Текст книги "Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

– Хороший у тебя клинок, Ругивлад! – похвалил Волах. – Я знаю, что говорю, ибо немало повидал на своем веку – лучшего не довелось встретить.

Не укрылось от воеводы еще и то, что владение полуторным мечом требует немалого ратного искусства, силы и выдержки. Им можно сечь – наступать, используя как секиру, и защищаться, удерживая врага на расстоянии, словно копьем. А значит, тот, кто носит такое страшное оружие многого стоит.

Мощь клинка и секиры растянута вдоль лезвия. Один верный удар – у врага нет либо руки, либо головы. Одно ловкое секущее движение – и широкая рана обескровит противника. Таким мечом можно еще и колоть, удобно перехватив длинную рукоять либо одной, либо обеими руками.

– А что, словен, не покажешь ли свое уменье? – подначивал воевода.

– Дел невпроворот! Но коль душа просит – изволь!

– Сам-то я стар на потеху, разве только всерьез! А вот молодые рвутся в бой…

– Это кто ж?

– Да радогощинские!

Ругивлад еще раз помянул Седовласа крепким словом.

Приближался срок вечевого сбора. Ольгин батюшка мог лишиться прежней власти, если б вдруг Совет родов переизбрал жупана. Хоть и правил он мудро, да на все были причины. Жупан тревожился из-за назойливых слухов о любви стольнокиевского кагана к его дочери. Местные также поговаривали промеж себя, что, кабы отдали Владимиру Ольгу, печенег прошел бы мимо. Этому слуху немало способствовал «глава всех глав» – Буревид. Раздосадованный явной неуступчивостью соседа, он и подначивал старых людей. Молодые горой стояли за правителя.

Вятичам грозил раскол, поскольку Дорох, Буревидов сын, из рода радогoщинских вятичей с юных лет засматривался на дочь Владуха, а та вроде бы не желала такого жениха. И неспроста Буревид отправил сына в Домагощ: за Владухом глаз да глаз был нужен. Теперь его отпрыск то и дело захаживал на двор жупана и строил глазки Ольге.

Владух выигрывал от этого мало. Выборы перенесли на год. Коль будущей осенью молодые сыграли бы свадебку – у него был бы случай остаться на новый срок.

Средь приближенных Дороха словен не знал никого. Вызов – показать свое воинское искусство – его не удивил. Он почуял подвох и был настороже.

– Ты зря согласился! – сказала Ольга, узнав о состязании. – Они опытные воины и сами, кого хочешь, научат!

Слушать о воинском искусстве из уст женщины – скверное занятие, но Ругивлад помнил, как ловко иная управляется и с луком, и с метательным топором, а потому ответил:

– Иногда стоит поразмять кости. Не волнуйся! Все, что ни делается на Белом Свете, – к лучшему. Они сами напросились!

Биться предстояло на ратном дворе, где всецело властвовал бывалый воевода. Иной раз здесь сходились грудь на грудь, стенка на стенку, молодые дружинники. Нередко, отрабатывая движения, то одному, то другому из них приходилось сталкиваться с истыми мастерами своего «ремесла». После этих состязаний Станимиру и Медведихе хватало работы. Хорошо, хоть старые вояки упражнялись палками!

Вдоль частокола стояли мишени – срезы толстой липы, размалеванные рудой. Волах подозвал туда соперников, чтобы обговорить условия боя. Выбор оставался всегда за тем, кого вызвали на круг.

– Как станем ратиться? – спросил Ругивлад, разглядывая противников.

Он запомнил предупреждение Ольги. Двое были и в самом деле едва ли моложе его, третий – громадный детина, пудов на десять – юнцом тоже не выглядел.

– До первой крови! – ответил рослый усатый воин, вооруженный тяжелой секирой.

Прозевай словен хоть один удар – второго бы не потребовалось.

– До первой крови! – огласил Волах договор и махнул рукой, чтобы вои оттеснили толпу зевак.

Здоровяк расправил широченные плечи и шагнул к чужаку. Сшиблись. Ольга закрыла глаза ладонями, но все-таки одним глазком, нет-нет, а посматривала между пальцев.

Заскрипели на брони кожи, заскрежетало железо. Уходя от могучего вятича, Ругивлад пригнулся. Над его головой пронеслась секира. Следом дернулся и противник.

Словен распрямился и влепил ему плашмя по боку. Секира двинулась в обратном направлении, и Ругивлад волчком уклонился от страшного удара. Противнику было нужно лишь мгновение, чтобы остановить боевой топор, но чужак оказался быстрее. С разворота он полоснул здоровяка по другому боку – от глубокой раны спасла броня – и возник за спиной радогощинца, готовый нанести смертельный удар.

Зеваки засвистели. Ольга отняла ладонь от красного личика, потом вторую, пытаясь углядеть победителя. Привычные к затяжным показательным поединкам, широкому маху и дружному звяканью мечей, зрители недоумевали.

Обрадовался разве сам здоровяк, отвечая на дружеское рукопожатие словена своим, не менее крепким и искренним.

– Вот это по-мужски! – заключил Волах.

– Как станешь ратиться? – спросил воевода следующего противника, все звали его Хортом.

Вятич оглянулся на Дороха и глухо ответил:

– До первой крови!

– До первой крови! – громко крикнул воевода и дал знак.

По слухам, этот воин редко разочаровывал публику. Меч у Хорта короче и легче, но сам он – левша. На правой руке – шит. Ругивлад не любил ближний бой. Ниже словена на пол-головы, Хорт казался более подвижным. Он устремился на чужака, обрушивая шквал коротких расчетливых ударов. Однако словен удачно защищался мечом.

Вот клинок вятича взлетел. Сверкнул молнией. С шипением рухнул вниз. Он почти уж достал словена, но тот ловко отскочил в сторону. Уклонившись от разящего железа, нанес ответный удар.

Зловещее острие метнулось к приоткрывшейся груди. Звякнуло. Хорт не менее ловко отразил выпад щитом и снова ринулся вперед.

Он успевал дважды взмахнуть коротким оружием. В первый раз рассекал воздух, во второй – натыкался на меч противника. Скоро рука его отяжелела. Все чаще и чаще вятич опускал щит, все сильнее и яростней были удары чужака.

Хорт сделал молниеносный выпад. Его клинок чиркнул по пластинам Ругивладовой куртки, не причинив, однако, словену никакого вреда. Наконец, вятич потерял терпение. Отшвырнув изрубленный до неузнаваемости щит, он попытался достать словена неуловимым финтом.

Но Ругивлад парировал, да так, что в руках у Хорта остался обломок. Чешуя на его груди расползлась. Воин яростно выругался.

– Есть! – крикнул воевода, прекращая схватку.

Вятича спасла ладная кольчуга. Но рассечена она была от плеча до самого живота. Второй удар, будь это настоящий бой, стоил бы Хорту жизни. Со слюнявых губ его срывалось клокотание. Словен, напротив, казался свеж, точно и не вступал в схватку.

– Как станем ратиться? – произнес уже он ставшую ритуальной фразу, поглядев на третьего – верзилу.

– Давай-ка на кулаках! – ответил тот, срывая войлочную рубаху.

– Пока стоят на ногах! – провозгласил воевода.

– Я из тебя дух вышибу! – пообещал вятич.

Толпа радостно загудела, предвкушая потеху.

Противник разоблачился по пояс. Плотное, масивное тело, которое и красивым-то не назовешь. Толстые, словно бревна, руки, и бедра не уже плеч. Он сутулился, но все равно казался повыше долговязого словена. Эдакая неуклюжесть при всем избытке веса была обманчива. По опыту кулачного боя, Ругивлад знал, что, хотя такой боец и не слишком полагается на удары ногами, он необычайно могуч и вынослив.

Ольга надула шеки. Да, чужак не бугрился мышцами. Сухощавый, если не тощий, он явно проигрывал вятичу в силе. Хотя девушке не нравились толстяки, но атлетические мускулы словена особого впечатления на нее не произвели.

Вдох. Противник медленно, но уверенно двинулся вперед.

Выдох. Два удара – в душу! По микиткам!

«Да это скала – не человек! – подумал словен. – Не дыши!»

Вятич постарался сгрести Ругивлада, полностью используя преимущество в весе.

Не тут-то было. Вдох! Словен уклонился, обтекая бойца, извиваясь, ускользая от смертельного захвата.

Выдох! Раскачным ударом, заваливая кулак, скручивая корпус, он достал великана в подвяз и снова выскользнул, точно водица. Не дыши!

Невозмутимый было противник начал изменять себе. Дождавшись, когда чужак ринется в атаку, он встретил его прямым, молниеносным выпадом в грудь. Ругивлад отлетел, едва удержавшись на ногах.

Зрители неистово и восторженно закричали, подбадривая своего.

Пропусти словен еще такой удар – растянулся бы на земле. Противник бил без предварительного замаха. Вдох! Выдох! Не дыши! Завалить же бугая почти невозможно.

Вдох. Рывок под удар противника, скручивая плечо по косой вниз. Тут же, на выдохе, с левой неожиданно вмазал богатырю по виску, окровавив кулак.

«Совсем другое дело! Не дыши!»

Уходя, едва не получил локтем. Размашистый скол – это конец!

Теперь удары следовали один за другим, со свистом рассекая морозный воздух. С потной кожи валил пар. Хриплое дыхание разозленного вятича заглушало крики зрителей. Словен уходил шатуном, маялся, заваливаясь то вправо, то влево. Всем казалось, еще чуть-чуть, и Ругивлад не сдюжит. Но чужаку везло, и он держался на ногах. Стонали отбитые бока. После косого на поражение гудело в ухе. Из рассеченной брови глаз заливала соленая жижа. Стекая по усам на подбородок, она, липкая, не падала наземь, а скользила на кадык.

Вдох! Собравшись, Ругивлад высоко и резко вывел колено. Противник всей тушей устремился на увертливого чужака – теперь не уйдет! Выдох! Быстрее тура, ринулся словен ему навстречу, вкладывая в удар все силы. Вятич высился уж настолько близко, что риска провалиться не было. Брык с притопом ошарашил богатыря, отбросил далеко назад. Он потерял равновесие, закачался, ловя пустоту руками, и тяжело грянулся наземь.

Подоспевший словен протянул павшему руку. Зрители оценили его шаг дружными криками:

– Хвала победителю! Победителю слава!

И словен мог поклясться богами – Ольга была не последней в этом восторженном гаме!

Проигравший нехотя принял ладонь и с трудом поднялся, оглядывая горожан. Странно! Никто не винил его. Напротив, воевода приветливо стукнул богатыря по плечу, мол, такие, брат, дела.

Умение побило силу.

– Ты ранен? – воскликнула Ольга, подбежав к словену. – Погоди! Я сейчас! – она приложила к мокрому от едкого пота и крови лбу белый платок.

Материя тут же впитала и то, и другое.

– Пустяки! Бывало хуже! Само пройдет! – но прикосновение было самым приятным.

Пальцами другой руки девушка ненароком погладила его непокорные жесткие волосы. Грязные капельки устремились по запястью и достигли локотка. Разбитыми вспухшими губами словен умудрился провести по ее мягкой коже. Там осталась кровавая полоска.

– Несчастный! – укоризненно бросила Ольга. – И кому нужно это геройство?!

– Мне? – улыбнулся Ругивлад.

* * *

Время шло своим чередом. По первому снегу Станимир велел народу собраться на поля, да каждой бабе принесть горшок с печной золой. Все было в точности исполнено. И шел старый волхв по полю, да сыпал он золу по ветру, приговаривая:

– Свята земля наша! Носишь ты нас, кормишь и поишь! Отдохни на зиму! Роди много и обильно! Храни тебя Радигош!

И следом ступали жены, повторяя верные слова, славя Великую Мать.

А как ударил первый мороз – развели средь красной площади огнище из соломы. Станимир заставлял детишек босыми прыгать сквозь языки пламени.

– Агу, Агу, Агуня! Коснись ноги! Храни от враги! Абы ноженькам тепло было, абы Мара не трогала! Агу, Агу, Агуня! – ягал волхв.

Затем он и сам проходил сквозь огонь, завершая очищение в Костре-Кострыне. И пока живет человек, горит в нем пламя Огнебога!

Кот, вел себя как последний распутник, улучшая местную породу. Зверь раздобрел, к зиме поменял мех, что, впрочем, не мешало пушистому хищнику разорять беличьи гнезда, гонять зайцев, потрошить тетеревов и задирать дворовых псов уже одним свои княжим видом.

Ругивлад в суматохе дел стал реже гостить у жупана. Первое время Ольга прощала иноземцу, смешно сказать, такое невнимание к себе, но ничто не длится вечно. Этот слепец, по ее мнению, не видел или делал вид, что не замечает, весьма откровенных взглядов девушки.

Нет! Ругивлад не был слепым. Испытывая живейшее наслаждение и необъяснимый трепет от одного девичьего взгляда, от единственного прикосновения, словен понял, что попал в самый приятный и долгожданный плен. Вот только рассудок прирожденного волхва не мог принять эдакой напасти. И потому герой тщетно пытался в ежедневных трудах и заботах утопить эту губительную для себя и для нее страсть. Умения кропотливо работать ему было не занимать. Но волхв только предполагал, чем грозит это влечение. Звезды же располагали…

Уже который раз опаздывал он на «свидание», обещая превратиться в злостного прогульщика:

– Ты бы хоть поел чуть-чуть, а то, гляди – протянешь ноги! – упрекала словена Ольга, в очередной раз застав его за каким-то «важным» делом.

– Нельзя быть рабом своего желудка, иначе – станешь рабом женщины.

– Что ж, верно! По-моему, ты куда охотней искал бы сейчас по холмам свои камни, чем слушал бы меня. Не так ли?

– Ну, что ты?! Хотя в одном, Оля, ты, безусловно, права: я ищу, но не камни… На мертвое мне везло всю жизнь. Видишь… – он протянул ей ярко желтые кристаллы. – … Гораздо сложнее найти себя!

– И как, успешно? – скривила губки Ольга.

– Иногда на это уходит целая жизнь.

– Слишком заумно, – язвительно заметила она, но, смягчившись, тут же добавила. – Извини, меня укусила сегодня злая муха.

– Расскажи о себе! – неожиданно прервал ее Ругивлад, а затем, почувствовав стеснение, чего в присутствии других женщин с ним давно не случалось, добавил. – … О себе и своем народе.

– Ты ищешь себя, словен, а желаешь знать о чужих людях?

– Не потешайся! Я и сам хотел бы ведать, к чему стремлюсь. Ну, ладно, дело не клеится – пора бросать. Куда отправимся? Может, на Оку?

– Мы делаем успехи, – вновь снизошла она до «похвалы». Но сегодня, думаю, нам нет смысла куда-то идти. У тебя и без того в голове каша – работай себе, я не стану больше мешать.

– Нет, отчего же?!

Ругивлад упрямился и знал почему. В этой суровой, хотя по-своему прекрасной, лесной стране у него не было ни единого близкого человека, кто, может, хотя бы отчасти и понял его. Никого, кроме хрупкой и непостижимо мудрой для своего возраста девушки. Так Ругивлад перешел к обожествлению Ольги, одарив ее образ тем, чем девица, возможно, в действительности и не обладала. По опыту прошлых влюбленностей, герой знал, что ум и красота чрезвычайно редко совмещаются в одной женщине. Род не терпит излишеств, и поэтому такое чудо вдвойне опасно. Опасно чем? Да просто, раз столкнувшись с такой богиней, и потеряв ее, герой тут же начинает искать вторую… Ан, нет!

Зловещие приступы ненависти, между тем, не повторялись. Он и не вызывал их. Честные и благородные вятичи, которым, казалось, было чуждо всякое чувство зависти и корысти, вернули Ругивлада к полноценной жизни, во славу племени и на благо ему самому. Они даже не запирали на ключ своих сундуков, а на засов закрывались разве городские врата.

Вставая поутру, герой был снова рад веселому птичьему пересвисту. Купаясь в хладных росах и туманах, Ругивлад вновь и вновь испытывал удивительную бодрость и легкость. С наслаждением слушал он, как шумят кроны вековых деревьев, полнил грудь живительным хвойным ароматом. И Ольга была с ним.

Но все же, как волхв, он ведал: Тьма подстерегает жертву на узкой тропе, и, улучив момент, вдруг изловчится да прыгнет на плечи. Знал он также, что самая главная и непобедимая Тьма сидит внутри человека.

* * *

На Ярилу Зимнего славили Коровича[27]27
  [27] Корович – иное имя Велеса, «скотьего бога». Коровичами так же называли себя те, кто производил свой род от Велеса. Например, ас Один считается потомком небесной коровы, которая вылизала его деда из первородной скалы – возможно, аналога Алатыря.


[Закрыть] с сыном. Затем, через десять дней, настали Большие Овсени, и мосты на Оке заледенели, словно в песне. Ой, ты, зимушка-зима! Приближался Коляда, а с ним и месяц Студень вступал в свои права.

Манило, который помнил добро, как-то зазвал Ругивлада к себе. И был он столь неотвязчив, что уломал-таки молодого волхва отведать удивительной браги-суряницы. Словен, опростав второй али третий по счету березовый корец, и впрямь повеселел. Развязался язык и у дружинника. Манило охотно поведал свой секрет: живи он в славном торговом Киеве, тотчас бы разбогател.

Брагу заваривали на сене с житной соломой. В течение пары дней хозяин опускал в бочки раскаленные камни. Затем, когда брага поспевала, добавлял сухого терну, да с полтора ведра порослого ячменя, да жита с прожаренным хлебом, да груш с яблоками, да меду хмельного с листом смородиновым.

Поднималась пена. Тогда Манило лил в бочки молока и немного масла, а после бросал яблочный лист. Брагу цедил он через клок овечьей шерсти… Словом, никто в Домагоще не готовил суряницы вкуснее.

Зима выдалась снежной, вьюжной. Но с самого Зимнего Ярилы суровый отец его все ж прибавлял дня на волос, предвещая неминуемое торжество жизни и света.

На последний день Коляды Станимир созвал к себе детишек и всю ночь рассказывал им о стародавних временах Так подошел и Старый Велес, когда всякий считал своим долгом вывернуть одежду наизнанку. Скорая на выдумку и забаву Ольга, веселая и непобедимая в своем озорстве, сумела-таки вовлечь Ругивлада в кутерьму с переодеванием и вдруг, на Бабьи каши, куда-то исчезла. Праздник этот знали издревле как день Рожениц и повивальных бабок, не иначе – девица вершила где-то таинства в кругу подруг, чествуя Матушку-Ягу.

Он не расспрашивал Ольгу, а она не проговорилась. Еще с неделю после того настали ночи Похищений, и Ругивлад посмел увести со двора жупана его дочь, оставив Дороха с носом.

Чудное творилось в Домагоще на двенадцатый день Просиньца. Замело так, что дверь не открыть, а иные дома и вовсе по самую крышу. Ругивлад особо не переживал. Запечник не надул – в тереме было тепло, и Медведиха порадовала домового Сысуя обещанной кашей. Волхв творил свои ученые дела, сидя наверху, когда на крыльце постучали. Женщина, коротавшая стужу за прядью, не рискнув отворить сама, кликнула словена. Да тот уж и сам спешил по скрипучей лестнице вниз.

То была Ольга, краснощекая, смешливая и словоохотливая, несмотря на мороз.

– Принимай гостью!

Впустив ее в сени, Ругивлад начал было затворять дверь, как вдруг на улице померещились ему белые сани, запряженные четверкой столь же белоснежных коней с длинными седыми гривами. Правил ими огромный Старик в дорогой шубе, да почему-то без шапки. Впрочем, у него не было и рукавиц, словно не лютовал нынче по земле вятичей зимний холод. Поперек саней лежал длинный хрустальный посох. Сивый обернулся к застывшему в ужасе Ругивладу, глянул из-под мохнатых бровей, и погрозил волхву пальцем.

Он узнал Водчего, но завертела, закружила вьюга – и глядь – ни Седовласа, ни коней его дивных белоснежных…

– Да, закрой ты, лиходей! Оленьку застудишь! Эка вьялица разыгралась! – прикрикнула на героя Медведиха, принимая у девушки шубейку и рукавички.

– Мне-то что? Это он весь синий! – рассмеялась она. – Кто там, Ругивлад?

– Ехал в санях Сивый, просил ночлега. Обещал приехать в мае на телеге, – проговорил волхв, но не похоже, чтобы пошутил.

– Негоже это, на Морозкин-то день по улицам бегать! – досталось от Медведихи и дочери жупана. – Не к добру!..

Станимир гадал по звездам. На Сречу он объявил, что Мара заплачет в этот год рано. Так и вышло. Не успел начаться Лютень, Скотий бог, преодолев лень, сшиб с зимы рога. Жители городища принялись молить Коровича о своих телушках. А к исходу Масленицы, когда Баюн напомнил волхву о словах Кикиморы и в печной трубе летали блины, ярынь стала брать свое.

ГЛАВА 8. ВРЕМЯ НА СЛАБОСТЬ

Словен сидел неподвижно. Волхв напряженно вслушиваясь в ритм собственного сердца – благо, сквозь толстые стены не проникал будничный шум городища.

Но даже погруженный в небыль он внезапно ощутил дрожь по коже. Чутье не обмануло волхва. Скрипнули ждавшие масла петли, и на пороге, словно подгоняемый лучиками радостного солнца, возник милый силуэт. Право же, надо бы вскочить, сделать хоть шаг навстречу, но словен, испугавшись мимолетного порыва, еще ниже склонился над столом. Осторожно, на цыпочках, чтобы не вспугнуть какую-нибудь очередную умную мысль, витавшую в голове волхва, Ольга приблизилась. Как бы бесшумно она ни ступала, Ругивлад чувствовал каждый ее шаг. Ольга заглянула через плечо.

Пред волхвом стояло несколько вещиц, прозрачных, как вода в ручейке, и любопытная девушка поначалу приняла их за игрушки. Диковинка напоминала поставленные друг на друга кувшинчики. Сквозь стенки их был виден белесый песок, равномерно, тоненькой струйкой стекающий из одного сосуда в другой.

– Четыреста двадцать один! – произнес Ругивлад, убирая руку с запястья.

– Здравствуй! Ты весь в делах? – приветствовала гостья хозяина.

– Доброе утро! – задумчиво ответил он, – Проверишь меня?

– Ого, впервые слышу, чтобы Ругивлад попросил о помощи слабую и беззащитную девушку! И чем же я могу помочь?

– Я хочу поговорить со Временем, но оно меня пока не понимает! Кому нравится, когда его заключают в клеть и заставляют бегать от стенки к стенке.

– О, Ругивлад – великий волхв, если решился на такой разговор! Коло не со всяким знается… – уважительно заметила она.

– Пустяки, я буду сыпать песок, а ты считай до тех пор, пока не кончится.

– Ой! Какая прелесть! – воскликнула Ольга, когда он высыпал на ладонь горсть твердых, словно камень, росинок.

– Стекло! – пояснил Ругивлад и, отложив одну капельку, спросил. – Сколько это будет?

– Один! – ответила девушка.

– Великолепно! А этих сколько? – и он выложил ей на ладонь две бусинки.

– Один да один! – последовал ответ.

Здесь молодому волхву пришлось крепко призадуматься. Ольга не понимала его так, как помогавшие словену в работах простые мастера, с которыми он быстро нашел общий язык. Да будет с ними Сварог! Должно быть, это от того, что Ругивлад давал им за меру более привычные предметы, не желая и слушать «на глазок пристрелямши». Один раз Ругивлад использовал длину шага, отмерив ее веревкой, в другой за нее приняли стрелу жупана.

Девушка любовалась кусочками стекла. Ему почему-то стало жаль Ольгу. Хотя все женщины одинаково склонны к безделушкам, и Ольга, увы, не была исключением.

Словен пообещал тут же заменить ставни в тереме жупана на прозрачное чудо. Он сдержал слово, хотя мальчишки через несколько дней всё равно разбили диковинку вдребезги и растащили по частям, чтобы с благоговением хранить. Девицы в этом озорстве не отставали от пацанов.

Вскоре, не без удивления для себя, молодой волхв выяснил, что те руны, коими пишут на севере, не во всем похожи на знаки вятичей. Девушка ведала их начертание и тут же показала символы словену, выводя ножом прямо на земле:

– Лишь немногие читают руны, лишь некоторые задумываются над их вторым, истинным, колдовским смыслом. Сама я мало знаю об этом. Раньше даже на оружии писали рунами и ведали тайны волшебных знаков. А теперь мы лишь перерисовываем. Поэтому они и не столь действенны, – объяснила девушка, как могла.

Вообще, вятичи с завидной методичностью пользовались многим, чего не понимали. А разве это удивительно?

– Да ты меня не слушаешь!

– Разве?

Поймав прямой и точный взгляд немигающих зеленых глаз, направленный в переносицу, она смутилась. Он тут же и сам потупил взор. Сегодня Ольга была еще прекрасней, чем вчера. Может, оттого, что сердилась. Ругивлад отметил для себя это необъяснимое явление.

Словен в молодости интересовался человеческой природой, и потому со временем предпочел иметь дело с чем-то более простым, что в случае ошибки не кричало от боли. Будь он белым волхвом, то почуял бы, как от боли кричит все живое и как оно поет от рабости. Черным волхвам дана защита от первой, но не ощутить им и второй за то.

И вот он, Ругивлад, как неловкий зверек, попался в самые крепкие силки, самый сладкий плен. И волей-неволей приходится ему постигать секреты своего очаровательного мучителя.

– … И были знаки эти даны нам Велесом, и каждый прежде знал их имена. Но со временем люди утратили истинный смысл и дали рунам новые имена. Лишь немногим открывают тайны древние черты и резы…

Резы! «Руна – это рана твоя, это рана и на теле божьем. Сто раз подумай прежде, чем нанести ее, но тысячу раз подумай прежде, чем стереть!» – так учили волхвы Арконы.

– Откуда ты знаешь? – поразился словен.

– А вот знаю, пустяки – сказала Ольга, довольная, однако, таким восклицанием. – Бабушка сказывала… К тому же, ты – способный ученик!

– У меня единственный и неповторимый учитель.

Девушка кокетливо улыбнулась, но сделала вид, что пропустила лесть мимо ушей.

– К чему это ты?

– Да так, просто у тебя очень древнее, звучное и красивое имя, Оля.

– Глупый, ты просто очень много и совсем непонятно думаешь! – она указала на широкий непокорный лоб словена.

– Ты считаешь, Ругивлад холоден и безразличен?

– Я ничего не …

И он старался изо всех сил подавить в себе тот небывалый прилив нежности, какой может быть только у ребенка к матери, и у мужчины к любимой.

Первые в здешних землях песочные часы пришлось подарить дочери жупана. Все последующие, впрочем, тоже не отличались точностью. В минуты уединения сердце Ругивлада билось слишком медленно, а когда мастерскую, это подобие палаты мер и весов, посещала Ольга – в висках стучало неистово, и рассудок ничего не мог поделать. Словен проклинал все на свете, но похоже, лукавил. Он ждал: вот-вот она войдет! Он желал, чтобы она пришла. И она появлялась в тот момент, когда ожидание становилось невыносимым.

– Неужели это боги подарили мне встречу с Тобой? Кто ж еще, если при одной мысли о Тебе я оживаю, а все плохое, злое, мрачное отступает… И можно вздохнуть свободно, полной грудью! Вновь и вновь радоваться всему, что есть на Белом Свете!

Увы, люди часто исчезают внезапно и бесследно. Уходят и те, кого искренне и безумно любишь. Жаль, что осознание этого настигает оставшихся слишком поздно. И с каждым таким расставанием уходят жизнь и надежда. Черствеет душа, и меркнет свет.

Счет времени вели по солнцу, и даже когда светило скрывалось за тучами, внутри каждого жителя лесной страны тикал изумительный маятник, который не давал сбоев. Воинов учили чуять его с малолетства.

Но вот, как-то раз затеял Волах беседу. Неспроста затеял, хитрый воевода. Оказалось, коло[28]28
  [28] Коло – время, круг, счет по солнцу, коловорот. Персонификацией Времени является бог Коляда-Колянда, праздник которого, 22–23 декабря, знаменует окончание одного временного цикла и возобновление другого. Слова календарь и колдовство (колядование) однокоренные.


[Закрыть] вертится по-разному.

Речь зашла о прежних походах вятичей за славой да златом. И бывалый вояка не столько рассказал, сколько спел свою историю. Песнь была откровенно груба и безыскусна:

 
За горизонт дорога моя, путь тернист и долог.
Храбрых новая манит земля, и первым среди них Волах.
 
 
Мне двадцать, я ловок и силен. Чего еще парню надо?
Смел, удачлив, крепок в седле… И Карин любимая рядом.
 
 
«Ты молод, Волах, и никому на родине не известен…
Если ж смел – иди в ту страну» – сказал отец невесты
 
 
«Славу честным клинком добудь, меч твердой рукой согрей!
Коль стрелу не получишь в грудь – будет Карин твоей».
 
 
Сотня лучших ушла в поход. Годы у них впереди!
Да Велес всех к себе призовет, вернется только один.
 
 
Вот поле, в нем высокий лен, всем травам трава.
Тот лен луной посеребрен, и воина голова.
 
 
Тайной окутана гибель бойцов – ирий принял души,
Кто остался не прячет лица и тайны покров нарушит.
 
 
Нас вел жупана первый сын, парня звали Ольгер.
Он Лихо лесное шутя победил, но сбился отряд с дороги.
 
 
Вдруг, враги со всех сторон подло на вендов напали,
И кровь лилась из ран ручьем, но побили немало тварей.
 
 
Уж половина сотни легла, и за нею – восемь,
Но Волаха не достала стрела, и нечисть мира просит.
 
 
«Чтобы представить вас королю, свое откройте имя,
Сложите у входа в замок броню – всех, как гостей, он примет.
 
 
Хозяин щедр и справедлив, златом одарит героев.
Пейте же, в чаши вина разлив, и откуп берите с собою…»
 
 
Волах Ольгеру говорит: «Что-то он мирно настроен?
Но кто над врагом твоим царит, тот сам, не иначе, ворог.
 
 
С ним я хлеба не преломлю. Знаться с врагом не стану…
Заклятием в цепи нас закуют, коль имена узнают…
 
 
Мы славно бились и год минул, как вышли в этот поход.
Не верь врагу, он силой не взял, поэтому нагло врет…»
 
 
Усмешка мелькнула в густой бороде: «Что жизнь пред судьбой и роком?
Но если вернемся, слыть тебе, Волах, плохим пророком…!»
 
 
«Я – Ольгер, это – бесстрашный Дир. Кто о Йоне не слышал?…»
В крепость сорок вошло вслед за ним, да ни один не вышел.
 
 
За горизонтом лежит та земля, но двери – на запорах.
Лишь одного отпустила она, и это был Волах.
 
 
Вернулся Волах на землю отцов – Карин в живых уж нет.
Ему говорят: «Ваш поход длился десять лет…»
 
 
Для тебя, Волах-герой, Время, как год, пронеслось,
Ну а милой, желанной твоей долг исполнить пришлось…
 
 
В Карин жупана сын второй влюблен без памяти был,
Он Владухом звался. Пять лет прошло – и руку ей предложил.
 
 
Не сгинет гордый вендов род… Не радуйтесь, враги!
Чудную дочь на свет Карин на гибель вам родит!
 
 
Рассказ мой близится к концу. Я мертвой не судья,
И Волю к Жизни никому переступить нельзя.
 
 
Не тронул ни яд, ни клинок, ни огонь и моря соленый шквал.
Лишь треклятое волшебство убило меня наповал.
 
 
«Прими, как есть! Таков удел!» – явился Радигош, —
«Другую женщину возьми, хоть счастья не найдешь!»
 

– Черный пепел Карин был развеян ветрами – Ольге не вышло и года. Может, потому я и люблю Олю, как дочь. Но у меня своя семья! Я выполнил волю жрецов и завет Сварожича!

– Неподходящее имя – Карин! И дав его девочке, волхвы заранее определили ей судьбу. Карна – богиня скорби. Странное вершат боги в мире этом, – согласился с ним словен.

Он прикинул, и оказалось, что Ольге девятнадцать.

– Говорят, была одна женка в Ромейской земле. Она своего мужика ждала не десяток весен, а целых двадцать. Врут, наверное. Нет такой бабы, чтобы двадцать лет без мужика обходилась. Ровно столько же было и моей Карин, когда мы расстались, – угадал Волах его мысли: – Но еще я тебе вот что скажу. Всех женщин можно разделить просто. Есть откровенные дуры. Есть гулящие. Есть такие, к которым не приведите боги попасть под сапожок, и есть особенные, таких мало. Это не мешает той, кого мы, пьяные от любви, наивно превозносим и называем ладой, превратиться либо в стерву, либо в дуру.

– Но это также не мешает дурам и стервам поумнеть, а шлюхам насытиться, – возразил Ругивлад.

– Долго же будешь ждать. Мой тебе совет: выбирай дуру или шлюху, и оставь даже мысль о дочери жупана!

«Ага! Вот, стало быть, ты о чем!» – смекнул молодой волхв.

– Вы друг другу не пара, – продолжал воевода. – Мало ли других? Так ты всегда будешь умным рядом с дурой и не умрешь от предательства гулящей девки, ибо знаешь, кто она есть на самом деле.

– Но отдать ее Дороху? – прошипел словен сквозь зубы.

– Этот молокосос злит и меня. Но брак их укрепит единство племени. Жупан Домагоща породнится с главою глав Буревидом! Будет помощь против печенегов да киян.

Дорох! Словен живо представил чернявого, гладко выбритого на манер киянина, соперника. Ну нет! Только не этот! Буревидова отпрыска побаивались и порой спускали ему с рук вольности, за которые другого парня высекли бы прилюдно.

– Такой брак сделает ее несчастной! Волах! Это желание главы, да? Это он прислал тебя говорить?