Текст книги "То самое копье"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Между тобой и Шольцем что-то есть?

– О чем ты? – Шева прекрасно знала, о чем идет речь, но она была женщиной, а в таких случаях женщина просто обязана играть роль наивной простушки. Таковы неписаные правила женского кокетства.

– Ты любишь полковника?

Подобное предположение вызвало у Шевы искреннее негодование.

– Вот еще!

– А он тебя?

– Может быть. Но какое это имеет значение?

– Я убью его, если он полезет к тебе!

Ого! Широко распахнув глаза, Шева одарила Пауля внимательным взглядом. Так бы повел себя Арктур. Он ни за что не согласился бы уступить. Арктур всегда был только первым.

– Он не полезет, успокойся.

Но Пауль не собирался успокаиваться.

– Думаешь, я не вижу, как он смотрит на тебя?

– Да? – заинтересовалась Шева. По правде говоря, она ничего подобного в поведении полковника не замечала.

– Он женат. Он поиграет с тобой, а потом бросит.

Что ни говори, а мужская ревность приятна сердцу женщины не менее, чем женская мужскому. Шева внезапно ощутила прилив бодрости. Усталость испарилась, будто ее и не было. И она была благодарна Паулю за маленькое чудо.

– Не волнуйся, малыш, – шепнула она, многозначительно подмигнув юноше, – мне плевать на полковника, я люблю только тебя.

– Правда? – по-мальчишески обрадовался Пауль.

Шева кивнула и прибавила:

– Но об этом мы поговорим с тобой завтра.

Завтра, по уверению Сурта, все будет кончено…

10

Гости – не редкость в монастыре Чэньдо. Каждый год тысячи и тысячи паломников приходят сюда, чтоб лицезреть великого Далай-ламу, живое олицетворение истины, открываемой Учением. Однако в большинстве своем они являются жителями Вершины мира [17]17
  Вершина мира– Тибет.


[Закрыть]. Гости из далекой Европы редки, они привлекают особое внимание. Тем более если пришельцев семеро и среди них есть женщина…

Настоятель Агван-лобсан был извещен о появлении семи белых людей, едва экспедиция Шольца вошла в ворота монастыря. Новость принес лично брат Цхолсу-лобсан, которого известили младшие братья. Все было именно так, как предупреждал незнакомец, растворившийся в пламени. Агван-лобсан задумался, чувствуя на себе вопрошающий взгляд брата, после чего решил:

– Размести их покуда в гостевых покоях, но по одному. Возможно, у них нет дурных намерений. А если и есть, то лучше выждать, пока они сами не проявят враждебность к Мудрейшему.

– Ты прав, брат, – согласился Цхолсу-лобсан.

Прибывших поселили в тесных мрачных кельях, более похожих на тюремные камеры. Двери покоев выходили в единый коридор, в конце которого заняли пост два брата не самого тщедушного вида. Один из них не расставался с копьем, похожим на ритуальную игрушку, но достаточно острым, чтобы пропороть брюхо, второму доверили смертоносное оружие, извергающее металлические комочки. Оно было столь мало, что брат сумел без труда спрятать его в складках своего одеяния. Вскоре один из стражей донес Агван-лобсану, что гости просят о встрече с одним из отцов. Настоятель кивнул в знак согласия, он ожидал подобной просьбы.

– Передай им, что я приму их. Приведи их в малую залу.

Младший брат многозначительно улыбнулся. Он был посвящен во многие тайны и знал, что малая зала очень удобна для приема нежеланных гостей – в нишах вдоль ее стен могли укрыться воины.

Цхолсу-лобсан выделил для этой цели десять своих самых надежных людей, одинаково хорошо владевших как копьем, так и пистолетом или винтовкой. Они заняли места в потайных нишах прежде, чем появился брат, приведший с собой троих чужаков – двух мужчин и женщину, о которой предупреждал таинственный незнакомец, исчезнувший в пламени. После обмена приветствиями и взаимного представления Агван-лобсан поинтересовался:

– Что привело вас в нашу скромную обитель?

Ответила Шева. Хоть полковник Шольц и владел языком цзанба, но познания его оставляли желать лучшего. Потому было решено, что вести переговоры будет Шева.

– Мы пришли увидеть великого и мудрого Лoзон-дантзен-джамцо-нгванга.

– Откуда иноземцам известно о мудрости Учителя?

– Земля полнится слухами, – туманно ответила Шева.

Монах изобразил подобие улыбки. Серьга с бирюзой в правом ухе его дрогнула в такт улыбке.

– Мне приятно слышать это. Позвольте узнать, из каких краев вы держите путь.

– Эти люди пришли из далекой страны, именуемой Германия. Моих спутников зовут Шольц и Раубен. – Шева поочередно указала на полковника и его помощника. – Мое имя – Айна Лурн. Я живу здесь, неподалеку, в славном городе Лхаса.

– Я слышал об этой стране, – кивнул монах. – Но что делает среди народа пеба белая женщина?

– Я дочь мудрого Лурна, не раз бывавшего в вашей обители.

Отец Агван-лобсан задумчиво посмотрел на Охотницу.

– Я помню достойного Лурна. Но ведь он умер?

– Да, отец погиб в лавине, – кивнула Шева.

– Я помню и тебя, – так же задумчиво прибавил монах. – Ты была здесь.

Шева улыбнулась. Ее «узнали» в монастыре – о лучшей удаче нельзя было и мечтать. Теперь полковник и его люди удостоверятся, что Шева – действительно та, за кого себя выдает. А значит, в этом убедится и Арктур, кем бы он ни был.

– Да, я бывала здесь, достойный отец, – подтвердила Шева. – И мне кажется, я помню вас.

– Очень может быть, – вежливо улыбнулся монах, хотя впервые видел девушку, стоявшую перед ним. – Так говорите, вы желаете видеть Мудрейшего?

– Да. И еще господин Шольц хотел бы, если это возможно, передать дар вашей обители.

– Похвальное желание, – откликнулся монах. – Какой дар?

– Немного денег, на них вы сможете приобрести необходимые вещи у белых людей.

– Они нам не нужны! – Голос монаха обрел резкие нотки.

– Вы можете купить одежду и угощение для гостей монастыря, – ответила Шева, заранее проинструктированная на случай возможного отказа. – Полагаю, это не противоречит Учению.

– Нет, – согласился Агван-лобсан. – Хорошо, мы примем дар.

Шева перевела взор на полковника, тот с готовностью шагнул к монаху, но Агван-лобсан остановил его, протестующе выставив перед собой руки.

– Не мне. Я не прикасаюсь к презренным кружочкам, дарующим власть и силу. Этим займется брат-казначей.

Шольц, уловивший смысл его слов, отступил.

– Еще я хотела бы попросить вас, отец, об одной услуге.

– Я весь внимание, – ответил монах, пряча за улыбкой настороженность.

– Господин Шольц – ученый. Как и мой отец, он хочет понять Учение. И он покорнейше просит вас предоставить ему возможность ознакомиться с книгами, хранящимися в монастыре.

– С книгами? И все?

– Да, – подтвердила Шева. Она хотела было добавить, что полковник желает увидеть сокровища монастыря, но в последний миг передумала. Подозрительные нотки, скользнувшие в голосе отца Агван-лобсана, смутили девушку.

– Хорошо, я думаю, Мудрейший допустит вас к нашему хранилищу мудрости. Вы увидите «Маника-бум» и «Катандэнга», «Вайдупья Карпа» и «Пабо Цунлаг-пхрэнгба» [18]18
  « Маникабум» и « Катандэнга», « Вайдупья Карпа» и « Пабо Цунлаг-пхрэнгба» – буддииские и ламаистские священные и исторические сочинения.


[Закрыть]. – Монах вопросительно посмотрел на девушку, словно желая сказать: это все?

Шева поклонилась, давая понять, что разговор окончен. Агван-лобсан пребывал в легком недоумении. Вопреки его ожиданиям, гости не изъявили желания осмотреть монастырскую сокровищницу. Это было странно. Но монах ничем не выдал своих чувств. Одарив Шеву и ее спутников привычной равнодушной улыбкой, монах кивнул поджидавшему у дверей брату:

– Проводи гостей в их покои.

На этом аудиенция была закончена. Шева и Раубен возвратились в свои кельи, а полковник был препровожден к казначею, где и расстался без особой охоты с двумястами фунтами. Покончив с этим делом, Шольц вновь отдал себя в распоряжение проводника-монаха, и тот отвел его в гостевые покои. Однако вместо того, чтобы отправиться в свою комнату, полковник постучался к Шеве. Не дожидаясь ответа, он вошел.

– Какого черта, Айна?

Шева изобразила удивление, ей стоило немалых усилий утаить усмешку, готовую распуститься на губах.

– Что вы имеете в виду?

– Почему вы не спросили о копье?

– Еще не время.

– Разве я не говорил вам, что спешу?

– Ваше дело не относится к разряду тех, в которых нужно спешить.

Шольц одарил Шеву пристальным взглядом.

– Я никак не могу избавиться от странного чувства, что вы ведете какую-то игру. И я никак не могу понять цель вашей игры. Если поначалу я полагал, что вы имеете отношение к разведке, то теперь мне кажется, что это не так. Я ошибаюсь?

– Возможно, нет.

– Так чего же вы хотите?

Шева медленно покачала головой.

– Это не имеет отношения к вашему делу. У каждого из нас – у вас и у меня – своя задача. Тем более, что вы все равно мне не поверите.

– А вы попытайтесь!

Поискав глазами по комнате, полковник нашел небольшой, обтянутый кожей табурет и уселся на него. Шева задумалась. Она еще сомневалась, стоит ли раскрывать перед полковником все свои карты. Шольц был достаточно умен и решителен, чтобы принять правду. Но с другой стороны, Шева не была до конца уверена, что под маской Шольца не прячется Арктур. Вот уж посмеялся бы Арктур, начни она с ним откровенничать! Шева даже улыбнулась своей мысли.

– Хорошо, я попытаюсь. Но сначала ответьте на один вопрос.

– Я готов.

Охотница сделала вид, что задумалась, после чего резко бросила:

– Как звали щенка, которого подарил вам в детстве отец?

– Иоганн, – незамедлительно ответил Шольц. – Я дал ему имя дяди, с которым мы не ладили. Это была маленькая месть. Но почему вы спрашиваете?

– Я хотела удостовериться, действительно ли вы тот самый полковник Шольц.

– Что значит – действительно ли я Отто фон Шольц? Конечно я Отто фон Шольц. Я – есть я. – Слова Шевы повергли полковника в недоумение, и он почти запутался. – Я Отто фон Шольц.

– Теперь я убедилась в этом. – Действительно, теперь у Шевы не оставалось никаких сомнений относительно личности полковника Шольца. Ответ полковника полностью соответствовал информации, полученной накануне от Сурта. Шеве были известны и другие детали, о которых Арктур не мог знать ни в коем случае. Даже замысли он свой дьявольский план задолго до ареста и соверши не одно путешествие в прошлое, он вряд ли смог бы получить информацию о том, как звали умершего в младенчестве брата Нойберта, любимую тетку Раубена или собаку Шольца. Каким бы гением он ни был, он не мог разузнать заранее все эти детали. Это было не по силам одному человеку, к тому же не отличающемуся чрезмерной дотошностью. Арктур был гениальным стратегом. Такие планируют операции и с блеском осуществляют их, осуществляют быстро, несколькими стремительными ударами. В таких случаях он бывал неуязвим. Если же схватка затягивалась и в действие вступали иные факторы, определяемые объемом информации, и в первую очередь терпением, Арктур мог проиграть. Он был менее силен в позиционной войне, затяжной и утомительной. Он был блестящим авантюристом, а авантюриста определяют прежде всего стремительность, решительность, натиск. Там, где требовались обстоятельность и терпение, Шева чувствовала себя сильнее Арктура. Именно потому она согласилась с планом Сурта и затягивала время, ведя караван окольным путем. Время всегда на стороне терпеливых.

– Что вы молчите, мисс Лурн?

Шева заставила себя очнуться от раздумий.

– Я размышляла. Хорошо, полковник, давайте начистоту. Я вовсе не мисс Лурн.

– Я догадывался об этом.

– Не думаю, что ваши догадки заходили так далеко. Я не шпионка, но и не безобидная переводчица. Я прибыла из будущего.

Как и предполагала Шева, полковник Шольц не замедлил скептически ухмыльнуться.

– Чрезвычайно интересно! Вы отказываетесь поверить в историю с копьем, но, по-моему, она куда правдоподобней вашей.

– Вот как? Ну что ж… – Охотнице сразу расхотелось откровенничать.

– Вы обиделись, Айна? – забеспокоился Шольц.

– Ничуть.

Но полковник посчитал, что Шева обиделась.

– Ну хорошо, допустим, я вам поверю. Хотя это звучит слишком невероятно. Что вам в таком случае нужно? Копье?

– Нет.

– А я полагаю, копье! Вы хотите помешать нам выиграть войну! – Лицо Шольца нервно перекосилось, голос сорвался на крик.

– Не сходите с ума, полковник! – прикрикнула Шева. – Зачем оно мне? Прошлое надо менять лишь тогда, когда хочешь изменить настоящее, то есть будущее в вашем понимании. Настоящее, в котором живу я, прекрасно, и мне незачем что-либо менять. Так что воюйте сколько влезет! Все равно вы проиграете!

– Несмотря на копье?

– Да, даже несмотря на копье.

Голос Шольца потух, словно задутый вихрем огонь.

– Точно?

– Точнее не может быть, – ответила Шева, прекрасно понимая чувства полковника.

– И ничего нельзя поделать?

– Нет.

Полковник задумался.

– А я? – спросил он после долгой паузы. – Что будет со мной? Что будет со всеми нами?

– Вы все умрете, – честно ответила Шева. – И я не в силах вам помочь. Это уже история, а историю, увы, не перепишешь набело.

Губы Шольца тронула грустная улыбка. Охотница осторожно залезла в его сознание и не обнаружила там страха.

– Подумать только, я уже история! – В глазах полковника сверкнул огонек. – Но это нелепость! Я – часть настоящего! Как я могу быть прошлым?! Я не верю вам, Айна!

Шева не стала спорить.

– Ваше право, полковник.

– Да, это мое право! – с вызовом подтвердил Шольц. – Мы договорились, что вы будете работать на меня. Поэтому вы должны выполнять мои распоряжения. Сегодня уже поздно, но завтра вы переговорите с этим монахом и сообщите ему мою просьбу о копье. Я хочу увидеть его и купить, если оно подлинное! Или отнять! И не смейте возражать!

– Пусть будет по-вашему, полковник! До завтра!

– Да, до завтра, – ответил Шольц, вставая.

Завтра должно было стать последним днем…

11

Мир монастыря был скуп и аскетичен, но даже самая суровая аскеза предполагает пусть крохотное, тайное послабление. Таким послаблением в монастыре Чэньдо был сад в несколько десятков низкорослых деревьев и кустов между восточной стеной и строениями. Дабы не совращать мирской суетностью устремленные к высшей истине души монахов, сад располагался в низине и был укрыт от посторонних взглядов довольно высокой, сложенной из грубо отесанных камней стеной.

Туда и направилась Шева после беседы с полковником Шольцем. Она не без оснований полагала, что Сурт пожелает связаться с ней, а лучшего места для встречи придумать было нельзя. Но не успела девушка устроиться у струящегося из-под корней старого дерева родника, как невдалеке послышался зовущий голос:

– Айна!

Это был Пауль. Свидание с пылким влюбленным не входило в планы Охотницы, и потому она долго колебалась, прежде чем решила откликнуться.

– Я здесь!

Спустя мгновение быстрые шаги дробно застучали по вымощенной камнем дорожке.

– Как хорошо, что я нашел тебя! – с улыбкой воскликнул юноша, подбегая к Шеве. – Я видел, как ты вышла из покоев, но потом потерял тебя из виду. Но мне отчего-то подумалось, что ты придешь сюда.

– Ты не ошибся! – улыбнулась Шева, надеясь, что улыбка выйдет не слишком натянутой.

Должно быть, ее надежда не сбылась, потому что глаза Пауля вдруг стали настороженными.

– Что ты здесь делаешь? Я не помешал тебе?

– Я хочу… я хотела побыть одна, – быстро поправилась Шева. – Но ты мне не мешаешь.

– Ты уверена? Я могу уйти!

Шева помотала головой.

– Нет, ты мне действительно не мешаешь. Просто я соскучилась по зелени. В горах ее нет, а я люблю деревья и цветы.

– А какие цветы ты любишь больше всего?

– Рогла… – не задумываясь вымолвила Шева, но тут же осеклась, не закончив слова. Пауль никогда не видел рогладов, их вывели за пределами его жизни. – Розы.

Юноша не обратил внимания на ее оплошность.

– Я тоже люблю розы! Но только когда они без шипов!

– Я тоже, – согласилась Шева. Роглады как раз и были хороши тем, что не имели колючек.

Пауль искоса посмотрел на Охотницу.

– Красные розы – символ любви, – прибавил он.

– Вот как? Я не знала.

Шева попыталась улыбнуться, но вместо улыбки вышла вымученная гримаса. Охотница устала, ей хотелось побыть одной. Она никогда не отличалась излишней вежливостью и в иной ситуации просто велела бы этому юнцу оставить ее в покое, но сегодня… Сегодня у Шевы не поворачивался язык прогнать Пауля: приближалось завтра, за которым его ждал только мрак небытия.

Пауль искоса смотрел на Шеву, та же следила за мельтешением водных струй, выбивавшихся из-под осклизлых зеленоватых корней.

– Айна, я люблю тебя, – тихо сказал юноша.

Оторвав взор от родника, Охотница подняла глаза на юношу.

– Я знаю.

– А ты?

– Что я?

– Как ты относишься ко мне?

Вопрос заслуживал насмешливой ухмылки, но Шева заставила себя тепло улыбнуться.

– Ты мне симпатичен.

– И только?

– Поверь, это немало. Есть лишь несколько человек, которые мне действительно симпатичны. Ты – один из них.

– Но это еще не любовь.

– Назови это прологом любви.

Нервно сорвав тонкий стебелек травы, Пауль сунул его в рот.

– Странно. Я всегда мечтал влюбиться, но все как-то не получалось. И вот любовь пришла ко мне здесь, на краю земли.

– Судьба. – Шева помолчала, после чего философски заметила: – Любовь… А что такое любовь?

– Самое светлое из чувств! – немедленно, словно давно заготовил ответ, выпалил Пауль.

– Возможно. Но это чувство очень сильное, и поддаваться ему опасно.

– Опасно? Почему?

– Чувства заставляют забыть о долге.

– Разве это плохо?

Охотница искренне удивилась.

– Вот уж не ожидала услышать подобные слова от солдата!

– Солдат, между прочим, тоже человек!

– Не спорю. Но человек, давший присягу. А потому для него на первом месте – долг!

– Но если любовь сильнее?

– Не давай чувствам завладеть собой. Прежде всего долг, а уж потом любовь.

– Как делаешь ты?

Вопрос походил на ловушку, и Шева ускользнула от прямого ответа с грацией лани, прыжком перелетающей через натянутую через тропу сеть.

– Мне незачем ставить долг выше чувства. Я никому ничем не обязана настолько, чтобы считать это долгом. Но будь я на твоем месте, долг значил бы для меня больше, чем любовь.

– Но это несправедливо! – горячо воскликнул юноша.

– Зато целесообразно. Все остальное – романтика.

– В твоих устах «романтика» звучит почти ругательством!

– Нет, я не против романтики, но сначала должно быть дело. И потом, что такое любовь? Просто расположенность к человеку противоположного пола, если речь идет о традиционной любви. И расположенность эта обусловлена не порывами души, а набором вполне материальных факторов: наследственностью, запахом, зрительными и слуховыми раздражителями. Наш мозг перерабатывает все эти сигналы и создает некий образ, который мы называем предметом любви.

– Все то, что ты сейчас сказала, – чушь!

В голосе юноши звучал гнев. Шева с любопытством посмотрела на него.

– Почему же?

– Как можно объяснять высшее чувство какими-то зрительными и слуховыми, как их…

– Раздражителями, – подсказала Охотница.

– Да, раздражителями! При чем здесь запах, наследственность и тому подобное? Разве сын непременно должен влюбиться в женщину, похожую на его мать?

– Такое случается, и нередко.

– В таком случае спешу разочаровать тебя! Ты совершенно не похожа на мою мать!

– Дело не только во внешности. Играет роль полный набор свойств: внешность, голос, запах, фигура. Именно это делает просто смазливую девушку привлекательной для большинства мужчин. Не ослепительная красота, не божественный голос, не совершенная фигура, а нечто среднее. По той же причине и я нравлюсь тебе, хотя красавицей меня не назовешь, а голос не чарует, как пение сирен.

– Чепуха! Ты красива!

– Не более чем многие другие женщины.

– Ты очень красива! – упрямо повторил Пауль.

Шева вздохнула.

– Ладно, не будем спорить. Пусть будет по-твоему. А что касается любви, то давай отложим наш разговор. Прежде всего долг, а потом найдется время и для слов любви. Хорошо?

Пауль кивнул. Шева видела, что он не согласен с нею, но не хочет спорить из опасения обидеть ее. Издалека, откуда-то из-за стены, долетел дребезжащий звон колокольчика, извещавший о том, что настало время вечерней молитвы. Сурт так и не вышел на связь с Охотницей.

– Пойдем, – сказала Шева. – Пора спать.

Пауль молча последовал за ней.

Едва девушка и ее спутник скрылись за каменной оградой, отгораживающей сад от монастырских помещений, послышался шорох и на землю спрыгнул человек, до того скрывавшийся в кроне одного из деревьев. То был брат Цхолсу-лобсан, один из пяти отцов, приближенных к мудрейшему Лозон-дантзен-джамцо-нгвангу. Он не понял ни слова из того, о чем беседовали гости, зато убедился, что женщина, о которой говорил брат Агван-лобсан, опасна. Она была слишком хороша собой и потому даже слишком опасна. Порой красота таит в себе зло, особенно если это женская красота. Кому, как не отшельнику, знать это.

Поплотнее запахнув полы красного халата, чтобы скрыть от чужих глаз нож у пояса, брат Цхолсу-лобсан поспешил в монастырские покои. В голове его зрел план…

12

Брат Цхолсу-лобсан относился к тем решительным натурам, какие изредка по прихоти судьбы, именуемой высшей волей, оказываются в стенах монастырей. Будучи по природе своей воином, он с трудом смирялся с ролью равнодушно созерцающего череду событий аскета и наверняка рано или поздно оставил бы обитель, если б не мудрый Агван-лобсан-тубдэн-джамцо, тринадцатое по счету воплощение Авалокитешвары. Научившийся за долгую свою жизнь разбираться в людях, Далай-лама распознал все достоинства и недостатки брата Цхолсу-лобсана, который с неохотой предавался совершенствованию мудрости, но чьи глаза загорались, стоило им узреть меч или копье. Мирская суета грозила захлестнуть монастырь, и обители были нужны мужественные защитники, способные укрепить Учение не только силой веры, но и силой оружия. Мудрый Агван-лобсан-тубдэн-джамцо препоручил Цхолсу-лобсану охрану монастыря и ни разу не пожалел о своем решении, ибо трудно было найти человека, более подходящего для этого дела. Брат Цхолсу-лобсан был настоящим докшитом – защитником веры. Он был осторожен, словно змея, зорок, словно орел, храбр, словно барс, и неутомим, словно як. Он был воином, прячущим броню под хламидой смиренного монаха; воином, вдвойне опасным оттого, что никто не подозревал в нем воина.

Так как мир становился все более жестоким и ветры кровавых бурь все чаще достигали стен затерянной в горах обители, Цхолсу-лобсан приобретал все большее влияние. Уже в последние годы жизни достойного Агван-лобсан-тубдэн-джамцо он стал третьим человеком в монастыре, благоразумно уступив дорогу лишь Агван-лобсану, брату слишком мудрому и искушенному в интригах, чтобы вступать с ним в борьбу за первенство. Но Цхолсу-лобсан не стремился к высшей власти, его вполне устраивало его положение защитника, оберегающего свой мир от бед и невзгод. Это была благородная роль, не стоило даже мечтать о большем. Тем более, что брат Агван-лобсан при каждом удобном случае подчеркивал свое дружелюбие, а прочие, менее значимые братья выказывали свое глубочайшее почтение тому, кто трижды отражал нападения китайских разбойников, поднимавшихся в горы с мечтой о сказочной поживе. Тела нечестивцев упокоились в глубокой расселине у одной из стен монастыря, а их оружие пополнило коллекцию трофеев, копившихся в обители со времен самого Цзонкабы.

С течением времени любители легкой поживы осознали, что монастырские стены им не по зубам, и распрощались с мечтами о грудах золота, хранящихся в подземельях Чэньдо. Нападения прекратились, и брат Цхолсу-лобсан заскучал. Его деятельная натура требовала опасности, жарких схваток, погонь – всего того, что считалось суетой для последователей Учения. И он несказанно обрадовался, узнав от достойного Агван-лобсана, что объявились бледноликие люди, мечтающие о сокровищах монастыря. Это предвещало кровавую схватку, какой уже давно вожделело буйное сердце воина. Достойный брат поведал Цхолсу-лобсану и о таинственном незнакомце, пришедшем из огня и в огне же исчезнувшем, не забыв передать и слова незнакомца о женщине, которая ведет разбойников.

Это случилось накануне, а сегодня Цхолсу-лобсан наяву увидел женщину, поражавшую воображение. Ее красота могла лишить покоя самого целомудренного из братьев, а невидимая глазу сила, исходившая от нее, способна была ужаснуть самого отважного. Это была Си – демон в человеческом обличье. Лишь прекрасная Си способна наполнить сердце сладким, словно патока, ужасом, какой испытываешь, когда видишь несущегося к тебе на черных крылах Яму [19]19
  Яма– в буддийской мифологии бог смерти.


[Закрыть]. Си явилась не за сокровищами. Она пришла за его Бла – за душой Цхолсу-лобсана. Она собирает Бла великих воинов, чтобы сплести из них чудовищный венок смерти!

Была уже ночь, когда Цхолсу-лобсан понял все это. Ночь – время, когда приходит Си. Цхолсу-лобсан понял, что должен опередить ее, демона с завораживающе бледным лицом и глазами подобными холодному небу!

Цхолсу-лобсан решительно поднялся с жесткого ложа. Распахнув небольшой сундучок, в котором хранился его личный арсенал, монах выбрал нож – длинный и острый, откованный много веков назад кузнецами из неведомой далекой страны. Нож без труда рассекал пополам толстые железные гвозди. Можно было надеяться, что пред ним не устоит и волшебная плоть Си. Сунув нож за пояс и прикрыв его рукоять краем ярко-желтого жакета, Цхолсу-лобсан покинул свою комнату и направился туда, где проживали паломники.

Здесь его встретили двое братьев, поставленные приглядывать за бледноликими на тот случай, если тем вдруг вздумается бродить по обители ночью. При появлении Цхолсу-лобсана братья склонили головы.

– Вы свободны! – объявил им Цхолсу-лобсан. – Я заменю вас.

Братья удивились, но ничего не сказали. В монастыре Чэньдо не было принято задавать лишние вопросы. Любопытство было признаком мирской суеты и порицалось. Кроме того, каждый из братьев знал, что любопытство в делах, касавшихся достойного Цхолсу-лобсана, было к тому же опасно. Вновь склонив головы, братья удалились, оставив почтенного отца одного.

Какое-то время монах размышлял, прислушиваясь к ночным шорохам, потом решительно извлек нож и шагнул к одной из дверей. Он самолично расселял гостей, поэтому точно знал, в какой из комнат находится Си. Просунув тонкое лезвие между косяком и дверью, Цхолсу-лобсан аккуратно приподнял массивный крючок, высвободив его из скобы. Легкий толчок – и монах оказался внутри комнаты, где жила Си.

Здесь царил полумрак, но монах сразу увидел ее – ту, которой он нес смерть. Она спала. Спала тихо и безмятежно, свернувшись под грубым шерстяным одеялом. Эдакий комочек, маленький и беспомощный. Цхолсу-лобсан ощутил легкий трепет – так трепещет душа с наступлением весны, – но не поддался этому чувству. Именно такие, беззащитные на вид существа обычно держат в руках капалу [20]20
  Капала– чаша из человеческого черепа, наполненная кровью. Атрибут дхармапал – бодхисатв, борющихся со злом.


[Закрыть]. Кому, как не Цхолсу-лобсану, знать это! Бесшумно переставляя ноги, обутые в мягкие сапоги, монах подкрался к ложу и занес руку с ножом…

Каким может быть сон человека, совершившего десятидневное путешествие по горам со всеми его прелестями – лавинами, скользким льдом, перевалами, коварными осыпями, прячущимися под слоем снега расселинами? Сказать, что крепким, значит не сказать ничего. Такой сон бывает убийственным, потому как ничто не способно разбудить уснувшего им человека, даже подкрадывающаяся на грохочущих цыпочках смерть. Шева забылась именно таким сном. Она уснула так крепко, как никогда в жизни, и это едва не стоило ей жизни.

Неизвестно, что это было, но какое-то чувство – шестое, седьмое, восьмое, суть не в названии – толкнуло Шеву. Так от кошмара тревога пронизывает мозг и взбудораженно бухает сердце. Девушка вздрогнула и открыла глаза. Единственное, что она увидела в тот миг, был блеск ножа, и хорошо, что единственное не оказалось последним!

Управление Порядка учит своих агентов многим полезным вещам, и в первую очередь не дать застать себя врасплох. Окажись на месте Шевы кто-либо другой, он наверняка так и остался бы лежать, обливаясь собственной кровью, но Охотница опередила стремительное движение ножа. Она юркнула под одеяло, и беспощадная сталь с хрустом вспорола подушку, задев лишь прядь волос Шевы. Последующее развитие событий еще больше спутало планы монаха. Он ощутил вдруг резкую боль в животе и с глухим стоном согнулся. Прошло несколько мгновений, прежде чем брат Цхолсу-лобсан пришел в себя, и этих коротких мгновений вполне хватило, чтобы Шева спрыгнула с ложа.

Но опасность еще не миновала. Взревев, словно разъяренный бык, монах бросился на девушку. Он во что бы то ни стало жаждал умертвить коварную Си. Шева едва сумела увернуться от смертоносного лезвия, просвистевшего над самой ее головой, а ответный выпад, которым она надеялась отбить нападавшему левую почку, не принес желаемого результата: брат Цхолсу-лобсан был неплохим бойцом, и его мышцы смягчили удар Шевы. Дальше ей оставалось одно – уворачиваться от ножа, которым рассвирепевший монах вертел, как мельница вертит крыльями. Шева бросала свое крепкое тело вправо, влево, назад, пригибалась и даже подпрыгивала. Пожалуй, еще никогда в жизни ей не приходилось двигаться столь стремительно и еще никогда она не была так близка к смерти. Пару раз Шева пыталась обезоружить нападавшего, но тот был настороже и не давал ей перейти в наступление.

Наконец Цхолсу-лобсану удалось загнать девушку в угол. Шева с ужасом осознала, что на этот раз ей не удастся ускользнуть. Убийца расположился таким образом, что преграждал все пути к бегству.

– Все, Си! Тебе конец!

Сделав еще шаг, монах замахнулся для решающего удара, как вдруг за его спиной из сгустившейся темноты раздался окрик:

– Эй!

Брат Цхолсу-лобсан невольно повернул голову на голос и в тот же миг Шева изо всех сил ударила его ногой в грудь. Монах не устоял и покатился по полу, но тут же вскочил. Однако теперь он бросился не на Шеву, а на того, кто произнес роковое «Эй!». Но на этот раз исход схватки решился в одно мгновение. Человек легко увернулся от выброшенного в его грудь ножа и легко, почти играючи, нанес Цхолсу-лобсану удар пониже уха. Всхрипнув, монах рухнул. Через миг его Бла покинула тело. А человек улыбался.

– Прощай, сын обезьяны [21]21
  В этом нет и намека на оскорбление. Многие племена Тибета ведут свое происхождение от союза горной обезьяны и ведьмы.


[Закрыть]. – Гость перевел взор с распростертого монаха на Охотницу. – Кажется, я успел вовремя, не так ли, Шева?

Охотница заглянула в смеющиеся глаза. Перед ней стоял Арктур. Красивый, сильный и, как всегда, уверенный в себе, способный легким движением руки отнять жизнь у себе подобного и изменить течение времени. Перед ней был он…

Шева стряхнула с себя оцепенение и, словно стремительная кошка, прыгнула к стоящему у изголовья кровати контейнеру. Откинув резную крышку, она извлекла излучатель. Арктур изменился в лице. Нет, он не испугался, он улыбнулся.

– К чему такие крайности? Разве можно угрожать своему спасителю? – Смеющиеся глаза ощупали ладную фигурку Охотницы, едва прикрытую тонкой тканью рубашки. – Ты прелестно выглядишь. Я рад, что за время, пока мы не виделись, ты совсем не изменилась.

– Стой, где стоишь! – крикнула Шева, вовсе не собиравшаяся слушать болтовню Арктура. – И не вздумай пошевелиться, иначе я пристрелю тебя!