Текст книги "Про человека с Эпсилон Кассиопеи (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Гарянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Садись, – он указал ей на стул. Девушка покорно и немедленно села, крепко сжав коленки. Пунцовая от волнения и… красивая. Внутри Четыре_пи что-то ёкнуло и перезапустилось. Раньше он никогда не использовал столь субъективный эпитет в описании одушевленных субъектов. А тут вдруг осознал и принял… Красивая. Светлана красивая. И это было настолько неожиданно, что он какое-то время растерянно смотрел на нее и любовался.

Она покраснела еще больше, еще крепче сжала круглые коленки. И пялилась куда-то в угол, словно там происходило что-то интересное. Четыре_пи зажмурился, представил себя в ложементе «Светоча», на ревизии всех систем межзвездного корабля, и это помогло ему вернуть самообладание. Но легкость, с которой он выходил из рабочего статуса, все-таки настораживала и напрягала. Чем дальше в космос, тем интереснее орбиты. Пожалуй, нужна полная диагностика. И возможно, по ее результатам, в утиль.

Он нагнулся и достал из-под кровати коробку. Света уже не смотрела в угол. Теперь все ее внимание было сосредоточено на картонных гранях.

– Я тут зашел в сельпо, – с какими-то неуверенными интонациями стал объяснять Четыре_пи. – Ну и смотрю… – Он снял крышку и вытащил туфли. – Примерь.

Светлана молчала. Переводила взгляд с туфель на него и опять на туфли.

– Это мне? – спросила она почти шепотом.

Четыре_пи кивнул. Света приоткрыла рот, облизала губы и стала очень похожа на круглоглазого восторженного зайчика, нарисованного на стене возле начальных классов.

– Я конечно не разбираюсь в местной моде, – все таким же извиняющимся тоном продолжил разведчик. – Но мне кажется, что здешняя обувь ужасна. Поэтому мимо пройти я не мог.

Наконец Светлана протянулась к подарку и стала осторожно крутить туфли в руках. Гладила, заглядывала внутрь, водила пальцем по подошвам, щупала каблуки.

– Польские, – с непонятной гордостью информировал Четыре_пи.

– Это правда мне? – в ее глазах недоверие боролось с надеждой.

– Конечно тебе, – он постарался рассеять ее сомнения. – Примерь. Смелее.

Она скинула свои стоптанные шлепанцы, ахнула…

– Ой, ноги грязные! Сейчас мигом сполосну! – и через мгновение уже гремела тазом в соседней комнате.

– Что это с тобой? – услышал Четыре_пи возглас Глафиры Петровны.

– После, мама! – нетерпеливо отмахнулась Света.

Она вернулась, подпрыгивая на кончиках влажных пальцев, уселась на стул, насухо вытерла ступни принесенным полотенцем и осторожно, словно боясь, что от прикосновений туфли разойдутся по швам, обулась. Медленно привстала, покачиваясь на месте. Выпрямилась. Постояла. Сделала шаг.

– Как раз. – сказала она. – Мой размер.

И подошла к нему очень близко. Каблук был высокий, и она тоже стала ощутимо выше. Казалось, что почти вровень, но только до бровей, не больше.

– Спасибо, – выдохнула она. – мне еще никто не делал такие подарки.

А потом обняла и поцеловала в щеку.

24

– Леонид Дмитриевич, вставайте!

Четыре_пи сделал вид, что еще спит, хотя проснулся точно в оговоренное время. Просто ему внезапно захотелось, чтоб его разбудили. И ее прохладная ладонь осторожно коснулась щеки.

– Леонид Дмитриевич… просыпайтесь.

Четыре_пи открыл глаза и тут же принял сидячее положение.

– Ого, как резко! – воскликнула Света.

– Это профессиональное. Через минуту я буду готов.

Света кивнула и вышла.

Он плеснул на лицо холодной водой, прополоскал рот, оделся и вышел из дома. Света ждала его у крыльца.

– Готовы?

– Всегда готов! – сказал Четыре_пи бодро.

В темпе Светланы до фермы примерно минут 20 ходьбы. Было зябко и темно. Ночами уже вовсю царили заморозки, а в предутренние часы эти заморозки достигали максимального уровня остервенения. В местных одежках, пусть и соответствующих климатическим условиям, Четыре_пи ощущал себя скованно и ненадежно. Даже кончики ушей мерзли. А вот идущая рядом Света выглядела всем довольной. Косынка из плотной светлой ткани плавно врастала в воротник странной куртки, которая на сельском диалекте называлась телогрейкой. Затем теряющиеся на фоне ночи штаны, заправленные в резиновые сапоги. В руках сумка. Если посмотреть в инфракрасном диапазоне, то в сумке что-то теплое, наверное, термос с чаем. И как она каждый день по сумракам холодным бродит, тоскливо и с жалостью подумал Четыре_пи, месит подошвами стылую грязь, не ропщет. А могла бы в столице изучать искусство, озвучивать и визуализировать классическую литературу. Но нет. Смело шагает вдаль и в темноту. А я-то зачем иду за ней. Какие модернизации хочу предложить. До уроков еще целых три часа. Дети сны досматривают. Не входят в программу внедрения визиты к коровам. Это импровизация какая-то.

Вскоре дорога закончилась, вернее превратилась в тропинку, а затем уперлась в приземистое длинное здание, вход в которое освещала качающаяся на ветру лампа. Вот и на заметку… наладить нормальный источник света.

Затем как-то резко запахло. Вернее, завоняло. Да так, что глаза стали слезиться. Четыре_пи включил респираторную фильтрацию и с удивлением взглянул на Светлану. Девушка даже не поморщилась. В предбаннике повесила сумку на крючок, стала стаскивать телогрейку. В углу комнаты стоял неказистый, много раз крашенный стол. За столом в обрамлении чайника сидела дородная женщина с уставшим выражением глаз и двух подбородков.

– Привет, Ильинична! – звонко поприветствовала Света.

Подбородки кивнули.

– Здорово, здорово! Светка, первотелок своих раздои как следует. Там у двоих вымя совсем слабое… Всю ночь маялись. Хорошенько помни.

– А с Зойкой что?

– Кажись, отдоилась животинка. Попозжа к обеду Михалыч придет, посмотрит. Да и без ветеринара ясно. На убой скотинку.

– Да как же, Варвара Ильинична! – запротестовала девушка, – Нельзя Зойку на убой. Это ж первосортная корова. Ударница. Пудовые удои три сезона подряд. А мы ее на мясо?!

– И что? Хочешь, чтоб она прямо в стойле померла? – Женщина вздохнула и спросила. – А это кто?

– Это Леонид Дмитриевич, учитель из школы, – грустно представила гостя Света. – Он еще и инженер. Обещал кое-что тут наладить у нас в хозяйстве.

Варвара Ильинична рефлекторно подбоченилась, выстроила подбородки в линию и расплылась.

– Очень приятно! У нас обычно с гостями туго. Все больше свои, да коровы. Да и налаживать тут… покормить, надоить, да навоз убрать. Молочко то любите?

– Люблю, – кивнул Четыре_пи. – Особенно творог.

– Вот заодно и посмотрите, как достаются эти твороги. Проходите!

Света, открыла пропитанную известью дверь, и они вошли. Фильтры сбоили. И периодически Четыре_пи передергивало от острых сероводородных миазмов. По сторонам длинного прохода за нехитрыми ограждениями рядами стояли большие гладкошерстные звери. Звери мычали, скребли копытами полы, жевали и, судя по всему, обильно испражнялись. Коров было много и гадили они все. В академии на Десять_кью курсантам повышали порог брезгливости, но срущих земных коров магистры не предусмотрели. Даже на самых отвратительных реконструкционных занятиях было гораздо стерильнее. У Четыре_пи кружилась голова и вообще его неординарно мутило. И только присутствие Светланы удерживало в фокусе. Девушка словно не обращала внимания на присутствующий вокруг вонючий кошмар. Она достала перчатки и стала раскладывать в специальные кормушки вязанки сушеных трав. Парнокопытные благодарно чавкали и издавали низкочастотные протяжные звуки.

Между тем, в помещении возникли и другие доярки. С шутками-прибаутками они распределили по стойлам сено, потом вооружившись лопатами, стали выгребать навоз. Дружно так, слаженно, со знанием дела. Наполняли лепешками допотопные тележки, а затем, по длинном коридору, откатывали их к воротам на противоположном конце фермы. Там тележки принимал тщедушный мужичонка. Он транспортировал их куда-то за пределы помещения, очевидно, в специализированное навозохранилище. Нужно бы выяснить, что они делают со всей это кучей дерьма. А ведь куча, это мягко сказано. Это за один день куча, а за неделю?

Доярки посматривали на него с интересом, но не навязчиво. Все-таки дел у них было по горло и простоев в работе не наблюдалось. Откуда ни возьмись появились металлические ведра и табуретки на коротких ножках и коров принялись доить. Слегка адаптировавшись к духу и виду окрестностей, Четыре_пи прибился к Свете и отчаянно думал о предстоящих модернизациях. Так, первое… вытяжки и нейтрализаторы запахов. Второе – автоматические конвейеры для подачи корма. Третье – система очистки продуктов метаболизма. Вероятно, потребуется лоточные механизмы с пропускной верхней поверхностью и подвижной нижней. И все это с работающим в унисон санитарно-гигиеническим импульсным омовением животных. В сознании разведчика развертывались стройные схемы с расчетами и моделями узлов. Постепенно ферма превращалась в полностью автоматизированный высокотехнологичный комплекс, даже не требовавший присутствия живого оператора. Светлые своды из пластичных материалов, чистые благоухающие коровы…

– Рада, ну чего ты боишься, дуреха, – в мир инновационной фермы ворвался ласковый голос Светланы. – Давай, стой смирно, я тебя разомну… Да не больно, нежно… Вот так…

Девушка массировала вдоль и поперек грязно-розовое вымя с набухшими наростами. Корова норовила дернуть бедром, но доярка хлопками да поглаживаниями профессионально пресекала все попытки животного проявить характер. Затем она ловко привязала нервный хвост животинки к норовистой ноге и подставила под вымя ведро. И стала методично дергать за наросты. Оттягивать их вниз. Послышался характерный звук соприкосновения струй с оцинкованной поверхностью. Белые хлесткие подачи постепенно заполняли ведро. Движения Светы были точны и безукоризненны. Да, пожалуй, без человека не обойтись, подумал Четыре_пи. Необходим одушевленный фактор. Коровы наверняка эмпатически восприимчивы, а значит для нормального процесса сбора молока нужен гуманитарный контакт. А вот сам процесс воздействия на соски можно и нужно механизировать. Если на каждый сосок надеть воздействующую фрикционную насадку, то можно одновременно манипулировать всей молочной железой. Значительный шаг вперед по сравнению с парой рук.

– Хотите попробовать? – спросила Света, покрасневшая от усердия.

– Что? – Четыре_пи даже испугался. – Доить?

– Это несложно, – ободрила девушка. – Глядите, хватаешь вот тут… за основание, а потом книзу и чуть в сторону. Одновременно и сильно, и мягко. Давайте, у вас получится!

– Нет! – отпрянул он. – Я и так все понял.

– Если не попробуете, то как сможете оценить наш нелегкий ручной труд? – спросила Света не то чтобы с укоризной, но с упреком.

Четыре_пи зажмурился. Возмужавший в несколько рафинированных условиях генномодифицированного питания он никогда не задумывался о натуральном первобытном хозяйстве. Это отвратительно! Вся эта ферма рассадник антисанитарии и паразитирующих бактерий. Но с другой стороны, как упустить возможность вживую поучаствовать в самобытном туземном процессе. Нужно просто переступить через вколоченные во время учебы нормы. В конце концов, вот она настоящая жизнь. Это не учеба, даже не экзамены. Это просто будни пилота дальней разведки. И если для успеха миссии требуется подоить неумытую корову, он это сделает!

– Подвинься – Четыре_пи решительно полез под вымя, смело выдохнул и целеустремленно схватился за сосок.

Света удивленно посторонилась. Он потянул вниз, корова вздрогнула, почуяв незнакомое прикосновение, но из невидимого отверстия низверглась тонкая, но уверенная струя. Четыре_пи уже работал двумя руками. Молоко прибывало.

Когда ведро наполнилось примерно на половину, разведчик ощутил под пальцами пустоту. Вымя словно схлопнулось, и из гулкой цистерны превратилось в дряблое полотнище.

– Ну вы даете! – уважительно присвистнула Света. – Леонид Дмитриевич, а давайте к нам в бригаду?! У вас явный талант.

– Да ладно, не так уж и сложно оказалось, – польщенный Четыре_пи вытер руки о предложенную ветошь.

– Да, как батя мой говорит, титьки мять дело нехитрое, – горько усмехнулась девушка. – Только вы одну корову сдоили, а у меня их на участке двадцать пять. Покорми, убери, разотри, подои, опять убери… и так три раза в день, без праздников. И только один выходной в неделю. И ладно я… всего лишь второй год работаю. Тут бабы от школы до пенсии вкалывают. И сыро, и холодно. А летом жара и гнус. Ревматизмы и артриты кругом. Морщины в тридцать лет. И жизни личной почти нет. А ведь у многих еще и свои домашние коровы есть. Эх…

Света поднесла ведро к бидону и аккуратно слила молоко в алюминиевый зев. Четыре_пи молчал. Сиюминутная эйфория от преодоления норм сразу улетучилась. Он смотрел и видел ее покрасневшие пальцы, локон волос, выбившийся из-под косынки, начинающуюся сутулость, пятна на халате, грязь на сапогах… И у него почему-то запершило в горле и защипало в носу. И в глаза что-то тоже наплыло. И захотелось схватить Светлану за руку, за эти натруженные покрасневшие пальцы и забрать отсюда. Вообще посадить на ТОПМ и улететь.

– Отставить, пилот! – сам себе мысленно приказал Четыре_пи. – Не раскисать! Что за земные привязанности. Что за земные чувства. Ты профессионал. Ты симбиотический организм с Десять_кью. Ты на задании. Тебе безразлична эта аборигенка.

– Света, – сказал он срывающимся голосом. – Слышишь, я обязательно сделаю все, чтобы на ферме не было так тяжело. Я обещаю.

25

Вечером Четыре_пи проверял контрольные работы десятого класса. Решения в основном были правильными, но хотелось чего-то внезапного, изящного, другого. Задачи специально подбирались под многовариантный разбор. Но несмотря на все объяснения и намеки на множество альтернативных выводов, ученики в основном прибегали к стандартным, давно привитым шаблонам. Им не хватало творчества. Не хватало смелости. Над этим нужно поработать, сделал себе заметку Четыре_пи, выводя в тетради очередную «четверку».

В дверь постучали.

– Войдите!

В комнату вошла Света. Умытая, уставшая и почему-то грустная.

– Леонид Дмитриевич, вы почему ужинать не идете? – тихо спросила она.

– Что-то не хочется, – сказал Четыре_пи и прислушался к себе: и вправду не хочется. – Аппетита нет. Не нужно меня ждать.

Света не уходила. Стояла в дверях, слегка, почти неуловимо, покачиваясь на месте.

– Леонид Дмитриевич, – позвала она все также тихо. – Можно я у вас посижу? Вы работайте, не обращайте на меня внимания.

– Конечно, проходи, – неожиданно засуетился Четыре_пи. – Вон, присаживайся на кровать.

Она села, вытянула ноги в своих неизменных стоптанных шлепанцах. Облокотилась на коленки, положив на ладони лицо. Четыре_пи почувствовал себя виноватым. Совершенно необъяснимо и иррационально.

– Свет, случилось что-нибудь?

– Нет-нет, ничего, все в порядке. Вы работайте! Я не хочу вам мешать.

– Ты мне ничуть не мешаешь, – Разведчик заставил себя не смотреть на нее и вновь вернулся к тетрадям.

Света сидела тихо. Даже ее дыхание было неслышным. И кровать, обычно скрипучая от малейшего движения, совсем не скрипела. И постепенно Четыре_пи снова ушел с головой в контрольные. Когда он отложил ручку и моргнул, сбрасывая напряжение с глаз, Светлана все также неподвижно сидела напротив, уткнувшись в собственные руки.

– Я же вижу, что что-то случилось, – загрузив в свой голос максимальное количество участливых интонаций, сказал он. – Рассказывай.

– Зойку на убой увезли, – она произнесла это равнодушно. Почти. Настолько «почти», что он не поверил.

– Я не знаю ваших протоколов, но, наверное, они оправданы.

– Да, оправданы. – легко согласилась Света, и также безучастно добавила. – С больными никто не хочет возиться. Их почти не лечат. Чуть что, сразу на мясо.

Где-то внутри нее рождалась бездна. Черная дыра с оплавленными краями. Края тлели и расширялись. Неужели из-за коровы, удивился Четыре_пи. Он присел рядом с ней и осторожно погладил по спине. Как-то по телевизору он видел, что таким жестом земляне успокаивают друг друга.

– Я, когда на ферму пришла, Зойка только-только отелилась. Меня, как практикантку, к ней определили. Чуть ли хороводы вокруг нее не водила. А она молоком щедро делилась. Передовицей была. И я вместе с ней. – Света внезапно всхлипнула.

Четыре_пи не знал, что сказать. Он снова погладил ее по спине.

– Она все понимала. Почти как человек. Любила ласку и всегда со мной словно разговаривала. Вроде как мычит, а я слова различаю… Ой, что-то я совсем расклеилась. – Света тыльной стороной ладони потерла глаза и улыбнулась. – Вы простите, сама не знаю, что на меня нашло.

– Да, все нормально, – Он мягко похлопал ее по плечу. – Кстати, по поводу модернизаций на вашей ферме… я скоро составлю проект. Нужно учесть уровень местных технологий, специфику материалов, пропускную способность энергоснабжения…

– Какой ты умный, Леня, – она посмотрела ему в глаза. И в ней уже не было никакой черной дыры. Только разлетался пепел над сросшимися краями. – Хочешь, я тебе сырники сделаю?

Света прильнула к нему. Как магнитик к железу. И ему пришлось бережно обнять ее. Волосы Светы пахли парным молоком.

26

– Леня, пей давай, не сачкуй, – Агроном Коля Кузнецов протянул ему наполненную рюмку. – Не уважаете вы коллектив, товарищ Игнатьев. Нет у вас никакой сознательности.

– Совести у него нет, – поддержал агронома Ваня Белов, врач сельской больницы.

– Вы оба, алкоголики! – заявил Четыре_пи, принимая рюмку.

– Ишь, какие громкие заявления, – не согласился Белов, хрустя соленым огурцом. – Среди нас только я могу ставить диагнозы.

Еще несколько минут назад стоящая на столе бутылка «Пшеничной» была полная. Парочка тостов, и осталась всего треть. А под столом уже два пустых пузыря.

– Я те, Леня, ответственно заявляю, – врач закончил с огурцом и потянулся к сосуду. – Алкоголизм – это хронический фактор. А мы ж не хроники, – он маслено улыбнулся и принялся по новой разливать. – Мы ж эпизодически, Леня… Эпи-зо-ди-чески.

– Любые эпизоды можно вписать в периоды. А периоды в хроническую систему, – действие нейтрализатора уже давно закончилось, поэтому язык Четыре_пи заплетался.

– Чет я не понял, Леня… Ты не доверяешь мнению советской медицины, – брови Белова создали ломаную линию. – Коля, слышишь, он не доверяет…

– Я же говорю, никакой гражданской соз… – Кузнецов громко икнул. – Нательности.

Они снова выпили, потянулись к скудным закускам: квашеная капуста, огурцы, нарезанная молочная колбаса и хлеб. И все это уже заканчивалось.

– Вы жалкие, примитивные представители своего вида, – горько произнес Четыре_пи.

– Не, он нас и вправду не уважает, – Иван укоризненно стащил последний кружок колбасы. – Ты, товарищ учитель, не понимаешь элементарных истин…

– Не понимает, – согласился Коля, промахиваясь капустой себе в рот.

– Мы последний оплот сельской, мать его, интеллигенции, – Белов прикончил колбасу и понюхал хлеб. – Вот скажи мне, почему мы пьем? Скажи, ты же у нас умный… – Голос у него разъезжался и хлюпал.

– Потому что вы алкоголики? – с непонятной надеждой спросил Четыре_пи.

– Нет! – врач неожиданно врезал кулаком по столу. Рюмки звякнули, а в бутылке всколыхнулись остатки. – Потому что мы пытаемся примириться с действительностью. Ладно, Коля… Он агроном. Ему на роду написано поля сеять. А я… я хотел стать кардиохирургом. Я, между прочим, на шестом курсе самостоятельно вырезал аппендикс. Понимаешь, Леня, самостоятельно. В походе. В тайге. Не было ни медсестры, ни лампы, ни хрена не было… Только больной и я. Мне потом даже грамоту дали, и в газете заметку написали. Хорошо так знаешь, написали… Мол, молодой советский врач не побоялся…

Ваня схватил бутылку и пронес ее над рюмками. Потом потряс, проверяя отсутствие содержимого и огорченно задвинул под стол.

– Блин, водка кончилась. Ну что, давайте по последней…

Они дали и растащили остатки закусок.

– Так, о чем это я, – Белов осоловело обозрел окрестности.

– Врач, не побоялся, – Коля снова икнул. – Молодой…

– Да, точно! – обрадовался доктор. – Один! Самостоятельно. И без осложнений. И я после этого губу то раскатал, думал, меня куда-нить в Бурденко распределят, или в Склифосовского. На худой конец в городе оставят… На те, выкусите! – Белов продемонстрировал увесистый кукиш. – Они меня засунули в эту дыру. Дырищу! Клизмы ставить! Меня! И как после этого мириться, Леня?!

– Да угомонись ты, Ванечка, – потревожив мозжечок, сменил позу Кузнецов. – Ты уже два года в этой ссылке оттарабанил. Через год поедешь в свои Бурденки.

– Кто ж меня туда возьмет, Коля, – Белов плаксиво опустил щеку на стол. – Я ж дисквалифицировался почти. Я ж тут отрезан от всей мировой медицины… Как тут не пить!

– Все в твоих руках, – провозгласил Четыре_пи. – Все мы тут в дыре, но из дыр вылазят. Я бы даже сказал, вылетают. Надо только кое-что исправить. Вот как снабжение подойдет… – Он осекся, осознав, что сболтнул лишнего.

– Какое к черту снабжение! – взвился Белов. – Тут мозгами нужно снабжать! Да я вот этими руками… Походным ножом… и шил потом рыболовным крючком с леской. Вот этими вот руками, – доктор потряс пятернями перед носом Четыре_пи. – Слепую кишку держал.

Запал у Белова закончился, и он снова положил голову между тарелок.

– Достал ты уже всех своей походной кишкой, – сказал Коля. – Как напьешься, так эту шарманку на полную включаешь.

– Дурак, я человека спас, – утробно отозвался Ваня. – В полевых условиях.

Кузнецов пошарил под столом, тяжело вздохнул и, пошатываясь, вышел из комнаты. Через минуту вернулся, баюкая в руках четвертную бутыль с мутным содержимым.

– О! – тут же перестал хныкать врач. – Жизнь налаживается.

Коля взгромоздил сосуд в центре стола и с удовлетворением откинулся на спинку стула.

– Откуда ты это взял? – изумился Четыре_пи. – Ведь мы все выпили.

– Это не мое, – нетвердо признался Николай. – Это товарищей. Дали на сохранение.

– А мы что, тебе не товарищи?! – Белов потянулся к бутылю. – Я, например, даже член партии. – Он снял пробку и понюхал. – Первач?

– Неважно. Наливай.

– Ребята, постойте – попытался возразить разведчик. – Мы же умрем без закуски.

– А я что говорю, – Коля приподнялся, залез в авоську, висящую на крючке, и выудил из нее пол буханки ржаного.

– Ай, да, Коля, ай да молодец, – восхитился Белов.

Они немедленно выпили, пожевали хлеба и выпили снова. Мир шумел и бликовал радужными всполохами. Предметы растягивались, расплющивались, теряли контуры, а потом собирались в первоначальные формы. Хотелось рухнуть с высоты стратосферы и лететь, расправив крылья. И чтобы в лицо бил упругий воздух, и пришлось бы закрыть глаза.

– Спишь? – Белов ткнул его в бок. – Не спи, замерзнешь.

Четыре_пи услышал, как опять наливают.

– Знаешь, Леня, чего я по-настоящему боюсь?

Четыре_пи ничего не хотел знать. Он хотел лететь. Просто парить в стратосфере. И обязательно с закрытыми глазами.

– Не спи, говорю! – грозно сказал Ваня, и Четыре_пи ощутил, что в его руке материализовалась рюмка.

– Так знаешь, чего я боюсь? Читал Ионыча?

– К…к…какого Оныча?

– Тьфу, неуч. Чехова не знаешь. – Белов хотел было поднять свою порцию, но рюмка стремилась к центру земли с невероятной силой. С третьей попытки он все-таки преодолел притяжение, но рюмку до рта не донес. Содержимое расплылось по скатерти и завоняло. В стратосфере стало дурно.

– Так вот, Леня, – как ни в чем не бывало продолжал слегка раздосадованный доктор. – Я боюсь не навыки потерять… Тем более какие тут навыки. Суставы вправлять, да синяки йодом мазать… Нет у меня никаких навыков. Я другого боюсь. Боюсь, что через год я уже не захочу никуда уезжать. Потому что мозги мои станут круглые такие…мягонькие. И все этим гадким самогоном проспиртуется. И женюсь я, Леня, на какой-нибудь среднерусской бабище. Нарожает она мне дюжину детей, а я по-прежнему буду клизмы ставить. Понял, да? И буду пирожки от больных старичков принимать.

– С капустой? – поинтересовались из стратосферы.

– Что с капустой? – запнулся Белов.

– Пирожки.

– Не знаю, – доктор задумался. – Может и с повидлом. А ведь я, Леня вот этими руками… – голос Ивана вновь перешел на всхлип.

– Слышь, ты, Склифосовский! – внезапно проревел Кузнецов. – Смени уже пластинку! Думаешь у тебя одного трагедия! Я ведь тоже Мичуринскую академию закончил, не хухры-мухры. Я научной селекцией хотел заниматься. Хотел морозоустойчивые мандарины вывести… Представляете, мандарины круглый год, и растут не в Марокко каком-нибудь, а тут у нас. А меня что… жалким агрономишкой сюда определили. Четыре поля: три под посев, одно под паром. Детский сад и никаких мандаринов.

– Мандарины – это плоды вечнозеленого дерева семейства цитрусовых? – на всякий случай уточнил Четыре_пи, не открывая очей.

– Да, они самые, – Коля как-то сдулся и затих.

Наступила блаженная тишина. Никто уже не наливал. Не нужно было двигаться и стараться уловить какие-то смыслы. Даже упругие ветра стратосферы свистели бесшумно. Но где-то в глубине слоев, горошиной под пачкой одеял свербила некая невысказанность. Пришлось нащупать ее и вытащить на свет.

– Эх, вы мандарины с аппендицитами! Херня это все! – Четыре_пи приподнял голову и оказался на трибуне. – Тоже мне расплакались. Жизни не видели, мичуринцы. Вот я… Я был лучший на курсе. Космонавигация – отлично. Флуктуационное маневрирование – отлично. Ксенобиология…

– Отлично? – предположил Ваня.

– Правильно! Отлично… И еще десятки, сотни отлично. Высший допуск. Лучшие рекомендации. И что?… Что, я вас спрашиваю?

– Что? – хлопнул мутными глазами Кузнецов.

– А ничего. Меня послали в сраную дальнюю разведку. Я десять циклов провел в этом захолустном рукаве галактики. Это очень долго, Коля, – Четыре_пи захотелось заплакать, но он сдержался. – Мириады данных, Тысячи гребаных отчетов, а они изволили повысить меня всего на один ранг. Если б я служил на межзвездном линкоре, я б уже был командиром. А тут всего на один ранг… Понимаешь, Ваня… на один сраный ранг.

– Так почему ты не на линкоре? – недоуменно поинтересовался Белов и полез к бутылке. Его никто не остановил.

– Потому что я здесь, на вашей Земле. Я дою коров… И пью самогон с алкоголиками, – Четыре_пи все-таки не выдержал: по щекам покатились соленые капли.

– Между прочим, я член партии, – сказал Ваня, наполняя рюмки.