Текст книги "Два веса, две мерки (Due pesi due misure)"

Автор книги: Дино Буццати

Соавторы: Итало Кальвино,Альберто Моравиа,Карло Мандзони,Томмазо Ландольфи,Карло Бернари,Лука Гольдони,Лючо Мастронарди,Джузеппе Берто,Лев Вершинин,Антонио Амурри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Томмазо Ландольфи ^{1}

СМЕХ

Перевод Е. Солоновича.

1

Господин Т., как, впрочем, любой из нас, никогда не видел наемных убийц вблизи. Да и этого малого, что находился сейчас перед ним (появившись с должной таинственностью и должными предосторожностями), оказалось непросто заполучить, и если бы не помощь кое-кого из влиятельных людей…

Даже смешно, до чего он был похож на человека своей профессии, на наемного убийцу, каким мы все его представляем: в новенькой шляпе, надвинутой на глаза, в начищенных до блеска сапожках со скрипом, из нагрудного кармана выглядывает платок, развалистая походка и так далее. Но от этого его наружность, первое впечатление, которое он производил, не были менее страшными, менее угрожающими: одни глаза чего стоили – с поволокой и в то же время пронзительные, да и умные, ничего не скажешь, жестоко-озорные.

Он приблизился, настороженно ступая, сел на подлокотник кресла и вопросительно вскинул подбородок: дескать, что там у вас, выкладывайте.

– Я имею удовольствие видеть?.. – церемонно поинтересовался Т.

– Точно, он самый. Ну?

– Мне нужна ваша помощь.

– Нетрудно догадаться. Кого будем пускать в расход?

– О боже! Вы меня пугаете. Неужели нельзя говорить обтекаемо?

– А зачем?

– Понимаю, понимаю. Ведь иначе…

– Иначе я не был бы тем, кто есть. Ну и кого же?

– Если вопрос стоит так…

– Так, так!

– Меня.

Уже упомянутые глаза наемного убийцы озарились на миг веселыми искорками, а может, терпеливым пониманием, словно перед ним была капризная женщина или ребенок. Но только на миг.

– Вас, вы сказали? То есть я должен пустить в расход вас самих?

– Вы не ослышались.

– А за что? – спросил наемный убийца равнодушным голосом, без тени удивления.

– Это мое дело.

– Точно, дело ваше.

– Я не хочу больше жить. Ясно?

– Яснее некуда, – признал наемный убийца. – А какие условия?

– Гм. Сколько вы берете за свои услуги?

– Пять миллионов.

– Недешево.

– Это моя обычная такса.

Т. быстренько подсчитал в уме свои сбережения и согласился:

– Ладно, пусть будет пять миллионов.

– А что от меня требуется, если поточнее?

– Как что? Убить меня.

– Да, но когда? Где? Каким способом?

– По вашему усмотрению.

– Э, нет, так я не работаю, не привык: тут пахнет подвохом. А почему вы сами себя не убьете?

– Потому что боюсь.

– Боитесь, значит. Выходит, я должен убить вас неожиданно – так сказать, в порядке сюрприза?

– Конечно.

– Чтоб вы даже не поняли, что умираете?

– Совершенно верно.

– Тогда, к сожалению…

– Что?

– Это будет стоить шесть миллионов.

– Как так?

– Видите, – объяснил убийца, напирая на профессиональную сторону, – это делает работу особенно опасной: а вдруг ради внезапности придется действовать в невыгодной обстановке?

Синьор Т. помолчал, мысленно восхищаясь его серьезностью, вновь прикинул свои финансовые возможности и наконец решился.

– Шесть так шесть. Сумму мы обговорили. Что еще?

– Учтите, я ставлю для себя срок – скажем, год. Надо, чтоб вы больше не думали про это, вроде бы как забыли. А то какой же тут сюрприз?

– Но мне не терпится умереть!

Убийца зловеще хихикнул.

– Придется запастись терпением. Хорошая работа требует времени. Вы ж ничего от ожидания не теряете: раз человек знает, что умрет, не все ли ему равно, как у него жизнь складывается?

– Это чересчур долго – жить еще целый год.

– Дело хозяйское. Шесть миллионов, год сроку.

– Я готов! – закричал Т. – Когда начнем?

– Вы хотите сказать, с какого времени отсчитывать год? Ну, сперва дайте мне получить с вас шесть миллионов. Само собой, наличными. Платить мелкими купюрами – по тысяче лир.

– Ишь, как все продумано!

– Такая у нас работа, – скромно улыбнулся убийца, обнажая лошадиные зубы. – Мы люди честные.

– Что ж, заглядывайте завтра утром, я приготовлю деньги. Постойте… а вдруг вы потом…

– Придется вам рискнуть, – на лету ухватил его мысль наемный убийца. – Или хотите, чтобы я рисковал, вернее, чтобы остался на бобах? Вряд ли вы сумеете расплатиться со мной после окончания работы: вас уже не будет в живых.

– Можно что-нибудь придумать…

– Я не такой дурак, уж извините.

– Ну тогда будь по-вашему, – сдался Т., представив, как это нелепо – хотеть, чтобы тебя убили, и бояться, не обманут ли.

– С другой стороны, разве вам недостаточно моего слова? – продолжал наемный убийца.

– Вполне достаточно. Да и выбора у меня нет.

– Значит, по рукам?

– По рукам.

– Вот и отлично. Стало быть, завтра утром здесь, в… банки работают с половины девятого… В девять?

– В девять.

Наемный убийца встал, потянулся, сказал, подводя итог:

– Положитесь на меня. А пока что спокойной ночи.

И выскользнул, будто кот в привычную лазейку.

2

Легко себе представить, во что превратилась жизнь Т. начиная со следующего утра (когда наемный убийца точно в назначенный час явился за своими миллионами). Да, Т. по-прежнему хотел умереть, не видя иного избавления от своих невзгод, но то, что каждая секунда могла стать последней… В общем, одно дело мечтать о смерти и убеждать себя в невозможности жить, другое – заранее примириться со смертью и спокойно ее дожидаться. Т., не лишне повторить, хотел умереть, но вместе с тем он не забывал забаррикадироваться на ночь, вздрагивал при малейшем подозрительном звуке, бледнел при виде собственной крови, порезавшись безопасной бритвой. Так или иначе, он ждал чего-то от жизни, только чего – неизвестно. А слепые надежды не всегда остаются втуне.

Дни сменялись днями, не принося страшной, решающей перемены, и, обманутый в ожиданиях, Т. опять привязался к жизни; во всяком случае, он приноровился жить спиной или боком, по примеру иных охладевших супругов, когда для них невозможен побег из семейной тюрьмы. Да, это была своего рода капитуляция, и все равно в нем сидела тоска, тем более мучительная, чем менее невероятным, немыслимым представлялось ему (в любом проявлении) возобновленное сожительство с жизнью. Короче говоря, он источал тоску всеми порами; он превратился, если допустимо такое сравнение, в старый дырявый абажур – из тех, которые плохо прикрывают лампу (в нашем случае – душевные треволнения) и на которые непременно должен лететь мятущийся мотылек (в нашем случае – родственная душа).

Элементарнейшая осторожность подсказывала Т., что ему нельзя ни на минуту оставаться одному вне стен квартиры, превращенной им в крепость; и вот как-то ночью, когда ему не спалось, он нашел укрытие в нижнем баре многоэтажной гостиницы. В красноватом мерцании полусвета танцевали три-четыре жалкие пары; по другую сторону внушительной арки перед маленьким телевизором рядком сидела чинная публика, а дальше, за мраморными золочеными столиками, расставленными вдоль стен, выпивали и беседовали еще какие-то люди (хорошо одетые, несколько сомнительного вида). За одним из столиков, с угрюмо-потерянным видом, в одиночестве сидела молодая женщина; и вот она словно бы нехотя задержала рассеянный взгляд на человеке, которому явно было не по себе. То он, опираясь на локти, по-вертеровски сжимал голову ладонями, то подносил бокал к губам, чтобы снова поставить, не сделав ни глотка, и беспрерывно вздыхал – в общем, налицо были все признаки страдания, страха и опять же тоски.

При обычных обстоятельствах разборчивый Т. дал бы себе труд оглядеть с головы до ног незнакомку – случайного товарища по одиночеству, толкающему людей на стезю порока, но в этих условиях он лишь отметил про себя, что она не уродина и – под стать его настроению – в меру меланхолична. Он стал посматривать на нее чуть бесцеремоннее и увидел, что она отвечает на его взгляды вполне сочувственно, одобрительно. Вскоре, как бы с обоюдного согласия, они оказались рядом у глянцевитой стойки – массивного резного сооружения, – где, или откуда, взял начало разговор такого рода:

– Добрый вечер.

– О, добрый вечер, синьорина!

– Виски решили добавить?

– Нет-нет… То есть да. Хотя… гм… тут бы чего покрепче, чем виски!

– Я сразу поняла, что у вас неприятности. Да и у меня, знаете…

– Вы угадали. Я жду смерти.

– А кто ее не ждет? – отозвалась женщина, задумчиво склонив голову.

– Так, как я, – никто.

– Это почему же? Вы что, очень больны?

– Ничего подобного. Я жду убийцу – с минуты на минуту.

– Вы имеете в виду Парку или господа бога?

– Да нет же, настоящего убийцу. Наемного.

– Что вы говорите!

И он, радуясь возможности облегчить мучившие его страхи, во всех подробностях поведал отнюдь не прекрасной незнакомке свою недавнюю историю.

3

Пропустим теперь месяц-другой, и мы увидим влюбленную парочку – вроде жениха и невесты. Возвращаясь к доводам, которые она нашла в тот первый вечер, женщина доказала ему как дважды два четыре, что – убийцы там или не убийцы – каждый из нас живет под страхом смерти, однако это еще не причина для отказа от собственной доли счастья, а скорее даже основание ни от чего не отказываться. И он, отбросив, хотя и не сразу, колебания, отдался в конце концов новым для него и потому, можно сказать, девственным чувствам. Сознание хрупкости и недолговечности счастья придавало блаженству Т. особую сладостность. Впрочем, он реже и реже вспоминал о своем трудном положении: женщина строила планы на будущее, и он ей в этом не мешал, хотя его по-прежнему угнетало неотвязное чувство тревоги.

В одну из тех ночей, когда они поклялись друг другу во всем, в чем принято клясться между влюбленными, и Т. вернулся домой, беззаботно насвистывая, забыв и думать о сделке, стоившей ему шести миллионов лир, – в одну из таких ночей дверь столовой беззвучно повернулась на петлях, и его вытаращенным от удивления глазам предстал убийца. Как удалось ему проникнуть в квартиру? И неужели он пожаловал, чтобы?.. Боже мой, теперь, когда…

– А, вы… ты… пришел отрабатывать гонорар?

– Скажете тоже, – добродушно усмехнулся убийца. – За кого вы меня принимаете? Уговор дороже денег: да если б я пришел убивать, вы б меня и не увидели.

– В таком случае что вас привело?

– Решил на жертву свою глянуть. И заодно показать: ваши предосторожности ничего не дают. Главное же, интересуюсь, что вы потеряете, когда, так сказать, уйдете из жизни.

– А вдруг я?.. Мне все равно придется уйти, даже если?.. – пролепетал бедный Т.

– Черт побери! – возмутился гость, как всегда понимая с полуслова. – Я ведь подрядился и плату вперед получил. Чего мне еще надо? Это вам надо, вам причитается.

– Ну а если бы я сам попросил…

– Я дал слово и сдержу его. Имею право, – серьезно заявил убийца. – Не говоря уж о том, что это для меня дело чести. Я жажду крови, прошу не забывать.

– О небо, но мне кажется, вы в курсе моих дел, и потому теперь я вас умоляю…

– Что-что? Вы хотите, чтоб я оставил себе деньги и не выполнил вашего поручения?

– Да, так.

– Но это противоречит моей профессиональной этике!

– Умоляю вас! – в отчаянии повторил Т.

Убийца молча впился в него своими пронизывающими глазами.

– Любовь? – ухмыльнулся он.

– Да.

– Разделенная? Вы счастливы?

– Да! Да!

– Ну что ж, тем хуже, – отрезал он, – раньше нужно было думать, сейчас вас уже могло не… Короче, сожалею, но меня это не касается.

– Подождите!

– Подождал бы, да время вышло, – мрачно изрек собеседник, медленно, словно в нем три метра росту, поднимаясь с кресла (Т. вспомнилась одна долговязая дамочка, которая говаривала: «Другая десять раз успеет подняться, пока я встану»).

– Красивая? – поинтересовался убийца.

– Не сказал бы. Любимая – это верно. Да, любимая.

– Выходит, раскаиваетесь?

– Вы имеете в виду соглашение с вами? Еще как раскаиваюсь!

– Отчаиваться – последнее дело. Я про тот раз, что вы к моим услугам прибегнуть решили. Никогда не надо отчаиваться, поняли? Никогда.

– Значит, вы меня обнадеживаете?

– Я? Да разве я могу? Теперь уж поздно! Я хотел сказать, что вы тогда не должны были отчаиваться, только и всего. Но это пустая болтовня. До свиданья… до последнего свиданья.

– О, прошу вас, еще минутку, у меня к вам один вопрос.

Убийца поднял палец.

– Слышите?

С улицы доносились неуверенные пока еще звуки, которые обычно предвещают день: хлопанье дверей, насвистывание первых разносчиков хлеба, харкающий кашель чернорабочих, направляющихся на стройку.

– Бьюсь об заклад, уже светает.

– Неужели! – поразился Т., бросаясь к окну и раздвигая шторы. – Нет, еще темно, можете не торопиться.

Ответа не последовало. Обернувшись, Т. увидел… вернее, ничего не увидел. Убийца исчез.

4

К вопросу, который Т. не успел задать своему удивительному палачу, убийце, нанятому им для себя самого, он вернулся в разговоре с подругой:

– Этот тип не принимает никаких доводов и не хочет отказываться от работы даже при условии, что шесть миллионов останутся у него в кармане без кровопролития – будем называть вещи своими именами. Знай твердит про свою профессиональную этику, да еще и похваляется жаждой крови.

– Ну и пусть, а ты все равно не падай духом, – ответила женщина. – Будешь осторожнее – разве это так трудно? Конечно, если ты дашь ему свободно разгуливать по квартире…

– Ничего себе, свободно! Двери и окна заперты, я тебе уже говорил, да и сигнализация включена. Поверь, это не человек, а дьявол: будто из-под земли появляется.

– Ишь ты, как сама Смерть!

– Вроде того.

– Ладно, ну и в чем же вопрос?

– А вот в чем. Предположим, чисто теоретически, что мне удается избежать встречи с моим палачом до конца, то есть до истечения условного срока – ты знаешь, у нас с ним уговор на год, – и как он тогда себя поведет?

– Может, никак.

– Ах, может? Хочешь, чтобы моя жизнь зависела от может?

– Тебя интересует, что будет, когда кончится год, – останется ли ваше соглашение, или уговор, в силе, так ведь?

– Так.

– Гм… надо бы его спросить.

– Я думаю! Только где мне его искать? Наемного убийцу не застанешь в кафе, как знакомого писателя, который сидит за своим столиком, уткнувшись в Маркузе.

– Дождись его, он появится.

– А если это будет в последний раз? Если я его даже не увижу – в том смысле, что не успею увидеть, умру раньше?..

– Послушай, – перебила она не без обиды в голосе, – представь себе человека, который согласился бы жить лишь при условии, что ему гарантируют бессмертие, да и жил бы, будто делает кому-то одолжение!.. Тоже мне! Ты счастлив? Вот и наслаждайся счастьем, вместо того чтобы о худшем думать. Нашим общим счастьем.

Он что-то пробормотал себе под нос, однако вынужден был признать, что она права.

И действительно, как они были счастливы! И как долго: аж три месяца! Иным покажется, что это немного, но за три месяца можно прожить целую жизнь, и счастье измеряется не временем. Но в дальнейшем, что верно, то верно… И вот вам обычная история, когда некий злорадный голосок спрашивает: «Ну что? Кончилось, значит, их счастье?» О господи, как будто счастье существует само по себе и может быть вечным! Если бы так!

Да, через три месяца все повернулось к худшему. Т. не узнавал свою подругу и, по-прежнему горячо в нее влюбленный, отчаянно страдал. А она вскоре попросту изменила ему: нашла себе более подходящего дружка – помоложе и не такого нытика, в результате чего муки Т. вылились в отчаяние, в жажду сгинуть, в желание умереть (как было вначале).

5

Все это время убийца не показывался. Зато он пожаловал, со своей обычной таинственностью, в ту ночь, когда Т. совсем было надумал (не знаю, можно ли в данном случае так выразиться) подложить ему свинью – иными словами, покончить с собой. Уточним: Т. сидел за письменным столом, на полированной поверхности которого чернел пистолет. Убийца вынырнул из темноты.

– О, наконец-то! – увидев его, закричал Т. – Слава тебе, господи! Вы пришли действовать?

– С чего это вы взяли? – обиделся вошедший. – Разве вы еще не поняли? Я вроде грома, – с удовольствием объяснил он, – а грома глупо бояться, ведь человек его слышит, когда опасность молнии уже позади.

– Так какого рожна?..

– Сам не знаю: может, дело в моем странном характере, может, мне приятно видеть вас довольным, счастливым. Понимаете, тогда в работе больше смаку. А убивать людей, которые мечтают умереть, – все равно что благотворительностью заниматься.

– Но кто вам сказал, что я счастлив! – запротестовал Т. – Я вас дождаться не мог, звал изо всех сил, вот…

– Неужели? – притворно удивился убийца. – А каких-нибудь два-три месяца назад вы умоляли меня отказаться от уговора, от моего права убить вас, предлагали мне грязную сделку…

– Что поделаешь! С тех пор столько воды утекло, всё теперь против меня, сама жизнь против, необъяснимая, невообразимая, невыносимая, – не жизнь, а нагромождение обломков, прибитых к плотине на повороте реки. Словом, на сегодняшний день я хочу умереть и прошу вас не откладывать. Действуйте.

– Э, спокойствие: позавчера вы хотели умереть, вчера не хотели, нынче опять хотите… Поди тут разберись!

– Но простите, вам и не надо ни в чем разбираться, ваше дело – выполнить работу, за которую вам уплачено. Вот и выполняйте, слышите!

– Верно, верно. Только позвольте полюбопытствовать: а не получится, что еще через три месяца вы опять захотите жить – не меньше, чем сегодня хотите умереть?

– Наглый вопрос! Может, и так. Но желание жить предшествовало бы последующему желанию умереть… и значит… вы меня понимаете? Жизнь имеет смысл лишь тогда, когда не признает смерти, а в противном случае все это несерьезно.

– Ну, если смотреть с такой точки зрения, то конечно…

– Впрочем, я думаю, это исключено.

– Исключено, что можно опять стать счастливым? Надеюсь, вы не правы. Пока до свидания.

И убийца снова исчез.

6

Как бы там ни было, дела у Т. и в самом деле вскоре пошли на лад. Правда, теперь уже не на любовном фронте, а на денежном, но ведь в известной степени деньги способны заменить любовь.

Однажды утром, бесцельно бродя по городу, он оказался перед зданием Биржи. «Интересно, почему не бывает биржевых зданий без колонн, будто биржи – это храмы (они и есть храмы). А тут не просто колонны – древняя колоннада, два тысячелетия!» Вот о чем думал он, переступая порог, – больше ни о чем; следовательно, его влекло любопытство, а не практические соображения: он даже не вспомнил, что является обладателем значительного количества акций Н. (вверенных когда-то некоему маклеру и вскоре катастрофически упавших в цене).

Внутри – толчея, исступленный гвалт, и над толпой – табло, на котором кто-то каждую минуту отмечал меняющийся курс акций со всеми повышениями и понижениями. Т. принялся разглядывать табло, решительно не разбираясь в экономических перипетиях, как вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он повернулся: рядом стоял человек в черном и пытался угадать направление его взгляда.

– Занятно, а?

– Ни капельки. Я ведь так, из чистого любопытства.

– Но, если не ошибаюсь, вы смотрите на Н.?

– Н.! – повторил Т., до слуха и сознания которого лишь сейчас начало доходить, что его акции, хотя и ничтожно, все же котируются в списке.

– Они у вас есть, да? – не отставал субъект в черном, и при этом у него был вид заговорщика.

– Гм, сколько-то есть, только что от них проку!

– Ошибаетесь, – шепотом объявил черный. – За сегодняшний день Н. должны подняться на много, очень много пунктов. Я стреляный воробей и знаю, что говорю и что делается в верхах.

Т. было все равно, от верхов он, понятно, ничего не ждал – ни хорошего, ни плохого, однако он оценил выгодную ситуацию и спросил, по-прежнему недоверчиво:

– Так вы хотели бы купить у меня акции Н.? – (О, как давно он мечтал от них избавиться!).

– Не сходя с места. Любое количество – хоть миллион!

– Столько у меня нет.

– А сколько есть?

– Кажется, две тысячи.

– Беру.

– За наличные? – промямлил Т., приходя в ужас от собственной смелости.

Черный вынул из заднего кармана чековую книжку и помахал ею.

– Не торопитесь. А какая ваша цена?

Тот назвал умопомрачительную цифру… Оставалось заехать к маклеру и взять у него акции, после чего сделка была совершена.

И теперь Т., не успев толком ничего понять, не зная даже имени своего благодетеля и не разбираясь в таинственном механизме, благодаря которому жалкие акции Н. столь подскочили в цене, купался в золоте, каковое купание, не станем отрицать, неизменно приятным, утешительным и (по многочисленным свидетельствам) укрепляющим образом действует на душу, то бишь на моральное состояние человека.

Умереть, мечтать о смерти было бы в этих условиях глупостью, если не безумием, а посему к чертям убийцу, следящего за ним исподтишка! С такими деньгами ничего не стоит купить его второй раз, заставить забыть про уговор… «Хотя, учитывая закваску этого малого, уломать его будет непросто», – на секунду усомнился Т.

В итоге – отличное настроение, состояние полной эйфории, а это уже опасно. Богатство досталось Т. чересчур легко; кроме того, история с акциями, и в самом деле подскочившими до головокружительной цены, соблазнила его на такие спекуляции, для каких у Т. не было ни опыта, ни таланта. Иными словами, Т., который бросился играть на повышениях, на понижениях, неизвестно на чем, обнаружил в один прекрасный день, что у него ни гроша.

Просадить столько денег! Да, бывает. И вот он опять без надежд на будущее, без утешителей, без утешительниц… «Хорошо еще, что год на исходе, – подбодрил себя Т., – убийца не должен подвести, он человек порядочный».

А до истечения годового срока еще оставалось больше месяца. Правда, рассказывать, в каком кошмаре, в каком отчаянии провел Т. этот месяц, не входит в нашу задачу.

7

Пришел последний день, а с ним и убийца.

– Сегодня последний день, – напомнил он для начала.

– Слава богу! – закричал Т. – Как видите, я готов.

Странно, но убийца казался растерянным.

– Есть кое-какие неясности, – буркнул он.

– А именно?

– Вы… да я уже вам говорил… то вы хотите умереть, то нет: у вас семь пятниц на неделе.

– Вот оно что! Тогда я тоже повторю: а вам-то не все равно?

– В свое время я высказывал свои соображения, – возразил убийца. – К примеру, если я убираю вас, когда вы хотите умереть…

– …то в работе недостает смака, я помню. Что же вам помешало убить меня, пока я был счастлив?

Убийца, который и впрямь был в этот вечер не в своей тарелке, уставился на острые блестящие носы собственных башмаков. Когда он наконец ответил, его слова ошеломили Т.

– Мне не хватило смелости.

– Что?! Вам, такому, как вы, не хватило смелости…

И прочее, и прочее.

И убийца, дав схлынуть высокой волне удивления (или волне высокого удивления), подтвердил:

– Должен признать, к своему стыду: убить вас мне не хватает смелости.

– О господи, как же так? – (Все равно что задать этот праздный вопрос другу, который признался вам, что стал импотентом).

– В общем, не надо бы мне браться за это дело, зря согласился.

– Позвольте, но почему?

– В общем, по нашему уговору получилось, что я должен быть в курсе вашей жизни, все время про вас помнить, как бы в ваше положение входить.

– Ну и что?

– Ах, дорогой друг, разве не понятно? Жизнь, человеческая жизнь, какова бы она ни была… Нет уж, увольте, откровенно говоря, это не для моих мозгов, и я не смогу объяснить, нипочем не смогу! Слишком это сложно, слишком запутанно… Смекаете?

– Представьте, нет. Но не в этом суть.

– В этом, в этом. У любого дела, даже такого, как человека убить, свои правила есть… Ну и еще тут одна загвоздка имеется.

– Какая такая загвоздка?

– Мы с вами похожи.

– Вот оно что! Весьма польщен.

– Не надо. Просто когда-то я вроде вашего скис из-за женщин и прочих неприятностей. А потом… потом опять… и после этого снова…

– Вы хотите сказать, что вас тоже непонятным образом швыряло то вверх, то вниз: радости сменялись бедами, горе – блаженством, да?

– Да, только когда вы говорите, у вас складно получается, лучше, чем у меня… Поэтично, именно что поэтично!

Но для Т. все сводилось к одному: этот тип ускользал от него, ускользала единственная надежда (в данном случае – надежда умереть). И все же он взял себя в руки.

– Ну вот, теперь еще и поэзия! Баста, пора перейти от слов к делу, выполняйте уговор.

Убийца неуверенно хмыкнул.

– Успею. Срок истекает в двенадцать ночи.

– Пусть будет так, согласен. Тогда уходите и возвращайтесь: хотите – незаметно, хотите – открыто, как вам заблагорассудится. Только прошу вас, не подводите меня… Главное – знать, что эта полночь станет последней.

– Черта с два! – выпалил убийца, прибегая к дополнительным ресурсам родного языка (не иначе как от полноты чувств). – Да будь у меня сроку хоть до конца света, все равно теперь мне вас не убить!

– Какая муха вас укусила? Что это за шутки такие? Но позвольте вам сказать… Или лучше сами скажите, что происходит. Вы знаете, чего я от вас хочу, отлично все знаете, я хочу умереть, должен умереть, вот уже год, как вам это известно… Ну?

Убийца прятал глаза, поглаживая усы ногтем большого пальца. Наконец он сказал извиняющимся тоном, словно боясь обидеть своего клиента:

– А то происходит, что я верну вам ваши шесть миллионов, они вам не помешают, глядишь – все образуется, и тогда…

– Нет! – завопил Т. И еще громче: – Нет, нет! Вы надо мной издеваетесь, это уж слишком! Я хочу умереть, я заплатил вам, чтоб вы меня убили, и вы после этого думаете, будто я позволю вам оставить меня в живых, разрешу обязательства нарушить, да еще и вознаграждение за это возьму! Э, нет, милостивый государь, у меня ведь тоже есть… профессиональная этика: этика самоубийцы, жертвы, я бы даже сказал…

Но тут произошло такое, что мы, ради эффектной концовки, оставляем для следующей – заключительной – части.

8

Они посмотрели друг на друга и… рассмеялись – неудержимо, судорожно.

– Не тут-то было! – заливался наемный убийца, корчась и притопывая ногой. – Ни-ни… даже не думайте… ха-ха-ха, ой, лопну со смеху… и не думайте уступать!..

– Кому еще, ха-ха-ха, кому? – насилу выговорил Т., побагровев от хохота.

– Себе, ему, им, жизни!

– Ах нет, ах нет? Не надо?.. А как же тогда?

Увы, ответ на этот вопрос ко многому обязывал, потому убийца и не ответил. Неожиданно перестав смеяться, он знакомо потянулся.

– Будьте здоровы. Замнем до следующего раза. Шесть миллионов я положу завтра утром на ваш текущий счет. Всех благ!

Т., внезапно отрезвев, еще пытался что-то возразить, но точку в их разговоре все равно поставил убийца:

– А собственно, чего вы боитесь? Какая вам разница, кто вас пустит в расход – я или другой наемный убийца?!