Текст книги "По следам «таинственных путешествий»"

Автор книги: Дмитрий Алексеев

Соавторы: Павел Новокшонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Правда, лавина могла сойти и со склонов ледника. Однако известный специалист в этой области профессор МГУ Г. К. Тушинский, сделавший лавинный прогноз для Белого острова, утверждает, что для ледника Белого острова с его невысоким куполом и ровными пологими склонами сход лавины на расстояние около километра невозможен...

Вопрос о причинах гибели экспедиции Андре остается открытым. Сегодня нельзя с полной определенностью отдать предпочтение какой-либо из рассмотренных гипотез. Аэронавты могли погибнуть и от отравления окисью углерода, как считает Стефансон, от трихинеллеза, как думает Трайд, от холода или – от всех трех причин одновременно. Жаль, что у нас нет окончания второго дневника Андре: это прояснило бы дело. А может быть, он не хотел поведать миру свои сомнения, отчаяние, когда понял, что его страстная мечта – достигнуть Северного полюса – не осуществилась. «Скоро ли появятся у нас последователи? – записал Андре в дневнике, когда «Орел» парил над бескрайними просторами Ледовитого океана. – Сочтут ли нас сумасшедшими или последуют нашему примеру? Мы испытываем горделивое чувство. Мы считаем, что спокойно можем принять смерть, сделав то, что мы сделали...»

Затерянные в белом безмолвии

У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения... Но всего сильнее, всего сокрушительнее – Белое Безмолвие в его бесстрастности. Ничто не шелохнется, небо ярко, как отполированная медь, малейший шепот кажется святотатством, и человек пугается собственного голоса.

Джек Лондон

По традиции у Николаевского моста бросали якоря сверкающие надраенной медью иллюминаторов, отделанные красным деревом яхты привилегированной петербургской знати. Поэтому пришедшая из Англии весной 1912 года паровая шхуна «Святая Анна» так выделялась своей суровой простотой. И не только этим. Среди гуляющей по набережной Невы публики, конечно, были и моряки. Они-то в первую очередь отметили крепкий стоячий такелаж, способный нести большие паруса, бочку на грот-мачте (из такой еще со времен Колумба матрос-наблюдатель кричал: «Земля!», а ныне зверобои в полярных водах высматривают добычу), прочный «ледовый» корпус, гарпунные пушки на носу. Китобойное судно... Наверное, в Арктику пойдет...

Командир «Святой Анны» лейтенант Георгий Львович Брусилов, когда оказывался на берегу, охотно отвечал на все вопросы репортеров. Предстоящему плаванию нужна была известность.

«...Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей корпуса. Материал первоклассный. Обшивка тройная, дубовая. Подводная часть обтянута листовой медью», – писал журнал «Русское судоходство».

«...Корабль прекрасно приспособлен для сопротивления давлению льдов и в случае последней крайности может быть выброшен на поверхность льда», – информировала газета «Новое Время».

А какая у судна история! Событием в географических исследованиях прошлого века было исчезновение и поиски полярной экспедиции Джона Франклина. Шхуну построили в 1867 году именно для поисков пропавшего англичанина[29]29
  Джон Франклин (1786—1847) —известный мореплаватель и полярный путешественник. В 1845 году отправился в экспедицию на двух кораблях с целью отыскания Северо-Западного прохода и пропал без вести со своими 128 спутниками. Как выяснилось много позже, все они погибли от холода и голода на о-ве Кинг-Уильям. На поиски Франклина в разное время было снаряжено около 50 экспедиций.
  Первоначально шхуна называлась «Ньюпорт», затем «Бланкатра», далее «Пандора II» и, наконец, «Святая Анна». Длина судна – 44,5 м, ширина – 7,65 м. Общее водоизмещение—1000 т (231 регистровая тонна). Судно снабжено было маломощной паровой машиной (41 л. с.), которая сообщала ему скорость приблизительно в 5 узлов.


[Закрыть]. Она уже бывала не раз в полярных водах, и годы не очень ее состарили.

Газеты дружно сходились на том, что основная цель экспедиции – пройти вдоль сибирских берегов из Атлантики в Тихий океан. По пути эта экспедиция, которую финансируют несколько акционеров, будет изучать арктические и дальневосточные воды в промысловом отношении. Охота на моржей, тюленей, медведей оправдает часть затрат...

Пока все складывалось благополучно для двадцативосьмилетнего командира[30]30
  Георгий Львович Брусилов (1884—1914?) родился в Николаеве, в семье морского офицера Льва Алексеевича Брусилова – организатора и первого начальника Морского генерального штаба. В 1897 году поступил в Морской корпус, который окончил в 1905 году, и был послан во Владивосток на театр морских военных действий. Плавал сначала на миноносце, а впоследствии на крейсере «Богатырь». С 1906 по 1909 год служил на миноносцах в Балтийском море. Внимательно относился к нуждам своих подчиненных. В 1909 году перешел в Гидрографическое управление и принял участие в гидрографической экспедиции по изучению Северного Ледовитого океана. В должности помощника начальника экспедиции находился до лета 1911 года.


[Закрыть]. За плечами служба на миноносце. Русско-японская война; из нее вышел без единой царапины.

Как жизненную удачу рассматривал Брусилов плавание в составе гидрографической полярной экспедиции генерал-майора

Сергеева, в 1911 году составившей карты Чукотского моря. Этот опыт и подсказал вариант северного перехода – вокруг мыса Челюскина. Нет, рекорды ему не нужны. К полюсу он не стремится. Да и промысел китов и морского зверя, пожалуй, не самоцель. Не перспектива быстрого обогащения манит офицера – выходца из аристократической семьи. Скорее жажда приключений, возможность самостоятельного плавания в малоисследованных водах.

Наконец, 10 августа 1912 года шхуна торжественно снимается с якоря. Теперь скорее на север. В Александровске[31]31
  Ныне город Полярный Мурманской области.


[Закрыть] команда доукомплектовывается промысловиками-охотниками, а 10 сентября шхуна уже скользит по волнам Баренцева моря. До горизонта чистая вода. Курс к проливам в Карское море.

Ерминия Александровна Жданко, хозяйка кают-компании, хлебосольствует, разливает чай. За столом не прекращаются шутки. Даже отсутствие первого штурмана Андреева, доктора и гидролога, не прибывших в Александровск, никого не тревожит. Со штурманскими обязанностями прекрасно справляется Валериан Иванович Альбанов, а медицинскую помощь здоровой как на подбор команде обеспечит Ерминия Александровна, закончившая «курсы милосердия». Команда тоже весела. Провизии вдоволь, скоро шхуна станет на зимовку где-нибудь у берега. Командир в ожидании прибытия на Югорский Шар – последний пункт, откуда можно будет отправить домой почту, пишет письма.

«Дорогая мамочка. Все пока слава Богу. Если бы ты увидела нас теперь, ты бы нас не узнала. Вся палуба загружена досками, бревнами и бочонками... Надеюсь, что ты будешь спокойна за меня, так как плавать осталось всего две недели, а зима – это очень спокойное время, не грозящее никакими опасностями...»

Но ни через две недели, ни через месяц шхуна на востоке не появилась. И если бы спустя два года возвращавшийся из плавания в высокие широты «Святой Фока» экспедиции Георгия Седова не подобрал на Земле Франца-Иосифа двух измученных людей, последними сведениями о судьбе «Святой Анны» и были бы эти письма Брусилова с Югорского Шара.

История брусиловской экспедиции таила немало загадок. Как на борту «Святой Анны» появилась Ерминия Жданко? Почему изменился первоначальный замысел отправиться на двух судах? Какие трагические события разыгрались на шхуне во время дрейфа? Где искать, наконец, следы пропавшей экспедиции?

Поиск привел в... Москву, в Староконюшенный переулок. По этому адресу живут Лев Борисович Доливо-Добровольский, племянник Брусилова, и сводная сестра Ерминии Жданко – Ирина Александровна.

– Как Ерминия попала в полярную экспедицию? Сначала как пассажирка. Впрочем, вот ее письма. И письма Георгия Львовича Брусилова, и разные документы.

Старая, пожелтевшая от времени бумага. Непривычное «ять», богатейший пласт новых, неизвестных фактов, меняющих сложившиеся представления о плавании «Святой Анны».

...Скорый из Кисловодска прибывал под вечер. Петербург, нагретый летним солнцем, яркий, надвигался шумной толпой встречающих, выкриками носильщиков, цоканьем конских копыт.

Едва Ерминия вышла из вагона, как подскочил бравый носильщик.

– Барышня, к вашим услугам-с. Куда прикажете чемодан?

– На извозчика.

– Извольте, мигом-с.

И вот уже катится пролетка по непривычно шумному городу, и Ерминия во все глаза разглядывает столицу.

– Приехали. «Северная», – обернулся извозчик.

Получив плату, лихач извозчик умчался в сторону Невского, а чемодан подхватил швейцар в ливрее с позументами.

В номере прохладно, тихо. Гостиница, правда, дороговатая, но зато – комфорт. Можно отдохнуть после дороги, собраться с мыслями.

И как ее угораздило опоздать на свой поезд! Прибыла бы утром. Сразу бы проехала к родственникам.

Родственники. Их много и по линии папы, и со стороны покойной мамы. Надо навестить. Собственно говоря, ее поездка не имеет определенной цели. Просто после болезни доктор посоветовал сменить обстановку, развеяться, подышать морем.

Надо съездить и в Псков. Там в имении дяди хорошая перепелиная охота. А ведь она дочь генерала, умеет неплохо стрелять. Сколько с папой колесили по разным гарнизонам! Даже на войну собиралась, кончила курсы сестер милосердия.

Итак, с завтрашнего дня отдых, магазины, покупки. Новые впечатления. Музеи. Картинные галереи. Театры. А сейчас – спать!

С утра звонки знакомым. Приглашения на чай. Приятное известие – из Петергофа приехала Ксения Брусилова. Старшие Жданко и Брусиловы знакомы домами. Дружны и дочери.

Вечером непременно к Ксении. Надо встретиться обязательно.

А там ее брат Юра, то есть Георгий Львович[32]32
  У Георгия Львовича были еще брат Сергей и сестра Татьяна.


[Закрыть]. Личность романтическая. Морской офицер. Плавал и в Тихом океане и в Ледовитом.

Юра – душа общества. Рассказывает увлеченно. Вот и его новая экспедиция. Будет охотиться на белых медведей, моржей и тюленей.

– А вы не хотите составить нам компанию, – вдруг спрашивает Георгий Львович. – Мы берем пассажиров до Архангельска. Есть свободные каюты.

Ерминия Александровна растерялась, а Брусилов продолжал:

– Заходы в европейские порты, плавание вокруг Скандинавии. Соглашайтесь, сударыня. Для вас бесплатно.

– Но я должна посоветоваться с папой.

– Превосходно. Время еще есть. Завтра же отправляйте письмо.

«...Он устраивает экспедицию в Архангельск и приглашает пассажиров. Было даже объявлено в газетах. Займет это недели 2—3, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге: Тебе это, конечно, сразу покажется очень дико, но ты подумай, отчего бы в самом деле упустить такой случай, который, может быть, больше никогда не представится. Теперь лето, значит, холодно не будет, здоровье мое значительно лучше... Затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня не касается. Ты поставь себя на мое место и скажи, неужели ты бы сам не проделал бы это с удовольствием?

Дорогой мой папочка. Целую тебя крепко, крепко.

Твоя Мимка»[33]33
  Здесь и ниже в этом очерке выдержки из писем Г. Л. Брусилова и Е. А. Жданко, а также обнаруженные авторами документы, относящиеся к истории организации экспедиции, цитируются по статье Д. А. Алексеева «Неизвестные письма участников русской полярной экспедиции 1912 г. на шхуне «Св. Анна», помещенной в сборнике «Летопись Севера» (М., 1985. Т. XI).


[Закрыть].

Задала задачу дочь старому генералу. Ах Ерминия, Ерминия! Родиться бы ей мальчиком. Чем не гусар сорвиголова. На коне скачет, что твой казак. И теперь вот, паруса...

Что же, Брусиловы – фамилия известная. Знавал покойного контр-адмирала Льва Алексеевича. Дружили. Да и, по отзывам, сын – офицер серьезный. Ну господь милостив, пусть едет.

А пока письмо из Петербурга шло на юг, да ответ с юга обратно, Ерминия съездила в Псков к тете Жанне, воспитавшей ее после смерти матери, тоже Ерминии. У них в роду так уже повелось. И бабушка была Ерминия.

...Хлопот у Георгия Львовича – просто не вздохнуть. Сухари. Полярная одежда. Винтовки. Сахар. Мука. Сушеные овощи. Шерстяное белье. Керосин. Солонина. Галеты. Рис. Уголь. Рукавицы. Патроны... И все добывается с трудностями. А шуму наделали на всю Россию. Экспедиция считается богатой, дворянской. Не то что у Георгия Седова. И поставщики в полной уверенности, что блестящий офицер с деньгами считаться не будет, цены заламывают баснословные. А никто не знает, с каким скрипом дядя Борис Алексеевич дает финансы[34]34
  Борис Алексеевич Брусилов (1856—1918) – действительный статский советник в отставке. У Георгия Львовича был еще один дядя – Алексей Алексеевич Брусилов (1853—1926), известный русский и советский военачальник, отличившиеся во время первой мировой войны (знаменитый «брусиловский прорыв»).


[Закрыть]. И уж, конечно, никому не ведомо, что за спиной дяди есть еще одна фигура, предпочитающая оставаться в тени. Дядя лишь для вывески.

Каждая копейка на счету. Даже вот эту сдачу кают «для спортсменов» до Архангельска не от хорошей жизни придумали. Да не очень-то откликнулись желающие на газетные объявления. Две молодые скучающие барышни. Впрочем, три. Звонила Ерминия Жданко. Папа дал «добро». Чем-то отличается от обычных барышень из высокопоставленных семей.

– Ваше благородие, Георгий Львович, там на шлюпке репортеры причалили.

Это докладывает вахтенный.

– Прости. Но, братец, мне некогда. Пусть принимает Николай Святославович.

И пока репортеры взбираются по штормтрапу с левого борта, от правого отходит шлюпка с Брусиловым. Начальник экспедиции спешит в Гидрографическое управление. Нужны новые карты полярных широт, отложенные для него специально астрономические ежегодники, пара секстантов. Договориться надо и с девиатором и навигационной камере. Перед отплытием в полярные воды надо уточнить девиацию.

Пристань встречает голосами разносчиков газет: «Премьер-министр Франции Пуанкаре – на пути в Россию! Шхуна лейтенантов Брусилова и Андреева поплывет вокруг Скандинавии! Готовится экспедиция к Северному полюсу лейтенанта Седова! «Святой Фока» в ближайшие дни покидает Архангельск!»

Знает Георгий Львович из рассказов моряков лейтенанта с твердым характером. Почти одновременно они работали в Чукотском море. Седов – известный гидрограф, и тоже бредит Севером. Да кого, хоть раз там побывавшего, оставляют эти властные чары? По расчетам, могли бы встретиться с Седовым в Архангельске. Если, конечно, не будет задержки здесь, в Петербурге.

При этой мысли Брусилов нахмурился. Тысяча причин тормозила отход. И теперь вот – с этим пошлинным обложением. Поощряя отечественное судостроение, правительство накладывало высокие пошлины на суда, купленные за границей. Двенадцать рублей за каждую тонну водоизмещения! Впрочем, ее бы можно было заплатить, эту пошлину, да дядюшка и здесь выжимает копейку. Надо унижаться, просить о льготе.

Николай Святославович Андреев, грузноватый, с мешками под глазами, встретил репортеров галантно и сразу их покорил. Газетчики восторженно рассматривали шхуну. Вопросы о снаряжении, о цели экспедиции, о команде. Андреев отвечает уверенно, со знанием дела, обрисовывает перспективы, острит. Газетчики скрипят перьями. Переспрашивают.

Посещение заканчивается в кают-компании. Стюард подает виски с содовой, сигары. Бережно поддерживая отяжелевших гостей, матросы помогают им спуститься в шлюпку. Репортер «Нового Времени» восторженно подбрасывает шляпу и кричит «Виват!».

По первоначальному замыслу учреждалось нечто вроде акционерного общества по добыче пушнины и морского зверя в полярных водах и прилегающих землях. Основными компаньонами должны были стать лейтенанты флота Георгий Брусилов и Николай Андреев. У Брусилова собственных капиталов не было. Его отец – начальник Морского генерального штаба – умер три года назад, и семья находилась в стесненных материальных условиях.

Но в последний момент дядя Борис Алексеевич поставил условие – никаких компаньонов! Истинные мотивы этого требования долгое время оставались неясными – и вот обнаруженные неизвестные письма Брусилова поставили все на свои места. Дядя выступил в роли исполнителя воли подлинного держателя контрольного пакета акций всего предприятия – своей жены, богатой помещицы, хозяйки семейных капиталов Анны Николаевны Брусиловой, урожденной Паризо де Ла-Валетт.

С баронессой в июле 1912 года был заключен официальный договор, ставивший Георгия Львовича в условия поистине кабальные. Вот лишь некоторые пункты: «...настоящим договором я, Георгий Брусилов, принимаю на себя заведование промыслом и торговлею, с полною моею ответственностью перед нею, Брусиловою, и перед Правительственными властями, с обязанностью давать ей по ее требованию отчет о ходе предприятия и торговли и о приходно-расходных суммах; не предпринимать никаких операций по управлению промыслом и торговлею без предварительной сметы сих операций, одобренных и подписанных Анною Николаевной Брусиловой, и в случае ее возражений по такой смете... обязуюсь таковым указаниям подчиняться, а генеральный баланс представить ей в конце года точный и самый подробный, подтверждаемый книгами и наличными документами...»

Самому Брусилову полагалась только четвертая часть всех будущих доходов. На него возлагалась полная ответственность за сохранность судна и добычи. Смета расходов составляла почти 90 тысяч рублей. Сумма громадная. За шхуну «Пандора», переименованную в честь баронессы в «Святую Анну», было уплачено 20 тысяч рублей.

Первоначально Брусилов предполагал отправиться в плавание на двух судах, это было бы и менее рискованно. Но от покупки второй шхуны пришлось отказаться: только за «Пандору» необходимо было уплатить свыше 12 тысяч рублей пошлины! И баронесса, видимо, сочла дополнительные расходы чрезмерными. В найденных письмах Брусилова к матери постоянно присутствует лейтмотив – денежные ограничения. «Предвижу еще затруднения с покупкой второй шхуны в деньгах», – пишет он матери из Лондона в апреле 1912 года. «Есть у меня просьба к тебе, не можешь ли проконтролировать дядю в следующем. Он обязан семьям некоторых моих служащих выплачивать ежемесячно, но боюсь, что он уморит их с голоду» – это из августовского письма, посланного уже на пути из Петербурга в Копенгаген. «Деньги дядя опять задержал, и я стою третий день даром, когда время так дорого. Ужасно! И если бы не она (Ерминия Жданко. – Примеч. авт.), то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию», – писал он в состоянии, близком к отчаянию, из Александровска 27 августа.

Пресса свое дело сделала. Только благодаря ей Брусилову удалось уломать министерство финансов в отношении пошлины, убедив чиновников, что его предприятие не только коммерческое, но и патриотическое. Из Петербурга «Святую Анну» провожали торжественно. Встречные суда поднимали приветственные сигналы. И еще была одна встреча. По-своему замечательная. Едва »Святая Анна» приблизилась к фешенебельной яхте «Стрела», на борту которой находился гость России, будущий французский президент Пуанкаре, как яхта сбавила ход, на баке выстроилась во фрунт команда, раздалось громкое «ура!» и на мачте взвился сигнал «Счастливого плавания». Пуанкаре оторвался на минуту от беседы со свитой, помахал смельчакам рукой.

– Как раньше назывался корабль? – спросил он.

– «Пандора», – ответил кто-то из сопровождающих.

– Да, – задумчиво констатировал Пуанкаре, – женщина, которая неосторожно открыла шкатулку с несчастьями...

Копенгаген, зеленый, чинный, чопорный, встретил сеткой дождя. Временами дождь делал паузы, проглядывало солнце, зелень сияла, над морем опрокидывалась радуга, на лицах замкнутых, молчаливых датчан появлялись улыбки, и жизнь казалась чертовски приятной.

Стоянка предполагалась короткой. Небольшие закупки да проводы мисс Родэ, одной из пассажирок.

Но вместо двух часов простояли около полутора суток. На рейде красовалась «Полярная Звезда» – яхта дома Романовых. Совершала вояж императрица Мария Федоровна – вдова Александра III. И едва «Святая Анна» бросила якорь, как с царской яхты просемафорили: ее величество приглашает капитана «Святой Анны» с визитом.

– Наделали шуму на весь мир, – пробормотал Брусилов и скомандовал:

– Вторую шлюпку на воду.

Пока Георгий Львович переодевался в парадный костюм, первая шлюпка уже отвалила. Мисс Родэ, прощаясь с командой, махала рукой. Переполненная счастьем вторая пассажирка Леночка, как всегда, смеялась и щебетала, Ерминия поглядывала за Леночкой, чтобы та ненароком не вывалилась из шлюпки, и про себя сожалела, что вот не придется увидеть императрицу. А жаль, было бы что рассказать дома.

Проводили мисс Родэ до гостиницы и пошли по магазинам. К Ерминии и Леночке присоединились механик и штурман Бауман. Механик все пытался острить, но у него не получалось. Штурман изображал морского волка, к торговле в Копенгагене относился свысока, приценялся с пониманием, сбивал цену, но ничего не брал. Леночка ахала перед каждым галантерейным прилавком. Ерминию все это немного утомляло. Хорошо бродить по незнакомому городу в одиночку.

Но вот Леночка в сотый раз, наверное, застыла перед витриной с датским фарфором, штурман и механик пустились в пространные объяснения. Ерминия же потихоньку отстала и вздохнула с облегчением...

Пересечение полярного круга отметили традиционными веселыми шутками. В подзорную трубу положили обломок спички и Леночке совершенно серьезно объяснили, что это и есть полярный круг. Она верила и не верила. Но, как всегда, заливисто смеялась. А механик в своих неуклюжих каламбурах, которые всем порядком надоели, кажется превзошел самого себя. Его отличное настроение объяснялось тем, что приближались к Тронхейму. Там у него семья. И к тому же надвигалось еще одно приятное событие – крестины его дочери.

Георгия Львовича и Ерминию механик пригласил на семейное торжество. Отказываться было неудобно. Отмечали в гостинице, владелицей которой была жена механика. Слушали шведские и норвежские песни. Дивились обычаям – выпивали без закуски, а к полуночи подали сухие бутерброды.

В Тронхейме время провели великолепно. На моторной лодке сплавали на другой берег фьорда и в березовом лесу– настоящем русском – набрали корзину белых грибов. Погода стояла отличная. Воды фьорда, спокойные и в ветреные дни, были зеркальны, отражая горы, скалы, лес и по-северному бледно-голубое небо.

А в день отплытия случилась неприятность. Утром на судно не явился механик. Не было его и к вечеру. Обеспокоенный Брусилов послал нарочного. Тот вернулся с обескураживающей вестью. Механик плыть дальше отказался: мол, ненадежная экспедиция, заработка не будет.

Впрочем, толку от механика было немного. С машиной справились мотористы, и вскоре, попыхивая дымком, шхуна оставила Тронхейм. А едва вышли в море, как паруса наполнил попутный ветер.

Обошли мыс Нордкап. Море стало суровее, берега неприветливее. Качку Ерминия переносила великолепно, как настоящий моряк, команда ее полюбила, в общем на судне она пришлась ко двору. Доверяли ей и стоять за штурвалом. Георгий Львович с циркулем в руках склонялся над картой. До Александровска оставалось немного. Там, верно, уже ждут Андреев, гидролог Севастьянов и доктор. А Мима с Леночкой сойдут. Правда, сначала предполагалось, что их путешествие окончится в Архангельске, но туда «Святая Анна» уже не поспевала. Много времени потеряли в Петербурге, Копенгагене, Тронхейме. И лето нынче необыкновенно прохладное, казалось, уходило быстрее обычного. Как встретят льды в Карском море?

В те времена Кольский залив не был столь оживленным, как сегодня. Один за другим подходят громадины теплоходы к пирсу, и никто, кроме двух портовых матросов, принимающих швартовы, их и не встречает. Кругом лес мачт, портовых кранов, шныряют автопогрузчики. Порт перерабатывает миллионы тонн грузов, и, подумаешь, велико событие – пришел очередной корабль!

А тогда было иначе. Приход судна – событие для всего города. Тем более – «Святой Анны». Ведь о ней газеты подробно рассказывают уже половину лета.

Слышались негромкие четкие команды. Взвился с бака пеньковый канат, ловко брошенный одним из гарпунеров, и несколько добровольцев на причале быстро замотали его восьмеркой за чугунный кнехт. Подали кормовую чалку.

В Александровске как снег на голову посыпались неприятности. «...Коля (Андреев. – Примеч. авт.) не приехал, – пишет в письме матери Брусилов, – из-за него не приехали Севастьянов (гидролог. – Примеч. авт.) и доктор. Нас осталось: я, Альбанов (штурман) и два гарпунера из командующего состава. Младший штурман заболел, и его надо оставить в Александровске по совету врача...» И вот в этот критический для экспедиции момент, когда, казалось, буквально все было против Брусилова, Ерминия, которой только что исполнился 21 год, поразила всех. Внезапно заявила Брусилову, что пойдет дальше, и тот не смог устоять перед ее решимостью. Но все же настоял, чтобы она телеграфировала отцу.

В далекий Нахичевань-на-Дону[35]35
  Город в бывшей Донской области. Административно составлял одно целое с Ростовым.


[Закрыть] полетела телеграмма: «...трех участников лишились. Могу быть полезной. Хочу идти на мосток. Умоляю пустить. Теплые вещи будут. Целую. Пишу. Отвечай скорей».

Семья генерала А. Е. Жданко была, судя по письмам Ерминии К отцу и мачехе, дружной. Дети отличались сердечностью, добротой. Характерен один эпизод: когда в 1917 году А. Е. Жданко – тогда уже генерал-лейтенант, командир корпуса – умер после тяжелой болезни, Совет солдатских депутатов постановил назначить вдове пенсию.

«...Я верю, – пишет Ерминия в своем предпоследнем письме, – что вы меня не осудите за то, что поступила, как мне подсказывала совесть. Поверьте, ради одной любви к приключениям я бы не решилась вас огорчить. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, чтобы понять... Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала, но подводят его все самым бессовестным образом, хотя он со своей стороны делает все, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того, что дядя, который дал денег на экспедицию, несмотря на данное обещание, не мог их вовремя собрать, так что из-за этого одного чуть все дело не погибло. Между тем, когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя же допустить, чтобы ничего не вышло. Довольно уже того, что экспедиция Седова, по всем вероятиям, кончится печально... Все это на меня произвело такое удручающее впечатление, что я решила сделать, что могу, и вообще чувствовала, что если я сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу... Пока прощайте, мои милые, дорогие. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером, правда?..»

В Александровске загуляла команда, как перед большим несчастьем. На переход до Владивостока нанялся разный люд. Многие и не моряки, и не промысловики. Так – в надежде заработать. И сейчас, когда часть из набранных людей решила остаться, провожая их, напились все.

А надо грузить уголь, дополнительную провизию, одежду. И Брусилов скомандовал отойти от пирса, встать на рейде.

Но вот уже все хлопоты позади. Написаны письма, отправлены телеграммы. Последней шлюпкой уплыли на берег заплаканная Леночка и Бауман.

Андреев со спутниками так и не появился. Ерминия Александровна получила от папы телеграфное «добро», хотя и с припиской, что затеи он не одобряет, и уже чувствовала себя полноправным членом экипажа.

Наконец заработала машина, поплыли назад высокие берега. После полудня вышли в море и подняли паруса. Три дня спустя Ерминия Александровна написала свое последнее письмо, которое дошло до Большой земли: «1-ое сентября. Дорогие мои, милые папочка и мамочка!

Вот уже приближаемся к Вайгачу. Грустно думать мне, что вы до сих пор еще не могли получить моего письма из Александровска и, наверное, всячески осуждаете и браните вашу Миму, а я так и не узнаю, поняли, простили ли вы меня. Ведь вы же понимали меня, когда я хотела ехать на войну, а ведь тогда рассталась бы тоже надолго, только риску было бы больше. Пока все идет у нас хорошо. Последний день в Александровске был очень скверный, масса была неприятностей. Леночка ходила вся в слезах, т.к. расставалась с нами, я носилась по «городу», накупая всякую всячину на дорогу. Леночка долго стояла на берегу, мы кричали «ура!». Первый день нас сильно качало, да еще при противном ветре, ползли страшно медленно, зато теперь идем великолепно под всеми парусами, и завтра должны пройти Югорский Шар. Там находится телеграфная экспедиция, которой и сдадим письма. Первый день так качало, что ничего нельзя было делать, потом я устраивала аптечку. Мне отвели под нее пустую каюту, и устроилась я совсем удобно. Больные у меня есть, но, к счастью, пока приходится только бинтовать пальцы, давать хину и пр. Затем мы составили список всей имеющейся провизии. Вообще, дело для меня находится, и я тому очень рада. Пока холод не дает себя чувствовать. Где именно будем зимовать, пока неизвестно – зависит от того, куда удастся проскочить. Интересного предстоит, по-видимому, масса. В мое ведение поступает фотографический аппарат. Если будет малейшая возможность, то пришлю откуда-нибудь письмо – говорят, встречаются селенья, из которых можно передать письмо. Но вы все-таки не особенно ждите.

Просто не верится, что не увижу вас скоро опять. Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам. Вы ведь знаете, что я не умею сказать, как хотела: но очень, очень люблю вас и сама не понимаю, как хватило сил расстаться. Целую дорогих ребят.

Ваша Мима.

Приписка:

Если вам не жалко письма, попробуйте написать в село Гольчиху Енисейской губернии, а другое в Якутск – может, получу».

На почтово-телеграфной станции «Югорский Шар» появление шхуны вызвало крайнее изумление. В том сезоне еще ни одному судну не удалось пройти в Карское море. Льды блокировали проливы.

Оставили на станции письма, телеграммы, распрощались и смело вошли во льды. Где их застанет зима?

Показался Ямал. Льды стали сплоченнее. В одну из ясных морозных ночей шхуна вмерзла в огромное ледяное поле. В судовом журнале последний раз отметили широту и долготу окончания активного плавания и стали готовиться к зимовке. Появились охотничьи трофеи – медведи.

Первое изменение координат случилось во второй половине октября 1912 года. Ледяное поле плавно двинулось на север. Вот и полоска ямальского берега исчезла. Из двадцати четырех членов экипажа тринадцати вообще не суждено больше ступить на землю...[36]36
  В экспедицию на «Св. Анне» отправились кроме Г. Л. Брусилова и Е. А. Жданко следующие лица: старший штурман В. И. Альбанов; боцман И. Потапов; гарпунеры – В. Шленский, М. Денисов; старший рулевой П. Максимов; матросы – А. Конрад, Г. Мельбарт, И. Параприц, Е. Шпаковский, О. Нильсен, И. Луняев, И. Пономарев, П. Баев, А. Шахнин, П. Смиренников, Г. Анисимов и А. Архиреев; машинисты – Я. Фрейберг, В. Губанов; кочегар М. Шабатура; повар И. Калмыков и стюард Я. Регальд. За исключением штурмана В. А. Альбанова и матроса А. Конрада, об остальных членах экипажа никаких биографических сведений нс сохранилось. Гарпунер М. Денисов присоединился к экспедиции в Тронхейме. Хотя он и жил с семьей в Норвегии, но давно мечтал отправиться в плавание на русском промысловом судне. Матрос-датчанин О. Нильсен приплыл вместе со шхуной из Англии. Кто из членов экипажа отплыл из Петербурга и кто присоединился к экспедиции в Александровке, до сих пор неизвестно.
  Недавно И. П. Литвиновой удалось обнаружить в рижской газете «Сегодня» (№ 31) за 1935 год заметку «20-летие гибели полярной экспедиции лейтенанта Брусилова, в которой участвовало много латышей». В ней, в частности, говорится: «В Лиепайском и Вентспилсском портах можно и теперь еще найти моряков, встречавшихся со своими земляками – забытыми героями брусиловской экспедиции Александром Кондратом, Густавом Мельбартом, Яковом Фрейбергом, Яном Регальтом и др.». Таким образом, среди членов экипажа «Св. Анны» было пять латышских моряков, но еще предстоит выяснить, каким образом они попали в экспедицию.


[Закрыть]

Зимой многие из команды заболели. Слег и Брусилов.

«...Странная и непонятная болезнь, захватившая нас, сильно тревожит», – записано в судовом журнале 4(17) января 1913 года. Теперь мы можем предположить, что экипаж страдал от заболевания, вызванного потреблением медвежьего мяса, зараженного личинками трихинеллеза. Ерминии Александровне пришлось применить все свои медицинские познания, и лишь весной командир встал на ноги. Чувствовалось, что Брусилова очень угнетало крушение коммерческих планов. Ведь если и освободится шхуна из ледового плена, о дальнейшем плавании не может быть и речи...

Сложной и противоречивой фигурой был Брусилов. Профессиональный моряк, участник двух гидрографических экспедиций, он соблазнился на коммерческое дело и с первых шагов попал в сферу жестких законов частного предпринимательства. Но как морской офицер он педантично вел научные наблюдения за дрейфом. Выписка из судового журнала оказалась неизмеримо ценнее всех капиталов баронессы Паризо де Ла-Валетт.

За столом в кают-компании уже не было прежнего веселья и смеха. Не узнать теперь было и «Святую Анну». Куда подевались белая краска на ее стенах, полированное красное дерево ее мебели, великолепные ковры, кожаные кресла? «...Мало-помалу начали пустеть ее кладовые и трюм, – вспомнит потом Альбанов. – Пришлось заделать досками световые люки, вставить вторые рамы в иллюминаторы, перенести койки от бортов, чтобы ночью одеяло и подушка не примерзали к стенке; пришлось подвесить газы, чтобы с отпотевающих потолков вода не бежала на койки и столы». Давно уже вышел весь керосин, и сквозь сырой, промозглый мрак едва пробиваются огоньки самодельных «коптилок» на тюленьем и медвежьем жире. И к этим огонькам «...жмутся со своей работой какие-то силуэты. Лучше пусть они останутся «силуэтами», не рассматривайте их... Они очень грязные, сильно закоптели...»[37]37
  Слова В. И. Альбанова цитируются по его дневнику, опубликованному в книге «Затерянные во льдах. Полярная экспедиция Г. Брусилова на зверобойном судне «Св. Анна»» (Л., 1934). В этой же книге приведена и выписка из судового журнала «Св. Анны», которую доставил В. И. Альбанов.


[Закрыть].

Дрейф шхуны «Святая Анна» и маршрут похода штурмана В. Альбанова

Начались мелкие стычки, ссоры. Между командиром и штурманом словно возник невидимый барьер. Позднее Альбанов запишет в дневнике: «...мне представляется, что мы оба были нервнобольными людьми. Неудачи с самого начала экспедиции, повальные болезни зимы 1912/13 года, тяжелое настоящее и грозное неизвестное будущее с неизбежным голодом впереди, все это, конечно, создало... обстановку нервного заболевания».