Текст книги "Безумие"

Автор книги: Дмитрий Кончаловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– У нее прострелены ноги… и легкие… и перебит позвоночник. Я вообще не понимаю, как она доползла сюда…

– СССУКИ!!!!!! КТО? КТОООО!!!!!

Я прижался к ее лицу. И вдруг она сказала негромко, но отчетливо. Все услышали.

– ОМОН… Там… недалеко отсюда… Они говорили, что я ваххабитка… били… долго… потом стреляли… они думали… что я умерла… но я не умерла… я хотела увидеть тебя… я чувствовала… ты где-то рядом…

ОНА УМЕРЛА.

Что было дальше, помню плохо. Помню, что в меня влили много водки. Прямо в горло. Почти насильно. Помню участливые лица. Видимо, Костя описал им в общих чертах нашу странную историю.

Потом мы похоронили ее. Прямо там же. На окраине ее родного села. Ребята соорудили даже что-то вроде каменного надгробия. Высекли штык-ножом: «Барият». А фамилию ее я и не знал.

Потом сидели у костра. Пили, конечно. Курили. А потом я спросил:

– Мужики, а какой здесь ОМОН работал?

Палыч резко обернулся ко мне.

– Слышь, парень, не дури. Ее не вернешь. А им отзовется. Из этой командировки не все из них вернутся. И из следующей. И из всех дальнейших. А их много еще будет, командировок этих, поверь.

17 сентября 1999 года. Рейс Махачкала – Москва.

Летели молча. Костик время от времени предлагал мне хлебнуть дагестанского коньячку. Он правда был неплохой. И не скажу, что его было мало. Я не отказывался. Стасик не пил. Он летел к жене. Я от жены улетал. Костик пил просто так, хотя нет, не просто так, а чтобы меня поддержать.

Разговаривать было не о чем. Все про все знали. Мы знали, что Стаса сбили с ног сразу, уложили лицом в пол. Помочь Барият он не мог ничем. Ему самому повезло. Даже эти ублюдки не могли проигнорировать его слишком славянскую внешность. Поэтому сразу не убили. Обыскали, обнаружили московские документы. Надели наручники. Отправили в Махачкалу.

Там, в комендатуре, мы его и обнаружили.

Да, спутниковый телефон омоновцы, естественно, сперли. А пульт расколошматили, потому что не знали, что это такое. Точнее, спросили у Стаса. Он им объяснил. Ну, они, видимо, и решили, что с телевизионной техникой связываться стремно. А если спереть нельзя, значит, надо сломать.

Я в Махачкале попробовал пошуметь по этому поводу, да где там – концов не найдешь. Да и сил не было. Пусть Саныч разбирается, если хочет.

Прилетели в Москву. Нас встречала машина, как положено. Доехали до города. Попросил остановиться. Сказал, что поймаю такси – так быстрее будет. Ребята вышли, мы обнялись. Они сели, уехали.

Я поймал тачку, приехал домой. Позвонил родителям. Они, конечно, с ума сходили. Хотя знали в общих чертах о наших приключениях из новостей, репортажи мои слушали. Про то, что я, наконец, женился, естественно, не рассказал. Смысла не было. Принял душ, съел кусок колбасы, купленной по дороге, изрядно хлебнул подаренного Костей коньяку и лег спать.

Буднично так все закончилось.

18 сентября 1999 года. Москва.

Меня разбудил телефонный звонок. Открываю один глаз. Смотрю на часы – 11.00. Ладно, нормально.

– Алле.

– Кира, привет, это Миша.

– Здорово, Саныч.

– Ты как?

– Нормально.

– Ты сегодня на работе будешь?

– Михаил Александрович, побойтесь бога, я ночью прилетел.

– Да нет, я не в смысле работать, ты теперь отдыхай сколько хочешь.

– Недели две-три.

– Обсудим, я просто встретиться хочу, поговорить.

– Ну… давай.

– Хочешь, я за тобой машину пришлю?

– Было бы неплохо. Я сегодня за руль как-то не очень…

– Давай собирайся, водитель тебе снизу позвонит.

Вот и родное «Останкино». До кабинета Нелюбова добирался минут сорок. Каждый второй, а у меня там каждый второй – знакомый, так вот, этот самый каждый второй считал своим долгом бросаться ко мне с объятиями, ну, в лучшем случае руку пожать, а потом начинались реплики «ну, ты как?», «ну ты даешь», «ну ты герой», «мы тут переживали» – перечень не полный. Я улыбаюсь, а мне тошно. И ведь они ни в чем не виноваты, они искренни, а мне все равно тошно.

В приемной Нелюбова обе секретарши расплылись в улыбках. Хорошие девчонки. «Да, Михаил Александрович ждет вас, да, проходите, конечно».

Захожу в кабинет.

– О-о-о!!! Здорово!

Нелюбов вытащил свое крупное тело из кресла, обошел стол.

Обнялись.

– Садись.

Я сел.

Он – напротив, не на начальственное место, а напротив. Правильная манера.

– Ну, ты как?

– Нормально.

Нелюбов внимательно смотрел на меня. Я молчал.

– Я знаю твою историю.

– Какую?

– Ну… эту… грустную.

– Уже натрепали?

– Просто знаю.

– Кто? Костя или Стас? Больше некому!

– Да нет, по военной линии.

– Ого, круто.

– А что, ты фигура заметная.

ТОНКИЙ ЗНАТОК ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ. Но я не отреагировал.

Помолчали.

– Кир, тебе сколько времени надо, чтоб прийти в себя?

– Почему такой вопрос?

– Ну… понимаешь, то, что ты по телефону передавал, это классно. Но вы ведь и сняли там такое! Ни у кого нет. Надо фильм делать. Пока тема горячая.

Я опустил голову. Долго молчал. Наверное, даже очень долго.

– Знаешь, Саныч, Я НЕ БУДУ ДЕЛАТЬ ЭТОТ ФИЛЬМ.

Нелюбов заглянул мне в глаза.

– Почему?

– Не хочу… И НЕ МОГУ.

– Да как же…

– А что? Ножкин все материалы знает, лучше меня, кстати. Он же снимал. Информацию собрать – у нас редакторов полно. Текст написать – тоже гении есть, stand-up мой есть один, для красоты, тот, с горы над Ботлихом. Чего еще надо? Зачем я для этого?

Помолчали.

– Слушай, Кир, скажи честно, тебе совсем херово?

– Честно? Совсем.

– Но… ты не уйдешь?

– Слушай, Саныч, вот был бы я умным человеком, сказал бы – не знаю. Ты бы мне сразу жалованье удвоил. Но поскольку я постоянно во всякое дерьмо влипаю – значит, не очень умный. Поэтому скажу – не уйду. Только не трогайте меня недели три, ладно? Будем считать, что у меня внеплановый отпуск, хорошо? А насчет прибавки – не возражаю.

Нелюбов вздохнул с облегчением. Он даже, против обыкновения, не смог этого скрыть.

– Хорошо-хорошо, конечно, отдыхай, три недели я тебе гарантирую.

– А прибавка?

– А… да… я подумаю…

– Ну, пока.

И вот, наконец, пресс-бар. Я так мечтал о нем! Захожу. Как вы думаете, кого я там увидел? Правильно, Женьку Козлова. И всех остальных – наших. Наш мир прочен. Ничто не может его поколебать!

Ну, меня только на руках не качали. Женька только что вернулся из Грузии. Прочен мир! Но главной изюминкой вечера стал, по замыслу компании, я. Все-таки у меня была, мягко говоря, более оригинальная командировка. Но ожидания общества не оправдал. Нет, мне было тепло и уютно, я был среди своих близких друзей. Но… Не перло из меня как-то. Мальчики и девочки были немного удивлены. Они меня таким раньше не видели. Да и я себя таким раньше не видел. Но люди чуткие. Знают, что всякое случается. По себе знают. От меня отстали. Наливали, улыбались, даже приносили тарелки с закуской, но приставать с расспросами перестали. За столом воцарился Женька. Я был ему благодарен.

К концу вечера Козлов подсел ко мне поближе. Мы были пьяные, но в меру. Женька наклонился и тихо спросил:

– У тебя херня какая-то?

– Да.

– Рассказать хочешь?

– Да, но не здесь.

– Поехали отсюда, – Женька потащил меня из-за стола.

Мы раскланялись под сожалеющие возгласы компании.

Взяли закуски, литр, поехали ко мне.

Короче, дома я ему все рассказал.

Женька долго молчал. Потом сказал:

– Да… тяжелая история. Но поверь, учитывая нашу собачью жизнь, пройдет время, и это будет одним из самых светлых твоих воспоминаний.

Утро. В дверях моей комнаты стоит Женька. Брр… откуда он здесь? Ах да, вчера…

– Кир, я поехал, у меня монтаж. Пиво в холодильнике. Прополоскайся им. Отдыхай. Но постарайся не уйти в штопор.

Я даже не старался. Это был не штопор, а, прямо скажем, пикирование.

Я хорошо отдыхал – почти ничего не помню. Возможно, это было самое правильное решение. Что я мог еще делать? Интерес пропал не то что к чему-то, он пропал как явление. Не наблюдал часов. Даже не наблюдал дней. Наверное, был по-своему счастлив.

1 октября 1999 года. Москва.

Утро. Вставать совершенно не хотелось. Казалось, что тело – это не тело, а какой-то грязно-серый студень. Одеяло – раковина, из которой так не хочется выползать во враждебный внешний мир. А зачем, собственно, выползать? Я кому-то что-то должен? Ни фига! Вот и славно.

Звонит телефон. Нашариваю его рукой под кроватью. Подношу к глазам. «Таня Собакина». – Какого черта!

– Алле.

– Кирилл? – металлический голос.

– Ну, допустим.

– Что допустим, Крестовников, приди в себя! У тебя через четыре часа борт на Моздок! Машина за тобой уже вышла!

– Тань, ты чего, одурела? Какой борт? Какой Моздок?

– Кир, это ты одурел, ты вообще новости смотришь?

– Не-а, на фига мне?

– Ну ты даешь! Сегодня наши войска вошли в Чечню!

– Да ты что. А я тут при чем?

– Кир, кончай дурака валять!

– А что, больше некого послать?

– Михаил Александрович очень просил, чтобы именно ты полетел.

– Тань, какое сегодня число?

– Первое октября, а что?

– Ох, Саныч Саныч, мы с тобой виделись ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ НАЗАД!

– Что?

– Да нет, это я не тебе. Кто в группе?

– Оператор Дима и звуковик Руслан.

– Это кто такие?

– Гхм… гхм… да ты понимаешь… они новенькие.

Я ВЫПОЛЗ ИЗ РАКОВИНЫ.

Репортаж второй
ОСВОБОДИТЕЛИ

Я опять собирался на войну. Двух недель не прошло! И это при том, что почти две недели провел, мягко говоря, неспортивно. Физических сил не было. Но это ладно. Адреналин – штука волшебная. А он начнет работать уже очень скоро.

Сейчас за мной придет машина, будет гонка в аэропорт Жуковский, там ребята… Ох, е!.. Новенькие. Опять новенькие. Повезет ли мне с этими, как повезло тогда, в августе? С Костей и Стасиком. А эти… как Таня сказала? Дима и Руслан? Оператор и звуковик. Посмотрим.

А потом будет толпа военных в переполненном накопителе (слово-то какое гуманное), путаница с полетным листом, какой-нибудь «ТУ-134», взлетающий, как «СУ-27» (аэропорт военный, и летчики «за рулем» – бывшие военные). Но это даже к лучшему – я вообще боюсь взлетать, не летать вообще, а именно взлетать. А когда летчики военные – как-то спокойнее. Хотя не знаю, может, это просто мои домыслы. Но, в общем, адреналин будет работать, здоровье – улучшаться.

Здоровье – да, а психика? После такой неслабой командировочки – опять туда же?

А кто сказал, что в Москве торчать было бы лучше? Нелюбов – начальник мой, телезвезда, обещал три недели отпуска. Надул, гад. А может, и к лучшему? Двенадцать дней отдыха я занимался только одним – не помнил себя с утра до вечера. Может, он меня от «белки» спас? Все-таки наши в Чечню вошли, а не ваххабиты в Дагестан, как в августе. Может, мне прогулка предстоит – генералитет, ковровые дорожки? Блин, если генералитет – значит, водка. Ладно, по дороге позвоню продюсеру Татьяне, выясню. Нет, на фиг. Позвоню Нелюбову. Имею право.

Так, завтрак, сигарета, сортир, душ, сбор вещей. Вот это последнее заняло меньше всего времени. «Походное» обмундирование было выстирано, высушено и лежало в шкафу. Когда успел? И главное – как? Или мама приезжала? Вряд ли – я к ним сам съездил повидаться, в один из дней, когда был более-менее в форме. Или все-таки приезжала? Тогда неудобно как-то. Если не помню, значит… эх, ладно, чего теперь.

Позвонил водитель. Он внизу. Спускаюсь. Привет – привет. Вот, Собакина просила передать на расходы. Вручает конверт. Пухлый. Хорошо. Едем.

Звоню Нелюбову.

– Добрый день, можно ли переговорить с Михаилом Александровичем?

– Представьтесь, пожалуйста.

– Барышня (новенькая, что ли?), надо говорить не «представьтесь», а «как вас представить». Крестовников моя фамилия, Кириллом нарекли.

А все-таки злой я сегодня – чего наехал на девочку?

– Ой, извините, я сейчас узнаю, у него совещание…

Пауза.

– Здорово, Кирилл.

– Здорово, Саныч.

– Ты уже в пути?

– В пути. Только не знаю, куда и зачем. А главное, по какому праву?

– Слушай, ты извини, что сорвали тебя вот так… но дело такое… очень важное. Государственное.

– Да что за дело-то?

– Ну, как ты не понимаешь? Контртеррористическая операция. Это очень важно. Ты отнесись к этому серьезно. Я тут работу провел… ну, ты понимаешь… У тебя полный карт-бланш. Ты понимаешь, как это круто? Поэтому я, извини, именно тебя и послал.

– А бланш этот, на что на все?

– На все. Пока коллеги будут там, в Моздоке, у пресс-центра топтаться, ты будешь ездить куда хочешь, в любые войска, в любые точки. Там товарищи оповещены, – он понизил голос, – ты работаешь под патронажем самого Соколстремского.

– А…

Да, вот это уже лучше, это – не как в тот раз – «работай по той стороне». Если, конечно, все это правда. А то ведь как бывает (чаще всего, кстати) – в Москве обо всем договорятся, а на месте никто ничего знать не знает.

Пока что-то докажешь, пока они все опять созвонятся, опять согласуют, проработают вопрос, порешают вопрос, обменяются мнениями, опять согласуют, утвердят, дадут добро, подадут на подпись, подпишут, завизируют, доведут до сведения, установят сроки исполнения, согласуют перенесение сроков исполнения, устранят накладки… у тебя один бланш останется, без карты.

Лучше уж опять «по той стороне работать».

– Саныч, у меня вопрос политический. Если это все окажется туф… ну, в смысле, накладки возникнут, я могу прибегнуть к альтернативному способу?

– То есть?

– Ну… «та сторона»…

– Да ты че, обалдел? Ни в коем случае! МЕНЯ подставишь! Мы уже порешали все вопросы! И потом, насчет «той стороны», теперь велено в сортире мочить, ты не знал? Им теперь хана!

– А…

Я не знал. Точнее, не понял. Про сортир. Я ведь телевизор не смотрел. Но уточнять не стал.

– Саныч, а в смысле техники у меня как? Перегоны и все такое?

– Это не ко мне. Это ты у Собакиной спроси. Ну, все, желаю удачи. Держитесь там. И смотри – это очень ВАЖНО.

– Не переживайте, Михал Саныч, постараемся не лишить вас рабочего места.

Наглый я все-таки. Но ничего. В моем положении бояться начальства глупо. Дальше Чечни не пошлют… Да…

Звоню Собакиной.

– Тань, еще раз привет.

– Ты уже в дороге? – строгим голосом.

– Угу.

– Отлично. Ребята тоже выехали.

– Вот-вот, я как раз хотел кое-что уточнить. Ребята, говоришь, оператор и звуковик? А мы, кстати, на два-три дня летим?

– Почему это? Командировка долгосрочная.

– А насколько долгосрочная?

– Гхм… как я поняла – месяц-другой. А деньги, если кончатся, мы вам еще вышлем!

– Ты что, обалдела? Какой месяц-другой? Вы люди или как?

– Ну… ты же понимаешь, порядок там навести – это не на две недели история.

– А я что, воин-контрактник?

– Ну… мы вам смену вышлем… со временем.

– Смену. Я вам мозги свои вышлю – будете знать, как беспредельно эксплуатировать человеческий фактор. Да, кстати, а месяц, я подчеркиваю, месяц, мы там что делать будем?

– Как что? Снимать.

– Фильм?

– Э-э-э… да нет, надо регулярно материалы давать.

– А-а-а!!! Там, в Чечне, я забыл, в каждом ауле – Останкинская башня!

– Да нет, к вам тарелка прилетит.

– Летающая?

– Крестовников, кончай дурака валять.

– А я серьезно. Когда прилетит? Куда?

– Ну… я так понимаю, когда там обстановка более-менее прояснится, тогда и проработаем вопрос.

– А пока не прояснится, мы там что прорабатывать будем?

– Это не ко мне вопрос. Это Михал Саныч распорядился, чтобы вы сразу полетели. Тут… политическая составляющая.

– А!!! То есть мы месяц будем с генералами водку жрать, а потом прилетит тарелка. Вместе со сменой. Я – за!

Подъезжаю к Жуковскому. Ну, военный аэродром описывать подробно не буду – посадят, а в общих чертах – бетонный забор, вежливые прапорщики, проверка документов, длительный поиск моей фамилии в каких-то списках. Проехали.

Далее – здание аэропорта – маленький кирпичный сарай. На площадке – толпа людей в серой и синей (менты) форме. Это все – курящие. Внутри, понятное дело, нельзя.

В стороне от курящих, скромненько так, стоят посторонние. Посторонние, потому что не в форме. Вижу – мои. Камера, кофры. Но почему-то их трое. И четыре или пять здоровенных ящиков.

Прощаюсь с водителем, вынимаю свой рюкзак, подхожу.

– Здорово, мужики, я – Кирилл Крестовников.

– Дима Мухин.

– Руслан Мартанов.

– Вакула Пехота.

– Что???!!!

– Ну… зовут меня Вакула, а фамилия Пехота.

– А… актуально. А ты кто?

– Я? Монтажер.

– Да? А зачем?

– Послали.

Теперь несколько слов о моих новых товарищах. Первые, так сказать, впечатления.

Больше всего меня напряг оператор. Нет, в обычных обстоятельствах я, скорее, именно с ним из всех троих стал бы выпивать-общаться. Но в обстоятельствах данных… Длинные, очень длинные волосы, перехваченные чуть выше ушей какой-то не то лентой, не то широкой резинкой, куртка-косуха, сапоги – я не очень понимаю, «казаки», кажется. Да и выражение лица такое, прямо скажем, не военно-патриотическое. Я был, в некотором смысле, в шоке. Сами понимаете – политическая составляющая, наверху вопрос порешали, война, в конце концов, а тут – такое.

– Дима, – говорю, – я в таких случаях тем, кто «на новеньких», инструктаж по безопасности делаю, но это, видимо, придется отложить на потом. Для твоей безопасности сейчас первое дело – в моздокском Военторге достать армейские ботинки, других уже не найдем, да и не надо, армейский бушлат – это фирменный прикид всех рокеров на войне, и, главное, вязаную шапочку. И весь твой хайр – под нее, под нее, даже если голова будет казаться раза в два больше, чем положено. Это все равно лучше, чем вот так.

Дима был очень смущен и грустно закивал головой в знак согласия.

Руслан Мартанов – звуковик. Худой и жилистый. Смуглый. Что-то зацепило мой мозг, когда знакомились. Но что? Пехота своей фамилией отвлек. А, тоже имя-фамилия.

– Извини, – поворачиваюсь к звуковику, – как, ты говоришь, тебя зовут?

– Руслан.

– А фамилия?

– Мартанов.

– Так ты…

– Да, я чечен, – взгляд прямой, в глаза, – но родился и вырос в Москве.

– А… ну, ничего, ничего, ты только там, когда в войска прилетим, один не ходи никуда, ладно?

Вакула Пехота – плотный крепыш. Имеет вид человека, понимающего, что такое субординация и вообще дисциплина. К тому же наверняка служил в армии. Вряд ли он рассказывает хорошие анекдоты, но это в данном случае не имеет никакого значения. Зато с ним у меня точно проблем не будет. Кроме одной.

– Вакула, – говорю, – а тебя зачем с нами послали?

– Как зачем, – Вакула втоптал бычок в асфальт, – монтировать.

– А зачем же нам монтировать, если тарелки нет?

Вакула пожал плечами.

– Значит, надо, раз послали. Может, еще чем помогу.

– Да нет, старик, это нам тебе помогать придется – всю эту хрень бесполезную таскать. Они же не только тебя прислали, это бы ладно, это бы мы только рады были, но ведь им ума хватило с тобой целую аппаратную прислать, – я кивнул головой в сторону здоровенных ящиков.

А что я, собственно, к парню привязался? Он-то тут при чем?

– Ладно, – говорю, – не переживай, прилетим в Моздок, отдадим до поры до времени местному пресс-центру в пользование. Хотя им эта байда тоже на хрен не нужна.

Вакула Пехота испугался.

– Нет! Это никак нельзя! Я за нее отвечаю!

– За все отвечаю здесь я. Не бойся, отдадим самому главному начальнику под расписку, опечатаем. В крайнем случае тебя при ней оставим. Тебе же проще. Будешь в тылу… девушкам моздокским свою аппаратуру показывать – знаешь, какой успех!

– У меня есть девушка, – буркнул Вакула.

– А… это хорошо. Ну, не переживай, я пошутил. Придумаем что-нибудь. Пошли, мужики, в полетный лист записываться.

Хорошую компанию мне Таня подобрала на войну ехать, молодец – рокер, чечен и угрюмый хохол.

Против ожидания все предполетные процедуры прошли довольно быстро (армия все-таки). Гораздо труднее было с техникой. Я еще как-то надеялся на «ИЛ-76», но лететь пришлось на «ТУ-134». А там даже для людей места нет, не то что для ящиков.

Господа офицеры с интересом наблюдали за нашими мучениями. Эти долбаные коробки не проходили в дверь, не разворачивались в узком самолетном коридоре, и вдобавок их негде было разместить. Наконец под доблестным командованием стюардессы (в данном случае роль стюардессы исполнял прапорщик) разместили. Около сортира. Чем впоследствии крайне затруднили доступ туда личного состава. Но это ничего – никто не возмущался. Военные народ терпеливый. Хотя поглядывали на нас со смесью любопытства и презрения. Особенные чувства вызывал, как вы понимаете, Дима Мухин.

Наконец взлетели. Я решил не отступать от традиции. Отстегнул ремни, встал и произнес речь.

– Внимание, мужики! Хочу сказать несколько слов о предстоящей работе. Точнее, не о самой работе, тут вы все понимаете, а о связанных с ней нюансах. Прежде всего – вопрос нашей безопасности. В тех прекрасных краях, куда мы направляемся, она будет зависеть прежде всего от нашего поведения. Каковы особенности данной командировки? – Я обвел глазами аудиторию.

Аудитория внимала.

– Особенность одна, но она принципиальна – мы будем работать совместно с федеральными войсками. В предыдущей своей командировке я, как вы, наверное, слышали, такой привилегии не имел. Однако это не должно нас расслаблять. Опасностей впереди много. Каковы же они? (Мне бы лекции читать в Генштабе.) Итак, каковы же они?

Первое. Подрыв на фугасе или растяжке.

Второе. Пуля снайпера или огонь из любого стрелкового оружия, а также гранатомета.

Третье. Похищение.

Четвертое… Федеральные войска.

Аудитория вскинула глаза.

– Не удивляйтесь. Есть нюансы. Но сначала по пунктам.

Первое – фугас или растяжка, насчет фугаса ничего не могу сказать – против лома нет приема. Что касается растяжки – надо просто очень внимательно смотреть под ноги. Особенно при входе в помещение. Хотя они могут быть везде. В лесу, например, надо смотреть не только под ноги, но и на уровне груди и даже головы, а если едете на броне – то и выше головы. Есть пижоны, которые на свою технику антенны метра по три высотой ставят. Вот «духи» и растягивают между деревьями повыше. В ту войну много таких случаев было. Но тут уж ничего не сделаешь. Разве что спрыгивать и откатываться подальше, если успеешь.

Второе – самое неприятное – это снайпер. Избегать открытых пространств, подолгу не стоять на одном месте. Ночью в чистом поле или на улице каждый прикуривает сам. В лучшем случае – двое от одной зажигалки. Потому что если будет прикуривать еще и третий – прилетит пуля. Это понятно, да? Сигарету держать в кулаке. А лучше всего вообще не курить.

Аудитория внимала.

– Далее, – продолжил я занятие, – стрельба – автомат, пулемет. Главное – не сопротивляться инстинкту. Он подскажет, как прикрыть жопу. БТР, БМП, забор, дом, канава, яма, в крайнем случае дерево. Но есть еще один инстинкт, предательский, вот ему надо противиться изо всех сил. Вам захочется бежать. Да-да, не вскидывайте возмущенно руки, обязательно захочется. Бежать нельзя – не убежишь. Помните об этом.

Третье – похищение. Это вообще хрестоматийно. Никуда не ходить по одному, по двое тоже лучше не ходить. Вообще лучше никуда не ходить. Надеюсь, мы будем ездить. И летать. С мирными жителями в контакт не вступать. Там нет мирных жителей. Извини, Руслан. Хотя есть, конечно, но мы не отличим.

И наконец, федеральные войска. Не удивляйтесь. Ничего удивительного. Это – война. На личном опыте знаю. Федеральные войска, причем в любом ассортименте – будь то отдельный призывник в отвисших штанах, блокпост, целое подразделение и так далее, так вот, эти самые федеральные войска могут быть пьяными, уставшими, раздраженными, наконец, напуганными. Это значит, что, если мы где-то передвигаемся и нам попадаются наши, категорически нельзя бросаться к ним прикурить, спросить дорогу, узнать, как жизнь, и так далее. Кроме всех вышеперечисленных причин они ведь могут и не знать, кто мы такие. А на войне человек, уверяю вас, при виде чего-то или кого-то подозрительного предпочитает сначала стрельнуть, а потом разбираться. И правильно, кстати, делает. И еще – на блокпостах и при прочих контактах с федералами не борзеть и пальцы не растопыривать. По тем же причинам. Особо хочу обратить ваше внимание на ментов, в том числе на всякие ОМОНы, СОБРы и так далее. Они – самая опасная и непредсказуемая категория федералов. Но это каждый и так по жизни знает.

Теперь примечания.

Первое – быть пьяными только под моим руководством.

Второе – воинских женщин – поварих, связисток, санитарок – не клеить. За них и так между военными бои идут. Если еще и мы, гражданские, да к тому же «с Москвы», полезем – точно порвут.

Третье – у вас появится огромное желание переодеться в камуфляж. Вы сейчас насмотритесь на военных и захотите тоже быть крутыми. А крутость не в этом. Да и камуфляж в случае чего не спасет. Скорее наоборот. Боевики будут стрелять в вас, потому что решат, что вы федералы, а федералы потому, что вы и в камуфляже не будете похожи на военных. Особенно это касается тебя, Дима, и тебя, Руслан. Они решат, что вы сумасшедшие наемники, переодевшиеся из турецкого в российский камуфляж.

Четвертое и последнее – мы хоть и гражданские, да не совсем. И я за вас отвечаю. А опыт у меня большой. (Меня просто распирало от гордости.) Поэтому – полная субординация (понятие «вертикаль власти» тогда еще не было открыто). Поэтому – каждый шаг, буквально каждый, согласовывать со мной! Вопросы есть?

Помолчали. Каждый переваривал услышанное. Я подумал: а можно ли это вообще переварить? Может, они просто думали о своем? Так и есть!

Руслан поднял руку.

– Есть.

– Валяй.

– Мы ведь надолго едем?

– Надеюсь, что относительно. Примерно на месяц.

– Это очень долго, – Руслан грустно покачал головой, – для меня и двое суток – это очень долго.

Я просто обалдел.

– Не понял, Руслан, ты о чем? Это ж все-таки работа. Если ты там собираешься через два дня по папе-маме соскучиться, то лучше сразу из Моздока в Москву возвращайся!

– Да нет… Ты вот говорил, что с поварихами нельзя… а… как же?

– А… – я вздохнул с облегчением. – Руслан, знаешь, если б ты не был парнем горячих кровей, я бы сказал, что ты не о том думаешь. Ну…

Я задумался. Командир обязан найти выход. Сказать парню что-то утешительное. Не позволить пасть духом.

– Не проблема! – я оживился. – Нашим Сайгоном будет райский городок Моздок. Ты понимаешь, это, кстати, ко всем желающим относится, там, где много войск, а их там все время много будет, прибывающие и особенно отбывающие, так вот, там, где много войск, особенно, подчеркиваю, вышедших из боев, выполнивших, так сказать, свою миссию и имеющих повышенные… э-э-э… потребности, а также полные карманы «боевых» денег, ну так вот, в таких местах всегда много, как вам сказать, э-э-м-м, блядей! Качество, конечно, не очень, но, так сказать, физиологические проблемы решить можно. А мы будем туда прилетать на вертолете… да… как можно чаще. Если будет попутный вертолет. Отдых личного состава – очень важная составляющая…

Кажется, насчет попутного вертолета они не очень поверили. Правильно, кстати.

– Кирилл, – Руслан был очень серьезен, я бы даже сказал, печален, – но мы же не каждые два дня будем эту попутку ловить. Мы же там в горах, в полях будем…

Мне этот разговор начал надоедать.

– Знаешь что, если ты намекаешь на долгосрочную аренду барышень прямо с сегодняшнего дня – забудь. По штату не положено. Это будет как бред выглядеть – съемочная группа московского телеканала на позициях с блядями! Да нас ни на одну позицию не пустят! Хотя нет, скорее даже очень рады будут. Только до тебя, имей в виду, очередь так и не дойдет. Да и вообще! Это не гуманно! И аморально! И хорош мне мозг вынимать своими половыми проблемами!

Глаза Руслана потемнели.

– Ну, тогда я за себя не отвечаю…

Не, вы поняли? Проблема, да? На войну едем. Вот я чего угодно ожидал, даже хохла с телецентром в ящиках, но вот такого! Надо было что-то срочно предпринимать. Иначе – потеря контроля над группой уже на первом этапе операции. Хоть назад возвращайся.

– Слышь, Мартанов, ты что хочешь сказать? Ты на что намекаешь? На кого? На солдатиков? Так они вооружены! Вариантов нет. Ну, может, козу найдешь. Хотя мне этот геморрой на фиг не нужен – ищи тебя, когда ты за козой в Грузию убежишь.

Я вдруг заметил, что Руслан имеет совсем растерянный вид. Даже напуганный.

– Ты что, командир, ты не так понял… ты меня за кого принимаешь? Это я так… просто узнать хотел. Я ничего, я потерплю.

Я успокоился. Даже стало как-то неловко. Но виду не подал. Командир!

– Вот и терпи. Разговор на эту тему – первый и последний. В Моздоке – пожалуйста – мирный российский город. В поле, в горах – хоть чуть-чуть заикнешься, все: рюкзак – Моздок – Москва. Понял?

– Понял.

На протяжении всей этой безобразной сцены остальные члены группы вели себя по-разному. Диму этот разговор откровенно забавлял. Вакула, насупившись, листал какой-то журнал. Про видеомагнитофоны, кажется.

Самолет пошел на посадку.

Моздокский аэродром – отдельная тема. Вообще-то он предназначен для стратегической авиации. Это значит – страны НАТО фигачить. Но в последние годы его функции изменились. Роль НАТО играла Чечня. Стратегические бомбардировщики убрали. Их место заняли «СУ-27» и прочая реактивная тактическая мелочь. Еще сюда прибывали транспортные «Ил-76» с техникой и «живой силой». А уже отсюда техника уходила в Чечню своим ходом, а «живая сила» перелетала туда же на вертолетах «МИ-8» («корова»), иногда на «МИ-8» («дрова»), Так было в прошлую войну.

Спустившись по трапу, я понял, что ничего не изменилось. Каждые несколько минут в небо взмывала пара «сушек», а другая пара в это же время садилась. А еще «Ил-76»-е, «Ту-134»-е и т. д. А еще под крыльями путались всякие вертолеты. Думаю, ни один аэропорт в мире не работает с такой нагрузкой. Я еще в ту войну поражался квалификации военных авиадиспетчеров. Здесь все на них молиться должны.

Стоим на взлетке. Идет мелкий противный дождь. Вокруг грохот, военная суета. А мы стоим. Чего стоим-то? А об этом просто никто не подумал. Ни Собакина, ни я. Нет, в принципе ничего страшного. Отсюда до города и пресс-центра пешком минут сорок. Ходили. Но «телецентр»! Стараюсь думать быстрее – я командир все-таки, надо завоевывать авторитет. Вот и первый повод. А чего тут думать? Не Домодедово. Ни такси, ни «Газелей».

– Мужики, – говорю, – стойте здесь, я скоро приду.

Без особых надежд бреду на площадку перед аэродромным строением (именно строением, иначе и не скажешь). Много солдат, дождь, одна БМП, несколько «пазиков». В них грузятся военные. Без шансов. Вдруг в стороне замечаю «Урал». Люблю я эту машину. Подхожу, но иллюзий не питаю. За рулем прапор.

– Слышь, мужик, выручи, а?

Бесстрастный взгляд с высоты кабины.

– Мы из Москвы, с телевидения, у нас аппаратура, нам бы до пресс-центра добраться.

– А где вы?

– Да вон – на взлетке стоим.

– Садись.

He веря своему счастью, запрыгиваю в кабину.

– А начальство есть?

– Ну… я начальство.

– Да нет, там, в пресс-центре вашем.

– Да… должно быть. А вам зачем?

– Как зачем, отметку в путевом листе поставить – доставил журналистов с Москвы.