Текст книги "Царь с востока"

Автор книги: Дмитрий Хван

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

    – Матерь Божья... – прошептал он вдруг, увидев что передние ряды русской кавалерии разошлись в стороны, словно створки ворот, явив скрытые за собой пушки, десятки пушек! Михал понял, что русский воевода его обхитрил, словно ушлый торговец деревенского простака. Нутро поляка похолодело – одно дело врубаться в ряды не готового к сшибке противника, а совсем иное нестись навстречу гибельной картечи. Отворачивать в сторону? Продолжать атаку? И так, и эдак, уже не избежать пушечного огня, а значит, только вперёд!

    – Самое время... – с холодным безразличием прошептал Радзивилл, зажмурившись и ещё ниже склонив голову, когда услышал как грозно и раскатисто зарявкали русские пушки.

    Повезло Михалу, картечь счастливо миновала его на этот раз. Но не улыбнулась судьба другим – со сдавленным криком слетел с коня трубач Мацей Журавский, не видно стало справа Игнация Пыха, поручника его приближённой хоругви. Атака продолжалась, и кони неслись вперёд, переходя на полный галоп. Тяжёлая сабля Радзивилла пела на ветру, Михал уже различал вражеских канониров, копошившихся у орудий – ещё немного и они будут изрублены, осталось лишь...

    Но тут раздался второй залп – русские перезарядили орудия с дьявольской быстротой. Рядом с Михалом снова падали наземь его товарищи, в том числе и Иштван Эрдели, вылетевший из седла и закувыркавшийся в снегу.

    – Дьявол! – сдавленно закричал Михал, неужели они сподобятся и на третий залп?!

    Воеводе перестало хватать воздуха, во рту пересохло. Надо отворачивать! Иначе картечь сгубит слишком многих! Грянул третий залп! Сигнал одинокой трубы резко прервался, повалились на снег знаменосцы и немногие остававшиеся в сёдлах офицеры, отовсюду раздавался шумный треск ломаемых пик – первые ряды атакующей гусарии оказались подчистую выкошены. Атака поляков захлебнулась. И некому даже подать сигнал к отступлению! Радзивилл с яростью замахал саблей над головой, натягивая поводья другой рукой. Михал пытался направить коня в сторону – нужно успеть уйти из-под обстрела... Вокруг Вдруг сильный удар в кирасу покачнул его в седле, резкая боль пронзила всё тело, заставив зажмуриться и со стоном выдохнуть...

    – Матка Боска...

    ***

    – Ай! Попал, Северьян! А офицеров-то боле и не видать! – с восторгом выкрикнул молодой артиллерист, наблюдавший в бинокль за тем, как знатный поляк свалился таки с коня в снег.

    Стрелок довольно ощерился и снова прицелился, ища новую жертву.

    Четвёртый залп был выпущен уже вдогонку удиравшей с поля боя крылатой гусарии.

    – Воистину, артиллерия – Бог войны! – приосанившись в седле, проговорил Яну Христофор Рыльский.

    Наблюдавший за сражением с опушки, он убрал увеличительную трубу в футляр и вытащил из ножен венгерскую саблю, воскликнув с радостью:

    – Но теперь и наше время подошло! Трубить атаку!

    – С Богом, товарищ генерал-бригадир! – напутствовал его Вольский. – А я уж за вами!

    Призывно звучат трубы и рожки – ожидавшие своего часа русские кавалеристы начинают разгонять своих коней, объезжая заваленное и живыми, и мёртвыми лошадиными и людскими телами, поле с обеих сторон. Тысяча гусар, поддержанные отрядом запорожцев и драгунскими ротами, бросаются на бегущего врага. Множество рассеянных своей же кавалерией пехотинцев полегло под гусарскими и казачьими саблями, устлав телами заснеженные луга. Изрублены были и многие из тех польских гусар, чьи кони были уставшими, а то и ранеными. Казаки на лёгких и резвых лошадях, настигая врага, с лютой ненавистью бросались скопом на каждого всадника. Но всё же часть крылатой гусарии успела избежать гибели, укрывшись в деревнях за составленными повозками, загородившими дорогу, из-за которых торчали мушкетные стволы и пики.

    – Стой! – Рыльский приказал трубить отход, чтобы дождаться артиллерии.

    Кавалеристы блокировали винницкую дорогу, предоставив врагу пути отхода по ненадёжному льду реки и оврагам.

    Совсем скоро к первому селению прибыли четыре батареи гаубиц-единорогов. Заложив крутой вираж, упряжки остановились в нескольких сотнях метров от последнего оплота поляков. Слаженные действия ездовых и канониров, доведённые до автоматизма долгими тренировками, позволяют открыть огонь едва ли не тут же. Звучат доклады:

    – К стрельбе готов!

    – Огонь! – глухо рявкают гаубицы, изрыгая на врага пудовые бомбы.

    – Недолёт! – канониры, скорректировав угол стрельбы, продолжают обстрел. Одна из повозок развалилась от прямого попадания бомбы. Другая упала прямо в построение пикинёров, буквально разметав их. Бомбы падали одна за другой, создавая хаос и панику среди защищавшихся. Вскоре к русским были отправлены первые парламентёры – венгерские и немецкие наёмники первыми предпочли сдачу в плен бесславной гибели. Остатки же польских гусар, а также немецкие рейтары, решились на прорыв. И это им почти удалось, ведь судьба благоволит смелым и отважным. Связав боем легковооружённых казаков и драгун, сотня гусар ценою своей гибели позволила остальным благополучно ретироваться. А к вечеру спешившиеся драгуны и казаки зачистили селения от последних поляков, после чего бригада встала лагерем в пустых жилищах. В тот же вечер Рыльский отправил составленную им грамоту с описанием боя в Белую Церковь, дабы известить воеводу князя Трубецкого о победе.

    Разгром был полный и страшный для поляков. Войско Михала Казимира Радзивилла, авангард армии Стефана Чарнецкого, перестало существовать – до своих добралось менее полутора тысяч воинов, раненых, изнурённых, лишившихся штандартов и совершенно деморализованных. Многие хоругви крылатых гусар исчезли навсегда. Слова же выживших после бойни на Роси произвели на воевод должное впечатление. В тот же день Чарнецкий и Потоцкий после долгих споров и взаимных упрёков решили отойти к Виннице, с тем, чтобы, заняв оборону, дожидаться войска крымского хана. Отправив гонцов в Варшаву и к татарам, армия повернула назад.

Глава 8

    Пернов – Аренсбург, Эзельское воеводство. Март 1653.

    Первый весенний месяц выдался вьюжным и многоснежным, а кроме того, весьма холодным, словно зима и не уходила вовсе. И пусть световой день частенько радовал солнечной погодой, ночью непогода начинала буйствовать по полной программе. В один из таких тёмных вечеров, когда ледяной ветер, дувший со стороны моря, валил с ног, свистел в ушах и снежным крошевом вышибал слёзы из глаз, через таможенный пост со стороны Феллина к Пернову проехал представительный караван. Когда крытые возки въехали на освещённый прожектором двор поста, из переднего выскочил молодой парень в ладно скроенном, отороченном мехом полушубке и предъявил проездную грамоту. Прочитав оную за огромным столом в караульной, капитан-таможенник сделал запись в журнале учёта о том, что такого-то дня и месяца по указу государя русского Никиты Ивановича Романова с Руси проехал дьяк Посольского приказа Илларион Дмитриевич Лопухин, который целью проезда имеет встречу и переговоры с эзельским воеводой Лазарем Мироновичем Паскевичем.

    – Э-э... – начал было парень, записанный в книгу как приказной подъячий Артамон Матвеев, – встреча сия тайная, и огласу никак быть не должно...

    – Таковы правила, – помахивая над засыхающими чернилами листом плотной бумаги, сухо прервал его капитан, нахмурившись. – Никто не проведает сих записей, а учёт должон быть. Приказ воеводы на то имеется.

    – Добро, – кивнул гость, поднявшись со стула. – Стало быть, нам мочно путь далее держать?

    – Без сомнения, – топорща усы, отвечал таможенник. – Токмо я выделю вам сопровождение до Пернова, а для начала справлюсь у господина дьяка о его здоровье.

    Заночевав в Пернове, наутро караван продолжил свой путь на запад, и вечером следующего дня, отдохнув в Вердере, дипломаты продолжили свой путь по льду Моонзунда. Ещё через двое суток дьяк Лопухин въехал в Аренсбург, встреченный воеводой Паскевичем у восточной окраины города. Лазарь пригласил дьяка на переговоры не в замок, как было доселе заведено, а в зал приёмов городского совета, что находился в одном из лучших зданий столицы воеводства. Разговор проходил в узком кругу – за резным дубовым столом находились лишь четверо – помимо главных лиц, подьячий Матвеев вёл запись беседы для царя, а Сергей Бекасов выполнял аналогичную работу для ангарского архива, созданного профессором Радеком на базе университетской библиотеки.

    – Титулование государя моего теперь отличия имеет от прежнего, – для начала пояснил дьяк Лопухин. – И впредь должно включать завоёванные русским оружьем города и земли.

    – Самодержец... Государь Киевский... Великий князь Литовский... – Паскевич внимательно прочитал шапку предложенной Илларионом грамоты, не выражая ровным счётом никаких эмоций. – Ясно, с сего дня изменим титуляцию. Ну а теперь о деле, Илларион Дмитриевич... – предложил воевода.

    – Государь мой послал меня на Эзель, дабы упредить о свеях – по весне они вступят в войну с ляхами...

    Дьяк замолчал, ожидая реакции Паскевича, но тот внимательно смотрел на гостя, ожидая его дальнейших слов.

    – Что не токмо поможет государевым воеводам, но, однако же, сулит и всякие расстройства нашей политики в литовских землях. Магнаты литовские могут избрать себе корону шведскую, сим расстроить договор наш, в Нарове учинённый, и привести Русь к новой войне с королевством.

    – Да, интересы Польши, Швеции и Руси сильно переплетены и сложны безмерно. И с устранением одной из сторон сложности не уменьшится, – проговорил Паскевич. – Однако же, коли есть возможность ослабить Речь Посполиту, делать сие надо раз и навсегда. Не растягивая... Но, Илларион Дмитриевич, какова наша роль? Что государь русский желает от воеводства нашего?

    – Государь просит вас войти в герцогство Курляндское и выгнать поляков, дабы оное не подверглось непременному нашествию шведскому и не досталось короне. Ваш договор с королём датским защитит вас от гнева канцлера.

    – Вот как... – чуть наигранно удивился Лазарь, переглянувшись с Бекасовым.

    – Расширение владений королевства шведского в Ливонии недопустимо, – Лопухин повторил заученную, видимо, в царских палатах фразу. – Рига должна оставаться в окружении земель, не подвластных короне. Но ежели в герцогство войдут полк воеводы Потёмкина и новгородское ополчение, то канцлер шведский никак не согласится на оное. А коли Митава станет вольной от власти ляхов, то это устроит всех.

    – Великий государь Никита Иванович мыслит верно, – заметил воевода эзельский. – Да только вот будет ли согласен герцог Кеттлер?

    – Для оного я и прибыл сюда, – ответил дьяк. – Знаю, что Эзель находится в дружеских отношениях с герцогом...

    – В политике дружбы не бывает, – сухо произнёс Паскевич. – А вот интересы присутствуют. И если герцог сочтёт, что его интересы не будут задеты, а выгод прибавится, то он вряд ли будет против.

    – Государь мой и том позаботился, – кивнул Лопухин. – Выгод для герцогства без сомненья токмо прибавится.

    – Хорошо, коли так, – с расстановкой проговорил Паскевич. – Теперь надо изучить их, дабы знать, о чём речи с Кеттлером вести. А уж потом, Илларион Дмитриевич, путь в Митаву продолжим вместе.

    Герцогство Курляндия, Бауск – Рундале. Три недели спустя.

    Небольшой городок Бауск стал тем местом, где сошлись в единое войско несколько отрядов, изгонявших поляков из пределов Курляндии. Войско герцога насчитывало почти две тысячи пехотинцев, главным образом стрелков, вооружённых отличными голландскими мушкетами, несколько рот драгун и около шести десятков разнокалиберной артиллерии, сильно сдерживавшей передвижение солдат. Аренбургский полк и две роты эзельской морской пехоты под началом Сергея Бекасова прошли Курляндию с запада – от Виндавы, на юго-восток, к слиянию рек Мемель и Мусса. Четыре сводные роты эзельской кавалерии и большая часть батальона Саляева, осуществлявшего общее руководство операцией, вошли в предместья Бауска с юго-запада, пройдя вдоль польской границы. Из артиллерии отряд Саляева имел только миномёты, для которых оставалось ещё около полусотни выстрелов. За время очищения герцогства от польского присутствия произошло несколько мелких стычек со шляхетским ополчением да небольшими отрядами солдат Речи Посполитой, в которых решительно действующие союзники добивались быстрых и полных побед. Единственное затруднение возникло при занятии Кеттлером Пильтенского епископства. Расположенный на северо-западе герцогства, округ Пильтена формально принадлежал Варшаве на протяжении последних тридцати лет, но Якоб не оставлял мысли вернуть Курляндии эту область. И вот, после попытки подавления в Пильтене народных волнений, вызванных слухами о скором изгнании поляков, Якоб фон Кеттлер отдал приказ занять пильтенскую область.

    Отправляя солдат в Курляндию, эзельский воевода Паскевич не оставлял, однако, свои земли без защиты от возможных провокаций шведов. Лазарь Миронович имел под своим началом сформированный им Перновский полк, две роты ангарских стрелков, артиллерию, в том числе пушки, снятые на зиму с кораблей, а также кавалерийский отряд князя Бельского и местных ополченцев. Кроме того, не без основания воевода надеялся и на договор с Данией, определявшей теперь политику на Балтике. Заключённый ещё при прежнем короле Кристиане, он был без проволочек подтверждён и новым королём – Фредериком. Занимавший прежде должность наместника в присоединённых к Дании северогерманских землях Фредерик после смерти своего старшего брата Кристиана был вызван из Бремена в Копенгаген. Проведя несколько лет при дворе, наследник вместе со всем своим народом оплакал и смерть отца – короля Кристиана, при жизни получившего эпитет Великого, который оставил ему державу, находящуюся на пике своего могущества. Судьба послала ему испытания на первый же год правления – но Фредерик, получивший отличное образование и большой опыт управления, сумел с ними справиться. Первым делом он заключил союз с голландцами, недовольными притеснением своей торговли англичанами, а также Навигационным актом, принятым английским парламентом. Датский флот под командованием адмирала Бьелке вскоре был послан к берегам Альбиона, где действовал совместно с флотом Голландии. Союзники нанесли англичанам несколько чувствительных поражений, принудив Лондон к выгодному для них миру. Особенным искусством морского боя в этих столкновениях отличился голландский флотоводец Михель де Рёйтер.

    Достигнув курляндского берега по льду замёрзшего Ирбенского пролива и миновав земли ливов, Паскевич и Лопухин вьехали в Виндаву, где на встрече с местным бургомистром попросили аудиенцию у герцога. Гостей с Эзеля герцог принял в родовом замке Голдингена. Кеттлер выглядел неважно, с явным трудом пытался соблюсти этикет, а когда закончилась официальная часть, он устало развалился на отчаянно заскрипевшем диванчике, с досадой откинув в сторону лежавшую там подушку. Паскевичу стало даже немного жаль этого незаурядного, в чём он успел убедиться, человека. Воистину – не позавидуешь положению герцогства, зажатого между тремя державами, каждая из которых имела свои виды на Курляндию! Якоб, как мог, старался отвести от лелеемого им герцогства чужую войну, понимая, что это может разрушить всё то, что он сделал за время нахождения у власти. Потому он и посылал посольства к шведскому канцлеру, польскому королю и русскому царю с просьбами принять к сведению его нейтралитет. Кроме того, в Москву из Митавы за прошедшие года было снаряжено два посольства, но их постигла неудача – первое, отправленное ещё шесть лет назад, не смогло миновать Полоцка. Местный воевода не пропустил курляндцев под началом Фридриха Иоганна фон дер Рекке далее, основываясь на отсутствии дипломатических сношений Москвы с курляндским двором при прежних герцогах. Второе посольство было отправлено три года назад, но и оно потерпело неудачу, так и не достигнув русской столицы. И лишь с началом русско-польских трений герцогство заинтересовало Никиту Романова – в первую очередь своими отличными верфями, с которых каждый год сходило до десятка кораблей. Выслушав дьяка Иллариона Лопухина, Якоб узнал о намерениях русского царя, то, показалось, он воспринял их с удовлетворением и даже облегчением. Шведы также не оставались в стороне, подготавливая себе плацдарм для вторжения в польские пределы. Незадолго до аудиенции у герцога канцлер Курляндии Мельхиор фон Фелькерзам сообщил гостям, что всего неделю назад Митаву покинул рижский наместник, весьма в жёстких тонах продиктовавший волю Стокгольма – на время ведения войны флот и армия Курляндии передаются в ведение шведских военачальников, а само герцогство должно будет принять шведский протекторат. Поляки же, чьим владением, собственно, покуда и была Курляндия, никакой помощи не обещали, лишь требуя от герцога, согласно вассальной зависимости, денег и солдат. Поэтому предложение русского царя о признании Курляндии самостоятельным государством и возможная помощь Митаве в будущем были наиболее предпочтительным вариантом для Якоба фон Кеттлера. Чуть повеселевший Якоб, не откладывая дело в долгий ящик, принялся за снаряжение очередного посольства в Москву. Возглавивший его барон фон Фиркс получил от герцога самые широкие полномочия на заключение договоров с государем русским. Дьяк Лопухин, довольный полным успехом своей миссии, с готовностью предложил Кеттлеру сопроводить Георга фон Фиркса до самых царских палат. Пока же Илларион Дмитриевич советовал герцогу держаться эзельцев, союзников датского короля.

    Аренсбуржцы и морские пехотинцы, сведённые на зиму на берег и приданные полку для его усиления, квартировали в Рундале, который находился западнее Бауска на десяток с небольшим километров. Солдаты расположились в замке семейства барона фон Гротхуса и в селении, что окружало это строение, более походившее на укреплённую казарму с невысокой башенкой. Поначалу местные жители отнеслись к появлению эзельцев более чем настороженно, многие так и вовсе похватав детей и пожитки, бросились в лес, стоявший стеной вокруг поселения и на берегах Ислицы – речушки, разделявшей Рундале. Однако вскоре, увидев, что чужаки не занимаются привычным для них грабежом и насилием, поддались увещеваниям барона Кристофа Вильгельма фон Гротхуса, вернувшись в свои дома. Командовавший полком Сергей Бекасов предложил барону пригласить волостного старосту, чтобы договориться с ним о приобретении продовольствия для солдат и лошадей обоза. Кристоф тут же отправил в селение юношу с заданием, и вскоре у ворот замка появились несколько крестьян в грубой мешковатой одежде, в одинаковых чепчиках из толского сукна, с опаской взиравших на расположившихся тут солдат. Эзельцы, разбившись на компании, громко разговаривали, шутили, то и дело взрываясь хохотом от очередной выдумки товарища, многие чистили оружие и починяли одежду, подставляя лицо тёплому весеннему солнцу. Наконец, дождавшись дозволения войти, крестьяне, сбившись в кучку и исподлобья посматривая на солдат, пересекли изрытый конскими копытами двор замка, застилаемый сейчас соломой. Видя, что их господина обступили чужаки, они вновь оробели и только после того, как сам барон выкрикнул:

    – Эй, Карлис! Да подойди же, болван! Поторопись!

    Крестьянин, одетый едва ли получше остальных, приблизился к барону, и с ним заговорил один из офицеров. Поначалу Карлис не мог уразуметь, чего от него хотят, и, после того как офицер повысил голос, вжал голову в плечи и с мольбой посмотрел на барона. Староста понимал, что от него требуется еда для солдат и корм для лошадей чужаков, но что ещё ему пытаются втолковать?

    Бекасов, не выдержав, подвинул в сторону немца – полкового каптенармуса и, зажав в пальцах пару солидов курляндской чеканки, приблизил их к носу Карлиса:

    – Не понимаешь, значит?! – строгим голосом проговорил Сергей. – А теперь?

    Староста, нахмурившись было, тут же просветлел лицом, жадно посмотрев на монеты и быстро-быстро закивал.

    – То-то, – проговорил Сергей и, похлопав каптенармуса по плечу, сказал с улыбкой:

    – Давай, Юрген, договаривайся о подённой оплате. А то, пока обоза из Бауска дождёмся, оголодаем.

    – Герр Бекасов, – вновь окликнул полковника барон Гротхус, – позвольте пригласить вас на семейный обед! – и, сделав рукою пригласительный жест, Кристоф чуть посторонился и с дружеским благожеланием добавил:

    – Прошу, я провожу вас!

    Жилище барона представляло собой мрачную постройку с тёмными разводами на стенах, однако внутри было тепло и даже уютно, но весьма душно и неприятно пахло пылью, будто бы работал негодный кондиционер. Обстановка комнат показывала своим весьма небогатым убранством то, что фон Гротхусы были небогаты и лучшие годы семейства давно минули. К слову, Кристоф успел похвастаться Бекасову, что его давний предок Отто фон Гротхус был когда-то посланником Ливонского ордена в Москве.

    – А вообще, наш род происходит из Вестфалии, – проговорил барон, пропуская Сергея в светлое помещение, где был накрыт стол. – А ваш, герр Бекасов, откуда, позволите ли узнать?

    – Мурманск, – тут же ответил сегодняшний эзелец и, подумав, добавил:

    – Из Колы...

    Тут Кристоф принялся знакомить гостя с членами своей семьи. Сначала с простуженно кашляющим отцом, лысый череп, выдающийся нос с горбинкой и длинная худая шея которого делали его похожим на грифа, с женой, на щеках которой горел нездоровый румянец, с дочерью – милой девушкой лет двадцати и двумя подростками-близнецами, в глазах который читался неподдельный интерес к новому для них человеку. Отец графа задал Сергею несколько вопросов – кто его господин, женат ли гость да какова его вера.

    – Царь наш Вячеславом Соколом зовётся, законной жены нету, а веры держусь православной, – скороговоркой ответил "грифу" Бекасов, едва заметно улыбаясь.

    За время, проведённое на Балтике, Сергей, как и многие ангарцы, научился довольно сносно говорить на немецком, что было просто необходимо для понимания своих подчинённых и местных жителей. Быть может, это было в ущерб языку русскому – поэтому Паскевич, прибыв на Эзель и сменив на должности воеводы Белова, одним из первых дел наметил расширение использования на острове русского языка, фактически закрепив обязательное двуязычие в делопроизводстве и управлении.

    – Кола? – наконец, сев за стол, барон повторил новое для него слово и картинно покачал головой. – Не слышал. Это где?

    – Далеко отсюда, – хмыкнув, махнул рукой Бекасов. – На севере.

    – Там же и царь Сокол обитает? – держа в руке резной кубок, в который слуга наливал из кувшина вино, спросил барон.

    – Нет, царь Сокол правит в Сибири – это далеко на восток, рядом с Китайским царством. Близнецы, услышав эти слова, быстро переглянулись и снова неотрывно принялись смотреть на гостя.

    – Говорят, на Эзеле у дворян отнимают поместья? – снова заговорил старик.

    – Это нелепые слухи, барон, – чуть отстранившись, чтобы дать слуге поставить на стол запечённого гуся, отвечал Бекасов. – Имения выкупают, в основном у шведов, которые покидают остров, или у тех, кто не имеет достаточно средств для их содержания и желает продать землю.

    – И что дальше происходит с беднягами – они скитаются без своего угла? – не унимался старый барон, позабыв о еде.

    – Почему они должны скитаться? – искренне удивился Сергей. – Дворяне поступают на службу, получая жильё в городе или предместье. Им платят приличное жалованье, которого хватает для...

    – А на земли дворян вы селите разный нищий сброд, привезённый из Померании или Лусатии, – выставив перед собой длинный узловатый палец, прохрипел Вильгельм, сжав другой кулак. – Это попрание наших устоев, это преступление!

    Уронив кусочек гусиной грудки, жена Кристофа закатила глаза, близнецы испуганно втянули головы в плечи, а дочь барона Катарина разом побледнела, мельком посмотрев на старика.

    – Отец! Серж наш гость! – нахмурившись, проговорил Кристоф.

    – Герр Вильгельм, – с долей снисхождения произнёс Бекасов. – Для преступления необходимы потерпевшие, а их нет. Кстати, в моём полку состоит на службе капитан Гойнинген – вы могли бы пообщаться с ним. По-моему, его род также происходит из Вестфалии. Он сейчас квартирует в селении – можете узнать от него, как ему и его семье живётся в Аренсбурге, в его новом доме.

    Сказав это, полковник улыбнулся и, подмигнув близнецам, принялся за гуся. Казалось, старый барон угомонился – далее он лишь изредка спрашивал Бекасова о Сибири, когда Сергей рассказывал о ней по просьбе Кристофа. После обеда Гротхус, отпустив слугу, решил сам проводить уставшего гостя до выделенной ему комнаты, дабы тот немного поспал после дороги. Неспешно меряя шагами коридоры дома, Кристоф заговорил с Сергеем:

    – Не держите зла на отца – он живёт прошлым, вспоминая старые порядки. А как он ругает герцога! О, это невозможно слушать! Бедняга Якоб... – фыркнул барон и спешно добавил:

    – Но я-то понимаю заслуги Кеттлера! Он сделал очень многое для Курляндии, гораздо больше, чем владетельные господа, которым хотелось бы разодрать её на уделы хоть под польской короной, под шведской или русской.

    – А вы не такой, Кристоф? – Бекасов остановился перед широкой лестницей, ведущей в его комнату, кинув взгляд в мутное окошко в стене, и внимательно посмотрел на барона.

    – Я практически разорён, полковник, – простодушно отвечал собеседник. – И, думаю, недалёк тот день, когда я буду наниматься на службу к герцогу, чтобы получать от него скудное жалованье.

    Помедлив немного, Кристоф вдруг спохватился:

    – Не смею вас более задерживать! Отдыхайте, полковник!

    Кивнув барону, Бекасов прошёл внутрь сумрачного помещения, скрипя старыми половицами. Снял китель и сапоги, ослабил ремень.

    – Боже мой, что же так душно? – пробормотал он, утирая выступивший на лбу пот.

    Взгляд его упал на небольшое оконце, единственное в комнате. Однако решётчатые ставни не поддавались – похоже, их никогда не открывали со времён постройки этого дома. Наконец, справившись со ставнями, Бекасов с удовлетворением вдохнул свежего воздуха, с ветром ворвавшегося внутрь. Выглянув во двор, Сергей увидал старого барона – Вильгельм фон Гротхус, обняв за плечи обоих внуков, вместе с ними наблюдал за тем, как прибывшие с дозора эзельские мушкетёры спешиваются и передают поводья ухаживавшим за лошадьми подросткам.

    ***

    В начале мая шведы начали перевозить войска в свои сильно уменьшившиеся со времени замирения в Европе владения в Померании. Датчане взирали на эти приготовления с благожеланием. Фредерик даже ответил согласием на просьбу королевы Кристины о займе на сумму более четырёх миллионов ригсдалеров, заложившей при этом Копенгагену не только восточный Мекленбург, но и Новую Швецию [10]10
  Шведская колония на берегах реки Делавэр на территории современных североамериканских штатов Делавэр, Нью-Джерси и Пенсильвания.


[Закрыть]в придачу. По мнению же датского монарха, теперь он сможет влиять на выбор наследника королевы. А оное непременно будет и совсем скоро, были убеждены в Розенборге [11]11
  Резиденция датских королей.


[Закрыть].

    А вот Никита Романов всё ещё осторожничал – царь не желал раньше времени ссориться со шведами, сначала требовалось закрепить успехи русского оружия в польско-литовских пределах. Что было не так просто – воеводы Хворостинин и Бутурлин, взявши Борисов и Менск, уже месяц топтались у Вильны. Для помощи северной армии царь приказал выдвигаться из Пскова семитысячному войску Ивана Хованского, прикрывавшего границу со шведской Эстляндией. Кроме того, из Великих Лук под Вильну был отправлен сформированный из поместной конницы пятисотенный отряд рейтар, под началом полковника Венедикта Змеева.

    Войско любимца царя, князя Черкасского, действовало куда решительнее – захватив сходу Туров и войдя в сдавшийся после недельной осады Пинск, Яков Куденетович в сражении под Кобриным разбил войско гетмана литовского Януша Радзивилла, захватив при этом множество пленных, в числе которых находился и сам гетман, позже с почётом отправленный в Москву. Дорога на Брест для русской армии была открыта. Южная армия князя Трубецкого так же, как и северная, поначалу праздновала успехи – после небольших столкновений войска захватили Брацлав, Бар и Батог, после недельной осады сдался на милость победителей Каменец. Кроме того, несколько отрядов европейских наёмников, недовольных отсутствием жалования, перешли на русскую сторону, присоединившись к армии Алексея Никитича Трубецкого. Не принимая полевого сражения, тающая армия Чарнецкого и Потоцкого вынужденно уходила на запад, теснимая русскими полками и постоянно терзаемая кавалерией и конной артиллерией Трубецкого, умело взаимодействовавшими между собой. В одной из арьергардных стычек с русскими гусарами у городка Бучач смертельное ранение от близкого разрыва гаубичной бомбы получил брацлавский воевода и генерал Подолии Пётр Потоцкий, скончавшийся под Львовым несколько дней спустя. А вскоре, в конце апреля, и сам Львов оказался в осаде армии Алексея Трубецкого, которая по мере продвижения на запад увеличилась в численности едва ли не на треть.

    Князь Черкасский между тем существенно проредил войско берестейского воеводы Мельхиора Савицкого, было решившего помешать ему обложить осадой Брест, а Хворостинин тем временем дожимал Вильну, ведя переговоры о почётной для поляков сдаче города. Воевода князь Хворостинин спешил – государь находился в Смоленске, ожидая падения Вильны с тем, чтобы торжественно въехать в город, объявить его владением Руси и официально принять титул Великого князя Литовского.

    Более того, крымский хан Ислям Герай, встревоженный нападениями запорожцев и донских казаков на кочевья ногайцев, а также ввиду постоянно усиливающегося войска боярина Никиты Одоевского, стоящего под Киевом, задержал нападение на Русь, о коем он договаривался с посланниками польского короля. А когда хану стало известно и о том, что шляхи, ведущие на Русь, надёжно перекрыты стрельцами и поместной конницей, а в крепостицах и городках русских достаточно пушек и пороха, Ислям Гераю пришлось, изменив полякам, слать воеводам грамоты о том, что он де и не желал исполнять просьбы короля и готов помогать государю русскому в борьбе против Речи Посполитой.

    Ангарск, май 1653.

    Замечательный день! Тепло и солнечно с самого утра, не мешает даже прохладный и порывистый ветер с Ангары, шумящий в ярко-зелёных кронах берёз. К обеду площадь перед главной пристанью стала заполняться людьми – ждали пароход с важными гостями. Вскоре он появился – сначала стал виден дым над берегом за излучиной реки, а потом и показалось и само судно, постепенно вырастая в размерах. То был 'Ермак' – лучший из кораблей Ангарской флотилии, гордость ангарских и железногорских инженеров, рабочих и техников. Корабль был построен двухпалубным, на нём установлены улучшенные, более мощные машины, а помещения для пассажиров и команды отличались повышенный комфортом. «Ермак», разрезая носом водную гладь, шёл по ней уверенно и степенно, олицетворяя собой достижения научно-технологического сообщества людей, создавших на прежде диких берегах сибирской реки свою державу, задав ей свои приоритеты развития, свои законы и мораль, своё общественное устройство.