Текст книги "Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы"

Автор книги: Дмитрий Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– О чем это ты, почтенный? А разве есть места неправильные?

– Много, ведь неправильное место – где правила не выполняются… Дар Эрмия черен и страшен, освободиться от него можно только там, где получил! И вернуть меч сумеешь лишь тому, кто его дал, не спрашивая!.. Прощай!

– Может, также, найдется безумная и добровольно согласится разделить твою незавидную судьбу?! – донеслось уже издалека под перестук копыт.

Ругивлад понял мало, но вдаваться в тонкости не стал. Ловить же чужие мысли, как то проделывали новые знакомые, молодой волхв не умел. Нежно погладив хладный металл, словен двинулся в обратный путь. Вяз одобрительно заскрипел. В тени густой листвы могучего лесного великана вспыхнули и погасли два зеленых огонька.

– Никак леший? – приметил словен и зашагал еще быстрее.

Чу! Остановился, прислушался… И скорее почуял, чем расслышал, следом кто-то крадется.

Тетка, да приветит ее Велес, любила, когда вокруг собиралась пытливая ребятня. Лечила скотину, пользовала змеиными ядами, принимала роды, но никто в роду не умел лучше ведуньи сказывать истории.

– Тетка Власилиса, вчера ты обещала по хозяина лесного?!

– Что ж, ведаю и про него. Слушайте, пострелята.

Лесун обычно живет в самой глухой и непроглядной чащобе, но только минует половина велесеня – провалится он под землю до самой весны. А напоследок расшалится, зверье распугает да разгонит по логовищам, поломает деревья, завалит ими дороги прямоезжие. Ежели увидите филина в дупле старой вербы – то обязательно леший. Не пугайте его свистом – вихрем пронесется птица-демон над полем – поутру скирды разбросаны да разметаны. А коли лесовик бушует – ничем, кроме доброй буренки его злость не унять. Лучше остаться без одной коровы, чем без целого стада.

– А Богумил говорит, супротив Лешего одна головешка поможет! – прервал он тетю.

– Много знает твой Богумил, – улыбнулась она, – Ну, сказываю дальше!

Когда же встретится лесовик с другим лешим – обязательно игру затеют. И нет у них иного богатства, окромя зверья да птицы звонкоголосой. Всякий охотник знает – коль пропала дичь лесная – значит местный леший ее в кости и проиграл, от того и стараются задобрить лесного хозяина.

Раскрыв рот, затаив дыхание, слушали Власилису веснушчатые племянники, внимал и он, Ругивлад – маленький, несмышленый, слабый.

– Еще мой дед сказывал: «Чуть солнцеворот начнет поворот, пойди ночью в лес да сруби осину, чтоб упала макушкою прямехонько на восток. Затем стань на том срубленном пне и посмотри позади себя промеж ног, приговаривая: „Дядька леший, покажись не бурым бером, не совою лупоглазою да не елью жаровою, а таким, каков я есть, покажись!“…»

Позади снова скрипнуло. Словен мигом выхватил меч, изготовился к нападению. Никого!

– Чтоб тебя Шут забрал! – выругался волхв.

– Мррр! Зачем же так сразу? – Баюн, ловко перескочив через куст, подбежал к Ругивладу и, вытянув хвостище трубой, требовал ласки.

– Тьфу, напасть! А что как я не сдержался бы?

– Тебе, парень, подлечиться бы родниковой водой? Холодная, она от всего помогает…

– Это точно, – горько усмехнулся черный волхв.

* * *

«Только считается, что всяк правит на свой манер, а на самом деле одна власть похожа на другую по сути. Пришедшие на гребне народного возмущения правители, скинув предшественника, твердят нам о справедливости и почитании традиции. Но затем, утвердившись на троне, стараются еще более изощренными средствами превратить подвластный им народ в стадо недоумков, какими легко управлять. И человек, позволяя надругательство над свободой становится достоин правителя. Все повторяется на кругах истории.

Остаются и боги, меняя имена и личины. Они по-прежнему могущественны, но суть одна – их вершины, их глубины доступны только дерзким. Кто такие боги – это те, что обрели полную и безраздельную власть над собой и обстоятельствами, но видно, она и есть сама Неволя».

Размышления Ругивлада прервал корчмарь, приблизившийся к столику. За хорошую плату он обещал свести с нужными людьми. В прошлое посещение этого заведения волхв не расплатился, и цена была, действительно, велика.

Но словен не поскупился, стремясь расположить хитрого хозяина к себе. Ругивлад с процентами возместил убытки от той, ставшей знаменитой на весь Киев, попойки, когда шестеро стражников так и не просохли. А чтобы не продал – вручил неплохой залог в счет будущих услуг. К этому кот прибавил свои уверения в дружбе и клятвенно обещал хозяину корчмы оторвать руки-ноги, если вдруг вздумает надуть.

Впрочем, черный волхв не особо горевал бы, случись еще одна драка, потому что навь, копившаяся в душе, рвалась наружу и только ждала подходящего случая. Он истязал себя мыслями, от которых другой бы либо спился, либо свихнулся. Но с кем же еще разговаривать волхву, даже черному, и собенно черному, как не с самим собой?

«В толпе для правителя, восседающего на троне, все лики схожи. Все похожи на один.

Сколь ни именуй себя Солнышком – вся твоя сила в их безликости, а попадись богатырь – и меркнет твое сияние, самодур. Таких лучше держать на заставе, на выселках.

Подлинный же властитель замкнут, волхв не нуждается в подтверждении собственной силы, унижая тех, кто вокруг. Нет снаружи ничего того, что бы не существовало в нем самом. Но разве, чтобы оценить чистоту вод горного озера, не стоит ли окунуться в такое дерьмо, что запомнилось навсегда? Многие задавались этим вопросом. И вместо лесной пещеры или кельи отшельника ждут волхва дороги. Там проверит он выстраданные мысли. И зачем? Чтобы снова, оставшись в одиночестве, творить очередные безумства?»

– Все скифы[39]39
  [39] скифы, 8 до н. э. – 3 н. э., общее название скотоводческих ирано-славянских племен, обитавших от Западного Причерноморья до самого Каспийского моря. Успешно воевали с киммерийцами, персами, македонянами и римлянами, основали Парфию. Ассимилировались с оседлыми племенами венедов и сколотов, частью поглощены волной сарматов, дали начало славянскому этносу. Хотя вероятнее всего сарматы – те же скифы, просто обучившиеся сыромятному способу выделки кожи. Название скифов по-видимому происходит от искаженного греч. «скити» – например совр. русское – скитаться, Скифию именовали еще Скуфией, а скутти (сакс.) – скот. Сколоты – самоназвание некоторой части скифов согласно Б.А.Рыбакову – праславянское оседлое племя, скифы-пахари.


[Закрыть] были родом кияне! – ударил кто-то кулаком по столу, да так, что кружки подпрыгнули вверх.

– С чего бы это вдруг? – не поверили ему.

– Про Киявию и ныне ромеи говорят – Скуфь Киевская.

– Так, значит есть еще какая-то другая Скифия, – резонно отметил Ругивлад из своего угла.

На него оглянулись, оглядели с ног до головы, как несмышленого пацана, пьяным взором и объяснили:

– Чудак ты, братец! Сам посуди, приехал к нам в Тьмутаракань ихний волхв… Кажись, Геродором звали, а может, Дероготом? Встретился тут ему киянин, он и спрашивает: «Откуда, мол, ты?». Мужик и отвечает: «С Киева!». А Дерогот глухой, небось, понял, что «скиев» – значит, скиф. Вот с тех пор и говорят про скифов, а на самом-то деле все они нашенские.

– Где ж ты, Туполоб, видал, чтобы в Тьмутаракани кияне водились. Там сейчас одни пархатые козары спасаются… – возразили шибко грамотному богатырю подстрекатели.

Коль пошла такая тема, волхв решил благоразумно промолчать. И правильно сделал. Всяк спор хорош к месту, а этот – и вовсе после штофа.

В предсмертной записке Богумил тоже называл себя потомков скифов. Ругивлад хранил бересту на груди, не раз перечитывал заветные слова, хотя помнил их уже наизусть: «… были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд». Скифская земля раскинулась от гористой Фракии до самого Гирканского моря, которое часто теперь называли Хвалынским. С кем только не сражались пращуры? Били кимров, ратились с персами – из рода в род передавали легенды о том, как один великий завоеватель, чьи лошади уже готовились осушить море-Окиян, едва не сгинул вместе со всем войском в бескрайних скифских степях. Не даром, знать, возносились богатые жертвы священному мечу! Не зря славили Великую Мать, коль жены народили славных воинов!

А потом явились ромеи, а за ними и готы, потом конными массами ярились по всей степи гунны… Ну, и где ж все они теперь? А Скуфь Киевская – Киявия – стоит, да и стоять будет.

– Дураки вы все, а еще умными прикидываетесь! – не унимался кто-то из собутыльников – Скифы – это просто сыромятники, скифы – это наше прозвище! Предки издревле мяли кожи, а ромеи как пришли на Русское море, так и, не разобравшись, обозвали нас. «Скуфис или скифис» по-ромейски и есть кожа. Скитались мы тогда в широких степях, а как греки понаставили городищ – завели торг, первым делом у нас скот и покупали. А когда научились русичи первыми выделывать-то ее сыромятным образом – тут и совсем сарматами кликать стали…

Связи «по кулинарной части» при дворе Владимира очень пригодились хозяину корчмы. Ему не стоило особого труда выудить через своих доверенных столь нужные волхву сведения. Не прошло и дня с момента прибытия Ругивлада в славный Киев-град, а он уже знал, где искать кочевья хана Куря, дядюшки Ильдея. По рассказам Свенельда герой знал, что к юго-востоку от земель вятичей, примерно в десяти днях пути от славянских пределов, есть гора. Там собираются на Совет водители печенежских орд, а таких было восемь. Четыре кочевало в степях, примыкающих к Русскому морю, остальные обретались в излучине Дона при Готском море, которое именовали еще Меотийским.

Полностью подтвердил эти слова хозяин корчмы, недавно вернувшийся в свое веселое заведение:

– Болтают, есть за Сафат-рекой великий вал, прозванный Стеною Слез и Отчаяния. Печенег, как известно, не строит городищ, но на сей раз Куря, убийца Святослава, там прочно обосновался. Стан Кури именуют Песчаным. Тысячи пленных день и ночь возводят вкруг него стены, и бесконечна их работа. Такую изощренную пытку придумал хан рабам. Ветер рушит созданное – все повторяется заново. Шатер хана посреди, сотни лучших воинов стерегут покой хозяина и повелителя. Смеется жестокий степняк: «Коль построите велик вал повыше этих скал – все пойдете по домам!» Да никому пока не посчастливилось из несчастных…

Ругивладу в этот раз было чем расплатиться, хотя серебро, выигранное котом, давно кончилось. В дороге, как читатель уже знает, подвернулась доходная служба, которую он и выполнил со свойственной каждому герою долей безрассудства. Боярин Стоич щедро отблагодарил гостя и спасителя, поэтому, даже после расчета с хозяином корчмы и покупки коня, в кошеле у Ругивлада еще позвякивало серебро. Воины севера обычно не воевали верхом – лошадь была еще более дорога, чем в Киявии, а снаряжение и того дороже. Святилище Арконы содержало лишь триста всадников. Вятичи в дремучих лесах Вантит придерживались тех же обычаев – сражались пешими, хотя на рать добирались где верхом, а где и вовсе, спускались по рекам на лодьях. Волхв привык полагаться на пару резвых ног с меньшим риском свернуть себе шею, но на сей раз не оставалось ничего другого, как пересесть на спину еще более скорого существа.

– По лесным-то дорогам сгодился бы верховой лось, – вслух размышлял кот, – но в степи лосей нет, оленей постреляли. Будем брать коня, даже двух!

Минул уж лунный месяц с тех пор, как словен оставил Домагощ…

Он собирался было покинуть хлебосольное заведение, но тут приметил упитанного воина, рисующего в воздухе какие-то знаки костью, с остатками мяса на ней.

– Сон меня одолевать стал, как сейчас помню, аж за три версты. Ну, думаю, котище где-то близко. Надел я тогда на голову три шелома, да иду себе, а ноги-то еле волочатся. Где не иду – там ползу вовсе. И снова иду…

– Фарлаф! Да як же ты ползешь, когда у тебя такой курдюк? – потешались над толстяком собутыльники.

– Плохо на пустой желудок ползется! – добавил кто-то из угла корчмы.

– Еще бы! – согласился богатырь, обгладывая индюшачью ногу – Старушонка мне с собой лишь куриные окорочка положила.

– Тяжелы, знать шеломы на пустой-то голове, – донесся тот же голос.

Вокруг заулыбались, хотя и не так уверенно, но Фарлаф в то время вылил в глотку штоф медовухи и пропустил замечание. Язык еще более развязался, и он продолжил героическое повествование с новыми силами:

– Гляжу – столп высокий, а на нем зверь сидит невиданный. Увидал и меня, поганец, да как прыгнет на плечи. Вмиг один колпак разбил, вот и второй – разодрал, уж за третий шелом принялся и совсем было достал.

– Ух! Ну, а ты-то что? – подначивали богатыря завсягдатаи корчмы.

– А я как скину кота на землю, да как дам ему промеж глаз прутом-то железным.

– Тут из кота и дух вон, – ляпнул кто-то.

– Как же, «дух вон»! Ему этот прут нипочем, сломался прут железный о лоб кошачий.

– Твердолобый, стало быть, кот попался тебе! – опять раздалось из угла.

Это Ругивлад платил Баюну за прежние насмешки.

– Ты, знай меру, волхв! Что положено Велесу, не положено Сварожичу, – возразили ему живо из-под стола.

Впрочем, словен по-прежнему думал о своем, и помешал Фарлафу не со зла:

«– Ну, какого рожна, Ругивлад, ты вбил в голову мысль о своем уродстве? – шептал ему внутренний голос.

– Как же! Не я ли прибил Дороха на глазах у Ольги? А что он мне сделал? – винил себя Ругивлад

– Дорох – не пара дочери Владуха! – возражал тот же голос.

– А я ее об этом спросил? – терзался словен. – Есть такие бабы, что любят насилие над собой, и при этом испытывают наслаждение. Ядрит – знать любит! И по какому такому праву вторгся я в чужую жизнь, порушил чью-то судьбу?

– А не долг ли волхва, хранителя знания, вершить судьбу там, где того требует его ум, – оправдывал его этот всезнающий, тот, который в черепке, в душе, или где-то там еще… – Надо ли вмешиваться, если тупость попирает тонкость чувств? Можно ли сидеть в углу? Вот, ты сидишь, а этот желудок, величиной с человека, самодовольно орет, глумясь над скромностью тишины и уюта. Кто не любит тишины – тот презирает одиночество, кто не терпит уединенности – тот не может быть свободным.

– О, рассудок, враг мой! Вечно тебя что-то не устраивает».

– Ну, а дальше-то чего было? – толкали Фарлафа собутыльники.

– Хвала богам, остался у меня оловянный прут. Стал я зверюгу по бокам охаживать, стал Баюна как Сидорову козу угощать, – разошелся Фарлаф, сопровождая быличку резвыми жестами, глядя на которые, кота и впрямь следовало пожалеть, – А ему сперва и это мало оказалось. Он мне про Фому, да про Ерему, да про царевну-лебедь и всякую там белку, что золотые яйца несет.

– Тогда уж, орехи, – поправил рассказчика тот же голос.

– Они самые. И осилил-таки я его! Неможется коту – стал просить, уговаривать. Все сробить обещал, о чем ни попрошу.

Хозяин заискивающе посмотрел на Ругивлада, но было поздно. Кот, до сей поры дремавший у словена на коленях, вскарабкался на скамью, выгнул спину, разминая толстые лапы, да как прыгнет на варяга.

– Ну-ка котик, покажи бахвальщику страсть большую, чтоб век помнил.

Баюн о кольчугу варяжскую когти точит – на Фарлафа прилаживает! Желает котяра белу грудь ему разодрать, да сердце отведать!

Вскочил богатырь, даже стол опрокинул, а кот сидит на нем и орет благим матом:

– Посторонись! Посторонись! Зашибет!

Хотел было Фарлаф схватить зверя за хвост, но разве такого поймаешь. Еле спасся он от напасти, вспомнил – не любят кошки воды, и ну себя пивом-то поливать из кружек. Что за шиворот пролилось, что на пол, но и Баюну досталось. Выпустил зверюга бахвальщика, а тот и рад – ноги в руки да наутек.

– Ты видал? Ну, ты видал? – обиженно ворчал котище.

– Не любо – не слушай, а врать не мешай! – усмехнулся волхв, – Пора и нам!

– Поспешай медленно, – получил он едкий ответ.

– Так что? Торная дорога нам теперь через Козарские, то бишь Жидовские ворота, и до самых Меотийских степей… – молвил Ругивлад и протянул Баюну тряпицу. – На, оботрись! Сильно пивом разит! Не иначе – по уши в братину лазил…

– Нет уж, спасибочки! Мы как-нибудь языком обойдемся, – ответил котофей.

С улицы донеслось сочное:

– Ммее…!

В дверях возникла рыжая козлиная голова. Хозяйским оком дереза оглядела присутствующих, трясанула бороденкой и остановила сердитый взгляд на рослом, могучем воине, который моментально повернулся спиной и втянул голову в плечи.

– Сидор! – окликнули богатыря собутыльники, – По твою душу! Пора! Женка караул прислала.

– Эрмий! Эрмий! – сказал себе Ругивлад. Едва коза появилась на пороге, мысли его потекли в иное русло. – И впрямь! Тоже был рыжий! Друг Фредлав, как что не так – всегда его поминает, Локи зовут рыжего у мурманов. Варяг говорит, это и есть кузнец всех бед на земле. И не сыскать в светлом небесном Асгарде большего чернеца средь богов, чем извечный сеятель раздоров, наветчик и обманщик. Он виновник распрей, но ни одно сколь-нибудь значимое дело не обходилось без Локи. Асы не раз попадали из-за него в беду, но часто он же выручал их своей изворотливостью…

* * *

Кот вызвался постеречь скакуна, и Ругивлад обещал мохнатому спутнику вскорости вернуться.

Бабий торжок встретил волхва неласково. Может, отвык от толчеи. Куда там захолустному Домагощу до стольного града?

Он мигом почуял неладное, едва смешался с толпой. Торговля шла на редкость грубо. Куда девалось купеческое радушие? Его то и дело пихали в бока, оттесняя от прилавков. Приказчики орали, мальчишки визжали. Степенные киевские матрены так и норовили придавить выпуклостями, да округлостями. Словен с великим трудом протиснулся к оружейникам. Здесь было поспокойнее, но в воздухе висела все та же нервозность.

– Не подскажешь ли, мил человек!? Что стряслось в добром Киеве? – обратился он к старшему из кузнецов, что безуспешно предлагал одетому в кожи воину боевой топор – Смотрю на торжище – дивлюсь! Неужто, беда какая приключилась?

– Ты, чужеземец, наверное, давно не гостил в стольном городе? – отвечал оружейный мастер, – А того не знаешь, не ведаешь, что свалили на Бабьей площади кумир Велеса. Под самый корень подрубили! А еще срыли по всему Киеву груды в его честь поставленные. И нет теперь никакой подмоги нам от «скотьего бога». Пустая торговля – суета, а все без дохода! Озлобился князь на жрецов – немало голов полетело, а уж столпов – без счета.

– Вот оно что? Выходит, зря я сюда топал, поклониться Водчему пред дальней дорогой?

– Нет удачи ныне ни купцу, ни страннику. Печенеги совсем обнаглели! Разграбили богат караван самого Дюка Волынянина…

– Спасибо, кузнец! Пойду я, поспешать надо! – недослушал Ругивлад.

– Дорогу! Дорогу!

Он обернулся. Хорошо, что ростом вышел! С того конца торжища, расталкивая толпу, к оружейной лавке продирались стражники.

– Вот Нелегкая повела! И вроде мел кончился! И свисток дурацкий потерял!

«Лукавый Локи злобен нравом и очень переменчив! Он превзошел всех людей той мудростью, что зовется коварством!» – так рассказывал Фредлав о своем Чернобоге. Эта фраза мигом всплыла у волхва в памяти, едва он сопоставил недавнее крушение кумира и ту легкость, с которой слуги Краснобая доселе находили его.

Не долго думая, словен перемахнул через прилавок, растолкал оторопевших подмастерьев, и, выскочив с другой стороны оружейни, растворился средь киевлян.

– Держи! Хватай его! – заорал было какой-то мальчишка, но кузнец отвесил неразумному подзатыльник, и тот умолк.

Правда, стражники были совсем рядом.

– Малец, ты кричал?

– Ну, я? А чего, нельзя?

– Поговори еще! Куда он побежал?

– А вон туда! – кивнул пацан совсем в другую сторону.

– Всыпать бы вралю по первое число, да некогда! – выругался главарь, и махнул рукой – Живо за мной!

– Дорогу! Дорогу!

…Кот живо сообразил, только глянув на волхва, что дела плохи. Наскоро попрощавшись с хозяином корчмы, Ругивлад взлетел в седло. Кот прыгнул следом и вцепился всеми лапами в толстые кожи словенской рубахи.

– Спятил!? – рявкнул человек на зверя.

– Сам такой! – нашелся кот, – Неча по улицам шастать!

Конь рванулся, закусил удила, и ринулся, точно чумной, по быстро пустеющей улице.

– Если не успеть к воротам – ночью перевернут весь город, а княжьего обидчика сыщут! – подумал словен.

На счастье словена, Киев и впрямь был великим городом. Самый проворный посыльный из Золотой палаты, будь у него на ногах даже волшебные сапоги Локи, не опередил бы волхва теперь.

К вечеру селяне стремились под защиту мощных крепостных стен. Преодолевая встречный поток скрипящих телег, тяжело нагруженных повозок и разноцветных кибиток, оставив по боку калик и странников, просителей и торговцев, Ругивлад вскорости очутился у Козарских врат.

Теперь предстояло отвести стражникам глаза, коль станут их пытать – кто да куда выехал. Иметь на хвосте погоню – мало радости! Проход оберегали пятеро. Один – старый, наверное, начальник. Пара приворотников оглядывали вьезжающих. Двое других пристально осматривали тех немногих, кто покидал Киев.

Волхв представил женские руки, гибкие и тонкие, точеные девичьи персты, слегка придерживающие повод. Белая кожа, ни единой родинки. Он вообразил, как русые локоны спадают на плечи, его плечи, и переплетаются, рождая длинную косу. Словен явственно ощутил, что спереди прибавилось – острые груди вызывающе натянули платье. Бедра раздались настолько, что пришлось сесть иначе – свесив стройные ножки, обутые в сафьян.

– Эй, краса-девица? Не боязно ли на ночь в дорогу отправляться? – окликнул Ругивлада усатый стражник.

– Мне тут недалече будет! – проворковал волхв, еще более вживаясь в образ.

– А то, смотри! Смена скоро! Могу и проводить, ежели что? – разохотился мужик, положив горячую ладонь на щиколотку улыбчивой поляницы.

– Отстань, негодный! Я сама от кого хочешь отобъюсь! Но, пошла милая!

– Ну и баба! – расслышал словен уже за спиной, – Правду люди говорят, есть женщины в русских селениях!

– Угу! – ответил другой приворотник, – Я бы, например, на ночь глядя через леса поостерегся…