Текст книги "Игромания Bet"

Автор книги: Дмитрий Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Фрагмент 70. Инквизиторский шпиль.

Суббота. Половина второго. Никого из наших. До начала первого матча ожидать аншлага глупо. За последним столом Хвича читает «Спорт-экспресс». Надеется там найти совет, на кого поставить. Хачики, как дети. Нет, хуже детей… Дети доверяют родным и близким, а эти всем подряд.

Решил сухо поздороваться с Хвичей – сейчас опять начнет теребить, расспрашивать, но он грустно посмотрел на меня, протянул вялую руку и даже «привет» не сказал.

Я попросил на reception в конторе, чтобы вызвали официантку, сел за ближний к экрану столик, о чем пожалел. Перед экраном возились сомнительные личности – от них попахивало потной одеждой. Они конструировали помост, постукивали молотками.

Наверное, готовится лотерея для лохов, шпилящих на автоматах. Дескать, вы проиграли все, но вот вам немножко на счастливый конец вашей никчемной жизни, каковую рекомендуем ненавязчиво прекратить где-нибудь подальше от нашего благополучного заведения, которое вы имели честь обогатить… Поздравляем, вы выиграли ящик отличного шотландского виски «Glen-fiddich». Напейтесь и сгиньте на здоровье!

Подошла официантка, каких обычно изображают на рекламе респектабельных пивных, – в кружевных платьях, кожаных юбках и жилетах. И вдобавок с чепцом на голове. Она средних лет – что удивительно, так как тут старше двадцати пяти я никого, кроме менеджера и хозяина, не встречал. И самое главное – у нее весьма чувствительный размер бюста. Я думал, такие в рекламе подрисовывают на компьютере, а они вот… живые. И не силиконовые, потому что оттянуты вниз. Может, накладные? Точнее, навесные…

– Извините, у нас специальная акция. – Она изъяснялась по-французски. – Кружка нефильтрованного «Астаротского» от заведения за причиненные неудобства смягчит вас?

– Меня уже смягчили ваши… м-м-м… ваши обходительные манеры. От кружки не откажусь. А что здесь намечается?

– Их уже везут – бросила она неопределенную фразу и пошла к барному балкончику с балюстрадой.

Да, видимо, старый добрый «Игровой вертеп» меняет имидж – костюмы старинные, барышни сочные, вежливость и предупредительность… Правда, и публика теперь другая: прибывал простой люд – ремесленники, крестьянские семейства, снарядившиеся в поход из своих дыр с самого утра и надевшие лучшие наряды. Попадались дамы аристократической наружности с прислугой, но дам, по правде говоря, было не много.

Много было мужичья – неказистого, внесословного, вонючего, галдящего, нетрезвого, сквернословящего, бездельничающего мужичья. Мужичье взревело, когда из-за угла букмекерской стойки выехала зарешеченная повозка, из которой раздавались рыкающие, хрюкающие и мяукающие вопли трех женщин. Кто из них на каких звуках специализировался, сразу определить было невозможно. Похоже, каждая в совершенстве овладела арсеналом звуковых эффектов, используя нужный тембр по настроению или в зависимости от специфики момента – то разогревая публику патетическими завываниями, то снимая напряжение утробным бульканьем.

За повозкой с шумными женщинами, обряженными в расхристанные одеяния, следовала карета в металлических клепках. Процессия остановилась, из кареты с достоинством вышли монахи с большими кистями, кнутами и бадьями с водой. Рожи у них были гнусные до невозможности. В их припрятанных под капюшонами глазах я, как опытный эксперт, разглядел жгучие угольки хищного азарта. На сцене появился ведущий мероприятия.

Чернь заполонила практически все пространство – фигуристая официантка еле протолкнулась ко мне с огромной глиняной кружкой пива. Я дозаказал лягушачьи лапки. Не потому, что хотел есть, а просто для того, чтобы она постояла рядом и подождала, пока я выберу. Она подыграла (вот что значит опытная женщина!), наклонившись ко мне якобы для того, чтобы в шуме и гаме расслышать мою просьбу, а на самом деле для того, чтобы свесить свое добро.

Я мялся, экал-мэкал, расспрашивал о вкусовых качествах блюд – короче, делал вид, что выбираю, и сделал заказ в тот момент, когда тянуть дальше уже становилось неприлично.

Букмекерский сектор забит под завязку, так что даже меня иногда стали задевать случайные тычки в спину, а в зале игровых автоматов народ заполонил проходы. Особо любопытные и беззастенчивые забрались на автоматы, и оттуда их не могли согнать даже секьюрити. Впрочем, они не усердствовали – им и самим стало интересно, чем обернется выезд замысловатой процессии.

Глашатай на сцене развернул огромный свиток и начал зычно бросать в уши собравшихся чеканные фразы, умело перекрикивая а-капеллу из зарешеченной повозки. Он имел протяжную бородку, которую противным образом гладил и ласкал. Соединив большой палец с указательным и преобразив ладонь в трубочку, он медленно водил ею вверх-вниз по бородке. Когда он останавливал взгляд на дебоширящих женщинах, то движения убыстрялись. Что-то подобное, как мне показалось, делали и мужики близ подиума – правда, не доставая рук из карманов.

Глашатай произнес спич…

– Достопочтенные граждане Лудена и прилегающих окрестностей, мир вашим домам и вашим семьям, да пребудет с вами Дух Господень! Сегодня продолжается процесс над несчастными сестрами из монастыря урсулинок, одержимыми нечистыми духами.

Тут злобная троица заголосила с энтузиазмом и нахальной основательностью. Толпа ответно зашипела. И словно на ее призыв стражники вывели откуда-то из-за кареты (видимо, за ней тащилась конура-прицеп) седеющего мужчину со связанными за спиной руками, отмеченного, несмотря на зрелый возраст, благородной красотой. В него полетели комья грязи, рачительно принесенные с собой злонравной чернью.

Красота пленника сочеталась с выражением унылого презрения. Полагаю, он побаивался смерти, внутренне надеялся на снисхождение, поэтому презирал окружающих не до конца.

– С помощью святой воды и обрядов матери Церкви нам предстоит не только укротить бесовские полчища, укоренившиеся в несчастных душах, но и выявить сообщников сатаны. – В этом месте глашатай, прекратив двусмысленные движения рукой, недвусмысленно повернулся в сторону седого красавчика. – Я, милостью Божьей королевский представитель Лобардемон, призываю вас, братья, со смирением и молитвами приступить к скорбному делу. – Рука опять задвигалась. – Во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Аминь!

– Врешь! Не-на-вижу, – хрипло обрекла протест в словесную форму наиболее возрастная девушка из заключенных в клеть.

Она сопроводила возглас впечатляющим жестом – рванула платье на груди и вывалила содержимое наружу… Неплохо, конечно… Но меня бы больше порадовало, если бы одержимой бесами была моя официантка! И с теми же внешними проявлениями.

– Выведите их! – постановил глашатай и замял бороду судорожными движениями.

– Два к одному, что этого седого чувака «плавят», его признают виновным и приговорят к сожжению на костре. Ставлю сотку! – крикнул я, обернувшись.

– Принимаю! – сдавленно возопил Хвича из задних рядов и даже, запрыгнув на стол, помахал рукой – мол, подтверждаю ставку, и тут же свалился, стянутый крючьями рук, ведь он мешал народу смотреть на помост.

– Перенос слушаний по делу – расход! – попытался дополнить я, но вряд ли Хвича услышал уточнение, что меня обеспокоило – сотку на ровном месте терять не хотелось.

– Бывший кюре собора Святого Петра Урбен Грандье! Ты признаешь себя виновным в соблазнении сих чад Церкви сатанинскими силами, коими ты их подвиг на похотливые мысли, чаяния и поступки?

Монахини, удерживаемые в общей сложности пятнадцатью стражниками, в ответ заработали бедрами, совокупляясь с воображаемыми партнерами. Глашатай Лобардемон в такт их конвульсиям ускорил руку. Мужики у сцены полезли в карманы. Короче, все занялись своими делами.

– Обвинения – ложь, – неубедительно выступил Грандье, пытаясь сохранять достоинство, – Виной моему бедственному положению наветы кардинала Ришелье, на которого вы работаете. У него личная неприязнь ко мне. Этих несчастных женщин до этого смехотворного процесса я не имел чести знать…

– Ты сам проговариваешься, – перебил его Лобардемон, – во-первых, сочувственно называя эти сосуды греха «несчастными», во-вторых, сам говоришь, что у тебя не было чести, а как известно, у слуг сатаны нет ни чести, ни достоинства, и в-третьих, ты называешь наш процесс «смехотворным», а смех древний атрибут твоего друга – дьявола.

– Все, что ты можешь, Лобардемон, это цепляться к словам. Настоящих доказательств у тебя нет, – огрызнулся высокомерный Грандье.

– Нет доказательств, говоришь. Братья, – обратился он к монахам, сжимавшим огромные кисти и кнуты, – поговорите с матерью Иоанной от Ангелов и выведайте у нее подробности греховного наваждения.

Один монах окунул кисть в бадейку и плеснул водой ей в лицо, а другой одновременно хлестнул бичом и попал ей в промежность. Мать Иоанна взвыла. Толпа ахнула, решив, что дьявола святой водой задели за живое. Мать Иоанна от Ангелов изрыгнула площадное словечко для затравки своей истории, а потом приступила к рассказу о своем падении:

– После молитвы на сон грядущим он появлялся в окне моей кельи в одной рубахе и без штанов…

– Мать Иоанна живет на третьем этаже и в стороне от водостока. – Лобардемон мгновенно обнаружил дьявольские улики против Грандье, но мать Иоанна от Ангелов их проигнорировала – она была увлечена своим, женским…

– Он возник без штанов и в прозрачной рубахе, и я видела все. Все-о-о-о-о-о-о видела… у него там! – завыла мать Иоанна, за что еще раз умылась и получила кнута.

Тут моя официантка принесла лапки. И вовремя. Мать Иоанна продолжила:

– И я увидела сквозь кружевной край его сорочки огро-о-о-о-о-о-омный, багро-о-о-о-о-овый, влеку-у-у-у-у-ущий…

В этом месте интригующего рассказа матери Иоанны от Ангелов некоторые зрительницы плавными движениями обеих рук стали очищать пыль с груди, в основном с сосков. При этом посматривали на красавчика Грандье, точно ожидая, что он прибежит и поможет своими ладонями. Моя официантка занялась тем же самым прямо перед моим носом.

Мать Иоанна выдержала умелую паузу:

– Увидела огромный, багровый, влекущий… закат. Женская часть общества разочарованно и недоверчиво загудела.

– А при чем тут закат? – вступился за их интересы Лобардемон.

– Он был прозрачный! – пояснила мать Иоанна.

– Закат прозрачный?! – удивился Лобардемон.

– Грандье! Грандье был прозрачный! Понимаешь, ты, кимвал бессмысленный! Грандье – бес, поэтому он прозрачный, бесплотный! Сквозь него я увидела закат, покрывший все небо. Огромный, багровый и влекущий закат. – Монахиня решила упразднить все непонятные места в своем рассказе. – Закат был влекущим, потому что звал броситься в его зарево, в пожар его вечерней страсти, а ведь тогда я бы выпала из окна, разбилась и умерла без причастия – наверняка попала бы в ад, а Грандье только это и нужно.

– И что он делал в окне?

Тут в допрашиваемой, до сей поры вроде бы готовой идти на сотрудничество с властями и церковными институтами, восторжествовал бес противоречия, и она пошла в отказку:

– Вот полено несмышленое! Пошел ты в анус к дьяволу!

– Ах, ты так?! – обиделся Лобардемон. – Тогда мы сейчас допросим твоих сообщниц. Сестра Клер де Сазери, в каком образе ты видела кюре Грандье?

– Образ-образ… Образина ты церковная! Целки-скуфейки! – поддразнила сестра Клер де Сазери монахов. – Ничего говорить не стану. Пусть вашим мамам в аду черти обмажут соски дерьмом гибралтарской макаки. А в их пез…х шелковичные черви спрядут нити для савана моего хозяина – сатаны!

Публика в ужасе зажала уши, чтобы не слышать столь изобретательные хулы. Лобардемон понял, что пора и власть употребить! Также пора и о бороде вспомнить…

– Давайте, ребята, – обратился он к монахам, – кропите греховодниц святой водой!

Но ничего путного, кроме ругательств и воплей, извлечь из одержимых не удавалось. Ни вода, ни бичи не помогали. Чувствовалось, что бесы находятся в отличной физической форме, прошли основательную «предсезонку», великолепно готовы тактически. Они старались не нарушать выработанную до процесса установку и поражали отменными морально-волевыми качествами, направленными на противостояние с нерешительными экзорцистами. Бесы не уступали им ни пяди игрового пространства человеческих душ.

Лобардемон понял, что проигрывает в этом тайме, и решил поменять тактику… Незаметным движением он приказал удалить Грандье в повозку.

– Хорошо, вы очень сильные и с вами интересно иметь дело, может, вы представитесь, как вас зовут? Давайте познакомимся поближе, – заискивающе обратился глашатай.

– Меня зовут мать Иоанна от Ангелов, – еле выдохнула изможденная женщина.

– Дура, как тебя звать, я знаю. Меня интересует имя того, кто сидит в тебе.

– Исакаарон – демон похоти, – басом представилось нечто изнутри мамаши Иоанны.

– А я Левиафан. У меня с гордыней полный порядок, поэтому я и не хочу с вами шибко много болтать, – просторечно выступил бес из недр души Клер де Сазери.

– Меня знают чуть хуже – я Грезий, – раздалось из третьей, самой молчаливой монахини.

– Так-так, приятно познакомиться, – льстиво захихикал Лобандемон. – Вы, я вижу, существа ученые – интересно было бы с вами на серьезные темы пообщаться.

– Спрашивай, – соблаговолил Исакаарон изо рта матушки Иоанны.

– Хотелось бы узнать…

Но тут глашатая перебил крик всеми позабытого Грандье:

– А когда умрет кардинал Ришелье?

– Ха! Напугал ежа голой задницей, – откликнулся Грезий. – Посложнее ничего не придумал? В сорок втором году умрет твой Ришелье. Но ты не увидишь этого – на восемь лет раньше сдохнешь. Даже не сдохнешь – сгоришь!

Последняя лягушачья лапка стала у меня в горле колом. Я выиграл!

– Хвича! Слышишь? С тебя сотка!

– Согласен, – откликнулся глупый хачик.

Он пропустил мимо ушей уточнение к ставке. Ведь не исключено, что к сожжению Грандье приговорят не сейчас, а позже. А это уже «расход». Я так и предлагал, когда чернь сдергивала Хвичу со стола. А он не услышал. Сам виноват.

– А кто станет преемником Ришелье? – заинтересовался карьерист Л обардемон.

– Мазарини. Кто ж еще? Не ты же, – насмешливо подколол его Грезий.

И тут меня пробила догадка. К черту кардиналов! Бесов надо про результаты матчей спрашивать. Впрочем, так далеко они могут и не знать. Главное – не спугнуть их. Раз уж они так разохотились.

– Когда во Франции будет первая революция? – решился я перейти к активным действиям.

Все с ужасом вперились в меня, а Грезий громоподобно заржал из миниатюрного тела монахини:

– О! Да тут, как я погляжу, провидцы обнаружились. – Ну так получи… Тысяча семьсот восемьдесят

девятый год… От Рождества Христова, – с некоторым пиететом дополнил Грезий.

– Кто выиграет финал Лиги чемпионов две тысячи шестого года? А? Скажи, пожалуйста. Он у вас тут неподалеку состоится – в Париже. Семнадцатого мая. Ну хоть финалистов назови!..

– Надоел! – Настроение у Грезия переменилось. – Отстань!

– Нет уж, тварь бесовская, ты от меня так просто не отделаешься! – Я выскочил из-за стола и полез на помост. Все опешили, и никто мне не мешал.

Монашенка при моем появлении ушла в несознанку и заверещала по-птичьи. Грезий притаился на самом донышке ее души и планировал там отсидеться до конца мероприятия. Глашатай бросился ко мне, но я дернул его за бороденку, и он отстал. В моей натуре проснулась наглость. На кону финал Лиги чемпионов!

– Ты ответишь мне, развратная скотина!

И я дал монашенке приличную оплеуху. Она была самой молоденькой из всех троих, самой беззащитной и испуганной. Даже Грезий, убежден, в своем телесном убежище внутренне содрогался от цинизма моего наскока.

– Лейте ей прямо на лицо! – подстегнул я инквизиторов.

По долгу службы они должны были со стражниками скрутить меня после того, как я нахамил их руководителю. Но, по-видимому, их смутила моя необычная одежда, запах парфюма и огромный золотой перстень на пальце. Решили, что я иностранец и знатного происхождения. Вот и решили не связываться.

В результате монахи во всем мне подчинялись, но толку от их послушания было мало – Грезий, стиснув хищные человеконенавистнические зубы, шел на принцип. И тут меня осенило:

– Воронку! Принесите воронку! – крикнул я своей официантке, ожидавшей приказаний за балюстрадой кафе.

Она примчалась через минуту с нужным. Грезий, предчувствуя недоброе, затих в монашенке и даже перестал рассылать дежурные хуления.

– Кладите ее на спину. Так-так. Воронку в рот… Да по зубам ей, по зубам! Не стесняйтесь! И лейте святую воду прямо в глотку! Ничего, не захлебнется… А-а-а, не нравится? Отвечай, лузер бесовствующий! Чья взяла?

Монашенка сумела легкими покачиваниями головы в разные стороны показать, что ей не по душе водные процедуры. Я приказал ослабить поток. Она собралась с силами и сквозь бульк в воронке крикнула:

– Только один вопрос! Один!

В душе моей наступило облегчение – сейчас я обогащусь на несколько сотен тысяч долларов, и жизнь на некоторое время станет прямой и понятной, беззаботной и счастливой. Но лишь на секундочку меня посетило умиротворение. Вместо лаконичного вопроса про финал следующей Лиги чемпионов зашевелились странные воспоминания, эротические комплексы и тайные мечтания, самые сокровенные переживания, невысказанные и даже толком не сформулированные в период юношеского полового созревания.

Подозреваю… Нет, я даже уверен (за один и шесть уверен), что Грезий вышел через бульк в воронке и сбил меня с толку, проскочив в мой приоткрытый рот. Я забыл про Лигу чемпионов. Наплевал на нее! Наплевал на свой последний жизненный шанс. Совсем другой вопрос стал казаться мне наивысшей консистенцией человеческого опыта в его стремлении к истине. Монашенка даже приподняла голову, чтобы назвать лучший европейский клуб две тысячи шестого года, но тут-то я и выдохнул то, что меня мучило долгие годы:

– Знала ли Мария Медичи позу «69»?.. И пользовалась ли ею?

– Да, знала! – заревел Грезий. – Она знала позу «69», но я не скажу тебе, употребляла ли ее! Потому что я обещал ответ на один вопрос, а ты задал два. Сеанс окончен, дружок!

И тут я ей врезал по уху… За жадность, за хитрость, за обман, за крушение всех надежд, наконец! На! Получи! Еще! Еще! В момент удара стражники отпустили девушку, и она смачно долбанулась затылком о помост. Изо рта, носа и ушей полилась кровь. Инквизитор наклонился, брезгливо потрогал ее, склонил ухо к груди и констатировал:

– Совсем не дышит. Померла вроде бы…

– Ну и хорошо, – попытался я поддержать дух бодрости в церковном воинстве, – унесите эту падаль, чтобы не воняла. Может, остальные ведьмы расскажут нам о финале Лиги чемпионов в славном Париже?

Остальные находились в замешательстве. Всех выручил Лобардемон. Он очнулся от потрясения и постановил:

– Процесс переносится на неопределенный срок. Церковному суду необходимо уточнить некоторые детали ведьминских шабашей!

Тела одержимых монахинь погрузили в повозку, инквизиторы набились в карету, разочарованный люд запрудил лестницу, ведущую из «Вертепа» на улицу. А я остался один на помосте – в полном унынии. Из этого состояния меня вывели работяги, пришедшие разбирать конструкцию. Меня без церемоний согнали. Со своей задачей они справились мастерски – всего за десять минут. За это время толпа окончательно освободила букмекерский сектор от своего присутствия. Футбол вместо публичной казни – по-моему, не такая уж плохая замена.

Появилось несколько наших. Клипа помахал ручкой и отчего-то сразу юркнул к ближайшему автомату. Стесняется, предатель. Подошел грустный Хвича и расплатился за проигрыш – вот дурачок, сам себя надул! После этого стало совсем тоскливо, и я углубился в «линию», чтобы распихать по подходящим ставочкам неожиданную сотку. Смехотворную в сравнении с тем, что я мог получить от бесов следующей весной.

И какой выигрыш может дать сотка от такого лузера, как Хвича? Она даже в руках Абрамовича обернется убытком. Лучше ее тут же просадить. Потому что если купить на нее еду, то она окажется просроченной, и потом с поносом мучайся. А тут проигрался за один вечер – и никакой боли в желудке. Только дерьмовость в душе.

Фрагмент 71. Пришла беда – отворяй дверь ментам.

Поспать не удалось. В девять часов ни один уважающий меня человек звонить не мог. Поэтому я и не подходил к телефону. Просто кто-то ошибся номером. Но этот кто-то упрямился в своем заблуждении. Он звонил и звонил напропалую. И все же вытащил меня из постели.

Я взял трубку и услышал глас. Это был не голос, не бормотание, не крик и не лепет, не стон и не вопль, а именно глас. Глас представился оперуполномоченным с неразборчивой фамилией и попросил задержаться дома. Да пожалуйста! Я воспринял его визит как естественный факт. Не самый радостный, но естественный. И только в ванной в процессе чистки зубов из всполошившейся души вознесся вопрос: а собственно, с какой стати?

Действительно, что я такого сделал или чему стал свидетелем, чтобы ко мне на чай захаживали менты? Он так сразу и сказал, как пришел: «Давайте попьем чай, и я у вас кое-что спрошу». Нормально?! Чай попьем… Он категорически отказался от черного, остановился на зеленом и попросил добавить туда изрядное количество сливок. Гурман. Мент – гурман. Совсем тревожно.

Выглядел пришелец, на мой взгляд, совсем не так, как выглядят даже не то чтобы оперуполномоченные, а просто уполномоченные на какое-либо дело. Говорил с большими паузами и как будто все время куда-то улетал мыслями. Полетает где-то – и обратно. Он был чрезвычайно сутул – лопатки странновато торчали из-под мундира. Светлые волосы, точно у детей, не приобрели окончательной окраски. Большие губы намекали не на чувственность, а на недотепство. Короче, весь нелепый – снизу доверху. Смущается… Похож на ряженого мента. Настоящие менты не смущаются. Или это мент новой формации?

– Меня зовут Михаил.

– А я Глеб. – Глупый ответ, ведь раз он пришел ко мне, то наверняка знает имя и фамилию.

– Я хотел с вами поговорить…

– Да я уж понял. Если вы ко мне пришли, то не просто же так, а чтобы узнать…

– …поговорить, – оказывается, он просто не закончил мысль, – об одной истории… Криминальной.

– Что за история?

– А вы сами ничего такого вокруг себя не видели?

– Что я должен был увидеть?

– Ну… такое… опасное…

– Опасное? Видел. «Локомотив» совсем мертвый – без Сычева забить не может никак. А я на их чемпионство поставил.

– Нет, я не о том… Наверное, непонятно выразился. Оперуполномоченный задумался. Видимо, хотел

сформулировать поточнее. Но у ментов с мыслями всегда беда.

– Я имел в виду, не происходило ли поблизости от вас преступление? Или, может, даже с вашим участием?

– Вы что, в чем-то меня подозреваете? Вы говорите сразу, а то у нас непонятный разговор… Да, кстати… Э-э-э, как это называется? А ордер у вас имеется или какая-нибудь другая бумага?

– Нет, я ни в чем вас не обвиняю, лишь интересуюсь некоторыми обстоятельствами – зачем мне ордер?

– Странный интерес.

– Обычный… Ну, скажем, не было ли при вас чего-то похожего на убийство?

– Какое убийство? Я же не бандит. У меня нет судимостей! Проверьте, если не верите! Что вы от меня хотите?

– Асами не могли?.. Ну, не прямо… Как-то так случайно, нет? Ничего такого не было? Не помните?

– Я не понимаю… Здесь явно недоразумение – я в шоке… Видимо, ошибка…

– А где вы работаете? – совсем безучастно полюбопытствовал мент.

Вот так я и попался. Безработный, по житейской логике, способен на все, чтобы добыть денег. А я безработный… Безработный виновен по определению. Но по счастливой случайности он даже не дал мне ответить, отставил в сторону опустошенную чашку и на самом опасном месте завершил беседу:

– Вы не напрягайтесь. Я же без всякой задней мысли зашел. Когда время свободное будет, подумайте… Может, что-нибудь вспомните. Может, вы забыли нечто важное. Так бывает. Моя работа – напомнить… Телефон запишите. Если что, звоните.

– Да, да, сейчас, в мобильный забью.

– Мобильный. Записывайте. 8-16-53-91 и решетка.

– 8-916? -Нет, 8-16.

– Код странный.

– Оперативный код.

– И еще решетка в конце. Впервые такое встречаю.

– Запишите – меня Михаил зовут. Фамилия Ар-ха-нов. Записали?

Окончание фамилии «ов» не влезло в строчку. Ну и ладно, не спутаю – у меня нет знакомых Миш. Я проводил оперуполномоченного в прихожую, где он благожелательно разулыбался. С кухни я забрал в руки чуть ли не целый сервиз, чтобы у него не возникло желания протягивать свою клешню. Так он, увидев, что у меня заняты руки, похлопал меня по плечу. Хреново! От прикосновения мента и в морг легко загреметь. Передал антифарт…

– Очень рад был с вами познакомиться. Думаю, теперь все будет хорошо.

– А раньше плохо было? – невежливо отрезал я.

– Что раньше было – это не важно. Все изменится к лучшему! – нисколько не обиделся на мой выпад Арханов.