Текст книги "По следам «таинственных путешествий»"

Автор книги: Дмитрий Алексеев

Соавторы: Павел Новокшонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

По современным нормам «психологическая совместимость» – одно из условий для подбора состава далеких и длительных экспедиций. Видимо, условие это было не учтено. Или не могло быть учтено, и «нестыковка» характеров проявилась в обстоятельствах исключительных, когда изменить что-либо было уже невозможно.

Поэтому нет ничего удивительного в записи командира в судовом журнале: «Оставлен от должности штурман Альбанов». Впрочем, из дневника Альбанова явствует, что он сам попросил об этом...

Дрейф на север продолжался и в течение всего 1913 года. А еще через год, весной 1914 года, когда шхуна находилась уже севернее Земли Франца-Иосифа, часть экипажа во главе с Альбановым решила покинуть судно.

Теперь, после обнаружения писем в Староконюшенном переулке, можно объяснить и нервозность капитана, и его срывы. Для Альбанова же тогда это было непонятно. И он, например, счел за проявление скупости требование Брусилова выдать расписку на жалкое имущество, взятое партией, отправляющейся к земле. Он не знал, что по возвращении из плавания родственница спросила бы капитана о каждой истраченной копейке.

Ерминии Александровне, надо полагать, было труднее всех. Но твердости характера ей тоже не занимать. «...Ни одной минуты не раскаивалась она, что «увязалась», как мы говорили, с нами. Когда шутили на эту тему, она сердилась не на шутку», – пишет Альбанов в своем дневнике. И когда сервировали стол для прощального обеда – Альбанов со спутниками отправлялся к земле, – она приложила все усилия, чтобы капитан и штурман расстались дружески.

Последние напутствия. Брусилов передает Альбанову жестяную банку. В ней пакет на имя начальника Гидрографического управления. И еще один объемистый сверток с личными письмами Георгия Львовича, Ерминии Александровны и других членов экипажа.

Правильно ли поступил штурман, покинув судно? Уход Альбанова и с ним части команды произошел с полного согласия командира, по обоюдному желанию того и другого. Но все же о причинах своего решения покинуть исправное судно сам Альбанов сообщает скупо.

Трудный трехмесячный переход по дрейфующим льдам описан в известном дневнике Альбанова «На юг к Земле Франца-Иосифа». Его и матроса Конрада подберет на мысе Флора седовский «Святой Фока», к тому времени потерявший командира. Из одиннадцати ступивших на лед до России добрались только двое. Двое и один пакет. Официальный. Пакет с письмами таинственно исчезает...

Альбанов, да и не только он один, надеялся, что через год «Святая Анна» благополучно выйдет на чистую воду где-нибудь в районе Шпицбергена. Но и спустя три года не поступило никаких сведений о брусиловской экспедиции.

Искали следы «Святой Анны» и ее экипажа в 1914 году и в 1915-м. После длительных и жарких дебатов в Государственной думе и Совете министров Главное гидрографическое управление снарядило поисковые экспедиции на пароходах «Герта», «Эклипс» и «Андромеда» в Карском море, к Земле Франца-Иосифа и Шпицбергену. Те должны были осмотреть берега и заложить продовольственные склады в таких местах, где могли оказаться люди с исчезнувшего судна. На «Герте» отправился летчик Ян Нагурский, и ему посчастливилось первому совершить разведывательные полеты в Арктике. «Андромеда» не смогла пробиться сквозь льды к Земле Франца-Иосифа, а «Герта», обойдя западный берег и часть северного Шпицбергена, попыталась пройти к берегам Гренландии и вернулась без результатов. Империалистическая война прервала дальнейшие поиски...[38]38
  Подробно о поисках шхуны «Св. Анна» сообщается в статье Л. Л. Брейтфуса «Северные полярные экспедиции 1912 г. и их поиски» (Пг., 1915).


[Закрыть]

Последнюю запоздалую весточку со «Святой Анны» доставила... бутылочная почта. Гидрограф Карягин 15 февраля 1915 года сообщил начальнику охраны водного района Архангельского порта, что «...во время командировки для исследования льдов в Белом море я видел в Патракеевском волостном управлении бутылку со вложенной в нее запиской, найденную одним из крестьян во время рыбного промысла у мыса Куйского в первых числах января этого года. Бутылка из-под лимонада с круглым дном была плотно закупорена, так что совершенно сохранилась записка, написанная чернилами на полулисте обыкновенной почтовой бумаги. Содержание записки следующее: «В надежде больше не видать России мы с честью расстаемся с жизнью. Команда. Мой последний привет с полосы вечных льдов. Брусилов 13 февраля 1913 года». Первая часть записки написана нетвердой рукой, вторая – бойким почерком...[39]39
  ЦГАВМФ, ф. 404, оп. 4, д. № 305, л. 89.


[Закрыть]

К этому времени «Святая Анна» вместе с дрейфующим льдом уже покинула пределы Карского моря. Надежды на освобождение из ледового плена таяли с каждым днем, и среди членов экипажа, многие из которых были больны, царило мрачное уныние.

...Тринадцать человек, оставшихся на «Святой Анне», попали в разряд без вести пропавших[40]40
  Трагическую судьбу «Св. Анны» разделили следующие члены экспедиции: Г. Л. Брусилов, Е. А. Жданко; боцман И. Потапов; гарпунеры – В. Шленский, М. Денисов; матросы – Г. Мельбарт, И. Параприц, И. Пономарев, А. Шахнин, Г. Анисимов; машинист Я. Фрейберг; кочегар М. Шабатура; повар И. Калмыков.


[Закрыть]. И эта загадка породила множество толкований, которые сводятся к одному – судно раздавили льды, люди погибли. Но... появился еще один любопытнейший факт...

Мы получили письмо из Таллина от Нины Георгиевны Молчанюк, дальней родственницы участницы экспедиции Ерминии Александровны Жданко.

Она сообщила, что ее тетка, Александра Ивановна Жданко, однажды в разговоре вскользь упомянула о том, как за год-полтора до начала второй мировой войны Ерминия Брусилова приезжала в Ригу из южной Франции. «...К большому моему теперь огорчению, – пишет Нина Георгиевна, – я не поняла тогда всей сенсационности этого сообщения, да и сама тетя Саша не придала этому событию большого значения. Приезжала и приезжала, а почему бы и нет? Думаю, что ни о судьбе экспедиции, ни о судьбе генерала Жданко она вообще ничего не знала. На мой вопрос – Как Ерминия Жданко? Эта самая Ерминия – тетя Саша ответила – «Ну да, та самая»»[41]41
  Алексеев Д., Новокшонов П. Пассажирка // Вокруг света. 1980. № 12.


[Закрыть].

Факт невероятный. Значит, шхуна не погибла в высоких широтах? Но где сам Георгий Брусилов?! И остальные члены экипажа?!

Альбанов покинул судно 23 апреля 1914 года. Координаты «Святой Анны» были 83° 17' северной широты и 60° восточной долготы. Данных о дальнейшей судьбе «Святой Анны» нет. Поэтому все последующие рассуждения являются предположительными.

Оставшегося на «Святой Анне» продовольствия должно было хватить, по оценке Альбанова, до октября 1915 года. Прочность судна, сама его конструкция позволяли выдержать яростный напор льдов. Ведь был уже полуторагодовой опыт дрейфа. Вмерзали в лед суда и прежде. Более того, известен поразительный случай, когда корабль, брошенный экспедицией Мак-Клюра, которая искала Франклина, путешествовал со льдами 57 лет и благополучно вышел на чистую воду.

Итак, куда понесло шхуну?

Ледовые массы из Центрального Арктического бассейна, окрестностей Шпицбергена, Земли Франца-Иосифа устремляются в Гренландское море и, образуя единый поток, увлекаемые Восточно-Гренландским течением, движутся к югу.

О такой закономерности было уже известно в начале века, и Брусилов, вполне понятно, считал: шхуна будет дрейфовать на запад, вероятнее всего, курсом, параллельным нансеновскому «Фраму». То есть примерно вдоль 83 – 84° северной широты. И конечно, Брусилов ожидал, что судно освободится не раньше, чем будет пройден меридиан Шпицбергена.

Но не покинул ли шхуну и сам Брусилов? Вряд ли. Ведь после ухода Альбанова с каждыми сутками судно все дальше удалялось от земли. Если допустить, что средняя скорость дрейфа льда в западном направлении в этом районе океана была такой же, как у «Фрама», – два километра в сутки, шхуна достигла меридиана Шпицбергена в ноябре – декабре 1914 года, в самое неблагоприятное время для пеших путешествий по льду.

Вероятный выход шхуны изо льда откладывается до теплого времени – лета 1915 года, когда Восточно-Гренландское течение вместе со льдом унесет ее далеко на юг.

Это течение разделяется где-то в районе 70° северной широты. Течение Датского пролива продолжает следовать вдоль восточного берега Гренландии на юг. Мощное Восточно-Исландское течение поворачивает к северо-восточной оконечности Исландии и далее на юго-восток. Подтверждают это предположение и дрейфы многочисленных буев, которые сбрасывались начиная с двадцатых годов в разных частях Карского моря. Именно там, где и начался дрейф «Святой Анны». Данные, собранные профессором В. Ю. Визе, знаменитые дрейфы «Седова», станции «Северный полюс-1» и китобойных судов позволили оценить и скорость движения льдов в Гренландском потоке, которая значительно возрастает к югу.

Впрочем, «Святая Анна» могла вместе со льдом спуститься и гораздо южнее, продрейфовать через Датский пролив к юго-восточному побережью Гренландии.

Такое путешествие совершила в прошлом веке немецкая полярная экспедиция Карла Кольдевея, которая на двух парусниках намеревалась добраться до Северного полюса. Старое изношенное судно «Ганза» было раздавлено льдами в конце октября 1869 года в 10 километрах от берегов Гренландии на 71° северной широты. Четырнадцать человек оказались на льдине окружностью в 13 километров.

Из снега и находившегося на судне угля они построили домик. Сильное течение стремительно влекло льдину, которая медленно вращалась и становилась все меньше и меньше, на юг. Но в экспедицию подобрались смелые люди, а капитан Хегеманн умел поддерживать порядок и дисциплину.

Незаметно подошла весна, морозы спали, дни стали длиннее, и льдина начала быстро таять. После двухсотдневного дрейфа экипаж «Ганзы» пересел в шлюпки и под парусами направился к берегам Гренландии. Но моряков подстерегало еще одно испытание. Они встретили широкий пояс льдов, который преградил им путь к берегу. Запасы продовольствия подходили к концу. Измученные люди, напрягая последние силы, вытащили лодки на лед и поволокли их поперек ледяного пояса. На преодоление этого препятствия они затратили 25 дней. Иногда продвигались за день всего на полкилометра. От ослепительного блеска снега многие заболевали снежной слепотой и теряли на время зрение. В середине июня экспедиция добралась наконец до небольшого гренландского поселка Юлианехоб, а 3 сентября вступила на родную землю.

Мог ли Брусилов соблазниться относительной близостью гренландского берега и, подобно морякам с «Ганзы», попытаться высадиться на него? Такая возможность не исключена[42]42
  В судовом журнале 4 февраля 1914 года Г. Л. Брусилов записал следующее: «...я пробовал их (членов экипажа, которые отправлялись вместе с Альбановым к Земле Франца-Иосифа. Примеч. авт.) разубедить, говоря, что летом, если не будет надежды освободиться, мы можем покинуть судно на ботах, указывая на пример «Жаннетты», где им пришлось пройти гораздо большее расстояние на вельботах, чем это придется нам...»


[Закрыть]. Хотя оставшиеся на «Святой Анне» тринадцать человек, ослабленные тремя тяжелыми зимовками во льдах, были не подготовлены к сложному переходу. Если все же они и решились на такое рискованное путешествие, то, очевидно, немногим удалось бы добраться благополучно до жилых мест.

И все же нельзя исключить возможности, что хоть нескольким членам экипажа повезло и они все-таки выбрались на твердую землю. Находились там некоторое время. История знает немало примеров продолжительного вынужденного пребывания людей в полярных странах. Шесть с лишним лет пробыли на одном из островов Шпицбергена четыре русских помора, судно которых было неожиданно отнесено льдом в море. В отчаяние они не впали. Охотились на оленей и песцов с помощью самодельного лука. К их счастью, на острове находилась заброшенная мезенская изба, где они и прожили до 1749 года, когда были спасены случайно зашедшим промысловым судном. Лишь один из этих робинзонов умер от цинги, остальные возвратились на родину здоровыми.

Арктика не сразу раскрывает свои тайны. Шхуна «Жаннетта» американской экспедиции Д. Де-Лонга была раздавлена льдами в июне 1881 года севернее Новосибирских островов, и 33 члена экипажа на трех лодках отправились к побережью Сибири. Предметы, принадлежавшие экипажу, после трехлетнего дрейфа нашли эскимосы у южных берегов Гренландии на расстоянии 5500 километров от места катастрофы. Это сообщение в то время многим представлялось сенсационным и маловероятным.

Может быть, следы «Святой Анны» и ее экипажа со временем отыщутся на пустынном восточном побережье Гренландии. Пока что это только предположение. Загадка гибели экспедиции Брусилова еще ждет своего разрешения. Как ждет проверки и версия о появлении в Риге загадочной Ерминии Жданко[43]43
  Трагическая судьба брусиловской экспедиции вдохновила швейцарского писателя Рене Гузи, и в 1926 году вышла в свет его книга «...le Nord est pire» – «...Север очень опасен», в которой автор попытался восстановить события, происшедшие, возможно, на судне с оставшимися на нем членами экипажа. В предисловии он пишет: «...дневник – предполагаемый – юной Ерминии Жданко, судовой медсестры (которую я назвал Наташей Сидоровой), описывает день за днем примерно в течение года надежды, горькие разочарования и трагический конец пленников «Св. Анны»». Об истории создания этой книги подробно рассказано в статье Б. Д. Сергиевского «Дневник экспедиции Брусилова?» (журнал «Вокруг света». 1984. № 2).


[Закрыть].

Пропавшая почта

Только сумма преодоленных препятствий служит истинно правильным мерилом подвига и человека, его совершившего.

Стефан Цвейг

В полярное плавание на «Святой Анне» отправились двадцать четыре человека. Была среди них и одна женщина – Ерминия Жданко. А в сентябре 1914 года вернулись на Большую землю только двое: штурман Валериан Альбанов и матрос Александр Конрад[44]44
  Валериан Иванович Альбанов (1881 —1919) родился в Воронеже, в семье врача. Рано потерял отца и воспитывался у дяди в Уфе, где и закончил гимназию. Рано пристрастился к путешествиям и в 1898 году (вопреки воле дяди) поступил на мореходные курсы в Петербурге, которые и окончил в 1904 году. До 1909 года служил помощником капитана парохода «Обь» и плавал по Енисею. В 1909—1911 годах ходил на пароходе «Кильдин» из Архангельска в порты Англии. После возвращения из брусиловской экспедиции в 1914—1917 годах работал на ледорезе «Литке» (бывший «Канада»), а в 1918 году перебрался вновь на Енисей, где плавал на пароходе «Север».
  Александр Конрад (Кондрат) (1890—1940) после возвращения из экспедиции плавал одно время вместе с Альбановым на «Литке», служил во время гражданской войны в Красной Армии. Затем плавал на Севере на пароходе «Десна». Умер в Ленинграде.


[Закрыть]. Вез с собой Альбанов и почту – письма тринадцати членов экспедиции, которые остались на шхуне и разделили ее трагическую судьбу. Много загадок оставила брусиловская экспедиция. Ответы на многие из них хранили письма...

Об этой почте авторы вспомнили, когда проводили изыскания в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота СССР. Архивных документов нашлось немного, поскольку экспедиция была предприятием неофициальным и снаряжалась на частные средства. Но среди документов Главного гидрографического управления за 1915—1917 годы, которое занималось исследованием Арктики, оказались запросы и прошения родственников участников брусиловской экспедиции. Так, родители повара Игнатия Калмыкова и мать машиниста Якова Фрейберга беспокоились о судьбе своих сыновей. Жена гарпунера Михаила Денисова – норвежка по национальности – хотела получить причитавшееся ему жалованье. Отец Ерминии Жданко просил уведомить его, «...считается ли как судно «Св. Анна», так и личный состав экспедиции погибшими, и было ли об этом где-либо объявлено». Жена гарпунера Вячеслава Шленского хотела знать дату, с которой «...экспедиция Брусилова вообще и, в частности, мой муж считаются без вести пропавшими»[45]45
  ЦГАВМФ, ф. 404, оп. 4, д. №306, л. 225, 264, 271, 284; оп. 1, д. №803, л. 6, 15, 16—20.


[Закрыть].

Всем им Гидрографическое управление сухо отвечало, что «...экспедиция лейтенанта Брусилова никакого отношения к морскому ведомству не имела и Главному гидрографическому управлению в 1914 и 1915 годах были поручены лишь ее поиски. Эти поиски никаких прямых указаний на гибель экспедиции не дали, но, принимая во внимание, что с 23 апреля 1914 года об экспедиции не имеется никаких сведений, надо признать положение ее весьма неблагополучным», и рекомендовало обращаться за разъяснениями к штурману Альбанову в Ревель. Значит, письма, которые он вез, до своих адресатов почему-то не дошли...

Некоторое время назад к нам в руки попал фотоснимок неизвестной ранее записки Альбанова. Его прислал К. Полосов: случайно обнаружил он негатив «размером 6×9 от компакт-кассеты типа «Агфа» или «Кодак», которые применялись в двадцатые годы», между страницами первого выпуска дневника Альбанова «На юг, к Земле Франца-Иосифа», опубликованного в 1917 году.

Записка датирована тем же годом и отправлена из Ревеля.

Вот ее текст: «Г-н Брейтфус. Сообщаю Вам, что Георгий Львович вручил мне на шхуне жестяную банку с почтой. В Архангельске и вскрыл банку и пакет отправил М. Е. Жданко. С уважением В. Альбанов»[46]46
  Алексеев Д., Новокшонов П. Исчезнувшая почта // Вокруг света. 1983. № 6.


[Закрыть].

Находка счастливая и, по-видимому, очень важная. Но действительно ли записка написана Альбановым? Мы обратились за помощью к криминалистам ВНИИ МВД СССР. Эксперт О. Мурашова провела кропотливое графологическое исследование. И сделала вывод: текст записки выполнен Альбановым[47]47
  Справка по исследованию № 30 от 19.03.1982 г. Всесоюзного научно-исследовательского института МВД СССР.


[Закрыть].

А кто такой Брейтфус? Леонид Львович Брейтфус занимал ответственный пост в Гидрографическом управлении, заведовал гидрометеорологической частью. Принимал участие в организации поисков полярных экспедиций Владимира Русанова и Георгия Брусилова. Написал предисловие к первому изданию дневника Альбанова. Почему Брейтфус интересовался содержимым жестяной банки? Что находилось в пакете, который отправил Альбанов генерал-лейтенанту Михаилу Ефимовичу Жданко – начальнику Гидрографического управления?

Мы решили попытаться найти ответы на эти вопросы, проследить путь таинственной железной банки и выяснить судьбу писем, которые исчезли при загадочных обстоятельствах.

...Эта запаянная жестяная банка являлась едва ли не самым ценным грузом. Она хранила рапорт капитана Гидрографическому управлению, выписку на 18 листах из так называемого вахтенного (судового) журнала «Святой Анны» о полуторагодичном дрейфе, тщательно прошнурованную и скрепленную печатью, личные документы всех тех, кто покинул 23 апреля 1914 года шхуну и по льду отправился к мысу Флора на Земле Франца-Иосифа. И письма к родным и близким оставшихся на судне.

Для штурмана Альбанова жестянка имела особое значение. Ведь он покидал судно из-за конфликта с капитаном. Брусилов ознакомил штурмана с документами, которые предстояло нести к земле, к людям. За исключением писем...

В своем дневнике Альбанов скупо касается причин трагических событий дрейфа. Ничего не говорит о них и Брусилов в коротком рапорте. Молчит и выписка из судового журнала, составленная Ерминией Жданко, – документ официальный, не допускающий никаких чувств и эмоций. Все, кто писал об экспедиции, ограничивались этими скупыми объяснениями.

Мы не будем здесь касаться различных литературно-романтических версий событий, разыгравшихся якобы на шхуне во время дрейфа, – их было немало, и они тоже от недостатка информации. Той самой, которая, несомненно, была в письмах...

Вчитываемся внимательно в альбановский дневник. Первая его часть, до половины мая 1914 года, и записки, относящиеся к началу плавания и тягостному дрейфу, утонули при сомнительных обстоятельствах во время пешего похода по льдам к Земле Франца-Иосифа. Они частично восстановлены Альбановым по памяти при подготовке дневника к публикации, по крайней мере два года спустя после возвращения на Большую землю. И невольно бросается в глаза, что теме почты в записках отводится значительное место.

«...Георгий Львович, Ерминия Александровна, Шленский заняты делом – они пишут, – недовольно отмечает Альбанов. – Боже мой! Что они пишут с утра и до вечера вот уже целую неделю? Мне иногда становится страшно, каких размеров, какого веса дадут они нам почту в тот далекий мир, где люди живут и настоящим, а не только прошедшим и будущим, как у нас на «Св. Анне». Но к моему удивлению, почта оказалась невелика, не более 5 фунтов»[48]48
  3десь и ниже в этом очерке цитируются слова В. Альбанова по его запискам, опубликованным в книге «Затерянные во льдах» (Л., 1934).


[Закрыть].

А не велика ли?

Жестянка весит граммов пятьсот-шестьсот. Рапорт и выписка с личными документами – столько же. И около килограмма писем! Много ли это? Школьная тетрадь весит 35 граммов. Двадцать с лишним тетрадей! А писали убористо. Бумагу экономили. И лист было принято использовать с двух сторон. Таким образом, текста в переводе на машинописный стандарт – приблизительно десять тысяч строк.

О чем же писали измученные люди, заброшенные за многие тысячи километров от дома в самое сердце Арктики? Например, юная Ерминия Жданко, больше всех переживавшая разлуку с родными? Наверное, о бескрайних льдах, холоде и мраке длинных полярных ночей. О невообразимо тяжелой жизни в тесных промерзших насквозь каютах, болезнях и страхе перед неизвестным будущим. О неизбежных в таких нечеловеческих условиях ссорах и разногласиях среди членов экспедиции, в первую очередь между Брусиловым и его первым заместителем Альбановым. О том, почему капитан отстранил штурмана от должности, что очень кратко, всего одной строчкой зафиксировано было в судовом журнале. И конечно же о причинах ухода Альбанова со «Святой Анны» и многих других оставшихся неизвестными нам событиях, не отраженных ни в выписке, ни в рапорте...

Неохотно брал Альбанов в дальний и опасный путь эти письма. Но отказаться было невозможно. В жестянке, которую передал ему капитан, вместе с письмами – рапорт и выписка, документы эти формально оправдывают уход штурмана, а вместе с ним и половины экипажа с исправного судна. Чтобы оставшиеся на «Святой Анне», как утверждал Альбанов, не погибли от голода и смогли продолжать дрейф до благополучного окончания. И штурман бережет жестянку. И все идущие с ним десять человек знают о ней, тоже ее берегут.

Дни проходят за днями в изнурительной работе. Тяжелый путь в хаосе торосов приводит в отчаяние ослабевших путешественников, которые тащат нарты с каяками и нехитрым снаряжением навстречу неизвестности. Дневной переход в 5 километров считают они неслыханной удачей. Прежде никому из них не доводилось бывать в подобных переделках. На одном из биваков ушел на разведку и исчез матрос Баев. Первая жертва брусиловской экспедиции. Многие спутники Альбанова уже не прочь вернуться на «Святую Анну», но она давно скрылась в белом безмолвии...

И вот в пешей партии чрезвычайное происшествие. Двое бегут. Выкрав пищу, бинокль с компасом, оружие. И жестянку прихватывают потому, что понимают ее ценность: с ней являются они вроде бы законными посланниками капитана. И если доберутся до Большой земли, жестянка их оправдает.

Партия озлоблена. Ей нанесен неожиданный, чувствительный удар. Сбежавшие взяли самое необходимое, жизненно важное. «...Все порывались сейчас же бежать в погоню, – отмечает Альбанов в дневнике, – и если бы их теперь удалось настигнуть, то безусловно они были бы убиты». И самая строгая мораль это оправдала бы. Измена товарищам по несчастью наказывается сурово. Измена, ставящая на грань гибели всех остальных, – особенно.

А бесконечно мучительному путешествию, кажется, не будет конца. Сначала путники спали в палатке, но потом, когда вконец обессилели, ее бросили, благо стало теплее и ночи можно было коротать в малицах. Обломки нарт шли на растопку небольшой походной печи, в которой они варили пищу и возле которой обогревались. Все запасы продовольствия вышли, и только удачная охота на тюленей и медведей спасала отряд от голодной смерти.

После двух с половиной месяцев блуждания по льдам группа Альбанова наконец добирается до Земли Александры – самого западного из многочисленных островов архипелага Франца-Иосифа. И на берегу случайно натыкается на беглецов. Застает их врасплох. Они молят о пощаде. Последнее слово за Альбановым. Он медлит, взвешивает все «за» и «против». В него верят. Только он может привести к Большой земле. А жестянка цела.

Простить, говорит штурман. «Ради прихода на землю...»

Главный из беглецов, а это был матрос Конрад, что несложно понять из сопоставления альбановского дневника и записей самого Конрада, теперь должник штурмана, спасшего ему жизнь[49]49
  Альбанов в своих записках не назвал фамилии двух беглецов, которые покинули его лагерь 30 июня и были случайно встречены им лишь 9 июля. В этот промежуток времени события, описанные в рукописном дневнике Конрада (хранится в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде), не имеют ничего общего с теми событиями, которые зафиксированы в дневнике Альбанова, хотя до 30 июня и после 9 июля записи в обоих дневниках полностью совпадают. Детальное рассмотрение записей Конрада не оставляет сомнений, что покинул группу Альбанова именно он вместе со своим спутником Шпаковским, с которым, как отмечает Альбанов, не расставался во время всего похода. Альбанов действительно спас жизнь Конраду и Шпаковскому, что следует, например, из следующей его записи: «...припомнились нам те неприятности, которые причинили нам эти люди своим побегом и своими покражами. Припомнили... наше бешенство при этих открытиях, когда мы хотели сейчас же бежать, догнать и наказать преступников. Вспомнил и я свое обещание собственноручно расправиться с уличенным вором, и досада и раздражение уже начали подниматься в душе... но вид преступника был так жалок, так несчастен... И в то же время так хороша была эта земля, так празднично и торжественно мы были настроены, ступив на эту первую землю. И ради прихода на землю мы простили беглецов. Случись эта встреча на льду, когда мы настроены были не так миролюбиво, несдобровать бы беглецам».


[Закрыть].

А до мыса Флора на острове Нортбрук– конечной цели похода – еще 150 километров. На юг от Земли Александры было чистое море, и путешественники решили разделиться: часть из них во главе с Альбановым поплыла на оставшихся двух каяках по два-три человека в каждом, а остальные отправились сушей. Встречались в условленных местах. Это был поистине марш смерти. От неизвестной болезни умерли матросы Александр Архиреев и Ольгерд Нильсен[50]50
  Эта болезнь, которая затронула почти всех членов экспедиции еще в самом начале дрейфа «Св. Анны», долгое время представляла загадку для исследователей и историков Арктики. Существует обоснованное предположение, что члены экипажа страдали от трихинеллеза – заболевания, которое, возможно, послужило причиной гибели также С. Андре и его спутников. Эпидемия трихинеллеза возникла на «Св. Анне» в зиму 1912/13 года, когда члены экспедиции интенсивно потребляли мясо белых медведей. Во время пешего похода группы Альбанова весной 1914 года повторное потребление мяса зараженных трихинеллезом белых медведей вызвало, по-видимому, рецидив этой опасной болезни, от последствий которой и умерли Архиреев и Нильсен.


[Закрыть]. На переходе от мыса Ниль к мысу Грант пропали без вести рулевой Петр Максимов, стюард Ян Регальд, матросы Владимир Губанов и Павел Смиренников. Штормом унесло в море на каяке матросов Ивана Луняева и Евгения Шпаковского. Вместе с ними погибли и записные книжки Альбанова, которые он почему-то им доверил.

А судьба распорядилась причудливо. Наконец на мысе Флора, в хижине зимовавшей здесь когда-то английской экспедиции Джексона, где есть запас продовольствия, оказываются двое – Альбанов и Конрад. И – жестянка. И много времени для размышлений. И надежда, что их найдут, подберут, доставят на Большую землю. Теперь они могут ждать и год, и два. Вольно или невольно возникает в сознании будущая жизнь. Та, пока еще далекая. На материке. В цивилизованном обществе.

А письма? Десять тысяч строк информации!

Пройдемся еще раз по дневнику Альбанова.

На судне перед уходом партии гарпунер Денисов спросил: «...где я буду вскрывать почту: в России или в Норвегии? Это было для меня последней каплей, и я уже не выдержал: наговорил ему целую кучу дерзостей и посулил за первыми ропаками побросать в полынью и почту и сумку... так, как далеко не уверен, доберусь ли я до почтового поезда...» Но чуть далее Альбанов пишет, что извинился перед Денисовым и «...обещал ему, что во всяком случае, куда бы я ни попал, постараюсь, чтобы почта вся, дошла до своего назначения».

До отхода со «Святой Анны» остается совсем немного времени. «...Стюард накрывает столы, расставляя приборы, устанавливает скамейки, стараясь, чтобы обед был попараднее. А наверху все пишут, пишут и пишут...»

Для пешей партии 30 июня было тяжелым днем. Побег. И дневниковая запись вновь упоминает о почте. Забрали беглецы «...и запаянную жестяную банку с почтой и документами всех нас».

На следующий день все идут молча, находясь под впечатлением происшедших событий. Мысли вновь и вновь возвращаются к похищенной жестянке: Зачем «...беглецы предпочли унести наши частные вещи и... забрать все документы, паспорта и почту»?

А когда спустя одиннадцать дней беглецов настигли, почти все похищенное было возвращено. «Даже большая жестяная банка с документами и почтой оказалась нераспечатанной (курсив наш. – Авт.), хотя беглецы и очень нуждались в посуде для варки пищи».

Но вот страшный поход позади. Из одиннадцати человек, которые покинули «Святую Анну», девятерых отняла Арктика, Альбанов и Конрад в теплой хижине. Рядом остатки снаряжения: «...компас, секстан... да две или три банки, из которых одна с почтой». Целая и невредимая. Жизнь завоевана нечеловеческими усилиями, игрою случая, подарившего спасительный шанс, может быть, один из ста. И в мыслях двое уже видят себя на Большой земле. Они заслужили это. Так неужели какие-то прошлые, давние события и дела смогут властно заявить о себе в этих частных письмах?!

И снова в дневнике возникает тема почты.

«...Должен упомянуть об одном странном обстоятельстве, рисующем наше душевное состояние по прибытии на мыс Флора. В тот момент, как увидел я надписи Седова и две банки с почтой (это были записки заместителя начальника седовской экспедиции Кушакова о местонахождении и положении экспедиции. – Примем. авт.). ...У меня мелькнула мысль, что в этом году должно прийти судно. Уверенность моя в этом была так велика, что я до прихода судна не вскрыл банок с почтой, которые были привязаны над большим домом. Из писем, помещенных в них, я много узнал бы очень интересного для меня, и я уверен, что всякий на моем месте первым делом открыл бы эти банки. Мне странно и самому, почему я не открыл эти банки с почтой, которые для того и повешены, чтобы их открыли и прочли письма... И очень, может быть, хорошо сделал, что не прочел содержимого банок. Многое узнал бы я из этих писем неожиданного для себя...»

Память податлива. Быстро выветривается из нее все то, что может представить деяния автора или в невыгодном свете, или хотя бы бросить тень на него. Но одного не может, пожалуй, скрыть самый искусный составитель дневника – основной мысли, которую он хотел бы спрятать, вытравить, а она помимо авторской воли пронизывает все записи. У Альбанова – это история с письмами.

Есть упоминание о почте и в письме Альбанова, отправленном 4 сентября 1914 года из Архангельска матери Брусилова. Но называет в нем Альбанов только пакет с выпиской и рапортом на имя начальника Гидрографического управления. И ни слова о письмах. Как будто их и не существовало.

Имеется еще один, почти неизвестный дневник. Записки Конрада, хранящиеся в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде. Эта рукопись лишь воспроизводит схему движения ледовой партии во всем ее однообразии: «идем, отдыхаем, едим, спим». И ни единого слова о взаимоотношениях людей в партии, жизни на шхуне, о том, как двое ушли в бега. И еще одна немаловажная деталь: дневник написан чернилами. Выходит, Конрад составлял его уже после возвращения из экспедиции по дневнику настоящему, походному, который вел конечно же карандашом. А вот этот-то дневник, должно быть, не сохранился...

Конрад был, а может быть стал, человеком очень молчаливым. Уклонялся от всех расспросов о подробностях дрейфа и ледового похода к земле. В Петрограде родственники Ерминии Жданко и Георгия Брусилова безуспешно пытались увидеться с ним, порасспросить о своих близких. Не единожды договаривались о встрече по телефону. Но в условленные места Конрад не являлся...

С родственниками Жданко и Брусилова охотно и подолгу беседовал Альбанов. О судьбе частных писем официально никто и не допытывался. Мало кто вообще догадывался о их существовании до появления записок Альбанова. В выписке из судового журнала о письмах упоминается одной фразой: «...остающиеся на судне деятельно готовят почту». Ни слова не сказал и Брусилов в рапорте.

Дневник Альбанова увидел свет в конце 1917 года, в бурное для России время, когда грозные события заслонили брусиловскую экспедицию. Только в тридцатых годах брат Георгия Брусилова Сергей Львович разыскал Конрада в Архангельске. И ничего более того, что было известно из альбановского дневника, не узнал. Стоит упомянуть лишь один необъяснимый момент этой встречи. После ужина Конрад на лодке поехал провожать гостя. Сергей Львович сидел на корме. Сгущались сумерки. Внимательно взглянув на него, Конрад вдруг в ужасе вскричал: «Я в тебя не стрелял, не стрелял!»

И смолк...

Об этом эпизоде нам рассказал племянник Георгия Львовича Лев Борисович Доливо-Добровольский.

Что это было? Зыбкий, косвенный намек на какое-то трагическое событие во время дрейфа? Или минутное видение?

Версия Альбанова о событиях дрейфа стала основополагающей для всего, что было написано об экспедиции. Принималась без всяких оговорок и возражений. Но почему-то на факт исчезновения писем никто внимания не обратил. Только Брейтфус поинтересовался содержанием жестянки. И Альбанов ответил осторожно и уклончиво: нашел в банке пакет и отправил его. Судите как хотите.

За скупыми строчками биографии Альбанова четко просматриваются, пожалуй, только такие черты его характера, как самостоятельность и решительность в поступках. Личность штурмана окружена загадками и легендами. Воспоминаний о нем не сохранилось. Даже сестра Альбанова, Варвара Ивановна, до самой смерти упорно избегала расспросов о брате. По слухам, хранила в сундучке его рукописи, которые после ее смерти пропали...[51]51
  В мае 1918 года Альбанов приехал в Красноярск вместе с матерью и двумя сестрами. Из имущества Альбановы привезли лишь швейную машинку и небольшой окованный железом сундук, в котором хранились самые дорогие вещи штурмана: рукописные дневники, рисунки, фотографии и машинописный вариант уже изданной книги о походе во льдах. Варвара Ивановна собиралась отослать их в какое-то научное учреждение, но, по-видимому, сделать этого не успела. После ее смерти в 1969 году эти материалы, которые видели соседи по квартире и сослуживцы по Дому младенца № 1, представляющие большую научную ценность, исчезли (Троицкий В. Подвиг штурмана Альбанова. Полярные горизонты. Красноярск, 1984).


[Закрыть]

Как попал Альбанов на шхуну, мы не знаем, но скорее всего случайно. До 1912 года он незаметно плавал по Енисею, Балтике и на Белом море. На первых порах Брусилов никак не выделял штурмана среди прочих участников. Заявил о себе Альбанов, когда экспедиция оказалась в условиях критических. Поразительно смелое путешествие его по дрейфующим льдам можно с полным основанием поставить в один ряд с походами Нансена, Амундсена, Пири и лейтенанта Каньи. Не донеси он до земли рапорт и выписку, на десятки лет отодвинулись бы важные аспекты изучения гидрографии Карского моря. Профессору Визе не удалось бы по дрейфу «Святой Анны» точно вычислить, по сути дела открыть в кабинете новый остров (остров Визе. – Примеч. ред.). И заодно окончательно исключить из карт две мифические «земли»: Короля Оскара и Петермана.

После возвращения на Большую землю Альбанов служил на севере. А в 1918 году внезапно, что не раз случалось в его беспокойной кочевой жизни, перебрался на Енисей, где плавал на пароходе «Обь» еще в 1905—1906 годах. Известный капитан К. Мецайк – начальник гидрографического предприятия в Красноярске – взял его на пароход «Север» производителем работ. И, присмотревшись к своему подчиненному, дал ему такую характеристику: «...добродушный, покладистый, но с поразительно неустойчивым настроением... Никогда нельзя было сказать, что послужит причиной очередной его вспышки. Чье-либо неосторожное слово, даже взгляд приводили его в исступление».