Текст книги "Евангелие от смартфона (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Корсак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Посмотрите сначала, – хмыкнул Советник. – Возмущаться будете потом.

Он все еще протягивал карту, и Верховскому ничего не оставалось, как взять бумаги. На обратной стороне обложки нашелся приклеенный конверт с компьютерным диском, на котором размашистым почерком было аккуратно выведено «анализы».

– Диск, не стесняйтесь.

Верховский вздохнул про себя – сколько времени будет потрачено впустую, и вставил диск в дисковод своего рабочего компьютера.

Диск пошуршал пару секунд, но вместо таблиц с содержанием лейкоцитов и тромбоцитов, как ожидал Верховский, на экране появились…

– Что это? – удивленно спросил Верховский.

– Ваше техническое задание, – спокойно ответил Советник. – А вы решили, что я вам со своим анализом мочи предлагаю ознакомиться? Читайте, вникайте. Потом поговорим.

С этими словами Советник поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза. И сразу стал похож на древнюю статую какого-то недоброго божка.

Быстро пролистав на экране содержимое файлов, Верховский углубился в чтение. Файлы действительно представлял собой очень подробное и грамотно составленное задание для проведения стимуляции мозга. С точным указанием зон и механизма воздействия. Но кто мог это написать? Он был уверен, что не только в России, но и во всем мире никто не продвинулся так далеко в этих вопросах.

– Откуда это у вас? – взволнованно осведомился Верховский. Он был в замешательстве.

Советник открыл глаза:

– Неважно откуда. Важно – чтобы вы сделали все так, как требуется. И сделали быстро.

– Но… – растерялся Верховский. – Это невозможно. Это просто невозможно выполнить! К примеру, одновременная стимуляция вот этих двух зон приведет к неминуемому инсульту. Вот эта область, – Верховский ткнул авторучкой в экран, – совсем не изучена, к чему приведет воздействие на нее – один господь Бог знает. Далее. Вот тут указана точка. Попасть в нее с нашей аппаратурой невозможно. Да что точка! Все, что вы принесли, все это из области фантастики!

Советник был абсолютно спокоен.

– Техника – не проблема – холодно сказал он. – Volunti nihil difficile[2]. Через неделю у вас будет все, что вы хотели, и даже лучше, вплоть до того нового японского томографа, который вы второй год выпрашиваете у Коноплева. Результат нужен срочно. У вас есть неделя, от силы две. Работайте.

С этими словами Советник тяжело поднялся и направился к выходу, оставив хозяина кабинета в полном смятении…

* * *

Верховский, задумавшись, замолчал.

– Это действительно невозможно сделать? – осведомился шеф.

– Что? – растерялся ученый. – А… Нет… В принципе, конечно, шансы были. После ухода Советника я все тщательно проанализировал, и дело мне уже не казалось таким безнадежным.

Он опять надолго замолчал.

– Как вы думаете, кто разработал это задание для вас? Не поверю, что вы не задавались этим вопросом? – неожиданно спросил парень в кожаной куртке.

– Конечно, задавался, – фыркнул Верховский.

– И?

– И ничего. Нет у нас таких технологий. Не только у нас, в России, во всем мире нет…

– И тем не менее, – вкрадчиво продолжил Егор. – Данное ТО лежит на вашем столе, значит, где-то...

– Вы намекаете на Human Brain Project? – кисло перебил его Верховский. – Это не они. Единственное, чего они достигли, так это точности в один аксон. Ну и что? Только для полных невежд это выглядит прорывом. Это топтание котят в луже грязи! Ф-ф! Они занимаются простым перебором комбинаций, что фактически сродни поиску иголки в стоге сена, они даже не достигли того уровня, который был у нас в тридцатых годах!

– Что же получается, невежды за океаном в это ваше кошачье «топтание» каждый год зачем-то инвестируют по 200 миллионов, возлагают на него огромные надежды и все это делается исключительно по глупости и скудоумию? – еще более вкрадчиво осведомился Егор.

– А что им остается? – вскинулся Верховский. – За неимением ничего лучшего они пытаются смоделировать все процессы, происходящие в человеческом мозге. Все, без разбора. Подключили к работе университеты США, Австралии, Японии потому как не в силах объять необъятное. Хотя идея воздействия на мозг магнитными наночастицами для обеспечения точной нейромодуляции путем термической активации нейронов, разрабатываемая в Массачусетском технологическом, кажется мне любопытной. Как и нейронная пыль вкупе с ультразвуком из Беркли…

– Давайте Массачусетс с Беркли пока оставим в покое и вернемся к нашим сегодняшним проблемам, – осадил ученого шеф. – Что было дальше?

– Дальше? Дальше… – Верховский задумчиво потер лоб. – На следующий день привезли новый томограф, лазер и многое другое, даже те медикаменты, которые я и просить не осмеливался. К примеру… Впрочем, название вам все равно ничего не скажет, просто имейте в виду, что это очень редкие препараты, новейшая разработка, компания-производитель не поставляет их в Россию, купить можно при посредничестве западных гос. структур, не иначе, да и стоимость…

– Дальше, – торопил шеф.

– Через два дня всю аппаратуру настроили. Да-да, я знаю, что так не бывает, но тем не менее… А ровно через неделю Советник осведомился об успехах.

– И? – подался вперед Егор.

– Что и? – передразнил его Верховский. – Отрапортовал о полной готовности, что мне еще оставалось.

– Дальше.

– Еще через неделю из воинской части поступили двое пациентов. Один скончался сразу, еще до начала операции, – проникающее ранение брюшной полости, множественные повреждения внутренних органов, не совместимые с жизнью. Неужели так трудно выстрелить аккуратно? Нет, надо всю обойму засадить… На нем мне удалось опробовать новую аппаратуру и методику ведения операции. Второй… Второго я прооперировал. Парень умер спустя восемь часов от кровоизлияния. Как я и говорил – результат одновременной стимуляции двух зон.

Верховский опять замолчал, а я начала закипать. Вот ведь гад! Так я и думала, что здесь скрывается какая-нибудь гнусность! Я уже открыла рот, чтобы дать отповедь этому вивисектору в белом халате, но шеф предусмотрительно положил руку на стол, легко похлопал ладонью по столешнице и задал вопрос:

– Что было потом?

– На следующий день в лаборатории появился Советник.

Верховский застыл, опустив голову и глядя на сцепленные в замок на коленях руки. Затем медленно поднял голову и посмотрел шефу прямо в глаза.

– Вам когда-нибудь угрожали? Так, что становилось страшно? Без криков, ругани, побоев-издевательств, только словами. Тихими, спокойными, но от этого более жуткими… Нет? А мне угрожали. И я испугался до жути, до дрожи в коленках. Я потом долго думал, вспоминал этот разговор, прокручивал в голове мельчайшие подробности… Хотя даже думать об этом мне было страшно… Знаете ли, я же не просто нейробиолог и нейрохирург, я и психологию изучал, и психиатрию… Так вот вряд ли тут обошлось без невербального воздействия. Дьявольски точно подобранного и дьявольски профессионально исполненного…

Верховский судорожно сглотнул, но продолжил рассказ сам, без понуканий со стороны полковника.

– В эту пятницу днем поступил третий пациент. Тот самый, которого вы ищете. И вновь в крайне тяжелом состоянии – я тогда на Бродского наорал, чтобы аккуратнее работали, который раз полутруп привозят. Но Бродский и без того был растерян. Какая-то там у него осечка с этим парнем произошла. По всем раскладам Бродского мальчишка считался абсолютно бесперспективным для нас. Ну да ладно, это его дела, пускай сам разбирается… Начали операцию. Не жилец, – шепнул мне анестезиолог во время операции, – не выдержит. Но выдержал. Попробовал бы он не выдержать, я с реаниматологом и Алиной – старшей реанимационной сестрой, от него сутки ни на шаг не отходил.

Верховский тяжело вздохнул.

– Караулили по очереди, да не укараулили, – невесело усмехнулся он. – Выходит, не от того караулили: в ночь с субботы на воскресенье мальчишка исчез.

Я покосилась на шефа и парня в кожаной куртке, меня интересовала их реакция на то, что пытался втереть нам этот изувер. Как может куда-то исчезнуть из охраняемого бункера недавно прооперированный мальчик? Но оба не дрогнули ни единым мускулом. Вот это выдержка!

– Когда я в очередной раз зашел проведать парня, – продолжал свои излияния Верховский, – дежурившая в реанимационном боксе Алина была без сознания, а ни к чему не подключенная аппаратура работала, фиксируя параметры отсутствующего пациента. Знаю, знаю, что так не бывает… И тем не менее. Я запаниковал, сразу же поднял на ноги службы безопасности Санатория и позвонил куратору.

Дрожащей рукой он провел по волосам и опять онемел со скорбным выражением лица.

– Что скажешь?

Оказывается, этот вопрос был адресован мне.

Понятно. Значит, шеф решил дать слово молодым. У меня был миллион версий происходящего, начиная от самой банальной – Верховский провел неудачную операцию, а теперь ломает перед нами комедию. Мне очень хотелось знать, для чего нужно было устраивать фарс с воинской частью и чехарду с датами «побега», почему шеф сам взялся за дело и каким образом вышел на Санаторий, почему поручил это дело мне и многое другое. Только все эти вопросы явно были не теми, которых от меня ждал полковник. Но вряд ли он ожидал от меня то, что я спросила. Слова сами сорвались с моего языка:

– Вы действительно не представляете, что сделали с Андреем? Во что превратили мальчишку?

Шеф качнул головой, не понятно одобрительно или наоборот, возмущенно, а Верховский вскочил со стула, запустил пальцы в волосы, словно собираясь их вырвать, и в таком виде прошелся по кабинету. Затем сжал кулаки и, резко повернувшись ко мне, бросил:

– Вы не понимаете механизма, не понимаете, как это работает! Даже в тех случаях, когда мы воздействуем на хорошо изученные нами зоны мозга, даже тогда результаты различаются. Мозг каждого человека уникален! Здесь же мы вступаем и вовсе на неизведанную территорию. Я могу лишь предполагать. Новые способности не сразу проявляю себя в полной мере после операции, должно пройти несколько дней.

– И что вы предполагаете сейчас? – осведомился Егор.

– Единственное, в чем я более-менее уверен – это целительские способности парня. Если я не ошибаюсь, этот мальчик сможет вытаскивать людей с того света. Но у него должен проявиться целый спектр уникальных качеств… Я лучше покажу.

С этими словами Верховский ринулся к секретеру красного дерева. Покопался внутри, гремя бутылками с дорогим коньяком, и вернулся с чем-то, отдаленно напоминающим силиконовый шар с редкими ворсинками.

– Так будет нагляднее, – пояснил он. – Мозг, вернее, весь набор способностей человека можно представить в виде сети. Узлы сети, или ворсинки на данном макете – это зрение, слух, осязание и другие способности человека. Вот мы провели воздействие на один узел, допустим, ответственный за зрение.

Он с силой потянул за одну из ворсинок. Шар стал отдаленно похож на конус.

– Человек приобрел сверхзрение, теперь он воспринимает не только видимую часть электромагнитного спектра, но и ультра, инфра, гамма излучение. Чем сильнее мы воздействуем на узел, тем сильнее будет вновь приобретенное качество. Но посмотрите на макет, видите?

Верховский перевернул свой конус острием вниз. С другой стороны образовалась вмятина.

– Вот так и с остальными способностями. Если где-то прибудет, то где-то обязательно убудет. После удачной стимуляции одной зоны, противоположная зона мозга повреждается. Как правило, страдают долговременная память и самоидентификация личности. А ведь мы обычно воздействуем не на одну область. Почему нужно сразу на несколько? Сейчас объясню.

Он снова сформировал шар.

– Допустим, мы хотим развить целительские способности, – сказал он, ухватившись за один волосок. – Но что толку, если «лекарь», назовем его так, может воздействовать на поврежденный орган, но не умеет обнаружить повреждения? Следовательно, не будет знать, что ему нужно лечить. Поэтому, к целительству нужно добавить внутреннее видение.

К первой ворсинке добавилась вторая.

– Кроме того, целителю нужно обладать эмпатией – чувствовать состояние пациента. Вот и получается, что для получения хорошего целителя надо одновременно стимулировать минимум три зоны. И это самый простой случай. Что касается моего последнего пациента, то…

Верховский опять смял свой макет, придавая ему первоначальный вид. Затем с силой дернул за одну ворсинку.

– Вот эта точка, которая на острие, ранее никогда мной не использовалась. Я не могу сказать, что она дает, но она является ключевой в задании Советника. В окружающих зонах, которые «потянулись» вслед за ней, намешано много чего, в частности то самое целительство, о котором я говорил. Мы же для развития целительских способностей используем совсем другую зону, вмешательство в которую менее травматично. Что касается еще двух точек, обозначенных в задании, то и с этими узлами я серьезно не работал… Вернее, все попытки воздействовать на них заканчивались смертью пациентов. Эти точки, как я предполагаю, также отвечают за целительские способности. Возможно, с какими-то нюансами, так как расположены в специфической зоне мозга.

Верховский говорил на удивление просто и понятно, не перегружая нас специальной терминологией.

– Спасибо за демонстрацию, но меня, собственно, больше интересовало, был ли ваш пациент в сознании и способен ли был передвигаться самостоятельно, без посторонней помощи, – сказала я. – И что, кстати, предполагает – раз уж у вас здесь так любят это слово – служба безопасности Санатория? Что показали видеокамеры? Они ведь были в лаборатории? Да и амбалы с автоматами на входе тоже должны были что-то видеть? Или они у вас сродни вывески «осторожно, злая собака!»?

– Когда я видел пациента в последний раз, он еще не пришел в сознание. Что же касается самостоятельного передвижения, то… – начал Верховский, но договорить ему не дали.

– Как ранее говорил господин ученый, его подопечные после операции полностью утрачивают свободу воли и инициативность, – неожиданно вступил в разговор парень в куртке. – Или на этот раз что-то изменилось?

– Э-э-э, – промямлил Верховский, уставившись на мои коленки, неожиданно попавшие в поле его зрения. – Нет… Не должно…

– А на видеокамерах у них ничего, – сказал шеф, обращаясь ко мне. – Где-то затемнения, где-то помехи, а где-то – так и вообще уже давно не работало. И никому до этого не было дела.

– А может, Андрей где-то здесь, в Санатории? – спросила я, одергивая юбку пониже. – Вот представьте, очнулся после операции, ничего не понимает, встал, пошел куда-то, потерял сознание. Надо здесь все тщательно проверить.

– Санаторий – не твоя забота, оставь его Егору, тем более что Крылова здесь нет, – оборвал меня полковник.

– Но…

– Во-первых, Санаторий уже прочесали частым гребнем, а во-вторых, за территорией нашли медицинский браслет.

– Браслет? – удивилась я.

– Все «лабораторные крыски» господина профессора, выходящие из-под его ножа или, говоря современным языком, лазера, носят медицинские браслеты, – разъяснил Егор. – С одной стороны, браслет показывает местоположение человека, а с другой, подает сигнал в случае проблем со здоровьем.

– Все, поехали, – скомандовал полковник.

– Подождите! Как поехали? – опешила я. – Мы же еще ничего не выяснили!

Но Ремезов отмахнулся от меня – нет времени сейчас, дома разберемся – именно так я расценила его жест, и поднялся с кресла, собираясь уходить.

* * *

Через два часа я сидела в кабинете Ремезова с чашкой крепкого кофе в руках и боролась со сном. Как же я умаялась за этот день! Эйфория угасла, адреналин схлынул, и остались только усталость и обида.

На город опустилась августовская ночь – глубокая, с едва уловимым дыханием осени. Через раскрытое окно доносилось позвякивание ночного трамвая и боевые крики уличных котов.

Обстановка кабинета давила как никогда. Темные настенные панели выглядели мрачнее, чем обычно, письменный стол – уродливее, стул жестче. Да и кофе казался горьким, а бутерброды – сухими и пресными. Шеф тоже чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и не показывал вида. Один только Егор, как ни в чем не бывало, уплетал засохшие полковничьи бутерброды.

Чувства взяли надо мной верх.

– Почему вы поставили меня на это дело? – пытаясь сдержать слезы, тихо спросила я. – И почему не рассказали о Санатории? Вы же знали!

– Знал. Но, во-первых, я не обязан перед тобой отчитываться за свои действия и решения, – сварливо пробурчал шеф. – Во-вторых, поверь, так было нужно.

– Нужно… А зачем отправили в часть?

– В часть, положим, ты отправилась сама… Ну, ладно, спрашивай уж, – смилостивился он.

Но задавать вопросы у меня уже не было сил. Да и не хотелось ни о чем спрашивать. Сейчас мне хотелось лишь разложить события по порядку, чтобы быть уверенной, что я ничего не упустила и нигде не ошиблась.

– Запаниковавший Верховский доложил куратору, тот инициировал поиски, пустив дело по инстанциям, и оно попало к вам, – медленно начала я. – Но, так как Санаторий с гнусными экспериментами Верховского вытаскивать на свет было никак нельзя, решили представить дело таким образом, будто бы Андрей убежал из части из-за дедовщины. Сами вы вели настоящее расследование, а я выступала ширмой. Глупой – а какой еще может быть в глазах окружающих молодая блондинка? – суетящейся между домом Андрея и больницей, и ничего не понимающей. Зато отлично отвлекающей от вас ненужное внимание.

– Я же тебе говорил, что она умница, – сказал, обращаясь к Егору, полковник. – Вы сработаетесь.

И уже повернувшись ко мне, добавил:

– Все правильно. Почти правильно. Дело не просто попало ко мне, это я сделал так, чтобы его отдали мне, в наш отдел.

– Зачем?

Ремезов помолчал, пожевал губами, как будто попробовав на вкус то, что собирался сказать, и решился:

– Считай, что тебя повысили в допуске.

И тут я поняла, что сейчас услышу нечто важное, прикоснусь к тайне, к которой, возможно, было бы лучше не касаться вовсе. Однако шеф внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Не будет тебе сегодня откровений. Егор, вези-ка ее домой, пока она в обморок от усталости и избытка впечатлений не упала.

* * *

…Перед сном возникло ощущение, будто нечто важное ускользнуло от меня, что-то я упустила. Надо вспомнить, обязательно вспомнить, – стучалась мысль, но измученная за день голова отказывалась мне помогать.

Ночью мне приснился Андрей. Вернее, я думаю, что это был Андрей, ибо снилась неясная смутная фигура. Он что-то говорил мне, очень важное для него, а может и для меня, или вообще для всего мира, но я видела лишь шевелящиеся губы и ничего не могла разобрать. А еще возникло ощущение… Как странно – во сне и ощущение… что я его уже где-то видела, и не только на фото.

[1] Старые договоренности в силе. (англ.)

[2] Для желающего нет ничего трудного. (лат.)

День третий. Заглянуть за кулисы

С кровати меня поднял телефон, только мелодия показалась какой-то странной. Несколько секунд я пыталась сосредоточиться на звучании, пока не сообразила: наряду с вызовом мобильника кто-то нещадно насилует мой дверной звонок.

– Уманская, – хриплым со сна голосом буркнула я в трубку и, нашарив под кроватью тапочки, направилась к двери.

– Доброе утро! – ответил мне жизнерадостный голос. – Это Егор, мы вчера...

– Подожди, ко мне пришли, – остановила я его и открыла дверь.

– Я и пришел, – бодро ответил мне вчерашний знакомец.

На лестничной площадке, привалившись плечом к дверному косяку, стоял он – в своей черной кожаной куртке и с радостной улыбкой на лице. И хотя я загораживала проход, Егор каким-то волшебным образом, сделав всего одно легкое движение, оказался у меня за спиной и вальяжно прошествовал на кухню.

– Собирайся, шеф ждет, – небрежно из-за спины бросил мне этот нахал. – А я пока похозяйничаю, не возражаешь?

Спорить мне не хотелось, поэтому я махнула рукой, что означало «делай что хочешь, только меня не трогай», и молча отправилась в душ. Минут через двадцать он встретил меня на кухне с двумя чашками кофе и омлетом. Ну надо же – он и с моей капризной турецкой кофеваркой договорился, и газовую плиту освоил, и даже со стола вчерашнюю посуду убрал.

– Где тебя шеф подобрал? На курсах домработниц? – проворчала я.

Егор засмеялся, ничуть не обидевшись. Критически оглядев мои голубые джинсы с модными проплешинами и обтягивающую кофточку, он одобрительно хмыкнул. Зато у меня не было настроения ни шутить, ни вообще разговаривать.

Не буду оригинальной, если скажу, что люди делятся на сов и жаворонков. Я – типичная сова. Даже после восьми часов полноценного сна по утрам я выгляжу заторможенной и молчаливой. А если не высплюсь толком, как сегодня, то меня вообще лучше вообще не трогать. Ибо и видом, и характером я напоминаю злую мегеру из детской страшилки.

Я взяла чашку и принялась молча пить кофе. Егор, похоже, понял мое состояние и не допекал разговорами. Только изредка сложно поглядывал на меня. Симпатия, любопытство… Что-то в его взгляде было еще, что я никак не могла прочесть. Так мы пили кофе и молчали, изредка обмениваясь взглядами, пока тишину не нарушило тихое гудение мобильника Егора.

Извинившись, он отошел к окну. И сколько я не навостряла уши, ничего кроме «да», «нет» и «хм» услышать не смогла.

Закончив разговор, Егор критически оглядел меня. Что вдруг стало «не так»? Ведь еще совсем недавно ему все нравилось… вроде…

– А нет ли у тебя хорошего летнего костюма? – спросил он.

– Какой еще костюм? – рявкнула я. – Мне в джинсах удобнее…

– Я тоже поклонник джинсовой одежды, но думаю, в Кремле ее не оценят.

– Где не оценят? – мне показалось, что я ослышалась.

– Я разве не сказал? Планы изменились, ты отправляешься в Кремль. Итак, как насчет костюма?

– Что? – я совсем растерялась. – В Кремль? Я? Зачем?

– А сама как думаешь? Вчерашний проигрыш «Спартака» обсудить? До кое-кого, кровно заинтересованного в деле, которое ты ведешь, наконец-то дошли сведения о пропаже. И этот кое-кто хочет на тебя посмотреть. Все, переодеваться! Бегом!

И Егор решительно подтолкнул меня в комнату.

Если бы я была выспавшейся, то непременно засыпала бы его вопросами – «зачем?», «почему?», но я еще не проснулась. Поэтому безропотно пошла переодеваться.

Собственно, вариант, полностью соответствующий поставленным требованиям «хороший летний костюм», у меня был только один – итальянский темно-синий костюмчик с белой отделкой. И синие лодочки к нему.

Закрывая шкаф с небогатым набором нарядов, мне пришла неожиданная мысль. Вот была бы я героиней американского сериала или французского детектива, то копалась бы сейчас в недрах необъятного гардероба, и выбор бы у меня шел на десятки туалетов. И в Кремль бы я точно опоздала.

Усмехнувшись, я вышла из комнаты.

– Отличный костюм, – одобрил Егор. – По-деловому строгий, но в то же время элегантный. Теперь макияж и что-то сделать с волосами.

– Я не крашусь на работе!

Так я и знала, что одним костюмом не обойдется! Ох, и не люблю я наводить красоту. Недовольно развернувшись на каблуках, я направилась обратно в комнату.

– Не скромничай, помаду погуще, глаза поярче! – крикнул мне вдогонку Егор.

Пятнадцать минут спустя, швырнув портфель с документами на заднее сидение – настроение было окончательно испорчено, я решительно уселась за руль своей машины. Егор без возражений расположился рядом. Хоть тут не лезет.

– Мы сейчас в отдел?

– Нет времени, – ответил он. – Давай сразу в Кремль.

Я повернула ключ зажигания и нажала на педаль.

Москва торопилась начать новый рабочий день. Рено, Форды, Ситроены, БМВ, черные, красные, серебристые, цвета мокрого асфальта и спелой вишни, спешили, тесня и обгоняя друг друга. Застряв в очередной пробке, я вышла из машины и огляделась. Словно гигантское щупальце гидры, в обе стороны от меня растянулась вереница автомобилей. И ведь этот железный сейчас спрут опутал весь город, подумалось мне.

Тяжелое свинцово-серое небо, низко нависавшее над столицей, не добавляло оптимизма, оно лишь усиливало тягостное впечатление. Пыль, шум, суета. Раздражение и усталость уже с утра. А ведь еще целый рабочий день впереди, за который необходимо принести пользу обществу и не сойти с ума. Город вреден для человека, а большой город – поистине разрушителен. Интересно, я это сама придумала, или где-то прочитала?

С билбордов и растяжек повсюду на меня смотрел Иннокентий Давыдов. Он улыбался мне и предлагал взять ипотеку в банке под выгодный процент, удивлялся, почему я езжу на своей старой колымаге, когда любой автосалон с радостью продаст мне новый автомобиль. В кредит, разумеется. Протягивал мне новый айфон и вообще всячески призывал не стесняться своих желаний. Забавное у нас нынче время, когда ушедшие в мир иной, раздают советы живущим.

Наконец на светофоре зажегся зеленый сигнал, и щупальце жадно зашевелилось, потянувшись к центру города.

Пока мы неспешно ползли от светофора к светофору, я обдумывала наш тандем с Егором, и чем больше я размышляла об этом, тем больше утверждалась в одной мысли: все равно, рано или поздно, придется начать этот разговор. Лучше уж сразу расставить все точки над «и» и выяснить, кто главный в нашей паре, чтобы не получилось подобия Тяни-Толкая. Как же я не люблю выяснять отношения! Но придется. Я уже почти сочинила первую фразу, но на очередном перекрестке Егор задал вопрос:

– Как самочувствие? Мандража нет?

Конечно же, есть! Я вообще отношу себя к беспокойным особам. Занимаюсь самоедством, волнуюсь перед экзаменами и вызовом на ковер к начальству. И все психологические тренинги здесь пока бессильны. Но нервничаю я только в нормальном состоянии, а не когда сплю на ходу, как сейчас. Недосып – это уже почти что состояние измененного сознания, когда окружающие люди и действительность воспринимаются по-другому. Вот проснусь, тут-то все и начнется. Но не признаваться же в этом полузнакомому красавцу?

– Нет у меня никакого мандража.

– Это хорошо, потом у что меня рядом не будет…

– Разве мы не вместе идем?

– Нет. Это твое дело, ты следователь, я всего лишь советчик и помощник, а в данном случае еще и твой шофер. Кстати, мы скоро подъедем, так что давай-ка, чтобы соответствовать своей роли, я пересяду за руль.

Я растерялась. Почему-то я была уверена, что общение с кремлевской элитой Егор возьмет на себя.

На территорию Кремля мы въехали со стороны Боровицкой башни. Проверка документов и осмотр автомобиля заняли немного времени, вскоре моя машина заехала в гараж, где нас уже поджидал шеф. Со стороны казалось, что полковник спокойно курит, опершись на капот служебного автомобиля, но это было не так – он тоже нервничал. И хотя шеф не сказал нам ни слова, а лишь выразительно посмотрел на часы, я поняла: мы безбожно опаздываем.

Егор сразу же вошел в роль. Натянув на физиономию глуповатую и дружелюбную ухмылку, он направился к курившей в сторонке компании важных чиновничьих водителей, а я бросилась к Ремезову.

– Антон Владимирович, кто нас вызвал? Что мне говорить? Как себя вести? – вопросы так и сыпались, тесня друг друга.

И хотя я и не призналась Егору, что волнуюсь, но… Вот вы бы разве не беспокоились на моем месте?

– Будь сама собой – молодым сотрудником, получившим в работу свое первое дело и желающим проявить себя. Не умничай излишне, но и глупи, – ответил шеф. – Все, пошли.

Нас пропустили быстро – все необходимые документы были готовы, пришлось только немного подождать тихого и неприметного референта в безукоризненном костюме, который провел нас длинными и запутанными коридорами к массивной темно-коричневой двери. Деликатно постучал, распахнул перед нами дверь и растворился в бесконечных кремлевских коридорах.

В кабинете витал запах власти. Говорят, деньги не пахнут. Пахнут! Еще как! А власть пахнет еще сильнее – дорогими сигарами, мебелью из ценных пород дерева, старинным персидским ковром, а также страхом вызываемых в кабинет подчиненных.

Телевизор я почти не смотрю, небожителями Кремля не интересуюсь, в лицо знаю лишь президента да еще несколько человек. Однако, хотя хозяина этого кабинета я видела впервые в жизни, но почему-то сразу решила, что передо мной Советник. Очень худой, даже можно сказать, изможденный, среднего роста, но из-за своей худобы казавшийся гораздо выше, он стоял, тяжело опершись на огромный письменный стол красного дерева. Старомодная прилизанная прическа с длинной челкой и выбранным затылком больше бы подошла юному солдату Вермахта, чем современному политику, чей возраст давно перевалил за полвека. Маленькие, глубоко посаженные глазки светились недюжинным умом, но в тоже время были холодны как у акулы. Возможно, когда-то давно, в молодости, лицо Советника можно было назвать приятным, но только не сейчас. Выпирающие скулы, туго обтянутые кожей, делали его похожим на живого мертвеца.

На фоне сталинских книжных шкафов с длинными шеренгами собраний сочинений, массивных кожаных кресел и огромного письменного стола с агатовым бюро и неизменной «кремлевской» лампой, он и сам выглядел этаким анахронизмом ушедшей эпохи. Но ни его тщедушный вид, ни полное отсутствие внешних атрибутов власти и богатства не могли ввести в заблуждение. В этом человеке чувствовалась огромная внутренняя сила и безграничное могущество. Глядя на него, сразу становилось понятно: одно легкое движение его брови способно рушить и создавать государства, менять облик планеты и судьбы миллионов людей.

– Аркадий, ты мне пока не нужен, – тихо проговорил Советник.

– Слушаюсь, Феликс Маркович, – прошептал молодой человек в черном костюме – практически брат-близнец провожавшего нас референта.

Он быстро собрав в папку разложенные на столе документы и направился к выходу.

Не предложив нам сесть и не представившись, Советник высокомерно бросил шефу:

– Попросите своего секретаря подождать в приемной. Разговор конфиденциальный.

Не сразу осознав, что речь идет обо мне, я с возмущением уставилась на полковника – никогда и нигде меня еще не называли секретаршей! Но тот, улыбнувшись мне уголками глаз, промолчал, предоставив самой разруливать ситуацию.

Ну и ладно!

– «Секретарь», как вы изволили выразиться, является старшим лейтенантом, проводящим интересующее вас расследование. Выставляя меня за дверь, вы лишаете себя возможности получить информацию из первых рук! – выпалила я.

Советник, недовольно поджав губы, уставился на меня.

– Старший лейтенант?! – презрительно бросил он в мою сторону. – Хм…

С силой втянув в себя воздух, так, что было видно, как напряглись жилы на худой морщинистой шее, он процедил:

– Потеряно четыре дня. Впустую. Номер Двадцать два так и не найден.

Ах вот как они называют Андрея – Номер Двадцать два!

– Плохо работаете. Отвратительно! Недопустимо!

Каждое слово Советника било наотмашь.

Не люблю, когда меня ругают. Особенно тогда, когда я ни в чем не виновата.