ в Кировском районе. Закончил Горный, работал в Индии. Жена, две дочки. Ничего мужик.
Прочитал в "Лит. учебе" рассуждение:
Есть призвание и есть профессия. Это как любовь и брак. Если они совпадают, то человек, можно сказать, нашел себя в жизни. У меня пока только тайная любовница – Литература. До брака с ней далеко. А годков-то мне немало! Но говорят, поздние браки крепкие...
Ехал на развозке в Коммунар. "Какой сегодня день? – поддатый мужик в ватнике очнулся и тяжело мотает головою. – И где мы едем?"
– Среда. Декабрь месяц 1982года. Место действия – галактика Млечный Путь, Солнечная система, планета Земля, СССР, Гатчинский район Ленинградской области, отведенный для проживания условно-осужденных. Врубился? Что еще интересует?
Ватник кивнул с улыбкой. "А как насчет пива в этой галактике?"
16 декабря 1982г.
Ночью гудела метель, намела косые сугробы снега. В Гатчине ветром выдавило стекла в домах.Что-то в Питере, на Васильевском?.
"Братва! – завопил Сашка Турцев на вечерней проверке и бросился обниматься. – Братва, амнистия!" Как конец войне, завопил.
19 декабря 1982г. Дежурю в ОТХ.
Диалог может быть не только средством изображения, движения мысли и сюжета, но и предметом изображения. "Сама композиция рассказа может быть не по Евклиду, а по Лобачевскому. У Евклида параллельные не пересекаются, в у Лобачевского сойдутся и пересекутся. Искусство всегда должно стремиться к неевклидовой логике". Обдумать!
Речь идет, конечно же, не о сюжете типа: ему голову отрубили, а она приросла.
Весь день печатал и перепечатывал старые рассказики.
Набросал сценарий для "Ералаша".
День пролетел незаметно. Было утро, и вдруг – сразу ночь. Сейчас 2 часа ночи.
Ложусь спать.
Завтра выпускать парк на линию. Подъем в 5-30.
20 декабря 1982г.
Приехал Генка Осипов. Бритый. Отсутствовал десять дней. Говорит, что побрился сам, в доказательство своей невиновности перед женой (?). Жил, якобы, дома, ходил на работу. Ждет теперь, что будет. На вечернюю проверку ходил со спичками и папиросами в сапогах – думал, что заберут с проверки и закроют. Спать намеревается в одежде.
21 декабря 1982г.
Писал до четырех, до пяти не мог заснуть. Проснулся в 2 дня.
От Валерки Балбуцкого осталась фанерка с выжженной картинкой. Раскрашена красками, покрыта лаком. Огромный обезьян с победным кличем тащит под мышкой голую рыжеволосую женщину Пальчики женщины с красными ноготками возложены обезьяну на грудь – то ли отталкивают, то ли с нежностью. Голова женщины изящно склонена набок. От сильного объятия большая грудь с коричневым соском вылезла над плечом. Симпатичная грудь.
Картина читается так: женщине, конечно, понравится ее новый знакомый. Плен вынужденный, но беспечальный. Все у них будет хорошо. Она будет с нетерпением ждать его возвращения с охоты и варить обед. Они найдут общий язык. Он будет приносить ей разные вкусные вещи и любить со страшной силой.
Выразительная, я бы сказал, картина. Хочется смотреть на нее и думать а что будет дальше? А не родит ли она? А может, это и не обезьян, а снежный человек такой? И почему она оказалась голой в лесу? Купалась у водопада? Туристка?
Это то, что в кино называется закадровая развязка. Я их люблю, Ольга плюется: "Ну почему нельзя сказать, чем кончится! Терпеть не могу неопределенности! Тьфу, только зря время потеряла".
Чушь, конечно, но "Даная" не заставляет меня думать. Мне все равно, что с ней будет дальше. Или я уже отупел?
На обороте толстой фанеры выжжена надпись: "Коммунар, 1981 г." И чья-то подпись. Валерке картину подарили.
Где-то он сейчас? Не пишет...
Зимы нет. Нулевая температура. Снег на полях клочьями. Пасмурно. Сегодня самая длинная ночь.
Генка с бритой головой ужасен. Особенно спящий. Фиолетовые переливы. Синие вены от уха ко лбу, большие уши, бугры. Не приведи, Господи!..
Вчера был Совет общежития. Махоркин вышел на работу полковником. Сказал, что амнистия принята Верховным Советом, надо ждать рабочих указаний – кого отпускать и когда. Разговор идет об 1/3 сроков. Будет назначена комиссия. Здесь, в комендатуре.
И Коля Максимов, и Валерка надеялись уйти по половинке. Оба на зоне.
От Коли Максимова тоже осталась выжженная на фанере картинка "Мотокросс". И еще польский пахучий крем "Авит", которым он лечил прыщи на лице. Этим кремом мы мазали ботинки. Очень приятный запах шел от ботинок. И глянец, что надо. Ароматный и бесцветный крем. Хорошо размягчал обувь, но быстро кончился. Еще осталась куча запчастей для мотоцикла, книга Есенина (я взял ее себе) и копия приговора (была в книге). Остальное забрал отрядный с понятыми – два чемодана. Приговор интересен. Особенно, если знаешь, как было дело, из уст осужденного.
Присутствие Осипова с бритой головой угнетает – как будто в нашей казенной квартире покойник. И вид у него обреченный. Лежит в сапогах на кровати, курит. Выйдет к корешам, вернется. Молча листает газету. На разговор не идет. Отрядный даже не спросил у него объяснительной.
Вчера Гена попросил у меня пачку сигарет в долг. "Я тебе завтра отдам", – сказал. Но я сомневаюсь, что он успеет это сделать.
25 декабря 1982г.
Сегодня с мурманским поездом отправил Маришке посылку к Новому году. Кукольная кровать (давно мечтала), апельсины, яблоки, мандарины, мясо. Разговаривал с Татьяной по телефону. Дела у них идут неплохо. Потом взяла трубку Маришка: "Папа, это ты? Да? Это ты, папа?". Стала вспоминать, как была у нас летом.
Вспоминаю, как отец признавался в желании сидеть в халате и кресле, с трубкой в зубах и чтоб вокруг него копошились детишки. Так он представлял картину семейной идиллии. Все смяла война: раскидала пятерых детей по эвакуации, старший Лев в сорок третьем ушел на фронт, только Надежда, родившаяся в августе сорок первого, была с матерью в блокадном Ленинграде. Сашенька умер в сорок восьмом. Я родился после войны. Четверых детей уже нет. Нет и отца с матерью.
30 декабря 1982г.
Володя Подпальный, которого взяли-таки в наш гараж механиком, узнав об амнистии, низко поклонился земле и перекрестился. Его, возможно, амнистируют начисто, как орденоносца. И -статья связанная с неосторожностью: наезд на пешехода, срок 5 лет. "У меня тоже неосторожность, – заявил паренек в автобусе. – Украл неосторожно. Забыл по сторонам посмотреть. Буду требовать снятия половины срока".
"Крокодил" прислал письмо. Из двух рассказиков вернули один. Второй предложат редколлегии. Получил гонорар из "Экономической газеты" – 23 рубля. Все потратил на новогодний антураж. Купил хлопушек, пачек бенгальских огней и "маскарадную шапочку", как ее назвала продавщица, а по сути – летняя бумажная панамка с автодорожными знаками. Бутылку водки охране. Бутылку водки – нам; "московской", на винте, с давно забытой зеленой наклейкой. И проч. и проч.
Парадоксальность нашего масштаба цен. За двухкомнатную квартиру в 27 кв. м со всеми удобствами и балконом мы платим столько же, сколько стоит бутылка хорошей водки – 7 рублей. Ну, это не считая телефона и электричества. Электричество и связь тянут еще на пятерку – бутылку водку похуже. Два фуфыря – квартира в месяц.
Надеемся, надеемся, надеемся.
Пожелания самому себе: писать, печататься, не пить (вернее, продолжить режим воздержания, взятый в 1982 году), жить дружной семьей и удачно закончить мытарства в пос. Коммунар. Старый год подарил нам Указ об амнистии. Хотелось бы, чтобы Новый год дал реальную свободу.
1 9 8 3 год
3 января 1983г.
Будильник звенит, как трамвай. Кажется, что трамвай подъехал к кровати и звенит, требуя дороги.
Генку закрыли в прошлом уже году. Взяли на вечерней проверке.
От него остался грязный рюкзак и карманные пластмассовые шахматы. Лишнюю кровать разобрали и снесли коменданту в кладовку. Коля рыпнулся было, ходатайствовать за дружка-железнодорожника, но я остановил.
– Не бегай по начальству. Не проси.
– Мы же договаривались, – попер на меня Коля.
– Но не договорились.
– Я человеку уже обещал!
– Пошел на хер! – Я встал с табуретки и поставил на газ чайник. Если бы он рыпнулся – дал бы ему по морде.
Сашка сказал, что унесенная кровать было роковой – на ней спал Максимов, Балбуцкий и в последнее время Генка.
Коля мне надоел. Зарывается и мелко упивается своей властью в отряде. Набьют ему когда-нибудь мужики морду. Милиция на многое глаза закрывает, а Коля, как последняя сука, жмет и давит честных мужиков. Даже походка у него изменилась: уже не проводник, а начальник поезда. Неторопливость, важность во взгляде, раздумья по пустякам на челе. До меня дошли слухи, что Коля тянет с некоторых выпивку за маршрутку. Если это правда, поставлю перед Советом общежития вопрос о его замене. Элементарно – поговорю с мужиками, и заменим. Не помню, чтобы свои же тянули бутылки за выезд на выходные. Не было такого. Железнодорожные новации – как с зайцев брать. Одно дело отрядному выставить, чтоб прикрыл по случаю, и другое – своему же химику, у которого нос в таком же говне, только он ближе к начальству.
Я решил укоротить свое мотанье в город, чтобы не рисковать на финише. Если заметут в городе – физдец амнистии. Собираю документы для комиссии по УДО.
Обычно Коля приносил мою маршрутку и клал на тумбочку. И Сашкину приносил.
Тут сказал:
– Вы за своими маршрутками сами ходите. А то мне неудобно вам носить.
Коля знает, что на вахту я сдаю один график дежурства, более частый, а работаю по другому. Так все делают, кто осчастливлен режимом сутки через трое. Решил меня подколоть или напомнить, что он – Предс. совета отряда.
– Химичат с этими графиками много, – озабоченно сказал Коля. – Надо бы отменить... Сплошные нарушения через эти графики. – Как бы в общем рассуждал, но в моем присутствии.
Я помолчал, а потом задумчиво спросил, не сбрасывали ли его с поезда в бытность проводником.
– Меня хрен сбросишь! – огрызнулся Коля. – Я сам любого сброшу!
Нервы у меня стали – ни к черту!
6 января 1983 года.
Вчера произошел забавный случай. Я бы снабдил его девизом – "У страха глаза велики".
Я отметился в комендатуре на вахте, что иду в ночную смену, и поехал домой. Получил долгожданный гонорар из "Науки и религии" 76 руб. Купил большой торт, мы с Ольгой и Максимом славно поужинали, и я сел работать.
Написал новеллу "Бег" с подзаголовком "Этюд в зеленых тонах". Причину такого подзаголовка до сих пор не пойму. Так захотела моя левая нога...
В 23-30, когда я допечатывал последнее предложение – "В кособоком переулке стоял желтоватый сумрак...", в дверь позвонили. Я выключил на кухне настольную лампу и замер. Ольга замерла в комнате под одеялом. "Милиция!"
Звонили еще трижды с промежутками. Мы делали вид, что нас нет дома. Минут через пять я двинулся к двери по скрипучему полу коридора. Шел я минут десять. Но до самой двери дойти побоялся, так как услышал на лестнице возню, звяканье ключей и приглушенные голоса. Я решил, что нашу квартиру решили обокрасть, для того и звонили. Поднял с постели Ольгу и послал ее на кухню к телефону – ждать моих указаний о вызове милиции (если потребуется). А сам замер в коридоре, прислушиваясь.
Темно. Только свет от уличного фонаря. На лестнице сдавленные голоса мужской и женский. Я жду, когда они вставят в скважину ключ и тогда закрою замок на собачку. Вспоминаю, кстати, что год назад потерял ключи, когда катался на катере с Михайловым. Ольга трясется в рубашке на кухне, перед телефоном. Босиком. Ждет моей команды. Мимо наших окон проезжает такси и сворачивает за дом, к нашим парадным. Это мне Ольга шепотом докладывает. Все ясно. Уже и такси подогнали для вывоза вещей.
Хлопает входная дверь парадной. Шаги, удаляющиеся голоса. Уходят. Сорвалось. Что-то им помешало.
Не двигаемся еще минут десять. Прислушиваемся. Плачет во сне Максимка. Ольга на цыпочках идет к нему и успокаивает. Я подбираюсь к дверному глазку и смотрю на лестницу. При тусклом свете лампочки видна только коляска, которую мы оставили после гулянья, чтобы она обсохла, и больше ничего. Прислушиваюсь самым внимательнейшим образом, и мне кажется, что на лестнице кто-то есть. Может, он стоит у окна, вне зоны видимости. Может, присел под дверью, и в глазок его не видать. Скашиваю глаза на замочную скважину. Мне отчетливо видится, как желтенький лучик проникающего через нее света дрожит и временами исчезает. Скрипучий, расхоженный около двери пол не дает мне пошевелиться. Я долго прислушиваюсь и, наконец, после совещания с Ольгой одними губами, решаю погреметь ключами и закрыть дверь на оба замка. Если это милиция, и она еще на лестнице, то звонки продолжатся. Если грабители убегут.
Запираю. Тишина.
Сидим с Ольгой на кухне и строим различные предположения. Я думаю – кто меня вломил милиции? Или это Ольгины знакомые думали, что меня нет дома, и наведались. Ольга клянется, что такого не может быть. Масса предположений. Ольга разнервничалась и съела две котлеты с булкой.
Мне надоедают сомнения, и я выхожу на лестницу. Никого нет. Спускаюсь к двери. Выпал легкий снежок, и около парадного вижу отчетливые отпечатки сапогов.
Встаю в 5-30, беру рукопись, бутерброды, чай и уезжаю на Комендантский аэродром. Прячусь от возможного повторного визита милиции.
К концу дня выясняется, что звонила в нашу дверь Антошкина бабушка, которая решила, что мы забыли на лестнице коляску.
– Женщины, между нами говоря, сволочи, – изрек Коля Лысов. – Они так и ждут момента, чтобы проявить издевательство над человеком. Так и ждут...
10 января 1983г.
В электричке рыбаки с бамбуковыми удочками сидят рядом с лыжниками. Такая в этом году зима. В лесах есть снег, а реки не замерзли.
Рыба клюет лучше, чем летом. Чем ниже температура воды, тем выше в ней содержание кислорода. От этого подвижность рыбы, ее жор – объяснил мне рыбак.
Отдал в "Гатчинскую правду" пять юморесок. Получил гонорар за старое 7 руб.
Шел через Гатчинский парк и вдруг вспомнил, что в детстве отец с матерью называли меня Котенком. Котенок, Котя... Отец называл еще и Дымком. Дым, Дымок.
И так трогательно сделалось от этого воспоминания, словно родительские голоса услышал. Смахнул крупные капли со скамейки, сел и покурил не спеша. Просто захотелось посидеть, подумать. Редко такое бывает. Гонки, гонки, гонки...
11 января 1983г. Коммунар.
Сегодня узнал, что с помощью таракана можно выводить с бумаги шариковую ручку и чернила. Надо свежую надпись присыпать сахарной пудрой и пустить по ней таракана. За ночь таракан аккуратненько сгрызает пудру и след пасты. Еще лучше – предварительно подсыпать сахар в чернила. Решил проверить для расширения писательского кругозора. А вдруг буду писать детектив?
Предложил Лысову принять участие в эксперименте. Коля охотно согласился. Мы погасили на кухне свет и сели в засаду. Включаем свет разбегаются. Штук пять испортили, пока ловили. Нам нужен был не контуженный, а настоящий, с добрым аппетитом таракан. Поймали. Я растер в ложке сахарный песок, приготовил пудру. Коля стерег таракана в спичечном коробке. Мы начиркали своих росписей на обложке тетради и сразу присыпали пудрой.
– Когда впитается, отдуй лишнее, – подсказал Лысов. – А то сверху слизнет, а грызть не захочет.
Мы выкурили по сигарете, и я аккуратно сдул пудру. Коля принес фото-лупу, и мы убедились, что сахарная пудра прилипла к канавкам наших росписей.
Я накрыл тетрадку литровой банкой, и Коля выпустил под нее таракана.
Таракана мы словили хорошего – большого, рыжего, усатого. Он стал бегать по стенкам банки, доползать до крыши и падать с сухим шлепком вниз.
– Убьется! – испугался Коля.
– Не убьется, – сказал я. – У них спина из хитина – пружинит. Что-то он пасту игнорирует. Видишь?
– Вижу, – сказал Коля. – Ты его не помял случайно?
– Ты же видел – брал аккуратно, – обиделся я. – Дуркует что-то.
– Смущается кушать в неволе, – вздохнул Лысов. – Пусть очухается.
Мы накрыли банку полотенцем и тихонько попили чаю.
Когда Коля сдернул полотенце, таракан, как мотоциклист в цирке, погнал по стенке банки и сверзился на бумагу. Что этот паразит делал до этого, мы не видели.
Коля приложил к банке лупу и долго разглядывал наши росписи.
– Следов подъеда не вижу, – доложил он.
Мы решили оставить таракана на ночь. Проголодается – начнет жрать. Голод не тетка.
Я очертил по горлышку банки круг и написал Сашке записку: "Саня! Таракана и банку не трогай. Банку с места не сдвигай – проводим эксперимент! Дима, Коля. 11.01.83."
Санька должен приехать утром из Рощино.
Мне завтра на дежурство. Ложусь читать и спать.
12 января 1983г.
Дежурю в ОТХ. Гололед.
Разбрасывал песок у ворот – боролся со скользкостью. ( Бросать песок надо с широким замахом, прижимая лопату к земле – так дальше и равномернее разлетается.) Потом ругался с Сашкой-начальником. Сначала он меня ругал, потом мы вместе ругались.
В результате Сашка зарубил мой хитрый график по двенадцать часов, когда я принес его подписывать. Заставил переделать, как есть. Теперь дома не заночуешь.
В.А. Харин, герой-летчик, участник событий в Венгрии 1956 года, рассказывал со слов начальника пограничной заставы ст. Чоп:
При осмотре багажа генерал-полковника пытались изъять 40 кг кофе. Генерал-полковник запротестовал, стал грозить, ругаться, а потом, решив припугнуть несговорчивых погранцов, потребовал соединить его с маршалом Жуковым. Капитан по оперативной пограничной связи соединяется с Жуковым, докладывает обстановку и ситуацию.
– Пропустите полковника, – распоряжается Жуков и вешает трубку.
Так генерал-полковник стал полковником.
Если это и байка, то весьма жизненная, похожая на правду.
Харин пообещал рассказать мне под бутылку кое-какие подробности Венгерского мятежа 1956 года. Он работает у нас в техотделе. Вкратце сказал, что бомбил вход дворца, в котором засела оппозиция во главе с Имре Надем бомбы падали точно у крыльца. Бомбили с пикированием – так точнее.
14 января 1983г.
Вчера приходил прораб Горячкин бить проводника Лысова.
Лысов был на Совете отряда, и я успокаивал Горячкина. Говорил, что он хороший парень и не следует искать на свою задницу приключений. Горячкин был пьян. Грозил зарезать Лысова за то, что тот пообещал отпустить его домой, но обещание не выполнил.
– Проводник хренов! – возмущался Горячкин. – Меня – прораба, не отпускает!
Он потерял очки и с трудом узнавал меня. Натыкался на вещи. Горячкина ждала дома семья – день рождения дочки. Он чуть не плакал от обиды. Уже и плечи затряслись, но сдержался.
– Ты, главное, не суйся, – всхлипнул он. – А то и тебе под горячую руку попадет. Без очков могу ошибиться.
Перспектива схлопотать от двухметрового мужика битку, да еще по ошибке, меня настораживала. Я послал Саньку предупредить Колю, чтоб в квартиру он пока не совался.
Потом напоил Горячкина чаем и выпроводил.
Он приходил еще несколько раз, ждал Колю и наставлял меня: "Ты нормальный мужик! Ты, главное, не суйся!"
Коля пожаловался отрядному, и Горячкина увели на собеседование.
Ночью он еще несколько раз скребся в нашу дверь. Но мы не открыли. Сказали – спим.
Коля ночевал в другом отряде, у друга-железнодорожника.
Все, кончилась моя просторная тетрадь в вишневом коленкоре. Писал в нее восемь месяцев.
Большая амбарная книга. Гатчинское Объединенное транспортное хозяйство.
14 февраля 1983г.
Пишу. Написал "Свистунов и Охлябьев", "Дипломатию" и переделал "Как поступить в театральный". Все машины в гараже, ворота заперты, пески на улице.
Заглянул на огонек дядя Вася – сторож с домостроительного комбината, дежурит по соседству, за бетонным забором. Ему 75 лет. Румяные налитые щечки, не курит, играет на пианино, балалайке, гитаре, мандолине, аккордеоне и трубе. Дома у него полный набор инструментов.
Во время войны летал на бомбардировщиках ТБ-3. Майор в отставке. Сильные густые волосы с сединой, детское выражение лица. Глуховат. Садится на топчан, просит сделать погромче телевизор. Ноги не достают до пола. Я пишу. Он деликатно молчит. Иногда покашливает.
– Дядя Вася, хотите водки? – Я вспоминаю, что шофера оставили мне треть бутылки "Русской".
– Не откажусь. А ты будешь?
– Нет, мне работать надо. – Я наливаю ему в стакан, протягиваю. – Из закуски только хлеб с солью. Дать?
Дядя Вася пьет, крякает, нюхает хлеб. Быстро пьянеет. Рассказывает, что уходя на войну, сказал жене, чтобы она его не ждала – он к ней не вернется. У него было трое маленьких сыновей.
– Гуляла, как хотела. Я ночью с полетов возвращаюсь, а ее еще с танцев нету. Курсанты молодые мне в глаза смотрят и улыбаются. Я тогда инструктором был. Я так ей и сказал: убьют меня, не убьют – все равно к тебе не вернусь. А сейчас сыновья уже взрослые, письма мне пишут...
Что сейчас с его бывшей женой – спросить не решился.
Младший сын его – Сашка, работает у нас водителем на панелевозе.
В 1929 году Сергей Миронович Киров пожал моему отцу руку.
Бате тогда было двадцать пять лет, и он был командирован в Закавказье доставить эшелон с фруктами для детских домов Ленинграда. Отец привез эшелон и несколько корзин для Кирова с запиской от кавказского друга, который грозился расстрелять отца на месте, если тот не прицепит еще один вагон с подарками для Серго. Батя кликнул стрелков, которые стояли у дверей штабного вагона, и расстрел не состоялся – сошлись на нескольких корзинах и бурдюке вина. Вот с этими дарами, которые остались в пролетке, мой будущий отец и прибыл в Смольный. Вход тогда был свободный.
Киров прочитал с улыбкой записку, попросил принести чаю, вынул из стола пачку театральных билетов и дал отцу два – ему и супруге. Пожал руку. Батя спросил, куда сгружать подарки. "Дети есть? – спросил Киров. Батя кивнул: "Двое". – "Вот и отвези детям. А вино – тебе. Только не упейся. Друзей позови, товарищей". Батя рассказывал, что когда они с матушкой пришли в Мариинку (мать одолжилась у соседки костюмом с шакальим мехом, а отец был в железнодорожном кителе), у них строго спросили перед входом в Царскую ложу, где они взяли билеты. "Киров дал". – "Ах, Сергей Миронович! Пожалуйста, проходите. Сюда, сюда, пожалуйста. Вот ваши места".
Так вот. Отец передал рукопожатие Кирова мне. А Кирова, наверняка, приветствовал рукопожатием Ленин. И таким нехитрым, но символическим способом Ленинское рукопожатие передалось моему сыну... (написать новеллу).
18 февраля 1983.
Писал до часу ночи, а потом играл в снежки. Тепло, липкий снег. Лупил снежками в бетонный забор. Хорошо. На заборе появились неведомые мне созвездия.
Пахнет весной, но еще завьет, еще закружит.
Утром ловил ртом снежинки с черного неба. Крупные и рыхлые в свете прожекторов. От резкого дуновения они разлетаются, как шапка одуванчика.
Вспомнился Володя Козиков, наш вечный кафедральный страдалец и легендарный неудачник. Сделать бы про него рассказ!
Если мне скажут – выбирай: идти с привязанной за спиной бомбой по жердочке над пропастью или ехать с Козиковым в командировку, я не задумываясь отвечу – пойду по жердочке...
Многослойная ложь Козикова. Он врал обстоятельно, с подробностями врал вдохновенно!
Но и у него случались проколы – завирался. Однажды он заврался до того, что у него оказалось три пары родителей. Свои загулы он частенько прикрывал похоронами близких родственников. Однажды, уже перехоронив всех своих дядек и теток, дедов и свояков до седьмого колена, он тяжело выдавил после очередного загула, что хоронил мать. Ему осторожно напомнили, что мать умерла в прошлом году. Козик сказал, что да, конечно, его родная мама умерла в прошлом году, но есть еще и приемная, которая воспитывала его, когда он мальчишкой потерялся во время войны на пароходе. Вот ее он и ездил хоронить по срочной телеграмме. Он даже не успел предупредить никого – взял только электробритву и поехал, боялся, что похоронят без него.
Вскоре еще одна родительская пара потребовала похорон – та, которая воспитывала его в эвакуации, за Уралом. Порфирий Игнатьевич, кажется, и Мария Ивановна. Добрые сельские жители, у них была коза Зойка. Маленький Козиков пил ее молоко. Она его любила. Вовочка Козиков ее пас.
С трудом, закрывая на многое глаза, кафедральное начальство поверило в существование трех пар родителей пьющего аспиранта. Козиков же не преминул воспользоваться открывшимся резервом. Теперь он ездил хоронить сводных и нареченных братьев и сестер, их жен, мужей и племянников. Не отказываться же от ветвей приращенного генеалогического древа, после того, как он захоронил все ветви родного...
Нескончаемые шоферские разговоры в нашем вагончике. Рассказы о своих машинах: кардан, раздатка, поросенок, карбюратор, стремянка... Перемывают косточки, как тещам. Говорят по очереди, слушают уважительно. Если на Востоке считается хорошим тоном расспросить знакомого, как чувствуют себя верблюды, дети и жена, то в гараже первый вопрос о машине: "Как твоя лохматка из породы четырехколесных?"
Гегель – читал. Использовать его рассуждения о философии мужчин!
Иногда в мой вагончик заходят неожиданные люди. Снабженец с портфелем греется и ждет, пока шофер заменит колесо. Без всяких предисловий бодро говорит: "В нашем роду великих людей, кроме меня, считай не было. Ну был, правда, дядя Вася. От собственного величия и умер. Пил так, что все поражались. Изумительно пил. И самое интересное – никто до сих пор не знает, где он брал деньги... Н-да..."
Угощает меня сигаретой.
– Мы думаем, что женщины ничего не понимают! Ха-ха-ха! Они понимают даже то, чего нет. Одна женщина – полководец. Две женщины – уже уже военный совет в Филях!
Натарахтел еще разной смешной чепухи и убежал с портфелем под мышкой.
Рыжий дядька с сиреневыми глазами поклонился зданию гатчинской больницы, когда наш автобус проезжал мимо. И стал рассказывать мне, как ему вырезали мучавшую его грыжу. Содержательный текст.
20 февраля 1983г.
В "Вечерке" за 18.02. вышел мой рассказик "День тяжелый". Аркаша Спичка, сокрушаясь, выбросил большой абзац, который мне очень нравился – с описанием похмельных страданий и лоскутных воспоминаниях о бурно проведенной ночи. "Чудесный абзац, – вздохнул Аркадий, – но не пройдет. Нас не поймут. Не надо"
22 февраля 1983г.
Сегодня прошла амнистия. После отбоя тихо выпили "Киевской ароматной" по этому поводу. Посидели на кухне, поговорили.
Следующий этап – комиссия по УДО. Если она располовинит мой оставшийся срок, то отпустить должны немедленно.
Знающие люди рассуждают так. Кабы твердо знать, что уйдешь по УДО, то амнистию лучше не брать, оставить ее про запас. Она дается государством один раз, и если еще раз загремишь, то второй раз не применят. Но где гарантия, что уйдешь по УДО? Поэтому лучше взять подаренные тебе 6 месяцев свободы и надеяться еще и на УДО. Что мы и делаем.
02 марта 1983г.
Мы семьей отмечали годовщину смерти брата. Ездили на кладбище в Зеленогорск. Собирались на 2-й Советской. И – прозевал комиссию по УДО.
Отстегнулись трое из Совета общежития, несколько человек из советов отряда.
Все нервничают, на взводе. Кто ждет комиссию по амнистии, кто по УДО. Кто обе сразу. Стоят кучками, негромко переговариваются.
Наш Коля прошел вчера амнистию и загудел в одиночку по этой причине. Ночью долго шептался с Сашкой, сидя у его кровати. Иногда полезно послушать, о чем шепчутся. Но много вредно – возненавидишь людей.
Вчера наблюдал стояние В.Б. на задних лапках перед замполитом Кашиным. В.Б. ждет комиссии по УДО. "Как вам будет угодно... Как прикажете... Всегда пожалуйста..." – говорил, склоняя голову В.Б., и шаркал ножкой. Как официант в дореволюционном ресторане перед генералом. Умный, как мне казалось, мужик, с седым ежиком волос, с седой бородкой и – такое поведение. Если бы Кашин попросил его поцеловать себя ниже пояса, то В.Б. поцеловал бы и при этом восхитительно чмокнул: "Ах, какая прелесть!.." – такое у меня было ощущение.
Гадость. Я молча вышел из кабинета.
11 марта 1983г.
"Гатчинская правда" напечатала мой фельетончик "Досрочная сдача".
Настилаю дома линолеум. Жду свободы. Никак не взяться за повесть о Крикушине. Не вижу всей картинки, только фрагменты. Жду.
Приснилось, что нашел на кладбище, около старой могилы, золотые втулки. А два часа назад, когда я задремал в электричке, мне дали сдачу с пятерки рублей эдак двести. Ворох денег. В карман не влезали. Новенькие трешки. Зеленые и прозрачные, как молодая листва.
Максимка, когда мы с ним сегодня боролись, укусил меня за палец. Запрещенный прием.
Не в материальных благах счастье – ясно, как Божий день. В сытой Америке несчастных не меньше, чем в нищей Венесуэле или Непале. Они есть на любом материальном уровне. Толстой прав: счастье внутри нас.
Слушал парижскую пластинку Высоцкого. Марина Влади спела две песни. А потом стихи Евтушенко, посмертные стихи, посвященные Высоцкому.
Мне посчастливилось – в 1974 году я взял у Высоцкого интервью, которое не напечатали. Сейчас его именем спекулируют, а тогда шарахались. Когда я принес интервью в "Водный транспорт", на меня замахали руками – спрячь и никому не показывай. Лев Сидоровский из "Смены" долго и уклончиво объяснял, что тема интервью не актуальна, нас могут не понять...
