Текст книги "Гвардеец. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Дашко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Вспомнилась карета перед его домом, таинственный вельможа, не желавший открывать инкогнито, подозрительные взгляды кучера и лакеев… Стойте, стойте, а ведь рожа одного из них показалась мне смутно знакомой, когда дом Сердецкого штурмом брали.

А это значит…

Крикнуть «Слово и дело» сейчас, когда поблизости караульные солдаты, с помощью которых можно скрутить Пандульфи, доставить его в Тайную канцелярию, учинить допрос… Или поступить умнее и тоньше: доложить Ушакову, установить за ростовщиком наблюдение. В конце концом итальянец может оказаться не виноват.

– Держи, – я сунул опешившему колоднику целый рубль

Арестант сначала ничего не понял, но потом бухнулся на колени и что‑то забормотал.

– Удачи тебе!

Я поспешил в сторону Петропавловской крепости, надеясь, что генерал по обыкновению, засиделся у себя в кабинете до вечера.

Глава 27

Андрей Иванович оказался верен своим привычкам. За окнами было темно, зажглись немногочисленные фонари, а он все еще сидел в кабинете и работал. Возле него, почтительно склонившись, стоял секретарь, время от времени, подсовывая очередную бумагу.

– Андрей Иванович, разрешите войти?

– В чем дело, фон Гофен? Я отпустил тебя до утра, – удивленно произнес генерал, бросая в корзину для бумаг смятое письмо.

– Такие дела, Андрей Иванович, – сказал я и положил на столешницу горстку пятаков. – Уж извините за беспокойство.

– Зачем ты мне их принес? Что я медяков не видел? – рассердился генерал.

– Видели, как не видеть, причем буквально на днях. Поэтому и принес к вам лично, других в известность не ставил. Вы рассмотрите монеты получше, особенно дату чеканки. Все сразу станет ясно.

Ушаков придвинул стопку к себе, вперил в нее взгляд. Лицо его постепенно наливалось кровью, дыхание участилось, ноздри раздувались, словно у ищейки, почуявшей след. Он спровадил секретаря и уставился на меня как чекист на врага народа.

– Откуда они у тебя? – хмуро спросил Ушаков. – Неужели присвоил в доме Сердецких? Я был о тебе лучшего мнения, барон.

– Никак нет, – с обидой произнес я. – Я ни копейки не вынес из дома Сердецких. Зря вы обо мне, так говорите, Андрей Иванович.

– Тогда где ты раздобыл эту дрянь? – рявкнул побагровевший Ушаков.

– Ростовщик Пандульфи вместо сдачи выдал.

– Пандульфи… Не знаю такого. Рассказывай все от начала до конца.

Я, пока добирался, успел составить в голове примерный план доклада, поэтому бегло изложил события, начиная с заложенной шпаги, и, заканчивая недавними событиями.

– … и только на улице понял, что в руках у меня фальшивые монеты.

– И ты никому об этом не стал говорить?

– Признаюсь, были мысли арестовать Пандульфи, но потом я решил, что вернее будет рассказать вам, что и как.

Ушаков задумался.

Я стоял напротив, стараясь не мешать ему. Наконец, генерал очнулся:

– Молодец, что ушел тихо, – одобрительно произнес он. – Рыбку не спугнул. Говоришь, Пандульфи звал тебя, обещал познакомить с полезными людьми.

– Так точно.

– И приглашение это ты пока не принял.

– Не понравилось мне оно, Андрей Иванович. Фальшивое, как эти пятаки, – я кивнул в сторону медяков, разложенных на столе.

– И я чую, что неспроста тебя ростовщик заманивает. Чего‑то он от тебя хочет, и мне, грешному, любопытно узнать чего именно.

– Может, я к нему снова приду за деньгами. Мало ли какая нужда у меня образоваться могла, – предложил я.

Ушаков покачал головой.

– Нет, на тебя у меня другие виды. Ты все же ступай к себе, отоспись и приходи завтра прямо сюда. Утра вечера мудренее. Я тут покумекаю малость и определю, как мы поступим.

Я давно заметил, что Ушаков любит принимать решения после долгого и тщательного обдумывания. Наверное, эта привычка позволила ему так долго сохранять за собой кресло.

Дома меня ждал встревоженный Карл. Ему рассказали, что Ушаков забрал меня с собой, и кузен изнемогал от дурных предчувствий. Слишком памятным оказалось пребывание в казематах. Слишком…

– Все в порядке, Карл. Не стоит волноваться: Андрей Иванович не собирается отправлять меня в колодничью палату, – бравурным тоном произнес я на пороге.

– Ушаков очень хитрый и опасный человек. У него глаза как у лисы, никогда не знаешь, что прячется за их выражением. Зачем ты связался с ним, Дитрих?

– Можно подумать меня кто‑то спрашивал, – усмехнулся я. – Давай лучше на стол мечи, что у нас в печи.

Карл, хоть и сносно овладевший русским языком, до сих пор не понимал многих идиом и потому застыл с растерянным удивлением.

– На стол накрывай, – хмыкнул я. – В смысле жрать хочу, больше чем… Э… не буду смущать твой юный возраст.

Карл все сильнее и сильнее проявлявший задатки Казановы лукаво подмигнул и, вооружившись ухватом, извлек из печи горшок, приподнял крышку. Пахло изумительно. Что может быть лучше каши с мясом, приготовленной в печке!

– Дарья сегодня превзошла саму себя, – одобрительно произнес я, доставая ложку.

– Это не Дарья готовила, – скромно потупил глазки Карл.

– Да? – изумленно протянул я. – И кто же новая Марья‑кудесница?

– Как ты догадался? – округлил глаза Карл. – Ее действительно зовут Маша. Она прислуга из соседнего дома. Служит у медика из Англии, если не ошибаюсь, его зовут Джоном Куком[18].

– Что это за птица?

– Птица? О, майн гот, ты опять пользуешься непонятными русскими словечками! Неужели нельзя хотя бы в разговоре между нами пользоваться языком наших отцов?

– Если хочешь в совершенстве изучить русский, привыкай, что мы даже наедине будем общаться только на этом языке. Так что это за доктор?

Спрашивал я отнюдь не из праздного любопытства. Как и у любого нормального человека у меня имелся и собственный шкурный интерес. Кирилл Романович предупреждал, что здесь я подвержен тем же болезням, что и любой житель этих мест. Прививки, сделанные в детстве, остались там… в будущем, в другом теле. Чума, оспа, любой бич восемнадцатого века несет мне смерть. И хотя ничего серьезного я после выхода из Петропавловской крепости не подхватил, о здоровье стоит позаботиться.

Здешняя медицина больших высот пока не достигла, люди предпочитали обращаться к приезжим светилам из‑за рубежа или к знахарям, хотя последнее не поощрялось. Оставалось надеяться, что новоприбывший Джон Кук является специалистом своего дела. Мне стоило показаться ему, ибо виска на дыбе давала о себе знать.

Карл начал рассказывать о соседе:

– Он очень хороший доктор, хирург.

– А к нам его, каким ветром занесло?

– Попутным, кузен. Маша рассказала, что господин сей в прошлом году заболел сильной лихорадкой, и хотя, английские доктора справились с болезнью, но последствия остались. Порой у него бывают приступы. Ему посоветовали сменить климат, и вот он совсем недавно прибыл в Петербург, где, прожив в британской таверне Фрейзера, понял, что лучше снять на свои деньги дом. Теперь он наш сосед, временно служит при Медицинской канцелярии, посещает госпитали и там много оперирует.

– А на дому пациентов принимает?

– Ты вроде не производишь впечатления больного. Зачем он тебе, Дитрих?

– Да так… неприятные мелочи. Узнай у своей Маши, пожалуйста. Я б к нему на прием записался.

– Как скажешь, кузен. Тогда, – он почесал голову, – я сбегаю прямо сейчас. С Машей… поговорю.

– Сбегай, сбегай, – с ухмылкой закивал я. – Что, даже ужинать не станешь?

Куда там! Карл схватил гренадерку и умчался с такой скоростью, будто за ним гнались.

– Если ночью не приду, за меня не волнуйся, – на ходу прокричал он.

«Вот она молодость», – вздохнул я, запуская ложку в горшок с кашей.

Ладно, мне больше достанется. С утра голодный хожу.

Ночь прошла тихо и спокойно. Мне снился родной город, улицы, запруженные машинами, толпы пешеходов, замерших на светофоре, витрины супермаркетов, эскалатор в самом крупном из них. Кажется, я соскучился по этому урбанистическому пейзажу.

– Вставай, Дитрих. Все на свете проспишь! – голос Карла вырвал меня из забытья.

– Встаю, – поспешно произнес я. – Я так понимаю, ты только сейчас заявился. Как Маша?

– О, Маша! – с благоговением произнес кузен. – Она прекрасна! Амур сразил меня наповал. Я готов быть ее рабом до конца моих дней.

– Значит, недели на две тебя хватит, – резюмировал я, поскольку знал привычки и манеры кузена. – Что насчет доктора?

– Он примет тебя сегодня, прямо с утра. Я договорился, – гордо сказал Карл. – Так что пошевеливайся, братец.

Ушаков время прихода не оговорил, значит, могу явиться к нему в любой момент с разумным плюс‑минус лаптем.

Я поспешно собрался, тщательно побрился и, почистив мундир, пошагал к соседскому дому. Раньше он пустовал, но теперь в нем теплилась жизнь, это чувствовалось еще на подходе. За воротами залаяла собака, показался невыспавшийся сторож с колотушкой. Я назвался, сообщил, что иду к доктору.

Откуда‑то прибежала миловидная женщина в строгом платье.

– Вы фон Гофен?

– Да, красавица, – на меня напала небольшая фривольность, очевидно, заразился от Карла.

Женщина с изяществом поклонилась и предложила следовать за ней.

– Доктор ждет вас, господин сержант.

Я оказался в покоях, которые были буквально залиты светом. Негромко тикали часы на камине. На большом ковре развалился рыжий кот. Он грелся в потоке солнечных лучей, проникавших сквозь раззанавешенное окно. Никаких неприятных запахов вроде хлорки или дезинфицирующих растворов. Как это не похоже на медицинские кабинеты из моего прошлого.

Возле массивного шкафа стоял высокий и прямой как истинный английский денди мужчина в очках с золотой оправой. В руках он держал массивный фолиант.

Я поздоровался с ним на английском. Доктор (а это был Кук собственной персоной) заметно оживился:

– О, вижу, вы неплохо владеете моим родным языком? Это облегчает нашу беседу, ибо мой немецкий весьма неуклюж, а русский оставляет желать лучшего. На что жалуетесь, молодой человек?

Я рассказал ему о последствиях визита в Тайную канцелярию, о том, как мне вправляли плечевые суставы.

– Раздевайтесь до пояса, – попросил англичанин.

Он выслушал меня, приставив трубку сначала к груди, потом к спине, заставил проделать несколько упражнений, тщательно прощупал позвоночник.

– Выпрямите руку до упора.

– Ой, больно, доктор.

– Ничего страшного, вы взрослый и сильный мужчина. Согните и разогните пальцы в кулак… Ага… пошевелите пальчиками…

Закончив осмотр, он заявил:

– Не нахожу ничего, что могло бы стать опасным. Конечно, пытка и местный сырой климат не прошли без следа. Знаете, я порой чувствую себя будто в Лондоне – дожди через день, туман… – Кук засмеялся. – Кажется, я отвлекся. Ваш лекарь действовал по всем правилам медицинской науки. Считайте, что вы обязаны ему нынешним удовлетворительным состоянием. Вы ведь пришли ко мне больше из мнимости, да?

– Пожалуй, да, – согласился я. – Разве что иногда бывают неприятные ощущения. Особенно утром, после долгих занятий. Не каждый день, конечно, но все равно…

– А чего вы хотели? Палач над вами хорошо потрудился. Кости и суставы порой будут побаливать, но если вы постараетесь держать их в тепле, то вероятность осложнений в будущем будет ничтожно мала. Организм молодой, сильный – справится. Я пропишу вам кое‑какие из своих мазей. Это семейный рецепт, моя матушка научила меня изготовлять их. Боли как рукой снимет. О, она знала в мазях толк, лечила моего батюшку и всю округу. Я ведь в эскулапы пошел, чтобы, как и она помогать людям. Правда, все больше по хирургической части. Крови, помню, боялся – ужас. Когда впервые привели в покойницкую – стало дурно до тошноты. Оставил на полу весь завтрак.

Он снова засмеялся:

– Простите мою многословность. Приятно общаться на языке родины. Вы кстати знакомы с творчеством Шекспира? Если нет, у меня с собой несколько его пьес. Поверьте, они стоят того, чтобы усладить наш мозг дивными картинами. Я в Лондоне любил бывать в театре. Здесь тоже, говорят, при дворе дают представления.

– Конечно, – подтвердил я. – Императрица любит всяческие развлечения и поощряет их.

– Замечательно. Я бы с удовольствием посмотрел какую‑нибудь занимательную вещицу. Ах да! Я приготовлю мази сегодня, как только вернусь со службы. Пришлите за ними завтра вашего родственника, того, что вводит в смущение мою…э… горничную Мэри.

– Благодарю вас, доктор, – сказал я одеваясь. – Сколько с меня?

– О, абсолютно ничего. Мы ведь соседи, – лукаво улыбнулся англичанин. – Джентльмен оказал услугу другому джентльмену, только и всего. Впрочем, я наслышан, что вы знаетесь с весьма уважаемым господином Бироном.

– Имею честь знать, – кивнул я.

Это имя у меня больше ассоциировалось с моим полковым командиром – Густавом Бироном. Так что я кивал машинально.

– О, как мне повезло! – захлопал в ладоши англичанин. – Я был бы вам весьма признателен, если бы вы замолвили за меня словечко перед господином Бироном. Речь идет о сущем пустяке. Дело в том, что я поссорился с главным хирургом госпиталя, он оказался человеком завистливым и недалеким, более того – надменным и мало знающим. Я осмелился возразить его способу лечения одного из пациентов, однако со мной не согласились. Не хочу утомлять вас медицинскими терминами, но из‑за неправильного лечения тот пациент – несчастный моряк скончался. Я обнаружил его тело в анатомической палате и сообщил об этом в Медицинскую канцелярию. Это дело немало напугало главного хирурга, а он, будучи человеком с большими связями, приложил все усилия, чтобы отправить меня как можно дальше из Петербурга, во флот. Я не боюсь качающейся палубы под ногами, но право слово – мое предназначение в том, чтобы оперировать пациентов и передавать то, что умею другим врачам. А умею я, поверьте, немало. У меня полно рекомендаций от бывших пациентов. Если хотите – можете взять их с собой и показать господину Бирону.

Тут до меня дошло, что англичанин почему‑то решил, будто я знаю Бирона‑фаворита. И я понял, откуда растут ноги – кажется, кузен наплел с три короба своей пассии, а та не преминула поделиться сплетнями со своим нанимателем.

– Кажется, вышло маленькое недоразумение, – я с трудом остановил поток его красноречия. – Да, я действительно знаком с господином Бироном, но это не обер‑камергер, а наш подполковник – Густав Бирон, весьма достойный и храбрый офицер. Но я постараюсь сообщить ему о вашей просьбе, возможно, он поговорит со своим братом, и дело ваше уладится.

– О, я буду весьма вам признательным, – приложил руки к сердцу англичанин. – Мой дом – ваш дом. Хотя ваш Карл считает, что у меня есть и то, что принадлежит ему. Мэри проводит вас, господин фон Гофен.

Он позвонил колокольчиком и вызвал подругу моего кузена. Ей оказалась та женщина, что встретила меня у входа.

– Вы оказались гораздо выше, чем я представляла, – произнесла горничная, когда мы шли по коридору. – Наверное, не знаете отбоя от дам. Они наперебой спешат назначить вам свидания.

– Вы первая, – усмехнулся я, – кто говорит мне о свиданиях. Поверьте, моя жизнь гораздо скучнее, чем кажется.

Угу, я старый солдат и не знаю слов любви. Еще не хватало отбить подругу у Карла, он мне этого до конца дней не простит.

Тоскливый взгляд Марии долго сверлил мне спину. Эх, за милых дам, за милых дам… Может, и впрямь обзавестись боевой подругой, организм‑то молодой, своего требует. Хотя, много ль таких найдется, что мой характер сдюжат? Да и служба нынче непростая пошла: свободного времени с каждым днем все меньше и меньше становится. Женщина любит тепло и ласку, как автомат чистку и смазку. Такая вот армейская пословица наоборот.

Я отправился к зданию Тайной канцелярии с чувством неизгладимой симпатии к Джону Куку, говорливому, но обаятельному врачу. Если он действительно настоящий профессионал, нет никакого резона удалять его из Петербурга. Пожалуй, стоит на днях навестить подполковника и замолвить словечко.

Глава 28

– Долго ж тебя носило, – Ушаков не стал скрывать неудовольствия. – Другой с первыми петухами б ко мне прибежал, а ты никак в полдень пожаловал. Пушка только‑только жахнула. Я уж солдат за тобой отправлять хотел.

– Простите за опоздание: к лекарю заходил, – сознался я. – После того, как с вашими катами вплотную наобщаешься, полжалованья на лекарства извести можно.

Генерал засмеялся.

– Хватит ужо жалиться, фон Гофен. Глянь на себя в зеркало – здоровый как буйвол, тебе не по дохтурам ходить надо, а девок окучивать. Иль ты и там тоже поспел?

– Полноте смущать меня, Андрей Иванович. Я в делах амурных секретность люблю.

– Надеюсь, не только в амурных. Задал ты мне вчера задачу с Пандульфи энтим. Долго голову ломал, полночи не спал, на кровати ворочался, а к утру смекнул, как мы с тобой все обстряпаем. Пока ты у лекаришки своего пропадал я уж и распоряжения отдать успел, и человека нужного нашел, а чтобы он, голубчик, к беседе долгой и серьезной подготовился, велел его, сокола, в холодной подержать. Догадываешься, о ком речь веду?

– Никак нет, Андрей Иванович. Ни на грош понятия не имею.

Ушаков расплылся в улыбке:

– И я тоже думаю, куда тебе догадаться. Хоть и умный немец ты, фон Гофен, но к полету мысли российской не привычен. Я такую персону для Пандульфи припас – уж он все пальчики как котяра сметану оближет. Знатная может авантюра выйти. Порадуешься за меня, старика, что в скудоумость не впал еще, несмотря на преклонность лет.

– Андрей Иванович, что вы право слово загадками со мной разговариваете! Да и вам грех на возраст жаловаться. Считайте, полжизни всего прожили, впереди еще столько же.

– Ох, и льстец ты, барон. Знаешь, как ключик к старости моей подобрать. Ну, так и я тебя уважу, потерпи токмо чуток. Сейчас приведут человечка, натешишь свое любопытство. Да и я весь в гаданьях – получится ль у меня, иль не получится. Хучь монетку кидай.

– Нельзя вам в трудах ваших методой сей пользоваться, ненадежная слишком, – усмехнулся я.

– И то правда.

Ушаков снял парик, помахал им будто веером:

– Жарко мне. Ну да пар костей не ломит. Любишь в баньке париться?

– Конечно.

– Вот и я сызмальства большой любитель. Раскалю камни докрасна, водичкой колодезной наподдам, хорошо… Душа в небеса улетает, музыку ангельскую слушать. Арфы там али скрипки какие. А потом в прорубь горячим нырнуть. Ух! – генерал задвигал сжатыми в локтях руками. – Ты на чины мои высокие сейчас не смотри, я ведь начинал когда‑то с самой ни наесть сошки мелкой. Все прошел: и бедность, и скудость. И повоевать при Петре Ляксеиче довелось. С простого солдатика карьер свой зачинал. Теперь вишь, как возвысили меня. А я каким был, таким и остался. Простой как лыко. И ты гляди на меня и на ус мотай, покуда из ума я не выжил. Пригодится наука в будущем.

В дверь постучали.

– Заходите, – крикнул Ушаков.

В проем протиснулся капрал со смуглым обветренным лицом:

– Приказывали арестанта к сему часу доставить.

– Вот и славно, – заурчал великий инквизитор. – Заводите сюда, сокола ясного.

Караульные втолкнули связанного человека в офицерском мундире. Он поднял мутные глаза, и я с удивлением узнал своего ротного.

– Капитан‑поручик Басмецов!

– Позор на мою голову это, а не капитан‑поручик, – зло произнес Ушаков. – Я ведь с его батюшкой почитай не один пуд соли съел. Мы ж как побратимы были, а этот… – генерал произнес обидное слово, – крестником мне доводится. Андрюхой в мою честь назвали! Я ж его поганца на этих коленках держал, по грибы с ним ходил, на охоту ездил. Басмецов‑покойник на сынишку нарадоваться не мог – умный, грил, растет, старательный, уважение и почет проявляет, к наукам тянется. Все просил пристроить сынка за ради дружбы нашей. Я, дуралей, слушал его, ухи как лопухи развесив. И что из того вышло? Из полка Семеновского в гвардию новую с повышением отправлял, думал, от сердца отрываю. А он как бурьян в огороде вырос, хоть с корнем дери. Все труды впустую пропали. Что делать‑то мне с тобой, Андрей Пантелеевич?

– Делайте что хотите, – угрюмо произнес офицер. – В вашей я власти. Готов понести любое наказание.

– Вот ты как глаголешь! Верно, что хочу, то и ворочу. Долго шкуру твою да качан пустой спасал, перед матушкой‑царицей покрывал, пятнами от стыда покрываясь как леопарда какая. Видел надысь эту животину при дворе императрицы, – Ушаков, не сдержав эмоций, сплюнул.

Басмецов еще ниже склонил голову.

– А почему стеной за тебя стоял? – спросил великий инквизитор и сам ответил:

– Все потому, что Пантелей Басмецов от пули швецкой меня заслонивший, в глазах до сих пор стоит. Я ему кажинную неделю за упокой свечи ставлю, да молебен делаю. Но не знал, не ведал я, что придется мне сына крестного в колодки заковывать. Знаешь, чего императрица наша, Анна свет‑Иоанновна на днях мне сказала?

– Откуда знать мне, Андрей Иванович? – опустил глаза капитан‑поручик. – Пьян я был как сапожник. Вроде как зачал намедни австерии одну за другой обходить, так и не мог остановиться. У вас, дядюшка, в гостях токмо и очухался, когда в холодную приволокли да на пол земляной бросили.

– Велела она тебя в солдаты разжаловать, да в армию, что на войне турецкой сражается, направить.

– Может это и к лучшему, – вздохнул Басмецов. – Что может быть сиятельней, чем сложить голову не во славу Бахуса, а отечества ради!

– Приятно слышать мне речи такие, – успокоено произнес Ушаков. – Вижу, не всю совесть ты, Андрюха, в кружке пивной оставил. Об отечестве вспомнил. И оно о тебе помнит, горе луковом. Хочешь, чтобы вместо абшида[19], карьер твой наладился, мундир офицера гвардейского остался?

– Вестимо хочу, Андрей Иванович, – с нескрываемой надеждой сказал Басмецов.

– Тогда слушай меня внимательно, капитан‑поручик. Поговорил я с матушкой маненько, слово дал свое честное, умилостливил и отложил приказ ее гневный ненадолго. Но от тебя теперь все зависеть будет. Как поведешь себя, такой и прибыток получишь.

– Андрей Иванович, да я… – Басмецов не веря в собственное счастье, едва не заплакал, – землю из‑под ног ваших горстями есть буду, ноги поцелуями покрою, на колени паду, и за вами ходить так буду. Что скажете, все сделаю. Хучь на плаху пойду.

– Кто ж знает, может и до плахи дойдет дело. Смотри, Андрюха, подведешь меня – лучше сам удавись!

– Вот те крест, Андрей Иванович, какую бы муку не принял, не подведу, – истово закрестился офицер.

– Даже пред искушением Бахусовым устоишь?

– В рот не возьму заразу огненную!

– Ладно, памяти светлой отца твоего, Пантелея, прощаю и всецело на тебя полагаюсь в деле важном и государственном. Сколько долгов накопил, крестничек?

– Много, Андрей Иванович, не одну тыщу рубликов. На распутство, девок гулящих, водку окаянную тратился, ничего не жалел. Деньгами швырялся направо и налево. Да и в карты везти перестало. В долгах как в шелках я.

– М‑да, – почесал затылок Ушаков. – Хорошо погулял, крестничек, нечего сказать. Ладно, мы тебя из долговой ямы выручим. Не сразу, но выручим.

– Каким образом, Андрей Иванович?

– Да таким, – Ушаков откинулся на спинку кресла. – Пойдешь с подчиненным своим, сержантом фон Гофеном, сразу после обеда к ростовщику – итальянцу Пандульфи, вещицу ему вот эту заложишь, – великий инквизитор вытащил из стола ларец, украшенный драгоценными камнями, – о себе, ничего не таясь, кроме встречи нашей, расскажи, речи его послушай. Позовет тебя Пандульфи к себе на вечер званный, соглашайся, но не сразу, манер держи. Ужом проскользни, но войди к итальянцу в доверие. Это и будет для тебя задание, капитан‑поручик. Что у Пандульфи узнаешь, мне пересказывай. Если зачнутся речи подозрительные, «слово и дело» кричать прилюдно не вздумай. Выслушал, запомнил, ко мне приходи. Я тебе раскумекаю, как дальше быть. А о мундире своем не беспокойся. И он, и чин пока при тебе будут. И для всех ты лейб‑гвардии офицером останешься. Возникнет интерес, я тебя и выше чином двину. А сейчас иди, умойся, платье в порядок приведи. Я для тебя комнатку особливую приготовил.

Ушаков вызвал секретаря, и тот, отпустив караул, увел моего ротного куда‑то вглубь секретарских конторок.

– Вы на самом деле верите в то, что он искренне хочет искупить вину? – спросил я.

– Я Андрюху хорошо знаю, из‑за бабы своей сорвался он. Дура она оказалась, рога мужу наставила, с его лучшим другом махаться начала. Оттого и запил крестничек. Любовь и не такие кунштюки с человеком проделывает. Жаль, вовремя наставить не успел. Не кручинься, фон Гофен, выйдет из капитан‑поручика толк. Я породу Басмецовскую знаю. Когда зарок дают – умрут, а на своем стоять будут.

– Но зачем все это? – удивился я.

– А затем, – спокойно заговорил Ушаков, – Пандульфи твой наверняка не только фальшивомонетчикам помогает, но еще и в шпионах чьих‑то ходит. Очень полезно человека верного подле такого подлого типа держать, Андрюха мой сгодится. Слава худая о нем по всему Петербурге разнеслась. Итальянцу легче будет в оборот его взять. Долгами опутает, запугает. Кой в чем Басмецов ему и вспоможет. Глядишь, в доверие к итальянцу войдет. А там посмотрим – будет день, будет и пища.

– А мне что делать?

– Ты сведи ротного своего с итальянцем, увидишь, что Пандульфи перед ним стелиться начнет, придумай предлог какой и уходи. Не мешай, Андрюшке, – Ушаков погрозил пальцем. – Завтра чтобы как штык у меня к восьми утра тут был, есть у меня для тебя и другие порученьица.

Умытый, причесанный, с завитыми буклями, в наутюженном и почищенном кафтане, Басмецов производил другое впечатление. Сейчас это был настоящий гвардейский офицер – холеный и бесстрашный.

Пандульфи встретил нас с распростертыми объятиями, сам открыл двери, залопотал‑залюбезничал:

– Господа гвардейцы! Как я рад видеть вас на пороге моей скромной обители! Прошу вас проходите, не стойте в дверях.

Басмецов оглядел обстановку, воровато оглянулся и, достав из‑под мышки шкатулку Ушакова, показал итальянцу:

– Вот, бери в заклад, чума ростовщическая.

Пандульфи на оскорбление не обиделся, даже бровью не повел. Пригласил за стол, велел подавать кофе с угощениями.

Я же зная, что на том обязанность моя закончилась, от приглашения отказался и, простившись с итальянцем и Басмецовым, ушел восвояси. Дорога как‑то сама собой привела меня на полковой двор. Давно хотел навестить капитана Анисимова, узнать, далеко ли он продвинулся в изысканиях.

Выстроенная для него за три дня деревянная избушка успела внутри закоптиться, хоть топилась она не по‑черному. Как наш огненных дел мастер не спалил ее до головешек, осталось для меня загадкой.

Артиллерист в кожаном фартуке стоял возле верстака и с критическим видом рассматривал зажатую в маленьких тисках деталь.

– Как успехи, господин капитан? – спросил я, вместо приветствия.

– Вот, идейку одну хочу апробировать. Изготовил партию пробных пуль, сегодня счастья на поле попытаю. Составите кумпанию, господин сержант?

– С великим удовольствием. Позволите взглянуть?

– Отчего ж не позволить. Глядите, фон Гофен.

Пуля, придуманная капитаном, немного напоминала те, которыми я в детстве стрелял в тире из пневматической винтовки – с круглым отверстием у основания.

– Зачем оно? – удивленно спросил я.

– Долго рассказывать, – отмахнулся капитан. – Потом как нибудь объясню.

– Договорились, ловлю вас на слове, господин капитан.

Мы решили взять с собой двух мушкетеров, Анисимов лично отобрал несколько фузей, из которых собирался производить пробные выстрелы. Я сходил за ростовыми мишенями и с большим трудом приволок к избушке. Погрузили добро на две подводы и выехали за пределы города. До «кампанентов» полка было далеко добираться, поэтому решили направиться в другое место.

– Есть одно у меня на примете, – сказал Анисимов.

– Главное, чтобы зевак не было, а то подстрелим кого случайно, хлопот потом не оберемся, – предупредил я.

– Не волнуйся, фон Гофен. Там редко кто бывает.

– Отлично. Дорогу‑то помнишь?

– Как не помнить, не раз туда ездил. Если все пройдет благополучно, в реке скупнемся. Она неподалече.

– Это дело. Давно в водичке не плавал, аж соскучился, – обрадовано произнес я.

И правда, так хочется нырнуть в прозрачную, будто в озере Байкал воду, отплыть от берега, перевернуться на спину и любоваться редкими облаками на небе. Тем более с экологией пока полный порядок. Земля и водичка еще не отравлены ядовитыми сбросами и отходами жизнедеятельности. В любом месте набери котелок водички и пей некипяченой. М‑да, это не хлорка из водопроводного крана.

Капитан нашел подходящую лужайку неподалеку от устья Невы. Одуряюще пахло нескошенной травой, высоко в небе порхали птички. Неподалеку покачивались на ветру березки.

– Благодать, – сказал Анисимов. – Зачнем, помолясь.

Мы установили мишени на обычном расстоянии. Капитан‑артиллерист отсчитал полтораста шагов, велел фузилерам взять оружие на изготовку.

– Пали!

Грохнули обе фузеи, испуганные птицы поднялись еще выше, издавая тревожные звуки.

– Попадание! – отметил я. – Увеличим расстояние?

– Пожалуй, – согласился Анисимов.

Мушкетеры перезарядили фузеи, отошли еще на полсотни шагов.

Выстрел! Клубки дыма, быстро развеянные дымом. В мишенях появились две новых дырки.

Дистанция – триста шагов. С такого обычно не стреляют, просто нет смысла переводить патроны. Анисимов встал на колени, истово перекрестился:

– Не подведите, братцы. Пли!

Громкий хлопок, яркая вспышка, будто от салюта, металлический треск. В ушах у меня зазвенело.

– Аааа! – Один из мушкетеров, взмахнул руками и повалился на траву.

– В чем дело? – закричал Анисимов, бросаясь к нему.

– Фузею, фузею разорвало, – будто сам виноват, объяснялся второй мушкетер.

Губы его тряслись.

– А твоя как?

– С моей все в порядке, ваше благородие.

– Живой! – капитан склонился над мушкетером, облегченно вздохнул.

Лица раненого солдата было не видать из‑за крови. Я вытер его чистой тряпицей, с грехом пополам соорудил повязку на голове. С помощью остальных погрузил на телегу, укрыл епанчей, запрыгнул и присел рядом.

– В госпиталь! Гоните в госпиталь!

– Как же так, ваше благородие? Что теперь с ним будет?

– Не знаю, ничего не знаю. Авось довезем, а там, что доктор скажет.

Я обернулся и увидел, что мишени были поражены с трехсот шагов. В каждой зияло по новенькой дырке. Похоже, Анисимов находится на верном пути. Жаль, что такая ерунда с разорвавшейся фузеей получилась. Да и солдат пострадал невинно. Что еще будет в итоге, даже загадывать страшно.

Караульные возле госпиталя остановили нас.

– Кто такие? – сурово зарычал капрал‑преображенец.

– Уйди прочь, не видишь – раненого везем, – Анисимов спрыгнул с подводы и с грозным видом пошел на капрала. – Дохтура скорей зовите. Умрет солдат, я вас всех в капусту порублю.

– Но, не замай, – отстранился капрал. – Сейчас вызовем.

Он поднес к губам висевший дотоле на шее свисток, дунул. Полилась приятная мелодичная трель.

Все как‑то буднично и в то же время невероятно.

Из госпиталя вышел и поспешно направился в нашу сторону врач с несколькими санитарами. Я с радостью узнал вчерашнего знакомца – доктора Кука. Он тоже вспомнил меня, деловито поздоровался, бросил короткий взгляд на раненого и приказал: