Текст книги "Избранные произведения"

Автор книги: Дмитрий Кедрин

 
Из черных дней войны, из пламени боев
Мы вынесем тебя и светлой и живой,
К своей родной земле нетленная любовь,
Как ты выносишь штык, кидаясь в смертный бой.
 
 
Мы вытерпим напор и голода и тьмы,
И как бы этот груз нам плечи ни нажал,—
Всё ж вынесем из битв свободу нашу мы,
Как горец из ножон выносит свой кинжал.
 
 
Мы вынесем любовь, и чистоту сердец,
И человечность ту, что вечно высока, —
Мы вынесем ее, как раненный боец
Выносит из беды флаг своего полка.
 
 
Да, вынесем. Тогда я заглянул в лицо
Бойцов, увидев, как зажаты губы их,
Я это прочитал в терпении бойцов
И в сдвинутых бровях полковников седых.
 
 
Из черных дней войны, из битвы огневой
Мы вынесем ее – ничто не сломит нас,—
Зажав разрывы ран, и светлой и живой,
Как знамя из огня выносят в битвы час!
 

1942

 
Валя в лесу дубовые стволы,
Дед на скале построил крепкий дом.
Теперь лишь груда пепла да гора золы
На этом месте. Дом сожжен врагом.
 
 
В изломанном саду – ни деревца,
Лишь обгорелая чернеет ель…
В том доме бабка родила отца,
Там мать мою качала колыбель.
 
 
В былые дни отец в расцвете сил
У горного козла спилил рога,
Пронзив его кинжалом, и прибил
Рога его к столбу близ очага.
 
 
Кавказец смотрит, сдерживая гнев,
На груду пепла. Дома больше нет.
Рога погибли, рухнули, сгорев,
Дубовые столбы, что ставил дед.
 
 
Сгорел тот снимок, на котором он
С кинжалом снят в черкеске у крыльца.
Висевшая в простенке меж окон,
Сгорела бурка моего отца…
 
 
Сгорел тот дом, в котором вырос ты,
Где мать певала песни для тебя,
Где ты лелеял юности мечты,
Где жил ты, вольность горскую любя.
 
 
И всё ж кой-что осталось: ты нашел
Котел, который под землей лежал.
Он закипит еще, родной котел,
На новом очаге… А вот кинжал
 
 
Торчит в земле. Ты вытащил его
Из обгоревших кожаных ножон.
Он почернел от дыма. Ничего!
Для мщения еще годится он!
 
 
Вдали Эльбруса ледяную тишь
Ласкает солнце, торопясь зайти,
И как тебе ни горько, ты молчишь,
С кинжала глаз не в силах отвести!
 
 
Кавказец! Ненависть твоя тверда,
Как сталь клинка, что выкован в горах,
Недаром клялся ты, что никогда
Свободных горцев не осилит враг.
 

1942

 
О родина былин – земля моя!
Народ твой – исполин, земля моя!
Ты – мать, а я – твой сын, земля моя!
Прекрасней нет долин, земля моя!
 
 
Родная! Чем бежать, забыв борьбу,
Чтобы враги, сойдясь со всех сторон,
Спешили превратить тебя в рабу,—
Последний я в ружье вложу патрон.
 
 
Как бьется за свое гнездо орел,
Так буду за тебя сражаться я,
Я кровью напою твой каждый дол,
Умру, обняв тебя, земля моя!
 
 
Чем по тебе ступать ногой труса
И видеть твой позор и ужас твой, —
Пусть гибели сразит меня коса,
Чтоб спать мне на твоей земле родной.
 
 
Чем чувствовать в груди стыда огонь
И знать тебя чужой, моя земля, —
Пусть мой остывший труп растопчет конь,
Пусть кровь моя зальет твои поля.
 
 
Чем в ужасе бежать от тех зверей,
Что, задушив дитя, терзают мать, —
Я мертвым храбрецом хочу скорей
На бурке боевой своей лежать!
 
 
Чем знать, что упадет на след труса́
Холодная слеза из детских глаз, —
Пусть лучше окропит тех слез роса
Того, кто в битве пал за свой Кавказ.
 
 
Чем слушать, затаив в душе позор,
Знакомый, гордый шум орлиных крыл, —
Хочу, чтобы орел, владыка гор,
Крылами, точно брат, мой прах накрыл.
 
 
Когда б мне на Эльбрус глядеть пришлось,
В плен голову его отдав врагу, —
Уж лучше б прядь густых моих волос
Бураном занесло в его снегу.
 
 
Как жить мне без тебя, седой Казбек,
Без узких горных троп страны родной?
Без милых сердцу скал и бурных рек?
Как позабыть Баксан и Терек мой?
 
 
Орлы Кавказа, с кем дружить без вас?
Родные песни, как прожить без вас?
Друзья мои! Кому служить без вас
И голову за что сложить без вас?
 
 
Чем родину предать врага мечу
И на коленях жить, – уж лучше я,
В сраженье за тебя упав, – хочу
Спать мертвым на тебе, земля моя!
 

1942

 
Бледна осенняя заря,
Дороги спят, обледенев.
Холодный дождик октября —
Как грустной песенки припев.
 
 
Наш эскадрон уходит в бой,
Уходит в сумеречный час,
И сосны русские толпой,
Как сестры, провожают нас.
 
 
Невесел их прощальный шум
Среди осенней тишины.
И кажется – тревожных дум
О нас те сосенки полны.
 
 
«Как сестры, затаив тоску, —
Мы ждать вас будем», – говорят.
По вымокшему большаку
На фронт уходит наш отряд.
 
 
Родные сестры! В трудный час
Близ вас на бурках спали мы.
Вы убаюкивали нас,
Как дома, шумом среди тьмы.
 
 
Уйдем мы, вы ж, оставшись тут,
Негромкий поведете сказ,
Что сосны русские поют,
Как сестры, – песенку о нас.
 

1942

 
В ночном бою на вражью высоту
Не все взойдут по ледяной росе,
Но перед боем, глядя в темноту,
Я говорю: «Пусть доберутся все!
 
 
И если обо мне заплачет мать,
То пусть не плачут матери других,
И коль меня жене не стоит ждать,
То жены близких пусть дождутся их!
 
 
И если мне забыть семью, – тогда
Пусть за меня мой друг обнимет дочь,
И коль закатится моя звезда,
Пусть ваши звезды озаряют ночь!»
 

1943

 
Любимая! Не раз я рвал цветы
На поле, где зимой прошли бои;
Я верил: в блиндаже уснула ты,
И я тебе отдам цветы мои.
 
 
Я в низенькую дверь войду чуть свет
И, спящую тебя увидев там,
Тихонько положу большой букет
Из полевых цветов – к твоим губам.
 
 
Красавица моя! Твой легкий сон
Развеют свежесть их и аромат.
Я над лицом твоим склонюсь, влюблен,
Когда ты на меня поднимешь взгляд.
 
 
Не уходи, мой друг!.. Побудь со мной!..
Родная! Как тебя заждался я!..
Я в поле, где цветов полно весной,
Пойти с тобой хотел, любовь моя.
 
 
Но с поля возвратясь в окоп назад,
Тебя я не нашел, мой нежный друг,
Я видел лишь одних друзей-солдат,
Товарищей одних встречал вокруг.
 
 
Я в темном блиндаже ложился спать,
Под звездами в степи, в чужой избе.
И думал, свой букет боясь измять,
Что, может, завтра их отдам тебе.
 
 
Как часто о тебе мне снились сны.
И сколько я собрал цветов лесных.
Но не было тебя… За дни войны
Немало у меня завяло их!
 
 
Но всё же день придет, когда чуть свет
К тебе в наш милый дом приду я сам
И тихо приложу большой букет
Из полевых цветов – к твоим губам.
 

1944

 
Мы шли усталые от зимних вьюг,
Что в лица нам кидали снежный прах,
Один лишь мой неутомимый друг
Всё песню пел о голубых глазах.
 
 
В походе, в блиндаже и где пришлось —
Он пел ее всегда – в туман и грязь,
И теребил густую прядь волос,
От этой песни грустным становясь.
 
 
«Настанет время, – говорил он мне,—
И упаду я с пулею в груди,
Как подобает другу на войне, —
Ты с этой песнею вперед иди».
 
 
Мой друг погиб. Он был убит в бою.
Уже готов покинуть белый свет,
Мне завещал он песенку свою…
Вот снег идет опять. А друга – нет.
 
 
Но помню я: когда он ранен был,
То перед тем как лечь и умереть,
Он так сухие губы приоткрыл,
Как будто вновь хотел ту песню спеть.
 
 
Мне не забыть в походах и в боях
Ни дня, ни места, где он погребен,
Но песенку о голубых глазах
Уже никто так не споет, как он.
 

1944

 
Правда есть на земле! Не она ль в незапамятный век
Полновластно себе подчиняла и зло и добро?
 
 
Но промчались года, и на землю пришел человек.
Он польстился на золото и полюбил серебро.
 
 
Человек поклоняться презренному золоту стал,
Больше правды самой полюбив этот жалкий металл.
 
 
Опечалилась правда, и скрылась она наконец
От корыстных людей в глубину благородных сердец.
 
 
Погруженный в печаль, тот, кто истинно любит ее,
Вдалеке от людей одинокое строит жилье.
 
 
Ибо правда не ходит у золота в роли слуги,
Ибо правда и золото – давние злые враги.
 
 
В царстве правды от золота мы не найдем и следа,
Ибо золоту правда руки не подаст никогда!
 

1939

 
Уж первый белый волосок блеснул меж черных у виска.
Седеют волосы мои! Посеребрила их тоска.
О лето жизни! Ты прошло. Ко мне не возвратишься ты!
Всё в прошлом. Я, как старый дуб, осыпал юности листы.
Уже, подобно молодым, резвиться не пристало мне,
И если есть в душе мечты, то мало: лишь на самом дне!
Себя почувствовав юнцом, я иногда еще шучу,
Но вспомню седину свою – и отойду, и замолчу.
Я с наслажденьем часто вспоминаю молодость свою…
О многом я молчу и красоту в молчании таю.
Всё миновало! Где они – минувшей юности мечты?..
В моем грядущем ничего нет, кроме черной пустоты!
 

1939

 
Я там, где стонут бедняки. Все нищие – мои друзья.
Они – мой круг: с любым из них сумею столковаться я.
 
 
Я их люблю за то, что в них ни капли скрытой злобы нет:
Любой из бедных чист душой, хотя и в рубище одет.
 
 
Далек от чванства, – я люблю весь день сидеть у их огня.
Друг друга не обидим мы: я их или они меня!
 

1939

 
Не хнычь! Будь каждый день готов вступить с коварной жизнью в бой!
И в том бою иль победи, или расстанься с головой!
 
 
Ты хочешь без тревог прожить? Таких судеб на свете нет!
Ты хочешь обмануть судьбу? Таких людей не знает свет!
 
 
Ты говоришь: «Я проиграл. Не вышло. Счастья не догнать».
Всё ж не сдавайся и за ним пускайся взапуски опять!
 
 
Коль будешь ты в бою за жизнь великодушен, бодр и смел, —
Ты победишь! На свете нет совсем невыполнимых дел!
 
 
Бодрись! Приниженным не будь и гнуться не давай плечам,
Не трусь, как заяц, и пустым не поддавайся мелочам!
 
 
Тогда судьба пред смельчаком преклонит гордое чело…
Волнуйся, двигайся, дерзай, покуда время не прошло!
 

1939

 
Не видно счастья на земле. А затеряться счастью где б?
Быть может, счастье в небесах, на золотой доске судеб?
 
 
«На этом свете счастья нет!» – уныло утверждает тот,
Кто в нем отчаялся. И вот на небесах он счастья ждет.
 
 
Бедняга твердо убежден, что там найдет свою судьбу,
Что в рай войдет его душа, когда он сам сгниет в гробу.
 
 
Я плоховато знаю рай! Ни разу я туда не лез.
Землей довольный, не вникал я в философию небес!
 
 
Коль этот круглый шар земной нам во владенье дал аллах,
То счастье надобно искать не в небесах, – в земных делах!
 
 
Для тех, кто счастлив на земле, земля куда милей, чем рай.
Я б землю выбрал, если б мне велел всевышний: «Выбирай!»
 
 
Я б часа жизни не отдал, чтоб вечности блаженство пить!
Я жажду счастья! Я живу! И почему бы мне не жить?
 
 
Я буду с тем, кто строит рай не в небесах, а на земле,
Покуда дух не испущу, не разложусь в загробной мгле!
 
 
Смерть только оторвет меня от почвы, где я жил и рос.
Я, плача, отойду с земли. Мне не расстаться с ней без слез!
 
 
Но прах мой даже и тогда смешается с родной землей
Пусть я умру! Врагам не даст покоя стих бессмертный мой!
 

1939

 
Брильянтами блестят вдали
Ночные звезды там и тут,
А на поверхности земли
Цветами девушки цветут.
 
 
И кто б, скажи, земной цветок
Мог отличить от звезд ночных,
Когда б их сблизить кто-то смог,
Сумел бы в ряд поставить их?
 
 
А коль звезда в одном ряду
Могла бы с девушкой стоять,
Я отодвинул бы звезду,
Чтоб крепче девушку обнять!
 
 
Ведь блеском глаз в конце концов
Блистанье звезд затмит она!
Ведь, право, девичье лицо
Белей, чем полная луна!
 
 
А губы, губы!.. Но поэт
Лишен таких волшебных слов,
Чтоб описать их вкус, их цвет,
Жемчужный влажный блеск зубов!
 
 
Превыше всех похвал у ней
И косы черные, как мгла,
И над глазами – двух бровей
Раскинутые вкось крыла!
 
 
Коран недаром говорит,
Что небу девушки сродни:
Приняв земной на время вид,
Всё ж только гурии они!
 

1939

 
Коль сердце чисто у тебя, – оно, как море, широко,
Оно охватит целый мир в едином взоре далеко.
 
 
Коль сердце чисто у тебя, – такое сердце всё вместит,
Всё в мире видит сердце то и, как алмаз, во тьме блестит.
 
 
Оно готово всех обнять: убогих, нищих и калек,
Мужчин и женщин – словом, всех, носящих имя «человек».
 
 
Оно глядит на белый свет открыто, не через очки,
Оно болит за всех людей, ему друзья все бедняки.
 
 
Но есть ослепшие сердца. Скупец – хозяин их таков,
Что вечно ноет и скулит и жмется из-за пустяков.
 
 
Нет ничего на свете, друг, тесней скупых сердец таких!
Они малы: не только мир – горошинка не влазит в них.
 
 
Такие повстречав сердца, я умоляю: «О аллах!
Скорей избавь меня от них – унылых, грязных и пустых!»
 

1939

 
«Он гаснет!» – говорят тебе. Но посмотри: огонь – и тот
Тускнеет, если человек в светильник масла не нальет.
Как громко свищут соловьи, когда в садах цветут цветы!
Но в день осенний соловьев, скажи, хоть раз слыхала ль ты?
Ты видишь погреб? Соловья запри в глубокий тот подвал
И слушай: запоет ли он? Нет! Он в неволе не певал!..
«Он гаснет!» – говорят тебе. Но ясно даже для детей,
Что невозможно жить и петь без упований и страстей!
 

1939

 
Пусть дни идут, не гаснет страсть, наоборот: всё жарче кровь!
Ах, видно, заблудился я в твоем густом саду, любовь!
 
 
Бегу – и вдруг перед тобой колени робко преклоню,
Сержусь, но, словно мотылек, лечу к любовному огню!
 
 
«Я излечился!» – говорю, а сам дрожу, и вновь горю,
И возвращаюсь вновь к тебе, и вновь тебя боготворю!
 
 
Нет, я не в силах убежать! Ты стала мне, любовь, тюрьмой!
Я пойман: с четырех сторон пылает жаркий пламень твой!
 

1939

 
Чудесный случай был вчера! Я мирно шел к себе домой,
Вдруг вижу: светит огонек, мой озаряя путь ночной.
 
 
Подумать: солнце? Но в горах уже погас заката свет!
Луна – подумать? Но как раз луны на небосклоне нет!
 
 
Откуда лился этот свет, лишь позже догадался я:
По улице навстречу мне шла ты, любимая моя!
 

1939

 
Вчера я вышел на прогулку в сад,
Пестрел цветов узорчатый ковер.
Он в душу лил мне сладкий аромат
И красками слепил мой слабый взор.
 
 
Их красотою наслаждался я.
Потом, поближе подойдя к цветам,
Спросил: «Скажите, кто у вас друзья
И кто, цветы, враждебен в мире вам?»
 
 
Под легкое дыханье ветерка,
Клонясь в сиянье нежной красоты,
В улыбке губы приоткрыв слегка,
На мой вопрос ответили цветы:
 
 
«Тот, кто для нас копает землю в срок
И поливает нас водой в тени,
Тот, чья душа прекрасна, как цветок,
Наш первый друг! – сказали мне они. —
 
 
А тот, кто нас не хочет поливать,
Кто, не трудясь, свои проводит дни
И рвет нас, права не имея рвать,
Наш первый враг!» – сказали мне они.
 
 
Услышав это, молвил я в ответ:
«Вы всё сказали верно в добрый час!
Тот, у кого любви к работе нет,
И на груди носить не должен вас.
 
 
Лишь тот хорош, кто смел и чист душой
И кто в труде проходит жизни путь.
Так пусть, цветы, работник молодой
Работнице приколет вас на грудь!»
 

1939

 
Когда кончается
Нам близкий человек,
Мы удивленно задаем вопрос:
«Кто умер?
Есть ли у него семья
И кто беднягу на кладбище снес?»
 
 
Когда покинет нас хороший друг,
Его конец печален только нам.
Потеря друга, что уснул навек,
Горька бывает лишь его друзьям.
 
 
Когда издохнет бай или купец, —
О нем лишь баев слезы горячи:
Пузатого собрата схоронив,
О нем рыдают только богачи.
 
 
И ходят в трауре по богачу
Пять-шесть его приятелей всего.
А весь трудящийся рабочий мир
Не даст и двух копеек за него!
 
 
Но если друг у бедняков умрет.
Тогда печаль мильонов горяча!
Она, как нож,
Пронзает их сердца!
Пример тому —
Кончина Ильича!
 
 
Его потеря громом потрясла
Трудящихся людей на всей земле!..
Иные умирают, – год пройдет,
И память их теряется во мгле.
 
 
Воспоминанье об иных из нас
Засыплет время, как следы – песок.
Грусть о других – с годами всё сильней
И образ их всё более высок!
 
 
Потомки ставят
Памятники им
И чтут в сердцах
Их благородный труд.
Так Ленин и учение его
У нас в душе
Вовеки не умрут!
 
 
Ученье это никому из нас
Не даст с дороги правильной свернуть.
Он проложил,
Как мудрый инженер,
В грядущее прямой и ясный путь!
 
 
Он – образец бессмертной славы нам.
И образцов светлей и ярче – нет!
Вовеки будет
Над землей сиять
Его немеркнущий и чистый свет!
 
 
Мне кажется – Ильич не умирал!
Я думаю – он жив поныне в ней, —
Неутомимой, бдительной, стальной,
Прямой и мудрой партии своей!
 
 
Да!
Он презрел теченье быстрых лет!
Всё больше уважаем и велик,—
Ильич живет! Не умирал он, нет!
И враг пред ним в бессилии поник!
 

1939

 
Коль жизнь мою смотаешь – не велик
Покажется ее клубок тугой,
А размотай – и с одного конца
Едва увидишь ты конец другой!
 

1939

 
Мне снился конь мой, быстрый, как огонь.
Ему не по душе простор степей.
Во сне склонился вороной мой конь
Над госпитальной койкою моей.
 
 
Он говорил: «Три месяца ты здесь.
Скучает без удил моя узда.
Без седока я в белой пене весь
Один скачу неведомо куда.
 
 
Из длинной гривы вырвала пурга
Ту ленту, что тобою вплетена,
Но ни одна чужая мне нога
Стать не смогла в пустые стремена.
 
 
Я клялся зеленеющим лугам,
Воде озер, синеющих светло,
Что одному тебе, хозяин, дам
Сесть на свое узорное седло.
 
 
Мне грустно без тебя – и вот я здесь.
Вставай же с койки, всадник молодой!
За кровь твою неся фашистам месть,
Мы вновь с тобой помчимся в смертный бой.
 
 
Когда ты ставил ноги в стремена
И крепкую узду сжимал в руке, —
Для счастья грудь моя была тесна!..
Как жить нам друг от друга вдалеке?»
 
 
Сказал – и сразу, как бывает в снах,
Исчез куда-то конь мой вороной.
Суровый доктор в роговых очках
Заботливо склонился надо мной.
 
 
«Прошу вас, доктор, вылечить меня.
Мне в лазарете душу жжет печаль:
Я вижу призрак своего коня,
С пустым седлом несущегося вдаль!»
 

1943

 
Ночные облака летят…
Тоскуя, в вышину
Глядит задумчивый солдат
На бледную луну.
 
 
Луне, наверное, видна
Та улица и дом,
Где нынче девушка одна
Задумалась о нем.
 
 
Вдруг в тучи полная луна
Укрылась, как назло.
Затмилась наша сторона,
А у врага – светло.
 
 
Солдат привстал и на бегу
Стал заряжать ружье.
«Луна попала в плен к врагу!
Так отобьем ее.
 
 
Чтоб очи девичьи, грустны,
Когда в туман глядят, —
С врагом на золоте луны
Не скрещивали взгляд.
 
 
Чтоб, погружен в ночную тьму,
Почуял враг шальной,
Что на земле у нас ему
Нет места под луной!»
 

1943

 
Не убегай от молний прочь,
Пускай блестят они!
Пошире в грозовую ночь
Окошко распахни.
 
 
В испуге не смежай ресниц
При быстром их огне,
Пусть сердцу блеск ночных зарниц
Напомнит обо мне.
 
 
Пусть дом твой пламя гроз ночных
Осветит ярче дня,
Пусть буря пряди кос твоих
Расчешет за меня.
 
 
Вглядись – и ты поймешь, что есть
В зарницах мой привет,
Что о далеком друге весть
Тебе несет их свет.
 
 
Я жив, покуда сила бурь
Не стихла на земле,
Покуда молниям – лазурь
Прорезывать во мгле!
 

1943

 
Буран несет снега седые
И завывает, как шальной.
Всю ночь немецкий часовой
Стоит, кляня снега России,
Что замели костра огонь
На бивуаке батарейном,
И думы о далеком Рейне,
И трупы немцев вкруг него.
 
 
Хоть клонит сон, да не зажмурить
Очей: сечет лицо метель,
Страх заползает под шинель,
Томит звериный голос бури.
Вдруг тень мелькнула.
                            «Кто идет?..»
Молчанье… Стихла дрожь тревоги:
То столб, упавший близ дороги,
Чернеет да метель метет.
 
 
Но столб ли это? Снова:
                          «Кто там?» —
Кричит солдат, и в этот раз
Звучит ответ:
                   «Не трогай нас!
Мы – мертвецы из пятой роты.
Домой идти собрались мы.
Чтоб отомстить за все невзгоды,
Чтоб кровью с нашего народа
Смыть ужас гитлеровской тьмы.
Мы пали в битве под Москвой.
Тут нас земля не принимает!
Нас дома семьи ожидают,
Так что ж: пропустишь, часовой?»
 
 
Солдат берет на изготовку.
Не верит и молчит. Но вот,
Вглядевшись, трупы узнает
И вдруг роняет в снег винтовку…
То – сон или прошли во мгле
Две тени – часовой не знает.
Но близ него метель ночная
След заметает на земле.
 
 
Сжал сердце ужас черной лапой.
С Востока грозный день встает!
И вот сам часовой идет
Вслед мертвецам на дальний Запад.
 
 
А вдоль опушек и полян
Горят разрушенные села,
И над бескрайним полем голым
Свистит разгневанный буран!
 

1942

 
Под крыло убегала земля,
Ты прищурил седые ресницы…
Плыли избы, мелькали поля,
И березы стояли, как жницы.
 
 
Словно чайка, летел поутру́
Самолет над страной урожая,
Птиц тревожа в плужанском бору,
В Свитязь-речке на миг отражаясь.
 
 
И ничто не сказало о том
В этот день и спокойный, и ясный,
Что война твою землю огнем
Всю охватит, что солнце погаснет,
 
 
Что судьба тебе, ринувшись в бой,
Защитить ее собственной грудью!
И что эта земля над тобой
Возвышаться, как памятник, будет!..
 
 
Нарастающий гул над землей…
Чья машина за облаком? Кто там?
Вдруг на аэродром фронтовой
Ляжет тень твоего самолета?
 
 
Нет, не ляжет!.. Лишь ярким огнем
Небосклон озарится погасший,
Да на запад, звено за звеном,
Всё летят истребители наши.
 
 
Пролетают они штурмовать
Банду лютых врагов наших смело
И в огне, в каждой битве искать
Самолет капитана Гастелло!
 

1942

 
Не жалейте, хлопцы, пороха,
Меткой пули и гранаты.
Все, кому свобода дорога,
Грудью встаньте против ворога —
             Оккупанта!
 
 
Пуща темная, высокая,
Недоступная поляна,
Погреби врага жестокого,
Стань пристанищем для сокола —
             Партизана!
 
 
Морем слез и кровью выпитой
Захлебнется шайка вражья!
Скоро день расплаты выпадет:
Над Днепром стоим, над Припятью
             Мы на страже!
 
 
Днем – буранами крылатыми,
Легкими тенями ночью —
Сонным лагерем меж хатами
Мы скользим и бьем гранатами
             Банду волчью!
 
 
Чуют гады в каждом шорохе,
Что уж близится расплата…
В страхе слышат песню вороги:
«Не жалейте, хлопцы, пороха
             Оккупантам!»
 

1942