Текст книги "Состязание (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

   Происходящее на шахматном поле походило на самую настоящую войну. Умирали и солдаты и генералы, а полководцы все сильнее ощущали, как их войскам не остается ничего иного, как перейти в последнее и решительное наступление. Весь вопрос был только в том, кто отважится на это первым.

   Олег не стремился выиграть, его целью было не проиграть, но азарт уже захватил его. Пальцы сжали ферзя и передвинули его через всю доску.

   – Шах, – спокойно и размеренно произнес он.

   Сержант посмотрел на него и скривил губы.

   – Недурно, очень недурно. Адаптация, импровизация, основанная на классике. Кто учил тебя играть?

   – Этого человека уже давно нет, да и не было никогда.

   Олег вздохнул, откинувшись на спинку стула.

   – Как насчет ничьей?

   Голос Сержанта тоже был ровным и уверенным, что добавило странности этому предложению и заставило Олега, склонив голову к плечу, вернуться к созерцанию позиций на доске.

   Его сильно беспокоило то, что он не мог найти ни одного явного намека на то, что побудило Сержанта предложить ничью. Может, ему просто надоело играть, а может, этот урок был давно закончен, и осталась лишь раздача оценок, которые и так были известны всем и каждому. Была еще вероятность, что он дразнит своего противника, который не видит, как через несколько ходов его король попадет в хитрую ловушку.

   – Согласен, – кивнув, ответил Олег.

   – Отлично, тогда всем пора спать. Завтра у нас будет полная обойма и мы, наконец-то отправим вас всех на интервью. Выспитесь получше, а то опять будут по всему городу висеть постеры с глуповатыми обрюзгшими лицами, а не физиономиями настоящих атлетов.

   Сержант махнул рукой, разгоняя всех по комнатам, а потом схватил Олега за плечо.

   – Почему ты согласился?

   – А почему нет? Да и не люблю я эту игру.

   – Умирать ты не полюбишь еще больше, – продолжал говорить Сержант, не отпуская его и все сильнее сжимая пальцы, – врагов надо всегда добивать, а не оставлять на поле боя за своей спиной. Запомни это и быстро с глаз моих.

   Он рявкнул это прямо в ухо Олегу. Тот отшатнулся и поплелся по лестнице наверх, ощутив навалившуюся усталость и неприятно ноющую боль в животе. Застыв перед дверью в комнату, он обернулся и посмотрел вниз, туда, где на столе все еще покоилась шахматная доска с застывшими на ней фигурами.

   Улыбнулся.

   Он понял, почему Сержант сказал ему это. Никакой ловушки не было, просто он действительно еще не совсем готов к тому, что ждало его впереди.

   Победа была всего в одном ходе от него, но в тот момент, находясь лицом к лицу со своим врагом и его армией, Олег его не видел. Не мог найти подходящего решения для поставленной задачи, чтобы легко отрезать все пути для отступления и полностью разбить немного превосходящие силы противника.

   И все же с досадой стиснув зубы, он открыл дверь и, бросив еще один взгляд через плечо на черного короля, решил, что все-таки победил.

   В этот раз.

   Глава 6.

   Ему снилось прошлое. Не какие-то конкретные лица или события, а все, что он помнил о себе.

   Как бы Олег не старался избавиться от всего, что на самом деле ранило его или причиняло боль, это все время было с ним, преследовало его, и не собиралась отпускать ни при каких условиях. Словно вцепившийся в свою добычу бульдог, чьи клыки так и будут терзать несчастную жертву до самого конца или пока хозяин хорошенько не дернет поводок.

   Только вот у судьбы не было хозяина.

   Он не очень верил в предначертанность и уже давно кем-то написанное будущее, но и творцом собственного счастья себя не считал. Жизнь в новом мире уравняла людей и их шансы на выживание. Теперь выбор каждого сводился только к одному: убить кого-то и поужинать или самому умереть от голода. Мораль проявляла себя только рудиментарным отростком, который необходимо было отбросить, чтобы выжить.

   Это слово было слишком громким для того, что же на самом деле творилось на улицах городов.

   Олег с ужасом иногда представлял, какая жизнь там, за пределами Москвы. С одной стороны ему казалось, что для обычных работяг мало что изменилось, а с другой, с трудом верилось, что в изменившемся мироздании что-то осталось прежним. Кто-то в одно мгновение вычеркнул все хорошее из жизни миллионов людей, поставив их в один ряд с животными, на которых человечество так упорно не желало походить, но день за днем все сильнее проявляло свою истинную сущность.

   Ему снились образы, которые он никогда не встречал в свой жизни, но о которых постоянно мечтал, будучи ребенком.

   Здесь была целая палитра картинок, начиная от карамельных леденцов самых причудливых форм и размеров на рождество, до самого сочельника, проведенного в кругу настоящей семьи. Тогда он представлял свою возлюбленную совсем иначе, не похожую на ту, кого нашел в реальности. После он никогда не сожалел об этом и даже мыслей подобных не допускал. Какие-то мечты навсегда должны были таковыми и остаться, а вот с остальными дело обстояло совсем иначе.

   Ему казалось, что вообще не суждено иметь жизнь, которая хотя бы немного походила на нормальную, а не каждодневное родео, заставившее мальчишку с самого детства быть циничным и жестоким. По-другому он не умел проводить свои дни. У него с трудом получалось вспомнить короткие мгновения, когда его тело не болело от побоев, а голова не раскалывалась от постоянного шума вокруг или решения дурацких шахматных задач. Его всегда пугали офицеры: вытянутые продолговатые фигуры на третьих от края доски клетках. Идеальная позиция и возможности для удара, а еще и сами выточенные из дерева фигурки больно врезались в кожу своими острыми гранями. Впрочем, боль причиняли любые фигуры, когда летели ему в лицо, после неудачно проведенной партии или просто по пьяной прихоти отца.

   В его воспоминаниях почти не было ночей. Все они проводились в забытьи и слабой надежде, что новый день не наступит или по какой-то неизвестной причине будет не таким, как предыдущий, выбивающий из тела дух и закусывающий остатками жизненных сил, припасенных, чтобы перетерпеть все унижения и дожить до еще одного заката.

   Ему снилось, как он однажды чуть не утонул, зацепившись ногой за густое подводное растение, никак не желавшее рваться и отпускать мальчика. Он хорошо помнил, как барахтался в холодной воде не в силах что-нибудь сделать и уже готов был сдаться, когда понял, что не имеет право на это. Понял своим сознание, а не животным началом, обычно пробуждающимся в такие моменты. И именно тогда он осознал, что может просто уйти из дома, перестать быть чужой игрушкой и отправить туда, куда сам пожелает.

   В отличие от многих других ему не нужны были ответы на странные вопросы или откровения загадочных святых, которых боготворили все вокруг. Он шел своим путем, принимая свои решения и не спихивая их на провидение или судьбу. Только его руки делали что-то, только его сердце билось и поддерживало в нем жизнь, только его мысли позволяли ему не сойти с ума.

   Пока Олег не встретил Маргариту.

   Она стала для него смыслом, желанием и надеждой. Маленькая искра, каждый раз, заставляющая его дышать чаще и терять самообладание. Ее волосы с таким необычным запахом, тихий смех и умение легко и непринужденно перевести любой негатив в русло спокойствия, делали ее самым необычным человеком в его жизни. К тому же, он видел в ней что-то близкое себе, хоть и понимал, что девушка точно не проходила через все те испытания, с которыми он столкнулся в своем детстве.

   Мама снилась всегда, почти каждую ночь, но каждый раз одинаково: высокая стройная женщина с короткими русыми волосами. Она быстро шла по оживленной улице и всегда терялась в потоке людей, а он не мог протолкнуться сквозь плотность чужих тел, крича ее имя, теряя фигуру из виду...

   Олег проснулся около пяти часов утра. Он так думал, потому что еще было достаточно темно, но самые робкие первые сумерки уже начали бороться с ночью, гоня ее прочь, будто расчищая место для скорого рассвета.

   Ровное дыхание вырывалось из его рта. Живот еще немного побаливал, но все уже было почти, как раньше. Через пару дней он будет в полном порядке. Насколько это возможно.

   Глаза открывать он не спешил, потому что чувствовал, что не один в комнате.

   Объяснить кому-то, как именно рождалось это чувство, просто невозможно. Выработанная годами привычка жить в напряжении и ожидании удара не проходила даром. Обостренные чувства били тревогу, подстегивая вскочить на ноги и схватить того, кто находился в нескольких шагах от его матраса, лежащего на полу.

   – А в первую ночь ты не проснулся.

   Раздавшийся голос принадлежал мужчине. Примерно так Олег и представлял его: в меру хриплый, в меру высокий. Самый обычный голос, который может быть, как очень мягким и уговаривающим, так и проникающим острой стрелой прямо в душу. Голос, которым должен обладать и уметь пользоваться любой шпион.

   Сев, Олег посмотрел на дверь, откуда шел звук. Гриф устроился на полу, привалившись спиной к стене и, не моргая, смотрел перед собой. Света было достаточно, чтобы разглядеть это, но вот все остальные детали терялись в темноте, и нельзя было сказать, пусты ли руки мужчины или он сжимает в них какую-нибудь острую железку.

   – Спать хотелось, – ответил Олег.

   Гриф усмехнулся.

   – А я вот не могу спать. Нас учили бодрствовать по восемьдесят часов без таблеток и уколов. До сих пор жутковато, когда сна целыми сутками просто нет.

   – И поэтому ты смотришь на других людей?

   – Вроде того.

   Мужчина с татуировкой поднялся на ноги и подошел к окну.

   – Как долго ты раздумывал, убивать меня или нет?

   Олег смотрел ему в спину, отодвинувшись на дальний край матраса и упершись одной ногой в пол.

   – Ты военный, это было бы непросто, – Гриф оглянулся через плечо, – но если честно, мне очень хотелось это сделать.

   – Боишься столкнуться со мной в состязании?

   – Нет. Думал, что ты решишь прикончить меня раньше, чем я тебя.

   Олег оскалил зубы, стараясь не выдать того, как сильно ему хочется смеяться.

   – А какие еще мысли есть в твоей голове?

   – Что ты чертов жнец.

   Гриф полностью повернулся и упер руки в бока. Он был в одних штанах. На мышцах накаченного торса поблескивали капельки пота. Босые ноги тихо скользили по полу, делая его движения практически бесшумными.

   – Откуда ты знаешь про жнецов?

   – Брось, здесь все знают. Каждый в этом доме проходил предварительный отбор и видел две фигуры, которые добивают всех, кто не забрался на гору.

   И только я знаю, кто же это на самом деле делал это, подумал Олег.

   – Даже если так, что с того?

   Он решил, что пусть все останется, как есть. Если уж бывший разведчик обманут собственным сознанием, не стоит его разочаровывать.

   – Интересно, как ты справляешься с мыслью, что не сможешь пройти арену до конца?

   – А ты?

   Они молча уставились друг на друга.

   Каждый пытался вынести что-то для себя из этого не самого содержательного разговора.

   Олег наблюдал, как его собеседник покачивается на пятках, будто готовясь к броску вперед, но понимал, что этого не произойдет. Гриф слишком умен для того, чтобы вот так глупо подставиться и даже не выйти на арену. Под потолком моргали тусклые огоньки подсветки сразу двух камер. Их разговор не останется незамеченным, более того, Олег как-то не сразу сообразил, что этому мужчине позволили свободно бродить по дому ночами, и за это не последовало никакого наказания. Возможно, за этим крылось что-то большее, чего он пока не понимал, но уже хотел разобраться, что к чему.

   А что если жнецов в этом сезоне будет два?

   – Со мной работал молодой парень, – негромко заговорил Гриф, – похожий на тебя. Пришел в ГРУ после пары путешествий в горячие точки. У него пол тела было в ожогах и шрамах. Он хорошо знал языки, и его взяли для полевой работы в восточной Европе. Представляешь, человек выбрался из-под минометного обстрела во время операции под Тикритом, проплыл с тяжелыми ранами три километра, а потом еще и смог дождаться хирурга из Москвы, только ради того, чтобы умереть на улицах Таллина от руки мелкого дилера, толкавшего дурь подросткам.

   Он покачал головой, никак не комментируя то, что российских войск в Ираке официально не было.

   – Я своими глазами видел его тело с развороченной грудиной. Его будто пронзила рельса, а на деле обычный нож. Эта картина не дает мне покоя до сих пор.

   – Поэтому ты до полусмерти избил ту девчонку?

   – Нет. Хотел немного подготовить ее.

   – К чему?

   Вместо ответа Гриф задрал голову и провел большим пальцем по своей шее.

   – Мы все здесь тлеющие головешки. Кто-то вспыхнет, а кто-то погаснет. Как-то так.

   Его видение происходящего немного удивило Олега. В этих словах звучала печаль и разочарование, будто мужчина ожидал увидеть здесь чуть ли не серафимов, способных одной мыслью уложить его на лопатки и вбить в его грудь ту самую рельсу, навсегда гася все его ужасные воспоминания.

   Но таковых здесь не оказалось.

   Самые обычные люди со своими недостатками и причинами. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Победит не тот, кто хочет победить или человек, обладающий большей мотивацией, а тот, кто сможет зажечь в себе особенное нечто, недоступное всем остальным. Тот, кто сможет показать себя настоящего, полного силы и веры, которые были такими обыденными раньше, и которые стали настоящим дефицитом в новом мире.

   – Что, по-твоему, ждет победителя в Кремле?

   Олег не хотел продолжать этот разговор, но он уже полностью проснулся и решил, что от еще одного вопроса никому не станет хуже.

   – Тебя правда интересует только это?

   – Пожалуй. Все остальное я уже знаю.

   Гриф усмехнулся.

   – А ты самоуверенный. Мне это нравится. Мои работодатели, – он запнулся, – бывшие работодатели, не обладали этой информацией. Кроме высших чинов, конечно. Ни в архивах, ни в закрытых файлах нет никаких упоминаний о состязании. Все в головах людей. Новак и Блайнд хорошо постарались для того, чтобы держать свои тайны под колпаком.

   Олег скривил губы.

   – Да, да, ты спросил совсем о другом. Я не знаю, но что бы там ни было, что бы ни ждало победителя, это самое ужасное, с чем придется столкнуться в этой жизни и в этом состязании, раз уж мы оказались здесь.

   Его голос слово в слово повторил мысли Олега, и ему стало не по себе от осознания того, что они думают одинаково.

   – Когда ты здесь, смерть уже не самое ужасное?

   – Она и до этого была совсем не так плоха.

   Гриф махнул рукой и пошел к двери.

   Оказавшись совсем близко, Олег смог рассмотреть три шрама от пулевых ранений на теле разведчика, один из которых был всего в сантиметре от сердца. Он был самым свежим, будто совсем недавно Гриф пытался каким-то очень оригинальным способом свести счеты с жизнью, но кто-то решил, что он еще не все дела совершил на этой земле. Возможно, именно после этого события мужчина принял решение участвовать в состязании.

   – Что тебе сказала Брида?

   Этот вопрос врезался ему в спину, когда атлет уже стоял в дверном проеме. Олег не надеялся, что он ответит и был удивлен, вновь услышав его голос.

   – Что мне стоит с кем-нибудь подружиться и хотя бы несколько оставшихся дней провести с мыслью, что я умею это делать.

   Гриф тихо закрыл дверь. Его шаги по ту сторону расслышать было невозможно, тем более он спускался по лестнице, быстро удаляясь. Олег представил, как мужчина стоит в просторном холле, между столами и еще валяющимися на полу шахматными фигурами. Зачем-то он разводит руки в стороны и начинает медленно кружиться, глядя в темноту потолка, не сбиваясь со своего ритма из-за мерного и однообразного шума странного фонтана или полностью поглотившей все остальные звуки ночной тишины, давящей на восприятие своей плотностью и непрозрачностью.

   Подойдя к двери, Олег подергал за ручку, поскоблил ногтями по дереву и вернулся в свою импровизированную кровать.

   Нужно было еще немного поспать, но вновь погрузиться в царство Морфея оказалось проблематичным. Он ворочался с боку на бок, накрывался тонким одеялом с головой, считал перелистывающиеся страницы книг. Иногда именно этот способ помогал ему заснуть, но сейчас не действовал и он.

   В мыслях еще звучали слова Грифа.

   Мужчина явно не боялся Олега, да и вся его бравада про убийства была пустым трепом. Он мог это сделать, но акцентировался именно на возможности, а не на необходимости. Люди его породы, обычно терпеливы настолько, что все их желания превращаются в длинную временную линию, которая непременно имеет свой конец соответствующий осуществлению желаемого. Они могут годами сидеть и просто дожидаться этого момента, никак не проявляя себя и не накручивая лишних нервов.

   Но Гриф не был уверен в том, что сможет пройти состязание. Олег задумался и пришел к выводу, что мужчина с татуировкой, скорее всего, не хочет этого. Он пришел сюда умереть. В любом случае. Если его не поглотит арена, то это сделает Кремль, в стенах которого таился самый страшный страх: неизвестность.

   Олег повернулся на спину и уставился в потолок.

   Много раз он прокручивал в голове вариант за вариантом всего, что могло происходить на красной площади, но все это были не больше чем пустые домыслы, никак не подтвержденные и рожденные лишь его воображением.

   Его напарник, по работе на заводе, тоже любил заниматься таким в любую свободную минуту. Порой то, что он говорил, пугало Олега куда сильнее, чем его собственные мысли, не своей жестокостью или сумасшествием, а излишней правдоподобностью. Самая невероятная догадка могла иметь свое мерзкое реальное воплощение, через которое предстоит пройти победителю состязания.

   И стать триумфатором.

   Олег впервые подумал о происходящем именно в этом ключе. Многие ли приходили сюда только ради этого звания? Или же на первом месте всегда стояли деньги и возможность позабавить страну кровавыми убийствами.

   Теперь ему стало понятно и то, что раньше не давало покоя: почему все как один атлеты ведут себя по правилам, установленным для них, а не пытаются действовать иначе. После встречи с Бридой эта загадка перестала быть таковой. Она бы ни за что не позволила человеку неподходящему для состязания испортить ее детище.

   Каково это быть создателем подобного?

   Вот на этот вопрос у него точно не было ответа, и вряд ли он когда-нибудь появится.

   Как думали эти люди в былые дни, когда еще задумка только оформлялась и принимала свои первые очертания. Сколько всего пришлось сделать, чтобы превратить простую охоту за сокровищем в кровавую битву на выживание. Что чувствуют сейчас, видя в какого мощного колосса превратилось состязание всего за несколько лет, полностью заменив все прошлые развлечения.

   Наверное, каждый из триумфаторов понимал, что это единственный противовес разваливающемуся обществу. Кто бы мог подумать, что однажды, именно жажда смерти и жизни будут ярко сиять, как путеводные звезды для заблудших и обреченных людей в мире, где и то и другое полностью обесценилось.

   Олег снова заворочался, но понял, что не может уснуть.

   Встав и подойдя к окну, мужчина прислонился к нему лбом. Холодок стекла коснулся его кожи. Неяркие огоньки перед глазами, темное марево ночи, тонкий слой белесого тумана у самой земли.

   Он вспомнил, как однажды видел такой туман, что его можно было потрогать.

   Это случилось на высокогорье неподалеку от Кабула. Было такое же раннее утро, когда сон еще крепок, а новый день никак не может начаться из-за плотных туч, закрывающих собой лазурь небес. Слух улавливал только шаги часовых, их негромкую болтовню ни о чем, длящуюся чтобы не уснуть. Среди множества ароматов царили запахи жженного металла, пороха и табачного дыма. Олег явственно ощутил боль на переносице: в тот день он пропустил прямой удар в лицо от одного из террористов, которых преследовала его группа. Нос еще долго потом заживал, но смуглому арабу повезло куда меньше: две пули в груди быстро остудили его желание драться. Но это было позже, а утром, с горных вершин спускался туман. Высокой надвигающейся волной, словно устрашающее цунами, только очень медленное и неповоротливое. Он захватывал метр за метром земли, погружая все в непроглядную пелену. Да него можно было дотронуться: из-за высокой влажности на руках оставались капли воды, как будто человек мог зачерпнуть что-то таящееся там, в непроглядной молочной пелене. Но это лишь забавляло туман, который становился все гуще, не теряя своей плотной формы до появления первых солнечных лучей, едва прорывающихся сначала сквозь завесу темных облаков, и только потом проникая в туман, разрывая его клубящееся тело на части.

   Олег покачал головой.

   Как и многие другие дни в его жизни, тот был очень плохим. Они попали в засаду и очень немногие смогли выбраться из западни живыми. Винить в этом себя было глупо, но он все равно чувствовал свою вину, прекрасно понимая, что это будет преследовать его до последнего дня.

   До сирены он так и не смог заснуть.

   Выйдя из комнаты и медленно спуская по лестнице вниз, его все еще преследовали воспоминания, терзавшие сознанию ночью, и мысли после разговора с Грифом, который, не смотря на всю свою подготовку, ошибочно записал Олега в жнецы.

   Был ли он на самом деле прав в том, что все до единого понимали, что творится в недрах состязания? Или это была всего лишь еще одна не подтвержденная догадка?

   Олег не знал.

   Пройти отбор, забравшись на гору и так было непросто, а если добавить к этому участие женщины-жнеца, то вообще удивительно, как половина из атлетов, которые сейчас в большинстве своем шагали с заспанными лицами и плохо сдерживаемым недовольством, вообще попали в этот дом.

   Ему пришло в голову, что сегодня их подняли еще раньше, но проверить это не было никакой возможности.

   За все время, что он жил здесь и готовился к состязанию, нигде не видел часов и все время, которое было известно Олегу, ограничивалось рассветом и закатом, а также внутренними ощущениями, которые вряд ли соответствовали истинному ходу часовой и минутной стрелок.

   Возле фонтана все столы были расставлены на равном расстоянии друг от друга, стулья стояли ровным рядом вокруг них. Нигде не было и следов вчерашних шахматных досок. Их сменили тарелки и столовые приборы, которые уже были на своих местах, дожидаясь голодных атлетов.

   На завтрак подали все ту же противную кашу и небольшую плошку свежих фруктов, беспорядочно нарезанных на мелкие и большие куски, перемешанные с красными ягодами клюквы и брусники. В высоких кружках дымился настоящий черный кофе. Пах он отвратительно, но никто не отказался от напитка, который так давно не обжигал горло своей горечью.

   Впервые за долгое время, все шестнадцать участников находились в одном месте. Кто-то с ненавистью поглядывал на других, кто-то ел, уставившись в тарелку и желая лишь поскорее отправиться на новую тренировку, потому что там, возможно, выдастся случай проявить себя или просто хорошенько врезать кому-нибудь из атлетов.

   Между людьми нарастало напряжение, которое непременно дойдет до критической отметки и вот тогда их выпустят на арену.

   Олег встретился взглядом с Марой.

   Девушка неспешно поглощала завтрак. Ее длинные волосы вновь были собраны в аккуратную косу, перекинутую через плечо. Свет становился все ярче, заливая зал утренним блеском, играющим на рыжих локонах. Ее майка, надетая поверх нескольких перевязок, сильно обтягивала тело, выделяя ее формы и линии. Это определенно было ей не по душе.

   Она улыбнулась ему уголками губ и больше старалась не смотреть в его сторону.

   Следующим, кто заинтересовал Олега, был мужчина, который пытался убить Мару. После наказания выглядел он чертовски плохо: все лицо и шею покрывала вязь вздувшихся вен, а глаза краснели полопавшимися капиллярами. Еще сильнее пожелтевшая кожа обтягивала его скулы. Трясущиеся руки с трудом держали ложку, а чашку и вовсе ему приходилось сжимать обеими ладонями. На плечах алели отпечатки врезавшихся в плоть веревок, будто самые жуткие татуировки.

   Олег понимал, что просто так этот мужчина не оставит Мару в покое. Он был похож на настоящего бандита из прошлого, которому только кожаной крутки не хватает и золотой цепи на шее. Для такого месть всегда на первом месте, а если кто-то задевает его самолюбие так и вовсе вендетта становится смыслом жизни. Наверняка и Сержант, которого сейчас не было ни видно, ни слышно, тоже попал в черный список, но до него будет добраться сложнее, чем до одного из атлетов.

   Гриф сидел дальше всех, на своем любимом месте у окна. Он уже справился с едой и сейчас отстраненно разглядывал женщину с номером девять на груди. Морщинистое лицо жнеца ничего не выражало. Она методично отправляла в рот кашу, свободной рукой постукивая по столу. В отличие от остальных, ее спокойствие было продиктовано тем, что она знала все, что будет дальше и могла позволить себе спокойно к этому подготовиться, особенно, когда тебя и так всю жизнь тренируют лишь для одного: выйти на арену и сбалансировать состязание.

   Олег задумался.

   Вспоминая все предыдущие сезоны, он без труда отметил, что многие фавориты, способные в одиночку справиться с остальными пятнадцатью, были убиты или ранены участниками, которые на первый взгляд едва ли что-то из себя представляли. Именно такой казалась эта женщина, сейчас отодвинувшая от себя тарелку и сидящая сложив руки в замок. Ее делали особенной разве что клыки во рту, но она его не так часто открывала, и едва ли каждый за своим столом знал об этой ее особенности.

   Поежившись, он решил, что совсем не хочет столкнуться с ней на арене. Почему-то страшно стало именно от вонзающихся в его тело заостренных вытянутых зубов, с чавкающим звуком разрывающих плоть, а не от ее навыков убивать или чего-то подобного, припасенного на экстренный случай.

   Что на такой случай было у него?

   Олег посмотрел на свои пальцы, напряг мышцы на животе, которые отзывались тупой болью, повертел головой, разминая шею. До этого не должно дойти, но если все же придется вновь спустить себя с поводка... Он старался не думать, что произойдет тогда, потому что однажды уже видел последствия своего сумасшествия и не хотел позволить себе натворить еще больше зла, которого не сможет ни забыть, ни простить.

   О своей жизни он не думал. Единственным действительно стоящим аргументом, была жизнь Марго, ради которой сейчас он и сидел в этом зале, разглядывая тех, кого ему придется убивать. Не за их проступки, а просто за то, что они уже стали врагами из-за правил давно начавшегося состязания.

   Оскар, смешно поджав губы, исподлобья тоже рассматривал всех вокруг себя. Каждое утро начиналось с чего-то подобного для любого атлета. Кто-то еще продолжал строить догадки о своих соперниках, а кто-то уже выбирал самое подходящее место, чтобы вонзить нож. Альбинос же с нескрываемым интересом пялился на женщин. Мара его почему-то совсем не интересовала, а вот миниатюрная брюнетка с дюжиной на майке буквально пожиралась глазами.

   Покачав головой, Олег потер виски, пытаясь сосредоточиться. Без привычных криков Сержанта это получалось не очень хорошо.

   Он первый вышел из-за стола и быстро пересек просторный зал. Толкнув двустворчатые двери, мужчина впустил внутрь дома легкий ветерок, принесший с собой прохладную свежесть и целый ворох запахов. Плотный аромат дыма и шоколадного табака, которым наполняли самые дешевые сигареты и самокрутки, мгновенно ворвался в легкие. Начавшие гнить желтые листья на дорогах тоже добавляли в общую палитру свой плотный перепрелый запах.

   В двух шагах от входа трое охранников делали что-то очень странное. Негромко переговариваясь между собой и время от времени по очереди выплевывая короткие фразы в рацию, они переставляли с места на место шесть или семь тяжелых мешков из огнеупорного материала, по-видимому, таща их от одного из дальних от дороги зданий на участке. На боках каждого черной краской по трафарету был нанесен логотип в виде треугольника с вершиной внизу и лаконичной надписи: собственность корпорации Виктим.

   Олег уже не раз видел это название, за время своего пребывания здесь и на некоторых крупных объектах, разбросанных по всему городу. Да и рукава некоторых охранников были украшены нашивками с этим рисунком, очень сильно напоминавшим схематичное изображение алмаза.

   Услышав шум за спиной, троица перестала кантовать мешки. Глядя на Олега каждому из них что-то хотелось сказать, но никто и рта не открыл, потому что из-за угла показался быстро приближающийся Сержант.

   – Что вы тут возитесь? – недовольно пролаял он на охранников, которые вытянулись по стойке смирно и смотрели только перед собой.

   Их лица наполовину скрытые под масками, казались пластиковыми, совсем не настоящими, будто они решили продать часть себя ради того, чтобы больше никогда не быть теми, кем они когда-то являлись.

   – Автобуса еще нет, – услышал он ответ после недолгой паузы.

   Смерив мрачным взглядом Олега, будто тот был виноват в отсутствии транспорта, о котором слышал впервые, он кивнул.

   – Хорошо спал, шахматист?

   Его издевательский тон вызвал у Олега лишь улыбку.

   – Раз проснулся, значит замечательно, – буркнул он.

   – Вот и отлично.

   Сержант прошел мимо него, поглядывая на экран своего браслета, и, шагнув внутрь дома, вновь принялся орать, подгоняя атлетов побыстрее засунуть утреннюю баланду в свой желудок и собраться перед отелем.

   Люди тут же засуетились, толкаясь и грохоча стульями. Кто-то боялся очередного наказания, кто-то уже устал от ожидания и теперь спешил проявить себя, но, так или иначе, каждый просто подчинялся хаотичному движению потока, рождающемуся из ничего.

   Когда все вышли на улицу, за стеной послышался громкий рев мотора, который быстро приближался. Они еще долго не видели, что же это за железный зверь, издающий такой гул: тяжелые ворота заклинило, и охранники на посту суетливо пытались отключить электронику, чтобы открыть их вручную. А когда, наконец, трансформатор был отключен, осыпав копающегося в нем мужчину тучей искр, и ворота, подчиняясь дружному нажиму охраны, поползли в сторону, на огороженную территорию въехал автобус.

   Это слово описывало только то, чем когда-то была эта машина, но никак не то, чем она являлась сейчас.

   Трехсантиметровая стальная обшивка, зарешеченные окна и стекло толщиной в несколько пальцев. Верхние люки на крыше были оборудованы двумя станковыми пулеметами. Сейчас места для стрелков в гнездах пустовали, но Олег не сомневался, что на время поездки, кто-то обязательно займет их. Специальные колпаки и крышки над колесами, скрывающие большую часть самого уязвимого места. Во весь бок автобус был выкрашен в традиционные цвета состязания: черный и зеленый, олицетворяющие собою гамму самой первой арены – ботанического сада. На фоне джунглей и брызг воды на атлетов вновь смотрели четверо триумфаторов. Их лица были преисполнены наслаждения от собственной значимости, и рисунок отчетливо передавал это.