Текст книги "Безумие"

Автор книги: Дмитрий Кончаловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

В моем мозгу пронеслись события последних дней. Вторжение в Ботлих – еще немного, и это была бы единая, огромная по местным меркам территория – Чечня, Ботлихский район, Кадарский анклав, еще полшага – и над Махачкалой взвился бы зеленый флаг с черным волком… а там… брр… Так вот что имел в виду Надир, говоря, что скоро будут «мэста паынтэрэсный»! Вот где мы были ему нужны! Только зачем? Дурацкий вопрос – здесь будет война. В том числе и информационная. Одного Мовлади Удугова для этого мало. Здесь нужны журналисты серьезного канала, которые будут передавать правдивую информацию. Правдивую? Конечно. На войне всегда две правды.

Влипли. Я проклинал себя. Опять проклинал. Очень хочется работать нестандартно? На, получи! Хочется делать такие материалы, какие другие (подземные черви, толкающиеся штативами на пресс-конференциях) делать не могут? На, делай! Мы – самые крутые, правда, Михаил Александрович? Вперед! Вот только если у меня окажется своя, третья правда, что тогда? Или если я не соглашусь с ИХ правдой? Как на это посмотрят гостеприимные горцы? «Пирэс-канфирэнсия» состоится уже здесь, без участия ФСБ? Сучья работа, сволочная.

Ладно, чего сейчас об этом. Спокойно. Спокойно! Разберемся. Не впервой. Хотя такое, конечно, как раз «впервой».

На все эти размышления на самом деле ушло секунды полторы.

Мы подъехали к шлагбауму. Он поднялся. Ни вопросов, ни проверок. Нас ждали. Я оглянулся. Шлагбаум опускался. Я подумал было, что это опускается шлагбаум нашей жизни. Но вовремя одернул себя. Не надо грустно-лирической дребедени. Разберемся.

Окончательно привел меня в чувство Костик. Он уже расчехлил свою верную спутницу и «поливал» из окна все подряд. Вот самообладание! Или непонимание ситуации? Да нет, вряд ли. Не мальчик.

А снимать было что. Большие дома, мощные заборы, каждое окно, дыра, щель превращены в амбразуры. И «КамАЗы». В каждом дворе, у каждых ворот, просто на обочинах. Огромное количество!

Я слышал, что перевозки грузов – основной бизнес местного населения. А основной груз – оружие.

На улицах многолюдно. Женщины, грязноватые дети, мужчины с оружием. Золотая Орда. Дети, кстати, тоже с оружием. С настоящим. На одном из перекрестков шла игра в зачистку.

Остановились у какого-то дома. Эфенди скомандовал на выход. Выгрузились, зашли во двор. Во дворе встретил старик. Эфенди с ним обнялся. Перекинулся парой фраз. Кивнул в нашу сторону. Мы подошли.

– Будете жить здесь, у него. Его зовут Шамиль.

Старик слегка поклонился. Мы представились.

Пожали руки. Он не показался мне неприятным или враждебным. Благообразный такой. Сказал, что рад дорогим гостям. Я кисло улыбнулся.

Потом он меня поразил. Он сказал – «хлеб-соль». Разборчиво, с приемлемым акцентом. Но главное – смысл. Бандитское гнездо, линия Маннергейма, можно сказать, а тебе говорят – «хлеб-соль». Звучит это, правда, как «хлэп-сол», но все равно приятно. Впрочем, ни того, ни другого не предложил.

– Располагайтесь, – сказал эфенди, – он вас будет кормить, поить.

– Поить? – мы оживились.

– Водой, иногда – чаем.

– А… А чего еще нам делать?

– Ждать. К вам придет Джабраил. Он вас проинструктирует.

– А! Руководитель программы, шеф-редактор, так сказать, – я пытался шутить.

Эфенди пристально посмотрел мне в глаза.

– Вроде того, – он опять говорил почти без акцента.

– А сколько ждать?

– Сколько надо.

– Очень любезно с вашей стороны. А кроме как ждать, мы еще что-то можем делать?

– Гулять. По этой улице. Не дальше.

– А снимать?

– Нет.

– Но вы же в машине не возражали?

– В машине вы были со мной. А так – нельзя. Вы нам здесь живые нужны.

– В течение какого времени?

– Ты мудак?

– Нет, я корреспондент. Хотя как корреспондент я, конечно, мудак. Был бы не мудак, снимал бы сейчас открытие нового магазина Гуччи на Тверской.

– У тебя иногда бывают хорошие шутки. Редко, но бывают. Значит, ты не мудак.

– Спасибо, эфенди.

– Ты нам нужен живым. А сколько мы все здесь проживем – вопрос не ко мне, к Аллаху.

– Оптимистично.

– Ждите Джабраила, салям.

Мы вошли в дом. Это была не сакля – именно дом. Большой, добротный. Мне живо представился подвал, а там – ходы, ходы, бомбоубежище, бетон. Многие «КамАЗы», которые мы видели, были покрыты густой цементной или бетонной, я не очень разбираюсь, пылью.

Сели за стол. Дед поставил большую миску с вареной бараниной (откуда это у них все берется с такой скоростью?), хлеб, кружки, чайник. Утолив первый голод нехитрой трапезой, я решил навести справки. Начал очень тонко и дипломатично:

– Дедушка Шамиль, скажи, ты – ваххабит?

– Я? Вахабыд. Ми всэ тута вахабыд. Я раншэ парторг автокалонны был, а тэпэр – вахабыд.

– Надо же, как интересно. А почему ты ваххабит?

– А как жэ? У нас папробуй быт нэ вахабыд. Вахабыд – это пэнсыя, мука, баран, а нэ вахабыд – падыхай в канавэ. Эта эсли старый. А эсли маладой и нэ вахабыд – падыхай у стэнкы.

– Это в смысле – расстреляют?

– Растрэлают. Многых парастрэлалы. Нэлзя не вахабыд.

Интересная, исчерпывающая политинформация от бывшего парторга автоколонны.

– Дедушка Шамиль, я вот, знаете ли, не ваххабит, мне у вас покурить можно?

– Пакурыт можна – ва дварэ.

Вышли все трое. И вдруг! О чудо! Во дворе колодец, а у колодца – представьте себе – лет семнадцать, лиловое платьице чуть ниже колен, голые смуглые икры, босые, чуть грязноватые ножки в резиновых шлепанцах-вьетнамках и – о верх эротизма!!! – ободранный, еле заметный… педикюр!!!

Я ПОЛЮБИЛ!!! Кто бывал в таких ситуациях – тот меня поймет.

– Это – мое! – шепнул я Стасу. Очень строго шепнул. – Только подойди к ней – убью!

– Вас понял, командир.

Она заметила нас. Покраснела. Метнула на меня быстрый взгляд (или мне только так показалось?) и скрылась за дверью какой-то подсобки.

У меня дрожали колени. Вот она – фронтовая любовь! Это не только в кино бывает. Вокруг смерть, страдания, ты не знаешь, сколько тебе еще отпущено дней, а может быть… минут, но ты дрожишь не от страха, ты дрожишь (простите меня, влюбленный человек склонен изъясняться пошловато), так вот, ты дрожишь в сладкой истоме, в твоей голове роятся самые безумные планы… Ты не соображаешь, что делаешь.

И я тут же сделал именно то, чего делать было ни в коем случае нельзя, – я вошел в дом. Не просто вошел – я пошел к дедушке Шамилю.

Он все еще сидел за столом, по-стариковски глядя в одну точку.

– Дедушка Шамиль… там… у вас во дворе… девушка… она… кто?

Старик поднял голову. Грустно посмотрел на меня.

– Барият, моя внучка.

– А-а-а…

– Сирота.

– Как жаль.

– У нэе жэных (у меня сжалось сердце) был… Вахабыд растрэлалы. Он нэ хатэл быт вахабыд. Хател учытса.

Старик вдруг заплакал.

– Жаль, дедушка Шамиль… но слезами горю не поможешь (о красноречие!) Другой жених найдется…

Старик заплакал еще сильней.

– Нэ найдэтса… У них было… Тэпэр ныкто замуж нэ вазмет.

Внутри у меня все запело! О подлая мужская натура! Смесь солдафона и похоти!

Старик внезапно поднял голову. Слезы высохли. Он пристально смотрел на меня.

– Ты с Масквы?

– Да…

– Она тэбэ нравытся?

– Ой… да…

– Увэзы ее. Я нэ вазражаю. Здэс ей нэ будэт жызны. Толка нэ абижай ее там. Жэныс. Я знаю – у вас так можна, дажэ эсли и было что ранше с дуругим, всо равно – можна. Я знаю.

У меня подкосились ноги. Я очень аккуратно сел на табуретку.

Во денек! Эфенди – шаман – обещал, что скучно не будет. Это ж надо – неожиданно для самого себя припереться в бандитскую крепость, встретить там горскую красавицу, неожиданно для самого себя влюбиться в нее и, опять же, уже совершенно НЕОЖИДАННО ДЛЯ САМОГО СЕБЯ получить, будучи гяуром, согласие на брак от ее ближайшего родственника! Тысяча и одна ночь! Готов ли я к этому? Конечно, готов!!!

Только выбраться отсюда, а там – затаскать ее по магазинам, одеть, обуть, показать Москву, научить переходить через дорогу, звонить по телефону, пользоваться посудомоечной машиной, объяснить, какие духи лучше и почему, что такое банкомат и с какой стороны к нему подходить, показать компьютер и, для начала, научить его включать, объяснить, как добиться нужного сочетания горячей и холодной воды в душе, убедить, что джакузи – это не орудие пыток, наконец… научить пользоваться унитазом, а потом – театры, кино, выставки и как апофеоз – выучить ее сносно говорить по-русски!!! А прийти с ней в останкинский пресс-бар – там вообще все умрут – Печорин и Бэла!!! Лермонтов отдыхает.

Стоп. У меня с реальностью как-то не очень. Для начала – пустячок – выбраться из этой клоаки. Вместе и хотя бы живыми. Про невредимость я пока не буду. Да, и еще:

– Дедушка Шамиль… а вы уверены… что она согласится?

– А кто ее спрашыват будэт?

– А… если я ей… не понравлюсь?

– А это нэ ее дэло. Главное, что ти минэ панравылся.

– А как же ей… А я чем вам понравиться успел?

– А ти високый, бэлый, културный, в Масква жывеш.

– А что… этого достаточно?

– А зачэм нэдостаточно? В Масквэ харашо. Нэ стрэляют, ну, нэ часто, газ ест, свэт ест, кушат ест. – Он немного подумал. – У тэбя денга ест.

Я решил прояснить ситуацию до конца.

– Дедушка Шамиль, но… у нас ведь вера разная…

– У вас, можэт, и разная, а у мэна адна вэра – чтоб маэй внучкэ харашо било. Так ти сагласэн?

Представьте себя на моем месте: война, любовь, напор старика, вообще вся эта неожиданность и запредельная фантастичность ситуации – отступать было некуда. Я был согласен.

– Да, я согласен.

– Зави дурузэй.

Вышел во двор. Ребята топтались в нерешительности. Курили.

– Чего стоите?

– Так ты не звал. Мы так поняли: разговор у тебя со стариком, если не зовешь, значит, так надо.

– А о чем разговор – не слышали?

– Да нет, так не слышно, мы чего, специально подслушивать будем?

Кажется, действительно не слышали.

– Пойдемте.

Заходим в дом. Старик какими-то неведомыми переходами уже завел в комнату внучку. Она стояла у стола. При нашем появлении слегка покраснела.

– Барият, – торжественным голосом начал Шамиль, – Барият, в прысутствыи этых мужчын гавару тэбэ – этот чэловэк (он показал на меня) – твой муж. Тэбя как зовут, я забыл?

– Кирилл.

– Вот. Кырыл – твой муж.

Барият стала пунцовой. Она была красива. Я, кажется, таких красивых вообще не видел. Она стояла потупив глаза.

Длинные иссиня-черные волосы обрамляли точеное, тонкое лицо (опять простите за стиль изложения – это слова влюбленного человека), тонкий, с легкой горбинкой, нос, хорошо очерченные губы. Казалось, слова деда не были ей неприятны, более того, они, кажется, не были для нее неожиданностью.

– Вот, – продолжал старик, – я абешал тибэ устроыт тваю судбу – я сдэлал. Тэпер могу помират. Иды, готовса. Спат будэтэ там, навэрху (у меня – сладкая истома). Свадба будэт ночю, кагда сэло угаманытся.

Он повернулся к моим друзьям и подмигнул им. Почему-то именно им, а не мне. Барият грациозно выскользнула из комнаты.

Я обернулся на своих товарищей. Вы знаете, как выглядят изумленные люди? Нет, вы – не знаете. А я знаю – теперь.

– Ребят, пойдемте, покурим. Мы сейчас… папа.

Вышли. Закурили. Стасик закашлялся. Костя сделал несколько глубоких затяжек, посмотрел мне в глаза.

– Кир, а что это было?

– Ну… как что… я… женюсь.

– Подожди-подожди, здесь, в этих горах, воздух такой? У нас у всех глюки?

– Почему глюки… Ребят, я понимаю, это несколько, мягко говоря, неожиданно, но я вот… действительно женюсь. Нет, это сейчас так вот, неформально, а как выберемся отсюда, так все и оформим… как положено.

– Одурел?

– Да нет вроде, хотя, кто знает, но… нет, все нормально… ну полюбил я! Влюбился! С первого взгляда! Что, не бывает такого?

– Нет.

– Ну, у нас это… разное видение.

– Видение тут одно: ты – чокнутый мужик, одуревший от всех свалившихся на тебя приключений, с гипертрофированным либидо, что вполне объяснимо в таких экстремальных ситуациях. Но не до такой же степени!

– Слышь, Костик, ты психиатр, да?

– Да, сейчас да. И психиатр, и сексопатолог, и социальный работник. Ты о последствиях подумал? Ну, трахнешь ты ее сегодня, ну, еще и завтра и послезавтра, а потом вывезешь ее в Москву, и че ты там с ней делать будешь? Отучать на корточках писать?

– И буду. И отучу. Лучше, кстати, с чистым листом работать, чем блядей наших московских под себя переделывать.

– Это ты сейчас так говоришь. А через неделю она тебе надоест – какать будет в углу в коридоре, или еще что, тогда чего делать будешь – в бордель сдашь?

– Щас по морде дам.

– Ладно, мальчик ты взрослый, наше дело было тебе мозги вправить – не хочешь адекватных людей слушать, не надо. Тебе расхлебывать.

Стасик во время этого разговора чувствовал себя очень неловко.

– Слушай, Кирилл, это, конечно, твое дело, мы давить не имеем права, но ты все-таки подумай еще раз, пока время есть.

– Да вы чего, мужики? Вы о чем? Какое время? Мы что, уже в вагоне СВ в Москву едем? Ты, Стас, говоришь, пока время есть? Да его, может, и нет уже. Может, нам считанные часы остались? Может, у меня появилась первая и последняя возможность пожить в счастливом браке? Хотя бы одну ночь!

За воротами послышался шум подъехавшего автомобиля, хлопнула дверца, открылась калитка, и во двор энергично зашел мужчина лет сорока. Кожаный пиджак, брюки (именно брюки!), кожаные туфли (именно туфли!), тонкие усики, загорелое лицо. По таким в прошлые годы сходили с ума на всех танцплощадках юга. Направился прямо к нам. Протянул руку. «Джабраил». Рукопожатия.

– Давайте пройдем в дом, сядем, поговорим, – речь почти без акцента.

Зашли в «гостиную». Она была пуста. Сели за стол.

– Вы, наверное, догадываетесь, зачем вы здесь, – сделал вступление Джабраил. – А вы старший? – он посмотрел на меня.

– Догадываемся. Я старший. А вы, простите, кто?

– Я ваш э-э-э… – он побарабанил пальцами по столу, – я ваш куратор. Я хотел бы объяснить вам ваши обязанности…

– Секундочку, – надо было срочно перехватывать инициативу, – мы свои обязанности много лет знаем, я хотел бы уточнить ВАШИ обязанности.

Джабраил растерялся. Все-таки мы были в некотором роде пленными. Я не дал ему продохнуть:

– Хочу обратить ваше внимание: мы – не пленные, явились сюда по доброй воле, в силу специфики нашей работы. Сразу хочу предупредить – навязать нам что-либо невозможно.

Джабраил усмехнулся.

– Пленные – не пленные, независимые. Зависимые! Уйти-то вы отсюда все равно не можете.

– А вы – можете?

Он не нашелся что ответить. Я продолжил.

– Давайте так. Мы – партнеры. На данном этапе мы сотрудничаем. Мы не выполняем никаких указаний, просто делаем свою работу. Для вас ведь очень важен сам факт нашего присутствия здесь. Кстати, именно об этом я договаривался с Надиром Хачилаевым (тут я приврал, но не станет же он проверять, да если и станет – что с того?). Кстати, Надир здесь?

– Без комментариев. Хорошо. Я понял. Не будем выяснять, кто круче, – это делу повредит (вот умница). Какие у вас возможности?

Я пожал плечами.

– Да так себе… Камера. Но здесь ведь нет перегона. Так что снимать можно только на будущее. А так – спутниковый телефон, всегда можно выйти в прямой эфир, хоть теле-, хоть радио. Но этих телефонов у вас у самих полно.

– Это не важно, вы могли вообще с пустыми руками приехать. Вы правильно сказали – важно само ваше присутствие здесь. Ваш голос узнают. Вы расскажете миру правду – пускай по телефону, не имеет значения.

– А кстати, какую я должен рассказывать правду? У нас с вами может быть разное представление.

– Как какую? Федералы стягивают войска, подгоняют авиацию – хотят задушить нашу маленькую республику. Сначала будут бомбить наши мирные села.

– Мирные?!

– Вы женщин, детей, стариков видели?

– Видели.

– Значит, села мирные.

– А я ведь могу рассказать и про оружие, которое видел даже у детей.

– А это пожалуйста – мы же должны защищаться. Наше дело правое – нашу правду не задушишь, не убьешь…

«… Эту песню напевает молодежь, – мысленно добавил я, – точно, комсомольским работником раньше был».

– Ну хорошо, Джабраил, и как, по-вашему, будут развиваться события?

– Ну как… Скоро начнут бомбить, потом подключат артиллерию. Это будет продолжаться несколько дней. Потом они решат, что ничего живого уже не осталось, и пойдут на штурм. Вот тут-то и сломают себе шею – они даже не представляют себе, насколько у нас здесь крепко. А потом начнется шум на Западе, весь мир будет возмущен варварством федералов. И они уползут, поджав хвост.

– Да-да, Европа с нами, Запад нам поможет – еще товарищ Бендер говорил.

– Кто?

– Неважно. И что? Ну, уйдут федералы, а дальше?

– А дальше мы возьмем Махачкалу, потом Ставрополь, потом Ростов, потом… («Да он параноик, – подумал я, – прямо местный доктор Геббельс»).

– Ладно, это я понял. Какие у ВАС возможности?

– Любые.

– А точнее?

– Корпункт оборудуете здесь, в подвале. Тут такой подвал – ни одна бомба не возьмет. Антенну от спутника выведете на крышу. У вас что – «Инмарсат»?

– Да, – это Стасик вступил в разговор.

– Шнура до крыши хватит?

Стасик кивнул.

– Если не хватит, мы нарастим – вы только скажите.

– А на камеру снимать можно, на будущее? – поинтересовался Костя.

– В принципе можно, хотя особого смысла не вижу.

Прозвучало это как-то зловеще.

– А Искандер говорил – нельзя.

– Да нет, можно, тут все уже знают, что вы свои ребята.

– Ну, вы нас в «свои» не очень-то записывайте. Мы так, нейтральные.

– Мне без разницы. Ладно, располагайтесь, отдыхайте, завтра утром приду – начнем работать.

Он что-то прогортанил на местном. Вошел мой родственник.

– Покажи гостям подвал – они там работать будут. Салям.

Джабраил ушел. Мы спустились в подвал. Да-а-а. Не буду утомлять вас инженерными подробностями, но это было круто.

Стасик начал колдовать над техникой: провел шнур, полез на крышу, укрепил антенну.

– Поймал сигнал? – спрашиваю.

– Легко. Мы на горе – ни помех, ни отражений, звук вообще супер будет.

– Я уже могу в Москву позвонить?

– Звони.

Спускаюсь в подвал. Набираю Таню.

– Слушаю вас, – звук правда отличный.

– Таня, привет.

– Господи, Кирилл! Где вы? Что с вами? Куда вы опять пропали? Вы живы?

– Тань, столько вопросов сразу. Ну, во-первых, пока живы. Во-вторых, мы в Карамахи.

– Где???!!!

– В Карамахи.

– Ой… как же это? Вы что, в заложниках?!

– Здесь все в некотором смысле в заложниках.

– Но вы в порядке?

– С точки зрения профессии – в полном.

– Но там ведь вот-вот ТАКОЕ начнется!

– Я и говорю, с точки зрения профессии – мы именно там, где надо.

– А как же… вы оттуда выбираться будете?

– Ты лучше спроси, как мы сюда добрались. Впрочем, это не важно. Слушай внимательно. Картинки вы от нас не получите до нашего возвращения, это понятно – да? Не перебивай. Дай мне телефон, во-первых, прямого эфира, во-вторых – еще один, по которому я могу позвонить в любое время суток. И чтобы у этого телефона круглые сутки звуковик был, чтобы записал на пленку все, что я говорить буду. И чтоб не болван был и не пьяный. Чтобы кнопки свои правильно нажимал – информация золотая будет, ты понимаешь? Я всегда буду набирать два номера: если попаду в прямой эфир – слава богу, если нет – вы там сами решайте, где пленку давать, в новостях, там, или где. Давай телефоны, я записываю… Так, записал. Танюх, мы сделали все, что смогли, и это – очень много. От вас только одно требуется – вовремя снимать трубку, не болтать по этим телефонам с подругами и не налажать при записи моих сообщений, справитесь?

Вот и славно, до связи. Позвоню уже завтра – первые впечатления и так далее. Пока.

Положил трубку. Поднялся в гостиную. Барият накрывала на стол. Улыбнулась мне смущенно. Я – в ответ, тоже смущенно (сладкая истома).

Захотелось курить. Вышел во двор. Вся компания – на лавочке. Ребята курят. Шамиль рассказывает им историю села. Как я понял, при Ермолове тут тоже дела были. Старик деликатно дождался, когда мы докурим, и сказал:

– Пашлы, жэных, свадба справлат будэм. Зашли, сели за стол. Вчетвером.

– А где Барият?

– В комнатэ.

– Не понял?

– Так палагаэтца. Это ана в Масква будэт с табой за сталом сыдэт, а здэс – нэлзя.

Он встал, повернулся к шкафу, порылся в нем, достал бутылку. «Портвейн крымский. Красный». Е-мое!

– Вот – с паслэднэй пасэвной храню. Пригадылась.

Он поставил на стол три стакана.

– Папа, а ты что же – пить не будешь?

– Пыт ты нэ будэш – ты жэных, тэбэ нэлзя. Вот оно что! Вот почему он подмигивал моим друзьям, а не мне. Нормальная у меня свадьба получается!

Старик разлил вино по трем стаканам.

– Коста, ты старшый дуруг – гавары тост. Костик встал, прокашлялся.

– Дорогой Кирилл, от имени и по поручению нашего маленького коллектива я поздравляю тебя с ПЕРВЫМ браком.

Гад все-таки Костя. Не мог без этого. С ПЕРВЫМ браком! Я недобро посмотрел на него. Шамиль улыбался и согласно кивал головой. Для него в Костином тосте не было ровным счетом ничего странного. Первый брак, второй, третий, четвертый – причем каждый последующий брак вовсе не отменяет предыдущего. Всем хорошо. Все жены счастливы. Если у мужика больше одной жены – это значит, что он богат. Шамиль так и понял. У его внучки со временем появится одна подруга, другая, третья – хорошо!

Они выпили, немного посидели, поели. Шамиль тоже сказал тост. Про то, что я должен быть строг и ласков со своей женой. Что дома у меня в одной руке всегда должна быть плеть для жены, а в другой – золотые украшения для нее же. Костик, гад, криво усмехнулся и буркнул что-то про секс-шоп. К счастью, старик не понял. Наконец мой родственник сказал:

– Ладно, Кырыл, иды, дэлай свае дэло. А мы тут с рэбятамы эще пасыдым.

Э, подумал я, да у него тут не одна бутылочка «Крымского».

– Парни, вы смотрите – завтра работать, тут перегар не одобряют.

Они энергично закивали головами и замахали руками – иди, мол, уже. Я понял – борьба бесполезна. Завтра моя группа будет благоухать. Здесь это то же самое, что выйти на улицу со свиньей на поводке. Ладно, разберемся. Сейчас у меня есть дела поинтереснее.

Начал подниматься по лестнице. Сладкая истома. Ноги ватные.

В эту ночь я стал МУЖЕМ. Дикой, сладкой, восхитительной горской девочки.

28 августа 1999 года. Карамахи.

Пробуждение было приятным. На моей груди покоилась очаровательная головка жены. Ее тонкая рука обнимала мою шею. Теплое дыхание ласкало живот. Я погладил ее по голове. Она проснулась. Улыбнулась. Поцеловала меня в губы.

– Пора вставать, любимая.

Она по-кошачьи соскользнула с кровати, встала на цыпочки, потянулась. Фигура! И никакой стыдливости. А что, собственно, я ведь ей муж.

Я встал, натянул джинсы.

– Ой, прости, – она схватила мои кроссовки, встала на колени, собираясь меня обувать.

– Нет, что ты, что ты, я сам, – я отнял у нее кроссовки, – у нас так не принято.

– Странно, – она была удивлена и, кажется, немного обижена.

Опять погладил ее по голове, поцеловал.

– Ты привыкнешь к этим странностям. Они тебе понравятся. Еще пользоваться будешь.

Она точно не поняла, что я имел в виду. Ладно, потом поймет. Главное, смотрит на меня с нежностью. И наверняка думает, что ее муж – хороший человек. А что? Правильно думает.

Спустились в гостиную. Шамиль уже накрыл на стол. Завтрак – вареная баранина. Неплохо живут, каждый день – мясо.

Между внучкой и дедом произошел короткий диалог. Я не очень силен в горских языках, но смысл уловил, кажется, правильно. Она извинялась, что не позаботилась о завтраке, а дед отвечал, что сегодня как раз тот единственный день, когда ей можно об этом не беспокоиться. Хорошая девочка.

Вошли мои коллеги. Я с тревогой посмотрел на них. Потянул носом. Есть немного. Не одна бутылочка была у папы. Но вид ничего, пристойный. А запах – уляжется после завтрака.

Поели. Барият начала убирать со стола. Мы пошли курить.

Только докурили, во двор влетает Джабраил. Не в брюках, не в туфлях – в камуфляже.

– Ребята, быстро, камеру и все такое в машину. Едем. Быстро! Работа есть!

Уточнять в таких случаях не принято – времени нет, да и не солидно. Влетаем в дом, хватаем технику. Барият смотрит на меня с тревогой. Улыбаюсь – все нормально, мол.

Грузимся в машину. Поехали.

– Что случилось-то?

– Разведка донесла – менты едут.

– Не понял. Куда едут?

– Сюда едут.

– Зачем?

Джабраил засмеялся.

– Арестовывать нас.

– Как это?

– А хрэн их знает.

– Они что, в ситуацию не втыкаются?

– Они бараны. Смешно будет. Хорошее кино получится. И в Москву передашь, какие блестящие операции местная милиция проводит.

Выехали на окраину села. Выгрузились у блокпоста. Впереди змеилась узкая лента дороги.

Джабраил поздоровался с боевиками. Пообщался по рации. Повернулся к Косте.

– Не пропусти момент. Видишь – поворот, вот от него еще двести метров ближе к нам. Будет интересно. Не проспи.

Стоим, ждем. Потрескивают рации. Короткие переговоры. Костик уже готов. Кадр отрепетирован.

Вокруг почувствовалось некоторое оживление. Рации заработали активнее. Раздались гортанные команды.

Вдруг из-за поворота вынырнули три машины. В чистом горном воздухе видно было хорошо. «Уазики». Синие с желтым. Милицейские. Ехали неторопливо, слегка переваливаясь на ухабах. Ближе, еще ближе, уже совсем близко.

Я оглох. Сколько было пулеметов – понятия не имею. Казалось, что стреляет сама гора. Ментовские машины вмиг превратились в бесформенные, дырявые железные коробки.

И сразу все стихло. Звенящая тишина. Голос Джабраила как сквозь вату.

– Поехали посмотрим, заснимете.

Погрузились, подъехали, вышли.

Костик снимал. Пальцы дрожали. Трупы, много трупов. Боевики грубо выволакивали их на землю. Стасик блевал. Я остолбенело смотрел на все это. Запах гари, бензина и крови.

– Костя, – голос Джабраила, – сними, смотри, с чем ехали – пистолеты, наручники. Бараны.

У меня все это как-то не помещалось в голове.

Вернулись в село. Во дворе нас встречали Шамиль и Барият. Она с тревогой смотрела на меня. Я слабо улыбнулся ей – все в порядке.

Спустился в подвал. Для прямого эфира рановато. Набрал сразу второй номер. Удивительно, но трубку сняли. Озвучил репортаж в стиле «наш корреспондент передает по телефону».

Сначала хотел просто передать сухие факты. Но потом не удержался и поделился ощущениями. Ощущения были дикими. Это же как надо быть не в курсе, насколько не владеть информацией и чем думать, чтобы послать три «уазика» с ментами, вооруженными пистолетами и наручниками (!), против горной крепости, которую целая армия штурмовать должна неделю, и то – с неясным результатом.

Вот такой в общих чертах был смысл репортажа. На протяжении всего процесса Стасик, уже пришедший в себя, показывал мне большой палец. В другой ситуации мне было бы приятно, в этой – не очень. Как-то не хочется гордиться хорошей работой, когда тема такая.

Вышли во двор. Закурили. Материализовался Джабраил.

– Молодец, в целом правильный репортаж сделал.

– А… спасибо, а у вас с подслушкой все в порядке, да?

– А ты думал?

Такие вот дела.

Следующие несколько дней прошли относительно спокойно. Я даже как-то втянулся в тихую, счастливую семейную жизнь.

Барият уже не пыталась по утрам обувать меня. Более того, я просыпался один. Постель еще хранила тепло ее тела, а сама она уже хлопотала на кухне. Спускался в гостиную, она подавала завтрак, весело щебеча.

Насчет обуви. Вообще-то в кавказских домах принято ходить босиком, в крайнем случае в носках. Но мы с самого начала сделали вид, что не знаем этого. А Шамиль не настаивал. То ли такт, то ли военные обстоятельства.

Кстати, забыл сказать, это удивительно, но у Барият почти не было акцента. Я вообще заметил, что у горцев наличие или отсутствие акцента не вопрос воспитания, образования, среды, а нечто внутреннее. Может быть, поэтому некоторые мои знакомые так легко переходили с чистого русского на какое-то невразумительное бормотание и наоборот. Мне даже кажется, что многие специально говорят с акцентом. Такая национальная самоидентификация, что ли?

Костя, кажется, уже смирился с моим выбором и начал воспринимать наши отношения серьезно. А Стасик… Стасик вообще хороший парень.

Но счастье было недолгим. Уже в начале сентября в Карамахи стало тревожно. Люди ходили хмурыми и сосредоточенными. Взад-вперед сновали грузовики. Улицы постепенно опустели. Сначала исчезли мужчины, потом женщины и дети. Барият сказала, что мужчины ушли на позиции, а женщины и дети перебрались в подвалы. Медовый месяц кончился.

Мы начали работать. Мотались с камерой по периметру села, по блокпостам, снимали улицы, встревоженных людей. Пару раз передал сообщения по телефону – так, ничего особенного, общие впечатления. Встречался с Джабраилом, просил дать информацию, хотя бы более-менее весомую. Он отмалчивался, говорил – не время, потерпи. Я терпел.

Но однажды вечером Джабраил появился сам. В камуфляже и армейских ботинках. От былой вальяжности не осталось и следа.

– Кирилл, пора выходить в эфир.

– Я давно готов. С чем выходить? Дай информацию.

– Эти шакалы обложили нас. 17 блокпостов понатыкали вокруг. Прервали все наши внешние сообщения. Десантники с танками блокировали с юга и востока. В ущелье Чанкурбе – четыре группы спецназа. У Нижнего Дженгутая – артиллерия, самоходок до хрена. И это, кажется, еще не все.

– Да… с разведкой у вас все в порядке. Спасибо, про шакалов, извини, опущу, а все остальное – передам. А кстати, насчет вас что передать? Вы как – бздите?

Я думал, он меня зарежет. Но нет, война есть война. Не до тонкостей. Все называют своими именами.

– Пусть они бздят. Мы им устроим «добро пожаловать в ад».

– А, понял, ну ладно, я пошел.

– Давай.

Спустился в подвал, набрал номер, наговорил репортаж – изложил все, что узнал, от себя добавил ощущений, насчет бздят-не-бздят, в других выражениях, конечно, потом про «добро пожаловать в ад» – очень красивое выражение, они его еще в декабре 94-го на заборах в Грозном писали.

Потом позвонил Тане.

– Тань, привет, я там информацию передал, пожирнее, чем в предыдущие два раза. Только там цифры всякие, названия, места дислокации. Вы проконсультируйтесь – давать, не давать, а то мне еще шпионаж пришьют. Хотя уверяю тебя, они тут все про федералов знают лучше, чем в Генштабе.

5 сентября 1999 года, Карамахи.

Мироздание рухнуло прямо на кровать. Дикий грохот, звон стекла, полный рот пыли. Кровать уехала куда-то в угол. Мы вскакиваем на ноги. Светает. Смотрим друг на друга дикими глазами. Полное оцепенение.

Второй удар привел меня в чувство.

– Барият, в подвал, быстро!

Кое-как похватав одежду, кубарем покатились вниз.

Третий удар! Лестница дернулась и больно ударила перилами по голове.

В гостиной все были в сборе. Это, правда, громко сказано – они лежали на полу, лицами вниз, прикрыв головы руками.

– Че разлеглись! Барият, дед, Стас – в подвал, живо. Костик, камеру – на улицу.

Костик вскочил, камера была при нем, мы метнулись к выходу. Барият повисла у меня на плечах.

– В подвал!!!

Я схватил ее за талию, другой рукой – деда за шкирку, поволок их к люку.