Текст книги "Безумие"

Автор книги: Дмитрий Кончаловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Светомаскировкой, кстати, не обеспокоились. Видимо, ночью нечего было бояться.

Потом все захотели курить. У меня был клевый, самый настоящий американский «Zippo». Я гордо достал его из кармана – вы, чучмеки, ножи, конечно, классные имеете, а вот такой штуки у вас нет – прикурил и, не гася, передал по кругу. Вернулся мой клевый «Zippo» в двух частях – крышка отдельно, все остальное – отдельно. Колесико свернуто набок. Восстановлению не подлежит. При этом пламя было. Я с досадой прихлопнул его крышкой. Теперь этот «Zippo» больше никогда не зажечь. Чьи умелые руки изуродовали верного спутника моих командировок, который никогда не гас ни при каком ветре? Я был расстроен. Это заметили.

– Э-э-э, Кыра, нэ растраывайса. Зачэм тэбэ эта кэрасынка? Приэдэш в Махачкалу, купыш сэбэ хароший, пласмасавый, газавий.

Это было сказано – честное слово – абсолютно искренне, без малейшего стеба. Дети гор…

Я задумался. Как я отношусь к этим людям? Вот мы сидим у костра, вместе едим. Их хлеб, кстати, не наш. Они доставили меня на то единственное место, где я мог хорошо выполнить свою работу. И не мешали, наоборот, помогли. Теперь, надеюсь, будут помогать отсюда выбраться. Как помогли уйти от артобстрела – Ваха командовал по-русски.

А ведь они враги. Есть у меня чувство вражды к ним?

Они сегодня на моих глазах уничтожили русские вертолеты. Наверняка погибли русские люди. Кстати, эти самые вертолеты, которыми управляли русские летчики, чуть раньше пытались уничтожить меня. Но они ведь не знали, что это я. А я эти вертолеты в тот момент ненавидел. И когда сегодня они превратились в груду расплавленных обломков, тень злорадства мелькнула в моей душе… Я относился к ним как к живым существам, гадким тварям, которые хотели убить меня.

Как все сложно. Будь я там, я бы ненавидел тех, кто сидит сейчас со мной у костра. И всех их собратьев. Но я не там, я – здесь. И вот что интересно: других, абстрактных – ваххабитов, исламистов и прочая – я и сейчас считаю врагами. А вот этих конкретных – нет, все-таки нет.

А летчиков я ненавидел? Нет, конечно. А вот их птиц – да.

Трудный был день.

Ночь, как и обещал в самолете, провели на голой земле.

10 августа 1999 года, вторник. Ботлихский район.

Проснулся на рассвете. Не по своей воле, конечно. Растолкали. Сколько же мы спали? Часа четыре, не больше. Ничего. Сам ведь говорил, что легко не будет.

Маленький лагерь пришел в движение. Легкий завтрак – кусок хлеба, глоток воды, сигарета.

Подошел Ваха.

– Мы уходым, давай прашшатса.

– ???

– Вам нэ с нами, нам тэпер нэ до вас.

– ???

– Паэдетэ вот с ним, – рукой показал на один из «уазиков», катившихся вчера вместе с нами с хребта. За рулем сидел странный человек. Я еще вчера мельком обратил на него внимание. Он был очень странным. Для данных обстоятельств. Он был единственным из всей компании (бандформирования) в… джинсах.

Ваха помахал ему рукой. Тот вылез из-за руля, подошел к нам.

– Знакомтэс, эта Прафэссор. Паэдэте с ным.

Профессор? Красивое чеченское имя.

Теперь я мог внимательнее рассмотреть его костюм. Да, он был не только в джинсах. Он был еще и в белой майке. На груди крупными синими буквами «ЛДПР», чуть ниже, шрифтом помельче: «приходи за второй», еще ниже и еще мельче: «Москва, Луков пер., 9, м. „Чистые пруды“». Поверьте, в данных обстоятельствах это было очень странно.

Но про это потом. А сейчас я просто обязан задать вопрос Вахе. Второй за все время. А он обязан мне на него ответить. Беру его под руку, отвожу в сторону.

– Ваха, спасибо за заботу, но я ничего не понял. Ты не мог бы прояснить ситуацию?

– Мы уходым, у нас дэла, а ви паэдэтэ с ным.

Пытаюсь скрыть раздражение. Получается не очень. Восток – дело тонкое. Автомат у него, а не у меня. Но все равно придется давить. Они за это уважают.

– Ваха, ничего нового ты не сказал. Я не спрашиваю, куда вы едете и какие у вас дела. Я хочу знать, куда едем мы.

Еще на языке вертелся вопрос: почему мы едем с одним этим либерал-демократом в джинсах?

А прикрытие? Мы же не в Сочи. Но не задал. Вспомнил улыбку «корсиканца» на трассе Махачкала – Хасавюрт и ее значение – «обосрался, гяур». Вот этого как раз показывать нельзя. Чтоб даже мысли такой не возникало!

Вместо этого спросил:

– …Я хочу знать, куда едем мы. Обратно в Гиляны?

Это было бы неплохо. В этом случае, при хорошем раскладе, к вечеру можем успеть в Махачкалу. Честно говоря, я бы сделал перерыв. Горами сыты по горло. А там – Валэра (там ли?), гостиница «Махачкала» (номера остались за нами: «Один+» – богатый канал), две (или три) девочки в холле, шашлык-машлык и вино. Завтра можно позвонить Тане, отчитаться, порадовать. Потом съездить на телецентр, отсмотреть материал, помонтировать, а вечером… Размечтался!

– Нэт, нэ в Гиляны.

– А к-куда?

– В Вэдэно.

Еббббббб…

– 3-зачем в В-ведено? Почему не в Гиляны?

– Туда нэлзя. Ужэ нэ праскочитэ. Амон на дарогэ сыдыт.

Так-так-так. Соображаю. Мы же русские. У нас ксивы телевизионные. С нами водила в джинсах. Затеплилась надежда.

– Ваха, мы же русские. У нас удостоверения, паспорта, водитель в гражданке.

– Нэ сэрезно.

– Что так?

– Амон злой. Разбэратса нэ будэт. Тут на пыкныкы нэ эздят. Пристрэлэт сначала, патом разбэратса будэт.

Надо же, слова какие знаем – пикники.

– А почему в Ведено? И что потом?

– Патом выдна будэт.

– Слушай, но я с Надиром договорился, что…

– Я знаю. Нэ пэрэжывай, всо нармално будэт. Вот так. Спорить бесполезно. Из бандитского логова, через бомбежку и обстрел, уже не просто в логово, а в самое что ни на есть суверенное бандитское государство. В сопровождении Профессора. Может быть, нам слишком долго везло?

Прощаемся. Это целый ритуал. Знаете, как хоккеисты после матча? Выстраиваются две команды в две цепочки, едут навстречу друг другу и каждый каждому жмет руку. Только у нас сложнее было – правой пожать руку, а левой приобнять за плечо. Каждого. И цепочка наша куда короче была, чем их. Ох, вчерашние думы – враги? не враги? Да какая разница!

Попрощались. Грузимся в «уазик». С кофрами тесновато. Это вам не кузов «Урала». Зато можно смотреть вперед.

Про пейзаж ничего не скажу, потому что ничего принципиально нового. Горный лес. Дороги нет. Потряхивает.

Надо разговорить Профессора. У него наверняка есть инструкции. Парень вроде ничего – физиономия не дикая.

– Ты сам откуда?

– Из Грозного, – говорит почти без акцента.

– А зовут как?

– Аслан.

– А почему Профессор?

– Кликуха.

– ???

– Я в институте учусь. В Грозном, в нефтяном.

Ни хрена себе! В этом путешествии можно было ожидать чего угодно. Но в диком горном лесу, за рулем бандитского «уазика» – студент…

– А что, у вас институт… Он еще работает?

– В войну разбежались все. А потом собрались как-то. Кто уцелел. И преподы, и студенты. Мало и тех, и других.

– А здесь чего делаешь?

– Каникулы.

Я закашлялся. Чуть было не спросил: «А это у тебя – стройотряд? Пят доллярев час? Или практика?» Но не спросил.

Выехали на дорогу. Асфальт! А что, собственно? Была же при советской власти дорога между Ботлихом и Ведено… Правда, дорогу дорогой, а асфальт асфальтом трудно было назвать.

Воронки три на три через каждые сто-двести метров делали трассу пунктирной. Это не считая всякой мелочи. Не скажу, что мы ехали быстрее, чем по лесу.

Вдруг впереди показалось нечто. Танки! И еще какие-то хреновины. Что это значит? Неужели федералы? И откуда? Колонна шла нам навстречу.

– Аслан, что это?

– Это наши.

Секундочку. Какие наши? Студент, ЛДПР, джинсы, говорит почти без акцента. Кого он называет нашими?

– Какие наши?

– Наши, наши. Ты думал, только у ваших танки есть?

Колонна приближалась. Три танка. Четыре грузовика – три крытых, на одном здоровенная фигня со спаренными стволами.

Мы встали на обочине. Танки шли по-походному – с открытыми люками. Механики-водители – по плечи наружу. На бортах и башнях – надписи арабской вязью. На одном по-русски: «Никакой пащады врагу». Великая отечественная, блин…

Аслан посигналил и помахал танкистам рукой. Ему ответили тем же.

Пропустили, тронулись.

Минут через двадцать за спиной слышим какое-то завывание. Нехорошее такое. Аслан напрягается, быстро сворачивает с шоссе. Мы опять в лесу. Останавливаемся.

– Лучше выйти.

Выходим.

И тут началось. Эти звуки мы уже знаем. Это – авиация. Бомбежка. Пытаюсь разглядеть что-нибудь через кроны деревьев. Ничего не видно. Но страха нет. Понятно, что долбят где-то рядом, но это не имеет к нам отношения.

– Аслан, что это?

Молчит. Но все и так понятно. На дороге появились новые воронки…

Из дневника генерала Геннадия Трошева.

«…Разведка обнаружила выдвижение колонны боевиков по дороге Ведено – Ботлих у перевала Харами в составе:

– танков – 3;

– зенитных установок – 1;

– грузовиков с боевиками – 3;

В результате нанесенного авиационного удара были уничтожены два танка и зенитная установка».

Сели в машину, выехали на трассу. И только тогда я вспомнил, что мы здесь не просто пассажиры.

– Костик, ну я-то – старый дурак, пялился на эту колонну, как завороженный, а ты-то что зевал?

– А я не зевал, я снял.

– Как это?

– Ну так, через стекло и снял…

Оборачиваюсь в полном недоумении. На коленях у Ножкина камера, глаз прилип к видоискателю – отсматривает снятое. Да, повезло мне с ними все-таки.

Несомненно, на территории суверенной Ичкерии нас ждет еще много интересного. Только как тут с «военной» цензурой?

– Аслан, а если мы по дороге снимать будем, эти, ваши, не напрягутся?

– Да снимайте.

– Тогда тормозни на секунду.

Остановившись, поменялись с Костиком местами – с переднего сиденья кино лучше получается. И «поливать» можно все подряд, благо кофры наши с нами, а в них еще пять аккумуляторов.

А вот и кино начинается…

– Костик, мотор.

– Уже…

Какой спаянный у нас коллектив. Двое суток всего вместе работаем, а лишних слов не нужно. Впрочем, эти двое суток вместили в себя очень многое. Целую жизнь… И смерть… И прилетели мы в Махачкалу сто лет назад. И это была совсем другая жизнь. Море, шашлык, вино, Валэра, девочки. А Москва – вообще другая планета. Неужели там действительно ездят красивые дорогие машины, вечером горят фонари, люди пьют кока-колу, можно на каждом углу поесть и выпить, а потом прийти домой? Просто прийти ДОМОЙ… Кажется, что это когда-то приснилось. А на самом деле мы всю жизнь мотаемся по этим горам, по лесным дорогам, вечером сидим у костра в компании бородатых моджахедов, а потом заваливаемся спать на голой земле. А еще попадаем под обстрелы, снимаем обстрелы, по утрам посещаем незапирающиеся сортиры без туалетной бумаги и радуемся, увидев человека в майке с надписью «ЛДПР»… С надписью из сна, из жизни, которая снилась.

Да, а вот это – не сон. Впереди вполне знакомая картина. Бетонные блоки с амбразурами, мешки с песком, «змейка» из надолбов. А над всем этим на очень длинном шесте гордо реет зеленый флаг с черным волком.

Нет, конечно, иллюзий никаких и не было. Глупо было удивляться. Это не 96-й год. Хотя, быть может, три года назад именно над этими бетонными блоками развевался триколор. И на посту стояли несчастные полуголодные ребята в мешковатой форме российской армии. Или гораздо более счастливые и сытые менты. Странно устроена человеческая память. Сейчас, видя эту «зазеркальную» картину – бывший российский блокпост с зеленым флагом и черным волком – я вдруг вспомнил события трехлетней давности…

К Новому, 1996 году наше начальство задумало сделать документальный фильм «Новый год в Грозном». По замыслу три съемочные группы должны были отправиться в Чечню снимать встречу Нового года. Одна – в войска, другая – к боевикам, а третья – на улицы ночного Грозного.

Первая группа справилась с задачей легко – московский офис хорошо поработал, заранее согласовав все с военными.

У второй тоже все получилось – ее возглавлял Ильяс Богатырев, человек, имевший с Чечней очень тесные отношения. (Внимание – именно журналистские отношения, и никаких более, вопреки грязным намекам, которые появились после его похищения. Но это уже другая история, и произошла она позже.) Эта группа встречала Новый год вместе с Дудаевым.

А мы с оператором Сережей Плужниковым составили третью группу. И у нас произошел облом. То есть это я сначала думал, что облом. Потом выяснилось, что это – удача. Но – потом. А начиналось все вот как.

Прилетели мы днем 31 декабря в Минводы. Оттуда до Грозного часов пять езды. Теоретически это нормально. Все можно успеть. Но – теоретически. Задумка с нашей, третьей, группой пришла в головы начальства в последний момент. Никаких согласований сделать не успели. «А зачем, вы же не в войска, вы же в город едете». Спорить было бесполезно. У штабных, то есть тех, которые в офисе сидят, у теплой батареи, всегда все просто – не им же корячиться. Положились на нашу находчивость (знакомо уже, правда?). Короче, полетели по опыту на авось.

В аэропорту Минвод нашли «чеченскую» машину. Я знал, где их искать – в самом конце длинного ряда извозчиков. Сумму называть не буду – не поверите. Телевидение вообще дорогое дело. Водила – пожилой чеченец из Грозного. Как звали, не помню.

До самого Грозного доехали без приключений. Если не считать огромного числа остановок – блокпосты. Поэтому, когда подъезжали к цели, на часах было 23.30! Полчаса до Нового года! Через полчаса мы должны включить камеру и снимать… Что? Этот вопрос я задавал еще в Москве. Фейерверки, шампанское, радостные интервью со счастливыми грозненцами? «Снимай, что увидишь», – ответили мне. «Хорошо, фейерверки я вам точно гарантирую», – злорадно ответил я. Кажется, не поняли.

А теперь главное. Примерно за месяц до описываемых событий начались особенно дерзкие ночные нападения на федералов, и командование Объединенной группировки запретило передвижение гражданских автомобилей в темное время суток. И разрешило войскам открывать огонь по нарушителям без предупреждения. А темнеет в это время года часа в четыре. Так что то, что мы вообще смогли приблизиться к Грозному, было новогодним чудом. Но чудо закончилось ровно за полчаса до Нового года.

Кругом кромешная тьма. Где-то впереди – Грозный, тоже погруженный во тьму. Но перед ним – блокпост, это мы точно знаем. Ночное небо озаряется вспышками осветительных ракет. И отовсюду – стрельба. Трассерами в воздух. Войска уже празднуют.

Вдруг грохот пулеметной очереди раздался близко и прямо перед нами. Это уже по нам. Точнее, над головами. Это приказ остановиться. Следующая очередь будет на поражение.

Водила дал по тормозам, слегка занесло, и автомобиль замер посреди дороги. Как на ладони. Думать было некогда. Я бывал в разных ситуациях, но ночью, в запрещенное время, оказаться под дулами взвинченных федералов… Я правда не знал, что делать. Точнее, я не знал, как НАДО себя вести. И потому заорал первое, что пришло в голову:

«Быстро гаси фары и включай свет в салоне!!!»

Просить его дважды не пришлось. Так, что дальше? Сидеть и ждать? Чего? Когда у них нервы не выдержат? Расколошматят. Выскакивать из машины и разбегаться по кустам – еще хуже. Поверьте, я совсем не герой – просто ничего лучшего не придумал:

«Сидеть в машине, я иду к ним, а ты, Серега, снимай».

Выхожу. Темнота – глаз выколи. Иду прямо – туда, откуда стреляли. Редкие далекие вспышки ракет позволяют различить смутные контуры какой-то конструкции там, впереди.

Они же в дым пьяные уже и на нервах! Что им стоит шмальнуть по моей одинокой фигуре, наверняка хорошо различимой на фоне освещенного изнутри автомобиля. Они же не знают, что я – это я. Мало ли кем я могу быть? И вообще, имеют право. И пьяные… И тут – ужас! Я понимаю, что сжимаю в кулаке перчатки. Но они-то не знают, что это – перчатки. Они сейчас решат, что это – граната. И все! Что делать – сунуть за пазуху? Еще хуже. Они это увидят и точно шмальнут. Единственное верное решение – уронить их на землю не глядя. Показать, что руки свободны. Так и делаю. Сколько метров прошел – не знаю, но «это» уже близко.

Из темноты раздался голос – надтреснутый и… истеричный, что ли:

«Стоять! Кто такой?!»

Пытаюсь объяснить спокойно, внятно, доходчиво. Руки над головой.

«Бегом сюда! Быро!»

Бегу «туда». В темноте налетаю на чью-то подставленную ногу, потом мордой – на кулак, потом мордой же – на стену. А потом лежу на земле лицом вниз, а чьи-то руки меня обыскивают. Довольно обидно, но куда лучше, чем могло бы быть.

Это был новгородский ОМОН. И никуда мы уже не поехали. Первое знакомство было коротким – довольно быстро разобрались, кто я такой, и вежливо объяснили, что дальше не пустят, потому что дальше – хана. В самом городе точно подстрелят, и никакой очереди над головами не будет. Это они – добрые, а там… На мой, как мне казалось, весомый аргумент, что очень надо снять встречу Нового года на улицах Грозного, синекамуфлированные люди ответили хохотом. Смысл хохота сводился к тому, что если мы сунемся в город, то нам светит только встреча старого Нового года. В моздокском морге в качестве трупов. Юмор… Я заметно расстроился. Но ребята были и вправду добрые. Похлопали по плечу и сказали, что обеспечат мне классные съемки прямо здесь. Водки, мол, достаточно.

Потом я вприпрыжку, уже не таясь, побежал к моим изумленным товарищам. Автомобиль был поставлен на парковку рядом с БТРом – уютно смотрелся, и мы начали… Работать… Встречать…

Мы снимали все подряд – разговоры, тосты, байки, оценку бойцами ОМОНа международной и внутренней обстановки. Рыжего котенка, спящего в перевернутой каске. Материал явно получался.

Потом один из них предложил выпить за мое здоровье. Лично за мое. Я удивился.

«А я, – говорит, – тебя на мушке держал. Командир, говорю, можно стрельнуть? Не разрешил. А так хотелось…»

Это уже не журналистская, это личная удача: выпить с человеком, который «так хотел тебя стрельнуть». Разумеется, ответный тост я остроумно предложил за командира, который «не разрешил».

Праздник удался. Поработали. И отпраздновали. Водка была так себе, бесланская (не было еще тогда никаких ассоциаций), но ее было много. Стол ломился от сала. Ну, еще было немного тушенки и помидоров.

Потом было утро. Вы понимаете – утро первого января, бесланская водка накануне. Я лежал на любезно предоставленном сине-камуфлированном бушлате и думал, что чего-то не хватает в моем репортаже.

– Мужики, а с пивом у вас как?

– А пиво только в городе, на рынке.

– А если сгонять? (Ничего себе заход, правда?

Сгонять! Люди тут конституционный порядок наводят, а я им – сгонять.)

– Да денег нет.

– Спонсирую!!! (Я так был обрадован, что мое дикое предложение не вызвало адекватной реакции!) Спонсирую! «Один+» – богатый канал!

Сказано – сделано. Вот это было просто захватывающее дух приключение! За пивом – на БТРе!!! Вдумайтесь! Вам доводилось? То-то.

Все действие Серега, разумеется, снимал. Как ехали на рынок. Как вооруженные до зубов (действительно до зубов) устрашающего вида омоновцы покупали у обомлевшей чеченки четыре (!) ящика чешского (!) пива. (Откуда оно там? Кому война, а кому мать родна?) Как грузили эти ящики в чрево БТРа. А из рыночных динамиков звучала «Рио-Рита». Про это невиданное зрелище чеченские старики через сто лет будут рассказывать внукам.

А на обратном пути нам встречались БТРы с менее обеспеченными синекамуфлированными коллегами. И мы снимали поздравления с Новым годом, объятия, угощения пивом.

Впоследствии все это стало самой светлой частью фильма «Новый год в Грозном». А еще чуть позже мне стало стыдно. Начальство наших новых друзей посмотрело фильм и сделало им изрядный втык. А я не подумал о том, что у него (начальства) другое чувство юмора. И кондовые представления о дисциплине. А должен был. Вот за это нас и не любят.

А ребята были классные. Я таких ОМОНов ни до, ни после не встречал.

Но я отвлекся. Это было давно. Это был другой блокпост…

– Костик, мотор.

– Уже…

Хода сбавлять не стали, подъехали сразу к «змейке». Правила у них, что ли, другие? Подошли воины с автоматами. Бородатые – вы догадались. Солнцезащитные очки, зеленые береты (рейнджеры, мать вашу), грудь в пулеметных лентах, рукава завернуты до локтя – чем дальше фронт, тем больше понтов. Везде так.

Прафэсор перекинулся с ними несколькими фразами на чеченском. Кивнул в нашу сторону головой. Ему что-то ответили.

– Документы просят.

Опять документы! Это уже было. Сейчас будет «Бэроза, „лымон“ баксов, чэрэз полгода дэнги папалам и в Маскву»? А аргумента у меня больше нет.

Старший внимательно разглядывает наши ксивы, потом смотрит на нас. Отдает. Мы трогаемся. Пронесло!

У меня откуда-то возникает чувство, что столь неожиданные гости для них не стали сюрпризом. Все идет по какому-то сценарию? Вообще-то это хорошо, вот только бы знать – по какому? Но спрашивать у Прафэсора пока не буду. Не надо дергаться. Лучше посмотрим, как выглядит теперь независимая Ичкерия. С 96-го не виделись.

Въехали в Ведено. Как тут? Вроде как и прежде. Серые заборы, зеленые железные ворота. На некоторых символика Олимпиады-80. На завалинках – старики в костюмах – ровесниках Олимпиады. Без галстуков. В своих обычных смешных шляпах в мелкую дырочку и с полями. Женщин почти не видно.

А вот и рынок. Народу много. Стоят группами и что-то обсуждают. Преобладают кожаные пиджаки и камуфляж. Те, что в камуфляже, с оружием. При нашем приближении все разом оборачиваются и пристально смотрят. Неприятное чувство. Я-то знаю, чего они смотрят. «Такой товар уплывает!» Что им стоит нас тормознуть? И переговоров не будет. Про Надира им не объяснишь – они люди вольные. И тогда – зиндан, отстреленные пальцы, видеообращение к родственникам… Брр…

Вот это и есть новое впечатление от независимой Ичкерии. Раньше в таких командировках я боялся снайпера, фугаса, растяжки, пьяных российских ментов, наконец. А вот этого не было…

Но почему-то и сейчас ничего не произошло. Неужели и эти, на рынке, знают про нас что-то, чего мы сами не знаем?

А потом я изумился еще больше. За рынком мы увидели гаишника! Представляете, в бандитской Чечне, уже три года живущей отдельно от Москвы, где, казалось бы, не должно быть даже признаков государственности, встретить самого настоящего гаишника. С жезлом. Интересно, как тут можно нарушать правила, если их нет? На что живет этот бедолага?

Я даже развеселился. Если тормознет, такое интервью получится. А может, самим остановиться?

Он не остановил. Он кивнул головой. Почти как честь отдал. Нет, останавливаться самим тоже не стоит. Не надо рисковать по мелочам – у нас такой материал уже есть! Его бы довезти до телецентра в Махачкале.

Так, я и забыл уже о наших целях. Что там говорил Ваха? До Ведено, а там посмотрим. Ну, вот оно – Ведено.

И что дальше? И гаишник ведь – как знал. Не удивился даже. И тут в дело вступил Костик, все это время «поливавший» увиденное с переднего сиденья.

– Аслан, а куда мы едем? – отлип Костя от видоискателя. Как у них, у операторов, все просто. Захотел – спросил. И никаких забот о сдержанности, боязни потерять лицо. Художники.

– В Хасавюрт, – так же невозмутимо ответил Аслан.

Да. Вот так все просто. Теперь детали должен уточнять я.

– А дальше что?

– Переночуете у моего знакомого.

– И?..

– Утром возьмете тачку и поедете в Махачкалу. Мне дальше Хасавюрта с вами нельзя. Деньги на тачку есть?

Все не просто! Все ОЧЕНЬ просто! Аслан, родной, да у нас на десять тачек деньги есть! Лишь бы до Махачкалы добраться. Вслух я всего этого, конечно, не произнес. Но душа пела. Все ясно! Мы делаем круг – объезжаем зону боевых действий. Объезжаем объятия федералов, которым в горячке боя не объяснить, что мы мирные российские журналисты.

А завтра – завтра мы вообще «не при делах» – едем на такси (на такси!) в Махачкалу. Война и мир! Как все перепутано. Но это сейчас не важно. К черту войну. Завтра мы будем в нормальном городе, в нормальной гостинице, вино, шашлык, Валэра, девочки… Монтаж, звонок в Москву, перегон. Стоп-стоп-стоп. Пока что мы в Ведено…

А теперь вы, наверное, подумали, что дальше все пошло не так. По закону жанра мои планы должны были бы рухнуть. И произойти что-то ужасное. Но это – если бы я сочинял. А я пишу правду. Поэтому все случилось именно так, как я предполагал. По крайней мере, в этот день. Мы благополучно доехали до Хасавюрта.

10–11 августа 1999 года, вторник – среда. Хасавюрт.

Не стану утомлять вас описаниями этого города. Уже описывал. Больше прибавить нечего. Скажу лишь, что вчерашний вечер и ночь мы провели в доме самого настоящего чеченца-акинца, возможно, торговца живым товаром. Впрочем, улик мы не нашли.

Хозяин был вполне радушен, угощал шашлыком. Алкоголя не было. Зато я пристал к нему с расспросами о чеченских тейпах. Очень интересный получился разговор. В этнографическом смысле.

А еще мы говорили о нравах. Он клял московские, которые проникают в среду местной молодежи и разлагают ее. Я возражал ему с высоты своих либеральных взглядов. И получился у нас спор такой яростный, что мы затронули тему (не поверите!) добрачных половых отношений. Он, конечно, был не просто против, а чуть за кинжал не хватался. Я на кинжал не смотрел, гнул свое. Мне казалось, что аргументы здесь безупречны.

– Вот вы говорите, что до свадьбы нельзя, что это в Москве все проститутки. А при этом жениться можно, только когда денег много. А если у молодого человека денег еще не много, но уже очень хочется? Как быть? – Железный аргумент.

– Хочется – перехочется, – последовал не менее железный ответ.

Спорить дальше было невозможно, и я, разгоряченный, вышел во двор, в смысле, в сортир. И вдруг увидел прелестное юное создание. Создание сначала посмотрело на меня с нескрываемым интересом, потом спохватилось, для порядка вскрикнуло и скрылось за дверью. Да, теперь я понял его. Тяжело старику иметь такую дочь, когда целый Хасавюрт битком набит джигитами, которым ох как хочется, а денег на женитьбу нет. Будь у них нравы попроще, может, не нужно было бы торговать людьми?

Вернувшись, решил сменить тему. Поговорить о чем-нибудь более спокойном. Меня многое интересовало. Например, тонкости шариатского суда. И я был вознагражден сполна. Мы услышали историю, которую сейчас приведу почти дословно. Только без акцента. Итак:

«Шариатский суд – страшная и священная вещь. Это последний способ выяснить истину. Представьте – две стороны имеют имущественный спор. И одна вызывает на суд шариата другую. По закону ответчик должен либо отказаться, и тогда он проиграл, либо поклясться на Коране в своей правоте. И тогда он выиграл. Казалось бы, все просто. Выйди и поклянись, что тебе стоит? И ты выиграл. Но в том-то и дело, что ни один мусульманин, даже самый лживый, не посмеет клятвопреступничать на Коране. Это самое страшное, что у нас может быть. И люди действительно не смеют этого делать.

У нас когда-то, до революции, был такой случай. Мои предки спорили об участке земли с людьми из другого тейпа. И те вызвали моих на шариатский суд. Но в том-то и беда была, что мои знали – у них по правде нет прав на эту землю. Но она очень им нужна была. Что делать? Поклясться не могут, землю уступить не хотят. Думали мои предки всю ночь и придумали. Суд должен был состояться на спорной земле. Наутро выходят на суд, кладут руки на Коран и говорят: „Клянемся, что земля, на которой мы стоим, принадлежит нам по праву“. И выиграли. А потом пришли домой довольные и вытряхнули из своих ботинок землю с другого участка, которым действительно владели по праву».

Вот такая история. А я сразу вспомнил другие. Например, как пьют водку, разливая ее из чайника. «Чтоб Аллах думал, что мы чай пьем». Или другая отмазка – «мы пьем под крышей, а Аллах на небе, не видит». Так вот. Люди склонны относится к Аллаху как к начальнику – обмануть можно.

Впрочем, да простят меня братья-мусульмане. Аллах тут ни при чем. Все дело в людях. У нас, православных, тоже всякое бывает.

Наутро, плотно позавтракав (хинкали), тепло прощаемся с хозяином. Где там мое вчерашнее видение? Не показывается. Ну и ладно. Нас ждут все удовольствия большого столичного города Махачкала.

Такси уже у ворот. Под такси подразумевается старенький «Москвич», кажется, 412-й. За рулем – еще более старенький родственник нашего чеченца. В сером костюме без галстука и в шляпе. Немного расстраиваюсь. Не того ожидал. Вчера мечтал о желтой «Волге» с шашечками, со счетчиком, как положено. Очень хотелось уже с утра прикоснуться к такой забытой «другой» жизни. Куда там. Откуда здесь такое…

Ничего. Главное – ехать. Пусть 40 км в час. Но ехать, ехать на восток, подальше от этих проклятых мест.

Садимся, здороваемся. Старичок смотрит на нас со смешанными чувствами. Восхищения, любопытства, подозрения. Опять ощущаем себя интуристами.

Выехали из города. Наконец-то нормальное шоссе. Старичок наш не промах – выжимает из своего корыта километров семьдесят. Настроение повышается. Хочется болтать о всякой ерунде. Сдерживаю себя – я же в его глазах БОЛЬШОЙ человек, с Москвы…

Машин почти нет – трасса пустая. Хорошо это или плохо? Наверное, плохо. Мы же ничего не знаем – что происходило вокруг Ботлиха в последние два дня? Это ведь совсем рядом. Надо допросить старца.

– Уважаемый, какие новости про Ботлих?

Пожимает плечами:

– Ныкакых.

– Что, прямо совсем никаких?

– Да аткуда я знаю? Надаэла. Пачэму нэлзя спакойна жит? Кагда савэтскый власт был – всо харашо был. Калхоз-малхоз, уражай-шмуражай, пилан выпалныл – маладэц. Атэпер баэвикы, сушки-пушки, зачысткы – нэ жизн, паганство адно. Луды прападаут, кушат нэчэго, пэнсыя нэт…

Я очень энергично закивал головой. Если сразу не согласиться со всем сказанным – политологический анализ будет продолжаться всю дорогу. А новостей так и не узнаем.

Но новости не заставили себя долго ждать. Они предстали весомо, грубо, зримо. Сначала над головой прошла пара «крокодилов», затем на встречке показалась колонна танков. Точнее, они просто шли навстречу. По самой середине шоссе. А за ними – крытые грузовики, БТРы, несколько БМП. А мы стояли, плотно прижавшись к обочине. Не из вежливости – ради жизни.

Да, видно, прижимают моих недавних товарищей там, в горах. Вот почему дорога пустая, вот почему наш старик по советской власти соскучился.

Костик стал деловито вылезать из машины.

– Ты куда?

– Снимать. Это же наши.

– С ума сошел? Из машины снимай. Они ж не станут смотреть, что у тебя на плече – камера или гранатомет.

Колонна прошла – мы тронулись. Дальше ехали без происшествий. Если не считать еще нескольких встречных колонн. И, соответственно, стояния на обочине. А потому путь наш оказался более долгим, чем ожидали.

День клонился к вечеру, но мы неуклонно продвигались к цели. К нашей МИРНОЙ цели. Неужели это все-таки случится? Совсем скоро мы будем в гостинице, а там…