Текст книги "Евангелие от смартфона (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Корсак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

День шестой. Снежная королева

И вновь меня разбудил надрывный звонок.

Я опустила руку и пошарила под кроватью. Пусто. Пока я недоумевала, куда мог запропаститься мой смартфон, телефон неожиданно заткнулся. Я облегченно перевернулась на другой бок, но заснуть не успела – очередная душераздирающая трель сорвала меня с кровати. С трудом сообразив, что надсаживается вовсе не мой мобильник, а пережиток века минувшего – городской телефон, я поплелась в коридор.

– Да, – буркнула я, не открывая глаз.

– Мне надо с вами поговорить, – взволнованно сообщила трубка.

Я зевнула. Голос знакомый, но спросонья я никак не могла сообразить, кто домогается меня в такой час.

– Это Константин Верховский.

Вот уж сюрприз! От неожиданности мои глаза раскрылись.

В коридоре темень, за окном глубокая ночь.

– Сколько времени? – спросила я, переступая с ноги на ногу на холодном полу.

– Почти три. Прошу прощения, но дело не терпит отлагательств.

Черт! Я спала всего три с половиной часа! Неудивительно, что голова не варит, а глаза слипаются. Какие уж тут дела, тем более, безотлагательные. Но Верховский, словно почувствовав мое состояние, нашел, чем меня заинтересовать.

– Я видел Крылова, – быстро сказал он, опасаясь, что я положу трубку. – Вас еще интересует его судьба? Тогда я вас жду, я сижу на скамейке возле вашего дома.

– Ладно, сейчас выйду, – буркнула я, сдерживая очередной зевок.

Джинсы, кеды, плеснуть воды на сонную физиономию, мобильник… Куда, к черту, делся этот мобильник? Ах да, он же вчера остался в кармане Джамала.

Поеживаясь от ночной прохлады, я вышла во двор. Шумный и суетный днем, теперь он отдыхал от дневной суеты. Припаркованные машины сонно помаргивали глазками сигнализации. Лишь вокруг тусклого фонаря танцевали ночные мотыльки, да где-то вдалеке, бахвалясь перед сородичами, выл кот.

Верховского я заметила не сразу. Сгорбившись, он сидел на качелях рядом с песочницей. Доктор был жалок, он не только смотрелся старше своих лет, но и казался каким-то сильно потрепанным и нездоровым.

– Плохо выглядите, – заметила я подходя.

– Три операции за два дня. Длинные и очень тяжелые.

Он снял очки и устало протер глаза.

– Радуйтесь, теперь вы сможете реабилитироваться перед Советником, и тогда наконец-то прекратится вся эта беготня, – язвительно заметила я.

– Увы, реабилитироваться не удастся. Первые два пациента скончались прямо на операционном столе, кровоизлияние в мозг. Третий операцию перенес, из наркоза вышел нормально, но нужных качеств не показал.

– Ну ничего, с этими не получилось, будут следующие. У вас ведь целый конвейер налажен.

Я даже не пыталась скрыть сарказм в голосе.

Верховский исподлобья тяжело посмотрел на меня.

– Я знаю, вы считаете меня монстром, вивисектором, чудовищем, – сказал он. – Но я ни то, ни другое. Я ученый. Государство нуждалось в этих экспериментах, требовало все больше и больше. Поверьте, если бы не я, так был бы кто-то другой, еще хуже.

О, сколько раз люди, делая мерзости, прикрывались этим «кем-то, кто еще хуже»!

Верховский поднялся с качелей и обвел долгим взглядом спящий двор.

– Может, мы куда-нибудь пойдем? Скорее всего, разговор будет долгим, и мне не хотелось бы здесь, у всех на виду…

На виду? Что-то я не наблюдаю зрителей. Нет уж, к себе я тебя звать не буду. Не дождешься, – сказала я ему мысленно и добавила вслух:

– Есть два варианта. Или к нам в контору, или в любое общественное заведение, открытое ночью, но кроме ночного клуба мне в голову ничего не приходит. В первом случае будет тихо, но к моему обществу придется добавить и общество полковника Ремезова. Во втором – будет шумно, но зато разговор останется между нами. Возможно, останется, – поправилась я. – Обещать ничего не могу. Решать вам.

– Ночной клуб. Пойдемте.

– Куда? Вы на машине?

– Нет, я не умею водить. Но есть такси, – и Верховский показал рукой на припаркованное в конце дома такси.

В машине Верховский назвал адрес и, задумавшись, забился в угол. Я тоже молчала, изредка поглядывая на его кривящийся профиль – так кусать губы мог только абсолютно отчаявшийся человек, дошедший до финальной точки.

Машина остановилась на тихой улочке где-то за Бульварным кольцом.

– Куда это мы приехали? – с удивлением спросила я, разглядывая темный фасад невысокого старого здания.

Никоим образом я не считаю себя знатоком ночной жизни Москвы, мы с ней существуем в параллельных пространствах. Нет, конечно, я бывала в клубах, но удовольствия мне эти походы не доставили. Легкомысленная публика, громкая музыка, культ праздности вкупе с эпатажем – мне не по нраву такие развлечения. Да и не сказать, чтобы работа оставляла мне много свободного времени для развлечений. Но даже мой небогатый опыт сейчас пребывал в недоумении: ночные клубы выглядят по-другому. Вместо привычной броской неоновой вывески на входе висела неприметная медная дощечка. Вместо яркой рекламы – темные окна. А где призывно распахнутые двери, громкая музыка, очередь из страждущих? Только кодовый замок и тишина.

– Это несколько своеобразное заведение. Специфическое, я бы сказал, – видя мое недоумение, извиняющимся тоном пролепетал Верховский. – Но здесь нам никто не помешает. К тому же меня здесь знают, – несколько смущенно добавил он.

Верховский нажал на кнопку звонка, дверь распахнулась, и на пороге возник молодой человек в темном костюме с солидными бицепсами. Мельком взглянув на визитку, протянутую ему доктором, он посторонился, пожелав нам хорошего отдыха. Однако, я успела перехватить его цепкий взгляд, направленный в мою сторону.

Миновав полутемный холл, мы оказались на мигающем неоновыми огнями танцполе. Грохотала музыка. Я заозиралась вокруг – и это называется «можно спокойно поговорить»! Здесь даже сесть некуда! Все ложи, расположенные тремя ярусами вокруг небольшой танцевальной площадки, были заняты.

На сцене крутила выдающимися частями своего тела темноволосая полураздетая певица. Песня показалась мне знакомой, да и певица тоже. Я остановилась приглядеться. Неужели латиноамериканская дива, клипы которой не сходят с верхних строчек муз-парадов, унизилась до какого-то непонятного ночного клуба в далекой северной стране?

Я прокричала в ухо Верховскому известное имя, добавив:

– Это она или я еще сплю?

Но Верховский лишь неопределенно мотнул головой, схватил меня за руку и решительно потащил дальше.

Еще один полутемный холл, плотно закрытая дверь и нас уже встречал другой молодой человек, на этот раз с ухватками метрдотеля. Тоже далеко недешевого.

– Самый тихий столик, – шепнул Верховский метрдотелю и сунул ему в руку купюру.

– Что вам заказать? – спросил меня доктор, как только мы уселись.

– Кофе, если можно – спать хочется, – пробормотала я, оглядываясь по сторонам. – Но здесь и без кофе не заснешь.

– Нет, так нельзя, надо что-то заказать.

– Тогда все равно.

Верховский подозвал официанта и что-то шепнул ему на ухо.

Впрочем, я явно поторопилась, когда сказала, что здесь без кофе не заснешь. В помещении, больше напоминавшем ресторан, чем ночной клуб, действительно было гораздо тише. На большом экране желающие могли насладиться скачущей на сцене латиноамериканки, к которой присоединилась стайка таких же полураздетых танцовщиц. Звук был приглушен.

Сам ресторан оказался оформлен со вкусом, неожиданным для заведения такого уровня – мебель из темного дерева, светлые кожаные диваны, мягкое, чувственное освещение… А, собственного, какого уровня? Как можно определить уровень заведения? Например, по посетителям. Я посмотрела по сторонам. Публика странная. Справа от меня, например, сидели богатые и респектабельные иранцы, упакованные в дорогие костюмы-тройки. Зато слева расположились шведы в обычных летних брюках и рубашках-поло. Или эта видимая простота обманчива? Косвенно об уровне заведения может рассказать расстояние между столиками. Здесь оно было поистине огромным. Ну и по цены, конечно.

Официант тем временем расторопно расставил принесенную снедь и, пожелав нам хорошего вечера, удалился.

Доктор медлил с началом разговора. Пока он собирался с мыслями, я раскрыла меню. Да, заведение явно не для людей с моей зарплатой. Вот, например, заказанный для меня Верховским коктейль стоил дороже моей блузки. Золото они туда подмешивают что ли?

Но пора переходить к делу. Я отставила коктейль, глотнула кофе и спросила:

– Так что с Андреем?

Верховский, до этого задумчиво разглядывающий свой стакан с виски, вздрогнул.

– Жив. И, насколько это возможно, здоров. Сегодня ему здорово досталось. Я так понял, что пока его брали ваши и люди Майера, он истратил все свои силы. Когда я его увидел… Но давайте я лучше расскажу все по порядку.

Верховский отставил стакан, так и не притронувшись к нему, сцепил пальцы – я заметила, что руки у него дрожат, – и начал рассказывать.

– Мне позвонили сегодня...

– В котором часу? – живо перебила его я.

Верховский ответил. Это было в тот самый момент, когда я стояла в пробке на пути к больнице.

– Велели быстро собираться. Очень торопили, даже вертолет прислали. Где-то через час—полтора я уже был на месте.

– Что за место?

– Нечто среднее между бункером и клиникой для олигархов, – невесело хмыкнул доктор. – Кстати, не так уж и далеко от моего Санатория, разве что ближе к Москве. Крылов был уже там. Вялый, заторможенный, с сильной гипотонией, затрудненным дыханием, развившимся гемипарезом, но в полном сознании. По крайней мере, на мои вопросы о самочувствии он отвечал – пока мог отвечать – вполне разумно. К сожалению, у меня с собой был только экспресс-диагност, и я не смог в полной мере оценить состояние мальчика, но о переезде в Санаторий они и слышать не хотели. Требовали, чтобы я привел его в рабочее состояние немедленно, видите ли, они больше не могут ждать. Но как? Да и кому мальчик мог оказать помощь, если сам нуждался в ней?! Кого он мог вывести из комы, если сам терял сознание?! И что я мог там сделать! Только поставить капельницу с восстанавливающим коктейлем, который мы применяем для восстановления наших ребят после сеансов, чтобы Андрей поспал и хоть немного восстановил силы.

По тому, как Верховский произносил это «они», было понятно, насколько он ненавидит и презирает этих людей.

– Вы поняли, для чего им был нужен Андрей?

– Ф-ф-ф, – презрительно фыркнул Верховский. – Я понял это на второй день после визита Майера.

– Значит, все это время вы водили нас за нос?

– Да. Но вы поймете, почему я это делал, если выслушаете меня. Это длинная история, и уж простите, но начну я издалека.

Верховский потянулся к стакану, повертел его в руках, задумчиво глядя на переливающуюся всеми оттенками янтаря жидкость, и начал рассказывать.

– Медицина, несмотря на громкие заявления и многотысячелетнюю историю, так и не научилась исцелять человека. В лучшем случае, она может снять симптоматику. Современная медицина механистична, она утратила комплексность, целостный подход, она не видит человека, не понимает, как работает организм, и лишь пытается восстановить работоспособность отдельных органов. Терапия калечит организм химией. Лечат сердце – сажают печень и почки, воздействуют на опухоль – летит к черту иммунитет. Хирургия, трансплантология – это отрасли, у которых нет будущего. Лишь сам организм может исправить все повреждения, надо только научить его высвобождать скрытые резервы, помочь ему. Вот для этого и нужны были наши мальчики. В современном мире, если не считать знахарей и прочих колдунов, доставшихся нам в наследство от первобытного мира, и, к слову сказать, в способности которых я слабо верю, лишь мои мальчики могли деликатно устранить все повреждения и восстановить целостную работу организма.

Но не только медицина нуждалась в способностях этих ребят. Почти все время своего существования Россия находилась в состоянии войны, если не явной, то холодной, скрытой. Войны, которую мы проигрываем. Разведка – запаздывает. ФСБ – ныне жалкое подобие некогда грозного КГБ – все знает, все видит, но сделать ничего не может, руки коротки. Только за счет таких вот мальчишек как-то и выезжает. Только им все мало – больше, больше давай. Вы думаете, я получаю удовольствие от тех операций, которые вынужден проводить? Думаете, мне это нравится? Но что я могу? Уйти? На мое место придет другой. Открыто выступить против системы? И чего бы я добился, по-вашему? Да я почти двадцать лет пытаюсь переломить ситуацию – сделать так, чтобы человек получил сверхспособности, не потеряв при этом себя. Двадцать лет! И все без толку!

Верховский говорил громко, почти кричал, на нас стали оборачиваться посетители за соседними столиками, но ему было все равно. За последние дни… Хотя, почему дни? Та горечь, что он сейчас выплескивал на меня, копилась в нем не один год, а нынешние события послужили лишь катализатором сегодняшнего откровения.

Наконец он замолчал, тяжело покачал головой и с отвращением выпил. Продолжил он уже заметно спокойнее.

– Когда я пришел в лабораторию, то и тогда мне казалось, что мы движемся в неправильном направлении. Мы поделили мозг на какие-то зоны и области, докопались до нейронов и аксонов, влезли внутрь генома, разложили организм на аминокислоты, но так ничего и не поняли в себе. Мы погрязли в частностях, мы не видим общей картины, не понимаем замысла Бога. За деревьями мы не видим леса, обшариваем каждый куст, каждую веточку, не понимая, ни где находимся, ни что там делаем. Мы уподобились трем слепым мудрецам, ощупывающим слона. Помните эту притчу?

– Конечно, – кивнула я. – Для первого, стоявшего возле слоновьей ноги, слон являлся колонной – круглой и могучей. Для другого, дергающего за хвост, слон походил на веревку. Третий держался за бивень и уверял, что слон как копье – твердый и острый.

– Да, – грустно согласился мой собеседник. – Все именно так.

Он ненадолго замолчал, а затем вдруг заметил:

– Знаете, когда-то давно, когда я был совсем маленьким, у моей бабушки стоял телевизор «Радуга», старый, советский. Он постоянно ломался. Бабушка вызывала мастера, тот что-то там чинил, менял лампы и платы, долго паял, но через месяц телевизор снова ломался. Опять приходилось вызывать мастера, тот опять что-то менял и долго паял. Современный человек напоминает мне этот телевизор…

– Чем же? – усмехнулась я. – Некачественной сборкой, плохими материалами или изначальный проект подкачал?

Но Верховский не обратил внимания на мой сарказм.

– Я никогда не понимал, откуда столько ограничений? Есть зрение, но почему оно устроено столь неэффективно? Охватывает ограниченную часть спектра с весьма небольшим углом обзора. Есть память, но почему доступ ограничен? Если есть ноосфера, то почему мы не можем ей пользоваться? Кожа – внешнее покрытие, но ведь и его можно было бы сделать более надежным. Если уж человек сотворен по принципу подобия, то создатель явно схалтурил. Но ведь Бог не халтурщик! Значит, кто-то намеренно – по незнанию или злому умыслу – испортил некогда совершенное творение. Как тот горе-мастер, чинивший бабушкин телевизор. Более того. Я пришел к выводу, что в нас встроен искусственный ограничитель, некий выключатель, который сейчас стоит в положении «выкл». Кто его установил и зачем – я не знаю, но именно он лишает нас возможностей, заложенных изначально. Именно из-за него мы не можем стать такими, какими были задуманы творцом. Этот выключатель ограничивает нас, не позволяет двигаться вперед, из-за него мы вынуждены топтаться на месте. Все это время, все двадцать лет, я искал его. И лишь задание Майера натолкнуло меня на мысль, что надо делать. Искушение попробовать было настолько велико, что я не удержался…

– Погодите, – растерялась я. – Так в результате вы сделали совсем не то, что требовал от вас Советник? И Андрей?..

– Да. Но не мог же я сказать вам тогда, что не выполнил задание Майера, поэтому пришлось врать. Майеру нужен был сенс, который мог бы вытащить человека из тяжелейшей комы, по сути, отправился бы в мир мертвых и за руку привел заплутавшего там бедолагу в мир живых. В тот день, когда привезли Андрея, первый осмотр дал крайне мало шансов на то, что мальчик переживет операцию. Реаниматолог не рекомендовал даже начинать, анестезиолог его поддерживал. Но я решил рискнуть – попробовать снять этот ограничитель. Если бы у меня ничего не вышло, то никто бы не узнал о моем самоуправстве, неудачу можно было списать на тяжелое состояние пациента.

– Но у вас получилось?

– Очень надеюсь. Одно могу сказать точно: Андрей не похож на остальных. Он помнит свою жизнь, свои привязанности, проявляет сочувствие, милосердие. У него есть цель, мы пока не знаем какая, но он действует осмысленно и самостоятельно. Это то, что я вижу, о чем знаю наверняка.

– Значит, Андрей – это человек без ограничителя?

– Да. Но его уникальность не только в этом. Хотя и один этот факт стоит того, чтобы мальчика охраняли и лелеяли, как самую большую ценность на земле.

Верховский грустно смотрел на меня. Его глаза под очками были красными и слезились – сколько же дней он не спал?

– У меня всегда была мечта. Сколько себя помнил, всегда мечтал услышать Бога. Это у меня от бабушки, она верила в Бога, хотя и была членом партии… Странно, не правда ли? – усмехнулся он. – Я никогда не понимал, если Бог есть, то почему мы не слышим его? Почему создатель не разговаривает с нами, почему забыл нас? Потом я пришел к выводу, что канал связи искусственно забит. Человек искусственно кем-то отлучен, мы заперты здесь на земле, словно в темном маленьком чулане, за которым большой и светлый мир. И я очень хотел найти и открыть дверь.

Верховский с жадностью выпил новый стакан, принесенный официантом.

– Возможно, Андрей и сможет вытащить кого-нибудь из комы, – продолжал Верховский. – Я не знаю. Он вообще для меня загадка. И не только для меня, но и для мироздания, так как с каждым днем меняется, развивается, узнает себя, свои возможности. Даже за те дни, что я не видел Андрея, он изменился. Как писал Майринк: «Существует бесконечная лестница. Первая ступень называется гениальностью, остальные толпе неизвестны и их относят к разряду легенд».

Я не стала говорить Верховскому, что Андрей во сне связывался со мной, и лишь кивком поощрила его к дальнейшему разговору.

– Я все это рассказываю вам потому, что Андрей нуждается в защите. Если Майер и его хозяева узнают, что мальчик представляет собой на самом деле, они уничтожат его. Ибо, как мне думается, Майер со компанией прямо или косвенно ответственны за ограничитель в нашем мозгу. Ваши коллеги тоже попытаются убить Андрея. Для них он угроза, не знаю, в чем именно, но они воспринимают его именно так. С вашим начальством говорить бесполезно. «Мы не можем рисковать», – вот и весь их ответ на то, когда я просил полковника отдать Андрея мне, а не Майеру, если они найдут его. Рисковать они не могут. А у меня, может, это получилось первый и последний раз! Три операции за два дня – и никакого результата. Ни малейшего! Ничего не вышло! Я даже начинаю думать, что в случае с Андреем это вовсе не я, такой умный и умелый, справился. Может, это там наверху кому-то нужно, чтобы такой вот Андрей появился на земле!

– Что-то я раньше не замечала в вас подобного фатализма.

– Тут поверишь и в Бога, и в дьявола, – отмахнулся Верховский. – Может, провидение в лице этого мальчика сделало нам подарок, который один раз в несколько тысяч лет делают, а мы от него отмахнемся, как уже бывало. Может, он наш единственный шанс выпутаться из этого порочного круга, понять, для чего мы здесь и чего от нас ждут там.

Он умоляюще посмотрел на меня.

– Остановите их, пока не случилось непоправимое. Вы сможете.

– Знаете, доктор, мне только сейчас пришла в голову любопытная мысль: если Андрей так ценен для вас, то не вы ли все это затеяли? Может, никакого похищения, никакого побега и не было? А?

Я думала, что Верховский с негодованием откинет эту мою идею как бредовую, но он молчал. Теребил ремешок от часов, уставившись в пространство, потом поднял на меня глаза.

– Да.

– Но как же вам удалось? И когда?

– Идея возникла спонтанно. Когда я понял, что у меня все получилось и Андрей выкарабкается – это было спустя пару часов после операции, первые минуты я ликовал. Я чувствовал себя человеком, ухватившим за бороду самого Бога или дьявола, или обоих сразу. Воздействие на мозг в этот раз было более щадящим, если можно так сказать, да и состояние пациента, поначалу расценивающееся как крайне тяжелое, таковым не оказалось, так что мальчик пришел в себя довольно рано. Как я и надеялся, личность, память, привязанности – все сохранилось. Более того, вы бы видели его глаза… Но потом меня пронзила мысль – ведь за ним придут! Я просто не мог отдать его им! Я…

– И что же вы сделали?

– Я понимал, что действовать надо быстро – пока мальчик в реанимации, ему ничего не грозит, но что потом? Доверять я мог только Алине – реанимационной медсестре. Мы знакомы очень давно, она мне абсолютно предана. Я понимал, что у Майера наверняка есть соглядатаи в Санатории, вряд ли он оставил без присмотра лабораторию, даже догадывался, кто это…

– И кто же?

– Какая сейчас разница… Но, если вам интересно, пожалуйста, – один из наших анестезиологов. Но, слава богу, в этот день на операции был другой.

– И как вам удалось провернуть этот псевдопобег?

– У меня есть квартира в Подмосковье, я иногда там останавливаюсь. Это Алина предложила вывезти мальчика туда. Пока я наблюдал за состоянием Андрея в реанимации, Алина подготовила одного из наших сенсов – вколола ему солидную дозу снотворного, одела в послеоперационную пижаму, забинтовала голову, уложила на каталку. Мы знали, что в коридоре есть слепая зона. Именно там мы и организовали подмену. Восемнадцатый поехал досыпать в реанимацию, а Андрея мы быстро переодели, пересадили в кресло, накрыли пледом. Пока Алина отвлекала охрану у мониторов, я испортил камеру в коридоре и вывез мальчика из лаборатории. Я вколол ему успокоительное и через три часа мы были на месте. Никто не знал, что я покидал территорию Санатория. Еще через некоторое время мы с Алиной опять отвлекли охрану, отключили камеру в реанимационной палате, перевезли Восемнадцатого обратно, и подняли шум.

– Погодите, как же тогда Андрей оказался на улице?

– Сбежал. Как только немного пришел в себя. Правда, пару дней возвращался, но потом пропал окончательно. Теперь вы знаете все. Вы поможете мне?

Ответить я не успела. Со словами «здесь свободно?» некто высокий и крайне бесцеремонный уселся за наш столик. Это был Егор, в своей неизменной куртке. Он окинул взглядом наши с доктором вытянутые от удивления физиономии, пустой стакан Верховского, мой недопитый коктейль и хмыкнул:

– Видели бы вы себя.

Я с удивлением уставилась на него.

– Это не то, что вы думаете, – начал оправдываться Верховский, но Егор, хмыкнув, перебил доктора:

– Да? Я тут мимо проходил, дай, думаю, зайду, может, знакомых увижу. Посидим, пива выпьем, повеселимся. И надо же – какая встреча!

– Как вы нас нашли? Вы следили за мной? – подозрительно спросил Верховский.

– Зачем за вами следить? – пожал плечами Егор. – Тот, кто хоть раз заглядывал в ваше досье, прекрасно представляет, где вы проводите вечера. И для чего.

Егор с ухмылкой мотнул головой в сторону барной стойки, перед которой, как на витрине, расселись вышедшие на ночную охоту дамы полусвета. Высокие, длинноногие, в броских нарядах и при полном боевом раскрасе.

Доктор буркнул «это не ваше дело» и, насупившись, забился в угол дивана. Егор тоже молчал.

– Тебе что-нибудь заказать? – спросила я, чтобы как-то разрядить это тягостное безмолвие, повисшее над столом. – Или вы с Феликсом Марковичем уже на брудершафт выпили, пока наслаждались обществом друг друга?

– Да, кстати, забыл тебя поблагодарить, мы провели на редкость приятный вечер, о многом поговорили, обсудили разногласия, – не остался в долгу Егор.

– Я рада, что тебе понравилось.

Официант тем временем принес очередную порцию виски Верховскому и вопросительно склонился к Егору.

– Э, нет, доктору на сегодня хватит, ему еще работать целый день, а это я возьму себе, – сказал тот, пододвигая стакан.

– Итак? – просил Егор, когда официант скрылся. – Где она?

– Вы хотели сказать он? – вынырнул из своего угла Верховский.

– Нет. Я сказал именно то, что хотел. Где она? – отчетливо, почти по слогам проговорил Егор.

– Но кто – она? – растерялся доктор. – Мы говорили о мальчике, Андрее Крылове, том самом, которого вы искали все эти дни, и которого все эти дни вы пытаетесь уничтожить, совершенно не понимая его ценность…

К концу фразы его голос звенел от негодования.

– В данный момент меня интересует только она. Сегодня вечером ее увезли из больницы. Куда? – нетерпеливо перебил его Егор.

Верховский подозрительно уставился на Егора.

– Я вам не верю! Вы нарочно пытаетесь меня запутать, приплетая…

– Мне все равно, верите вы или нет.

Доктор демонстративно сложил на груди руки. От выпитого лицо его раскраснелось, очки задорно блестели.

– Я ничего не скажу, – с пафосом произнес он.

Этот диалог, изрядно смахивающий на второразрядные голливудские боевики, начал мне надоедать. К тому же повязка на руке ослабла и грозила с минуты на минуту свалиться вниз на всеобщее обозрение.

– Пойду-ка я попудрю носик, – сказала я вставая.

На меня никто не обратил внимания. Словно пара драчливых котов, мужчины продолжали буравить друг друга взглядом.

Запершись в кабинке, я осторожно сняла блузку. Повязка действительно держалась чудом. Я аккуратно размотала ее и, плотно прижав отклеившиеся края, начала заново туго закручивать бинт.

В этот момент в туалет, стуча каблуками и глупо хихикая, ввалилась толпа тех самых девиц, которые скучали у барной стойки. Сразу стало шумно: громко хлопали дверцы, звучал смех и громкие разговоры, вернее, типичные женские сплетни перед зеркалом между подкрашиванием губ и ресниц: шмотки, деньги, мужики…

А мужики-то вроде знакомые, так что, пожалуй, стоит прислушаться.

– Жанка, видела, твой секретный профессор объявился? И не один, а с какой-то серой крыской. Смотри, потеряешь постоянного клиента, – хихикнув, произнес высокий голос.

– Да, хороший клиент был, щедрый и непритязательный. Жаль, если сорвется.

– Не сорвется, не бойся, – вступило в разговор двух высоких голосов более низкое контральто. – Со своим самоваром сюда не ходят. Там дела какие-то, скорее всего.

– Ой, девки, да ладно вам про доктора! – восторженно воскликнул еще один высокий голос. – Вот парень, который подсел за их столик, – это высший класс! Такому можно и даром. Красавец! Как думаете, может, попробовать?

– Даром она, – хмыкнуло контральто. – А шведа, с которым уже договорилась, куда денешь?

– Ради такого парня шведа можно и на…

Раздался хохот.

– Не выйдет у тебя с этим красавцем ничего. Он сейчас как хищник на охоте, не до баб ему. А когда будет до баб, то все равно выберете не тебя, а, скорее, ту мышь серую. Пока она там, даже не надейся.

– Эх, ну почему все лучшее мышам достается?

– Закончили? Тогда хватит трепаться, работать пора, – подвело итог контральто.

Я закрепила бинт, надела блузку, но выходить не спешила – пусть сначала уберется эта компания. И лишь когда в туалете воцарилась полная тишина, я осторожно выглянула из-за дверцы.

За столом в мое отсутствие тоже многое изменилось. Словно пара закадычных друзей, Егор с Верховским сидели рядом и рассматривали карту на мобильнике Егора.

– Ну, что тут у нас нового? – спросила я, но на меня никто не обратил внимания.

– Похоже? – спрашивал Егор.

– Трудно сказать, вроде, похоже, – отвечал Верховский, склонившись к экрану так низко, что мне начало казаться, будто бы он не рассматривает изображение, а обнюхивает его.

– А этот квадрат? Смотри, здесь тоже поворот и лесок слева. Тогда нужный нам объект, видимо, вот это здание километрах в пяти впереди.

– И тут, вроде, похоже.

– Вроде… А точно сказать не можешь? Плохо, что ты на местности совсем не ориентируешься. Сейчас попробую с другого ракурса показать.

Я молча села на свое место. Девицы тоже вернулись на свой пост возле барной стойки. Правда, раньше их было чуть больше… А, вот в чем дело – пышная блондинка уже пересела к иранцам, изображая скромницу, разве что хиджаб не надела, а миниатюрная брюнетка с короткой стрижкой, громко хохоча, отбивалась сумочкой от уже порядком набравшегося и распускающего руки прямо в ресторане шведа.

При внимательном рассмотрении среди ночных бабочек оказалось и несколько особ мужского пола. Один из них с фальшивой улыбкой на лице раскрывал объятия какой-то солидной даме в обтягивающем изрядные телеса платье, а другой нежно поглаживал запястье пожилого иностранца. Впрочем, меня это не касалось. Но вот то, что пара девчонок явно еще не слезла со школьной скамьи, – это не дело. Надо будет не забыть и сообщить ребятам из смежного ведомства – пусть проверят, как школьницы зарабатывают себе на тетрадки в летние каникулы.

Ну а что нового за нашим столом?

Оказывается, Егор с Верховским уже закончили разбираться с картой и перешли к обсуждению состояния Андрея.

– Он будет спать где-то до семи вечера, – говорил доктор. – По крайней мере, я планирую приехать туда к семи. Нет, не думаю, что они начнут раньше этого срока, тем более без меня. Мальчик и к семи часам еще не полностью восстановит силы. Если же вдруг случится что-то экстренное, то мне обязательно сообщат.

Я опять принялась разглядывать зал. На большом экране, по-прежнему трясла телесами и скакала певица. Я потянулась за коктейлем. Вкусно.

Отвлекшись, я не заметила, как мужская половина нашей маленькой компании, собралась уходить.

– Эй, куда это вы? – возмутилась я.

Они застыли на месте, удивленно воззрившись на меня, потом молча переглянулись, словно спрашивая друг у друга: «А эта еще откуда взялась?».

– Але, гараж? – я помахала им рукой.

– Ладно, ты иди, – наконец сказал Егор Верховскому и уселся обратно на диван.

Доктор послушно направился к выходу.

– Все хотела спросить, почему у тебя такой странный позывной – «Жумар»?

Я сказала первое, что пришло в голову. Разговор следует начинать издалека, чтобы потом использовать фактор «внезапности», – так нас учили.

– А ты знаешь, что это такое?

– Конечно. Штука такая для подъема по веревке.

– А я вот не знал. Давно еще, в учебке. И на тесте ляпнул, что это приветствие французских коллаборационистов.

Я округлила глаза:

– Коллаборационистов?!

– Тут ведь как… Если не знаешь, отвечать надо быстро, уверенно, не задумываясь, авось прокатит. Не прокатило. С тех пор и приклеилось.

Егор нетерпеливо поерзал, и я его пожалела.

– Ладно уж, пошли, – сказала я, вставая.