Текст книги "Маленький Зверёк из Большого леса (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

   – Интересно, совы живут рядом с морем? – вслух размышлял филин. – Или мне придётся отращивать перепонки на лапах, как у утки?.. В любом случае, наверное, это будет неплохая игра. Попытаться приспособиться в чужом ареале обитания – что может быть веселее?

   – Такая буря! – с восторгом сказал Шкрябл. – Утром мы должны пойти, поискать обломки кораблекрушения.

   Зверёк выгнул хвост, что означало крайнюю степень озабоченности. Усы его дёргались.

   – Сначала мы должны докопаться до истины. Я хочу свой родной лес обратно.

   Бельчонок принялся заламывать лапки.

   – Но здесь же весело! Мы могли бы поиграть здесь немного, а? Прежде чем вернуть всё как было.

   Всем стало ясно, что ему просто не хотелось расставаться с маяком.

   Друзьям предстояло провести беспокойную ночь рядом с бушующей водой. Слава рыбьей магии, башня оказалась достаточно просторной, чтобы там, под крышей, рядом с горячим, как печка, фонарём мог поместиться даже немаленький филин. И даже не один, а, по подсчётам самого Уха, двадцать четыре штуки.

   – Я буду дежурить всю ночь, – сказал Ух. – Вдруг что-нибудь изменится.

   Для маленьких зверьков были выделены отдельные комнаты и уголки с круглыми окнами и подстилкой из хвои – единственного, что осталось от древесного прошлого маяка.

   – Я не очень люблю сов, – зашептал Шкрябл на ухо Зверьку. – Зачем вы его привели? Вдруг он сгрызёт все мои орешки, а где же я найду новые?

   Но Ух услышал. С некоторых пор со слухом у него стало получше. Может, потому, что он поселил у себя на голове снежного духа, который нашёптывал ему всё, что вокруг говорится. Снежный дух взамен получил возможность летать, и поэтому считал себя большим и важным духом, освоившим ездовых сов.

   – Не бойся, маленький зверёныш. Я не очень люблю орехи. Зато обожаю маленьких бельчат. Они такие милые, что целиком помещаются ко мне в живот.

   Шкрябл прижал к мордочке усы и юркнул в комнату, а филин ещё долго хохотал над своей шуткой.

   Утром ничего не напоминало о лесном прошлом этого скалистого берега. Море успокоилось, оно мерно вздыхало под тяжестью свинцового неба. Бельчонок проснулся первым. Разбудил всех, и, вихрем пронёсшись по комнатам, поднял остальных.

   – Идём искать сокровища! И ракушки!

   На верхней площадке он смахнул с фонаря влагу, с серьёзным видом послушал, как жужжат механизмы, и робко приблизился к нахохлившемуся комочку меха.

   – Мистер филин, вам нравятся ракушки?

   Ух приоткрыл один глаз.

   – Мне нравится спать днём. Чтобы ты знал, я сова, а не жаворонок. Я люблю просыпаться с первыми сумерками, но к восходу уже предпочитаю быть дома. Если нет какой-нибудь новой увлекательной игры.

   – Корабле... – заикнулся Шкрябл.

   – Искать обломки кораблекрушения – это плохая игра! – строго сказал Ух. – Пусть в неё играют дневные пташки, которые не хотят отведать, как сладок сон в пасмурные дни.

   Наверху появился Зверёк, и Ух доложил:

   – Всю ночь только вода и камни. Ничего больше.

   – Вообще-то я здесь капитан маяка, – заверещал, растеряв всякий пиетет, Шкрябл, но филин уже уснул. Было видно, как он утомлён. Кончики лохматых ушей, кажется, даже поседели.

   До самого низа вела витая лестница, по которой Шкрябл научился подниматься и спускаться за шесть целых девятнадцать сотых секунды.

   – Нужно выяснить, откуда пришла вода, – сказал Зверёк.

   Малютка Кся ехала у него на спине, зарывшись мордочкой в загривок. Она сказала, имея в виду море:

   – Оно такое большое, но, может, оно тоже чего-нибудь боится? Все на свете чего-нибудь боятся. Жалко, я не взяла из несуществующего предмета свою страшную маску...

   Шкрябл переворачивал камни и под одним из них нашёл краба.

   – Привет тебе, чужеземец, – сказал ему Зверёк.

   – Бп кхсч кткаар ррхвф, – ответил краб и выкатил на длинных усиках глаза.

   – Ура! – закричал бельчонок. – Первый раз вижу настоящего иностранца. Я буду звать его – Крвб.

   Кся нашла морского духа и попросила его побыть для них переводчиком. Морской и снежный духи – родственники, поэтому если ты понимаешь одного, то можешь легко понять и другого.

   – Он говорит: «Привет и вам, чужеземцы».

   – Мы не чужеземцы. Мы здесь живём, – вежливо объяснил Шкрябл и попытался приблизиться к крабу, чтобы хорошенько его обнюхать. Но большие клешни краба немного его смущали.

   – Он говорит так, потому что не знает, что тут раньше был лес, – сказал Зверёк. Спроси его, откуда пришли все эти волны.

   Дух расположился между ними на мокрых камнях, целиком закутавшись в свой шарф из водорослей. Ему понравилось переводить.

   – Он говорит, их позвала большая рыба. Большая и усатая. Кто-то отдал ей своё желание, вот она и захотела позвать сюда волны, чтобы вода больше не замерзала.

   Кся спрятала мордочку среди ладоней.

   – Простите меня! Это я виновата.

   – Не расстраивайся, – сказал Зверёк и обнял её кончиком хвоста. – Доброта иногда ведёт к новым приключениям. Ничего плохого в этом нет.

   Но на самом деле он не знал, как выпутаться из этого приключения. Где теперь искать сома? Озеро проглочено морем, и весь лёд там наверняка растаял.

   – Вы загадывали желания? – возмутился Шкрябл. – А как же я?

   – Тебя не было дома, – сказала Кся.

   – Я, наверное, был у мамы с папой, ел яблочный штрудель с грецкими орехами, – бельчонок печально вздохнул. – Не думаю, что, если бы у меня было желание, я не загадал бы поесть маминого штруделя.

   Они распрощались с Крвбом, и тот боком уполз в волны. Больше друзья его не видели. А морской дух присоединился к своим сородичам, которые стаями носились среди брызг.

   Они пошли дальше вдоль берега. Зверёк гадал, что же стало с домом. Его должно было поглотить море, хотя стены выглядели достаточно прочно, чтобы устоять. Вряд ли что-то случилось и с привидениями. Вот только свечи они больше не смогут зажигать, и вряд ли привидение-папа приготовит им ещё раз праздничное вечернее угощение.

   – Нам нужно посетить Талисмана, – сказал Зверёк. – Я не знаю, что делать.

   Талисман висел на скрюченной ели, вгрызающейся корнями в скалу, похожий на небольшого осьминога. Кончики его кос касались теперь земли.

   – Это ваших лап дело?

   – Ясное дело, – с гордостью ответил Зверёк. – Как бы теперь вернуть всё обратно?..

   Талисман покачался туда-сюда.

   – Статистика показывает, что только те, у кого есть лапы, могут наворотить делов. Хорошо, что у меня их нет.

   – А то ты бы тоже наворотил делов? – спросил бельчонок, которому понравилось словосочетание «наворотить делов». Ещё ему понравилось слово «статистика», но он совершенно не знал, где можно его ввернуть.

   – Я бы навешал вам подзатыльников, – мрачно сказал Талисман.

   Зверёк рассказал ему про сома, и Талисман строго обвёл нарисованными глазами всю троицу. Хоть глаза его и не двигались, каждому казалось, что они смотрят именно на него. Правый, синий, казался восторженным, а левый, зелёный – загадочным и спокойным.

   – Каждый из вас что-то пожелал?

   – Ну, я пожелал, чтобы исполнялись желания...

   – А я – чтобы сом исполнил одно своё, – пропищала Кся. – Это всё из-за меня. Простите...

   – Не извиняйся, – важно сказал Талисман. – Мне ещё не известно ни одного случая, чтобы доброта привела к трагическим последствиям.

   – Но как же наводнение? – воскликнула Кся. – Все эти великолепные деревья погибли! И зверьки, которые зимовали в них, тоже куда-то делись...

   – Ваши высказанные сому желания – как зёрна, брошенные в землю. Они только-только дали побеги. Всё ещё будет меняться, и то, что вы пришли, чтобы запастись моей мудростью, наглядное тому доказательство.

   – А я пожелал яблочного штруделя, – сказал Шкрябл.

   – Он ничего не желал, – поправил Зверёк. – Он был у мамы с папой и кушал там штрудель... Вместо него Ух пожелал, чтобы в доме завелись привидения...

   – Так-так, – сказал Талисман Шкряблу. – То есть у тебя ещё осталось желание?

   – Не знаю... – растерялся тот.

   – Мы можем загадать всё обратно! – воскликнули хором Кся и Зверёк.

   – Вы должны сейчас найти этого сома. Попросите морских духов – они знают обо всём, что творится в море.

   – Мы пойдём сейчас же, – пообещал Зверёк. – Как ты думаешь, мои запасы кусочкового сахара в трубе уже растворились?

   – Моей мудрости недостаточно, чтобы ответить на твой вопрос, – серьёзно сказал Талисман. – Только Вселенная знает ответ.

   Они поспешили на берег, и скоро от одного морского духа к другому передавалось такое послание: «Древнего Сома ждут на берегу возле маяка. Пусть он откликнется как можно скорее, запасы сахара под угрозой».

   Сом появился через сутки. Весь поросший илом и морской грязью, он плеснул хвостом, и белоснежный маяк до самой верхушки окатило водой. Услышав всплеск, звери высыпали наружу.

   – Вы меня искали, – пробулькал сом. – Я прошу прощения, что задержался. Море большое, требовалось много времени, чтобы добраться сюда с другого его конца.

   Был ранний вечер, ясное небо ложками размешивало в воде свою небесно-голубую краску. Сом изрядно взбаламутил воду около берега, нужно было наклониться совсем низко, чтобы разглядеть его печальную, облепленную моллюсками морду.

   – Ты нас обманул! – сказал Зверёк. – Твоё желание слишком большое. Смотри, что оно натворило!

   – Да, ты прав, маленький зверёк. Я пожелал, чтобы к нам пришло море. Чтобы наше маленькое озеро растворилось в безбрежности и вода больше никогда не замерзала зимой, потому что мы устали проводить зимы в полной темноте. Я не знал, чем всё обернётся. Если что-то где-то появляется, значит, что-то где-то неминуемо исчезает. Море сдвинулось, переползло сюда, словно большая улитка, и, как только я это понял, я отправился на другой его конец, посмотреть, что же стало с теми местами, откуда вода ушла.

   Зверята ждали продолжения, а сом тяжело ворочал под водой жабрами, словно никак не мог отдышаться после долгого путешествия. Потом он продолжил:

   – Это ужасно! Морские малявки погибают в пересыхающих лужах, чудища выползли из останков затонувших кораблей и отправились на поиски пищи. Они наводят ужас на окрестные деревни, пытаются целиком поместиться в колодцы и вёдра, забытые селянами на улице, потому что их чувствительная кожа высыхает. Там, где раньше стоял маяк, теперь огроменная сосна, а его бывшего смотрителя уже третий день не могут снять с её верхушки. Я бы с удовольствием вернул всё обратно, если бы мог. Но увы!

   – Ты всегда можешь попросить кого-нибудь загадать желание, – сказал Зверёк.

   – Не могу. Исполнение желаний – это моя благодарность, а кроме вас я никого не благодарил уже столетия как два. Обычно о существовании нас, подводных обитателей, вспоминают только когда на столе заканчивается еда. И никто не спросит: светло ли нам там, в глубине? Достаточно ли корма? Какое нынче дно – илистое? или так себе? Сколько подводного лука уродилось в этом году...

   – Но ты не все наши желания ещё исполнил! – встрял Бельчонок. – То была моя сосна, и, если бы не я, мистер Солнце никогда бы не поселился в очках этой малявки.

   – Правда? – просиял сом. Просиял в прямом смысле – он выставил из воды свой необъятный лоб, и чешуя засверкала в солнечных лучах. – Тогда я слушаю твоё желание, хвостатый малыш.

   Зверёк испугался, что Шкрябл сейчас попросит яблочный штрудель, и собирался уже запустить в случае чего ему в рот комком водорослей, но бельчонок сказал:

   – До чего хорошо жить в маяке! Но раз у этого маяка есть другой, настоящий смотритель, и он не умеет лазать по деревьям – я хочу, чтобы всё стало как раньше.

   И скалы застонали, вновь оборачиваясь сугробами. На месте маяка снова стояла высоченная сосна, и её сородичи распрямляли свои стволы, вытягивались по струнке и даже стали чуточку длиннее, чем раньше. Море зашумело, забурлило и поползло обратно, откуда пришло. Сом сказал из его глубины:

   – Запомните, лесные малыши. Что бы ни казалось вам несправедливым – всё всегда находится на своих местах. Ничего неправильного в этом мире нет.

   – Даже то, что орехи созревают только раз в году? – закричал бельчонок.

   Но сом не ответил.

   Зверята побежали следом и увидели, как дом выплывает из морской пучины, словно огромная черепаха, как каракатицы сигают с карнизов в воду, а из трубы выпрыгивают разноцветные рыбки. Зверёк боялся, что вместе с отменой одного желания сом отправит в никуда и гостеприимного призрака с сыновьями, но нет – вот он показался на крыльце, выпутывая из бороды водоросли. Из карманов халата у него торчали морские гребешки.

   – Курить мокрый табак – что может быть противнее? – спросил он вместо приветствия. – Мои мальчики хотели оставить вместо домашнего животного морского чёрта, они к нему очень сильно привязались, но видеть каждый день небо, скажу я вам, гораздо куда более приятно.

   Лесные обитатели выбирались из своих укрытий на деревьях, спускались на землю, чтобы собрать оставленные морем ракушки. Они мастерили себе шляпки и прилаживали морские завитки к хвостам. На весь лес стоял весёлый гомон. Кто-то отыскал морской рожок и наигрывал на нём весёлую мелодию.

   – А я буду немножко скучать по морю, – сказала Кся. – Всё-таки было очень приятно сидеть на берегу и смотреть вдаль.

   – Ух! – ответил филин. – Кусочки моря живут в ракушках. Разве ты не знала? Можно слушать их и воображать себе столько воды, сколько захочешь.

   – Правда? – обрадовалась Кся и бросилась вытаскивать из-под коряги морскую раковину.

   Зверёк жалел, что весь замечательный снег, похожий на сахарную пудру, растаял. Куда ни кинь взгляд – везде голая земля и жухлая трава, которая раньше пряталась под сугробами. Он посмотрел вверх и увидел, что небо до самых краёв заполнено тучами.

   – Кажется, будут снегопады, – сказал призрак.

   – Снег, будет снег! – закричал бельчонок и принялся носиться кругами, кувыркаясь через голову, так, что его хвост походил на сошедший с ума солнечный зайчик.

   А Зверёк поспешил домой, в трубу, чтобы привести в порядок после наводнения свои вещи. Ведь скоро будет не до того – уже завтра все лесные жители будут играть в снежки, кататься с горки и проводить экскурсии для молодых снежных духов, которые только-только спустятся в лес вместе со свежим снегом.

   Художник: Мария Пешкова

   Зверёк и Лунное окно

   Глава первая. В которой случается грохот, и друзья пытаются понять, откуда он взялся.

   Всё началось с ужасающего грохота.

   Словно от огромной белой лакированной чашки, из которой чаёвничает господин Солнце, отломилась ручка, и кружка эта со всем содержимым рухнула вниз. Может, разбилась, а, может, и нет.

   Зверёк проснулся с мыслью: «Что может грохотать в таком мягком и пушистом мире?» Он перевернулся на другой бок и уткнулся носом в собственный живот. Портить такую прекрасную дрёму – ну уж нет!

   Но ему больше не спалось. Грохот затихал вдали; кусочек эха завалился в трубу и не давал даже сомкнуть глаз.

   Середина зимы миновала, воздух загрубел и оделся в корку морозца. Зверёк, как и многие зверушки в этот самый холодный месяц, впал в сонное состояние и целые дни проводил в норке. При таком раскладе он не прочь был вообще заснуть до весны, но Большой Сон что-то совсем про него позабыл. После того как море, словно огромная улитка, уползло в родные края, унося островки смёрзшихся звёзд, снег успел выпасть уже три раза, и о потопе напоминали только клочки водорослей, свисающие с еловых лап.

   Едва запахло рассветом, Зверёк отодвинул крышку от кастрюли, которая служила полом в его жилище, и спустился по дымоходу прямо в дом. Там уже не спали.

   – Что это так грохотало? – спросил он у призрака, отряхиваясь. С загривка и хвоста поднялись облачка сажи.

   Прозрачный мужчина почесал бороду, думая, не чихнуть ли ему, но решил, что сейчас не до таких глупостей.

   – Понятия не имею. Дети очень испугались. Томми провалился сквозь кровать.

   – Может, это он и грохотал? – спросил Зверёк.

   – Не думаю, – улыбнулся мужчина. – Скорее ты услышал бы как падает снег. Мы же не существуем! Следовательно, нас не должно быть слышно.

   Он два раза хлопнул в ладоши, и Зверёк действительно ничего не услышал.

   Сэр Призрак был в синем в косую клеточку халате. Из бороды его торчал гребень, который мужчина как раз пользовал, когда заявился Зверёк. Зеркало перед дверью всё ещё демонстрировало эту пышную бороду, хотя Призрак уже перед ним не стоял. Оно не понимало, как может несуществующий человек ходить, да ещё и расчёсываться. Недоумение это доходило до того, что иногда оно ни с того ни с сего вдруг начинало показывать вместо лица с седыми волосами, бородой и глубокими складками морщин мордочку кролика.

   Дети были уже на улице: через окно Зверёк видел Томми, который вышагивал вверх и вниз по стволу сосны и размахивал руками, что-то втолковывая стоящему под деревом брату.

   – Будешь завтракать? – спросил сэр Призрак.

   – Не знаю, – сказал Зверёк. – Мне не даёт покоя этот грохот.

   Но при виде бутылки с молоком, которую призрак достал из погреба в полу, животик заурчал и вытеснил волнующую мысль о ночном пробуждении. Молоко в бутылке, в отличие от ладоней прозрачного мужчины, издавало что-то вроде «буль-буль», и это были самые прекрасные звуки на свете.

   – Мне тоже, – признался сэр Призрак, хотя Зверёк уже не помнил, о чём шла речь. В его голове помещалось только что-то одно. – У меня такое чувство, что что-то в мире сдвинулось и сейчас не на своём месте. Вроде как, знаешь, твоя правая и левая лапки вдруг поменялись бы местами. Не сразу сообразишь, что не так, верно?

   Во всяком случае, молоко осталось прежним – это Зверёк знал наверняка.

   Через полчаса крыша подставила ему свой румяный бок. Было солнечно и тихо. Морозец потрескивал в усах, сугробы настолько глубоки и пухлы, что хотелось вырыть в каждом по норе. Зверёк неуклюже вскарабкался на ветку примыкающего к крыше вяза. Такой способ путешествовать не очень-то был ему по душе, но единственная их лодка снова исполняла никому (кроме ворчливого Талисмана) не нужную роль гнезда на верхушке ели.

   Призрак снабдил Зверька важным заданием.

   – Пробегись по лесу, поспрашивай знакомых зверушек и духов, – сказал он, внезапно обнаружив гребень в своей бороде и вернувшись к зеркалу. – Не слышали ли они чего, не видели ли странностей. Мне не нравится, когда случаются вещи удивительней меня. Взять хотя бы ту историю с блуждающим морем и разговорчивыми рыбами...

   Он подумал и прибавил:

   – Может, правда, повода для беспокойства нет, и это всего лишь пролетел самолёт. Но проверить всё равно не мешает.

   Перво-наперво Зверёк отправился за Ксёй. Кто кроме неё так хорошо ладит с тайнами?

   По Ручейному холму взад и вперёд гуляли ветры. Снег здесь покрылся твёрдой коркой, позёмка, словно сердитая змеюка, бросалась в глаза и морозила слюну в уголках рта. Кустики смородины стояли без снежных шапок и даже без единого сухого листа. Чтобы обмануть могучую невидимую силу, отчаянным птахам, что решали пролететь над холмом, приходилось лететь задом наперёд, а иногда даже кверху лапками.

   Призрак говорил, что настал «холодный февраль». Что такое «февраль» лесные зверьки не знали, но что он холодный, сомнения ни у кого не вызывало. Шёрстка у Зверька стояла иголками в попытках уберечь тепло. Даже в самом слове «настал» чудилась какая-то страшная и беспросветная неотвратимость.

   Кся, похоже, не испытывала никаких неудобств. Она развлекалась, катаясь туда и сюда по замёрзшему ручью и закладывая лихие виражи. За спиной у неё развевался настоящий парус. Одну из своих курточек Для Дождливой Погоды она натянула на раму из гибких веток. Сама она была в пёстром коричнево-белом свитере с кузнечиками и шапке с помпоном, которые раньше Зверёк не видел. Кся связала их сама, используя пожертвованную сэром Призраком пряжу.

   – Ю-хуу! – пропела она, лихо подъезжая к Зверьку. – Хорошего утра! Чего такой грустный?

   – Ммм... мм.. – протянул Зверёк, напрасно пытаясь разлепить склеенные морозом зубки.

   – Малодушный? Не расстраивайся, это совсем не страшно! Я бы предложила тебе заняться экстремальным спортом, но боюсь, мой парус тебя не потянет... – Она на секунду замерла, вслушиваясь в мычание Зверька (помпон на шапке качнулся) и воскликнула: – Мелюзга?! Ну и что с того? Везде есть свои преимущества. Кроме того я ещё, может, вырасту!

   – Мммороз...

   – А! И всего-то? Зато смотри как весело!

   Она обвила крошечными ручками шею Зверька.

   – Даже в самой ужасной погоде можно найти что-нибудь доброе.

   Зверёк ответил:

   – Так холодно, что я не вижу ничего доброго. Доброта – это когда тёплая вода, душистые ромашки и во-от такенные шмели.

   – Я тебе покажу доброту! – воскликнула Кся. Она взяла прутик, обхватила его двумя руками, будто огромную поварёшку, и с силой вонзила в снежный наст. Несколько движений, и на снегу уже красуется улыбающаяся рожица с усами и щеками точь-в-точь как у Зверька. – Вот она, доброта глубокой Зимы! Она нас так любит, что хочет обнять крепко-крепко, а мы думаем, что это мороз, и мёрзнем. Глупые!

   – Ну не знаю, – засомневался Зверёк. Он потрогал передними лапками улыбающуюся рожицу, рассеяно дорисовал ей ноздри. – Ой!..

   Наст внезапно поддался. Рожица расползлась на множество осколков, и Зверёк оказался по самый кончик хвоста в ледяном и пушистом. Снег залепил глаза и холодными пальцами заполз в уши.

   Наверху задорно хохотала и хлопала в ладоши Кся.

   – Он всё-таки сумел тебя обнять! Понял? Я была права!

   И унеслась танцевать на вершине своего холма, оставив Зверька выбираться из снежной ловушки. Ему стоило немалых трудов вспомнить, зачем он пришёл сюда в такую рань, когда малютка Кся одержима своими великими идеями и любой шаг сулит в лучшем случае купание в снегу. В худшем – между твоими ушами всё-таки приделают парус.

   Однако маленькая лесная фея не внесла никакой ясности.

   – Я ничего не слышала, – сказала она, когда Зверёк всё-таки смог её догнать. – Не смогла бы при всём желании. Прямо подо мной, там, внизу, живёт бурундук. Он шумит, что твой гром. Особенно когда задевает щеками за стенки норы. Я слышу, как он ест семечки в меду и болтает с клопом по имени Циклоп, что живёт у него за левым ухом... Очень уж несносный бурундук.

   – Сэр Призрак очень беспокоится, – сказал Зверёк, и Кся мгновенно посерьёзнела.

   – Значит, нужно скорее выяснить, что всё-таки грохотало. Пошли-ка к Шкряблу, может он чего слышал.

   Множество звериных следов стекалось к нарисованной на стволе дерева карте. Птичьи – такие, будто кто-то скрупулёзно рисовал их тонкой кистью; следы мелких зверушек и бублей-путешественников; за этими, как обычно, тянулась борозда от вещмешка. Какая-то рассеянная птаха забыла на кусте орешника лётную курточку из плотных листьев лопуха.

   Шкрябл уже проснулся.

   – А, друзья! Заходите, заходите! Мне прислали грецких орехов, и я как раз готовился выслушать от них историю о великом... нет, ВЕЛИКОМ путешествии. Послушаем вместе!

   Сэр Призрак как-то сказал, что дом любого бельчонка напоминает зелёный лабиринт при усадьбе какого-нибудь лорда, и Шкрябл не был исключением. Внутренности сосны изъедены ходами так, что можно с огромным удовольствием заблудиться, а потом найтись в самом неожиданном месте. Там и сям встречаются запасы, которые Шкрябл делает круглый год, чтобы потом о них забыть. На полу спальни действительно возвышалась горсточка орехов.

   – Глупый, – засмеялась Кся. – Их нужно пробовать на зубок, а не на язык! Орехи – плохие собеседники, поверь мне.

   – Я и попробую, – довольно сказал бельчонок. – Но надо же поговорить! Они проделали такой долгий путь в когтях той сойки и, наверное, знают много интересного. Смотри, какие у них умные сморщенные морды!.. Только вот сегодня я их почти не слышу. Что-то приключилось с моими ушами. Всё время мерещится какой-то свист. Особенно наверху. Чем выше – тем он громче! Такой – «фьююю, фьююю».

   Бельчонок сунул в рот два пальца и подул.

   Зверёк предположил:

   – Наверное, тебя оглушило утренним грохотом.

   – Каким грохотом?

   – Когда у самолёта отвалилась ручка, – бесхитростно сказал Зверёк.

   – Ага, – сказал бельчонок, как будто понял, о чём речь.

   Если бы на лесную опушку забрёл кто-то посторонний, вроде нас с тобой, читатель, он вряд ли бы что-нибудь заметил. Лес оставался таким же, как и был – немного шумным, немного тихим, – но с приходом Ужасающего Грохота для живущих в нём зверей всё поменялось. Будто кто-то взял банку, в которой муравьи возводили себе муравейник, и хорошенько её перетряс. Наверху, среди крон, метались вороны. Из сугроба выплыло что-то колючее, беспрестанно фыркающее и одетое явно не по погоде: в пальто из почти истлевших сухих листьев. Зверёк с трудом узнал ежа. «Слишком рано для ежей», – подумал он. Правильно сказал призрак: мир словно... сдвинулся.

   – Доброе утро, – вежливо поздоровалась с ежом Кся. Тот надул щёки.

   – Какое уж тут доброе. Весь мир покрыт замёрзшей водой! Хорошо, что какой-то кролик услышал мои вопли под снегом и был столь любезен, что выкопал меня.

   Зверёк вспомнил своё внезапное пробуждение и почувствовал симпатию к ежу. Обычно при виде ежей никакой симпатии в нём не просыпалось – а просыпалось желание схватить в зубки ближайшую еду и забраться как можно выше. Ежи слеповаты, и, чуя восхитительный белый гриб или фаршированное червячками яблоко, со всех ног несутся туда, не подозревая, что еда уже может кому-то принадлежать. Но это не всё! Ежи ещё и весьма неуклюжи. Наткнувшись на опешившего хозяина этой еды, они разворачиваются и... утаскивают её на спине. Разумеется, совершенно случайно. Все попытки докричаться до ежа или вернуть лакомый кусочек силой заканчиваются болью в лапках.

   Излишне говорить, что ежей мало кто любит.

   Этот ёж выглядел ежом себе на уме, то есть таким, у которого найдётся своё сердитое пыхтение для любой жизненной ситуации. Острый чёрный и блестящий нос его беспрестанно шевелился, пышные бакенбарды серебрились инеем. Ёж, а может, ежовая жена или мама, которые ещё не проснулись в своих норках под снегом, заплели их во множество косичек, чтобы шёрстка не свалялась во время спячки. Среди колючек на голове у него красовался кусочек плотной красной ткани, который сам собой с течением времени принял форму беретки с коротким гнутым козырьком.

   К подбородку ежа пристала шляпка гриба-маслёнка: он использовал её в качестве подушки, а сейчас задумчиво отцепил от колючек и принялся жевать.

   Зверёк благожелательно спросил:

   – Как тебя зовут?

   – Ёжин с Бажин.

   – С Бажин? Это что? Так звали твоего папу?

   Ёж довольно захрюкал.

   – Это, можно сказать, родовое прозвище.

   – «С Бажин» – значит «с болот», – зашептала Кся. – А Ёжин – наверное, ёж. Ёжик с болот.

   – Я и сам уже догадался, – пробормотал Зверёк и спросил:

   – А где эти болота? Сейчас здесь только снег. А под снегом земля, такая восхитительная, с жучками, росой по утрам, в которой так приятно мочить лапки, с цветами кашки, пахнущими мёдом и... и...

   Всё-таки Зверёк очень соскучился по лету.

   – Я только что оттуда, – перебил его Ёж. – Ничего такого там нет.

   – Знаю, что нет, – грустно сказал Зверёк. – Но всего полгода назад так и было.

   Ёж уселся на задницу, отчего начал медленно погружаться обратно в снег. Немного подумав и расправив лапками кисточки на бакенбардах, сказал:

   – Мне это знакомо. История прямо как с моими болотами. Может, ты хочешь вступить в общество тоскующих по родным местам? В нём состоял я, да ещё один бумажный самолёт, который летел-летел, и наконец прилетел. Он сказал, что без полёта его жизнь не имеет смысла и, в принципе, я с ним согласен. Но самолёт прошлым летом запустил с сосны этот несносный бельчонок, новенький в нашем лесу, так что теперь я одинок. Впрочем, мне не привыкать. Без моих болот я одинок даже самым шумным весенним днём.

   Зверёк спросил:

   – Куда же они делись?

   – Это долгая история, – сказал Ёжин с Бажин. – И здесь слишком неуютно, чтобы её рассказывать. В округе открыты какие-нибудь заведения?

   – Заведения? – переспросил Зверёк.

   – Едальни. Помню, летом работала бобровая харчевня, где подавали пончики со смородиновым вареньем и салат из свежих берёзовых почек. Ещё можно было сыграть в кости с завсегдатаями-бобрами.

   – У сэра Призрака всем желающим наливают молока. Ещё у Шкрябла на маяке иногда можно попасть на яблочный штрудель. А в остальное время – просто погреться на солнышке. Мы как раз оттуда.

   Ёж тряхнул бакенбардами.

   – Да уж, не густо. Но если вам и в самом деле интересно, что случилось с моими болотами – коротко говоря, они просто пересохли. Это было ещё до моего рождения, но я всё равно по ним тоскую.

   – Очень-очень вам сочувствуем, – пискнула Кся, но Ёжин, кажется, её не услышал. Сопя и разгребая носом снег, он отправился восвояси.

   – Ему здесь понравится, – без всякой убеждённости сказала она и поплотнее закуталась в шарфик. – Нужно только распробовать. Зима – как кусочек сахара. Сначала чересчур сладко и жжётся на языке, а потом даже приятно.

   Друзья отправились своей дорогой, глазея по сторонам. Всё в мире встало с ног на голову, все направления вдруг утратили смысл, а обычных обыкновенностей, кажется, не осталось вовсе. Если представить мир огромными песочными часами, то вполне возможно, что ранним утром грохотала последняя упавшая из верхней их части в нижнюю песчинка. Теперь эти часы перевернулись, и олицетворяющая законы природы река внезапно понесла свои воды в другую сторону.

   Сойка на нижней ветке молодого дуба стрекотала слишком громко даже для такого необычного утра. Вокруг неё воздух трещал от напряжения, а слушателями выступали сидящие на ветвях сороки, снежные духи, вылепленная кем-то из снега рожица Йена, младшего призракова сынишки, и сам дуб, в силу присущего молодости любопытства выставивший покрытую корой ушную раковину.

   – Кошмаррр! – вещала сойка. – Кошмаррр и ужас! Летать стало невозможно. Небесные потоки сместились, ветры изменили направление, а где-то появилась большая-большая форточка, в которую засасывает всё на свете. Рано или поздно туда засосёт саму Землю. Знайте же, птицы, насекомые (в волнении она забыла, какое сейчас время года), ползуны и скользящие, летуны и летунчики, что теперь, если лететь с запада на восток, тебя будет сносить на девятнадцать градусов в сторону левого крыла. Я сама держала путь к тётушке, на ужиный холм, а вон где оказалась!

   Глазами-бусинами она скользнула по собравшимся и горестно уронила перо.