Текст книги "Евангелие от смартфона (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Корсак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Terra03 (удалено модератором)

Не знаю, кто такой Давыдов, но не бог, это точно. Может, просто обыкновенный распиаренный артист? Или проект властей для оболванивания населения? Или агент мирового правительства? Выберите сами, что вам больше по вкусу.

Medved

Ты чего несешь, трутень?!

Terra03 (удалено модератором)

А что вы вообще знаете о Давыдове? То, что вам говорят о нем со страниц газет и экранов телевизора, – полное вранье. Я вообще думаю, что такого человека не существует в реале.

Karma07

Ты что-то знаешь? Или просто так языком мелешь? Есть что сказать – говори!

Terra03 (удалено модератором)

Легко. Во-первых, никакой Иннокентий Давыдов в названную дату не рождался, не жил и не учился ни в одном городе на Алтае. Во-вторых, в возрасте 12 лет в соответствующий год никто с таким именем не переезжал из РФ на ПМЖ в Израиль. Лже-Давыдов не служил в армии США, не учился ни в одном американском колледже и университете. То же самое и с его «родителями»: таких людей не было ни в РФ, ни в США.

Karma07

А ты проверял?

Terra03 (удалено модератором)

Да, проверял. Сам летал на Алтай, лично смотрел архивы, а в Америку и Израиль посылал запросы.

Medved

Ага, так тебе и ответили из полиции Штатов!

Terra03 (удалено модератором)

Ответили. Вы удивитесь, но на юридически грамотно составленный запрос они всегда отвечают.

Terra03 (удалено модератором)

Кстати, про чудеса на концертах тоже полное вранье. Случая с воскресшим покойником не было, даже аварии той не было. Джон Вулфорд, американский журналист, подробно занимался этим вопросом. Джон был убит два года назад. Также, как и еще трое журналистов, копавшихся в прошлом Давыдов. Я проверял несколько случаев якобы исцеленных на концертах у нас в РФ, тоже враньем оказалось.

Redut

Да кто ты такой, чтобы втаптывать в грязь имя человека, мизинца которого не стоишь!

Terra03 (удалено модератором)

А ты уверен, что этот человек существует? Что его не придумали для оболванивания населения или каких-то иных не очень понятных целей?

Redut

А ты существуешь?

Terra03 (удалено модератором)

Я существую :) Я журналист. Мы собирались делать цикл репортажей о Давыдове. Издание афишировать не буду. Когда наверху узнали, что мы наводим справки о Давыдове, все зарубили.

Redut

Ну и правильно, что зарубили. И тебя надо было уволить нафиг. Урод!

Iro4kin

Имей уважение к великому человеку! Хоть сейчас не надо лить грязь!

Medved

Брысь с форума, недоносок!

Terra03 (удалено модератором)

БАН

* * *

И вновь мне приснился Андрей. Он куда-то вел меня, держа за руку. Говорил какие-то слова, но я не запомнила их, а может, и не поняла. Заметила только, что мы проносились сквозь неведомые пространства, двигаясь все дальше и дальше, пока, наконец, не уперлись в стену. Стена была повсюду, ее невозможно было ни обойти, ни обозреть взглядом, она вздымалась ввысь и терялась далеко внизу. Древняя, из изъеденных временем огромных каменных блоков, покрытых неведомыми символами, напоминающими сразу все давние письмена, но от старости не ставшая менее прочной, она не пускала нас дальше.

Андрей опять пытался что-то втолковать мне, но я его не слушала. Меня беспокоила эта стена. Почему-то я считала – во сне редко такое бывает – что ее здесь не должно быть. И словно в подтверждение моих мыслей Андрей принялся разбирать эту стену. Блоки и камни летели во все стороны, но образовавшаяся дыра тут же затягивалась. На место вывалившегося блока сразу вставал новый.

Я принялась помогать Андрею. У меня получалось не так споро, но вместе мы все же пробили дыру. И я чувствовала, что Андрей был мне благодарен.

[1] С самого начала (лат.)

[2] Друг мой (лат.)

[3] Всегда верен (лат.)

[4] Дело кончено (лат.)

[5] Пьеса сыграна (лат.)

День пятый. Истина где-то рядом

По сложившейся в последние дни традиции меня разбудил рингтон моего мобильника. С трудом разлепив веки, я провела рукой по коврику возле кровати – настойчивая мелодия доносилась оттуда.

Есть.

Почему-то я была уверена, что звонит Егор, но меня ждало разочарование.

– Это Роман. Вы помните меня?

Я молчала, собираясь с мыслями. Бессонная ночь в интернете после ранения, изрядно сдобренная обезболивающими, не способствовала умственной деятельности. По уму вчера надо было завалиться спать, а не ползать по форумам, но сделанного не воротишь.

– Я друг Андрея, вы обещали статью написать. Я хотел узнать, как продвигаются дела, – напомнил о себе голос в трубке.

– Да, конечно, все материалы я передала в редакцию, но публикация зависит не от меня.

Я уже проснулась настолько, чтобы почувствовать, как уши постепенно наливаются краской. Опять мне пришлось врать!

– Это хорошо. Думаете, напечатают?

И почему мне кажется, что спросить он хотел вовсе не это?

Нюансы в интонациях Романа заставили меня думать, что вопрос о статье – это всего лишь предлог, чтобы начать разговор. Не нужна ему никакая статья, а нужно совсем иное. И хотя Роман был далеко, в другой части города, но ухом, прижатым к трубке, я чуяла: он очень хочет что-то мне сказать, но никак не решается на это. Еще меня тревожили странные звуки, прорывающиеся в разговор. А я никак не могла толком проснуться, чтобы сформулировать наводящий вопрос.

Наконец он решился.

– Я не знаю к кому обратиться. Может быть, вы сможете помочь? Может, посоветуете что-нибудь?..

Подавив очередной зевок, я подбодрила его:

– Конечно. Всем, чем смогу.

Я почти видела, как он набрал полную грудь воздуха и выпалил:

– Я сейчас с мамой Ники, мы ходили вместе с ней в больницу. Она считает, что вместо Ники в палате лежит другая девушка.

Странные звуки стали громче, и я поняла, что рядом с Романом сдавленно рыдает женщина.

– Но…

– Да-да я знаю, это звучит нелепо, – заторопился Роман. – Вы можете подумать, что… Но Ирине Матвеевне удалось пробраться в палату, когда медсестра вышла. Она уверена, что в реанимации лежит не Вероника. Эта девушка выше ростом, у нее нет родинки…

– Стоп.

Я наконец справилась с зевотой.

– Вы сейчас в больнице? Никуда не уходите. Я буду через полчаса. Там и поговорим! – выпалила я и бросилась одеваться.

Джинсы, легкая блузка с длинным рукавом, скрывающим повязку на руке, рюкзачок, в который к обычному содержимому добавился пистолет из ящика стола.

Те десять минут, на которые я опоздала, ушли у меня на созерцание в зеркале мегеры с опухшим лицом и всклокоченными волосами, а также попытки превратить эту страхолюдину в нормального человека. Увы, безуспешные. Я всегда завидовала людям, которые могут провести всю ночь на ногах, а утром выглядят свежими и красивыми.

Через сорок минут я уже торопливо шагала по больничному дворику. Было по-утреннему нежарко. Солнечные лучи пробивались через густую листву, оставляя на дорожках замысловатый узор. Скамейки пустовали – больные находились на процедурах и осмотрах. Только одинокая кошка, как и прошлый раз, лениво пробиралась по траве, следуя одной ей ведомым маршрутом. Я машинально посмотрела на скамейку, где впервые увидела Андрея, но его там не было.

Романа я нашла дальше, почти у самого входа в больничный корпус. Он обнимал за плечи незнакомую худенькую женщину, рыдающую в платок. Узкие плечи, обтянутые серой шалью, судорожно вздрагивали, сгорбленная фигурка всем своим видом выражала горе. Из наскоро заколотого пучка волос выбилась седая прядь и теперь падала ей на лицо, но женщина не обращала на нее внимания. Как и на то, что зеленая вязаная кофта совсем не подходила к бежевой в цветочек юбке и красным кроссовкам.

Роман гладил женщину по спине и шептал на ухо что-то успокаивающее. Если бы я была художником, то запечатлела бы их на холсте: вот она – человеческая в ее истинном виде – пиши с натуры, ничего не домысливая. Но я не художник. И не обычный сочувствующий. Я не имею права раскисать. Поэтому я уселась рядом и включилась в работу.

– Как хорошо, что вы пришли! – обрадовался Роман. – Просто я не знаю к кому обратиться. Понимаете…

Он замялся, беспомощно поглядывая на свою соседку.

– Ирина Матвеевна давно подозревала, что в палате лежит не Ничка, и уже однажды пыталась поговорить с врачом, но ей, конечно же, не поверили. Ее тут же накачали каким-то сильным лекарством, после которого она неделю в себя прийти не могла, а потом еще и направили к психиатру. Поэтому она и молчала.

– А тебе тоже кажется, что это не Вероника?

– Я не знаю, – растерялся Роман. – Меня же не пускают в реанимацию. Но Ирина Матвеевна не сумасшедшая. Не верьте, если вам будут говорить, что она от горя сошла с ума.

Женщина, наконец, подняла заплаканное лицо и на нем была написана такая бесконечная скорбь, что все мои душевные царапины и терзания последних дней показались сущей ерундой.

– Вы нам поможете? – спросила она.

– Постараюсь, – честно ответила я. – Но мне нужны факты.

– Так, – заторопился Роман. – Факты. Первое. К Нике никого не пускают, на нее можно смотреть только из-за стекла. Ее лицо все время закрыто бинтами. Это два. Ведь уже больше месяца прошло, неужели раны на лице до сих пор не зажили? В первые дни врачи давали разную информацию о ранениях Вероники, путались, но потом, видимо, договорились. Это три.

– Пока все, что ты мне рассказал, это не факты, а конспирология, – я с сомнением покачала головой.

– А еще Ирина Матвеевна говорит, что эта девушка выше ростом, у нее другая форма рук, пальцы длиннее, ногти более вытянутые, у Нички ногти маленькие и круглые. И вообще она другая...

В этом деле накопилось уже столько странностей, что еще одна меня не удивляла.

– Ну, хорошо, допустим, больница выдает за Веронику какую-то другую больную, но зачем? – спросила я. – Ведь они это делают не просто так, должна же быть какая-то причин. И очень весомая. У тебя есть версия? И где тогда сама Вероника?

– Вы нам не верите, – горько сказал Роман.

– У меня есть фотографии, – вдруг хриплым, надтреснутым от слез голосом проговорила женщина.

Она порылась в сумочке и достала две фотографии, с которых на меня глядела улыбающаяся миниатюрная блондинка с ямочками на щеках. Легкий сарафанчик полностью открывал плечи и руки.

– Видите родинку на левой руке, на предплечье? А вот вторая, побольше, на груди. Я уверена, что у той девушки, которую выдают за Нику, этих родинок нет. Я ничего не могу доказать, но, поверьте, это не Ника! Я и раньше чувствовала, что моей доченьки больше с нами нет. Давно уже нет.

Женщина со всхлипом втянула в себя воздух, вытерла выступившие слезы и, глядя прямо мне в глаза, твердо сказала:

– Я не сумасшедшая.

Роман вновь успокаивающе приобнял ее за плечи.

Я взяла фотографии. Конечно, больничная койка не красит никого. Упитанный человек может превратиться в настоящие мощи, щеки с ямочками могут ввалиться, а кожа побледнеть или, наоборот, пожелтеть. Но родинки не исчезают. И все же я сомневалась:

– Но кому это нужно?

Ирина Матвеевна только горько покачала головой и уткнулась в платок.

– Я думаю, что все это как-то связано с Андреем, – встрял Роман. – Его же тоже в армию забрали…

– Стоп.

Я подняла руку, призывая Романа помолчать. Он так и застыл с открытым ртом. Меня уже пару дней терзала мысль, что я упускаю какой-то существенный факт, что-то мельком услышанное, но очень важное. И только теперь я вспомнила: ребята в воинской части тоже говорили, что Андрей сбежал после разговора о его девушке. Как там они сказали – «не Ника».

– Роман, ты звонил Андрею в часть, вы обсуждали это?

– Да, звонил, – удивился Роман. – А вы откуда знаете? Кто вы? Вы не из газеты.

Сказано это было утвердительным тоном.

Вот меня и раскрыли. Дальше притворяться журналисткой было бессмысленно и даже вредно – только потеряю доверие Романа. И я потянулась к рюкзачку за своим удостоверением.

Рассказала я, конечно, далеко не все. Шалости доктора Верховского или перестрелка в больничном морге – это не для ушей обыкновенных людей.

Прошел час, Роман с плачущей женщиной были отправлены домой, предварительно заверенные в моем участии, а мне предстояло нанести визит лечащему врачу. Но перед этим стоило зайти в морг – проверить версию, промелькнувшую в моей голове.

В вестибюле больничного корпуса, как всегда утром, было полно народа, однако моему наметанному глазу удалось выцепить наблюдателя. Он стоял именно в том месте, которое я выбрала бы сама, если бы мне нужно было отследить входящих в корпус людей. Но раз прямо у входа мне уготована теплая встреча, значит, дальше будет еще горячее.

Поразмыслив немного, я решительно двинулась в сторону дальнего здания. Еще вчера я заприметила там магазин медицинской одежды и всяческой околоврачебной мелочевки. Через двадцать минут я была облачена в голубую врачебную «пижамку». Обычно распущенные по плечам волосы я собрала в тугой пучок, а глаза спрятала за купленными там же очками с простыми стеклами. В этом прикиде я и сама себя не узнала бы в зеркале, но для пущей конспирации на шее у меня болталась медицинская маска, за которой можно быстро спрятать физиономию.

С некоторым трепетом я вышла из лифта в длинный коридор морга. Здесь уже ничто не напоминало о вчерашней трагедии. Вымытый до блеска линолеум сверкал чистотой, кто-то очень старательный оттер кровь на стенах. Лабораторная дверь, на которую опирался убитый лаборант, и на которой вчера алела широкая кровавая полоса, выглядела неестественно белой, зато в подвале тянуло запахом краски. И именно она одна из всей дверной шеренги была приоткрыта.

Из лаборатории быстро выглянул человек в белом халате, четкими движениями и цепким взглядом неуловимо напоминающий дежурившего в вестибюле наблюдателя. Лже-лаборант оценивающе мазнул по мне взглядом, но увидев обычную медицинскую сестричку, спешащую по коридору, расслабился и юркнул обратно.

Невольно оглядываясь по сторонам, словно из-за коробок и шкафов на меня могли наброситься вчерашние «гости», я дошла до морга. Там, если не считать трупов, было пусто.

Отлично. Значит, мне никто не помешает.

Я потянула за ручку холодильника, в котором покрывалось инеем тело Камиллы Неве.

Обе родинки – на плече и груди – были на месте. Как и белокурые волосы и ямочки на щеках. Зато медицинская карта, оставленная вчера на столе, исчезла. Но грош мне цена как специалисту, если бы я не запомнила фамилию хирурга, проводившего операцию. Как там его – доктор Залманов? Непременно наведаюсь. Но перед этим навещу отделение реанимации. Я вспомнила лечащего врача и его жидкую бороденку. Хорошо бы его за эту бороденку как следует потрепать.

Сфотографировав тело, я отправила фотографии Ганичу с пометкой побыстрее разобраться с живыми, мертвыми и полумертвыми девушками. Хотя я и так была уверена в результате.

Решительным шагом я отправилась на отделение. Но не успела я подняться на третий этаж, как меня догнала информация от Ганича. Все-таки он действительно гений! Потому что сделал то, о чем я и сама давно должна была догадаться – просмотреть записи «скорой». Десять минут потребовалось Леониду, чтобы перекинуть мне нужные данные: обе пострадавшие при стрельбе в концертном комплексе девушки на двух «скорых» были доставлены в одну и ту же больницу. Ту, где я сейчас и находилась. Из документов следовало, что Вероника Иртеньева получила многочисленные пулевые ранения спины, разрыв правого легкого, повреждения печени и правой почки, а Камилла Неве – пулевое ранение шеи и грудной клетки.

Но в больнице все было наоборот! Согласно медицинским картам, это заиндивевшая мисс Неве с многочисленными ранениями туловища спала вечным сном в больничном морге, а Ника цеплялась за жизнь в отделении интенсивной терапии. Права была мать Вероники, материнское сердце не обманешь.

Но когда же произошла подмена? И для чего?

Я поравнялась со стеклянной стеной, за которой размещались палаты интенсивного ухода, попутно заметив, что в боксе Вероники, вернее, уже лже-Вероники, постоянно дежурит медсестра. В других боксах личных сиделок не было.

В кармане моей врачебной куртки опять звякнул телефон – Ганич прислал все, что смог найти по мисс Неве к этой минуте. Я вернулась на лестничную площадку, нашла укромный уголок и занялась чтением.

Итак, Камилла Неве, гражданка Великобритании, паспорт номер такой-то, действительно пересекла границу РФ 22 июня. Виза в порядке. Цель визита – концерт Иннокентия Давыдова. Номер люкс в той же гостинице, что и у Давыдова. Обратный билет в Лондон на 25 июня. К сожалению, на этом сведения о Камилле Неве заканчивались. Больше ничего наш гений пока не нашел. Конечно, были еще странички мисс Неве в Инстаграмме и Фэйсбуке, на первый взгляд кажущиеся вполне правдоподобными, но их Ганич наградил презрительным эпитетом «липа». Некто, сварганивший эту халтуру на скорую руку, явно не думал, что ему придется иметь дело с нашим доморощенным гением. Встречались и другие упоминания о Камилле, но для реальной девушки сведений в интернете было крайне мало, из чего наш Леонид сделал вывод: мисс Неве попросту не существует. Это фантом.

Ганич переслал мне копию ее паспорта. На меня глядело симпатичное личико с темными волнистыми волосами и выразительными черными глазами. Затем пришло смс: «Извини, но это пока все. Для идентификации личности не хватает данных».

Значит, придется их добыть.

Повертевшись на месте в поисках вдохновения, я решительно направилась к стоящей у стены тележке с бутылками физраствора. Схватив парочку бутылей и натянув маску на физиономию, я изобразила крайнюю степень занятности и заглянула в интересующий меня бокс.

– Вас зав отделением просил зайти, – быстро протараторила я, не забыв при этом важно добавить «срочно!».

Как только палата опустела, я была уже там и быстро прикладывала пальцы лже-Вероники к бутылке.

Чем это здесь пахнет?

В боксе витал знакомый, но совсем небольничный запах – смесь благовоний и свечного воска, более уместный в каком-нибудь восточном ашраме. Откуда он здесь? Хорошо бы еще размотать бинты – посмотреть на лицо девушки, но я боялась возвращения медсестры – привлекать к себе лишнее внимание не стоило.

Быстрый взгляд на медкарту, лежащую на столе. Операция проведена 24 июня, хирург Залманов. Опять Залманов!

Теперь поскорее переправить бутыль в лабораторию.

Нацепив на физиономию настолько деловой вид, насколько я смогла это сделать, я решительно направилась к лестнице.

На площадке между этажами курили и сплетничали медсестры. Я уже собиралась пройти мимо, но услышанное заставило меня замедлить шаги.

– Представляешь, они ночью проводят какие-то ритуалы. Настоящая магия. Свечи, огонь, заклинания, – говорила высокая темненькая девчушка.

– Вам что-то нужно? – заметив меня, осведомилась другая, пониже и корпуснее.

– Ой, девочки! Вы так интересно рассказываете! Вы же с интенсивной, да? – затараторила я, изображая глупышку-медсестру. – У нас на отделении обсуждали ваши магические ритуалы, но я не поверила. Разве в больнице может быть такое? Я думала, доктор меня разыгрывает, клеится ко мне со своими небылицами. Неужели, правда? Неужели, кто-то верит в такие глупости?

– Когда медицина опускает руки, и не в такое верят, – назидательно заметила высокая. – Полтора месяца комы – тут во все поверишь, лишь бы человека вернуть. Это я про родственников.

– И разрешают?

– Разрешают, – подтвердила медсестра. – С этой пациенткой вообще все разрешают. Только родственников не пускают.

– Значит, это не родственники ритуалы устраивают? – удивилась я.

– Нет.

– А кто же тогда?

– Откуда нам знать – кто? Нам не сообщают, – огрызнулась низенькая. – Если ты такая смелая, можешь сама у главврача поинтересоваться. Вряд ли эти спектакли по ночам закатывают без его одобрения.

– Иди-ка ты лучше работай, – поддержала ее высокая.

– Сами бы лучше шли работать – курение вредно для здоровья! – бросила я им и побежала вниз по лестнице.

Я спустилась в сад и выбрала скамейку поновее (да, это не Санаторий!) и подальше от народных троп, где мне никто не смог помешать. Уселась, подставив лицо теплому летнему солнцу. Редкие прохожие не обращали на меня внимания – перерыв у сестрички, пусть позагорает девушка, лето же.

Вообще нечасто нам, как, наверное, и медсестрам, выпадает такая радость – полчаса ничегонеделания при исполнении. Но эти полчаса, проведенные на лавочке в больничном сквере, пока я дожидалась курьера из отдела, не прошли даром. Многое удалось обдумать и уложить в голове. В результате этих размышлений, я решила оставить бороденку доктора из интенсивной терапии на потом, а сейчас вплотную заняться хирургом Залмановым. Ведь именно он был следующим звеном после «скорой».

Итак, решено.

Сунув бутыль физраствора примчавшемуся оперативнику, я отправилась в Первое хирургическое отделение.

– Доктор Залманов здесь больше не работает, – строго ответила мне молоденькая медсестра. – Вы разве не знали?

Откуда, радость моя?

– А вы случайно не в курсе, где его можно найти?

– Случайно в курсе, – также строго ответила она. – Он на Третьей хирургии.

И где эта Третья хирургия? Я пробежалась взглядом по табличкам на стене – здесь только Первая и Вторая, и никакой Третьей. И не спросишь ведь ни у кого – раз на мне эта голубенькая медицинская «пижамка», значит, я здесь работаю. А раз я здесь работаю, значит, и сама должна знать, где эта Третья хирургия.

Поблагодарив девчушку, я отправилась в вестибюль. Пора заканчивать с моим маскарадом.

Перед доктором Залмановым я предстала уже в своем нормальном виде и нормальном качестве.

В отличие от Первого и Второго хирургических отделений, где проводились серьезные операции, Третья хирургия занималась вещами несерьезными и малооплачиваемыми, а зачастую еще и крайне неприятными и грязными.

Располагалось отделение в старом и, пожалуй, самом ветхом корпусе больницы. Лечились здесь в основном маргиналы, ибо «скорые» по негласному распоряжению свозили сюда со всего города мигрантов без документов, бомжей и пьяниц. И трудились здесь либо совсем молодые врачи, только начинающие набираться опыта после медицинских вузов, либо дорабатывали до пенсии те, кто для серьезной врачебной работы уже не годился. Молодежь правдами и неправдами пыталась вырваться из этого отделения, и у некоторых это даже получалось, а доктора, переведенные сюда из других подразделений, считали, что им выписан волчий билет.

Именно так и чувствовал себя доктор Залманов – человеком с волчьим билетом. А еще жертвой грандиозной несправедливости. На его карьере был поставлен большой и жирный крест, хотя главврач и клялся ему, что это временная мера. Но, как известно, нет ничего постояннее временных мер.

Я нашла доктора в маленькой и тесной ординаторской, где он, примостившись со страдальческим видом на угол шаткого и загроможденного бумагами стола, заполнял медкарты.

– Ну как тут можно работать! – плаксиво взвыл доктор, в очередной раз опершись на угол стола, который тут же накренился на сторону. – А какое здесь оснащение операционных? Вы даже представить не можете! Наверное, со времен Пирогова осталось!

Узнав, что я из органов безопасности, Залманов почему-то решил, что мне можно и нужно жаловаться на несправедливость, как будто бы я могла что-то изменить. Придется его разочаровать.

– Алексей Борисович, я пришла поговорить об операциях, проведенных вами 24 июня. Две девушки с пулевыми ранениями. По документам обе операции выполнены вами. Вы помните этот день?

– Еще бы я не помнил! Именно с этих операций и начались все мои нынешние беды!

Упрашивать доктора не было нужды, он и сам был рад поведать о событиях, положивших начало черной полосе в его карьере.

* * *

…24 июня доктор Залманов был вполне доволен собой и мирозданием. Утром он провел удачную резекцию желудка, затем приятно пообщался с родственниками – конверт и сейчас лежит во внутреннем кармане портфеля. Еще пара таких конвертов и он вполне может позволить себе провести отпуск на Корфу или Майорке. Сентябрь – наилучшее время для Средиземноморья, бархатный сезон.

Прооперированный больной тоже ничем не омрачил благодушное настроение хирурга – вышел из наркоза вовремя, внутренних кровотечений не дал и вообще не сулил в будущем никаких беспокойств и осложнений. Предстоящее ночное дежурство также обещало пройти спокойно, а возможно и очень приятно, если удастся договориться с Мариной со Второй хирургии.

Будучи в хорошем расположении духа, доктор прошелся по отделению, заглянул в послеоперационные палаты, задержался подольше у своего сегодняшнего пациента, поболтал с дежурной сестрой и отправился в ординаторскую.

На город опускался теплый июньский вечер. Дневная суета уступила место тишине и покою. Залманов любил такие вечера в больнице, когда можно спокойно выпить чая с бутербродами и почитать последний роман Гранже, скачанный накануне из интернета как раз для сегодняшнего ночного дежурства. Он включил электрический чайник и не спеша насыпал в собственный заварочный чайник настоящий «Эрл Грей», который приходилось прятать от любителей побаловаться чужими вкусняшками в нижний ящик стола. Пока вода закипала, Залманов застелил казенной простынкой диван, надел на подушку новую наволочку и расправил плед. Громкий щелчок чайника был сигналом к началу священнодействия – заварку чая он воспринимал именно так. И вот когда в комнате уже потянуло божественным ароматом, в ординаторскую ворвалась дежурная сестра.

– Алексей Борисович! – басом заорала она с порога. – Тяжелых везут, на двух «скорых»! Маша операционные готовит! Анестезиолог уже там!

Залманов с жалостью взглянул на заваривающийся чай – когда закончится операция, его останется только вылить. Но работа есть работа.

На пороге операционной Залманова поджидал Артюшкин – молодой, начинающий хирург. Из-под хирургической шапочки на Залманова глядели испуганные глаза, а светло-зеленая маска была почти одного цвета с его побледневшим лицом.

– Алексей Борисович, говорят, очень тяжелые, – умоляюще прошептал Артюшкин. – Вы поможете, если что?

– Ладно, – снисходительно буркнул Залманов, входя в операционную. – Посмотрю обоих, тебе отдам того, что полегче.

Артюшкин облегченно выдавил «спасибо» и скрылся за дверью.

Залманов оглядел операционную – все было в полной готовности. Приборы включены, свет направлен на стол, хирургическая сестра заканчивала раскладывать инструменты. Анестезиолог, приткнувшийся в изголовье хирургического стола вместе со своими приборами, ждал отмашки.

В коридоре хлопнули двери лифта, помещение наполнилось голосами и топотом ног.

– Везут, – прошептал анестезиолог.

– Маша, – окликнул Залманов сестру, – скажи там, чтобы Артюшкину везли того, что попроще.

Пациент, вернее, пациентка, достававшаяся Залманову, действительно была в крайне тяжелом состоянии.

И где же тебе, девочка, так досталось? – сокрушенно бормотал Залманов, проводя наружный осмотр. – Это кто же так тебя изрешетил? Всю обойму, стервец, наверное, в тебя разрядил, не пожалел…

Анестезиолог тем временем подключил приборы, быстро и умело провел интубирование, проверил показания и кивнул Залманову – можешь начинать. Но приступить к операции хирургу не удалось, он так и остался стоять с зажатым в руке скальпелем, потому как в затылок ему уперлось дуло пистолета. Послышался щелчок – кто-то за его спиной взвел курок, а потом незнакомый голос произнес по-английски «опусти скальпель».

Залманов сделал, что просили, и медленно повернулся. Краем глаза он видел застывшего на месте анестезиолога и закрывавшую рот рукой, чтобы не закричать, операционную сестру Машу.

– Вы понимаете по-английски? – спросил Залманова незнакомый мужчина в черном костюме. – Вам нужно заняться другим пациентом! Немедленно!

Оторопев от неожиданности – не каждый день в операционных незнакомцы размахивают пистолетами, Залманов так и остался стоять, спадая с лица.

– Пошли! Быстро! – торопил его незнакомец и для пущей убедительности качнул пистолетом в сторону второй операционной.

– Но... как же… – начал, было, Залманов и осекся: пистолет оказался весомым аргументом.

Во второй операционной растерянный Артюшкин топтался возле распростертого на операционном столе тела.

– Ну? Что тут у вас? – раздраженно спросил Залманов, к нему начало возвращаться самообладание.

– Алексей Борисович, – заикаясь от волнения, проблеял Артюшкин. – Пришли рентгеновские снимки. Вот…

Залманов быстро просмотрел снимки – случай серьезный, но не настолько, как другой.

– Она должна жить! – с напором по-английски произнес незнакомец. – Вы меня понимаете? Она не может умереть!

– Ладно, иди Миша, постарайся уж там, – с сожалением проговорил Залманов, отправляя молодого хирурга в свою прежнюю операционную.

На самом деле он не питал иллюзий – тот случай был крайне тяжелым и Артюшкин вряд ли с ним справится. Да что уж там говорить, он и сам не был уверен, что смог бы вытянуть ту девочку.

И Залманов принялся за работу. Теперь для него не существовало ничего, кроме пациента. Он выкинул из головы и человека с пистолетом, и невеселые думы о той, второй, пациентке, которую собирался оперировать. Скальпель, тампон, спасибо сестра. И так все три часа, пока доставал пулю, удалял осколки костей, сшивал разорванные мышцы, боролся с кровотечением. Это потом ему рассказывали, как спустя час от начала операции приехал зеленый от страха главврач больницы и заперся в своем кабинете. Еще через полтора часа в операционную ворвался, на ходу натягивая перчатки, Дольский – по негласному рейтингу лучший хирург Москвы, но, убедившись, что операция почти закончена и закончена успешно, не стал вмешиваться, а только наблюдал издали, чтобы в любой момент прийти на помощь. Как вызванная кем-то, в конце концов, полиция сначала было дернулась приехать – человек с пистолетом в операционной, это же ЧП! – но потом сверху пришел отбой.

Все это Залманов узнал уже после операции. Закончив, он устало кивнул анестезиологу и отправился в первую операционную – где-то в глубине души еще тлела надежда, что он сможет справиться и там. Но, едва переступив порог, он понял: все кончено. Приборы отключены, тело накрыто простыней, а Миша Артюшкин, низко опустив голову и теребя хирургическую повязку в руках, сидел возле операционного стола. Чуда не случилось.

Пациентку тем временем перевели в реанимацию, дышала она уже сама, показания приборов были в норме, насколько вообще после таких ранений может быть норма.

Однако, хотя операция и прошла удачно, но пациентка почему-то не приходила в сознание. Ни утром следующего дня, ни через день, ни через месяц. Один за другим ее осматривали светила науки. И все, как один, беспомощно разводили руками, даже выписанный на третий день после операции профессор из Германии. Ни он, ни другие зарубежные специалисты помочь ничем не смогли, они ограничивались лишь обычными рекомендациями, которые и без того выполнялись больницей.