Текст книги "Царская дорога (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Ты решила навестить эламского царя Шутрук-Наххунте, моя дорогая? – удивленно посмотрел на нее Кулли. – Не слишком ли ты много хочешь вложить в это дело?

– Я чувствую запах больших денег, – потерла ладони Цилли-Амат. – Мы с тобой заработаем много кругленьких золотых статеров, муж мой. А заодно вытащим царских верблюдов и отомстим за наш позор. Ненавижу ассирийцев. Они когда-то увели в рабство мою тетку и разграбили товар в отцовской лавке. Они должны узнать, каково это – обижать честных купцов. И я самой Иштар клянусь, они это узнают.

– Отдохнуть немного хочу, устал, – хмуро сказал Кулли. – Я тогда через пару дней в Сузы поеду.

– Не я, мы, – поправила его Цилли. – В Сузы мы поедем вместе. Я тебя одного туда не отпущу. Царь Шутрук-Наххунте – воин, а не торговец. Он совсем не глуп и при этом свиреп, как стая гиен. К нему особый подход нужен. А у нашей семьи в Сузах давние связи есть. Мы с тамошними купцами уже лет триста дела ведем. Так что в лавке пока посидит отец, а шерсть отвезет в Эмар мой брат. Оттуда мы заберем его на верблюдах. Это если я правильно все рассчитала… И если нас в дороге не убьют… Ты пока отдыхай, мой драгоценный супруг. Нелегко тебе пришлось. Но ты не волнуйся, они еще пожалеют о каждом ударе, что ты получил. А нам с тобой за это заплатят. Правда, я еще не решила, кто именно заплатит, но я надеюсь, что все.

Глава 11

В то же самое время. г. Уасет, более знакомый нам как Фивы. Верхний Египет.

Из южной столицы и впрямь благоразумнее было уехать. И будь юный Безымянный настоящим торговцем, он, несомненно, именно так бы и поступил. Город заполнили толпы царских слуг, воинов и жрецов. Они заняли старый дворец, но даже он оказался слишком мал для такого количества гостей. Ведь государь прибыл в Уасет не только в сопровождении своей великой супруги Исиды Та-Хемджерт, но и прихватив с собой остальных трех цариц и их свиты. Он даже чужестранку Нейт-Амон взял с собой! А еще приехала знать из провинциальных септов, военачальники и придворные. Теперь служители фиванских богов бегали по городу, выпучив глаза. Они распихивали людей царя по пустующим помещениям гигантского западного дворца, не обращая внимания на паломников, заполонивших город. Хорошо еще, что Безымянный, который назвался здесь торговцем Хети, снял угол у престарелой вдовы и заплатил ей за два месяца вперед. Сейчас в южной столице и мышонку поселиться негде.

Восход звезды Сопдет – величайшая радость для всего Египта, и моления уже начались. Люди несут в храмы свои подношения, а жрецы работают как волы, таская в закрома зерно, ткани и кувшины с пивом. Да, пиво тоже жертвуют богам, а их служители с удовольствием его пьют. Безымянный давно уже распродал свой товар, и теперь бесцельно толкался на узких улочках и рынках, слушая гул толпы и впитывая в себя ее чувства.

Надо сказать, подойти к первому жрецу Амона-Ра оказалось ничуть не проще, чем к самому живому богу и его супруге. Охрана и там, и там такая, что мышь не проскочит. Но паренек не унывал. Убить можно, и после этого можно даже сбежать. Никто ведь всерьез не ждет нападения на священную особу. Такое и в голову никому прийти не может. А стража нужна лишь для того, чтобы босяки не подходили слишком близко к слуге богов, выпрашивая его благословение. Так что проблема у Безымянного была не в том, чтобы выполнить задание, а в том, чтобы сделать из чужой смерти мелодию, которая вольется в общий ритм. Тот самый, что задает невидимый барабанщик, сидящий за морем. А это и есть настоящее мастерство, почти искусство.

Парень залез под дешевый парик, сделанный из льняных нитей, и почесал пальцем лысую макушку. Все же в парике летом удобно. Не так голову печет, и вшей нет. Хотя от лысых женщин Безымянный поотвык, а потому, попытавшись как-то разгрузить свои молодые чресла с одной небедной, но весьма легкомысленной бабенкой, едва не опозорился. Слава богам, бабенка списала его легкую немощь на юношескую неопытность и проявила немалое рвение сама. Но все равно, Безымянный, перестав быть египтянином, лысыми бабами брезговал, и ничего поделать с этим не мог. Теперь он пробавлялся крестьянками, которые волос не стригли, да и обходились ему куда дешевле.

Простая и понятная жизнь в Талассии затянула его с головой, а потому на идиотские ужимки бывших соотечественников «живой мертвый» теперь смотрел с нескрываемой жалостью. Они ползали на брюхе перед жрецами, несли в храмы последнее и поклонялись презренным зверям. Паренек, будучи еще в Дельте, с превеликим удовольствием наступил на хвост кошке, и богиня Бастет не покарала его. Потом он пошел дальше. Он раздавил скарабея и бросил камень в ибиса, которого увидел в гуще тростника. И снова молния с небес не поразила его. Несложный опыт познания вкупе с тем, что внушили ему в Энгоми, окончательно уверили паренька-египтянина в том, что боги Египта куда слабее, чем Приходящая в ночи, которой он теперь служит. И это наполнило его удовлетворением от правильно сделанного выбора. Служить сильному богу – это ли не настоящее счастье. Боги Египта делают чернь покорной, а он, отринувший их, несет священную справедливость. И за это он будет после смерти вознагражден чертогами в Элизии, на божественных полях, где всегда тепло и вдосталь еды. Так сама госпожа сказала! А если великая жрица сказала, то, значит, так оно и есть.

Безымянный воровато оглянулся по сторонам и вскрыл второе дно лодки. Тут лежал реквизит, который он использует сегодня ночью.

– Реквизит! – со вкусом произнес он. – Слово-то какое затейное!

Кульминация священного праздника Сопдет – это ночь, примерно за час до восхода солнца, когда первые вспышки звезды, проснувшейся после семидесяти дней сна, озаряют своим светом розовеющий небосвод. В это время все население Фив и тысячи паломников, прибывших сюда со всех концов Черной Земли, стоят на улицах и крышах, жадным взглядом впившись в горизонт. Их губы шевелятся, а руки воздеты к небесам, которые скоро возвестят о новом рождении мира.

– Падите, смертные! – раздался чудовищно-страшный, нечеловеческий рев, и люди, недоуменно поворачиваясь на звук, торопливо ложились ниц, раскинув руки в стороны.

– Сет! Сам бог Сет почтил нас! – бормотали насмерть перепуганные люди, которые не смели поднять глаз. – Неужто настал конец времен? Но как? Неужто он победил? Пропали мы! Совсем пропали!

– Хаос Исфет грядет! – раздавался грозный рык, подобный медной трубе. – Жрец Амона Бакенхонсу угоден мне, владыке Запада! Он слаб и лжив, а его молитвы ложны! Попрощайтесь со своими близкими, люди! У вас осталась всего одна ночь! И тогда грядет победа Хаоса! Змей Апоп поглотит этот мир, а Нил не разольется больше никогда. Пока жив мой верный слуга Бакенхонсу, победа Хаоса неизбежна! Он своими молитвами приближает ее! Я благодарен ему за это!

Люди, увидевшие жуткую фигуру, озаряемую светом луны, порой лишались сознания от ужаса. Да и немудрено. Тело Сета было покрыто медной чешуей, а его вытянутая морда с ослиными ушами надменно взирала на людишек, падающих в пыль перед торжественно шествующим божеством. Крест анх в одной руке и посох уас в другой. Ни у кого не осталось ни малейших сомнений. Сам Повелитель песчаных бурь посетил несчастный Уасет в великий праздник.

– Убить! Убить проклятого слугу Сета! – раздался чей-то вопль, и тогда божество заревело.

– Нельзя! Если вы убьете жреца Бакенхонсу, то священная звезда Сопдет снова взойдет на небе, а Нил опять разольется! Не вздумайте убивать моего слугу!

– Не смейте трогать моего слугу! – орала жуткая фигура. – Ведь тогда я не смогу погубить мир! Нил снова разольется, если любезный мне Бакенхонсу доживет сегодня до рассвета!

Жуткая фигура прошла весь город насквозь, мимо храма Ипет-Усут(1), вокруг которого стояли тысячи людей. Именно здесь, на его крыше, встречает восход звезды первый жрец Амона и его помощники. И именно сюда перед самым рассветом придет сам фараон со своей свитой. Жрецы, готовившие священную церемонию, не подозревали, что прямо сейчас у подножия святилища закипает страшный котел людского гнева. И даже стражники, охранявшие вход в храм, сейчас стояли на коленях, уткнувшись носом в плиты мощеной дороги, и внимали воле божества. В них боролись сложные чувства, ведь Сет – бог воинов. Именно ему они приносят жертвы. Но никто из этих людей не хотел победы Хаоса, все их естество протестовало против этого.

Вот потому-то, когда толпа горожан, пугающая до дрожи неподвижными глазами и перекошенными лицами, ударила в жидкую цепочку стражи, сопротивления почти не было. Нубийцев, которые не сразу поняли, в чем тут дело, разорвали голыми руками, а египтяне присоединились к разъяренной толпе, которая вломилась в ворота храма. И именно стражники показали дорогу, ведущую наверх. Люди запрудили узкую лестницу, которая шла на смотровую площадку, где первые жрецы бога Амона-Ра уже несколько столетий встречали восход Сопдет. Горожане отталкивали друг друга, падали и топтали тех, кто свалился вниз. Жуткий людской поток залил священные камни, куда еще никогда не ступала нога простолюдина, и из него в сторону жрецов потянулись жадные руки.

Первый жрец Амона стоял спиной к западу, но он не смотрел на небо. Его взгляд прикован к сложному прибору – мерит, доске с отвесом, которую держат два младших жреца-унута, смотрителя времени(2). Они отслеживают момент появления звезды, вычислив его заранее. Второй, третий и четвертый жрецы Амона тоже стоят здесь, воздев руки к небу. Они поют священные гимны, как и их свита из жрецов рангом ниже. Бакенхонсу семь дней не выходил их храма. Он омывался в священном озере, молился и полоскал рот, который должен произнести нужные слова. Он носил высоченный парик из человеческих волос и леопардовую шкуру. Перепутать его с кем-то другим мог только паломник, пришедший издалека. И таких тут оказалось немало.

– Кто из них Бакенхонсу? – раздался задумчивый крик. – Кого из них убить надо?

– Вон тот! В леопардовой шкуре! – крикнули ему.

Жрецы Амона, которые смотрели на толпу с брезгливым недоумением, выстроились в цепочку, загородив верховного слугу бога Солнца своими телами.

– Как вы смеете? – возмутился один из них. – Вы прерываете моления! Ведь священная звезда вот-вот взойдет! Пошли вон отсюда, ничтожная чернь!

– Погибли мы, люди! – раздался тоскливый вопль. – Слышали, что он сказал? Звезда Сопдет вот-вот взойдет!

– Убить их всех! – вторил ему другой. – Некогда разбираться! Мир гибнет!

– Убить! – заорала озверевшая толпа, вмиг сметя несколько десятков жрецов, одетых в белый лен. Искалеченные, окровавленные тела один за другим полетели вниз, прямо на каменные плиты храмового двора.

Но Безымянный всего этого не видел. Он уже отплыл на сотню шагов от берега на убогой лодчонке, спрятанной заранее в зарослях тростника, и топил мешок с реквизитом. Голову, вырезанную искусным мастером, в которую были вставлены медные раструбы, было особенно жаль. Безымянный горестно вздохнул и бросил мешок в воду. Ему еще нужно вернуться назад, к храму. Он должен убедиться в том, что план Б сегодня не понадобится.

* * *

Незадолго до этих событий. г. Уасет, более знакомый нам как Фивы.

Лаодика, которой когда-то даже Энгоми казался чудом света, только сейчас начала осознавать, до чего велик и богат Египет. И почему его цари с презрением смотрят на всех остальных. Они неделями плыли вверх по Нилу, и все это время царица с борта своего корабля видела одну и ту же картину. Выжженные солнцем поля, с которых уже убрали зерно, дамбы, которые спешно подновляли крестьяне, и белоснежные города, которые почти никогда не имели стен. Здесь, на юге, пустыни были стенами Египта. Даже великий и славный Уасет, южная столица, не имел защиты. Стенами были окружены храмы Амона, Мут и Хонсу, да царские дворцы, а сам город привольно вытянулся вдоль реки на многие тысячи шагов.

Уасет располагался на восточном берегу Нила, а царский дворец и поминальные храмы фараонов – на западном. Это еще один город, побольше даже, чем Энгоми. А уж про Трою и говорить нечего. Весь ее акрополь был меньше, чем дворец Аменхотепа III, который располагался тут же. Здесь было все. Дворцы с залами приемов, Дом Женщин, где мог поселиться весь царский гарем, сады, храмы и даже собственное озеро, где Лаодику катали на большой, богато украшенной лодке.

Ей нравилось в Египте, ведь он весь теперь стелился у ее ног. Рамзес III не на шутку увлекся молодой женой, и причина этого была проста. Она забавляла его, как забавляет дикая зверушка, прибившая к человеческому жилью. Ее суждения были неожиданны и свежи, потому что у трех других цариц никаких суждений не имелось вообще. Они ведь никогда не бывали за пределами Египта, и они уже давно не покидали стен дворца. А уж ту информацию, что новая царица давала фараону, он не мог получить даже у тех, кто должен был бы ее знать по долгу службы. Каждый раз, выходя из спальни собственной жены, Рамзес не только снова чувствовал себя могучим самцом. В бесконечном потоке сказок, сплетен и песенок он вычленял то главное, что могло помочь ему понять новую силу, восходившую сейчас за морем. Наивную хитрость жены он разгадал сразу же. Она останавливала рассказ на самом интересном месте, заставляя его приходить снова и снова. И это вызвало законный гнев остальных цариц, которые справедливо считали себя обойденными. Они все имели равное право на внимание живого бога.

– Мне пора, – сказал Рамзес Лаодике, которая мурлыкала на его плече, словно сытая кошка.

В новых покоях было еще не так уютно, как в Пер-Рамзесе, но Лаодика не роптала. Жизнь ее мужа – это непрерывная череда путешествий, жертвоприношений и священных праздников. Сейчас вот взошла какая-то звезда, а потом он должен будет присутствовать на священном празднике Опет, где из храма в храм таскают ладью Ра, подтверждая этим власть фараона. Они здесь застряли на несколько месяцев точно. В Уасет перебрался двор и несметная орда писцов, для которых выстроены дома на краю дворцового городка.

– Пора, моления скоро начнутся, – сказал Рамзес и сухо кашлянул.

Лаодика, которая уже хорошо изучила своего господина, щелкнула пальцами, и служанка, которая стояла во время их утех у изголовья кровати, налила вина и с поклоном подала его. Две других, стоявших по бокам, продолжили махать опахалами из перьев страуса. Вечер сегодня довольно жаркий. Начало сезона Ахет, в это время здесь просто лютое пекло.

Лаодика больше не боялась собственных слуг и не прогоняла их, когда оставалась с мужем наедине. Время прошло, и в то, что она не понимает языка египтян, не поверил бы даже малый ребенок. А здесь таковых и в помине не было. Жизнь дворца оказалась безумно сложна, и матушка Гекуба, неутомимо рассовывавшая драхмы служанкам, певицам и флейтисткам, пыталась сплести свою собственную сеть. Пока у нее получалось плохо. Египтяне служить чужакам не слишком хотели, и Гекуба понемногу переключилась на азиатов-ааму, которых очень привечал фараон Рамзес. С ними дело стронулось с мертвой точки.

– Ты как-то сказала мне, – шепнул Рамзес ей на ушко, – что ты шардан у дверей моей спальни. Помнишь?

– Конечно, – приоткрыла глаза Лаодика.

– И сколько моих врагов ты нашла? – прищурился Рамзес.

– Ни одного, – честно призналась царица. – Тебя даже собственные жены уважают, представляешь? Я думала, эти дуры Тити и Тия что-то ляпнут, но нет. Даже придраться не к чему. Ругались почем зря, что ты их спальню стороной обходишь. Но там больше мне доставалось, а не тебе.

– Понятно, – Рамзес начал вставать с ложа, которое бережно перевезли сюда из северной столицы. Он остался под впечатлением. Новая жена, которой он дал отличную возможность оболгать соперниц, не стала этого делать. Что же, теперь с оглядкой он может ей доверять. С большой оглядкой, и только в бабских делах. И он вознаградит ее за честность.

– Хочешь пойти со мной? – спросил он. – Я иду встречать восход священной звезды, и великая царская супруга Исида будет со мной. Ты тоже можешь встать рядом.

– Конечно! – обнаженная Лаодика вскочила с кровати, словно подброшенная незримой силой. – Одеваться! Кстати, мой царственный супруг. У меня на днях должна была случиться женская немочь, но не случилась. И грудь побаливать начала. Повитухи говорят, что я понесла.

– Это отрадная новость, – кивнул Рамзес, которого одевали двое собственных слуг, ждавших все это время за дверью. – Я пришлю за тобой, моя царственная супруга.

– Великий! – в покои без стука вломился чати и растянулся на полу. – Беда! Неслыханная беда! Бог Сет во плоти явился в Фивы! Он сказал, что жрец Амона Бакенхонсу служит ему. Толпа растерзала и великого жреца, и всех, кто был с ним.

– Знамение! – прошептал побелевшими губами фараон так, чтобы его никто не слышал. – Боги послали знамение. Или это вовсе не боги его послали? Ну, конечно же… Проклятый северянин! Для тебя нет ничего святого! Ты просто глумишься над нами. Хотя… Ты оказал мне огромную услугу, и теперь я должен тебе город. И пусть видят боги, сейчас мне есть на что его построить…

Фараон, на лице которого не дрогнул даже мускул, вдруг заявил.

– Священный ритуал будет проведен. Пусть глашатаи успокоят народ. Владыка Обеих земель не даст пропасть своим людям. Он лично встретит Госпожу Небес, дочь Ра, Владычицу новолетия.

Воздух в Фивах на рассвете еще прохладен. Он пахнет речной влагой и дымком от тлеющих хлебных печей. Ночь истекает, и наступает утро, которого ждали весь год. Утро первого восхода звезды Сопдет, предвестницы разлива Нила. На плоской крыше храма Ипет-Исут царит торжественное молчание. Здесь фараон встречает рассвет жизни. Ну а трупы убитых жрецов уже унесли. Только пятна крови на плитах двора будут пугать людей, когда взойдет солнце.

Фараон Усер-маат-Ра-мери-Амон, Рамзес III, стоял неподвижно, словно изваяние. Сегодня на нем не боевой доспех, а церемониальный плат-шендит из золоченой кожи, похожий на оперение сокола, священной птицы Гора. На его груди висит пластина из лазурита и золота, изображающая солнечную барку. На голове, поверх парика из тысяч тугих черных косичек, умащенных миррой, покоился двойной венец Пшент – символ власти над Обеими Землями. В руках повелителя мира – посох хека и цеп нехеху, жезл и бич пастуха народов.

Рядом, чуть позади, стоит великая царская супруга. Ее тоненькая фигурка облачена в платье из плиссированного льна, облегающего грудь и бедра. На голове царицы – роскошный парик, увенчанный золотым обручем и двойными перьями, между которыми сияет солнечный диск Хатхор. Она стоит, не произнося ни слова. И она не скажет ничего до самого конца церемонии. Она как будто не дышит.

Свита фараона – чиновники дворца, военачальники, летописец с папирусом и тростинкой в руке – замерла в почтительном отдалении. Они были зрителями великого действа, в котором фараон выступает не как правитель, а как верховный жрец, посредник между миром людей и богов.

– Внимайте! – голос жреца-унута прозвучал излишне резко, непочтительно нарушая благоговейную тишину. – Сопдет, дочь Ра, готова явить лик свой!

Все взоры устремились на восток, где полоса над холмами пустыни начала светлеть. Воздух дрожал от напряжения. Рамзес III выпрямил спину и гордо выпятил приклеенную бородку. И тогда это случилось. Не в полной темноте, а в сизой дымке предрассветья, над самым краем земли вспыхнула крошечная, но ослепительно яркая точка. Она мерцала, переливаясь всеми цветами радуги: от алого до холодно-белого. Это и была Сопдет, звезда, возвещающая о воскрешении Осириса.

В тот же миг жрец пал ниц, касаясь лбом полированного камня.

– Славься, Сопдет! – прокричал он. – Приветствуем тебя, Предвестница воды и доброго урожая! Слава тебе, о Возлюбленная Осириса!

Фараон не стал падать на колени, ведь он был богом на земле. Вместо этого он поднял руки к небу, и его мощный голос разнесся над неспящим городом:

– Ты возвращаешься в мир сей, о, Прекрасная! Ты побеждаешь мрак, и да возродится жизнь! Да принесешь ты слезы Исиды, да наполнишь ими Нил, да оросишь священной влагой поля Обеих Земель! Год новый начинается с тобой, и порядок Маат пребудет в Египте под скипетром моим!

Сразу же, как по сигналу, жрецы запели гимн, ударяя в систры, чей металлический перезвон символизировал сотрясение небесной тверди, из которой рождалась Сопдет. Царица подняла связку магических амулетов – узлов Исиды, тьет, и колокольчиков-менат, призывая их звоном богиню.

Писец у стены тут же нанес иероглифы на папирус: «Год пятнадцатый, месяц Ахет, день первый. Его Величество Усер-маат-Ра-мери-Амон воззвал к Сопдет, и она явилась. Нил возвысится…»

Церемония длилась недолго, потому что звезда таяла в набирающем силу рассвете. Но дело уже было сделано. Фараон встретил звезду, и боги приняли его приветствие. Теперь можно объявить о начале нового года, ждать разлива и приносить благодарственные жертвы Хапи, богу Нила. Рамзес медленно опустил руки. Он обернулся, и его взгляд встретился со взглядом Великой Супруги. Порядок во Вселенной подтвержден. Египет будет жить.

Фараон повернулся к чати, который почтительно стоял рядом и со всевозможным старанием изображал скорбь.

– Великая беда посетила нас, Та. Но мы выстоим, если боги будут к нам благосклонны. Ты лично поведешь расследование. Я хочу знать все о том, что произошло. Но пока есть вещи не менее важные. Не может Страна Возлюбленная жить, когда обезглавлен весь храм Амона. Ведь совсем скоро грядет священный праздник Опет. Кто возглавит его? Некому! Значит, мое величество понесет этот непосильный груз и примет сан первого слуги бога Солнца.

– Казначея храма Амона… – вопросительно посмотрел на фараона Чати.

– Найти немедленно и выяснить, не служил ли и он делу Исфет, – кивнул Рамзес, довольный его понятливостью. – Казну храма и отчеты по запасам зерна ты примешь лично. Не затягивай с этим, Та. Мое величество останется в благословенном городе Уасет(3). Мы наведем тут должный порядок.

1 Храм Ипет-Исут – Карнакский храм, который расположен в 2700 метрах от Луксорского. Их соединяет аллея бараноголовых сфинксов.

2 Египтяне делили и день, и ночь на 12 неравных часовых отрезков. С 16 века до н.э. они уже умели пользоваться клепсидрой, водяными часами. Минут египтяне не знали, и для измерения очень коротких промежутков они использовали бытовые понятия, не требующие точности. Например, «время, нужное, чтобы сварить горшок каши». Час назывался унт.

3 Рамзес III и в реальной истории вторую половину своего царствования провел в Фивах. Войны в это время Египет не вел, и он занимался исключительно внутренними делами и строительством. Тем не менее, власть жрецов была такова, что ему пришлось раздать храмам более 3000 кв. км. пахотных земель и 103 000 человек. Это очень сильно ослабило обороноспособность Египта, и у детей Рамзеса III собственной земли почти не осталось. Первым жрецом Амона позже объявил себя фараон Пианхи, представитель нубийской династии. До него такой практики не было.

Глава 12

Год пятый от основания Храма. Месяц восьмой, Эниалион, богу войны посвященный. Запад Ассирии. Территория бывшей страны Митанни.

От Каркемиша до Ашшура – месяц пути, и у меня даже мысли не возникло тащиться в такую даль. Во-первых, дорога туда на троечку с минусом, по безводным пустошам и солончакам. Во-вторых, я терпеть не могу воевать экспромтом, а это он самый и есть. И в-третьих, зачем мне куда-то идти, если все, кто нужно, придут ко мне сами. И это они потащатся сюда, в бестолковой спешке собирая ополчение и отряды знати со всей огромной страны. А ведь Ассирия по нашим меркам и впрямь огромна. Покойные цари присоединили Митанни и Аррапху, округлив свои владения до совершенно неприличных размеров. Так мы и кочевали целый месяц в треугольнике между Евфратом и его левым притоком Хабур, медленно и со вкусом разоряя ассирийскую провинцию Хабху. Пока что, с учетом количества угнанного скота мы уверенно выходим в плюс. Трофейные команды гонят на запад отары баранов, стада коз и коров. А навстречу им идут караваны из Угарита со стрелами и иной воинской снастью.

– Государь! – в мой шатер вошел парнишка-адъютант и прижал руку к сердцу. – Еще одного гонца поймали. Из города Азиму в Ашшур за помощью скакал.

– Веди его сюда, – кивнул я.

Растрепанного и слегка помятого воина притащили ко мне и бросили на пол. Он стоит на коленях и смотрит в землю, сжав зубы, но страха в нем я не чую. Крепкий малый. Именно такие потом и завоюют полмира. Ухоженная борода и пропыленный щегольский плащ не по карману простому воину. Этот – муж из знатной семьи.

– Ты ведь в Ашшур скакал? – я пристально разглядывал его, и он нравился мне все больше.

– Да, царь, – твердо ответил тот.

– Отвезешь и мое письмо заодно? – спросил я его.

– Чего? – растерялся он и поднял на меня недоуменный взгляд. Он был готов к пыткам, к казням, но только не к такому повороту событий.

– Ты же гонец, – терпеливо сказал я. – Поэтому я прошу тебя отвезти письмо в Ашшур. Ты выполнишь мою просьбу? Ты ведь все равно едешь туда.

– Разве ты не казнишь меня, царь? – засопел ассириец, в глазах которого зажглась нешуточная надежда.

– Ты честный воин, – пожал я плечами. – Мне не за что казнить тебя. Ты же честен? Я не ошибся?

– Я хорошего рода, – выпятил пленник грудь, – и еще никто не назвал меня лжецом. Я не опозорю предков недостойным поступком.

– Тогда передай это в руки командующего-туртана, – протянул я ему табличку, обмазанную сверху тонким слоем необожженной глины. – А на словах передай ему, что царь Эней разоряет твою страну, травит поля, угоняет скот и молодых женщин. Он мстит за то, что люди царя ограбили его купцов.

– То есть сейчас я просто выйду отсюда, сяду на колесницу и уеду? – непонимающе посмотрел он на меня.

– Конечно, – кивнул я. – Если обещаешь, что передашь мое письмо.

– Я клянусь, что буду защищать твое послание так же, как и послание моего бел-пахети, областеначальника, – ответил воин, поцеловал печать и спрятал ее в суму.

– Тогда можешь идти, – махнул я рукой. – Ты получишь пластину-пропуск. Когда увидишь моих воинов, подними ее повыше, и тебя не тронут.

– Благодарю за милость, великий царь, – поклонился гонец и выкатился из шатра, не поднимая на меня глаз. Он все еще не верил в происходящее.

– Та-а-ак! – протянул я, усаживаясь на трехногий табурет. – Это уже пятый гонец. Надеюсь, хоть кто-то из них доберется до места, и его не сожрут по дороге львы.

– Могу войти, господин?

Тарис, новый начальник конницы, прошел в мой шатер и прижал руку к сердцу. Троянец Алкатор, который командовал до него, сгорел в одночасье от пустячной раны. Здесь взрослеют быстро. Инфантильные личности обоих полов просто умирают, не выдержав груза этой жизни. За слабака и нытика никто не отдаст свою дочь, а девушку, которая в тринадцать не умеет вести хозяйство, не возьмут замуж. Вот так двадцатилетний парень, который только что командовал турмой из пятидесяти всадников, стал командиром пятисот. Почти стал! Он пока на испытательном сроке, а ожерелье трибуна получит не раньше, чем мы попадем в Энгоми. Тарис невысок, жилист, храбр и чертовски умен. Я за ним третий год наблюдаю, понемногу подкидывая задачи все сложнее и сложнее. Вот и сейчас он принес лист папируса…

– Твою мать! – выругался я. – Когда уже мне нормальную бумагу сделают? Которая не расползается в пальцах, как квашня! Разоримся на папирусе этом проклятом! Ведь чистое серебро!

Тарис удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал и развернул лист, испещренный линиями и крючками. Это что-то вроде карты, но очень, очень корявый ее вариант.

– Тут, господин! – ткнул он в точку, окруженную волнистыми линиями. – Вот удобное место. Наместник Азиму собрал войска. Думаю показаться ему и привести сюда. У самого берега Евфрата, есть неплохое болото, а неподалеку гора, поросшая лесом.

– Куда мы их погоним? – заинтересованно спросил я.

– Вот сюда, – ткнул он пальцем, украшенным ногтем с траурной каймой. – У них будет всего три пути: в реку, в болото или в пустоши.

– На жадину не нужен нож, – мурлыкал я, любуясь с вершины горы, как ополчение города Азиму гонится за моим отрядом. – Ему покажешь медный грош! И делай с ним, что хошь!

Роль медного гроша тут выполняла отара баранов, которую гнал десяток моих всадников. Ассирийцы, увидев, что их в пятьдесят раз больше, взвыли от счастья и припустили со всех ног. Все два десятка колесниц и полтысячи пехоты, собранной с бору по сосенке.

– Да бросайте же этих проклятых баранов, бараны! – в сердцах взревел Тарис, который стоял рядом со мной. Это была его идея, целиком и полностью, и именно он инструктировал людей.

– Они тебя услышали, – усмехнулся я, увидев, как всадники бросили добычу и помчали вскачь, в сторону Евфрата, где Тарис как раз и обнаружил небольшое, но очень многообещающее болотце.

– Я, наверное, здесь останусь, – сказал я. – Посмотрю с горы. Действуй, трибун.

– Слушаюсь, государь, – кивнул тот и ускакал.

Он все прекрасно понял. Я даю ему возможность отличиться, и эта победа станет его собственной победой. Серьезный подарок для такого, как он. Забавно наблюдать с высоты за маленькими фигурками людей. Как будто в компьютерной игре, или в кино. Я ведь много раз был в бою и понимаю, как там сейчас жарко. Колесницы ассирийцев набрали ход, с гиканьем и воплями догоняя мох всадников. Их вдвое больше, и им очень весело. Здесь, в Ассирии, знатные воины правят конями, а не бьют из лука. Чудно, в наших землях все строго наоборот. Невесомые повозки, сплетенные из лозы, несутся по каменистой равнине, вздымая за собой густые пыльные шлейфы.

– Ну, давайте же! – в сердцах сказал я, до боли в глазах вглядываясь в облако пыли, где завязалась драка. Конное войско вышло из-за горы и смело колесничих в один миг, расстреляв их в упор. Трофейных лошадей взяли под уздцы и успокоили. Они еще не пришли в себя от скачки, но совсем скоро окажутся у нас в лагере, и мы найдем им применение.

Конная лава дугой охватила пешее войско, оставшееся без кавалерии. Полуголые копьеносцы, среди которых лишь единицы блестели бронзой шлемов и панцирей, спешно строились в три шеренги, укрываясь большими щитами. Да, это не военная машина царя Саргона II. Этим до нее как до неба. Ни щитоносцев, которые укрывают лучников, ни одетой в доспехи и остроконечные шлемы пехоты с длинными копьями, ни лавы из сотен колесниц. Обычное мясо, которое оторвали от земли и погнали на убой. Это уже четвертое войско мелкого наместника, которое мы колотим. Мы не даем им собраться вместе, а когда они отважно выступают нам навстречу, бьем по одному.