Текст книги "Царская дорога (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Конница лениво кружит в сотне шагов от тающего строя, выпуская одну стрелу за другой. Щит – хорошая штука, но случайная стрела всегда найдет себе щелочку. Девять стрел воин отразит, а десятая найдет-таки свою цель. Даже пустячная рана выводит из строя бойца. Не удержать после этого щита и не натянуть лук. Войско ассирийцев гонят к реке, умело управляя их страхом. Налетают с одной стороны, оставляя возможность уйти в другую, нужную нам. Это тонкая наука, и мои конные стрелки отрабатывают свои маневры дни напролет. Совсем скоро ассирийцев прижмут к топкому берегу, и там их строй рассыплется. Часть утонет, еще часть погибнет на месте, а самые отважные пойдут на прорыв и окажутся на равнине, гладкой, как бильярдный стол. И тогда за ними пойдут гетайры и изрубят их жуткими изогнутыми мечами. Скука… Я и так все знаю наперед.

– Государь, – ко мне подъехал адъютант. – Еще одного гонца поймали. Только странный какой-то гонец. Он не убегал, а к нам шел. Сам худой, как весло, колесницу разбил в дороге. Прискакал на спине коня, а второго рядом за повод вел. По-нашему хорошо говорит.

– Тащи его сюда, – оживился я.

Ассирийца приволокли и поставили передо мной. Он приложил руку по уставу, а на его грязном лице, исчерченным потеками пота, блуждала счастливая улыбка. Он худ до невозможности, и до невозможности же грязен. Щегольская борода, когда-то завитая, превратилась в окаменевший колтун. Он похож на ожившего покойника, и только глаза смотрят дерзкой, странно знакомой улыбкой.

– Государь не помнит меня? – вдруг спросил он.

– А должен? – прищурился я. Я определенно где-то его видел.

– А так? – широко улыбнулся он, и я ахнул.

– Оставьте нас! – скомандовал я, и когда охрана отошла, спросил удивленно. – Хепа? Ты?

– Хепа умер, государь, – усмехнулся он. – И предатель в Ашшуре умер. Он учил биться царский кисир. Он был в списке на ликвидацию.

– Ты получишь положенную награду, – кивнул я. – Ты знаешь, где сейчас Кулли?

– Я думаю, он поехал в Сузы, – усмехнулся лукканец. – По крайней мере, на его месте я уже был бы там. Мне бы чего-нибудь пожрать, государь. Последнее, что я ел, был костный мозг дикого онагра. Мне повезло. Львы не стали грызть его мослы, а гиены еще не успели подойти. Но это было три дня назад…

* * *

В то же самое время. Сузы. Элам. (сейчас – г. Шуш, Иран).

Дорога из Вавилона до Суз – полный месяц, и караван ослов, к которому присоединилась супружеская чета, растянулся на тысячу шагов. Они оставили корабль, на котором пришли по Тигру в эламский Дер, и вот уже через четыре дня огромные стены столицы показались в закатной пелене. Зиккураты храмов Иншушинака, Хумпана, Пиникир и Киририши (так звали здесь Великую Мать) возвышались над городскими стенами, пряча кирпичные макушки в темнеющем небе. Купцам нужно поспешить, иначе закроют ворота. Здесь, в Сузах, живет главный из царей Элама, один из трех…

– Давай еще раз прочтем список даров, муж мой, – заявила Цилли-Амат, и Кулли покорно полез в суму, висящую на боку. Потом он подумал немного и положил ее назад. Он наизусть помнил все, что там написано, но его жене доставляло невыразимое наслаждение перечитывать таблицу раз за разом. Или, наоборот, так проявлялась ее скорбь. Ведь они выгребли из своих закромов почти все, что скопили нелегким трудом.

– Чаша золотая, наполненная золотыми статерами, – пробубнил Кулли, пока Цилли согласно покачивала крючковатым носом. – Чаша серебряная, наполненная драхмами. Ткань пурпурная, десять кусков. Ваза из алебастра египетская…

– Три! – сказала вдруг Цилли.

– Что три? – недоуменно посмотрел на нее муж.

– Три вазы алебастровых, три чаши золотых и чаши серебряные. Тоже три! – торжествующе посмотрела Цилли-Амат на своего супруга. – Мы этот список у казначея за взятку заверим, и делу конец. Ты потом у своего царя по описи получишь.

– Нет! – отрезал Кулли, и его жена свирепо засопела. Она ударила пятками своего мула, который обиженно заревел и в несколько скачков покрыл полсотни шагов.

– Желание заработать не должно затмевать в тебе здравый смысл, – Кулли догнал жену и поехал рядом. – Мало того, что ты предлагаешь обмануть мне своего господина и благодетеля, так еще и риски какие! Не приведи боги, узнает! Ведь тогда конец нам с тобой. Из-под земли достанет.

– Думаешь, Безымянный придет за нами? – заинтересованно посмотрела на него Цилли-Амат. – Пошлет убийцу из-за такой малости?

– Думаю, пошлет, – поежился тамкар, вспомнив странного типа, которого он аккуратно прощупал в Ашшуре. Если этот беззубый – купец, то сам Кулли – жрица Великой Матери.

– Но ведь мысль-то хорошая была, согласись? – примирительно сказала Цилли-Амат. – А если мы чужих владык будем обманывать, муженек, это твою клятву не нарушит?

– Это сколько угодно, – махнул рукой Кулли. – Главное, чтобы они тоже нас с тобой по всему свету не искали.

– Быстрее! Быстрее, почтенные! – заорал раб кари, начальник каравана. – Скоро солнце сядет. Ночевать нам тогда в степи!

Бит тамкарим, дом купцов, стал их приютом. Такие постоялые дворы есть везде, где есть твердая власть. Да и быть по-другому не может. Ведь находятся они за городской стеной, и купцы безбоязненно оставляют там свои товары и ослов. Элам —ближний сосед, торговый партнер и старинный враг Междуречья. Так длится уже сотни лет. Здесь в ходу аккадский язык и клинопись. И даже богиня Иштар чувствует себя в этой стране ничуть не хуже, чем в родном Вавилоне. Ее храмы повсюду.

Кулли скучал, пока его жена пробежала по старинным компаньонам своего отца, выясняя слухи и дворцовые сплетни. Знакомцы же помогут им попасть на прием к самому царю, взяв за эту сущую мелочь. Посол ты там или не посол, но торговля доступом к монаршему телу – давняя привилегия дворцовой шушеры и людишек, к ней приближенных. Как бы там ни было, Кулли, озадаченный потоками свалившегося на него груза информации, уже через два дня стоял, склонившись, перед крепким мужиком в расшитом одеянии до пят и в высокой полосатой шапке. Шутрук-Наххунте имел широкое обветренное лицо и глубоко посаженные глаза, которыми и сверлил вавилонского купца, не произнося ни слова. За него тоже вещал глашатай.

Уже были вручены подарки, показана таблица с подтверждением полномочий Кулли как посла, и даже злосчастная купчая на верблюдов была вручена тоже. Сам царь Шутрук-Наххунте соизволил взять ее в руки и прочитать. На грубом лице его появилась глубокая задумчивость. После этого он заговорил сам.

– Твои слова правдивы, купец. И нам угодны твои дары. Мое величество наслышано о том, что сейчас происходит в Ассирии. Царь Ашшур-Дан спешно созывает войска и ведет их на запад. Его пределы громит царь Медного острова, который мстит ему за грабеж. Рынки шумят, а мои купцы уже сбежали оттуда. Они рассказали мне, что все это из-за каких-то животных, поднимающих огромный груз. Их купили за ничтожную сумму, и теперь ассирийцы не знают, что с ними делать. Эти звери их не слушаются. Стало быть, это ты тот самый купец и есть.

– Да, великий господин, чье правление благословил Мардук и Иншушинак, – склонился Кулли, – я не посмел бы лгать тебе. Я сказал носителю печати царя Ашшур-Дана, что эти верблюды должны пойти в Сузы, к великому государю Шутрук-Наххунте, да славится его имя. Но ничтожный ассириец только рассмеялся и заявил, что не боится царя Элама. И что царя Энея он не боится тоже. Ассириец сказал, что царь Ашшур-Дан самый великий государь из всех, и что он разобьет каждого, кто посмеет напасть на него. Он купил у меня все стадо за цену, меньшую стоимости овцы! И он забрал дары, которые мой царь прислал светочу мира, что восседает сейчас передо мной. Я был вынужден поехать в Вавилон и собрать все, чем владею сам и чем владеет семья моей жены, чтобы принести все это к подножию трона величайшего.

– Что? – Лицо Шутрук-Наххунте почернело и перекосилось от гнева. – Ты хочешь сказать, что ассирийцы ограбили посольство, которое шло ко мне?

– Я исполняю обязанности посла, и я передал слугам величайшего таблицу, где подтверждены мои полномочия, – снова поклонился Кулли. – Ассирийцам неведом страх, они не ставят ни во что силу царя Элама.

– Можешь идти, – рыкнул Шутрук-Наххунте. – Ты верный слуга своего государя, и я щедро вознагражу тебя. А своих зверей ты получишь назад. Богом Хумпаном клянусь! Убей меня гром!

– Но торговля, величайший! – несмело сказал Кулли. – Я приехал сюда, чтобы проложить путь от самых Суз до Угарита. Мой государь обещает свое покровительство тамкарам Элама.

– Мы дозволяем вам торговать здесь, – отмахнулся царь Шутрук. – Подойдешь потом к моему суккалу, он все решит.

Кулли, не разгибая спины, выкатился из тронного зала, обливаясь потом под роскошным халатом, и пошел к покоям визиря, который здесь, как и в Вавилоне, назывался суккал. Ближе к вечеру, закончив дела, он вернулся на постоялый двор, где его ждала жена, которая вцепилась в него, словно клещ.

– Ну? – требовательно спросила она. – Получилось?

– Получилось, – выдохнул Кулли. – Суккал заверил список наших даров, и я получу их у своего государя обратно. А царь Шутрук, в свою очередь, щедро меня одарит. Я сказал ему, что отдал свое и, мне показалось, что он даже растрогался.

– А верблюды? – встряхнула его за грудки Цилли-Амат. – Он поможет нам их вернуть?

– Он пообещал, – вытер пот со лба Кулли. – Но только это будет совсем не так, как мы с тобой рассчитывали. Меня не оставляет скверное предчувствие, моя дорогая. Царь Шутрук-Наххунте, да славится имя его, не произвел на меня впечатления человека, который легко прощает обиды. Он не станет писать писем и слать посольства. Он узнал, что ассирийцы сейчас уведут войска от столицы, и непременно воспользуется этим. Царю нужен был повод, чтобы напасть на беззащитные провинции Ассирии, и он его получил. Мне кажется, о жемчужина моего сердца, что мы с тобой только что развязали большую войну. И все это из-за какого-то стада верблюдов! М-да…

– Та-ак! – задумалась вдруг Цилли-Амат. – Война, значит… Тогда ты остаешься здесь и получаешь разрешение на торговлю. Пока соберут войско… Пока я съезжу в Вавилон… Отсюда до реки Малый Заб три недели пути, пусть четыре. За ней уже начинается ассирийская Аррапха. Пока эламиты пройдут земли диких касситов и лулубеев, что пасут своих баранов между Шушем и Аррапхой, они изрядно награбят. Представь, войско вошло в Ассирию, все радуются победам, а тут их встречает целый корабль, груженый вином из фиников! Ну скажи, драгоценный муж мой, разве я не молодец!

Глава 13

Еще месяц спустя. Год пятый от основания Храма. Месяц девятый, Дивонисион, богу виноделия посвященный. Западные пределы Ассирии.

Короткая прогулка до Каркемиша с целью потренировать молодняк и сбыть с рук одну из засидевшихся в девках родственниц обернулась полноценной войной. Мелкие городки мы частично взяли коротким штурмом, а частично принудили сдаться под честное слово. Мое войско так основательно подчистило местные закрома, что я уж начал переживать, не придется ли покупать зерно в Каркемише. Но тут наконец-то удача нам улыбнулась. Видимо, гонцы все же добрались до Ашшура, раз царь провел мобилизацию и теперь тащится «со всей силой своей», мечтая о личной встрече. Да, слава богам, он тащится прямо сюда.

Выражение «со всей силой своей» означает, что помимо регулярных войск, коих у Ашшур-Дана даже меньше, чем у меня, он собрал отряды знати из коренных провинций Ассирии и из покоренных земель востока: из бывшего царства Аррапха, провинций Замуа и Хархар. На сборы у него ушел всего месяц, и на дорогу сюда из Ашшура уйдет еще столько же. Честное слово, я уже устал ждать. Скоро осень, а зимовать я люблю не в шатре, а дома, у теплой печки. Чай не мальчик, в почтенных летах пребываю. Мне примерно двадцать четыре. Дня моего рождения отец не запомнил ввиду совершеннейшей ненадобности. Вроде бы я родился весной, но это не точно. Возможно, это был конец зимы. Он и в годе-то был не слишком уверен.

Встречный поток угнанного скота, с одной стороны, и воинской амуниции с другой, идет непрерывной рекой. Как ты ни собирай стрелы, а расход их у конницы все равно огромный. Вышли-то мы с тремя колчанами на брата. Девять дюжин, на один хороший бой. А тут что ни день, так вылазка по тылам неимоверно растянувшегося ассирийского войска. Мастерские в Угарите благословляют эту войну. На них, в отличие от несчастных жителей Хабхи, пролился серебряный дождь.

– Государь! – в мой шатер вошел трибун Тарис, который склонил курчавую голову. – Разведку ассирийцев видели отсюда в дне пути. Они идут прямо на нас.

– Ага! – удовлетворенно потянулся я. – Ну наконец-то! Тогда действуем по плану.

Сюда, на запад, ведет только один удобный путь. Такой, где в достатке воды и пищи. И этот путь мной основательно ограблен. Население разбежалось, колодцы аккуратно засыпаны или забиты дохлятиной, а зерна не осталось вовсе. Кормиться огромной армии негде и нечем, и Царская дорога, такая удобная и гостеприимная когда-то, станет для войска Ашшур-Дана дорогой смерти. Он же ведет с собой тысяч десять. Моим разведгруппам хватает мутного ручейка, ассирийцам же нужны многие тонны воды.

– Откуда столько войск? – спросил я у жрецов Сина, владения которых никто даже пальцем не тронул. И те охотно пояснили. В случае большой войны цари гонят всех подряд, срывая земледельцев со своих полей. Десять тысяч – это еще немного. Шутрук-Наххунте Эламский может привести и все пятьдесят. И эта безумная саранча не оставляет после себя ничего, кроме дочиста объеденной земли. Причем свои собственные владения могут грабить с тем же огоньком, что и вражеские. Жрать-то нужно что-то. Десять тысяч человек – это десять тонн зерна в день. Плюс боевые кони, которые на жухлой траве много не навоюют. Им тоже нужен овес. Тот запас, что приносит с собой воин, он съедает в первые же дни, а потом вся надежда только на грабеж. А вот тут облом! На этом пути все уже украдено до них. И сделано это тщательно, с глубоким знанием дела.

Переправа через Хабур в это время года несложна. Река едва ли по пояс в самом глубоком месте. Брод охраняет крепость Гузана, но его ополчение мы уже разбили, а с горожан взяли щадящий выкуп. Все равно у меня нет сил на полноценную осаду. Зато они теперь мне не мешают. Сидят за высокими стенами и носа не высовывают. Удобных бродов тут всего один, и обойти его нельзя никак. Поэтому, когда ассирийская армия показалась на горизонте своей бесконечной пыльной змеей, мы уже были готовы. Пять сотен конных лучников на переправе – страшная сила.

* * *

Господин Бел-Илани, носивший высокий титул ша пан экалли, хранитель печати, шел со своими людьми прямо за царским отрядом и дворцовой гвардией. Мерное покачивание колесницы навевало дрему, и только то, что он стоял, держась за тонкий борт повозки, спасало его ото сна. Вся аристократия Ассирии двинулась в этот поход, позабыв былые разногласия. Позади ведут свои отряды великий глашатай, нагир экалли, и великий виночерпий, раб шаке. А за ними идут аристократы чином пониже. Все вельможи дворца были потомственными воинами из знатнейших семей. И если господин Бел-Илани по долгу службы обязан готовить царские указы, то это совершенно не значит, что он был плохим бойцом. Совсем наоборот. Воевать его учили с детства, а с поводьями колесницы господин ша пан экалли обращался лучше, чем его жены с веретеном.

– Скверная война, господин, – почтительно сказал вдруг возница. – Подлая какая-то. Сколько хороших парней каждую ночь теряем!

– Да, – поморщился хранитель печати. – Не по-людски воюют.

Он вздохнул и глубоко задумался. Война эта – полнейшая дрянь. Каждую ночь на спящий лагерь летят стрелы, отягощая обоз ранеными. Их уже под две сотни. Воды очень мало. Приходится долго у мелких речушек стоять, а потом пускать разведку, чтобы найти источник или колодец, который еще не успели завалить падалью. Половина воинов из таких рейдов не возвращается. Их бьют всадники, что отринули заветы предков и сели на спины своих коней. А еще…

Хранитель печати скрипнул зубами от гнева. Унизительные воспоминания захлестнули его с головой. Он такие надежды возлагал на этих слюнявых зверей, что забрали у тамкара царя Талассии, но едва не превратился из-за них в посмешище. Проклятый купец не сказал, что покупать нужно еще и погонщиков, потому что незнакомых людей эти проклятые животные не слушаются. Когда на них попробовали навьючить груз, они только истошно ревели и плевались, никого не подпуская к себе. Господин ша пан экалли и сам один раз удостоился такого плевка, что едва не стоило ему репутации. За спиной начинали шушукаться и хихикать, а это верный признак того, что он потерял лицо. Невообразимая ситуация для персоны такого ранга. Но, видимо, Ашшур благословил его, наделив толикой здравого смысла. Он сделал вид, что так и было задумано. И что пройдет несколько месяцев, и искусные воспитатели коней справятся с этими зверями. Просто нужно время.

Слухи пробежали по дворцу и затихли, чтобы через считаные дни разгореться с новой силой. Царь Эней, который с невообразимой скоростью оказался в пределах Ассирии, начал громить провинции запада. И в этом теперь тоже винили хранителя печати. Ведь все гонцы, что добирались до Ашшура, твердили в один голос: повелитель Медного острова пришел, чтобы мстить за оскорбление, которое нанесли, ограбив его тамкаров. Сам царь Ашшур-Дан призвал тогда своего слугу, и когда хранитель печати показал ему купчую на этих верблюдов, посмотрел на него как на последнего дурака. Бел-Илани никогда не забудет этого взгляда. В нем читалась злость, жалость и желание содрать кожу с того, кто ославил самого повелителя Ассирии последним вором. Никаких оправданий царь слушать не стал, а таблицу с купчей просто швырнул в стену. Покупка целого стада за половину сикля почему-то показалась ему смехотворной, и только надвигающаяся война и былые заслуги спасли тогда хранителя печати от царского гнева. Теперь у него лишь один шанс остаться на своем посту. Он должен смыть кровью этот позор. Смыть в победоносной битве.

– А того купца я на кол посажу, – хмуро пробубнил себе под нос хранитель печати, а потом внезапно передумал. – Нет, он так легко не отделается! Кожу сдеру и солью посыплю. Он у меня неделю подыхать будет.

Последние слова вельможа произнес так громко, что возница, который их услышал, опасливо втянул голову в плечи и дернул за поводья, вызвав своей неосторожностью обиженное ржание коней.

– Переправа, господин! – сказал он, увидев сверкнувшую железным блеском полосу реки. – Неужто до самой Гузаны добрались. Слава Ашшуру!

– Так вот вы ка-ки-е! – отчетливо выговаривая каждую букву, протянул хранитель печати.

Реку, что в этом месте была шириной шагов в сто, не больше, без боя не перейти. Странные воины, взобравшиеся на спины своих коней, стояли на том берегу. Они разглядывали пешее войско и бесконечный караван ослов, груженых припасами и разобранными колесницами, и гоготали в голос. Им было ужасно весело.

– У нас триста колесниц, – прошептал Бел-илани. – Но здесь их не пустить в ход. Нужно вести щитоносцев. Вот чем можно смыть мой позор. Я сам поведу их в бой!

Он спешно соскочил с колесницы и подбежал к царю Ашшур-Дану, который сосредоточенно разглядывал воинов на том берегу. Ему тоже не нравилось их веселье. Царь одет по-походному, но ему уже принесли доспех из бронзовой чешуи, и он надевал его прямо сейчас.

– Пусть величайший дозволит своему слуге пойти первым, – Бел-илани склонился, и царь медленно качнул головой. Ответом он его не удостоил.

* * *

– А они с яйцами, государь! – весело заявил Тарис, который стоял со мной стремя в стремя. Его тоже потешали растерянные лица ассирийцев, многие из которых впервые увидели всадников.

– Можешь не сомневаться, – хмыкнул я. – Это очень крепкие ребята.

Великие воины ассирийцы так и не смогли создать толковую кавалерию. На пике своей мощи их конные лучники ездили на попонах, усаживаясь почти что на круп коня. А когда нужно было стрелять из лука, они останавливались, и тогда один всадник спешивался, держал чужого коня за повод, а второй в это время выпускал стрелу. Эти даже такому фокусу обучены не были. Они уже поняли, что прорваться смогут только в пешем бою, и спокойно строились на том берегу, ровняя ряды.

– Сейчас стрелы полетят, – ответил ему я. – Смотри, лучников вывели.

– Я отведу парней, – понятливо кивнул Тарис. У нас не принято проявлять дебильную браваду а-ля генерал Каппель. За бессмысленные потери разжалование – это самое малое, что грозит командиру.

Прозвучала резкая команда, и мои лучники рассыпались в жидкую цепочку, которая обстреляла строй пехоты на том берегу. Щитоносцы почти не пострадали. И вроде бы они недалеко, но так уж очень много стрел впустую уходит. Побережем.

Заревела труба, и первые шеренги ассирийцев вошли в воду. Затренькала тетива рядом со мной, и из жуткой, смертоносной спирали, в которую превращается конное войско, полетели стрелы. Много их застревает в щитах, но много и находит свою цель. И тогда легкораненные воины возвращаются на берег, а раненые тяжело уносятся быстрым течением вместе с убитыми. До них сейчас никому нет дела. Ассирийские воины не смотрят по сторонам. Они прикрываются щитом, словно зонтиком от дождя, и упорно бредут к берегу. Им тяжело, ведь течение здесь довольно сильно.

Потери у ассирийцев большие. В воде не построиться как следует, а потому щелей в рядах пехоты полно. Убитые падают в реку, а туда, где открывается брешь, тут же летит стрела. Им нужно закрепиться на нашем берегу, но в этом-то и заключается проблема. Выстоять против конного лучника можно только в плотном строю, плечом к плечу, пока остальная армия переправляется через брод. И тогда, если сильный отряд зацепится здесь… если даст колесничим время собрать свои повозки и развернуться в конную лаву. Тогда у них есть неплохой шанс. Если…

* * *

Никогда еще отважному воину Бел-Илани не было так страшно, но сейчас тридцать поколений благородных предков взирали на него с небес, и он прогнал постыдное чувство. У него нет повода для страха, ведь он не нищий землепашец. У него отличный шлем, украшенный позолотой, доспех из бронзовой чешуи и роскошный воинский пояс. Не будь всего этого, он был бы уже убит несколько раз. Две стрелы чиркнули по шлему и с обиженным бульканьем ушли в воду. Еще одна ударила его в плечо, совсем рядом с незащищенной шеей.

– Навесом бьют, сволочи! – скрипнул он зубами.

Он встал во вторую шеренгу и продвигался вперед только тогда, когда стоявший впереди сделает свой шаг. А вот шли его воины довольно медленно. Течение и летящая с небес смерть не способствуют быстрому бегу.

– Да вперед же! – заорал Бел-илани, который вдруг оказался в первом ряду. Стоявший перед ним со стоном опустился в воду и захлебнулся прямо у него на глазах. Тело, которое потащило течением, билось о чужие ноги, но до него никому больше не было дела.

А ведь я знал его почти двадцать лет, – царапнула вдруг хранителя печати несвоевременная мысль. – Надо будет потом найти всех и похоронить достойно.

– Сомкнуть ряды! – заорал он, и войско кое-как начало собираться в ощетинившийся копьями кулак. Первые ряды уже почти подошли к берегу, и тут течение оказалось довольно спокойным.

– Вперед! – орал он, ногой отпихивая тело того, кто только что прикрывал его справа. В открывшуюся брешь немедленно влетела стрела, ударила его в пластину панциря и отскочила в сторону.

– Неправильная война! – шептал он искусанными в кровь губами, видя, как падают один за другим те, кого он привел на эту битву.

Семьи этих людей столетиями служили его собственной семье. Они гибли на его глазах, будучи не в силах дать ответ врагу. Они шли через проклятый брод всего несколько минут, но для него это время превратилось в вечность. Оно стало медленным и тягучим, как мед. Только вкус его не был сладким. Он был соленым, подобный свежей крови. Бел-илани знал, что вслед за ним уже идут тысячи воинов, которые стрелами отгонят проклятых всадников. Он знал, что вслед за щитоносцами пойдут лучники, которые обмотали головы запасной тетивой и подняли вверх свое оружие. Но он знал и другое. Все те, кто сейчас идет вместе с ним, умрет, не пройдя и полусотни шагов от кромки воды. Прямо сейчас они покупают своими жизнями возможность для остальных. Он ведь сам вызвался на это. И тогда в безумном исступлении знатнейший воин Ассирии бессильно заорал, глядя в равнодушное небо. Небу было плевать.

* * *

– Да, крепкие ребята, государь! – с веселым удивлением сказал Тарис, который подскочил ко мне на своем коньке. – В первых рядах, считай, всех положили, а они все идут.

– Вижу, – коротко ответил я.

Я стоял на небольшом пригорке, приложив ладонь ко лбу. Зря Тарис радуется. Убили и ранили от силы три сотни, но прямо сейчас многотысячная орда, не обращая внимания на потери, вступила в реку, сделав ее серебристые воды совершенно черными. Наши стрелы летели густо, собирая свою кровавую дань, но все равно, это было ничто.

– Лучники строятся! – скомандовал я, когда первые стрелы полетели в сторону моих парней. – Отход!

Мне плевать на ассирийскую пехоту, которая сейчас запрудила берег и начала понемногу огрызаться. Я обязан не допустить одного: ассирийцы не должны перевести через реку своих коней и собрать колесницы. В этом случае победа, которая у меня почти в кармане, может обернуться огромными потерями. А армия Ашшур-Дана, которая должна остаться здесь, потащится дальше, до самого Угарита. Они не остановятся. Есть сотни способов выманить медведя из берлоги, но не существует ни одного способа засунуть его обратно. Впрочем, я и не собирался.

– Скачи к царю Кузи-Тешубу, – повернулся я к адъютанту. – Скажи, что ему пора оросить землю древней страны Митанни реками ассирийской крови. Бессмертные боги и духи предков смотрят сейчас на него с небес. Только ему покорится крылатый диск Ашшура. Запомнил? Не вздумай сократить ни слова! Доли в добыче лишу!

Войско хеттов стоит в получасе отсюда. И да, мой будущий родственник именно таков. Он, оказывается, он тщеславен и очень любит высокий штиль. Я уже обещал, что про этот бой сложат целую поэму. Он так обрадовался, что я почти пожалел об обещании отдать ему Харран. По-моему, он согласился бы и так.

Гигантское войско все еще переправляется и, как я и надеялся, царь Ашшур-дан оказался адекватным человеком. А это значит, что конницу он повел в последних рядах. Пока пехота будет умирать, знатные воины запрягут своих коней и выедут на простор. Тут широко, им есть где развернуться.

– Царь Ашшур-Дан на том берегу, Тарис, – показал я на штандарт в виде длинного шеста с крылатым диском на верхушке. – А теми, кто переправился, командует вот тот!

И я указал на знатного воина в роскошном доспехе и сверкающем позолотой шлеме. Я запомнил его, ведь он шел через реку в первом ряду.

– Я сам его сниму, государь, – заявил Тарис и ускакал, прежде чем я хоть что-то успел сказать.

– Ну, мальчишка! – выдохнул я сквозь сжатые зубы. – Пацан! Порисоваться захотел, кретин! Я тебе устрою, когда вернешься!

Тарис – великолепный лучник, один из лучших во всем войске. Будет жаль, если укокошат дурака. Впрочем, он в линотораксе и в хорошем шлеме, пусть и не в таком роскошном, как ассирийский вельможа. И конь его укрыт попоной.

Трибун влился в спираль конных лучников, которая не останавливалась ни на минуту, пока ассирийцы строились, и вдруг замер, не обращая внимания на летящие в него бронзовые жала. Он натянул лук, поймал цель и выпустил стрелу, которая ударила ассирийского аристократа прямо в лицо. Превосходно! Ассириец задохнулся криком и упал, а Тарис с хохотом поскакал дальше, поливая стрелами ряды вражеской пехоты.

– Перехвалил я тебя, – хмуро заявил я сияющему, словно медный таз парню, который встал рядом со мной. – Я не говорил, что его нужно пристрелить. И уж точно ты не должен был делать это сам. Еще одна такая выходка, и пойдешь командовать десятком. Да и десятка для такого, как ты многовато будет. Понял меня?

– Да, государь, – Тарис нервно сглотнул и поник, сразу же растеряв весь свой задор. – Больше не повторится.

– Вытащи их на поле, – резко сказал я понурому трибуну. – Хотя бы на тысячу шагов. Вот был у ассирийцев человек, который повел бы их в бой. И кто это теперь сделает? А?

– Вон тот! – Тарис указал еще на одного аристократа, который, судя по стекающим с плаща каплям, только что переправился на наш берег.

– Как только они отойдут, – сказал я, – отрежь их от реки. А в лоб им ударят хетты. А вот, кстати, и они! Рановато, конечно, ну да ладно. Царь царей Кузи-Тешуб не утерпел и примчал за своей славной победой. Тьфу ты, как невовремя!

А ведь я еще никогда не видел, как несколько сотен хеттских колесниц идут в атаку, понемногу набирая ход. Оказывается, это незабываемое зрелище.

Колесницы хеттов – танки Бронзового века. Расхожая фраза, не наполненная смыслом до того самого момента, пока не увидишь этого сам. Империя Лабарны могла выставить на пике до трех с половиной тысяч колесниц, у Кузи-Тешуба едва ли в десять раз меньше. И все равно вид сотен повозок, разворачивающихся в лаву, страшен до невозможности. Хетты могут бить с колесниц из луков, а могут проламывать строй пехоты, разя с повозки длинными копьями. В экипаже три человека: возница, знатный воин и щитоносец. Они тренируются вместе много лет и, кажется, даже дышат в унисон. Кони, запряженные в колесницы, не годятся под седло. Они невысоки, но крепкие и выносливые. Они укрыты попонами, на которые нашиты железные бляхи. И кони эти не боятся пехоты, ощетинившейся копьями. Они спокойно идут прямо на нее.

Бестолковый, рыхлый строй ассирийцев, которые все еще вылезали из реки, вздрогнул и застонал как раненый зверь. Сотни колесниц ударили во фланг, смяв его в мгновение ока. Конная упряжка пробивает себе дорогу, топча полуголых людей, а копья экипажа разят на две стороны с методичностью швейной машинки. Тяжелая хеттская колесница – это вершина военной эволюции. Одни оси из самшита, намертво соединенные с колесами, чего стоят. А хомут, мягко обнимающий конскую шею? Да, рано мы списали колесницы в утиль, они себя еще покажут. Правый фланг ассирийского войска смят и панически бежит в сторону реки, получая в спину наши стрелы. Но вот левый фланг и центр тоже почему-то пятятся назад, отступая в полном порядке.

– Колесницы не стали переправляться, государь! – почтительно произнес остроглазый Тарис. – И царь тоже. Они строят войско на том берегу. Как будто хотят прикрыть отступление.

– Они бегут! Трусы! – мимо меня пронесся на колеснице Кузи-Тешуб, потрясая окровавленным копьем. – Мы сбросили их в реку!