Текст книги "Царь с востока"

Автор книги: Дмитрий Хван

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

 – Товарищ майор, присядьте, – отложив книгу в сторону, предложил парень вошедшему. – Попейте чаю. Горячий ещё.

 Но тут на втором этаже хлопнула дверь, и на лестницу выглянул взволнованный начальник пристани:

 – Вадим, кто это расшумелся? – увидев Осипова, он усмехнулся и махнув рукой, проговорил:

 – А, Матвей! Давай к нам, наверх!

 В радиокомнате было людно, но привычный гул голосов отсутствовал – радист, слушая морзянку, записывал сообщение, его и ждали собравшиеся тут люди.

 – Здравия желаю, – опешивший Осипов едва слышно поприветствовал оказавшегося рядом Павла Грауля, протянувшего майору руку для рукопожатия. Матвей, как и всякий представитель второго поколения, родившийся на Ангаре, относился к первоангарцам с огромным уважением. А вот увидеть Грауля в этом заштатном посёлке, лишь с прошлого года используемого как конечную точку учебного маршрута кадетов-первокурсников, Осипов никак не ожидал. Майор огляделся вокруг, пытаясь узнать среди находившихся тут людей знакомые ему лица. Ба! Да тут и сам Бекетов! Матвею тут же стало душно.

 – Итак, заключительная часть сообщения! – закончив писать, объявил вдруг радист, не отрывая взгляда от лежавшей перед ним бумаги. – Союз с Персией заключён... Шах Аббас обязался не тревожить более терские да сунженские городки и согласился на занятие императором Дербента... Даны привилегии русским и персидским купцам соответственно... И вот – из Томска сообщают – воеводы томские, Хилков да Бутурлин, получив известие о скором явлении в городе наследника, следующего в Москву по призыву императора, исполнившись радости, обязались встретить его с почестями. Тобольск, воевода Пётр Салтыков с истинной гордостью ожидает проезда наследника. Тара, местный воевода Пётр Годунов, говорит о великой чести, встретить во вверенном ему граде юного наследника императорского престола. Енисейск, Красноярск, Кузнецк давно готовы к встрече.

 – Наследник... – проговорил Осипов чуть слышно. – А Володя говорил – два года ещё.

 В тишине, которая установилась в комнате после слов радиста, Матвея услышали почти все, обернувшись к майору.

 – Нет, Матвей, – произнёс Павел Грауль. – Двух лет у нас уже нет. Романов уезжает сегодня.

 – А матушка его? – только и спросил наставник кадетов.

 – Как же без Марии Ильиничны? – улыбнулся Бекетов, привставая с лавочки. – Да и мы с Володимиром на Русь отправляемся, свита его велика будет.

 – Майор, пароход прибудет совсем скоро, – намекнул Грауль.

 – Ясно, – вздохнув, согласно кивнул Осипов.

 И уже через несколько минут радист принял сообщение с 'Вихря', а вскоре и раздавшийся по-над рекою протяжный гудок возвестил о скором прибытии парохода.

 С трудом сдерживая предательски выступающие слёзы, Владимир прощался с товарищами и наставниками, которые уходили из посёлка, чтобы, погрузившись на пароход, уплыть домой. Туда, куда он больше никогда не вернётся. Романов ещё долго стоял на берегу, провожая взглядом уменьшающийся в размерах 'Вихрь', вскоре исчезнувший излучиной реки. От парохода остался лишь чёрный дым, тающий вдали над рекою. Потом он молча ушёл в посёлок, где заперся в отведённой ему комнате дома старосты и не выходил оттуда до самого ужина.

 Ближе к закату те, кто сопровождал Владимира в его поездке на Русь – матушка его Мария с младшими детьми, отчим Павел Грауль, матушкина сестра – Анна с мужем Андреем, Бекетовы – отец и сын с семьёй, а также учителя, врачи и повара собрались на вечернюю трапезу.

 – Позвать ли к столу Владимира? – проговорил младший Бекетов, осматриваясь по сторонам.

 – Не нужно, – махнув рукой, ответил Павел и пояснил:

 – Он появится, если захочет, ведь ему нужно время, чтобы побыть наедине.

 – Понятно... – кивнув, проговорил Егор, но сказанное им потонуло в возгласе одобрения, коим собравшиеся встретили появление в дверях своих товарищей, принесших с кухни чайники. Аромат свежезаваренного напитка тут же наполнил комнату, в которой вдруг стало значительно уютней, на лицах людей стали появляться улыбки, завязывались разговоры.

 – Стало быть, османцы – главное зло будет для Владимира? – налив соседям, а потом и себе чая, спросил у Грауля сидящий напротив Егор Бекетов.

 – Вовсе необязательно, – быстро ответил Павел и, помедлив, добавил:

 – Хотя из стран внешних они враги первостатейные. Солдаты Никиты Ивановича, сидящие на Перекопе, в Азове и у Хотина для султана как кости в горле...

 – Не скажи! – в разговор включился старший Бекетов. – Султану сейчас не до северных своих украин – ему в угорских землях воевать наперво придётся.

 – Так и есть, – согласился Грауль, – но, как только венгерский вопрос разрешится, султан непременно обратит свой взор на север.

 – Значит, надо его занять другим вопросом! – раздался вдруг из-за плеча Егора громкий и звонкий голос, отчего тот даже подпрыгнул на лавке, а неслышно подошедший Владимир, довольный произведённым эффектом, отступив на шаг, растянул губы в улыбке.

 – Ишь ты, вот ужо я тебя! – стал выкарабкиваться из-за стола Бекетов-младший, грозя озорнику кулаком.

 – Но-но! Я наследник императорского престола! – выпалил Володя, не переставая улыбаться.

 – Ишшо нет! – ощерившись, нарочито грозно сказал Егор. – Покуда тебя можно и поколотить!

 Романов, оглядевшись, с удовлетворением отметил, что его шутка привлекла всеобщее внимание, рассмеялся и, обежав стол, встал за спиной отчима:

 – Какой ты неуклюжий, Егор, до сих пор из-за стола не выбрался!

 – Володя, уймись-ка, – негромко произнёс Павел, – сядь!

 Вскоре стихли последние смешки, а Грауль, обратившись к Бекетовым, продолжил:

 – А ведь он верно сказал – занять бы султана иными проблемами, чтобы тот на Русь и не глядел.

 – А коли и поглядит, устроим ему трёпку, как великий царь Иван при Молодях! – вспомнил уроки истории Романов.

 – Экий ты прыткый, Володя, – покачал головой Пётр Бекетов. – Сначала надо власть свою утвердить среди бояр да родовитых семей. Ведь могут они и словно агнцы с тобою обходится, а ежели не по ихнему будет – в сей же миг волков алчущих узреешь.

 – Да, Павел мне говорит об этом, – разом погрустнел парень, но головы не опустил. – Защитой мне сам Патриарх будет да люди Афанасия Ордина-Нащёкина да вы, неужели оного мало?

 Романов посмотрел на матушку свою, сидевшую рядом и не проронившую до сих пор ни слова. Мария Ильинична краем платочка утирала уголки глаз, а заметив взгляд сына, попыталась улыбнуться, неслышно прошептав:

 – Всё будет хорошо...

 Раним утром следующего дня небольшой пароход, толкая полную груза баржу, покинул причал у лесного посёлка и направился на северо-запад, к Владиангарску. Там посольство пересело на более вместительное судно, а кроме того, на борт были приняты несколько человек из консульства Руси, недавно учреждённого в пограничной крепости по просьбе ангарских властей. Сейчас же эти служилые люди по указу дьяка Семёна Румянцева, посла Руси в Ангарске, должны были описать поездку возможного наследника в Москву для составления отчёта самому императору. Исполняли приказ сей они справно уже во Владиангарске и старались не оставлять Владимира одного, подмечая каждую мелочь. Но ретивых служак быстро охолонил Грауль, то и дело оттесняя их от Романова после посадки. Владимир же, прощаясь с ангарскою землёй долго стоял на корме парохода, покуда последние строения Владиангарска не скрылись в туманной дымке, что стелилась водной глади широкой реки. Впереди была первая остановка – Енисейск. Местные воеводы постарались на славу: беспрерывный колокольный звон и пушечные залпы встречали приближающийся пароход. А на берег высыпали почитай что все здешние обитатели, за исключением тех, что были в дальних походах. Пристань, на которой наследника ожидали воеводы, купцы, представители крестьян, духовенства, а также племён, обитавших в Енисейском крае, была затейливо украшена разноцветными лентами и цветами. Красноярск оказал не менее пышный приём – разросшееся за последние несколько лет острожное поселение превратилось в настоящий город со множеством дворов и церквей, внутри которого даже появились три слободки: литовская, немецкая да кашубская. Город стал играть весьма заметную роль в регионе, и никто из воинственных соседей более не смел и замыслить столь привычный ранее набег даже на небольшие деревеньки близ Красноярска – ибо знал, ответ будет неотвратим и жесток. Тут посольство остановилось на суточный отдых, отчего красноярцы гуляли всю ночь, празднество продолжилось и после отбытия парохода к Ижульскому городку. Ачинск, Томск, Тара, Тобольск – города сменялись один за другим, но везде посольство наследника ждал самый радушный приём и обильное угощение. А от подарков воевод и купцов каюта Романова напоминала какой-то музей – на столе, на полу, вдоль стен были наставлены блюда, солонки, фигурки из кости мамонта да прочая утварь, великолепно исполненная настоящими мастерами. Владимир мастерски играл свою роль – он радушно и искренне приветствовал встречавших его людей – и воевод, и купцов, не забывая привечать и простой люд, крестьян. Говорил с крестьянскими детишками, одаривая их гостинцами.

 В феврале посольство достигло Нижнего Новгорода, где остановилось на две недели, дожидаясь из столицы посланцев императора. Ангарский Двор гудел словно улей, каждый день принимая депутации не только нижегородцев, но и тех, кто преодолел заснеженные просторы среднего Поволжья, чтобы увидеть наследника. Сегодня после обеда первыми аудиенцию получили представители семейства ярославского купца Зубчанинова, прибывшего в Нижний из-за успеха Назарьевых, кои нежданно получили от ангарцев немало злата на поправку дел. Слух о том множился и обрастали всяческими подробностями с тех пор, как Назарьевы выбрались из долговой петли, сумев закончить строительство каменной крепости на берегу Яика да торжественно отдав ключи от неё самому императору. Кроме того, глава семейства Назарьевых, ныне находящийся в сибирских пределах, бают, золота гребёт под себя немерянно. Не все тем слухам верили, но те, кто верил, ринулись в Сибирь, на великую удачу уповая.

 Возок ярославца заехав на двор, остановился у широкой лестницы приёмного терема, где обычно встречали гостей. Владимир вышел навстречу купцу, приветствуя его, словно боярина какого, отчего ярославец явственно смутился. Ангарцы, стоявшие на крыльце поодаль, переглянулись.

 – Сдаётся мне, Никите Ивановичу придётся принять его, как родного, – проговорил Егор Бекетов, наблюдая со стороны за разговором Романова с купцом Алексеем Зубчаниновым, раскрасневшимся на морозе от великого волнения.

 – А то, – хмыкнул в заиндевевшие усы Грауль, подмигнув Егору. – В народе молва уже идёт не хуже наших радийных передач. К весне, глядишь, и в европах прознают.

 – Грамотки? – кивнул Бекетов. – Те, что в университетской типографии печатали?

 – Они самые, – подтвердил Павел. – Но то печатали образцы, а на Эзеле сделаем их превеликое множество.

 – А Никита Иванович не осерчает, узнав, что мы грамотки про Владимира по Руси рассылаем? – осторожно произнёс Егор.

 – А шут его знает, – проговорил Грауль, флегматично пожав плечами. – Он сам про наследника вопрос поднял, сам и пригласил его в Москву...

 – Не опасно ли станет в Москве-то? Там свои кандидаты на трон, небось, уж торопятся Никите глаза закрыть на одре смертном, – глухим голосом произнёс Бекетов. – О том отец мне говорил.

 – Опасность есть, – подтвердил опасения Бекетова-старшего ангарец. – Ну а мы-то на что? Гвардейцы наши мух ловить не станут, если заваруха какая начнётся. Спрячем, убережём да и на престол посадим. А для того и грамотки средь народа пригодятся – люди царя природного захотят. Так что, Егорушка, не переживай да смотри теперь в оба!

 Поздним вечером в ворота Ангарского двора требовательно постучали – несколько всадников, задубевших от ледяного ветра, возвестили хозяевам Двора о скором прибытии императорского обоза. Кроме того, они привезли несколько грамот, в которых оказался свод правил, составленный Ординым-Нащёкиным, необходимый не только для встречи высокого гостя, но и для явления ангарцев и наследника перед императором. В письме же приказной голова пояснял, что свод правил сих необходим, поскольку ангарцы, как было известно в Москве, частенько пренебрегали оными, пусть и не со зла, а от незнания. Сам посланец императора, боярин Софроний Долгоруков с сыном Михаилом, прибыл через три дня, обогнав свой же обоз почти на сутки. Видимо, так сильно спешил он исполнить приказ Никиты Ивановича. Встреча боярина и сопутствующие ей церемонии были долгими и утомительными. Ангарцам, привыкшим к более рациональному и живому общению, пришлось тяжко. Не все из них, как Грауль, были привычны к московским дипломатическим правилам – а окружавшие Софрония посольские дьяки пристально следили за гостями – не умалят ли они где титул императора, вовремя ли снимут шапки да склонят головы перед грамотой русского властителя. Владимиру не понравился присланный из Москвы боярин – он сразу же ощутил на себе его цепкий и оценивающий взгляд. На протяжении всей церемонии Долгоруков не сводил глаз с мальчишки и его матери. То же самое продолжилось и на последующем пире в палатах Ангарского двора. – уж слишком нахально тот пялился на него из-под кустистых бровей, переговариваясь с ехидно улыбающимися дьяками. Когда Владимир понял, что краска окончательно залила его лицо, он, нахмурившись принялся изучать запечённого судака, что лежал на ближайшем к нему блюде. Софроний же, разразившись гулким смехом, вскоре поднялся с лавки и, подняв перед собою кубок с фряжским вином, громким голосом, заставившим замолчать всех присутствующих, принялся выкликивать здравицы императору всея Руси, перечисляя титулы Никиты Ивановича. А поскольку таковых накопилось изрядно, действо порядком затянулось. Лишь после оглашения последнего – ''и иных областей обладатель и государь'', все присутствующие выкликнули:

 – Здрав будь! – после чего облегчённо опустошили свои кубки и уселись по местам.

 Снова десятки голосов слились в нестройный гул, послышался частый перестук кубков, хохот и звякание приборов. Дьяк, сидевший справа от боярина Софрония, с хеканьем сцапал из огромного блюда запечённую утиную тушку и сальными пальцами, с коих стекал жир, принялся с хрустом разламывать её. Романов недовольно отвернулся и, подперев голову кулаком, стал играться с именной стальной ложкой, что была с ним во всех походах ещё с начальной школы.

 – Не тушуйся, Володя, ты же не один, – заметив растерянное состояние мальчишки, с улыбкой наклонился к пасынку Павел, – сейчас моя очередь голосить будет, а потом гляди – если Долгоруков в твою честь кубок снова поднимет и здравицу провозгласит, то, стало быть, за чужого тебя не считает! А там прямой путь в Кремль, к твоему родичу.

 – Больно он мне нужен, – неловольно проворчал Романов. – В Ангарске свой кремль имеется...

 Грауль в ответ рассмеялся и похлопал мальчишку по плечу:

 – Не забывай, чей ты сын, – взгляд Грауля сделался серьёзным, а в глазах будто появились искорки, но всего лишь миг спустя он снова сделался нарочито весёлым и, встав с лавки, он громким голосом принялся славословить сибирского царя Сокола, ничем не уступая Долгорукову в пышности и яркости фраз.

 Окончание последней фразы потонуло в дружном оре ангарцев и поддержавших их нижегородцев, москвичи, включая боярина, также подняли кубки, полные хмельного напитка. Владимир заметил как Павел то и дело поглядывал на посланника императора, но Софроний сделал первый шаг сам – он подослал к Граулю подьячего и тот, приторно улыбаясь, быстро прошептал на ухо знатному ангарцу лишь одну фразу:

 – Софроний Ляксеич ждёт Марию Ильиничну Милославскую с отроком Владимиром у гостевого терема... – Павел быстро обернулся – глядь, а Долгоруков уже исчез со своего места. Шурша одеждами, удалился и подьячий.

 Павел ждал этой встречи ранее, сразу по прибытию Долгорукова, однако тот предпочёл хорошенько присмотреться к тем, кого ему приказано было сопроводить в Москву, пред очи Никиты Романова.

 Павел, предупредив командира отряда телохранителей, в сопровождении четверых бойцов охраны отвел Марию с сыном по расчищенной дорожке внутреннего двора к соседнему зданию. Там, у широкого крыльца их уже ожидал Долгоруков, несколько дьяков и две пожилые женщины, укутанные в тёплые платки. Мария приостановила шаг на мгновение, лишь только взглянув на них:

 – Кормилицы царские, никак... – вырвалось из её уст, а облачко пара, заклубившееся в морозном воздухе, подсвеченном светом прожекторов, вскоре пропало.

 – Волнуешься? – Павел, слегка оборотив голову, обратился к своей супруге, теперь снова ставшей Марией Милославской, вдовой почившего государя Руси.

 – Немного, Пашенька, – женщина прятала лицо в высоком вороте от устремившихся на неё нетерпеливых взглядов.

 Немного лёгких поклонов, совсем чуть церемоний и две группы людей, чётко разделённые между собой, вошли в дом. Внутри было сумрачно, пахло ароматным маслом и растопленным свечным воском – несмотря на множество фонарей, гости Ангарского Двора часто использовали свечи, чьё открытое пламя постоянно нервировало начальника фактории по безопасности. К счастью, Гостевой Терем изначально строили на некотором удалении от остальных построек. Перед лестницей, ведущей на второй этаж, где находились спальни, Софроний, чьё мирское имя оказалось Юрий, попросил оставить его наедине с Марией и её сыном, а также убрать охрану из ангарцев.

 – Не могу, – покачал головой Грауль и продолжил:

 – Я должен быть уверен в безопасности наследника, – услышав такой ответ, Долгоруков недовольно нахмурил кустистые брови.

 – Предлагаю оставить мою охрану и ваших дьяков тут, перед лестницей, а мы поднимемся наверх, – более миролюбивым тоном заговорил высокопоставленный ангарец.

 Юрий нехотя согласился. В ту же секунду дюжие парни, прошедшие школу перманентной войны в Маньчжурии, разом отошли с прохода и остались в стороне, ожидая такого же маневра от сопровождавших боярина людей – по знаку которого те не спеша и чинно встали напротив.

 В спальне, где горел тусклым светом только один фонарь, Юрий и Павел остались сидеть у двери, на широкой лавке, а женщины и Володя удалились за плотную занавесь, разделявшую помещение на две половины. Их приглушённый говор еле слышался и Павлу приходилось напрягать весь свой слух. Чтобы уловить хоть какие-то слова, то же самое пытался делать и боярин, а судя по его недовольному лицу, у него это тоже не выходило. Так прошло минут десять. Наконец, когда мужчины извелись ждать, одна из женщин отогнув край занавеси, выглянула:

 – Софроний... – позвала она боярина уверенным голосом, – поди же ты ближе!

 Грауль встал с места одновременно с Долгоруковым, подойдя к широкой кровати, у которой стоял голый до пояса мальчишка. Поодаль, на креслице, сидела заплаканная Мария, а вторая женщина утешала её, о чём-то жарко шепча. Бывшая же кормилица Алексея Михайловича указывала Юрию на пару родинок, что были на спине Владимира.

 – Гляди, боярин, точь в точь, как у государя было. Истинный Алексеевич сей отрок, без обману!

 Долгоруков поменялся в лице – взгляд его стал совсем иным, нежели ещё минуту назад – не было более в нём и тени надменности. Теперь он, низко, в пояс, поклонившись, принялся пятиться к двери, торопясь покинуть спальню и едва удержался на лестнице. Подвели ослабевшие от волнения ноги.

 Вернувшись на продолжавшийся без них пир, Долгоруков и Грауль с Володей, как ни в чём не бывало, заняли свои места, а взявший уж себя в руки боярин поднял кубок, рявкнув на пирующих:

 – А ну, цыц! Ишь, расшумелись, слово молвить не дадут, ироды!

 В полной тишине Софроний, благодаря Бога за чудесное явление наследника престола Московского, сына государя Алексея Михайловича, махом осушил кубок и низко поклонился отроку – то же самое проделали и остальные, кроме ангарцев. Романов едва ли не первый раз за вечер позволил себе улыбнуться, озорно подмигнув Павлу.

 А уже через два дня увеличившийся в размерах обоз покатил к Москве, навстречу своей судьбе отправился и Владимир Романов, ещё недавно числившийся ангарским кадетом-отличником.

***

 В это время на другом конце земли, вдали от величественных московских соборов, устремляющихся ввысь золотыми маковками, от гомона многолюдной толпы, от страстей и тайн Двора кипела иная жизнь, непохожая на ту, что виделась из окон московского дворца или виленского замка императора. Тот русский вал, что, начавшись с освоения новгородцами северных земель, перевалил через Каменный Пояс и, походя свалив невеликое силой царство узурпатора Кучума, выплеснулся на необъятные просторы Сибири, достиг Великого океана, но не остановился на его хладных берегах. Далёкие неизведанные землицы, о коих узнавали первопроходцы, манили их, словно и не существовало того предела, у которого они бы остановились. Так вчерашние крестьяне, служилые да вольные казаки с Дона, Яика и Днепра, стрельцы и литвинские полоняники, имея центром своей экспансии Якутск и Охотск, привели под царскую, а затем и императорскую руку колымские земли, столкнулись на северо-востоке со 'злыми в бою и доспешными' чукчами, освоили Камчатку и тянущуюся с севера на юг длинную гряду островов бородачей-айну. А отряд братьев Стадухиных, высадившись на самом Эдзо, встретился с правителем острова, верховным вождём Сагусаином. Старший средь Стадухиных, Михайло, как было на островах, населённых оным мохнатым народцем, сразу же принялся склонять вождя к признанию императора русского как своего господина. Однако властитель эдзосцев показал гостям договор о дружбе и торговле между княжеством Эдзо и Сибирской Русью, чем сразу же отмёл эти попытки. Стадухину ничего не оставалось, как, пополнив свои запасы и оставив нехитрые подарки, возвращаться в Охотск, где он немедля поссорился с воеводами, требуя от них неуплаченных за три года денег. Раздосадован Михайло Васильевич был и тем, что землицы, кои он привёл под руку императора, оказались крайне бедны – ни золотых, ни серебряных руд на островах найдено не было. Лишь на Эдзо узрел он серебряные серёжки в ушах некоторых знатных айну, а более ничего у них не было. Бедный народишко эти мохнатые!