Текст книги "Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V"

Автор книги: Дмитрий Быстролетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3. У врат серого ада

– Добрый день, мсье. Разрешите представиться: Дино Бонелли, заведующий местной базой «Акционерного общества транссахарского автомобильного сообщения». К вашим услугам.

Плотный, слегка обрюзгший человек в опрятном белом костюме вежливо приподнимает форменную фуражку. У него коротенькая трубочка, английский морской табак, на кисти правой руки вытатуирован якорь – видно, бывший моряк. Добродушный малый, подобно всем морским волкам, особенно в отставке.

– Я вас ожидаю, мсье ван Эгмонт, со вчерашнего дня.

– А вы уже знаете и моё имя?

Новый знакомый улыбается и добродушно разводит руками.

– Оно известно впереди вас на тысячи километров. «Кук и компания»! Вы теперь в наших руках, мсье!

Я искренне обрадован появлению заведующего и теперь хватаюсь за него как за спасательный круг.

– Когда мы выезжаем? Где можно устроиться до отъезда? Можно ли помыться?

– Не спешите, дорогой мсье, не спешите! Нужно всё обдумать и обеспечить вам как можно больше удобств.

Бонелли говорит спокойно, с приятной благожелательной улыбкой. Между нами растет взаимная симпатия, он мне, положительно, нравится.

Солидно посасывая трубочку, заведующий осматривает мой багаж.

– У вас много вещей, вот в чем беда. Мы обслуживаем чиновников, коммерсантов и военных. Этот народ путешествует налегке. Пассажиров мы усаживаем на вездеход, а их тощий багаж грузим в прицеп. Обычно места хватает, но что делать с вашим багажом, ума не приложу. Он задумчиво смотрит на гору ящиков и чемоданов, как бы определяя их вес и объём.

– Это только остатки, – усмехаюсь я и рассказываю печальную историю о кухонной даме. Бонелли хохочет.

– Ловко, черт возьми! Но где же плита, и куда девался холодильник?

– Холодильник еще в Париже подарен приятелю, а плита уехала в Швейцарию – кататься на лыжах. Когда я тронулся из Парижа, то за борт полетели более мелкие вещи. Мой путь усеян патентованными кастрюльками и нержавеющими сковородками. Не одна стряпуха, жена проводника или носильщика вспомнит меня добрым словом.

Так мы болтаем и курим. К нам подкатывает грузовичок, и люди в синих комбинезонах с веселыми ругательствами ловко укладывают мой багаж. И странно, Сахара как будто начинает терять свой грозный вид. «“Кук” сделал свое дело!» – думаю я, приободряясь.

– Новички не знают, что все предметы обихода можно получить в лавочке на берегу озера Чад, реки Конго или в лесах Габона. Но кое-что приходится тащить издалека. Осторожнее, ребята! Не спешите. Что у вас в этом ящике?

– Оружие, в том – киноаппарат и кассеты с лентами, в футляре – бумага, краски и кисти.

– А платье? Вы одеты уж слишком по-городскому.

Я снова хохочу, вспоминая свои ошибки.

– Роскошный тропический костюм был одет дважды. У парижского портного и перед приходом судна в Алжир. Мне не терпелось стать африканцем. На берегу за мной увязались чумазые мальчишки, да и прохожие удивленно смотрели. Словом, костюм был срочно снят и сунут в чемодан. Видно, его придется выбросить для облегчения поклажи.

– Ни в коем случае, – отвечает Бонелли, хлопоча около грузовика.

Когда все было готово, мы вытерли пот, обругали жару и зашагали к базе.

– Ни в коем случае, мсье. Старый африканец – всегда щеголь, и секрет нашего щегольства нужно знать. Я вам его открою. Сейчас очень жарко, все еле бродят, потные и неряшливые. Вы же наденьте красивый мундир и застегните его на все пуговицы. Здесь пыльно, а ваши сапоги должны блестеть. Туземцы к проявлению расхлябанности очень чутки, у них наметанный глаз и удивительное умение замечать мелочи. При первых же признаках опущенности белого у черных дисциплина немедленно падает. Вы – начальник экспедиции. Вас будут величать Большим Господином. Так постарайтесь же на самом деле им стать.

– Боюсь, что мне всё это не нужно. Африки нет!

– Куда же она девалась?

– Вы и «Кук» её слопали!

Бонелли резко остановился, сплюнул и трубочкой ткнул в пространство.

– А это что? Видите?

На окарине города у автобазы расстилалась плоская, ровная, однообразная и бескрайняя пустыня. Бледно-розовая по горизонту, вблизи почти белая. Пыль неподвижно висела в воздухе, и небо казалось низким и серым. Мертвый зной. Мертвая тишина. Как жерло добела раскаленной печи, вокруг нас пылала Сахара. От белой земли густой воздух медленно струился вверх, в пустое, низкое и серое небо. Багровые пятна плыли перед глазами, кровь глухо и с трудом переливалась в отяжелевшем теле. Как будто невыносимый груз навалился на голову и плечи. Я поднял лицо: прямо надо мной сквозь неподвижное и раскаленное марево беспощадно жгло остервенелое солнце. Прямо в меня мертвыми глазами уставилась Сахара. Меня охватил ужас!

– Крематорий готов. Полезайте! – почему-то шепотом проговорил Бонелли. – Вы только на пороге Африки. Вчера вас никто бы не заметил в толпе пассажиров. Сегодня произошла перемена, вы – не просто пассажир, а начальник экспедиции. Сейчас и здесь командовать не нужно, вокруг вас мы, европейцы, и вся наша техника. Но с каждым вашим шагом нас будет меньше и меньше. Условия существования станут незнакомыми и трудными, возможно, очень скоро наступит время, когда вам придется бороться за свою жизнь. В тот тяжелый момент вы не найдете никого около себя. Никого! Тогда-то и произойдет великая проверка ваших человеческих качеств. Провал на этом экзамене карается смертью!

Я устроился в гостинице при автобазе и недурно освежился. Оказалось, что поблизости есть артезианский колодец с чистой и холодной водой. Побрился, тщательно причесался, одел, наконец, свой блестящий костюм, и, когда неуверенно вышел во двор, все вежливо сняли шляпы. Сенегальский стрелок с серьгой в черном ухе, выпучив глаза, отдал честь! Напрасно я исподтишка наблюдал за выражением лиц – усмешек не было. Я находился в преддверии другого мира. Европа кончилась!

Двор автобазы окружали дома и навесы для машин. Все здесь было своё, родное: красивые белые машины и люди в синих комбинезонах, запах гари и рокот моторов. Между постройками виднелась белая даль, но такими узкими полосками, что пустыня, зажатая в подобные тиски, не казалась жуткой.

Началась подготовка к походу.

Бонелли ничего не делал без моего ведома и держался как расторопный приказчик. После долгих колебаний было решено пустить для меня вне расписания новую машину, благо нашелся ещё один попутчик почти без багажа. Любезность Бонелли дошла до того, что он решил сам, лично, вести машину.

– Компания требует, чтобы время от времени работа персонала вдоль линии проверялась авторитетным лицом. Я не охотник таскаться по жаре, но на этот раз поеду, ради вас, мсье.

Я от всего сердца потряс руку этому благородному человеку.

– Чувствую, что стою у врат с надписью «Lasciate ogni speranza voi che entradte» («Входящий, оставь все надежды» [Данте]). Так будьте же моим Вергилием и хотя бы на первых поворотах дороги подайте дружеский совет и опекающую руку.

– Обещаю, что уж там и говорить… – скромно кивнул головой славный малый. Чтобы как-нибудь выразить свою благодарность, я пригласил его к ужину.

Затем в обязательном порядке меня отправили на медицинский пункт. Доктор Паскье оказался опытным африканцем, немного смешным старым служакой в потертом костюмчике и стоптанных белых туфлях. Он подробно познакомил меня с тропической малярией, сонной болезнью, лоа-лоа и многими другими страшными заболеваниями, а также с последствиями укусов насекомых и змей.

– Обращаю ваше внимание на этого паука. Его укус, безусловно, смертелен. Запомните общий вид и окраску спинки – это может спасти вам жизнь. Паук прыгает. Если увидите его возле себя, особенно ночью, – не шевелитесь.

– Доктор, – взмолился я, дергая плечами, чтобы освободить прилипшую к спине рубашку, – сушеные пауки при такой жаре – поистине несносная тема. Покорнейше прошу вас пожаловать ко мне на прощальный ужин.

– Погодите, – закричал доктор Паскье мне вдогонку, – я должен вручить вам шприц и ампулы с противоядиями!

– Захватите с собой на ужин! Я спешу к себе – обтереться холодной водой.

Солнце исчезло за крышей гаража, и сразу посвежело.

Ужинали на пыльной крыше под тентом, политым водой, Когда нам подали коньяк и кофе, все пришли в отличнейшее настроение.

– А ведь я – тоже моряк, и мне довелось хлебнуть соленой воды, – я сказал это, думая сделать приятное мсье Бо-нелли. Моряки и охотники любят за чаркой вина вспомнить какую-нибудь невероятную историю. Но он промолчал, и это меня удивило.

– Я заметил на вашей руке якорь, дорогой друг. Ведь вы моряк?

– Да, когда-то плавал и рад встретить здесь человека с просоленной кожей.

– Я вам подливаю еще стаканчик, не тянет ли вас на мостик?

Бонелли замялся. Доктор, у которого нос и щеки уже пылали, закричал со смехом:

– Какой Дино моряк!

Бонелли сделал знак, и к столику подсела черноглазая и пышная девушка, уже давно наблюдавшая за нами.

– Синьорина Беатриса, – отрекомендовал Бонелли и, шутливо обняв за плечи, добавил: – Моя старая любовь.

Разговор сразу стал шумным. Синьорина подняла бокал за успех моей поездки, затем мы выпили за прекрасных итальянских девушек. Появилась гитара, но Бонелли степенно вынул потертый портмоне и сдержанно сказал:

– Пора кончать! Нам, африканским служакам, не следует увлекаться, да и деньгами нас не балуют.

Я заплатил. Все встали.

– Мсье ван Эгмонт, – сказал Бонелли, закуривая свою трубочку, – зайдите ко мне в контору подписать документы. Затем даю вам ровно час отдыха, и мы трогаемся.

– Вот страховой полис на имущество и жизнь. Советую подписать: мало ли что случится в пути.

– Слава Богу, родственников у меня нет, и радоваться моей смерти некому, – я засмеялся и небрежно махнул рукой.

– Как угодно. Мы, французы, не делаем и шагу без страховки.

– Французы – устрицы, их не оторвешь от места, к которому они приросли. Мы с вами – другое дело. Голландцы и итальянцы легки на подъем.

Лицо Бонелли стало вдруг серьезным. Он вынул изо рта трубочку, подтянулся и отчеканил медленно и веско, почти торжественно.

– В Алжире много французских граждан итальянского происхождения, но мы – не итальянцы, а французы, и, осмелюсь утверждать, хорошие французы! Взгляните-ка на моих двух братьев.

На стене висели фотографии времен Первой мировой войны. Два офицера в форме французской армии стояли у орудий. Между порыжевшими от времени карточками красиво вилась новенькая трехцветная ленточка.

– Герои Вердена. Оба пали, – голос Бонелли дрогнул.

– Простите, – смущенно пролепетал я и крепко-крепко пожал его руку.

Открываю дверь комнаты. Две пышные, слегка влажные от жары руки обхватывают шею.

– О, carissimo mio, – страстно шепчет синьорина Беатриса и прижимается ко мне полной грудью.

– Слишком жарко, синьорина.

– Дальше станет еще жарче! – она кокетливо играет глазами. – Не теряйте времени, культура кончается!

– Почему вы полагаете, что я ищу культуру?

– Ах, так. Хорошо, что вы сказали. Grazia, – девушка говорит вполголоса и деловито. – Хотите арабку или негритянку? У нас есть настоящая дикая негритянка!

– Настоящая ли?

– Клянусь Мадонной и младенцем Иисусом! Мы держим их специально для господ путешественников.

– Отлично налаженный сервис, синьорина.

– Деньги, синьор! Они и в Сахаре делают чудеса. Я посылаю негритянку?

– Пришлите лучше слугу с кувшином воды.

Вот и торжественный момент выезда!

Белый вездеход подан. Мы с попутчиком усаживаемся за спиной водителя на удобные мягкие скамейки, похожие на сиденья хороших автобусов. Рядом с Бонелли, устраивается коренастый пожилой человек с могучими усами и оловянным взглядом – Гастон. Он на минуту привлек мое внимание. Он пьян – это наш штурман: перед его сиденьем прикреплен штатив, видно, для астрономических инструментов и наблюдений. Мы будем плыть в песчаном море по луне, звездам и солнцу!

Последние сиреневые облака угасли. Появились крупные звезды.

Ни арабов в бурнусах, ни верблюдов, ни звона бубенчиков. У ворот в белой чадре (м'лафа) стоит девушка, и, судя по банке консервов в руках, она не из сказок Шехерезады.

– Вперед! – командую я.

Бонелли дает газ, поплыли облака зловонного синего дыма, и мы с грохотом выезжаем за ворота. Начинается та пустота, от которой и произошло слово пустыня. Малопонятное в Европе и исполненное такого грозного смысла здесь. Отсутствие условий для жизни властно господствует в гнетущем пейзаже. Пустота и безлюдье, глаза воспринимают все живое как что-то редкое и странное, как привет и подарок. Сначала я делаю снимки пустыни и держу фотоаппарат наготове. Но что снимать? Справа, слева и впереди – плоский и ровный каменистый грунт, скучный как стол. Вначале пути иногда среди голой местности высятся развалины – остатки римских городов. В одном месте я сфотографировал гордую и прекрасную колонну и перед ней сделанный из зловонного тряпья шалаш, из которого видны грязные и тощие ноги. От римской эпохи сохранился еще один многозначительный и контрастный памятник – фоггары, остатки древних подземных водопроводных сооружений. Они тянутся во все направления и на многие километры, осыпавшиеся и забытые, а кое-где до сих пор употребляемые в дело: в прохладных подземных коридорах ютятся семьи арабов, и из ям иногда торчат головки черномазых ребятишек.

Привалы однообразны. В оазисах умеренное любопытство взрослых и восторг детворы. Синие комбинезоны и белые костюмы французов. Сдача и приём почты. Испорченный жарой отдых и невкусная пища. «Воп voyage!» – и снова ширь, зной и раскаленный воздух. Ветер не освежает, а обжигает горло и легкие. Вокруг бескрайняя пустота, серая, оранжевая и желтая, почти белая и почти черная. Да, черная! В Сахаре путник видит почти все стадии разрушения каменных пород, причем щебень сверху покрыт темным налетом, который называется «загаром пустыни». Воистину безлюдная пустыня всегда безотрадна, но ничто не может быть ужаснее плоской равнины, покрытой насколько хватает глаз черным раскаленным щебнем! Машина идет по этим прожаренным камешкам, оставляя за собой светло-серый след. Медленно меняются безжизненные тона, медленно мимо проплывают мертвые скалы и песок, но всегда неотступно бежит за нами пыль. Пыль, пыль, пыль…

Знойные дни и душные ночи сменяются законной чередой. Белая машина неутомимо бежит вперед. Несмолкаемый грохот. Зловонный чад. Жарко. Пусто. Скучно.

Под моим сиденьем – корзина, в ней пресный сыр, томатный сок, шоколад и сгущенное несладкое молоко. Я вынимаю недочитанный роман и погружаюсь в него, изредка запуская руку в корзину. Книга чудесно написана. Тема Джека Лондона – о собаке и человеке в снегах Канады, но разработана по-французски и по-современному, без наивного восхищения человеком, с горькой и тонкой иронией.

Канадский охотник готовится в поход к берегам Ледовитого океана за пушным зверем. Его пес вертится под ногами, получая небрежные ласки, объедки со стола, а иногда пинок ногой. С каким напряженным нетерпением следит животное за каждым движением людей, сидящих за едой, как жадно оно ловит брошенную ему кость. Север. Леса, утонувшие в снегах. При переходе через реку охотник проваливается под лед. Сани и снаряжение гибнут. Человека из воды вытаскивает его преданный пес. Они одни в белой пустыне. Начинаются путь назад и новая жизнь.

Пес ловит мелкое зверьё, садится и не спеша, с аппетитом кушает. Человек поодаль, высунув голову из сугроба, с жадностью и тоской наблюдает. Пес, наевшись, долго облизывается и засыпает. Тогда человек идет к своему «хозяину», доедает остатки пищи, стараясь показать собаке свою любовь и внимание.

Перемена в отношениях подана тонко и сильно. Ярко дана природа. Незаметно я погружаюсь в сон: бледное желтое солнце глядит с ледяного зеленого неба… голубой и розовый снег… я держу в объятиях большого спящего пса и, лаская его, думаю – опять этот подлец не оставит мне мяса…

Р-Р-Р-

Машина резко затормозила, выпуская облака синего дыма.

Я недовольно поднимаю голову.

– В чем дело? Мотор испортился?

– Гастон, взгляни-ка вон туда.

Бонелли грязным пальцем указывает вперед. Усач молча посмотрел бычьим взглядом. Потом изрек:

– Они.

Бонелли не спеша встал, вышел из машины, вынул из кобуры большой пистолет, ввел пулю в ствол. Осмотрев оружие, очевидно для пробы он выстрелил в песок. Держа оружие наготове, приступил к отправлению маленькой естественной потребности.

Надо сказать, в мертвом безмолвии пустыни выстрел хлопает исключительно неприятно. Мы сидим совершенно растерявшись.

Между тем Гастон лезет руками под сиденье, долго и пыхтя копается в его недрах. Неожиданно встает, вынимает пулемет и насаживает его на турель, вставляет обойму и наводит на цель. Он вовсе не штурман, и его настоящее назначение грубо и жестко открывается нам в движении его сильных рук.

Впереди нас видно приближающееся облачко пыли, и уже можно различить темные фигурки всадников на верблюдах.

Усач снял пробковый шлем, вынул из кармана огромный пестрый платок и широкими движениями вытирает пот – сначала с лица, потом с лысины и, наконец, с толстой багровой шеи. Надев шлем и подкручивая усы, он повернулся к нам, бледным и безмолвным.

– Господа пассажиры! Извольте залезть под скамьи. К нам пожаловали туареги!

Так для меня началось мое настоящее знакомство с Африкой. Странствуя по снегам Канады, я не заметил, что до сих пор ровная местность постепенно стала волнистой: каменные холмы, повышаясь, делались все более и более скалистыми, гряда за грядой тянулись они поперек нашего пути. Отряд туарегов остановился в лощине, но три всадника двигались нам навстречу, то скрываясь, то вновь показываясь, каждый раз всё ближе и отчетливее.

– Чего им надо?

– Сейчас увидим, – Бонелли спокойно оперся локтем о кузов автомобиля, держа наготове пистолет.

– Что мне советуете вынуть – фотоаппарат или браунинг?

– То и другое, мсье.

Вдруг совсем близко, шагах в двухстах, из-за камней вынырнули наездники и остановились: три яркие фигуры, точно вырезанные из цветной бумаги и наклеенные на бледнолиловое пламенное небо.

– Что за чудесная картина! – невольно вырвалось у меня.

Непринужденно и легко, как будто свободно паря в воздухе, сидели на верблюдах две тонкие, гибкие фигуры, укутанные в белые широкие халаты. На высоких копьях, пониже блестящих наконечников, трепетали бело-красные флажки. Лица были закрыты черно-синими покрывалами, через узкую прорезь светились воспаленные красные глаза. Иссиня-черные волосы длиной почти до пояса были заплетены во множество косичек, приподняты и пропущены сквозь черную чалму. Они развевались над головой, как пучок живых змей.

Впереди воинов неподвижно, как статуя, красовался их предводитель. Верблюд светло-дымчатой масти, изогнув шею, дико косился на машину; бело-красная полосатая попона доходила почти до земли. Этот всадник был одет богаче. Поверх белой одежды широкими складками свободно драпировался черно-синий халат, на него была надета узкая пестрая туника, опоясанная бело-красной лентой, шитой блестками и золотом; длинные концы этого пояса крест-накрест повязаны через грудь и спину. Правой рукой всадник придерживал пугливое животное, левой властно опирался на длинный прямой меч. За спиной виднелся большой желтый щит из шкуры какого-то животного с узорным кованым крестом. Лицо было закрыто сначала белой, затем черной блестящей материей – лишь в узкую щель виднелись полоска темной кожи да два сверкающих глаза, красных от жары. Как и у воинов, над его чалмой вился высокий султан волос – синих змеек. В фигурах всадников ничего мусульманского, это были скорее крестоносцы, прискакавшие прямо из средневековья к автомашине транссахарского сообщения.

– Les rois mages, – негромко и восхищенно прошептал мой попутчик.

– Да, лихие наездники, настоящие дети пустыни, – подтвердил Бонелли. – Впереди феодал, по-здешнему – имаджег, а остальные – его вассалы, имгады. У одного из воинов к седлу привязан барабан – это Тобол, знак власти.

– А цвет халатов имеет значение?

– Да. Некрашеная ткань дешевле, ее носят простые воины и рабы, крашеная – дороже и всегда указывает на более высокое положение. У нашего феодала сверху надета пестрая туника, он вдобавок ко всему ещё и щеголь. Впрочем, они все здесь щеголи, это их национальная слабость. Красные и белые полосы – его родовые цвета, что-то вроде дворянского герба. Словом, попали почти на тысячу лет назад! Занятно, а?

– Чем же живут они в пустыне?

– Разбоем. Что не могут отнять – украдут, если нельзя украсть – тогда начинают помаленьку торговать. Народ, верный данному слову, по-своему очень честный, но с ними зевать нельзя. Сейчас мы узнаем, зачем они тут.

И действительно, главарь тронул поводья, и все трое начали с холма спускаться к нам. Вот они уже совсем близко…

Гастон прицелился, щелкнул затвор пулемета.

Главарь, ехавший впереди, засмеялся и натянул поводья. Он поднял руки вверх, повернул к нам ладони и развел пальцы. Оба воина повторили эти движения. Рукава их легких одежд упали до плеч. В пылающем небе четко рисовались тонкие, точно обугленные руки.

«Цепкие и сильные руки, – подумал я, – наверное, опасные, как лапы зверя». Странная штука жизнь! Если бы я знал, что скоро, очень скоро, почувствую на своем горле страшную хватку этих пальцев. Может быть, это и есть самое прекрасное в нашей жизни. Мы жадно смотрим вперед, ничего не видящими глазами!

Бонелли и Гастон в свою очередь подняли руки и развели пальцы.

– Господа, сделайте то же самое.

Мы подняли руки. Минута прошла в напряженном молчании – обе стороны словно оценивали намерения друг друга.

– Мирные? – спросил я Бонелли.

– Еще бы, – усмехнулся он, – видят Гастона и его игрушку. А попадись мы им без оружия – небось не показали нам ладошки.

Бонелли переложил пистолет в левую руку, скосив глаза, снял с кончика носа крупную каплю пота.

Главарь сделал знак рукой, воины спешились, отстегнули от седел корзины. Расстелили коврик и высыпали на него из корзин пеструю мелочь – сандалии из розового и зеленого сафьяна, изделия из черепаховой кости, цветные коробочки и кинжалы в ярких оправах. Когда товар был разложен, воины присели около ковра, а главарь стал рядом, внушительно оперся о меч и махнул нам рукой.

– Мсье ван Эгмонт, – проговорил Бонелли, – мы с Гастоном прикроем вам тыл, а вы идите взглянуть на наших гостей, – он обернулся ко второму пассажиру. – Подходите, не бойтесь. Давайте четверть запрошенной цены.

Торговля закипела. Незаметно я рассматривал туарегов, обдумывая, как получше их заснять. Будут ли они позировать? Как бы не испугались! Надо начать с главаря… Успеть заснять хотя бы его… сбоку… незаметно…

Желая заранее выбрать наиболее выгодный ракурс и делая вид, что очень занят какой-то вещицей, наклоняюсь над ковриком и, скосив глаза, незаметно разглядываю дикаря. И вижу нечто совершенно невозможное: главарь сахарских разбойников за моей спиной сунул в руку мсье Бонелли аккуратный белый конверт. Невероятно! Безусловно, это было, не сплю же я: пакет скучного казенного вида мелькнул из рукава экзотического феодала прямо в засаленную машинной грязью руку нашего водителя.

Это было делом одного мгновения.

Потом туарег застыл в картинной позе, а заведующий базой «Акционерного общества транссахарского автомобильного сообщения» притворно кашлянул и полез за платком, попутно сунув за пазуху только что полученный белый конверт. Да, я готов был поклясться, платок ему был не нужен, он просто хотел незаметно сунуть за пазуху конверт. Гастон лениво наблюдал за туарегами, громко спорившими с пассажиром из-за цены, я копался в безделушках, разложенных на коврике, и момент для передачи был выбран очень удачно. Кроме меня этого никто не заметил.

Туареги засняты в самых эффектных позах. Вот они уже скачут прочь, вдали тает облако пыли. Но интерес к экзотике вдруг пропал. Ошибся я или нет? Однако как же тут можно ошибиться, когда туарег левой рукой, не глядя, сунул письмо стоявшему позади Бонелли… в правую руку, нуда – именно в правую… Помню все мелочи.

Мы поели, выпили теплого вина и закурили. Разговор шел о туарегах, их образе жизни и обычаях. Гастон рассказывал самые невероятные истории, которыми местные старожилы любят поражать воображение новичков: как туареги украли у одного туриста жирно смазанные ботинки, сварили их и съели, и прочую подобную чепуху.

Наблюдая за Бонелли, вижу вначале его настороженность и смущение – он как будто проверяет меня. Но я держусь спокойно и естественно. Проходит полчаса – мы шутим и смеемся, все идет обычным порядком. Садимся по местам, гудок воображаемым пешеходам, и машина трогается. Настроение хорошее. Случайно вспомнив о пакете, уверенно сам себе говорю: «Глупость». Какой смысл передачи письма случайному путешественнику сахарским дикарем? Да еще французу? Никакого! Чушь. Показалось.

Машина быстро бежит вперед, ныряя с холмов и снова взбираясь наверх. Холмы становятся выше и круче, воздух как будто свежеет. Вдали, в горячей мгле, все яснее рисуются контуры высоких гор.

– Вот осиное гнездо всех сахарских разбойников! – говорит Бонелли и кивком головы указывает вперед. – Много столетий тому назад арабские фанатики ислама, захватив Северную Африку, пытались развить наступление на юг, добравшись до сказочно богатых областей тропической и экваториальной Африки. Добыча казалась им легкой и потому особенно привлекательной. Но на победоносном пути зеленого знамени Магомета встали большой горный массив, занимающий всю середину пустыни, и совершенно не обыкновенный народ, который явился гарнизоном такой грандиозной крепости. Получилась совершенно не преодолимая преграда: пройдя Северную Сахару, арабы, изнемогающие от жары, натолкнулись на туарегов, их отчаянное и героическое сопротивление. Их храбрость и стойкость поразили воображение завоевателей. Древние арабские авторы пишут: если обычный народ в решительном бою нужно только поразить, то туарегов приходилось добивать каждого в отдельности, кромсая его на отдельные куски, потому что израненый и искалеченный туарегский войн уже без рук и без ног яростно продолжал сопротивляться. Натиск всепобеждающих арабских полчищ был отбит. Все вместе взятое заставило древних авторов назвать туарегское гнездо Страной Страха. Вот в нее мы и въезжаем. Хоггар…

– Хоггар… Хоггар… – вспоминаю я. – Ах, да! В Париже большой специалист по Африке рекомендовал мне свернуть туда: «Сахарская Швейцария, незабываемые виды»!

Бонелли добродушно хохочет.

– Ну и сверните, в чем же дело? Не пожалеете, там много интересного. Только берегите кожу, мсье, чтобы в ней не образовалась лишняя дырка! Скоро мы доберемся до крепости № 8, а оттуда идет хорошая дорога в горы. Хоггар – это чертово месиво из скал и пропастей, там и с самолета никого не заметишь. Воевать здесь тяжело. Нашу линию обороны защищают ксары – крепости с глинобитными стенами. Гарнизонами стоят взводы Иностранного легиона и сенегальских стрелков. Крепости контролируют источники и дороги. Между ними жить нельзя, нет воды – колодцы все засыпаны или отравлены. Искусственно создана мертвая зона, только она и спасает нас. Понимаете? Но Хоггар посмотреть надо – это окажется незабываемым на всю жизнь воспоминанием. Такого случая упускать нельзя. Поезжайте, пощекочите себе нервы!

– Обязательно. Я уже решил. Только…

– Что, страшновато?

– Полноте, мсье Бонелли, не в этом дело. Но если я останусь, то потеряю вас – ведь вы уедете дальше.

– А зачем я вам?

– Как зачем? Потерять такого прекрасного спутника и руководителя. Вы в этой крепости, конечно, познакомите меня с каким-нибудь интересным человеком? Я думаю, на всем протяжении пути у вас найдутся интересные знакомые?

Бонелли вынул изо рта трубочку, внимательно посмотрел на меня и отрезал:

– Никого, решительно никого. Знаю по линии нескольких механиков, но это все скучные люди. Интерес путешествия не во мне: хватайтесь за природу, за местных жителей – подлинных африканцев. Возьмите Хоггар: таких возможностей на вашем пути будет немного. Это романтика украшает путешествие, и терять ее не стоит. В горах вы увидите то, чего никого не ожидаете: вы…

Бонелли увлекся и, не смотря на дорогу, обернулся ко мне. В ту же минуту раздался треск. Машина налетела на камни. Нас рвануло вперед, мне едва не выбило зубы о спинку переднего сиденья. Желая переключить мотор на малую скорость, водитель дернул ручку и дал газ. Под нами что-то заскрежетало, мотор пустил тучу зловонного дыма и смолк.

– Приехали! – недовольно пробурчал Гастон. – Наверно, обломались зубья дифференциала. Теперь полезай под кузов, болтун!

Сконфуженный водитель виновато молчал. Он осмотрел мотор, сел, снова дал газ, машина дернулась, но не пошла. Тогда, вздохнув и взяв ящик с инструментами, он полез под машину.

Мы в ожидании закурили.

– Ну как? – через минуту закричал Гастон.

– Пустяки. Сейчас тронемся.

Ноги, торчавшие из-под машины, задвигались, и Бонелли стал выползать наружу. Вдруг он вскрикнул и судорожно рванулся.

– Скорпион! Укусил! Два раза… в грудь…

Лицо его побледнело, руки затряслись. Я вынул ампулы и шприц, нашел в нагрудном кармане антискорпионную сыворотку Сарджента.

– Садитесь сюда, в тень. Снимите рубаху.

– Ох, не могу – больно, руки отнялись… Скорее!

Я возился с ампулой. Потом присел поудобнее, выбрал место на груди и ввел под кожу иглу.

И заметил спрятанный за пазухой большой белый конверт.