Текст книги "Город Золотого Петушка. Сказки"

Автор книги: Дмитрий Нагишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Берёзовый сынок

Беда, когда человек ленив да завистлив…

Жил в одной деревне старик. Был у него сын по имени Уленда. Всем Уленда был хорош: и речистый, и плечистый, и сильный, и красивый – не парень, а загляденье! Вот только работать Уленда не любил! Ничего Уленда делать не хотел.

На охоту в тайгу пойдёт – как мох увидит, так спать заляжет. Рыбачить отец Уленду погонит – сядет сын на берегу, на воду станет глазеть, так без дела и просидит целый день. Пошлёт его отец за оленями смотреть – Уленда на пенёк присядет, голову вверх задерёт, начнёт на небе облака считать, – все олени и разбредутся.

Вот и выходило, что на старости лет приходилось отцу и себе, и сыну еду промышлять.

Обидно стало старику. Все сыновья своих отцов кормят, уважают – только Уленда на шее у старика сидит.

Пошёл старик к зангину – судье, просит:

– Помоги мне, мудрый зангин! Не могу я больше сына взрослого кормить. Силы нет. Как быть, скажи… Что делать?

Думал, думал зангин. Долго думал: сто трубок табаку выкурил, пока думал. Потом говорит:

– Ленивый сын хуже камня на шее. С сырой тетивой лук не выстрелит. Надо тетиву сменить. Другого сына тебе надо!

Заохал старик:

– Стар я стал. Где мне сына взять?

Говорит ему зангин:

– Иди завтра в тайгу. Там увидишь железную берёзу, что между двух ильмов[3]3
  Ильм – дерево из породы вязовых. На поваленном ильме вырастают грибы ильмовики.


[Закрыть] растёт. Ту берёзу сруби. На той берёзе твой младший сын растёт, в люльке малой качается! Вырасти его – будет тебе помощник!

Вот пошёл старик в тайгу. Шёл, шёл, видит, верно, между двух ильмов железная берёза стоит.

Стал старик бёрезу рубить. Раз ударил, два ударил… Топор поломал, а на берёзе даже зарубки нет! Вот это берёза! Устал старик. Лёг отдохнуть и заснул. Видит сон: подошёл будто к нему медведь и говорит: «Направо в распадке две речки текут, в одной реке – вода белая, в другой реке – вода красная. Красной воды в чумашку набери, ту берёзу сбрызни!» Проснулся старик. Поднялся. Пошёл те реки искать. Пока через буревал продирался, всю одежду в клочья изорвал: и халат, и накидку, и штаны, и унты.

В распадок спустился – верно, речки текут. Набрал старик красной воды. Обратно пошёл. До берёзки добрался, сбрызнул дерево красной водой. А рубить нечем – топор-то сломан…

Стал старик ту берёзку ножом пилить. Только один надрез сделал – покачнулась берёзка, на землю упала.

Видит старик – в том месте, где ствол раздвоился, висит колыбелька. В колыбельке ребёнок лежит! Мальчик, ростом не больше костяной иголки. Лицо широкое, как луна; глазки черные, как две бусинки блестят. Говорит себе старик:

– Ой-я-ха! Долго же мне придётся ждать, пока сын мой названый подрастёт да меня кормить будет!

А берёзовый мальчишка ему в ответ:

– Дорогу начиная, не считай шагов, отец!

Перекинул старик люльку с сыном через плечо, на спину взвалил и пошёл домой.

Шёл, шёл… Что такое? Люлька с каждым шагом тяжелей становится! Пока до деревни старик дошёл, люлька все плечи ему оттянула. Спустил старик люльку на землю. Не под силу ему нести! Смотрит – люлька большая-пребольшая выросла. И берёзовый мальчишка сильно подрос. Из люльки вылез, старику поклонился, говорит:

– Вот спасибо, отец, что на ноги поставил меня!

Пошли они вместе.

Назвал старик младшего сына Кальдукой. Стали они жить: старик, Уленда и Кальдука.

Оглянуться старик не успел, как вырос Кальдука-сынок. Уленду догнал. Работает за троих. И сильный, и ловкий. Начнёт с кем-нибудь на палках драться – те и глазом моргнуть не успеют, как с пустыми руками окажутся. И стадо у него вдвое больше стало. И юколы в доме – не переесть! И пушнины и себе, и на продажу – вдоволь!

А Уленда всё такой, как был. Чем больше лежит, тем ленивее становится. Лежит Уленда на нарах, а лень его всё растёт. Уже и в доме не помещается…

…Держал старик орлов. Одного – с красным клювом, другого – с чёрным. Каждую осень брал он у орлов хвосты. До сих пор хвост красного орла Уленде старик отдавал. А как стал у него работящий сынок Кальдука – отдал старик хвост красного орла Кальдуке. Говорит:

– Кальдука меня кормит – значит, он старший!

Промолчал Уленда. Обиду перетерпел. А на младшего брата злобу затаил. Стал думать, как берёзовому мальчишке отплатить, как ему худо сделать. И про лень свою забыл. Злоба его сильнее лени оказалась.

Стал Уленда у Кальдуки из капканов добычу таскать. Стал Уленда из сеток Кальдуки рыбу таскать.

Пришел Кальдука к зангину:

– Найди вора, мудрец!

Отвечает Кальдуке зангин:

– Своего вора разве найдёшь?

Костёр развёл. На том костре кошку поджаривать стал. Закричала, перекосилась кошка.

Говорит зангин:

– Пусть у вора кривое лицо станет, как у кошки этой. Пусть будет так, как закон велит, тогда ты сам вора найдёшь!

Пошёл Кальдука домой. А Уленда в угол забился, тряпкой лицо завязал. Спрашивает его Кальдука:

– Что с тобой, брат?

– Ничего! – отвечает Уленда, – зубы болят!

Тут ветер налетел, повязку с лица Уленды сорвал. Все увидели, что у Уленды лицо кривое. Все увидели, что он вор. Стали называть его с тех пор Уленда-кривой.

Пуще прежнего возненавидел Уленда берёзового брата. Стал день и ночь думать, как бы ему Кальдуку извести, как бы его погубить. Однако, пока жив был старик, ничего не мог Уленда сделать.

Сколько-то времени прошло – заболел и умер старик. Устроили старику похороны, поплакали. Сломал зангин копьё над стариком. В разные стороны концы бросил, чтобы душа охотника с телом рассталась. Похоронили старика.

Как-то говорит Уленда Кальдуке:

– Поедем, брат, на остров… Сараны – цветка – наберём, сладких корешков поедим.

Поехали они в лодке – оморочке. К острову подъехали. Младший брат пошёл сарану собирать, далеко от берега в тайгу ушёл. Вскочил Уленда в оморочку, уехал. Брата на острове бросил:

– Пусть его птица Кори съест!

В те времена на Хехцир-горе жила птица Кори. Большая, как туча. Когда птица Кори из гнезда вылетала – крыльями небо закрывала так, что становилось совсем темно. Беда тому, кто попадал птице Кори! Тех людей потом нельзя было нигде найти.

Походил, походил Кальдука по острову, на берег вернулся, глядит – Уленды нет. Кричал Кальдука, кричал, звал брата, звал – не отзывается тот. Поел Кальдука сладких корешков сараны и лёг спать, думает: «Завтра посмотрю, что можно сделать».

Закатилось солнышко. Птица Кори из-за Хехцира поднялась, небо заслонила – совсем темно стало. Летит птица, крыльями шумит, будто сильный дождь идет. Свистит воздух, будто сильный ветер дует.

Проснулся Кальдука. Испугался. Схватился за лук. А птица Кори уже над ним. Клювом щёлкает. Глаза у неё, как два костра, горят.

Выстрелил Кальдука. Только зря – железные перья на птице.

Схватила Кори Кальдуку когтями, говорит:

– Загадай мне три загадки. Если отгадаю – тебе смерть. Если не отгадаю – домой тебя отнесу!

Подумал Кальдука, подумал – согласился, загадал:

– Что, что, что такое: на скале лягушка сидит, спрыгнуть не может?

Думала, думала Кори, не могла отгадать. Говорит тогда Кальдука:

– Это нос на лице!

Загадал Кальдука вторую загадку:

– Что, что, что такое: из одного места вышел, куда хотел – пришёл, а как шёл – не отвечает?

И опять Кори не отгадала.

– Это стрела! – говорит ей Кальдука.

И третью загадку задаёт он птице Кори:

– Что, что, что такое: сто парней на одной подушке спят и не ссорятся?

Не могла и эту загадку птица Кори отгадать.

– Это жерди на крыше! – говорит Кальдука.

Схватила тут птица Кори Кальдуку, подняла на воздух и полетела. Долго ли летела – не знаю… У родного дома опустила Кальдуку на землю. Пришёл Кальдука домой. Увидал его Уленда, побледнел от страха, мелкой дрожью затрясся, говорит:

– Меня от острова ветер унёс. Такая буря поднялась, что не мог я выгрести…

Смолчал Кальдука.

Стали братья дальше жить. Кальдука промышляет, а Уленда-кривой на боку лежит. Злоба его не утихает. Думал он, думал и говорит Кальдуке:

– Соскучился я по нашему отцу! От людей я слыхал, что, если мёртвому губы помазать слюной змеи Симу, оживёт мертвец! Вот хорошо бы нашего отца оживить!

– А где та змея? – спрашивает Кальдука-сынок. – Как ту змею найти?

– В верховьях речки Хор, – говорит Уленда.

Оседлал Кальдука олешка, сел на него и поехал. Долго ли ехал – кто знает! На поваленном ильме тридцать раз выросли грибы за это время… Доехал Кальдука. Оленя на берегу оставил, по холке рукой хлопнул – в дерево обратил. Пошёл. До стойбища дошёл. Видит – тоже орочи живут, только печальные очень. Спросил Кальдука, почему печалятся они? Отвечают ему, что наползает на их стойбище змея Симу, людей пожирает, юрты сжигает – и спасенья от неё нет!

– Как же так? – говорит Кальдука. – Неужели никто из вас убить ту змею не может?

– Пробовали, – отвечают ему орочи, – но только как дохнёт та змея огнём, так у людей руки отсыхают, а без рук, сам знаешь, разве можно что-нибудь сделать?

Подумал Кальдука, говорит:

– Попробую я – может, у меня не отсохнут!..

Отточил он копьё, нож направил, в стойбище котёл чугунный взял и пошёл в тот лес, где змея Симу жила. Мхом обвязался. В котел древесной смолы набрал. В речку окунулся – мокрый стал. О котёл принялся копьём стучать. Шум поднял большой.

Услыхала Симу тот шум, выползла из своей норы. Ползёт, шипит. За змеёй красный след остаётся: трава и камни горят.

Увидала змея Кальдуку. Пламенем на него дохнула.

Защитил Кальдуку от огня мокрый мох. Размахнулся Кальдука изо всей силы и бросил в пасть змее свой котёл чугунный, смолой наполненный… Растопилась смола, залила Симу глотку. Забилась змея и издохла. Белая пена пошла у неё из пасти вместо огня. Набрал Кальдука этой пены и обратно пошёл.

Вдруг слышит, трещат деревья, дымится тайга, звери оттуда бегут и птицы стаями прочь летят. Говорят орочи Кальдуке:

– Беда, сынок! Ты убил Симу, теперь её брат Химу идёт за сестру мстить! Беда!

– Ничего! – говорит Кальдука. – Беда, когда на плечах головы нет…

Взял он семь чугунных котлов. Один другим накрыл, сам под нижний залез.

Налетел тут Химу. Всё трясётся вокруг. Земля дрожит, с неба щепки сыплются. Увидал он котлы, кинулся на них, да как ударит!.. Шесть котлов головой пробил, а седьмого не осилил: голову разбил. Зашипел Химу и пополз в тайгу – умирать. Вылез Кальдука из-под котлов. Окружили его орочи. Радуются, что такого богатыря увидали, что от змеи Симу избавились. В свой род Кальдуку приглашают, сыном хотят назвать. Девушки орочские поглядывают на него: любая замуж бы за такого парня вышла. Говорят ему старики:

– Живи с нами!

– Нет, мне домой надо! – отвечает Кальдука-сынок.

Понравилась ему в этом стойбище девушка одна. Пошёл он с нею гулять. До берега реки дошли. На дерево сели. Говорит Кальдука:

– Будь моей женой, девушка! Со мной поедем!

Хлопнул Кальдука рукой – обернулось дерево оленем. Полетел олень в родное стойбище Кальдуки.

Уленда дома песни поёт. Думает, пропал Кальдука. А Кальдука тут как тут, да ещё с молодой женой!

Пуще прежнего озлился Уленда-кривой на брата. Думает про себя: «Лучше мне не быть, а Кальдуку я изведу и жену его себе заберу!»

Пошёл Кальдука к зангину – судье. Рассказал всё. Сказал, что принёс он слюну змеи Симу, чтобы отца оживить, как того Уленда-кривой хотел. Говорит ему зангин, одну трубку выкурив:

– Ты, берёзовый мальчишка, того не знаешь, что люди по два раза не родятся. Зачем старика тревожить? И не за тем тебя Уленда посылал, а за смертью! – Взял зангин слюну змеи и бросил в реку. Забурлила река, зашипела, белый пар пошёл от воды. Множество рыбы кверху брюхом всплыло. Мёртвая рыба стала.

– Вот, видишь, – говорит зангин. – Этой слюной убил бы тебя Уленда-кривой!

Потом посмотрел зангин на Уленду-кривого:

– Иди ты, Уленда, в тайгу! – говорит. – Не место тебе среди людей! Не любишь ты людей… Иди в тайгу! Там в одиночку таёжные люди живут. Будь тем, кто ты есть в душе!

И пошёл Уленда в тайгу. Пока шёл, шерсть выросла на нём. На руках и ногах – когти. Сначала на двух ногах Уленда шагал, потом на четырёх побежал. Медведем стал Уленда-кривой.

А Кальдука-сынок хорошо с женой зажил. Детей у него много было. И во всём ему удача была…

Давно это было. Столько лет назад, что если по пальцам считать, то во всём стойбище у стариков столько пальцев не найдёшь. Надо у ребят занимать. А ребята бегают, не даются. Вот и узнай, когда это было.

Бедняк Монокто

Хорошая работа даром не пропадает, людям пользу принесёт. Не тебе – так сыну, не сыну – так внуку.

Умер у одного ульчского парня старый отец.

Перед смертью позвал к себе сына, посмотрел на него, заплакал:

– Жалко мне тебя, сын! Дед мой ангаза – бедняк – был, отец был ангаза, меня всю жизнь так звали, и тебе, видно придётся ангаза быть! Всю жизнь я на богатого Болда работал и ничего не заработал. У Болда рука лёгкая – когда он берёт. У Болда рука тяжёлая – когда он даёт. Ничего я тебе не оставляю. Только нож, огниво да острогу. Они мне от отца достались, отец их от деда получил… Пусть они теперь тебе послужат!

Сказал это отец и умер.

Одели его в последнюю дорогу. Похоронили. Малые поминки устроили.

Взял Монокто нож, огниво да острогу и стал на Болда работать, как отец его работал.

И забыли люди, как его зовут, стали называть ангаза-бедняк.

Верно старик сказал: тяжёлая у Болда рука, когда он даёт. Позвал Болда парня Монокто, говорит ему:

– На твоём отце долг был. Долг его на тебя перешёл. Не отработаешь за отца – не повезёт шаман его душу в Буни. А я тебе помогать буду: кормить, одевать буду; что съешь, износишь – за тобой считать буду.

Стал Монокто за отца отрабатывать. Стал Болда ему помогать. Только от его помощи бедняку, что ни день, всё хуже становится. Ходит Монокто в обносках, питается объедками, слова сказать не смеет. Говорит ему Болда, едва рот разевая от жира:

– Трудись, Монокто, трудись. Мы с тобой теперь, как братья: оба помогаем душе твоего отца в Буни попасть: я – тем, что тебе работу даю, а ты – тем, что трудишься! Работай, Монокто!

Молчит парень, работает. До того доработался, что на нём едва халат держится – рёбра все пересчитать можно.

А к Болда отовсюду богатство идёт. Он с заморскими купцами дружит, товары у них покупает да сородичам продаёт за три цены. На него полдеревни работает – рыбу ловят, сушат, вялят юколу да за собаками Болда ходят. Полдеревни на него в тайге работает – зверя да птицу бьют. Болда всё к себе в дом тащит. Десять жён у Болда – всех за долги у сородичей отобрал, ни за одну выкуп не платил. Десять невольников у Болда – свои долги отрабатывают, свою жизнь горькую проклинают. Что ни осень, едет Болда в Никанское царство на десяти лодках с жёлтыми парусами из рыбьей кожи. В городе Сань-Сине сам амбань – начальник – с Болда чаи распивает, пушнину – меха у богача покупает, сколько за шкурки Болда отдал – не спрашивает, а ему цену хорошую даёт.

Жиреет Болда всё больше и больше. Что ни день – Болда всё толще делается. А Монокто уже едва ноги таскает.

Просит однажды Монокто:

– Позволь мне для себя рыбы наловить! Видишь – у меня живот уже к спине прилип! Пропаду я – как долг за отца отработаю!

Говорит Болда добрым голосом:

– Налови, налови, ладно! Только сперва – мне, в большой чан, потом – себе… Да мою острогу не бери. Да мою лодку не тронь.

Целый день Монокто рыбу ловил, пока чан Болда не наполнил. Тут дождь пошёл. Так и хлещет. Сел ангаза на берегу: как себе рыбу ловить? Лодки у парня нету. Силы у парня нету. Взял Монокто отцовскую острогу, а кинуть ее не может. Посмотрел парень на свои руки, заплакал:

– Погибаю я совсем, смерть подходит, руки мои сохнут! – Посмотрел на отцовское наследство: нож, острогу да огниво, и рассердился: – Плохие вы мне помощники! Столько лет работали вы, давно бы сами всё делать научились… А вы без рук моих ни на что не годитесь!

Стыдно стало ножу…

Зашевелился он на поясе у Монокто, из чехла выскочил, в лес побежал. Сухостой принялся рубить, целую гору нарубил. Тальник на шалаш принялся резать, много нарезал.

Посмотрело огниво на своего хозяина. А Монокто лежит – не шевелится. Выскочило огниво из мешочка, к сухостою подскочило, огонь выкресало, костёр разожгло.

А нож тем временем шалаш сделал. И опять в тайгу поскакал. Большой тополь свалил. Принялся лодку долбить. Только стружки кольцами в разные стороны завиваются да бревно кряхтит, с боку на бок переворачивается, то одну, то другую сторону подставляет… Оглянуться Монокто не успел, как отцовский ножик сделал парню лодку хорошую, какой ещё не один мастер не делал.

Сел Монокто в шалаш. К костру руки протянул. Отогревать стал, чтобы за острогу взяться.

Зашевелилась тут острога. Стыдно стало ей, что товарищи её работают, а она без дела лежит. Поднялась, черенком лодку в воду столкнула. Поплыла лодка по реке. Огниво в лодку вскочило, стало огонь высекать. Рыба на огонь идёт. Острога за работу взялась. Как ударит в воду – так тайменя, осетра или амура тащит!

К берегу лодка подплыла. Острога у шалаша встала. Огниво в мешочек спряталось.

…Наелся Монокто досыта. Чувствует – силы у него прибавляется, опять человеком он становится. А нож, своё дело сделав, в чехол на поясе Монокто прыгнул.

Говорит им Монокто:

– Вот спасибо вам! Теперь вижу, помощники вы хорошие! С вашей помощью я долг отца отработаю. На себя рыбачить стану. Про Болда думать не буду!

А Болда – тут как тут! Увидал огонь на реке, услыхал, как рыба плещется, унюхал, что жареной рыбой пахнет, и невтерпёж ему стало – кто это без его ведома костёр палит, рыбу ловит, жареное ест? Прибежал. Видит – его ангаза у костра сытый сидит, шалаш над ним просторный, костёр у шалаша большой, у берега лодка новая стоит, рыбы полная…

– Э-э! – говорит Болда. – Как же это так, ангаза, получается? Долг отца отработать не можешь, а сам такую большую добычу имеешь. Говорил, силы нет, а сам, смотри, какой шалаш сделал! Зачем лодку мою взял?

– Не твоя это лодка! – отвечает ангаза Монокто.

– И не твоя. У тебя лодки нет! – говорит Болда.

– Моя! – отвечает Монокто.

Рассказал парень, как ему стариковские вещи помогли, когда он помирать собрался.

Посмотрел Болда на парня. Говорит ему тихим голосом:

– Вот и хорошо, ангаза! Я тебе долг отца прощу. Только ты мне свой нож отдай!

Опечалился Монокто. Подумал, покурил. Придётся нож отдать. Отдал нож. А Болда не уходит. Опять говорит добрым голосом:

– Я тебе большой отцовский долг простил. А за ним ещё средний долг есть. В среднем амбаре на стене зарубка есть. Давай твою острогу!

Вздохнул Монокто, отдал острогу. А Болда всё сидит. Покурил, покурил, говорит сладким голосом:

– За твоим отцом, ангаза, ещё маленький долг есть, на стене в моём маленьком амбаре тоже зарубка есть. Давай уж огниво твоё. Отец чистым станет. А то, что за тобой, потом с тебя возьму…

Заплакал Монокто. Отдал Болда и огниво.

Только он богача и видел! Убежал Болда. Одной рукой стариковы вещи держит, другой рукой – живот свой толстый, чтобы бежать не мешал. «Ничего, – думает Монокто, – большую тяжесть с себя снял – отцовский долг, теперь легче мне будет!»

Утром поднялся Болда. Радуется, что теперь стариковы вещи на него работать будут, а кормить их не надо. Пошёл Болда в лес. Там на него бедняки работали – лодку делали, из тополя долбили. Растолкал всех Болда, раскричался:

– Что вы плохо работаете?! Кормить вас не буду! Мне один нож всё быстрее сделает, чем вы, лентяи! Этот нож Монокто лодку сделал, пока парень трубку выкурил…

Вынул Болда нож из чехла. Бросил в лес.

Упал нож и не шевелится. Не идёт лес валить. Не идёт лодку делать. «Как так? – говорит Болда. – Нож у Монокто сам работал!»

Посмотрели люди на богатого, говорят: «У Монокто руки всё делать умеют, оттого и нож их слушается. У тебя руки только и умеют деньги считать да собирать».

Побежал Болда на реку. Схватил острогу и в реку кинул. Ушла острога в воду. Воткнулась в дно. Не мог её Болда вытащить, как ни бился.

Рассердился Болда. Понял, что стариковы вещи ему служить не хотят. Вытащил огниво из мешка, бросил на землю. Упало огниво, высекло огонь. Побежал огонь по земле. К дому Болда подкатился, к амбарам. Не успел Болда и глазом моргнуть, как пошёл огонь по амбарам да по дому гулять. Загорелось добро богача.

Кинулся Болда огонь топтать. Затоптать хотел, да не смог. От огня нагрелся Болда. Весь жир его растопился.

Растаял Болда. Только и остались от него унты да халат.

Пошёл Монокто на то место, куда богач его нож бросил. Видит, ушёл нож в камни. Стали те камни железные. Коли растолочь их да на огне расплавить – из них железо потечёт.

Пошёл Монокто за своей острогой. Рукой за неё взялся, видит, показались на остроге зелёные побеги, дерево выросло из остроги. Стали ульчи из того дерева делать копья, да черенки, да шесты, твёрдые да гибкие – лучше не найдёшь!

Пошёл Монокто за огнивом. На том месте, где у Болда дом да амбары стояли, болото стало, а на болоте синие огоньки порхают от стариковского огнива, сторожат проклятое место.

Поклонились люди Монокто, имя его вспомнили!

– Спасибо тебе, Монокто, – говорят, – что ты от Болда избавил нас!