Текст книги "Царская дорога (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Тогда поклянемся Солнцем, – поднял я кубок. – Высечем этот договор в камне и поставим стелы в храмах богов Наххунте, Тиваза и Шамаша. И пусть каждый новый царь подтверждает его при вступлении на трон.

– Хм… – задумался Шутрук-Наххунте. – Давайте хотя бы посмотрим, как пойдет торговля. Вдруг воевать будет выгодней. Или, например, в Вавилоне опять начнется неустройство. Я должен буду вмешаться.

– Тогда через пять лет встретимся в Вавилоне, – ответил я ему, – и еще раз все обсудим. Мы сами или наши наследники.

– Согласен, – кивнул царь Элама, у которого закончились аргументы. – Я готов заключить мир на пять лет. Мои воины не перейдут Тигр, если на меня не нападут.

– Тогда давайте это отметим, мои царственные братья! – Я движением фокусника достал из-под стола две бутыли с настойкой и поставил их перед собой. – Такого вы точно еще не пробовали. И если понравится, то с первым же караваном я пришлю в Сузы и Каркемиш по дюжине таких кувшинов.

– Я готов взять за себя твою дочь, – Кузи-Тешуб внимательно посмотрел на эламита. – Клянусь, она будет окружена почетом в Каркемише.

– Давай, – не на шутку оживился Шутрук, которого собственный гарем регулярно награждал новыми отпрысками, и их нужно было пристраивать в хорошие руки. – Если есть какая-нибудь подходящая бабенка, тоже присылай. За моего сына пойдет.

Они оба повернули головы и внимательно посмотрели на меня, да так, что я облился холодным потом. Не нужны мне еще жены! Не нужны! Я с ними с ума сойду!

– Мой бог не позволяет брать нескольких жен, – с сожалением произнес я. – Только одну жену и наложниц. Но вы же не станете так унижать своих дочерей.

Цари внезапно поскучнели и приступили к дегустации элитного алкоголя, а я погрузился в размышления, пока пары спирта еще не лишили меня этой способности. Да, вроде бы все идет по плану. Зловещее облако, нависшее над всем Востоком, вскоре будет развеяно, а Царская дорога начнет бесперебойную работу, перекачивая мои товары на восток и обогащая меня пошлинами. Правда, дорога Дария I оканчивалась не в Угарите, а в Сардах, но сейчас это совершенно невозможно. Бывшая страна Хатти в настоящее время – дикие земли, и у меня нет ни малейшего желания лезть в этот кипящий котел. А что касается перемирия… Я ведь ничем не рискую, соглашаясь на пятилетний срок. Эти двое окажутся политическими долгожителями и будут править еще долгие годы. Дольше них должен был прожить только покойный ассириец Ашшур-Дан. Но ему немного не повезло, воинская удача покинула его.

– Давайте выпьем за удачу, царственные! – поднял я кубок. – Пусть она никогда не оставляет нас!

Глава 16

В то же самое время. Год пятый от основания Храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Иберия.

Феано с блаженной улыбкой на лице опускала руки в горшок с просом и никак не могла остановиться. Еще немного, и она умылась бы зерном этим. Тимофей стоял рядом и в глубокой задумчивости теребил пояс. За последние месяцы он открыл для себя много нового. Оказывается, жизнь царя – это не только пирушки и власть, но и бесконечные дрязги людей, которые могли прийти к нему даже ночью и потребовать справедливого суда. А еще он, оказывается, должен не только получать с подданных, но и что-то давать им взамен. Он благодарил богов за жену, которая умела читать, писать, и несколько лет прожила в самом Энгоми, напитавшись неведомыми ему знаниями. Бывший наемник, который дураком отнюдь не был, понимал, что не будь этой женщины, он только и делал бы, что воевал с теми, кто прямо сейчас смотрит на него щенячьи преданными глазами.

Захолустная знать захолустного царства сидела на лавках вдоль стен, из кирпича которых кое-где торчала солома. Грубые рубахи из козьей шерсти и крапивы подпоясаны кожаными ремнями с массивными пряжками. Шеи их украшают бусы из раковин и медные обручи. Почтенные мужи в нетерпении переминаются босыми ногами. Натруженные руки передают друг другу железный серп, который был пока в единственном экземпляре. Серп испытали на последней жатве, и показал он себя выше всяких похвал. Уважаемые люди теперь спали и видели, как бы заполучить себе такое богатство.

– Все по слову твоему вышло, царица, – сказали старейшины окрестных деревень, когда Феано отдала назад горшок с просом и важно выпрямила спину. – С урожаем мы. Открой, что боги тебе еще шепчут?

– Боги шепчут мне, почтенные, – с достоинством произнесла Феано, – что все поля нужно на четыре очереди разделить. Год сажаем ячмень, год просо, год бобы, а на год земле отдых дать нужно, и скот на ней пасти. Так на Кипре делают, и там уже позабыли про голод. Великая Мать благословляет урожаи царя царей.

– Я если не уродит ячмень? – почесали головы старейшины. – Вот зальет его зимними дождями и размоет поле. Тогда как быть? Пустовать земле?

– Тогда тут же просо высаживать, – не задумываясь, ответила Феано. Она много раз присутствовала на заседаниях Царского совета, где отчитывался диойкет. – Сразу же, пока зимняя влага в земле есть. А после жатвы под пар ту землю пустить. Пусть козы и овцы пасутся, удобряют ее. Полю после такого отдыхать нужно. Великая Мать разгневается, если землю без конца сохой терзать.

– Четыре разных поля, значит, – задумались старейшины. – Непривычно, конечно, но все сделаем, как скажешь. У нас два поля всегда было, но против воли богини не пойдем. Да и вернее будет одновременно ячмень, просо и бобы растить. Если что-то одно не уродит, то другим спасемся.

– Тогда так и делайте! – подвел под разговором черту Тимофей, которому все это изрядно надоело. Он в сельском хозяйстве понимал чуть меньше, чем в вязании шерстяных носков. Царь и раньше это занятие всей душой ненавидел, так за годы скитаний по миру еще и прочно позабыл все, чему учил его отец.

С оживленным гулом старейшины встали со скамей и покинули комнатку, которая служила мегароном царственной чете, а Тимофей взял в руки лицо Феано и посмотрел ей в глаза.

– Да что бы я делал без тебя, жена!

– Разбойничал бы, пока не убили! – усмехнулась Феано и обеспокоенно повернула голову. – Ой! Пифагор проснулся. Пойду я, покормить его надо.

Пифагор, «Возвещенный пифией». Так назвала она сына, вспомнив, кто предсказал ей встречу с будущим мужем. Мальчишка все это время преспокойно спал в соседней комнатушке. Его люлька стояла рядом с дощатым ложем родителей, занимая почти все оставшееся в спальне пространство.

Тимофей выпрямился во весь свой немалый рост и поморщился, когда макушка коснулась потолка. Даже на его непритязательный вкус новый дворец – просто лачуга. Он никогда не забудет глаз жены, когда она впервые переступила порог этого холостяцкого логова. Тогда на голых кирпичных стенах висело оружие, а на дощатом столе засохли липкие лужи вина. К чести Феано, она даже слова не сказала за все это время, хотя ее собственный дом в Энгоми не шел ни в какое сравнение с этой дырой.

– Ничего, обживемся. Весной строиться начну, – буркнул Тимофей себе под нос, но от чуткого уха жены это не укрылось. Да и сложно тут укрыться. Феано была от него шагах в семи, не больше. Она легла на бок, положив рядом сына, который все еще требовал грудь.

– Я тебе скажу, муж мой, что нужно построить, – крикнула она в открытую дверь. – И не приведи боги, если там не будет купальни. Я тебя прирежу ночью.

– Купальня! Ишь, чего удумала! – угрюмо засопел Тимофей. – Да где я тебе возьму столько? Купцов-то еще нет. С кого взять?

– Ну, даже не знаю, – пожала плечами Феано. – Я свою работу делаю, а ты делай свою. Позвал замуж женщину из хорошей семьи, так не жалуйся теперь. Мне без купальни никак нельзя. Если купцов нет, ограбь кого-нибудь.

– Да вроде только что ограбил, кого смог, – почесал Тимофей курчавый затылок. – Надо как-нибудь до олова добраться. Царь Эней сказал, где-то на севере оно, в горах. Олово, серебро и свинец. А еще много серебра на востоке, если вдоль берега моря пойти. На север схожу, все ближе, да и места знакомые. Я те горы своими глазами видел.

– Пойду на двор, – сказала Феано, передав ребенка подошедшей служанке. – Надо Великой Матери жертвы принести за новый урожай.

– Храм! – ударил себя по лбу Тимофей. – Нужен свой Храм! Тогда моя власть крепка будет. Великие боги! Да где мне сразу взять столько серебра?

– Люди овец стригут, – повернулась к нему Феано, которая почти что вышла из комнаты. – Выкупи у крестьян шерсть и отправь в Энгоми. Оттуда груз железных серпов и лемехов притащи. Вдоль ливийского берега даже зимой добраться можно, если с опаской идти. Царица Креуса купит все, что привезешь. У нее, стервы, столько ткани рабыни выдают, что она уже не знает, куда золото складывать. Ты же видел, сколько она мне подарила на свадьбу? Придушила бы гадину!

– Угу, – задумался Тимофей. И впрямь, кожи и шерсть тут были дешевы, зато все остальное стоило очень дорого. Он прикинул что-то, пошептал, загибая пальцы, а потом довольно заявил. – Будет тебе купальня, царица!

– Даже мысли иной не имела, – фыркнула Феано и вышла на двор. Там ее уже ждал разожженный жертвенник и люди, почтительно стоявшие вокруг. Они не смели начать без нее, без той, чьи молитвы летят стрелой прямо к уху Великой Матери.

* * *

В то же самое время. Пантикапей. Царство Таврида.

Пантикапей не впечатлял. Убогая россыпь каменных лачуг, взобравшихся на высокую гору, на столицу не тянула никак. Даже царский дворец находился взглядом как-то не вдруг, прячась среди таких же сложенных из ракушечника неприметных домиков. Храмов здесь не было, как не было городских стен и какого-либо порядка. Дома стояли как боги на душу положат, ибо людей здесь пока мало, а места много. Сам царь Сосруко отсутствовал. Он, как и всегда, бился за пастбища и поля, сгоняя с земли очередной род тавров.

Рапану и сам себе не посмел бы признаться, что безумно скучает по своей прошлой жизни. По той, в которой плавал с отцом по портам Великого моря и торговался за бронзовую булавку, срывая горло. Зуд странствий томил почтенного главу Купеческой гильдии, который месяцами был прикован к своему креслу, напоминавшему небольшой трон. Чин его был велик и важен, потому как купцы Энгоми богатели не по дням, а по часам, подминая под себя всю морскую торговлю. Хищные стаи царских бирем патрулировали воды, а флот, стоявший на Родосе, лишил хлеба лукканских пиратов, беспощадно наказывая их за разбой. Вышел в море с оружием, без товара и рыбацкой снасти – никто даже разбираться не станет. Пожалуй, мил друг, на гостеприимный остров Серифос, железную руду дробить. А если сопротивление оказал, то деревню твою сожгут, а тебя на кресте повесят, на самом видном месте. Чтобы, значит, почтенным налогоплательщикам этим зрелищем усладу взора обеспечить. Государь как-то сказал, что это в стоимость патента входит. Рапану думал, что пошутил он, ан нет. Не пошутил. Любой купец, который разбойников на крестах видит, тут же начинает испытывать небывалое почтение к власти и перестает сетовать на непомерную стоимость медных цифр на борту своего корабля. Государь назвал это…

– Да как же он это назвал? – прикусил губу Рапану. – Вот ведь пропасть, забыл! А, вспомнил! Наглядной агитацией он это назвал. Слово-то какое мудреное. Надо почаще его произносить, пусть здешняя деревенщина проникнется.

Неуемный зуд странствий все же победил и, как только взошли Плеяды, Рапану расцеловал всех трех жен и пятерых детей, и отправился на север. Он взял с собой крепких парней с луками и две объемистых гаулы, на которые погрузил полотно, масло, железо и соль. Беспроигрышный товар, когда не знаешь, куда плывешь. Соль нужна всем, везде и всегда. Только на Островах ее в достатке, где варницы построили. Там стоят каменные ванны, и из них солнце воду выпаривает. Государь сначала хотел монополию на соль ввести, да только не вышло у него ничего. Уж слишком просто ее получить, когда она вокруг тебя сама плавает. Плюнул тогда на эту затею царь Эней, да и обложил острова твердой соляной податью. Результат тот же, а возни никакой. Проехал раз в год, собрал и радуйся. А то, что людишки себе спроворили, выкупал за хорошие ножи столичной работы и готовую одежду. Двойной прибыток получается.

До Пантикапея Рапану добирался почти два месяца, останавливаясь в Милаванде и Трое. Там-то он и взял знающего человека, который провел его через проливы и неведомые земли, что лежали за ними. Оказалось, это несложно совсем. Плыви вдоль берега, виляющего во все стороны, и попадешь прямо в Пантикапей. Если, конечно, тебя раньше тавры и фракийцы не убьют. Рапану морских разбойников не боялся. Ему, как персоне вельможной, дозволили на корму баллисты поставить, и запас огненных шаров выдали. Только на берегу и приходилось опасаться, но отвели боги. За весь путь на их караван напали всего-то четыре раза. Смех один, до чего спокойные времена наступили.

Местных купцов Рапану нашел сразу же, а если быть точным, они нашли его сами. Как только корабли втащили на берег, они все уже стояли перед ним и наперебой кланялись. Рапану вынес из трюма мешки с солью и выставил их перед купцами, гордо подбоченившись. К его величайшему изумлению, купцы плюнули ему под ноги, развернулись и ушли восвояси, бормоча затейливые ругательства. А Рапану так и остался стоять, размышляя о превратностях судьбы. За все годы, что торгует, он ни с чем подобным не встречался. Да что там! Он не встречал даже того, кто слышал о чем-то похожем.

– Господин! Господин! – вывел его из задумчивости запыхавшийся купчик из местных, который к его прибытию опоздал. – Изволь попробовать! Ты такого лакомства у себя точно не ел.

– Это еще что за дрянь? – Рапану подозрительно уставился на чашу, полную доверху какими-то крошечными черными зернышками, переливающимися на солнце блестящими боками.

– Икра, господин, – умильно кивал местный купец. – Мы ее из рыбы достаем и солим. Вкусно!

– Да? – с сомнением спросил Рапану, окунул в чашу палец, подцепил оттуда немного и сунул странную снедь себе в рот. – На вкус не очень. Вы что, это едите?

– Едим, господин, – с готовностью кивнул купец.

– А зачем вы это едите? – подозрительно уставился на него Рапану.

– Так вкусно же! – уверил его купец. – Сразу не всем нравится, привыкнуть нужно. Зато, как привыкнешь, за уши не оттянуть.

– Ладно, – милостиво кивнул Рапану. – Возьму несколько горшков на пробу, угощу людей в столице. Если понравится, в следующий раз куплю. За этот платить не буду. Подозрительный какой-то товар, да и на вкус так себе.

– Да, господин, – покорно кивнул купец. – Давай за соленую рыбу поговорим.

Здешнюю торговлю держали выселенные за мятеж троянцы, и были они бедны, как последние козопасы. Даром что величали себя тамкарами царя Тавриды Сосруко. Было той Тавриды всего ничего – восточный клочок огромного полуострова. Причем не слишком большой клочок. Хоть и отважный воин здешний царь, но пастбищ у него пока что совсем немного, а полей еще меньше. Место это водой бедно, и людям пришлось кучи из голышей складывать, как на Кикладах делают, и ночную росу с них собирать. Зато рыбой это место оказалось невероятно богато. Брось сеть и тащи. Огромные рыбины с длинными носами, в странных бляхах на хребте поначалу не на шутку испугали Рапану своим непривычным видом. Но вкус у них оказался превосходным, и он решил нагрузить обе гаулы соленой рыбой и оловом, которое шло сюда из Колхиды и Синдики.

– Рыбу возьму, – сказал Рапану. – Вон ту, с длинными носами. Солью заплачу.

– Чего? – с недоумением уставился на него купец, который сразу перестал быть угодливым, а напротив, смотрел теперь даже с некоторой брезгливостью. – Иди, почтенный, иди! Не мешай торговать уважаемым людям.

– Да как же! – Рапану совершенно растерялся. – Соль же… А у вас рыба же… Как без соли?

– Не нужна! – отрезал купец из Тавриды. – У нас тут ее столько, что самим девать некуда. Могу тебе самому ее продать.

– А почем отдашь? – прикусил губу Рапану, который был рад без памяти, что соль в его трюмах занимала едва ли седьмую часть. – Есть железные ножи, серпы, наконечники для сох и копий, шерстяное полотно, оливковое масло, ячменя немного…

– Так что же ты сразу не сказал! – всплеснул руками ссыльный троянец, окатив Рапану волнами внезапно проснувшейся любви. – Тебе какую соль?

– Как какую? – окончательно растерялся Рапану. – Ну, соль мне… Соль, она и есть соль… Она у вас что, разная?

– Есть соль грязная, из воды выпаренная, – начал свой рассказ купец. – Есть соль чистая, из шахты. Мы ее кусками рубим. А есть соль розовая, из далеких озер. Во! Смотри!

И купец достал из сумы мешочек, откуда высыпал на ладонь до боли знакомые кристаллики, только почему-то нежно-розового цвета. Рапану лизнул указательный палец и недоверчиво попробовал.

– Соль! – удивленно сказал он.

– Конечно, соль, – не менее удивленно посмотрел на него купец. – Я же тебе только что это сказал. Ты забыл?

– Беру, – решительно произнес Рапану. – Если хорошую цену дашь, целый корабль соли возьму. И этой розовой тоже.

– Этой соли немного, два мешка всего, – с сожалением протянул купец. – И дорогая она. Втрое от обычной цены будет. Мы ее издалека везем.

– Беру, – решительно кивнул Рапану. – Все, что есть беру.

– Ну, почтенный, – потер руки местный тамкар. – Давай теперь за твой товар переговорим. Я сегодня выспался хорошо. Готов до утра торговаться.

– Давай! – ноздри Рапану хищно затрепетали, а к ушам прилила кровь, словно у мечника на поле боя. – Гермес мне свидетель! Я тебя раздену, почтенный. Ты мне эту соль бесплатно отдашь!

– Не дождешься! – азартно поддержал его тамкар, который тоже соскучился по хорошей торговле.

Великие боги! – думал Рапану, наливаясь веселым куражом. – Вот ведь оно, истинное счастье! Полмира проплыть, привезти соль туда, где она под ногами валяется, а потом настоящее сокровище найти. Мне ведь государь про эту икру раз сто говорил. А розовую соль я по весу в серебре продавать буду. Купцы наши с эвпатридами скороспелыми с жиру бесятся уже, не знают, как еще перед людьми свое богатство показать. Ну, так радуйтесь! Теперь у меня для вас, благородные, розовая соль есть. Все завистники слюной захлебнутся.

– Да что же это я теряюсь! – шепнул Рапану едва слышно. – Засиделся я в кабинете своем, мхом покрылся, как старый пень. Совсем голова работать перестала. Я же эту соль еще и в Египет продам. По весу в золоте. Царица Нейт-Амон мне весьма благоволит. Она моей второй жене до сих пор за проигрыш в карты должна. Вот пусть и отрабатывает… Ах да! Когда обратно пойдем, не забыть бы в море между Проливами одну бухточку осмотреть, да повнимательней. Страсть, до чего удобная бухта, на рог похожая. Царские дороги, они ведь не только по суше идут. Нам, купцам, где-то нужно есть, спать и корабли чинить. Вот бы там город поставить! Ведь тому месту цены нет.

Глава 17

Год 6 от основания храма. Месяц второй, называемый Дивойо Омарио, богу Диво, дождь приносящему, посвященный. Февраль 1170 года до н.э. Энгоми.

За месяцы моего отсутствия в Энгоми многое изменилось. Даже в нашей собственной столовой стены радуют свежими барельефами. Креуса решила, что роспись по штукатурке – это слишком банально, а потому к моему приезду немалое помещение облицевали плитами из алебастра, изрезанными невероятными по красоте картинами. Все же крутой поворот сделала история, потому как ничего подобного я не помню ни в одной культуре. Какая-то странная смесь египетского канона с эллинистическим реализмом. Мастера-камнерезы, лишенные пут, начали творить. А поскольку, покинув родную землю, каждый египтянин становится «живым мертвым», то и намертво вколоченные скрепы начинают давать трещину. По крайней мере, вот та женщина, срывающая гранат с ветки, невероятно хороша. И она просто вылитая Креуса.

Мы завтракаем всей семьей, ее малым составом. Царевны Лисианасса и Поликсена живут в своих домах, они завтракают у себя. Длинный стол резного кедра застелен расшитой льняной скатертью, каковая, с высокой долей вероятности, в этом мире есть только у меня. Посуда у нас из серебра, чай не торжественный прием, сегодня по-простому все. В центре стола стоит самовар, исходящий духмяным ароматом чабреца и еще кучи трав, названия которых я не знаю. Рядом с ним – мед и плюшки. Но сегодня мне не до выпечки. Сегодня я абсолютно счастлив. Сбылась мечта идиота!

Свежий хлеб, свежее масло и черная икра. Вот это жизнь! Только это и примиряет меня с той на редкость дерьмовой погодой, что сейчас стоит на улице. Там моросит мелкий, противный дождик, а с моря дует холодный ветер, пробирая ледяными порывами до самых костей. Но здесь хорошо! Горка бутербродов, стоящая передо мной, тает с немыслимой скоростью. Так я сегодня завтракаю, оглашая столовую восторженным мычанием. Впрочем, в этой комнате моих восторгов больше никто не разделяет. Сливочное масло в нашем климате – штука довольно спорная, его просто хранить негде, и поэтому оно тут вообще не в ходу. Да и плошка с икрой, стоявшая посреди стола, не вызвала у моих домашних ни малейшего энтузиазма. Креуса попробовала ее десертной ложечкой, но, как женщина воспитанная, ничего не сказала. Клеопатра скривилась, как будто съела лимон, а полуторагодовалая Береника, которая поначалу жадно тянула руки к неведомому лакомству, попросту выплюнула его прямо на стол. После этого Кассандра, сидевшая рядом с племянницами, и вовсе пробовать ничего не стала, переключившись на выпечку.

– Ничего-то вы не понимаете, женщины! – сказал и откинулся в кресле, совершенно довольный своей жизнью. – Икра – это деликатес!

– Как скажешь, господин мой, – с каменным лицом ответила Креуса.

Она вообще в последние месяцы холодна со мной и, по слухам, часто плачет. Ее ненаглядный сынулька, свет в окошке, живет на краю обитаемого мира, в какой-то убогой халупе, и пасет коней вместе с презренной чернью. Я имел глупость показать ей донесение с мест, где написали, что царевича за два месяца трижды избили в кровь, и она замкнулась совсем. Она не понимает, за что я ненавижу собственного наследника, и винит во всем себя. И все мои попытки объяснить ей, что мальчишке такая жизнь идет только на пользу, натыкаются на каменную стену полнейшего непонимания. Царская дочь, у которой родословная длиннее, чем у корги английской королевы, отказывается признавать очевидное. И даже тот факт, что ее собственные братья тоже пасли отцовский скот, не мог ее ни в чем убедить. Это же сыновья наложниц, они и должны его пасти. Гектор и Деифоб в жизни до такого не опустились бы. Впрочем, мне на ее убеждения плевать. У меня родословная никак не короче будет, ведь Креуса мне четвероюродной сестрой приходится. Мы с ней от одного предка произошли. Кстати, если бы мы по-прежнему жили в Дардане, она сама отправила бы сына на пастбище, дав ему краюху хлеба и пинка под зад. Но вот только теперь я не племянник захолустного царька. Для Креусы, как и для всех тут, царь царей – фигура сакральная, и то, что сын ванакса выполняет работу, достойную слуг, она считает личным оскорблением. Вот такие вот у моей жены вывихи сознания, совершенно типичные для этой эпохи.

– Па! Я на пилораму хочу! – заявила вдруг Клепатра.

– У тебя уроки, – отрезал я, и она недовольно скривила мордашку. Хитрость не удалась. Этой непоседе уже показывают буквы и читают стихи, но она и пяти минут не в состоянии на месте просидеть.

– Если пятерку сегодня получишь, дам колесницей править, – сказал я ей, и она расплылась в улыбке. Лошадок она любит самозабвенно и люто завидует брату, который пасет их с утра до вечера.

– Если воспитание деда даст свои плоды, царица, – сказал я, повернувшись к Креусе, – то следующую зиму наш сын проведет дома. Четыре месяца.

– Правда? – в глазах Креусы я наконец-то увидел жизнь. – Это отрадная новость, мой господин. Что скажет тебе, что воспитание царя Анхиса идет успешно?

– Наш сын должен научиться общаться со сверстниками, – ответил ей я, – то есть, он должен начать их бить. До этого времени он останется во Фракии.

– А если он так и не сумеет этого сделать? – горько усмехнулась Креуса, которая дурой отнюдь не была.

– Тогда он так и будет до конца жизни пасти коней, – отрезал я, а моя жена встала, коротко поклонилась и вышла из столовой, выражая негодование своей гордо выпрямленной спиной. Я знаю, почему она так поступила. Она не хочет, чтобы рабыни видели ее слезы. И так много сплетен ходит по дворцу, разносясь через торговок на рынке по всему Великому морю.

– Ма! – требовательно протянула руки Береника, перемазанная кашей до ушей. Служанка вытерла ее, подхватила и унесла на женскую половину.

– Ты суров к сыну, – сказала вдруг Кассандра. – Он ведь твоя кровь.

– Поверь, если он сядет на трон, крови будет столько, что полмира захлебнется, – невесело усмехнулся я.

– Если? – подняла она тонко выщипанную бровь. – Или когда?

– Если, – я оттолкнул от себя тарелку. Бутерброды мне внезапно опротивели.

– Я чего-то не знаю, государь? – внимательно посмотрела на меня Кассандра.

– Ты все знаешь, – покачал я головой, – только не хочешь понимать очевидного. Воины не примут слабака. Каждый трибун при таком царе сам захочет стать царем. И я тебя уверяю, кое у кого это даже получится. Мои внуки будут править огрызком, оставшимся от огромной страны, а мои правнуки снова будут пасти коней, как я в детстве. И это если им повезет. Могут просто зарезать, как сыновей Ашшур-Дана.

– Думаю, ты ошибаешься, – покачала Кассандра головой, увенчанной короной из причудливо уложенных кос. – Знать и купцы сплотятся вокруг фигуры ванакса, причем любого. Я точно знаю их настроения.

– Тогда мой сын станет игрушкой в руках богатых семей, – невесело усмехнулся я. – Неизвестно еще, что хуже. Сильной власти у него не будет, и рано или поздно такую фигуру уберут с доски одним щелчком. Тогда, когда она будет мешать грабить им страну. Или если найдут фигуру еще более слабую и удобную.

– Но ты уже знаешь, что будешь делать, – пристально посмотрела она на меня, и в ее голосе не было вопросительных интонаций.

– Знаю, – кивнул я. – У Ила еще есть шанс стать царем, и я всей душой этого хочу.

– Я, кажется, поняла, – прошептала Кассандра и с ужасом посмотрела на Клеопатру, которая все-таки решилась съесть немного икры и теперь мужественно жевала ее, проявляя чудеса выдержки.

– Думаю, ты пока ничего не поняла, – я встал из-за стола, и все встали вслед за мной. – У тебя сегодня отчет, сестрица. Жду после полудня.

Странная у нас все-таки мода. Мужская одежда перескочила сразу полтора тысячелетия и стала напоминать раннюю Византию. Штаны, похожие на кавалерийские, прижились тут же, как родные. А вот хитоны все больше становятся одеждой бедноты, солдат и матросов. Вместо них люди состоятельные надевают рубаху длиной чуть выше колен, да с рукавами. Плащи сменили кафтаны, легкие в теплое время года, и плотные, похожие на пальто зимой. Все это украшается затейливой вышивкой, мехом и разноцветными вставками. А уж изготовление пуговиц и вовсе стало отдельным ремеслом. Они у богачей уникальны, под конкретного человека персонально изготавливаются. Для иного купца или чиновника надеть ширпотреб из портовой лавки – великий позор и потеря лица. А еще в моду входят вавилонские тюрбаны, украшенные страусиными перьями и драгоценными брошами. Поэтому теперь, попав в какое-нибудь благородное собрание, я поначалу чувствую себя, словно в цыганском балагане, до того все ярко и пестро.

А вот мода женская так и осталась похожей на микенскую. Пышные платья с разноцветными клиньями подола, обшитые золотыми и серебряными бляшками, в тренде последние лет четыреста. И пока ничто не предвещает перемен. Разве что те же пальто вошли в оборот и зимние сапожки на толстой подошве и невысоком каблуке. Особенных холодов у нас нет, но ночью в январе и до нуля температура может опуститься. Я пару раз острый ледок на лужах видел. Он, хоть и тает быстро, но все равно босиком зимой только самая отчаянная голытьба ходит. Уж очень холодно.

Впрочем, женщин из простонародья все это не касается. Крестьянки и рыбачки как ходили одетые в кусок ткани с дыркой для головы, так и продолжают ходить. Эта одежда неподвластна моде совершенно. Ее носят все – от Атлантики до Китая.

Кассандра, которая пришла не на светский раут и не на службу в храме, оделась сегодня соответственно, то есть весьма сдержано. Впрочем, платье из тончайшего льна было настолько дорогим, что ей и украшения никакие не понадобились. Так, если по мелочи. На ее шее висит не больше мины серебра, и на пальцах всего пять перстней. Я по достоинству оценил ее деловой настрой.

– Начну с севера, государь, – начала она, устраивая в кресле объемистый зад. – Из Тавриды и Трои новостей пока нет. Все, как рассказал по приезде Рапану. Царь Сосруко понемногу там обживается, женит сыновей на дочерях местных владык и режет под корень упрямые роды. Он движется по берегу моря от восточного края полуострова к западному. В степь пока не лезет, силенок не хватает. Олова из Колхиды идет мало. Договориться с царями народа гамир ему тоже не удалось. Точнее, договориться можно, но только толку от этого немного. Степь постоянно в движении, она напоминает кипящий котел. Племена приходят из ниоткуда и уходят непонятно куда. Раньше в степи было много меди, теперь ее почти не стало. Почему, неизвестно.

Да, – вспомнил я. – Каргалинский центр по добыче меди, Оренбургская область. Процветал в Бронзовом веке, но теперь не функционирует. Он давно разгромлен непонятно кем, непонятно когда и непонятно зачем. Кто же там настолько одаренный? Это ведь все равно, что суп сварить из курицы, несущей золотые яйца.

– Из беотийских Фив вести пришли, – продолжила она. – Власть царя Лаодаманта все слабее становится. Чернь и простые воины завидуют афинянам, тоже свою землю хотят. Те богатеют на глазах, а беотийцев называют нищей деревенщиной, олухами и царскими рабами. Думаю, при малейшей ошибке фиванцы своего царя прогонят. Беотия сможет прокормить тысяч десять-двенадцать крестьянских хозяйств, но то же самое нужно будет проделать и в других четырех царствах. В Орхомене уж точно. Сами Фивы – это всего от трех до четырех тысяч наделов.

– Мало, – поморщился я. – Когда с севера попрут иллирийцы, их просто сметут. Шатайте Коронеи, Орхомен, Арну и Платеи!

– В Микенах и Аргосе, – продолжила Кассандра, – совсем ничего не происходит. Ты удвоил их владения, и теперь цари пируют с новой знатью. В Спарте тоже все по-прежнему. Менелай и Хеленэ почти не разговаривают. Сын Феано Мегапенф отцом принят, а царевне Гермионе ищут жениха. Мать она ненавидит по-прежнему. Сначала ее хотели за Ореста выдать, но после нападения на Пелопоннес все понимают, что ему конец. Сразу же, как только он из своей дыры выползет. В Дельфах нам пока его не достать, государь. Уж больно захолустное место. Там каждый новый человек как на ладони. Если войско туда отправить, он тут же сбежит. А еще одного аэда я посылать не хочу. Люди все сразу поймут, и тогда наших певцов просто резать начнут. Не стоит оно того, потом этого дурака убьем. Он все равно в списке на ликвидацию под номером первым теперь стоит, с тех самых пор, как Безымянный в Ашшуре сотника-дезертира убил.