Текст книги "Игромания Bet"

Автор книги: Дмитрий Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Фрагмент 65. С «Ладой» Воробьева на секс не надейся.

Очнулся я на веранде. В сумерках и в белом смокинге, которого у меня никогда в жизни не было. И с бокалом в обессилевшей руке. Из кармана торчал красный платочек, изъятый у щеголя из Gallery La Fayette. Длинный стол, занимавший непропорциональную часть ресторанного пространства, украшали полевые цветы, которые укрывали нас с Софи от брутальных взглядов Ванечки и Клипотина.

Вокруг – напитки в запотевших сосудах и закуски для гурманов: фрукты, орехи, сыры, от которых при поднесении ко рту шел такой запах, как будто они неделю лежали в промежности бомжихи. Короче, почувствуй себя аристократом!

Мы располагались на торцевых частях стола и переговаривались громкими выкриками. Расстояние между нами было столь значительно, что туда запросто поместились бы футбольные ворота. Если бы кому пришла фантазия их туда поместить. У меня возникла идея измерить длину стола, чтобы проверить точность глаза. Я уже вызвал для замеров официанта, но поведение Клипы помешало моим планам.

Этот свин, видимо, уже хорошенько принял, поэтому нахальничал, шумел и в целом вел себя, как устрица, которой сказали, что она деликатес. Ванечка пытался не отставать от Клипы, а чтобы Ванечке не отставать, достаточно пары бокалов. «Тотал» у Ванечки четыре с половиной бокала. «Верх» – гарантированный блев. «Тотал» на Клипу не принимался.

Он как раз встал и гаркнул так, что на веранде все умолкли и обратили на него пристальное внимание:

– Я хочу выпить за музыку!

Софи сочла нужным переводить пьяный базар иностранной общественности.

– Только музыка облагораживает нас, – расчувствовался Клипа. – Без музыки мы стали бы абсолютными скотами… Поэтому я прошу музыкантов играть громче. Чтобы мы остались людьми! Мой тост – за музыкальных людей.

Бельгийцы вежливо улыбнулись и для приличия пригубили вино. Клипа и Ванечка выпили полные фужеры залпом, Как водку.

– Дай парням полштуки на струны, – показал Клипа в сторону подиума, где трудился оркестрик. – Я хотел бы поменять ре-пер-ту-ар.

От неожиданности (что Клипа знает такие слова) я сразу выдал пятьсот евро. Клипа заграбастал их и пошел шушукаться с музыкантами. И действительно, песни после моего транша пошли иные. Клипа вылез на сцену и запел «Катюшу». Бельгийцы принялись заказывать вместо изысканных блюд картошку и селедку. Официанты еле успевали откупоривать бутылки. Крик и ор поднялся невообразимый. Белоснежными салфетками отирались потные физиономии. Кто-то попробовал пройтись вприсядку. Но неудачно. Пару человек стошнило в озеро. Клипу на подиуме сменил Ванечка с писклявыми «Подмосковными вечерами».

Софи хохотала и отталкивала меня, когда я ластился к ее рукам. Софи наливала мне сидр. Ей, как ни странно, нравился весь этот бардак, и поведение моих товарищей нисколько не смущало. Клипа притомился от пения и подсел к нам. Как и полагается, с распахнутым во всю ширину русской души воротом и с голдой в палец толщиной наружу. На лице его блуждала меланхолия, хотя такое высокопарное слово, конечно, абсолютно не подходило его сорокаградусной жаре.

– Красота надоела, – загрустил Клипа, глядя на огни, отражающиеся в экологически чистом (за один и два) озере, – хочется просто водки с огурцом.

– Ну закажи и выпей. Какие проблемы?

– Нет, так не годится! Надо еще, чтобы всей этой красотищи не было. Только тогда хорошо пойдет. С такой красотой под боком нажираться стыдно. Как сейчас принято выражаться, не-ци-ви-ли-зо-ван-но. С такой красотой не в кайф будет. А мне хочется мордой об стол, – капризно заявил Клипа.

Софи смеялась…

Бельгийцы завели хоровод, нацепили неведомо откуда взявшиеся маски и почувствовали себя счастливыми. Ванечка спал на клумбе. Выложил на нее из желудка свой недавний ужин, а потом, словно застеснявшись, прикрыл его собственным телом. В общем, им всем было нескучно. Заезжали и цыгане…

Посреди буйства Софи улыбнулась мне не только доброжелательно, как обычно, но и кокетливо. Потом поцеловала за ухом. Потом… Нет, этого не может быть… Потом мы просто пошли наверх. В наш люкс. Поднимались медленно, поэтому можно было предположить что угодно… Софи устала, Софи хочет заманить, а потом отвергнуть, чтобы в очередной раз поиграть моими чувствами, Софи хочет посидеть в номере, а одной ей скучно, Софи… Не знаю, чего она хочет. Если бы хотела меня, то, наверное, мы поднимались бы стремительнее.

Но Софи не сказала мне выйти, когда начала раздеваться у постели. Она осталась в одном белье. В белом! Белом-белом, как фартучек у первоклассницы на школьной линейке.

– Ну, что ты стоишь? Я перестала тебя интересовать? Тогда спускайся к друзьям.

– Нет, просто я счастлив, поэтому как-то… теряюсь.

– Ты смешной совсем. Вроде взрослый, а иногда ведешь себя, как ребенок. Нерешительный…

Я постарался стать решительным: подошел и поцеловал Софи в ресницы. Потом опустил бретельку лифчика и поцеловал в плечо. Потом расстегнул лифчик и отбросил его на кресло. Мне повезло – застежка спереди. Наверное, Софи специально такой подобрала, чтобы я не мучился и промедлением не убивал наслаждение. Она прижималась ко мне, запрокинув голову назад и подставив шею для поцелуев. Но я чуть отстранился – хотел взглянуть на ее грудь. И я… Я, конечно, угадывал, что у Софи шикарная грудь, но даже воображение не способно придумать такую роскошь.

– У тебя такая… ну, – я совсем потерял способность выражать не только мысли, но и высокие-высокие чувства, – у тебя потрясающая грудь. Волнующая. Вот это размер!

– Размер? Четыре, – польщенно и смущенно отозвалась Софи.

– Это же «вершок» на «Ладу» Воробьева! – зачем-то брякнул я.

– Что за Лада Воробьева?! – отпихнула меня Софи.

– Какая Лада, при чем тут Лада? – пролепетал я.

– Ты только что сравнил меня с какой-то Ладой Воробьевой. – Софи закрыла грудь локтями. – Это твоя подруга?

– Я? Я просто сбиваюсь… Мне так хорошо.

– Я не позволю сравнивать себя с какими-то шлюхами, с которыми у тебя романы.

– Прости! Это недоразумение. Я все объясню.

– Вали к своим пьяным дружкам!

Я зажмурил глаза от оглушительного стыда и, бросившись обнимать ее ноги, провалился в кромешную тьму.

Фрагмент 66. Постельное чтиво про «черную дыру».

Люди верят снам. Я бы тоже верил, если бы они у меня были в достаточном количестве. Обычно я их успеваю забыть по пути в туалет. До ополаскивания лица в раковине доживает раз в год какой-нибудь блокбастер сонного проката. А когда лицо соприкасается с полотенцем, то никаких последствий ночи в голове уже не остается. Обычно так…

Но тут все не так… Тут темно и только сквозь крохотные щелочки пробиваются иглы света. В одном месте просвет больше, потому что туда поддувает легкий ветерок. Я пополз к нему по обширной кровати, как мотылек (нет, ошибочка – мотылек не ползет, а летит), распахнул тяжелые занавески и увидел не привычную прихожую, предваряющую туалет. Я увидел множество людей вокруг. Огромная площадь с роскошным дворцом, колонной, со старинными экипажами, толпы туристов, кормящих с рук голубей… И никакого туалета, по пути в который я мог бы забыть о том, что мне приснилось! Ветерок обласкал тело, освежил, взбодрил, и благодаря ему я почувствовал, что на мне нет ничего. Голый!

Я закинул полог балдахина на кровать, чтобы проникал дневной свет, и разглядел мои владения. Кровать была обширна – примерно два с половиной метра каждая сторона квадрата. Перины, груда подушек с вензелями. Я вытащил одну и увидел вышитую на уголке блестящими нитками аббревиатуру – латинское красное Y внутри черного М. Я продолжил осмотр и обнаружил на дальнем конце кровати мокрое пятно. Оно во многом объясняло нежелание моего организма идти в туалет. По-видимому, сон получился слишком крепким. Продолжение осмотра кровати с балдахином позволило найти под самой большой подушкой локон жгуче-черных с отливом волос Софи, перевязанный резинкой от ее трусов. Мне снилась Софи! За один и ноль пять – она мне снилась.

Мыс ней были вдвоем в темной круглой зале непонятного дворца. Все вертелось: бессистемные фейерверки за окном, граждане в пышных карнавальных костюмах и устрашающих масках, борзый попугай в пузатом аквариуме, накрытом сверху сковородой с алой ручкой, музыканты, аккуратно рассаженные на ветвях могучего вяза, с ревущими виолончелями и жалостливыми флейтами – все это вращалось вокруг нас с Софи. Или наша зала вертелась – она была цилиндрической формы.

Я наблюдал за этим жизнерадостным безобразием, прижав к себе Софи. Потом зарылся в ее волосы. Все глубже и глубже. Потом стал в эротическом порыве покусывать мочку уха. Она в изнеможении опустилась на пол, и я вместе с ней. Она поцеловала меня, а потом запустила язык в мой рот, оторвалась на секунду, и на ее языке я заметил голубую-голубую, как кафель в школьном туалете, таблетку. И она снова принялась целовать меня. И больше я таблетку не видел. И вообще больше ничего не видел. Потому, наверное, ничего не видел, что как раз после этого проснулся.

Продолжение поисков по кровати дало неожиданный результат. Под подушкой, валявшейся в ногах, обнаружилась книжка. На английском. Тоненькая. Фамилия автора показалась до чертиков знакомой. Надеждин… Блин, да это тот самый паралитик из сейфа на Болотной. Это его книга! Точно! Про космос. «Космос как игра». Тоже, что ли, шпилер?

Поскольку вылезать на улицу без трусов совсем не хотелось, поскольку я не знал, что это за город, поскольку я не представлял, как вообще здесь очутился, поскольку рядом со мной не оказалось Софи, Клипы и Ванечки, я запахнул балдахин сильнее, чтобы свет проникал в мою палатку, и углубился в книжку.

Понимал далеко не все – специфичный язык и тема научная. Но, судя по предисловию, Надеждин ее специально для чайников написал. Без формул. С шуточками-прибауточками. С карикатурами и гравюрами. В основном какого-то Дюрера. Всадники всякие несутся по небу с трубами. Народ давят нещадно. Короче, я так понял, он убежден в том, что со временем весь мир засосет в «черную дыру». Вообще весь. Но он на это безобразие смотрит с оптимизмом. Не боится. Он считает, что у Вселенной есть код, по которому она развивается. Сначала был Большой взрыв, и от него все начало отматываться. И до сих пор отматывается. И еще кучу времени будет отматываться. Но благодаря коду можно абсолютно от любого предмета отмотаться в каком угодно направлении. Да чего там от предмета… Даже от частички предмета. От атома!

Но с помощью этого кода реконструируется не тот мир, который мы видим или который будет, например, через десять лет. А тот, что заложен в коде Вселенной в идеальном виде. То есть в код не заложен, скажем, террорист, влетающий на самолете в нью-йоркскую башню, а значит, башня существует и в будущем. Точнее, она существует не в прошлом и не в будущем, а вне времени, поскольку код не зациклен на конкретном времени. Он как бы существует вне его.

И вот в «черной дыре» мир не разрушается, а трансформируется по закону кода. Это уже вроде бы не та Вселенная, которая была, допустим, в две тысячи пятом году. А те вещи, явления и ситуации, которые заложены в идеальном коде Вселенной. Без примеси случайностей. Причем они существуют одновременно. В одной точке этой альтернативной реальности, которую можно назвать «белой дырой». И эта точка вместе с тем означает временную и пространственную бесконечность. Точка везде и, по нашим представлениям, нигде конкретно, потому что линия горизонта…

Долгое время я мог наслаждаться чтением безо всяких помех. Потом ко мне в шатер стали заглядывать любознательные туристы. Хихикали, показывали пальцами. В ответ я показывал им различные части тела. Чтобы отвязались. Кулак, средний палец, язык… Некоторым повезло, и они увидели задницу. Но подобное внимание к моей персоне ничего хорошего не предвещало. Книжку дочитать не дадут. За рупь семьдесят пять – не дадут.

И ведь не дали же! Как раз когда дело дошло до линии горизонта, вместо смешливых, стоматологически безупречных девиц из-за полога просунулись усатые полицейские. Полицейским абсолютно нечем заняться. Они ничего не производят – просто шатаются и норовят кого-нибудь сцапать, кто не успел спрятаться. Или спрятался, но на видном месте. Как я. Вот они меня и выудили.

Вины я за собой не чувствовал. В мозгах обнаружил полную пустоту. Кроме идей Надеждина, там ничегошеньки. Никаких воспоминаний: ни трудового стажа, ни образовательных дипломов, ни дружественных привязанностей, ни географических подробностей, ни интимных переживаний, за исключением тех, что были в последнем сне. Я обернулся одеялом, чтобы никого не смущать, и прошествовал по неизвестному городу. Похожему на декорацию. К фильму.

Пару раз попадались насквозь обкуренные чуваки, но полицейские их почему-то не трогали. Хотя одного из них пробило насквозь. Он затянулся миниатюрным бычком и, чудесным образом оставшись в вертикальном положении, свесил голову на грудь и пустил из уголка рта слюни с хорошим замесом соплей – короче, явно представлял для общества большую угрозу, нежели я.

Но в участок привели меня, а не его. И допрашивали. И я ничего не сказал. Не потому, что оказался твердым орешком и мне было что скрывать, а потому, что не мог объяснить, что со мной происходило в последнее время. И даже не мог понять, сколько это последнее время продолжалось.

Катастрофичность моего положения начала вырисовываться довольно живо. У меня ни вещей, ни документов. Переговоры с банком по телефону выявили полное отсутствие финансов. Миллион спрыгнул со счетов за две недели, которые я провел, если верить торговым чекам, в самых разнообразных местах Европы. Меня занесло на денек даже в Аргентину, где я осуществил большой вклад в местную экономику, пройдясь по самым дорогим ювелирным магазинам и оставив там около двухсот тысяч долларов. Я допускаю, что мог по какой-то придури потратить двести тысяч долларов на бриллиантовую мишуру, но почему в Аргентине?

Самое подозрительное и страшное во всей этой истории, что я ни цента не потратил на ставки. Значит, был болен. Находился под воздействием сильных психотропных препаратов или наркотиков – впрочем, как и все вокруг.

Я оказался жертвой, но полицейские, вместо того чтобы ловить мошенников, смотрели с подозрением на меня. Хоть дали возможность позвонить Клипе в Москву – и на том спасибо. Правда, жирная скотина совсем не обрадовалась, услышав мой голос. Более того, Клипа, как выяснилось, разобиделся в пух и прах. Оказывается, две недели назад я их с Ванечкой послал в грубой форме где-то неподалеку от Брюсселя. В парке мы устроили карнавал, подробности которого стали смутно вытанцовываться в памяти, и вроде как я захотел уединиться с Софи, выдал им денег и велел катиться в Москву. Представляю, в какой форме я должен был это сказать, чтобы Клипа обиделся. Вообще-то Клипе до лампады, какими херами его обложить, а тут вдруг барышней чувствительной выступил. Подумаешь!

Картина происшедшего, прямо скажем, получалась малоприятной. И в этой картине я никак не обнаруживал Софи. Вот в чем гадство! Клипа звонил Софи, разыскивая меня, но ее домашний молчит, мобильный заблокирован – исчезла Софи! С моими деньгами или без – неизвестно. Но исчезла…

Попросил Клипу перевести тысячу долларов, чтобы вернуться в Москву, и был послан. Клипа отомстил. Вот мразь! Я ему так и сказал: «Мразь!» И он сразу трубку повесил. Ну и пошел в задницу!

Однако мне же как-то нужно отсюда уехать. Кстати, откуда? Где я нахожусь?

– Вы, господин русский, в Голландии, – без удивления ответил полицейский с самыми длинными усами, – вы в Амстердаме. И мы не станем оплачивать ваши оргии и хулиганства на площади Дам.

Фрагмент 67.
Буркина-Фасо на службе интересов
униженных и оскорбленных.

Все оплатил я. Я сам. От двух не отложившихся в памяти недель мне перепала кровать с балдахином. В антикварном ее взяли с радостью. Прочухав безнадежность положения раздетого туриста и безразличие к моей выгоде со стороны полиции, они предложили смешные деньги за царственную роскошь. Якобы их смутил запах мочи от белья. Да это все легко отстирывается. У меня моча слабенькая, мягкая. Как у младенца. Вот если бы Клипа нассал в постель, то всем бы пришлось не только ноздри закрыть, но и глаза – их бы начало разъедать, они бы слезились. Шутка ли – мороженое с пивом, коктейль Молотова для желудка.

Ничего не поделаешь: не возвращать же обратно грузовик, на котором привезли постель, и не ехать же к другим антикварам. И полицейские выжидательно смотрят… Придется брать, что дают эти крохоборы. Давайте, кувыркайтесь на моей постели со своими девчонками! Валяйте, грабьте.

После всех взаимозачетов с полицией и прочими голландскими социальными службами, после паскудных препирательств с нашим посольством, которое чуть ли не в открытую пожелало, чтобы я остался в Амстердаме и зарабатывал на отъезд в Россию своей жопой, – так вот, после всех передряг у меня оставалось двести с небольшим евро. Чего категорически не хватало на билет в Москву. Нужно было революционное решение проблемы.

Поездку домой на автобусе я немедленно отверг как оппортунистическую затею. Трястись пару дней по дорогам, перекусывать фаст-фудом, смотреть жалостливыми глазами на хищных пограничников и торопливо забегать в низкорослые кустики – это исключено. Никуда не годится. Годится лететь бизнес-классом и попивать красное вино при поощрительной улыбке вышколенной стюардессы. И на это нужно разыскать деньги. А чтобы разыскать деньги, необходима революционная идея. И тут я увидел двух ниггеров в реперских шапочках с ликом Че Гевары, и алгоритм выстроился самым естественным образом.

Я купил в киоске телефонную карточку и позвонил в «Вертеп», попросил к трубе Кулачова. Около двух минут ушло на объяснение, кто я и откуда.

– Дай «верняк», но с хорошим коэффициентом. Сам знаешь, никогда у тебя не выклянчивал ставки, но сейчас приперло.

– Глеб, ты же опытный… Знаешь ведь, что хороших «верняков» на свете не бывает.

– Но ты знаешь. Уверен! Грузить на матч не буду. Обещаю. Сотка евро. И никому не скажу! Мне бы только улететь отсюда.

– Только улететь? Ну смотри, – и тут же Кулачов перешел на многообещающий шепот; – Ладно, ставь на победу Буркина-Фасо над ЮАР.

– Буркина что?

– Фасо!

– Пасон?

– Да Фасо!! Фасоль! Знаешь, еда такая. Только без буквы «л».

– При чем здесь еда? Блин, говори конкретно!

– Еда ни при чем! Ты спросил, как называется страна.

– Так я не понял, на кого ставить? Еще раз скажи.

– На Буркина-Фасо!! – проорал Кулачов так, что, наверное, весь «Вертеп» повернул к нему головы.

– Теперь понял. Извини, не очень хорошая связь, видимо. Поэтому не расслышал сразу. А какой коэффициент?

– Все тебе скажи. Ищи контору. Меньше четырех не будет.

– Четыре?! Вот круто!

– Прилетишь – проставишься, – назидательно закруглил разговор Кулачов.

Фрагмент 68.
Контора – праздник,
который всегда с тобой.

Контора нашлась. Быстро, как послушная дрессированная собака. Как будто ее построили за несколько секунд прямо перед тем, как я свернул на улицу. И Кулачов не ошибся – 4,5. Европа-Европа, как далека ты от черных проблем и невзгод! А вдруг полковник косанул?

Я протягивал сто пятьдесят евро и обливался потом сомнений. Если Кулачов надул, то он ничем не рискует. Тем более что я в таком случае не куплю билет, зависну в Голландии и никак не разберусь с ним.

Блин, что со мной будет? Задаваясь этим вопросом, я бродил от канала к каналу и мусолил во вспотевшей ладони квиток со ставочкой. И наверное, внешне ничем не отличался от обкуренных обмудков. Впрочем, не такие уж они мудаки, если им клево. Coffeeshop – та же контора. Только без плазм. Вместо плазм марихуана. Вместо «Вертепа» конура. И название собачье – The Bulldog! Здесь надо выключиться на всю ночь и после рассвета узнать свою судьбу – что может быть прекрасней?

Фрагмент 69. Авиабилет от черных братьев.

Где-то в ночи, когда дым обживался в легких, когда девушки на подоконнике раскрашенного дома-курильни, дразнясь, показывали синие языки, – в это самое время доблестные негрилы рубились на кочковатом поле за мой билет в Москву. Вероятно, у них были и какие-то свои дополнительные, факультативные черные интересы, но в тайне от самих себя они работали на меня.

Чем больше я вмусоливался в косячок, что с жалостливой любовью наворачивал мне бармен, тем явственнее это ощущал. А для кого им еще играть, этим африканским бездельникам? Собственно, и матч организован ФИФА исключительно для меня. Ну ладно – еще для Кулачова. Прицепом! Ни на какой чемпионат мира Буркина-Фасо и прочая нечисть не попадут, поэтому всех их ждет небытие. Если бы не работа на меня. Только работа на меня делает их бездарное существование осмысленным. Я курю, а в это время они обогащают меня. Они дают мне надежду. И с этой надеждой я засыпаю. И сквозь сон я понимаю, что Софи – распутница. И Кристина – распутница. И Ксения, которой понравился Соломон, тоже.

И лишь футбол мне верен. Он дает новых друзей. И друзья – буркинафасольцы – за четыре с полтиной помогают в беде далекому русскому брату. И дым покрывает поле сражения. И дым уходит. Его уносит ветер. Остается серое утро и мелкий дождик, бьющий мне в лицо. Холодный дождик. И сверху холод, и снизу. Снизу сильнее. Потому что подо мной камень. Плохо спать на камне. Вредно. А я спал. Промерз насквозь. Сунул руки в карманы, чтобы согреть, и не обнаружил там денег. Видимо, пока они были, я покупал косячки и пиво. А когда они закончились, меня выставили из Bulldog. Или девчонки, что сидели на подоконнике, все отобрали. Они могли… Такие могли. Но, с другой стороны, они проявили высший гуманизм – ставочка сохранялась в слегка помятом, но не обезображенном виде.

Изобилия вариантов не намечалось – только пугь в контору. Правда, за ночь улицы успели перестроиться. Пока я спал, произошла полная перепланировка города. Или той его части, где я находился. Я ничего не узнавал вокруг, прохожие шарахались из-за моего бедового вида. Жопа!

Контора возникла ближе к обеду – судя по тому, как я проголодался. Еще минуту назад она, кажется, и не представляла себе, что возникнет в этом месте. Потому что я шел по улице и не замечал ее. А затем столкнулся с нею лоб в лоб. Тут, конечно, подвох. Но я не стал разбираться в подлых замыслах врагов. Не стал смотреть табло результатов. Я сразу сунул листок в окошко. Если проиграл, то мне просто вернут бумажку с вежливой европейской улыбкой, а если выиграл… Никаких если!!

Рука в окошке отсчитала шестьсот семьдесят пять евро.

– А какой счет? – глупо спросил я.

Ответ, впрочем, пропал. Потонул ответ… В крике! Все клеточки моего организма мобилизовались в децибелы. Они звучали, как дудки пьяных фанатов. И мой крик услышали повсюду.

Наверное, Клипа, дернувшись с перепугу, измазался мороженым. Ванечка порвал от неожиданности древний манускрипт. Кулачов промахнулся из ружья, охотясь в лесу рядом с дачей. Даже Софи выронила коктейль на палубу гламурной яхты. В «Нефтюге» на резонанс эха сработала сигнализация, и служба охраны уже оцепила офисный особняк – сейчас на пол кого-нибудь мордой вниз положат. Сириус, пытаясь узнать время окончания войны, взывал к духу императора Нерона и тоже услышал мой вопль, смешавшийся со знойным дуновением ветра из-за Иордана. Вся свита Тита дружно обосралась от этих зловещих звуков, и теперь вообще непонятно, когда римляне осмелятся штурмовать Иерусалим. А старикан Дандоло – тактот просто зачехлил коньки от моего победного клича. Испугался – решил, что это боевые трубы византийцев. И помер…

Одного Думбадзе не зацепила моя радость. Он вел репортаж, был в здоровенных комментаторских наушниках, ничего не слышал и продолжал нести привычную пое…нь.

Но кричал я не потому, что на шестьсот семьдесят пять евро можно купить билет в Москву. Нет! Я кричал потому, что «доехал». «Доезд» – это счастье…