Текст книги "Царская дорога (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Тут, на юге, почти вся земля принадлежит храмам. В Мемфисе – храму Птаха, а ближе в великой столице Уасет, который на Кипре почему-то называют Фивами, – храму Амона. Слуги бога Солнца правят Фивами как князья. Это их город, и тут не знают другой власти, кроме власти жрецов. Так сложилось уже давно. Слуги Амона всесильны. С тех самых времен, как умер фараон-отступник, о котором говорят только шепотом.

Каждый вечер к реке приходят люди, молятся и бросают свои подношения. Богатые дары достаются Хапи от жрецов, а простые крестьяне бережно опускают в воду статуэтки из глины и куски хлеба. Они хотят задобрить богов, которые могут отнять свой драгоценный дар. Ведь вся страна с замиранием сердца ждет восхода звезды Сопдет(4), который и знаменует собой разлив Нила и наступление времени Ахет, высокой воды.

– Все, приплыл! – выдохнул Безымянный, который месяц добирался сюда на крошечной лодчонке, оснащенной новомодным косым парусом.

Уасет, великий город, раскинулся перед ним в своей белоснежной красоте. Все дома и храмы здесь выбелены известью, чтобы хоть немного смирить беспощадное солнце. И это зрелище неописуемо красиво. Обычно южная столица утопает в зелени, но сейчас в разгаре время Шему, когда лютый зной убивает все на корню. Несчастен сейчас скот, нелегко найти ему пропитание. Тем не менее, порт города заполнен кораблями. Огромные барисы(5) с хлебом и камнем стоят у причалов. Ведь тут неподалеку построен заупокойный храм самого пер-аа(6). Его уже почти закончили, еще высекают барельефы и достраивают дома для жрецов. К самому храму прокопан канал, куда и плывут каждый день эти корабли с зерном и камнем. Вся страна строит его. Ведь люди Египта живут только для того, чтобы обеспечить доброе посмертие для своего царя. Все их существование посвящено этой великой цели.

– Хорошо, что наш государь не таков, – буркнул Безымянный, который за последние годы набрался изрядного скепсиса.

Странные мысли поселились в его голове, и это немудрено для парня, разум которого еще не успел покрыться непроницаемой скорлупой. Да он ведь теперь, положа руку на сердце, и не египтянин совсем. Он перестал им быть, когда корабль купцов отошел на два шага в море.Так он стал «живым мертвым». Этими словами называли рабов и тех, кто покидал Страну Возлюбленную. Нет жизни за ее пределами. Даже тех, кто уходил на Синай за медью, оплакивали как покойников и проводили ритуал похорон. А в тот день, когда они вновь ступали на священную землю и омывали лица водами Нила, они рождались заново. Только вот Безымянный заново рождаться тут не хотел, и на это у него имелись свои, весьма веские причины. Сама великая госпожа растолковала ему всю правду жизни, и он поверил ей тут же. Да и как не поверить…

– Помню я, как плакал отец, когда у нас забирали зерно, – сплюнул Безымянный, в душе которого всколыхнулась глухая ненависть, которую бережно прорастили в храме Немезиды. – И как моя сестра истаяла от голода, тоже помню. И жирные хари жрецов, которые ели наш ячмень, я тоже запомнил навсегда. Мы хоронили нашу Ками, а они призывали смириться и нести жертвы в храм, чтобы боги были к нам милосердны. Ненавижу!

– Эй ты! – услышал он скучающий голос писца. – Ты сюда торговать приплыл?

– Да, – спешно склонился парень. – Да будет жив, невредим и здоров мой господин! Говорит твой раб Хети. Он привез амулеты из самого Мемфиса, немного меди и груз железных ножей.

– О-о! – удивленно посмотрел на него писец. – Хороший товар! Где взял?

– В самом Пер-Рамзесе, о слуга Великого дома, – заговорщицки шепнул Безымянный, не поднимая, тем не менее глаз. – Чужаки из Алассии продали мне их с позволения слуг господина нашего чати.

– Пошлина – десятая доля, – писец потерял к нему всяческий интерес. – Торгуй и уезжай поскорее. Тут вот-вот будет не протолкнуться от людей. Скоро сам господин наш, живой бог Усер-Маат-Ра-мери-Амон, да славится имя его, прибудет на праздник Сопдет, Госпожи нового года. Вместе со всем двором прибудет и даже с женами. Тебя тут просто затопчут.

– Да, мой господин, – старательно кланялся Безымянный. – Твой ничтожный слуга все понял. Он немедленно уедет отсюда, как только доделает все свои дела. И дня лишнего здесь не останется.

Писец важно кивнул и отвернулся. Слуга фараона даже не понял, что Безымянный только что сказал ему чистую правду. Именно так он и поступит. Сделает свое дело и уедет. Только он не будет спешить. Ведь он не какой-то там ремесленник, а самый настоящий художник.

1 На юго-востоке Испании существовала развитая эль-аргарская культура, но она погибла около 1550 года до н.э. Ее падение было стремительным и очень сильно напоминало Коллапс Бронзового века в Восточном Средиземноморье. Города были покинуты и сожжены, а богатые погребения исчезли. Общество очень быстро деградировало до родоплеменного строя. Полная аналогия с Пелопоннесом 12 века до н.э.

2 Именно просо и железные орудия произвели революцию в сельском хозяйстве иберов в начале Железного века. Климатическая ситуация в Испании того времени была настолько тяжелой, что нетребовательное к почвам и влаге просо быстро вытеснило пшеницу и даже ячмень. До этого периода находки проса в Испании – почти исключение.

3 Хапи – бог разлива Нила.

4 Звезда Сопдет – Сириус. Ей соответствовала богиня Сопдет, небесное воплощение Исиды. Восход Сириуса после семидесяти дней невидимости имел колоссальное религиозное значение, потому что знаменовал собой возрождение Осириса и победу вселенской гармонии Маат над хаосом Исфет. В этот год на описываемой широте восход Сириуса приходился примерно на 19 июля. В такие дни жертвоприношения часто приносил сам фараон, потому что он считался верховным жрецом всех богов.

5 Барис – в этот период плоскодонное речное судно, которое использовали для перевозки зерна и камня. Длина его приблизительно 25–26 метров. От него, пройдя через латынь, в русский язык пришло понятие «баржа».

6 Пер-аа – Великий дом. От него произошло греческое слово фараон.

Глава 8

Год 5 от основания храма. Месяц седьмой, Даматейон, богине плодородия и сбору урожая посвященный. г. Ашшур. Ассирия.

Далекое горное царство оказалось всего в десяти днях пути от Вавилона. Тут-то Кулли и ждал караван из Угарита, который должен был подойти после Дня Великого Солнца. Дорога, да еще и такая дальняя – дело ненадежное. Мало ли что в пути случится. Добираться сюда из Угарита не меньше полутора месяцев, а если хороший давать отдых людям и животным, то и все два. Время шло, и пока что Кулли не особенно беспокоился, понемногу распродавая свой собственный товар. Хозяйский-то он всегда продать успеет.

Город Ашшур, изрядно перестроенный великим царем Тукульти-Нинуртой, поначалу очень понравился купцу. Крутая гора, обведенная высокой стеной, венчалась двойной уступчатой башней, устремленной в небо. Кирпичный зиккурат оштукатурен и выбелен известью, отчего виден почти на день пути. Необыкновенное зрелище. Впрочем, храм Ашшура – главный здесь, потому-то царь Ашшур-Дан и потратил многие таланты серебра, чтобы привести его в такой блистательный вид. Ведь именно этот бог покровительствует городу. Столица растет, и склоны холма густо облепили глинобитные домики с черепичными крышами. Северная часть ее, построенная все тем же Тукульти-Нинуртой, имеет собственную стену, замыкавшую защиту города, где живут тысячи людей.

Ашшур не попал в огненное жерло несчастий, захлестнувших берега Великого моря, он отсиделся за горами, пустынями и реками. До него не докатились волны «живущих на кораблях». И лишь набеги арамеев терзали его границы. Они почти что прервали торговлю с западом, и это едва не разорило ассирийских купцов.

– Ох, несчастье, добрый господин, – горестно вздыхал хозяин постоялого двора и трактира, где кроме Кулли и его людей никого больше не было. – Что за жизнь пошла! Убытки сплошные!

Язык Ассирии – это тот же привычный аккадский, только говор самую малость отличается. Потому-то трудностей в общении у Кулли не было никаких. А поскольку скука тут неимоверная, то что бы и не поболтать. Трактирщик кажется мужиком невредным.

– Да вроде бы в порту лодки есть, и много, – лениво поспорил Кулли, который тянул пиво, отодвигая трубочкой плавающие на поверхности куски плотной гущи. В Вавилоне пиво варили куда чище, чем здесь. Можно было и без трубки пить.

– Так это разве много, – снова вздохнул купец, погладив густую белоснежную бороду. – Вот когда я молод был, это была торговля! Про этих проклятых ахламу1 никто даже не слышал. Хурриты на западе как мыши сидели, а из захваченного Вавилона добычу и рабынь везли… Ой, простите, господин. Вы же оттуда приехали… Не подумавши, ляпнул.

– Много потеряли торговли? – спросил Кулли, который его извинения пропустил мимо ушей. Ассирийцев в Вавилонии ненавидели люто. Они столетиями терзали ее города своими набегами. И из самого великого города их выгнали едва ли лет сорок назад. Потому-то запустение такое в некогда богатейшем Вавилоне.

– Да и трети сейчас не наберется от старых времен, – махнул рукой трактирщик. – С востока караваны шли, и с запада. А сейчас Ханигальбалат2 едва усмирили, и его князей. Я давно караванов из Каркемиша не видел, с тех самых пор, как от царя царей Хатти даже памяти не осталось.

– Дадут боги, снова пойдут караваны, – сочувственно произнес Кулли. – А что, почтенный, говорят, тут у вас драхмы стали чеканить, как у царей Талассии.

– Не знаю я, что за Талассия такая, – гордо вздернул бороду трактирщик. – Отродясь такой земли не бывало. А серебряные слитки по сиклю и полсикля у нас теперь именем царя клеймят. Доброе серебро, господин, и считать его удобно. Только мало его пока. Говорят, государь наш им жалование платит воинам из кисир шарри. По сиклю в месяц, а остальное дает зерном, шерстью и солью.

– Ч-чего? – тупо уставился на него Кулли. – Что за кисир шарри такой?

– Собственное войско царя, – охотно пояснил старик. – У нас ведь армия – это крестьяне вольные, которых царь на войну зовет, и знать на колесницах со своими людьми. А кисир шарри не сеют и не пашут, они день и ночь с оружием упражняются. Кисир – это войско в тысячу или две человек.

– А, понял, о ком ты говоришь, – махнул рукой Кулли. – У нас в Вавилоне их царским отрядом называют. Звери лютые, а не воины. Много горя принесли моей земле.

– Да, воины они изрядные, – довольно кивнул трактирщик. – У них сейчас тысячник новый, чужак. Откуда-то с запада его государь пригласил в наши земли. По-новому воевать учит царских людей. Странно. Как будто до этого они воевали плохо!

– Надо же… – рассеянно произнес Кулли, провожая заинтересованным взглядом фигуристую бабенку в длинном платье, с расшитым платком на голове. Женщина, почувствовав его жадное внимание, вздрогнула, опустила глаза и ускорила шаг.

– А скажи, почтенный, как тут у вас насчет баб? – спросил он. – Томление в чреслах такое, что того и гляди на стену полезу.

– С бабами у нас строго, – недобро зыркнул на него трактирщик. – Если мужнюю жену возьмешь – смерть. Если нетронутую девицу возьмешь – смерть.

– А с кем порядочному купцу развлечься тогда? – возопил Кулли, который без женской ласки изрядно истомился. – У вас тут целых два храма Иштар, а приличных баб там вообще нет!

– Ищи без покрывала женщину, – со знанием дела ответил трактирщик. – Это или рабыня, или шлюха. С ними легко договоришься.

– А они платки почему не носят? – заинтересовался Кулли.

– Потому что за такое дадут пятьдесят палок, горячую смолу на голову выльют и поставят голую у городских ворот, – весело оскалился трактирщик. – Вот почему! Говорю же, у нас бабы в строгости живут, не то что у вас. У нас, если баба какая свободного мужа в драке по его естеству ударит, ей палец отрежут. А ежели естество лечения потребовало, то ей глаза выколют.

– Угу, – понимающе кивнул Кулли и с шумом втянул в себя пиво. – Спасибо за предупреждение, почтенный. Теперь, если увижу слепую бабу без пальца, стороной ее обойду. А то вдруг чего.

– У нас муж – господин в семье, – гордо подбоченился трактирщик. – У нас без его разрешения жены даже своим приданым распоряжаться не могут. И наследовать они тоже не могут, потому как не люди они.

– А кто же они тогда? – у Кулли даже трубка из раскрытого рта выпала.

– А что-то вроде осла, – охотно пояснил трактирщик. – У нас, если в долг берешь, можно осла в залог оставить, а можно жену. Это что выгодней будет. Вдруг осел сейчас в хозяйстве нужнее.

– Своей жене расскажу, когда домой вернусь, – выдавил из себя Кулли. – Если будет недостаточно старательно мои ноги целовать, я в Ашшур перееду. Благословенное место, оказывается. А я и не знал.

– Конечно, господин, – закивал трактирщик, который со сказанным был полностью согласен. – Город наш – пуп земли, обитель самого верховного бога. Все происходит по воле его.

Сарказм, – тоскливо подумал Кулли. – Неужели это слово знают только в Энгоми? Да когда же этот проклятый караван придет! Я тут с ума сойду. Хотел со шлюхой покувыркаться, так все желание пропало. Мне теперь всю ночь бабы без глаз и пальцев сниться будут. Ненавижу это злое место!

– Караван! – в харчевню влетел мальчишка-слуга, который визжал, словно недорезанный. – Большой караван, хозяин! Там какие-то демоны товар везут! Я аж испугался!

– Это ко мне, – Кулли отодвинул от себя кувшин с пивом и вышел на улицу. Да, это и впрямь царский товар пришел. Четыре десятка верблюдов, нагруженных сверх всякой меры, подходили к постоялому двору.

– Господин Кулли? – обратился к нему худой невзрачный мужичок в пропыленном хитоне, покрытым разводами застарелого пота. – Это вы?

– Я, – кивнул купец.

– Я Герон из Пафоса. Вот, товар ваш доставил. Документы сейчас принесу. Ох, да неужели добрались!

Радость купца Герона была неподдельной. Он сиял щербатой улыбкой и непрерывно повторял.

– Я так рад, что мы, наконец, добрались! Вы бы знали, господин, до чего мы все рады! Вы бы только знали… Мы расстались с государем в Алалахе. Он сейчас со всей своей конницей идет на восток.

– А для чего? – изумился Кулли. – Куда он идет?

– Насколько я знаю, – усмехнулся Герон, – он собирался с визитом в Каркемиш. И там он будет пить с царем Кузи-Тешубом. Больше мне ничего не известно.

Они расторговались всего за пару дней, и в этом не было особенной заслуги Кулли. Царский дворец втянул в себя весь товар, как сухой песок впитывает воду. Пурпур, стекло, украшения, статуэтки богов, резная мебель, соль, масло, вино, бронзовые зеркала и небольшой груз меди царские тамкары забрали быстро, почти не торгуясь. И это царапнуло душу Кулли острым коготком недовольства. Он, кажется, продешевил. Рынок Ашшура оказался почти пустым, а вот лишней шерсти и кож, напротив, в Ассирии очень много. Здесь несметное количество баранов, которые кормятся на прохладных горных пастбищах, но ни меди своей, ни железа, ни тем более олова у царей Ассирии нет. Все это привозное, и стоит безумно дорого.

Кулли совсем уж было расслабился, собираясь отправиться в обратный путь, но тут его призвали к самому господину ша пан экалли, носителю царской печати, и это было скверно. Господин, которого звали Бел-илани не только готовил документы. Он управлял дворцовым хозяйством и купцами-тамкарами, которые здесь тоже считались слугами государя. Почему это скверно? Да потому что Кулли с юных лет усвоил одно простое правило: когда ты идешь к тем, кто может отнять твое достояние, то неприятности только начинаются. И чутье его не подвело.

– К моему господину, ша пан экалли, тени царя, опоре дворца, обращаюсь я, Кулли, твой слуга. Пусть великие боги Ашшур, Шамаш и Мардук даруют моему господину долгие дни, крепкое здоровье и радость сердцу!

Царский дворец Ашшура, как и положено всем дворцам, оказался велик и несуразен. Тронный зал – одно из немногих мест, что было украшено резьбой и цветными камнями, но именно туда Кулли и не попал. Его вели длинными коридорами, мимо чадящей кухни, ткацких мастерских и зернохранилищ, пока он не оказался в покоях господина хранителя царской печати, крепкого мужа лет сорока с цепким изучающим взглядом. И вроде бы не сказал еще ничего плохого царский вельможа, только смотрел пристально на склоненную перед ним макушку купца, но Кулли от его взгляда холодный пот пробил.

– Скажи, купец, – услышал Кулли негромкий, слегка хриплый голос. – Почему твой груз был так скуден?

– Скуден? – Кулли так удивился, что едва не поднял глаза на царского вельможу. Но спохватился и смиренно опустил их в пол. – Товар отменный, господин мой. Тамкары великого царя купили все и сразу.

– Меди всего пять талантов, а олова и железа нет совсем, – услышал Кулли недовольный голос вельможи. – Почему царь Эней не прислал нам их?

– Не могу знать, мой господин, – Кулли сверлил взглядом нарядные сандалии носителя царской печати. – Я всего лишь обычный тамкар. Я продаю то, что мне велят продавать.

– Ты вавилонянин, и ты живешь в Вавилоне, – хлестнул его вопрос. – Как ты можешь быть тамкаром царя Энея?

– Моему господину служат люди из разных стран, – смиренно ответил Кулли. – И ахейцы, и сидонцы, и даже египтяне. Мой государь возвышает людей за их заслуги, а не за их род.

– Ты привезешь нам груз железа и бронзы? – спросил его чиновник. – Сам царь множеств, повелитель четырех стран света вопрошает тебя сейчас. Правитель медного острова торгует с ничтожным царьком Вавилона Мардук-аппла-иддином, и туда он свое железо продает. Мы это знаем точно. Твой царь – враг Ашшуру? Он хочет, чтобы враги сокрушили нас?

– Нет! Конечно же, нет! – промямлил Кулли. – Но я не могу обещать поставки олова и железа, великий господин, сияющий, словно Солнце. Не я принимаю такие решения. Я всего лишь ничтожный торговец.

– Готов ли ты сослужить службу самому повелителю Ашшура, купец? – услышал Кулли вкрадчивый голос. – Если ты сделаешь это, то будешь щедро вознагражден.

– Да… конечно… – потоки пота, текущие по спине Кулли, могли бы посрамить горный водопад. В голове его били молоточки, а в глазах мутилось.Еще никогда купец, множество раз рисковавший жизнью, не боялся так, как сейчас. Он серьезно влип. Он в ловушке. На тот вопрос, что ему задан, нельзя ответить «нет». Но ответив «да», он становится соучастником всего, во что его втянет это человек. Ведь он добровольно согласится на это.

– Я готов сослужить службу возлюбленному сыну Ашшура, его наместнику на земле, повелителю четырех стран света, – твердо ответил Кулли. – Но только такую, которая не придет в противоречие с интересами моего господина.

– Это достойный ответ, – в голосе хранителя печати послышалась неприкрытая насмешка. – Ты напишешь письмо в Энгоми и попросишь пригнать сюда еще верблюдов. Не нужно везти сюда вино и бабские побрякушки. Мы не станем их брать, если не будет того, что нам действительно нужно. Нам нужны те животные, что привезли сюда твой груз. Много таких животных. Этих мы у тебя покупаем.

– Но… они не продаются, о великий, – промямлил Кулли. – Мой государь придет в ярость.

– Все продается, если цена подходящая, – насмешливо произнес вельможа, а потом добавил. – А ярости твоего царя мы не боимся. Он живет на далеком острове. Он не поведет армию через пустоши из-за одного каравана. Тем более что мы готовы дать за него справедливую цену. Мы очень хорошо заплатим за этих животных.

– Я не могу на это пойти, господин, – твердо сказал Кулли, в голове которого появилась одна робкая, но многообещающая мысль. – Я должен пойти отсюда прямо в Сузы. Эти верблюды должны отправиться в Элам, к царю Шутрук-Наххунте.

– Ты хочешь отказать самому воплощению Ашшура? – нехорошо прищурился носитель печати. – Великому царю нужны эти верблюды, купец. Нужны даже больше, чем медь и железо. Эти звери везут столько груза, что и десять ослов не поднимут. И ты нам их продашь.

– Я не могу, господин, это собственность дворца, – снова отказал ему Кулли. – Я везу этих животных в дар владыке Элама. И я их не продам даже за все сокровища мира.

И купец дерзко посмотрел ассирийцу в глаза. И конечно же, он услышал ровно то, что и должен был услышать в такой ситуации. У него даже сомнений не было в том, что сейчас произойдет.

– Вывести, дать двадцать палок за непочтительность и вернуть сюда. Не калечить.

Двое слуг сноровисто схватили купца, вытащили во двор и сорвали одежду. Кулли скорее слышал свист палки, чем чувствовал удары. Багровые полосы вспыхивали огнем одна за другой, погружая его в непрерывную пучину боли. Но в этот момент вовсе не боль, и даже не унижение, которому подвергли слугу царя, беспокоило его. Совсем не это было сейчас главным. Кулли тоскливо размышлял.

– Царя моего они не боятся, царя Элама не боятся. Укрылись в своих горах, козопасы проклятые. Но ведь попробовать-то стоило… Плохо дело. Если я поставлю свою печать на договор, то ассирийцы станут законными владельцами верблюдов. Через пару лет животные дадут приплод. Здешняя торговля сразу воспрянет, а наша, напротив, понесет убытки. Не так-то и много у нас этих зверей. А на войне верблюдам и вовсе нет цены. Э-эх! Если я не верну их, то государь погонит меня прочь как последнее ничтожество, а мое имущество отберет. Но вот если я печать не поставлю, то ассирийцы посадят меня на кол, а товар конфискуют. Они обвинят меня в оскорблении царя и будут в своем праве. Поди докажи, что я его не оскорблял. Они десяток свидетелей приведут. А государь мой войной из-за этого не пойдет, уж очень он далеко.

– Ну что, ты подумал? – услышал он насмешливый голос, который доносился до него сквозь багровую пелену боли. Кулли сделал осторожной вдох и скривился, когда бок пронзила острая вспышка. Ребро сломали, сволочи.

– Да, господин, – покорно сказал он.

– Твое решение? – вопрос господина ша пан экалли хлестнул его посильнее палки палача.

– Я продам верблюдов великому царю, – облизнул он губу, из которой сочилась кровь. Он даже не заметил, как прокусил ее.

– Назови цену! – усмехнулся носитель печати.

– Половина сикля в твердой монете великого царя, повелителя четырех стран света, – поклонился Кулли.

– Половина сикля за верблюда? – изумился вельможа. – Но это же очень дешево!

– Великий господин не понял, – покачал головой купец. – Это цена за всех. Сорок голов за полсикля серебра. И другой цены не будет. Господин может меня казнить.

– Что ты затеял, купец? – подозрительно прищурился вельможа.

– Спасаю свою жизнь, – пожал плечами Кулли и снова поднял на него дерзкий взгляд. – Если я продам вам верблюдов за честную цену, меня казнят как изменника, а если вы заплатите за них одну драхму, да еще и при свидетелях, то я всего лишь возмещу дворцу их цену. Так ведь любой дурак поймет, что меня вынудили это сделать. Другого решения не будет, о великий. Можете согласиться и получить верблюдов по закону, а можете казнить меня и лишиться торговли вообще. Ни один купец не поедет туда, где могут отнять его имущество и жизнь. И тогда уже ваши тамкары станут законной добычей любого владыки.

– Да будет так, – усмехнулся носитель царской печати. – Если будет над тобой милость богов, ты еще вернешь свои убытки, купец. И ты получишь награду от самого воплощения Ашшура.

– Я не приму ее, господин, – покачал головой Кулли. – Вот это точно будет изменой. Я готов потерять все свое имущество, но не жизнь.

– Да, действительно, – наморщил лоб вельможа. – Ты не так глуп, как кажешься. Милость великого царя не имеет границ, купец, а его честность безупречна, как и он сам. Ты возьмешь за свой товар груз шерсти, и ты получишь за нее лучшую цену. Корабли наших тамкаров доставят ее в Вавилон и не возьмут за это ничего. Никто не обвинит нас в недобросовестном ведении дел. Мы предлагали тебе достойную цену, но ты принял это решение сам. Воистину, наша совесть чиста.

Вечер на постоялом дворе прошел как никогда мрачно. Кулли пил вино и сидел, обхватив голову руками. Перед ним лежала драхма, полученная в оплату за целое стадо верблюдов. А ведь поначалу за каждого из них платили по пять мин! По пять! Три с половиной таланта серебра против одной драхмы. Рядом сидел купец Герон, его новый знакомец, который слушал и сочувственно качал головой.

– Да, большие деньги ты потерял, почтенный! Огромные просто.

– Да ничего я не потерял, – раздраженно отмахнулся от него Кулли. – Верблюдов я верну. Не сейчас, так потом. Если нужно, наизнанку вывернусь. Я думаю, как побыстрее государю об этом сообщить. У меня приказ: о неприятностях докладывать сразу. Но если он в Каркемише, то узнает об этом только через месяц.

– Ты ошибаешься, почтенный, – расплылся в улыбке купец Герон, сияя прорехой на месте двух выбитых зубов. – Видимо, ты давно не был в Талассии. Клянусь тебе, и трех дней не пройдет, как наш государь будет читать твое письмо. У тебя же есть голубь? Нет? В Вавилоне остался? Зато у меня он есть. Как знал, что пригодится…

1 Ахламу – так называли арамеев.

2 Ханигальбалат – ассирийского название бывшего царства Митанни, разгромленного за сто лет до этого. Эта область Среднеассирийского царства располагалась к востоку от Евфрата и была в это время полунезависимой. Туда активно проникали арамейские племена, выбить которые царь Ашшур-Дан не мог никакими силами. Торговый путь от Каркемиша до Ашшура был практически перерезан. Для Ассирии это стало тяжелым ударом. Она в это время еще была не пронизанной милитаристской идеологией империей, а вполне обычным торговым государством. Уровень ее агрессивности не выходил за рамки привычного в это время. Постулаты о том, что боги даровали царям окружающие страны, представления о мятеже как о покушении на власть богов появились позже, в эпоху Новоассирийского царства. Тогда же нечеловечески жестокие расправы над мирным населением стали трактоваться как жертвоприношение. В описываемое время, а это период Среднеассирийского царства, ничего подобного еще не было.

Глава 9

Через три дня. г. Каркемиш.

Захиревший осколок империи хеттов все еще помнит былое величие. Уже давно нет перевалки олова с востока в Хаттусу и в города Приморья, но здешние купцы еще пытаются копошиться, торгуя по маленькой. А вот лучшая переправа через Евфрат, что столетия была основой здешней экономики, захирела совсем. Вместе с этой самой экономикой. Каркемиш – транзитный город, который связывает Малую Азию и Междуречье. И он чахнет прямо на глазах, не получая привычных потоков пошлин.

Со мной пять сотен всадников. И это не только воины. Это без малого полторы тысячи лошадей, пятьдесят верблюдов и две сотни слуг. Я бы взял еще столько же верблюдов, но их у меня больше нет. А жаль, в походе они незаменимы. Ведь верблюд – это не только ценный мех, молоко и мясо, но и великолепный кизяк, сухой как порох, и даже дорожный знак. Все караванные пути Античности были усеяны их костями. Так, что ни за что не заблудишься. Исключительно полезная скотина и практически безотходная.

Идиотская затея, какой она казалась всем поначалу, на самом деле таковой не была. Поход немалой по местным меркам армии без цели повоевать с кем-то выглядит весьма неожиданно, но это только на первый взгляд. На самом деле я решал несколько проблем сразу, и вот какие:

Во-первых, я должен обкатать конное войско в длинном походе. У нас такого опыта нет вообще. Делать это воюя будет намного сложнее. Пока что весь наш поход -это что-то вроде большой охоты, где оттачиваются навыки взаимодействия в бою. Да, охотимся мы часто. Зверья вокруг хватает, а кормить такую прорву народа чем-то нужно.

Во-вторых. Треть личного состава – необстрелянный молодняк из Фракии и Вилусы. Это их первый настоящий опыт. Пусть обучение пройдет в щадящем режиме, ведь даже так мы теряем людей. Одного ужалил скорпион, один сгорел от молниеносной флегмоны, и еще один сломал себе шею, когда на охоте его конь провалился в сусличью нору.

В-третьих, мы почистили область между Алалахом и Каркаром, просто двигаясь вдоль русла Оронта. Там еще оставались очаги, неохваченные вниманием моих писцов. Теперь их нет.

В-четвертых, я хочу лично познакомиться с царем Каркемиша Кузи-Тешубом и выдать замуж одну из подрастающих племянниц Креусы. Выдать с пользой для страны. Мне позарез нужна эта переправа. Через нее пойдет шерсть Ассирии и кони с Иранского нагорья. Это ведь не просто город. Это важнейший узел Царской дороги. Не моей, а той самой, которую провел потом в этих местах Дарий I, где две тысячи километров замостили камнем, построив сто одиннадцать караван-сараев. А ведь Дарий ее не на пустом месте проложил. Это главная торговая артерия Востока, и именно она еще совсем недавно питала эту землю. Дорога тут и пятьсот лет назад вполне себе успешно функционировала.

Ну и в-пятых, никто не отменял самую обычную разведку и прокладку будущих путей для армии. Со мной идет пара писцов, которая фиксирует все, что видит. Особенно удобные места для стоянок, броды, источники и колодцы.

Сейчас можно уйти далеко, при этом оставаясь на связи. В Каракаре, где стоит последний гелиограф, у меня есть гонцы и сменные лошади. Такие же гонцы ждут каждую сотню стадий. Каркар-Идлиб-Алеппо-Каркемиш. Десять дней пути. Или сутки для конной эстафеты.

– Великий царь! – передо мной склонилась делегация знатных хеттов. – Проследуй за нами. Тебя уже ждут.

Хетта сложно не узнать. На улице может быть плюс пятьдесят, но он все равно наденет плащ с бахромой и повяжет его узлом на груди, оставив левое плечо открытым. Настоящий хетт – изрядный щеголь. Он своей внешности уделяет больше внимания, чем иная придворная дама. Небо упадет на землю, а знатный воин будет брить лицо и голову, оставляя длинные волосы на затылке. Волосы его могут быть собраны в косы, а могут лежать густой, тщательно расчесанной волной, достающей до копчика. На макушке некоторые из них растят казачий оселедец, а на висках – завитые пейсы. Наверное, они считают это красивым, но такие локоны я видел только в девяностых на деревенской свадьбе. Несмотря ни на что, эти парни вовсе не кажутся смешными. Напротив, скупые движения и острые взгляды выдают в них умелых бойцов. Я кивнул им.

– Ведите, благородные.

Немалый дворец царей Каркемиша был построен еще в те времена, когда этот город процветал. А потому стены его покрыты барельефами, а около храмов и дворцов стоят каменные львы и статуи богов. Тут живет тысяч десять народу. Это самый настоящий мегаполис, который кормит река и остатки торговли. Я уже понял, когда смогу перейти к делам. Когда закончится все вино и еда. Раньше царь Кузи-тешуб на это не сподобится, ведь мы с ним теперь лучшие друзья и почти что родственники. Он, узнав сумму приданного, уже любит свою новую жену всей душой. И даже простил мне захват Каркара, сделав вид, что подарил мне его в качестве выкупа за невесту. Он все равно не может его вернуть.