Текст книги "Город Золотого Петушка. Сказки"

Автор книги: Дмитрий Нагишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Большая беда

У стариков – жизнь позади. Старики много знают – хороший совет всегда дать могут. Только и молодой хорошее слово сказать может: силы у него больше, глаз лучше, руки тверже, вся жизнь впереди – он вперёд смотрит.

Давно удэ в тёплых краях жили, на равнине, на берегу моря. Много их было, как деревьев в лесу. Тихо жили, ни с кем не воевали. Зверя били, рыбу ловили, закон соблюдали, детей растили. Давно это было.

Тогда в одном стойбище хозяином был старый шаман Бата. Как заболеет кто-нибудь – вытащит Бата свой бубен, на котором Агды – гром – нарисован, костёр разведёт, бубен на костре подогреет и начнёт шаманить. Вокруг костра ходит, пляшет, разные слова говорит, поёт, в бубен бьёт, будто гром гремит. В бубен бьёт Бата, говорит – злых чертей пугает… Шум такой поднимет, что потом эхо два дня откликается. Иной больной и выздоровеет, глядишь. А если умрёт… и тогда шаман своё дело сделает: на серой птице с красным клювом душу покойника в подземное царство – Буни – увезёт. Ту птицу, правда, никто не видал, да как шаману не верить!

Боялись шамана сородичи, слушались его. Что захочет шаман взять – отдают. Что скажет шаман – сделают. Как шаману не дать? Не дашь – он злых чертей на стойбище напустит – всем худо будет… Говорили про Бату, что он очень большой шаман!.. Черти шамана любили – всё у Баты было, даже тогда, когда все другие удэ голодали, свои унты с голоду жевали.

И жил в том стойбище молодой парень Димдига. Охотник хороший: одной стрелой двух гусей убивал. Парень, как парень – не хуже других, а лучше. Смотрел этот парень на Бату – одного в толк не мог взять: почему это так получается: двух уток он убьёт, одну – себе, другую – Бате отдать надо; двух соболей забьёт, одного – себе, другого – опять Бате. Бату на охоту не ходит, шаман в болоте не мокнет, на солнце не сохнет, на морозе не мёрзнет, а добычи столько же получает, сколько Димдига. Отчего это?

На совете мужчин Бата говорит, разделивши добычу:

– Хорошо сделали мы, все довольны…

Говорит Димдига:

– Хозяин, я недоволен… Почему так? Ты в юрте сидишь, ног не бьёшь. Тебе все мужчины половину отдают. Почему у меня – охотника – меньше добра, чем у тебя?

– Глупый ты! – говорит Бату. – Счастье мне духи приносят! Почему? С ними поговори… Вот сейчас всех чертей своих сюда позову.

Рогатую шапку надевает, пояс с погремушками надевает, за бубен гремящий хватается. Гремит бубен, по всей округе гром идёт.

Просят старики:

– Не шамань! Молодого не слушай! Он ума на охоте не добыл, только зверя на охоте добыл…

– Ладно! – говорит шаман, – только ради вас его прощаю!

И опять ходит Димдига на охоту. Зверя бьёт: одного – себе, одного – Бате. А шаман всё Димдигу ругает. Что бы ни сказал парень – всё шаману впоперёк.

…В тот год из дальнего стойбища люди прибежали. Оборванные, голодные люди прибежали. Говорят плача:

– Страшные люди на нас напали. Войной идут! Множество великое их! Сами – как тигры! На диких зверях ездят!

– Что за звери? – спрашивает на совете Димдига. – Собаки?

– Нет, не собаки!

– Олени?

– Нет, не олени, нам ли оленей не знать. Всю жизнь оленей держали! Четыре ноги у тех зверей; шерсть гладкая, морда на оленью похожа, да не совсем: хвосты у тех зверей длинные, на ногах круглые копыта, да на шее тоже длинные волосы. Кричат те звери так, что далеко слышно. У тех, кто крик их услышит, сердце заячье делается! Те люди никого не щадят! Мужчин убивают, женщин с собой уводят, детей малых под копыта своим зверям бросают!

– Плохие люди! – говорит Димдига. – Уходить надо, у нас с ними драться силы не станет!

– То не люди! – говорит Бата.

– Да мы сами видали: две руки, две ноги, одна голова у тех людей. Не по-нашему говорят. От деревень только пепел оставляют. Где они пройдут – там и трава не растёт!

– То не люди! – говорит Бата. – То злые черти! Это их Димдига накликал… Худой сон приснился вам! Не бывает таких людей! Шаманить буду – мне дары давайте, тех чертей прогоню!

Люди с дальних стойбищ дальше бегут…

Прибегают из средних стойбищ люди.

– Бегите! – кричат. – Злые люди на нас напали! Против них у нас силы нет! Юрты жгут, людей бьют!

– Уходить надо! – на совете Димдига говорит. – Злые духи юрт не жгут.

– То не люди! – на своём Бата стоит. – То злые черти. Нет такого чёрта, чтобы меня испугал! Шаманить буду – всех чертей перепугаю! Несите мне дары!

Люди со средних стойбищ дальше бегут…

Из ближних стойбищ люди прибежали:

– Тех злых людей мунгалами звать! Говорят, они весь мир прошли, никого в живых не оставили. Только и есть живые, что мы с вами!

– Со своих зверей слезают ли мунгалы? – спрашивает на совете Димдига.

– Слезают, когда едят и когда убивают.

– Что едят мунгалы?

– Тех зверей, что с ними запасными идут!

– Это люди! – говорит Димдига. – Надо оружие готовить! Надо уходить с их дороги! Что едят мунгальские звери?

– Траву! – отвечают люди.

– Надо в лес уходить, надо в горы уходить! – говорит Димдига. – Те люди, верно, к лесам да горам непривычны!

– То черти! – говорит Бата. – Злые духи, их Димдига раздразнил! Несите дары мне! Я великий шаман – все беды отгоню! Мангни – идола – сделаю, всех чертей разгоню!

Стал Бата шаманить день и ночь. Упадёт от усталости, вскочит и опять шаманит. Страшного идола сделал – Мангни – и вокруг него кружится.

Мангни на холме стоит. Три роста в нём. Живот у Мангни пустой, чтобы вечно голодный был! Руки у него змеями перевиты, чтобы гибкими в драке были! У того Мангни на ногах ящерицы, чтобы быстро бегал! В груди у него – птица вместо сердца. На груди медный круг начищенный, как солнце сияет, чтобы врагов слепить! В том медном круге всё отражается. Говорит Бата: «Подлетят мунгалы на своих зверях, в медном круге себя увидят, подумают – нет здесь никого, кроме них… Уйдут!»

– Копьями и стрелами мунгалов надо отгонять! – говорит Димдига.

Жмутся люди к Бату. Никто не защитит их больше!

Сделал Бата ещё двух идолов – Мангни – на помощь, чтобы бить чертей. Говорит тут Димдига:

– Эй! Люди! Большая беда пришла, не Бату-старику её отогнать! Берите луки, стрелы, копья, в леса уходите, в горы уходите! Тем мунгальским зверям трава нужна. Дойдут мунгалы до лесов, до гор, увидят – зверей нечем кормить, назад повернут!

Шум в стойбище поднялся. Молодые кричат:

– Димдига правду говорит! Мужчины должны драться!

Старики вопят:

– Никто против чертей не силён!

А мунгалы уже близко. Уже крик их слышен. Уже пламя видно: жгут мунгалы юрты соплеменников Димдиги.

Шаманит Бата. Изо рта у него пена брызжет. Бубен, как гром, гремит. Побрякушки на поясе звенят. Шапка рогатая раскачивается. Трясутся от страха старики, на него глядя.

Сородичам говорит Димдига:

– Кто со мной пойдёт – перейдите ручей! Кому детей своих жалко – перейдите ручей! Кому за оружие взяться не стыдно – перейдите!..

Кто шаману не верил – перешёл ручей.

Остались с шаманом те, кто чертям верил больше, чем своим рукам.

Ушёл Димдига.

А мунгалы, словно туча, идут. Как песку на берегу морском – тех мунгалов! Дрожит земля от топота! Над мунгалами шум стоит, как в половодье: кричат они, гикают, своих зверей погоняют! В руках у них – кривые сабли длинные, за плечами – колчаны со стрелами, у седла – топоры боевые. Правду Димдига сказал, что не черти мунгалы, а люди.

Стойбище увидали мунгалы, ещё пуще закричали. Целую тучу стрел пустили, солнца не видно стало!

А Димдига со своими уже от леса недалеко.

Увидали мунгалы Димдигу, помчались вслед. Чуть не догнали. Да парень уже в лес вошёл. Женщин и детей дальше услал Димдига. А сам с мужчинами за деревьями спрятался.

Стали в мунгалов стрелы из тугих своих луков пускать. Запели стрелы, полетели. Сквозь чёрта стрела пройдёт, разве может человек чёрта убить? А мунгалы падают с сёдел…

От дерева к дереву – глубже в лес уходит Димдига. От дерева к дереву глубже в лес уходят и те, кто с ним из стойбища ушёл.

Долго гнались мунгалы за Димдигой.

Только звери их к лесу непривычны. Только зверям тем в лесу тесно. Только зверей тех в лесу кормить нечем. Тех зверей мунгалам пасти негде. Только мох седой вокруг на деревьях висит да папоротники стеной стоят…

Повернули мунгалы обратно.

Послал Димдига людей своих всем соплеменным сказать, как от мунгалов спасаться. Потянулись удэ в леса да в горы. Стали на горах да в лесах жить. Лесными людьми удэ стали. Так их и до сих пор зовут.

…Сколько времени прошло – не знаю. Пошел Димдига на старое стойбище. Посмотреть хотел, помог ли Бату Мангни со своими одноногими.

Видит Димдига, мунгалы до моря дошли, назад повернули, в свои степные равнины назад ушли.

Видит Димдига, в старом стойбище Мангни лежит поверженный: в пустом брюхе трава растёт, в пустой груди ящерки бегают. Одноногие помощники обугленные лежат: мунгалы из них костёр делали.

Видит Димдига, лежит шаман, ноги раскинул, в руках топор держит. Рядом с ним мунгал лежит, топором убитый. Вспомнил, видно, шаман Димдигу, да поздно было. Лежит Бата. На нём ворон чёрный сидит. Хорьки да росомахи по стойбищу рыскают. Обратно Димдига в лес пошёл. Родичам сказал: «Лес да камни – нам лучшая защита!»

Стали удэ в лесах жить. На совете молодые стариков слушают. Но и старики от молодых хорошего слова ждут.

Кукушкино богатство

Не бойся к делу руки приложить. Коли рукой не пошевелишь – и счастье мимо пройдёт. Только и видел его!..

В одной деревне три брата жили – Халба, Адунга и Покчо.

Два брата охотничий промысел любили, на охоту ходили. Ловушки для зверя делать умели. Стрелой белке на лету в глаз попадали. А младший брат за старших хоронился. Братья на охоту – соболевать. Покчо – за ними. Братья шалаш сделают, огонь разведут, Таёжному Хозяину поклонятся, чтобы удача была, – и в тайгу. А Покчо в шалаше сидит, кашу варит, звёзды на небе считает, думает: «Вот бы мне столько соболей!» – да свою долю от добычи братьев ждёт. А ему, сидячему, от всей добычи – десятая часть. Оттого беднее всех братьев был Покчо. Только и радости у него, когда братья медведя добудут: на пиру наестся до отвалу. Тут Покчо впереди всех был!

Два брата рыбный промысел любили, на реку ходили. Лодки делать умели. Острогой рыбу били. Сети вязали. Одним ударом калугу убивали. Трезубой острогой сразу трёх рыб брали. И Покчо тут: на берегу сидит, в костёр сучья подбрасывает, листья на деревьях считает, думает: «Вот бы мне рыбы такой улов!» – да свою долю от улова братьев ждёт. А его доля – десятая часть! От этого не разбогатеешь… Только и радости у Покчо, когда братья калугу добудут: наестся он до отвалу; все едят и он ест. Тут за Покчо никому не угнаться!

Так и жили братья.

Завидует Покчо Халбе с Адунгой. Чем дальше время идёт, тем у них добра больше. А у Покчо последнее невесть куда девается.

Хочет Покчо разбогатеть. Ходит, на землю смотрит – не валяется ли где-нибудь медвежий зуб: говорят, он богатство приносит. Тряпочку на земле увидит Покчо – сейчас её за пазуху: а вдруг она счастливая окажется – богатство принесёт! Лиственницы рассматривает: где та счастливая лиственница, на которой еловые шишки растут?

Пошёл однажды Покчо с братьями в тайгу.

Братья – на промысел, Покчо – в шалаш.

Сидит, кашу варит. «Вот, – думает, – кабы мне столько соболей добыть, сколько крупинок в каше, то-то бы я хорошо пожил!»

Вдруг сверху сухая ветка упала. Поднял голову Покчо, видит – на сосне кукушка сидит. Сидит, охорашивается, хвостом сверху вниз помахивает.

– Осенью ягод много будет, – думает вслух Покчо. – Старая примета!

О приметах вспомнил и даже подпрыгнул: говорили старики, что если кукушку убить, съесть, потом уснуть, а во сне вспотеть – богатство само в руки пойдёт.

Как ни ленив был Покчо, а тут зашевелился. Счастье само в руки даётся, как можно упустить! Хвать котелок с кашей – да в кукушку! Облепила горячая каша птицу. Свалилась кукушка на землю. Съел её Покчо вместе с перьями и потрохами. Потом прилёг на бочок, свернулся калачиком и заснул.

Жарко ему стало вскоре.

Глядит Покчо – что за диво: из тайги один за другим соболи идут. Впереди большой, чёрный, как уголь; шерсть на нём так блестит, что глазам больно. Обомлел Покчо-лентяй. Догадался, что из тайги сам Соболиный Хозяин вышел. «Ай да кукушка!» – радуется Покчо.

Идёт Соболиный Хозяин – и прямо к Покчо. Дошёл до него, вверх прыгнул и исчез. А те соболи, что за хозяином шли, прямо в руки Покчо лезут. Не растерялся Покчо, схватил большую ложку, давай соболей бить. Только одного по носу стукнет, а тут уже другой наготове стоит. Даже устал Покчо. Справа целую гору зверей накидал. Слышит – спрашивает его сверху Соболиный Хозяин:

– Не хватит ли, Покчо?

– Давай, давай! – орёт Покчо.

Руку переменил, налево кладёт. Такую гору навалил, что из-за неё и лесу не видно стало.

– Не хватит ли, Покчо? – спрашивает его Соболиный Хозяин опять.

– Давай, давай! – кричит Покчо.

Обеими руками за ложку покрепче ухватился, колотит соболей. И впереди него целая гора выросла.

Выбился Покчо из сил. Спрашивает его Соболиный Хозяин в третий раз:

– Не хватит ли, Покчо? Ты столько соболей набил, с места не сходя, сколько сто охотников за весь промысел не добудут!

Хотел было Покчо крикнуть: «Давай, давай!», да чуть не задохся под грудой соболей.

– Хватит! – говорит.

Братья из тайги вернулись. Глядят – под соболями и шалаша не видать, только унты Покчо снизу торчат.

Вытащили они брата, на ноги поставили.

Сел Покчо. Трубку закурил, говорит:

– Устал, посижу, отдохну. А вы шкурки снимите!

Стали братья шкурки снимать. Долго работали. Взмокли даже. Под ними снег протаял, земля отошла, зелёная трава выросла. Над ними пар столбом стоит, радуга в нём играет. А Покчо поторапливает братьев, покрикивает на них.

Кончили братья работу…

Тут к Покчо одна за другой, откуда ни возьмись, собачьи упряжки катят. Собачки – одна другой лучше: все белые, лапы чёрные, сбруя сохатиная с медными пуговками. Шкурки сами собой на нарты погрузились.

Поехали братья в деревню.

На первой нарте Покчо важно сидит.

Подъезжает Покчо с братьями к деревне, а его уже купцы дожидаются.

Принялись купцы торговаться, рядиться; друг с другом из-за соболей дерутся. Очень уж шкурки хороши! Дали купцы Покчо два чувала серебра, халатов – не сосчитаешь сколько, крупы, муки, сластей – целый амбар. Такой Покчо богатый стал, что все сородичи ему поклонились.

А счастье Покчо всё валит и валит, как снег на голову.

Послал Покчо братьев сетки свои посмотреть. Пошли братья, стали сетки тянуть – силы не хватает: такой улов богатый! Всю деревню на помощь созвали. Едва-едва вытащили сетки. А в сетках – в каждой рыба, да не какая-нибудь мелочь нестоящая, а калуга-рыба! Мяса на целый год всей деревне за один улов добыли! Вот как!

Самым важным человеком в деревне стал Покчо.

Добрый парень Покчо был. Решил на радостях людей угостить. Каши наварил большой-большой чан: вся крупа туда ушла и вся мука. Всех людей созвал Покчо, говорит:

– Ешьте сколько хотите!

Пришли люди, вокруг котла сели.

Говорят старики:

– Надо сначала детей накормить…

– Правильно, – говорит Покчо, – пусть дети малые едят!

Подошёл к каше мальчишка малый с маленькой ложкой в руках.

Говорит ему Покчо:

– Возьми большую ложку!

Отвечает ему малыш:

– Ничего! Мне много не надо!

Зачерпнул мальчишка своей ложкой кашу из чана – так сразу весь чан и опорожнил!

– Вкусно, да мало! – говорит.

Вытаращил Покчо глаза: как так вышло?! А люди обижаются:

– Что же ты, Покчо?! Обещал всех людей накормить, а не мог мальчика досыта угостить! Видишь, облизывается – съел бы ещё, да нету!

– Ничего! – говорит Покчо. – Я ещё крупы куплю. Позовите сюда купца!

Побежали люди за купцом.

Развязал Покчо чувал с деньгами. А монеты сами из чувала выскакивают да по той дороге катятся, по которой купцы приезжали. Хочет удержать их Покчо – да куда там! Будто вода между пальцев, текут деньги. Поглядел Покчо – а оба чувала уже пустые лежат…

– Ничего, – говорит Покчо, – людей как можно не угостить! Халаты продам, а людей накормлю!

Пошёл он в амбар. Висели там разные халаты. Ватные, шёлковые, из рыбьей кожи, из шкуры сохатого, из меха оленя халаты. Шелками шитые, оленьим волосом шитые, золотыми драконами тканные халаты. С медными, серебряными да золотыми пуговками халаты. Потащил Покчо халаты из амбара. Кричит, чтобы скорее другого купца звали. А люди говорят ему:

– А что ты, Покчо, продавать хочешь?

– Как «что»? – говорит Покчо.

Глядит, а в руках у него – берёзовая кора, дятлом поклёванная. И полны амбары берёзовой коры.

Кричит Покчо:

– Ничего! Я ведь кукушку съел, теперь – счастливый! Давайте калугу есть, на целый год наловили!

– Э-э! Хватился! – говорят Покчо. – Нету твоей калуги!

– Да где же она? – спрашивает Покчо.

– Кукушка склюнула.

– Как «кукушка склюнула»?

– Да так: подлетела к калуге, на голову села, в глаз клюнула, так вся калуга и пропала! Говорил ты, что кукушку съел, а выходит – она тебя съела…

Ушли люди. Лёг Покчо с горя спать. Это он умел делать.

Слышит – кричат ему люди:

– Эй, не спи, Покчо! Всю жизнь проспишь!

Стыдно Покчо стало. Жарко ему стало.

Проснулся он…

Глядит – в охотничьем шалаше он сидит, а костёр разгорелся так, что уже и к нему подбирается, от жара даже унты у Покчо покоробились.

Закурил Покчо. Подумал. Ещё раз подумал. Глядит – а около самого шалаша свежий следок соболиный. Видно, соболь прошёл, когда Покчо сны видел.

Вскочил ленивый Покчо. Схватил лучок. Стал на лыжи. По соболиному следу побежал.

– Э-э, – говорит, – лучше один соболь, своими руками пойманный, чем всё кукушкино богатство!

А ведь правда это, пожалуй!

Самый сильный

Побежали зимою нанайские ребята на лёд кататься. Сначала играли, катались. Потом подрались.

Один мальчик – Намека – побил другого – Курбу. Побил он Курбу и стал хвастаться:

– Я самый сильный тут! Все вы должны мне поклониться!

Тут поскользнулся Намека, упал и разбил себе затылок. Говорит ему Курбу:

– Вот, значит, ты не самый сильный, если лёд побил тебя. Видишь – кровь идёт. Поклонись льду!

Спросил Намека лёд:

– Эй, слушай, лёд, – есть ли кто-нибудь сильнее тебя?

– Есть! – говорит лёд. – Солнце сильнее меня. Как пригреет оно – я таять стану! Поклонись солнцу!

Пошли мальчики к солнцу. Долго шли. Наконец, пришли. Говорит Намека солнцу:

– Эй, отец! Я побил Курбу, лёд побил меня, ты растопишь лёд – ты, значит, сильнее нас! Вот пришёл я тебе поклониться!

Подумало, подумало солнце.

– Туча сильнее меня, – говорит оно Намеке, – как закроет она землю, станет холодно и лучи мои сквозь неё не пройдут…

Пошли мальчики к туче.

Забрались на высокую гору. Вокруг – туман, сырость, холод. Пока до тучи добрались, мокрые стали, ледяной коркой покрылись. Говорит Намека туче:

– Слушай, мать! Я сильнее Курбу, лёд сильнее меня, солнце сильнее льда, ты сильнее солнца – значит, ты сильнее всех. Вот пришёл я тебе поклониться!

Только туча собралась ответить, – подул ветер, загулял вокруг, засвистел, зашумел и рассеял тучу.

Вот только сейчас холодно, сыро было, в двух шагах ничего не видно, и вдруг стало тепло, светло, ударила радуга, солнышко засияло и весь Амур – от верховьев до лимана – видно стало, как на ладони. Закричал тогда Намека ветру:

– Слушай, ветер! Я побил Курбу, лёд разбил мне затылок, солнце растопило лёд, туча закрывает солнце, ты разогнал тучу! Ты, значит, сильней нас всех. Вот кланяюсь я тебе!

Поклонился Намека. А Курбу спрашивает у ветра:

– Ты гору сможешь ли сдвинуть с места?

Стал ветер дуть. Но сколько ни надувал он щёки, гора стояла, как прежде. Только песчинки с её вершины полетели.

– Э-э! – сказал Намека, – много же тебе времени нужно будет, чтобы гору передвинуть с места на место! Гора-то, выходит, сильнее тебя!

Поклонились мальчики горе.

– Гора, гора! – сказал тут Намека. – Ты, что ли, сильнее всех на свете?

Покряхтела гора, подумала.

– Нет, – говорит, – дерево сильнее меня. Оно растёт на моей спине и своими корнями разрывает меня. Оно и от ветра меня защищает!

Поклонился Намека дереву:

– Эй, слушай, дерево! Я побил Курбу, лёд побил меня, солнце побило лёд, туча побила солнце, ветер побил тучу, гора побила ветер, ты побиваешь гору. Ты, что ли, сильнее всех?

Зашумело листьями дерево.

– Да, я сильнее всех! – говорит.

– Ну, это ты врёшь! – сказал в ответ Намека. Взял в руки топор и срубил дерево.

Тут все поклонились Намеке: и гора, и ветер, и туча, и солнце, и лёд.

С тех пор и пошло считаться, что человек сильнее всех на свете.

Чориль и Чольчинай

Только то и крепко, что трудом добыто.

И любовь, и дружба с трудом добываются. Чтобы всё хорошо стало, много в жизни тяжёлого перенести надо. Без труда и палку не выстругаешь. А для друга и любимого ни рук, ни головы жалеть не надо.

Ещё тогда, когда нивхов много было, жили на Тро-мифе – острове – Чориль из рода Тахта и Чольчинай из рода Чильби. Как родилась Чольчинай, мать Чориля перевязала ей руку собачьим волосом: стала Чольчинай невестой Чориля.

Когда девочка первую куклу в руки взяла, Чориль первого соболя добыл. Когда Чольчинай первый раз ножик в руки взяла, чтобы рыбу почистить, Чориль на совете мужчин первый раз голос подал, как мужчина и охотник.

Чориль Чольчинай куклу из дерева сделал. Ножик ей сделал. Доску для выделки рыбьих шкур сделал, да так красиво вырезал, как никто до сих пор не умел.

Так и жили они.

Только без горя жизнь не проживёшь. Пришла на остров чёрная смерть. Купцы ли с японских островов её привезли, родичи ли с Амура, Тайфун ли ветер на своих чёрных крыльях принёс её, или сама она по воде пришла – кто знает? Куда потом ушла – тоже никто не видал! Только пришла она одна, а ушла – многих нивхов с собой унесла. В каждом доме покойник был… В каждом доме слёзы лились!

У Чольчинай родителей болезнь унесла. У Чориля родителей чёрная смерть унесла. Оба осиротели.

Взял Чориль свою невесту к себе в дом.

Стали жить они вместе.

Чориль, что ни день, в дом добычу тащит. Охотник он был хороший – ни один зверь от него не уходил. Рыбак он был хороший – ни одна рыба от него уйти не могла. Твёрдую руку Чориль имел, острый глаз. Красивый был, голосом степенным говорил, песни петь умел. Всё он умел. За что Чольчинай ни схватится – всё Чориль своими руками сделал: невод сплёл, чумашки – коробки из бересты – сделал, лодку сделал, нож, копьё и шест, острогу, весло и чашки. Даже зеркало серебряное для невесты Чориль сделал.

Чольчинай с каждым днём всё красивее становится. Глаза у неё ясные, как звёзды; губы будто малиновым соком сбрызнуты; брови, как два соболя, над глазами раскинулись; а ресницы у Чольчинай такие, что с тех пор и поговорка пошла – «вокруг глубокого озера камыш растёт»!

Скоро время Чольчинай две косы заплетать.

Скоро за Чориля замуж идти. Как взглянет на невесту Чориль – сердце у него точно ласточка забьётся.

Чориль уже и запас на свадьбу готовит. Когда с охоты идёт – под шкурками самого не видать; столько зверя набьёт.

Когда с рыбной ловли возвращается Чориль – всей деревней за ним улов тащат.

Смотрит на него Чольчинай, спрашивает:

– Отчего тебе удача во всём, Чориль?

Посмотрит Чориль на свою Чольчинай, голову запрокинет и запоёт таким голосом, что у Чольчинай в груди замирает.

– Анн-н-га! Ынн-г-г-а! – поёт Чориль. – О милой помни всегда! Сердце стучит и глаза блестят тогда! Ноги быстрей и руки ловчей тогда! Скалы возьмёшь и повернёшь тогда! Через горы и реки полетишь тогда! Море как горсть воды тогда! Никто не остановит тебя тогда! О милой помни всегда! Сильней всех врагов будешь тогда!

Ходит Чольчинай по деревне. Самая красивая из всех. Голос у неё, как у птички. В чёрной собачьей шубе Чольчинай ходит. Юбка на ней из пёстрых тюленей. Шапочка на ней из беличьих шкурок.

Увидал невесту Чориля старый Аллых из рода Удань-Хингану. Увидал – глаз отвести не может. Рот раскрыл, губы распустил… Понравилась ему Чольчинай.

– В мою юрту пойдёшь, девчонка?

Посмотрела на него Чольчинай и рассмеялась:

– Я невеста Чориля, Аллых! Как могу я смотреть на жабу, когда рядом со мной солнце стоит?

Закрыл рот Аллых, губы вытер.

– Ладно! – говорит. – Посмотрим, долго ли твоё солнце светить будет!..

Плохое задумал Аллых.

Аллых шаман был. Двенадцать толи – медных блях – у Аллыха на поясе висели. Двенадцать шаманов до Аллыха этот пояс носили. Большую силу Аллых-шаман имел.

…Пошёл однажды Чориль медвежат добывать. Проводила его Чольчинай. Села, стала свадебный халат вышивать.

А Аллых бубен взял, костёр развёл, шаманить стал, злых духов стал призывать. Долго шаманил.

…Побежала по снегу позёмка. Завихрился снег, столбом встал, закружился. Чёрная туча небо обложила. С тёмной стороны большой ветер прибежал, кверху весь снег поднял.

Потемнело всё вокруг. Буран поднялся такой, что своей руки не увидишь!..

Никогда ещё такого бурана не было. У нивхов все юрты занесло – ровное поле стало там, где деревня стояла. Где лес стоял – только верхушки сосен из-под снега торчат.

…Застиг Чориля буран.

Видит парень – не будет охоты. Понюхал ветер – чует надолго! Как спастись? Стал Чориль пустую берлогу искать. Пустой не нашёл. Нашёл такую, где медведица лежала. Сказал ей Чориль, что не за ней пришёл, что буран его загнал. Лёг рядом, пригрелся. Заснул…

Десять дней и десять ночей выл буран, дороги заносил, деревья ломал, снег до неба поднимал. Потом утих ветер, улёгся снег. Тихо стало. Мороз ударил. Хороший наст стал. Самое время Чорилю идти медвежат добывать. Не может парень проснуться! Во сне слышит, будто Горный Хозяин говорит ему: «Кто из простых людей с медведицей в одной берлоге зиму проспит – нашим, таёжным человеком станет!» Дёрнулся было Чориль, хотел встать, бежать из берлоги, да сил у него не стало сон с себя сбросить, проснуться.

Пока лежал Чориль в берлоге, шерсть на нём выросла и когти на руках и ногах выросли. Таёжным человеком Чориль стал, медведем.

…Ждёт Чольчинай жениха, а его всё нет.

Буран улёгся. День за днём идёт. Пора бы Чорилю вернуться, а его всё нет. Плачет Чольчинай, тоскует…

Пришёл к ней Аллых, за руку взял:

– Что ты одна сидишь, девчонка? Не вернётся твой парень! Иди в мою юрту!

Вырывается Чольчинай, а Аллых так держит руку, что не вырвешься. Закричала Чольчинай, на помощь зовёт. Сбежались люди.

Говорит им Аллых:

– Одна девчонка осталась. Чориля злой кехн – чёрт – утащил! Пропадёт теперь девчонка! В свою юрту её возьму. Добрый я.

Молчат люди, боятся против Аллыха слово сказать.

И утащил Аллых в свою юрту Чольчинай. Сел на нары, брови нахмурил, пальцем шевельнул – десять его жён со всех ног бросились мось – кушанье – готовить. Рыбьей кожи нарезали, тюленьего жира натопили, в котёл бросили. Ягод, рису в котёл бросили. Отварили всё. Сушёной рыбы накрошили. Для цвета и вкуса белой глины подбавили. Стали жёны мось жевать да Аллыху в рот класть. Только и остаётся ему, что глотать. Протягивает Аллых мось Чольчинай: ешь! Не взяла Чольчинай мось, сухой юколы, из дома взятой, пожевала.

…Зима проходит – Чориля вся нет.

Каждый день спрашивает Аллых Чольчинай:

– Скоро ли две косы заплетёшь, девчонка?

– Не скоро еще! – отвечает Чольчинай.

…Выбрала Чольчинай время. Оделась в охотничий наряд, копьё взяла, нож взяла, что Чориль сделал, сумочку свою рукодельную взяла, гребень взяла. Ушла из дома Аллыха ночью – Чориля искать.

Идёт Чольчинай по тайге, видит – над сугробом парок вьётся. Значит, медвежья берлога под тем сугробом. Устала уже Чольчинай, есть захотела. Думает: «Подниму медведя, заколю! Кто знает, сколько мне ещё Чориля искать? Медведя заколю, крови горячей напьюсь, – силы прибудет, мяса с собой в дорогу возьму!»

Сунула Чольчинай в проталину копьё. Стала в берлоге медведя шевелить.

Заревел медведь, вылез наружу. Большой, шерсть на нём серебром отливает. Ещё не видала Чольчинай такого красивого медведя. «Хорошая добыча!» – думает Чольчинай. Отступила назад, покрепче в снег ногой упёрлась. Замахнулась копьём, чтобы под сердце медведя ударить, без лишней муки убить. А копьё в сторону ушло, в сугроб уткнулось, только древко раскачивается… Схватилась Чольчинай за нож, размахнулась посильнее и ударила медведя в сердце. А нож в кольцо завился, даже не оцарапал медведя. Чольчинай глаза закрыла, чтобы смерть свою не видеть. Тут говорит ей медведь:

– Не бойся, Чольчинай! Это я – Чориль!

– Ты злой кехн! – кричит Чольчинай. – Заколдовал ты мой нож и копьё!

– Нет, Чольчинай, – говорит ей медведь. – Сам я тот нож и копьё делал, помнят они меня, потому и не идут против меня! Я – Чориль.

Рассказал он, что с ним сталось. Поняли они оба, что виноват во всем Аллых, который захотел Чольчинай в жёны получить. Стали думать: как быть? Пока жив Аллых – быть Чорилю медведем. И убить Аллыха нельзя – своя кровь, как можно пролить? Грех большой. Такой грех не прощается! Говорит Чориль.

– Есть у Аллыха свой кехн – чёрт! Убить кехна – умрёт Аллых… Живёт кехн у Горного Хозяина на каменной плите, в котле у столба. На закат солнца надо идти. Только я не могу. Живой медведь к Хозяину не ходит. Трудная дорога туда!

Подумала, подумала Чольчинай. Говорит:

– Пойду я к Горному Хозяину. Кехна того убью!

Взял медведь копьё из сугроба, нож расправил, Чольчинай отдал. Попрощались они, и пошла Чольчинай на закат.

Долго ли шла – не знаю. Не считала Чольчинай шагов, не останавливалась. Через реки на копье перелетала. Через горы на копье перелетала. Девять рек миновала. Девять озёр миновала. Девять горных хребтов миновала. О себе не думала. О Чориле думала. Вдруг видит – каменная сопка стоит, вершина её в облаках пропадает. Ни уступа, ни выступа на той сопке нет. Гладкая скала прямо из земли в небо растёт. Камень! Как подняться наверх?

Схватила Чольчинай нож Чориля, в скалу кинула:

– Работай, помогай мне хозяина из беды выручать!

Воткнулся нож в камень. Искры во все стороны полетели. Стал нож камень долбить, ступеньки рубить. Стала Чольчинай по тем ступенькам взбираться. Солнце в свою юрту спать ушло. Небесные люди на небе огоньки засветили. Лезет Чольчинай по скале. О себе не думает, о Чориле думает, о его беде думает, лезет по скале…

Вот солнце выспалось, двери в юрте открыло. Небесные люди огонь погасили. А Чольчинай всё по скале лезет. Скачет над нею нож, бьёт в камень, сыплются искры в разные стороны. Чольчинай со ступеньки на ступеньку поднимается. На землю не смотрит, о себе не думает.

На последнюю ступеньку Чольчинай ступила. Нож о камень поточила, в чехол вложила. Глянула вниз, чуть не упала – так далеко от неё земля, реки ниточками протянулись, сопки соболиными погодками кажутся.

Пошла дальше Чольчинай.

Видит – высокий дом стоит: брёвна каменные, столбы железные. Тот дом такой высокий, что как голову ни задирай – крыши не увидишь.

Лежит перед дверью удав – змей. Чешуя у удава каменная. Лежит перед дверью удав, голову его Чольчинай видит, а туловище его в тумане теряется: такой большой удав. Зелёные глаза свои на Чольчинай уставил. Смотрит – не смигнёт.